Девять месяцев из жизни Даррена

ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ ИЗ ЖИЗНИ ДАРРЕНА

Диана Вольз

Кириллу Иванову,
моему лучшему другу.

Don't cry mercy,
There's too much pain to come.
Hurts — Mercy [1]

I

1

Восемнадцать, двадцать четыре, тридцать девять...
Я лениво прусь вдоль улицы и считаю шаги.
На дворе восьмое сентября. Вечернее солнце печет мне то левую половину лица, то правую половину затылка.
Сорок три, пятьдесят шесть, шестьдесят восемь.
Ее фамилия Джефферсон, но я не верю в это. С ее манерами она должна быть МакМерфи. Или МакМаген. Или О'Райан — так безбожно опаздывать могут только ирландцы. Но она Джефферсон, а я все еще сторожу улицу.
Семьдесят два. Восемьдесят пять. Девяносто три.
Я досчитываю до двухсот пятидесяти четырех, и солнце печет мне лицо, когда я замечаю ее на другой стороне улицы. Она замечает меня тоже и семенит быстрее. Сокращая между нами дистанцию, уменьшив ее наполовину, она начинает переходить дорогу.
Ее не сбивает форд.
Ее не сбивает ауди.
В конце концов, ее не сбивает поганое такси.
Ее может сбить только летающая тарелка, но такие у нас не водятся. Поэтому она спокойно переходит дорогу, неотрывно мне улыбаясь. Добравшись до середины, она кричит «ПРИВЕТ!» и машет рукой.
Она во всем ищет середину.
Пока она преодолевает оставшийся путь, я вспоминаю все, что о ней знаю.

ДОСЬЕ

Имя: Мерси Эй. Джефферсон.
Пол: женский.
Дата рождения: 17 февраля.
Возраст: 26 лет.
Волосы: темные.
Глаза: карие, но вечно в каких-то линзах.
Профессия: менеджер по туризму.
Образование: два года колледжа, курс изобразительного искусства.
Домыслы: возможно, она мой единственный друг.

Мерси, Мерси.
Темные волосы. Темные глаза. Темные одежды. Темное все.
Тем-но-е все.
В школе мне не удавалось дробить слова на слоги. Я не уверен, что мне удалось сделать это правильно и сейчас, даже после колледжа.
Нет, на самом деле она не совсем такая уж и темная.

Однажды Мерси позвонила мне и сказала:
― Прямо сейчас, в эту минуту, я ем снотворное. Таблетку за таблеткой.
И что-то громко разгрызла.
Я примчался к ней на такси. Я боялся, что она уже мертва.
Я вломился в ее квартиру, а она лениво смотрела в телек, жуя недоразмоченные половинки гороха.
Она посмотрела на меня и громко рассмеялась.
― Прости. Просто мне нужно было знать, что я еще хоть кому-то нужна.
И добавила:
― Спасибо.
Она сказала так, потому что ее бросил очередной бойфренд.

Сейчас Мерси тащит меня на выставку мексиканских художников-укурков. Я знаю это, потому что Мерси других не любит.
Она посещает класс по лепке из глины, класс по мозаике. Она ходит на занятия по йоге. Она просиживает штаны в библиотеке. Но выставки всяких укурков — это единственное, куда ей удалось меня затащить.
И я даже не знаю, почему.
Сегодня на Мерси кеды, синие джинсы и белый свитер под черной курткой нараспашку. На шее болтаются наушники, черный провод которых теряется где-то под свитером (наверное, висит меж ее пышных грудей) и окончательно пропадает в недрах карманов. Из наушников ревет рок, и мне предстоит слушать его весь вечер.
Мерси еле накрашена. Ее волосы собраны в кубышку почти на темечке ― при желании канарейка могла бы спокойно в ней жить.
Вот она, Мерси. Обычная городская рокоголичка со странными взглядами на жизнь.
Хотя чья бы корова мычала.

Мерси бредет чуть впереди, рассеянно улыбаясь, и спрашивает, как прошел мой день. Я отвечаю: «Нормально». Возможно, она мой единственный друг, но это не мешает мне пялиться, как мерсина сумка на длинном ремне бьется о бедра и задницу своей хозяйки.
― Как твои колдовские успехи? ― спрашиваю я.
О, я же совсем забыл рассказать. Мерси думает, что у нее способности начинающей колдуньи или управляющего энергией, или что-то еще.
― Не хуже твоего дня, ― усмехается она и прячет руки в карманы.
Мы сворачиваем направо.
Солнце почти что печет наши задницы, а я думаю о том, что, если я наглотаюсь таблеток и позвоню ей, Мерси отшутится и останется дома. И если скорая (которую мне придется вызывать самому) успеет меня откачать, Мерси не придет ко мне в больницу. И только когда меня выпишут и какой-нибудь журналюга напишет обо мне грустную статью, Мерси прибежит с печальными глазами и скажет «Прости».
«Я думала, ты пошутил», — скажет она.
«Я думала, что ты уже пережил это», — скажет она.
«Тебе нужно поговорить с психоаналитиком», — скажет она.
Добавит: «А сейчас пойдем развеемся». И потащит меня на очередную выставку. Обязательно потащит.
Нет уж, спасибо. Ради такого финала мне не обязательно жрать снотворное.

2

Мы познакомились три с половиной года назад на благотворительной акции в поддержку детей-сирот. Прошло полгода, как умерла моя жена вместе с утробно-трехмесячным ребенком, и я чувствовал необходимость быть кому-то нужным.
Акция в поддержку больных раком.
Акция в поддержку бездомных.
Акция в поддержку бесплодных.
Я навязывал себя себе и всему миру.
В тот день я учил детей делать оригами. Сложи листок так, так и сяк — и получается уточка. Сложи листок так, так и эдак ― посмотрите, это же бабочка!
После четвертой сотни бумажных зверушек всех участников-учителей пригласили на благотворительный фуршет, где мэр города выразил свою благодарность поименно.
Мое имя. Гром аплодисментов. Личное «Спасибо, дружище» от мэра. Меня любят.
О, да.
Перекусив какой-то ерундой, я стоял в сторонке и смотрел на мир, ничего не видя. Размышлял, что будет дальше.
Акция в поддержку наркоманов?
Акция в поддержку инвалидов?
Акция в поддержку шизофреников?
― Готова поспорить, у него член такой же, как сосиска, которую он ест.
Меня тянут за ноги из чрева моих мыслей, и я рождаюсь в этот бренный мир.
― А что вы так недоуменно смотрите на меня? Можно подумать, вы думали о чем-то другом.
Ну да, конечно.
― Я Мерси Джефферсон.
Она весь день учила детей рисовать, и рука, которую она тянет мне, испачкана красками.
Кобальтовый акрил.
Фиалковая гуашь.
Темно-лазурная акварель.
Химические фломастеры.
― Джек, ― ляпаю я первое, что приходит в голову, и почти добавляю «Николсон».
Мерси улыбается.

Мы гуляем весь вечер. Мы разговариваем то о погоде, то о том, в раю ли ее бабушка. То об экологии, то о том, почему моя жена гнала так быстро.
Мерси говорит, что завтра открывается выставка австралийских авангардистов и приглашает меня, а я зачем-то соглашаюсь.
Там мы и познакомились. И так началось мое выставочное рабство.

3

Сейчас мы бредем по сорок пятой на выставку укурков, и солнце почти печет нам задницы.
Мерси рассказывает о своих визитах к психотерапевту, а про себя, наверное, думает, что я не занимаюсь сексом уже четыре года, потому что все еще ношу траур по жене. А на мне светло-коричневый костюм, я продолжаю пялиться, как мерсина сумка бьется и бьется о бедра своей хозяйки, и мне, по сути, до фени, что она там щебечет.

Мексиканцы озаглавили свое творение «Existencia» [2], хотя ничего даже приблизительно похожего на реальность в нем не было. Ничего удивительного, Мерси на нормальные выставки не ходит.
— Так, по старому плану, — заявляет она. — Я по правую сторону, ты — по левую.
Да уж, действительно старый план — за все время, что мы мотаемся глядеть на эти художества, мы ни разу не смотрели картины вместе. Мерси возмущается каждый раз, когда я пытаюсь протестовать. Мол, я мешаю ей созерцать и воспринимать.
Мои же ощущения ее не волнуют.
Оказываясь среди этого непонятного безобразия, ничего, кроме потерянности, я не ощущаю, если вам вдруг интересно. Хотя, знаете, иногда мне все же везет.
Мы слегка опоздали на торжественную часть, и выставка уже открылась, но фуршет разгорался в полную силу. Так что, перемешавшись с местной богемой, я направился прямиком к столу, прихватил бокал и маленькие бутерброды и спрятался углу.
— Что, тоже сбежали от жены?
Холодный айсберг поднимается из моего нутра и показывается верхушкой во рту.
— Моя жена умерла.
Неловкая пауза. Я мастер на такие дела.
— О, простите, — толстяк виновато натирает свою лысину, а его ремень продолжает создавать вмятину под пузом.
— Ничего, — заверяю я, — это было давно. Я сбежал от картин.
— Понимаю, — толстяк многозначительно кивает головой.
— Да?
— Иногда высокое искусство пугает. Данные работы особенно. Автор хотел показать...
И все, дальше я уже не слушаю.

Мерси воодушевлена.
— Такой выразительности я давно не встречала!
Одно и то же каждый раз.
«Такой выразительности я давно не встречала!»
— Ну, а тебе-то понравилось?
Что мне на это отвечать?
— Эй, ты здесь?
— Да, я просто думаю.
— О чем? — Мерси, как любопытный кот, пытается заглянуть мне в лицо.
— Картины...потрясающие.
— Да! — Мерси довольна. — Я знала, что тебе понравится!
«Интересно, откуда? Ты ведь сама видела их впервые!» — так я думаю, а говорю:
— Очень жаль, что мы не можем сразу же их обсуждать, на месте.
— Не начинай.
Ладно, попытка не пытка.

4

Я выхожу из душа, хлюпая мокрыми ногами по кафелю. Подхожу к зеркалу и смотрю на себя.

ДОСЬЕ НА СЕБЯ
Пол: мужской.
Дата рождения: 18 января.
Возраст: 31 год.
Волосы: русо-рыжие, непослушные.
Глаза: ореховые.
Профессия: менеджер среднего звена.
Образование: четыре года колледжа в мусорный бак, курс филологии.
Домыслы: не занимается сексом, потому что не имеет сексуального психоаналитика.

Я достаю бритву и начинаю спиливать щетину.
Ах да, имя забыл. Подберите подходящее сами.
Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница один, отмазка первая: мне некогда.

Босс, огибая все препятствия на своем пути, целенаправленно движется к моему столу, и я уже пытаюсь слиться со стулом. Босс высокий и широкий, у него есть пузо, но не такое, как у мужика в галерее.
Вот сейчас я бы с удовольствием послушал про картины.
Блин.
— Работка для тебя.
Босс копается в папке и не смотрит на меня. Он всегда говорит «работка», когда меня ожидает что-то сложное.
Без излишних комментариев он скидывает бумаги мне на стол и удаляется.
Я облегченно выдыхаю.
— Эй, ты уже видел это?
Знакомьтесь, это КаКа. Он сидит в том же кабинете, что и я, прямо за моей спиной.

ДОСЬЕ
Пол: мужской.
Дата рождения: понятия не имею.
Возраст: около 29 лет.
Волосы: каштановые.
Глаза: кажется, серые.
Профессия: менеджер среднего звена.
Образование: неизвестно.
Домыслы: ему крайне скучно. Всегда.

КаКа — австралиец. Когда я думаю о нем, он почему-то представляется мне на большой яхте в шортах и белой, как парус, рубашке нараспашку.
— Что там? — спрашиваю, не оборачиваясь.
Он подъезжает ко мне на стуле протягивает выпуск «Gatter's broadcaster»:
— Гляди.

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «УДАР ПО "УДАРУ НОЖОМ — 2"»
Автор: Каталина Хертз
Дата: 21 сентября

Сегодня утром в Мэнвилле неизвестными лицами был сорван показ фильма "Удар ножом — 2". Зрители ждали выход фильма два года, но сегодня их ожидало разочарование: кто-то подменил материалы, и, когда зажегся проектор, перед зрителями предстал не остросюжетный триллер о маньяке-убийце, а старая романтическая комедия «Телефон пополам».
Примечательно, что Мэнвилль стал не единственной жертвой неизвестных лиц. Мои иностранные коллеги сообщают, что на текущий момент «Телефон пополам» транслировался вместо «Удар ножом — 2» в Канаде, странах Южной Америки, Италии, Франции, Германии и странах Северной Европы, но только в одном городе каждой страны.

— Интересная история, — бросаю я через плечо и продолжаю изучать бумаги босса.
— Хорошо, что у нас не сорвали, я как раз собирался посмотреть. Хотя кто знает, может, и у нас еще сорвут.
— Едва ли в Гаттере случится что-то подобное...
— Ну, вовсе не...
— Там же сказано: только в одном городе каждой страны. В штатах повезло Мэнвиллю, так что можешь спокойно бронировать билеты.
За спиной зашуршала газета. Видать, КаКа решил перечитать заметку.
— Да, действительно, — слегка расстроенно заключает он. — Но все же...
— Может быть, — я ставлю точку, и КаКа укатывает к себе за стол.
Но — вот беда! — не затыкается.
— Каких только сумасшедших не бывает, да? Да?
— Угу.
Здравствуйте. Я — робот-автоответчик.
— У меня, кстати, сокурсник в дурку попал. А был жутко талантливый парень.
КаКа пускается в пространные объяснения, что это за парень, что с ним случилось. У меня же перед глазами только мой злобный босс.
Бедный КаКа. Его, как всегда, никто не слушает.

5

Если бы у меня был личный дневник, я писал бы в нем так:

«Дорогая Агония.
Сегодня Мерси снова потащила меня на выставку.
Я уже осознал, что не должен был вообще соглашаться ходить на них.
Пожалуйста, прекрати меня мучить».

На этот раз финны [3].
Мы уже видели эту выставку на открытии, с полтора месяца назад. Скоро здесь повесят новые картины, и потому Мерси решила более тщательно осмотреть первый зал, так как в прошлый раз я ее отвлекал.
Но я же парень с сюрпризами.
Пока она разглядывает холст с железной кружкой, я подкрадываюсь справа. Да, я решился предпринять еще одну попытку.
Я тыкаю в мерсино плечо пальцем. На второй раз она резко оборачивается, и я читаю в ее взгляде: «Ты — тупой идиот. Я тебя ненавижу. Пошел на хрен отсюда». Но произносит она только:
— Я же тебе говорила.
— Но я...
— Ты мешаешь смотреть и мне, и себе. Иди к другой картине и попытайся хотя бы вникнуть в происходящее.
Голос Мерси был сердитым, но тихим, а вот мимика и жесты — на грани срыва. И у меня не состыковывается картинка: она вроде бы кричит, но будто с убавленным звуком.
Уберите галерею, и Мерси бы орала во всю глотку.
Я еще пытаюсь что-то возражать, но она резко посылает меня указательным пальцем на длинной, вытянутой руке себе куда-то за спину.
Я отхожу, она остается справа и пытается сосредоточиться на картине. Я тоже пытаюсь, но в итоге только и делаю, что искоса поглядываю на Мерси.
— Ладно, — вспыхивает она, — ты можешь стоять и смотреть картины недалеко от меня. Но, Бога ради, не слишком близко и, — пауза, — молча, — точка.
Мерси отворачивается.
О, да это успех.

Я, как хороший мальчик, стараюсь не мешать Мерси до конца. Она довольна, и теперь мы бредем по длиннющей двадцать девятой.
— Длинное корыто, — говорит Мерси, указывая на Опель Инсигния. — Длинное корыто-универсал, — указывая на Опель Астра.
Мерси не различает марки машин, и вся ее классификация сводится к трем наименованиям: корыто, катафалк, прикольная.
— Слышал про хрень в кинотеатрах?
А еще она любит задавать неожиданные вопросы.
— Да, пару дней назад.
— И ты, значит, не в курсе, что это прокатилось по всей планете?
— По всей планете?
Мерси насмешливо глядит мне в лицо.
— Ты вообще новости не смотришь, да?
— А зачем?
— А как ты вообще тогда узнал?
— Да КаКа сунул газету под нос.
— Кто, прости?
— КаКа, мой коллега.
Пузырь смеха вырывается из легких Мерси и лопается где-то у нее во рту.
— Да, это очень в твоем духе — назвать коллегу ка'кой.
— Я не называю его ка'кой. Я просто имя его сократил.
— О, да это меняет положение! — Мерси хихикает в ладошку.
— Да ладно тебе, — я отмахиваюсь.
Вечернее солнце катится вниз, ко всем чертям.
— Ну, расскажи мне о нем.
— Да нечего о нем говорить. Он вечно болтает, потому что ему скучно.
— И о чем он рассказывает?
Мерси уже не смеется, ей просто любопытно.
— Да о том, о сем, — я пытаюсь выловить из памяти хоть одну историю КаКи, но у меня плохо получается.
— Ты что, его не слушаешь?
— Слушаю, конечно, — я делаю возмущенное лицо, но Мерси мне не верит.
— Ну давай, хоть что-нибудь.
Мерси складывает руки на груди и вызывающе на меня смотрит.
— Ну, вот про кино он мне сказал.
— А еще?
— Еще?.. О, у него однокурсник в психушку попал.
— Да не сочиняй! — Мерси отмахивается и бредет дальше.
— Эй, да я серьезно!
— И как это случилось?
— Ладно, ладно. Я его не слушал. Но про парня-психа — правда.
— Жалко.
Мерси как-то философски смотрит вперед.
— Что именно?
— Парня. Считай, теперь его будто и не существует.
Вот уж правда.
6

Погода в тот день определенно мне нравилась.
Когда Марисоль позвонила мне в первый раз, время только перевалило за полдень, и небо начало окрашиваться в цвет циркона.
Я скрестил пальцы и ждал, пытался работать. Отчего-то у меня было хорошее настроение, хотя ждать добрых новостей не стоило. Да и не сказать, чтобы я их особо ждал. Таких дней в нашей жизни было уже немало, и я постепенно научился относиться к ним без чувств. День как день. Однако пальцы я все же скрестил.
А еще я очень хотел дождя.
Второй раз она позвонила спустя три часа, когда небо цвета гейнсборо постепенно менялось к более темным тонам. Мари... ее голос, уставший и безрадостный, тяжестью осел на мои плечи. И чем дальше я осознавал все, что она мне сказала, тем ниже они опускались.
Она возвращалась домой после визита в пренатальный центр, где наблюдали ее беременность. Точнее, нашу беременность — за небольшой период это состояние стало и моим тоже.
И тогда мне бы тоже пришлось принимать решение, если бы спустя еще полтора часа мне не позвонили снова, когда небо меняло муссон на маренго.
Марисоль въезжала в пригород, где мы жили, по узкой дороге посреди леса. Едва не столкнувшись со встречной машиной, она вывернула вправо, прямо навстречу фонарному столбу.
Когда мне сообщили, я даже не понял, о каком столбе идет речь. Мы тысячи раз ездили домой по этой дороге, но никогда, никогда не обращали на него внимание. Ни на него, ни на любой другой.

Моя жена погибла в аварии под небом цвета мокрого пыльного чернозема.
Это случилось в 3:50 пополудни, 18 августа.

Прошло уже четыре года, и у меня нет ни одной ее фотографии.
И знаете, что? У меня осталось ощущение, что, возможно, ее никогда и не существовало.
А дождя, кстати, в тот день так и не было.

7

На этот раз КаКа был так занят, что даже не обернулся.
— Привет. Там, на столе.
И все.
«Гаттерский вещатель» вальяжно развалился поверх моих рабочих документов. Ладно, поглядим.

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
«НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ СНОВА ЗАХВАТИЛИ ПЛАНЕТУ»
Автор: опять Каталина Хертз
Дата: 12 октября
В ночь с 11 на 12 октября неизвестные лица вновь совершили свои противоправные действия. На этот раз руками этих людей была изъята львиная доля современных кинофильмов и сериалов из сети Интернет, в которой остались только фильмы 60х годов. Кроме того, этой же ночью ведущие телеканалы обнаружили,
что из их ротации пропала вся реклама.
Пока мы не можем утверждать, связаны ли сегодняшние события с прошлыми,
и совершены ли они одними и теми же людьми.

— Во дают, да?
— И не говори, — соглашаюсь я, возвращая газету.

8

Посуда устроила вечеринку у меня на кухне, и с ней решили посоревноваться кучки нестиранного белья. Если бы Марисоль увидела мое нынешнее жилище, я был бы обруган с ног до головы.
Генеральную уборку я затеваю раз в пару месяцев.

Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница вторая, отмазка восьмая: у меня слишком мало времени, чтобы тратить его на несущественные вещи.

Ладно, поговорим честно. Я редко навожу порядок только потому, что во время уборки я слишком много думаю. Чересчур много.
Например, сегодня, стирая свои носки, я думаю о том парне-психе.
«Считай, теперь его будто и не существует».
Не знаю, придется ли вам по вкусу мое мнение, но его, этого парня, и раньше не существовало.
«Парень-псих» — это всего два слова, но не более того. Можно обманываться и дальше, сочувствовать, но правда остается правдой — для меня этого парня никогда не было, как и для вас.
Воспоминания стираются, боль — проходит. И все, что остается через какое-то время — «Да? Разве такое было? Я не помню, наверное, ты что-то путаешь"».
Вы пробовали посмотреть на вещи в таком свете? Угрохать 60-70 лет своей жизни ради того, чтобы через столько же стать никогда-не-существовавшим-человеком.
Вы можете сказать, что я циник, маргинал или пессимист. А все гораздо проще: я могу делать со своей жизнью все, что угодно. И только потому, что я существую и не существую. Я могу любить и ненавидеть этот мир ― потому что мы оба существуем. И не существуем.
Вселенная сжимается и разжимается, как гигантский сфинктер.
Существует. Не существует.
И в этом слишком много смысла, чтобы иметь хоть какое-то значение.

Психоаналитик сказал мне: «Все потому, что ваш отец не дал вам достаточно любви».
Гештальтист сказал мне: «Все потому, что вы не выполнили что-то важное».
Когнитивист сказал мне: "Все потому, что вы неправильно смотрите на проблему».
Экзистенциалист сказал мне: «Все потому, что вы утратили смысл жизни».
Католический священник сказал мне: «Все потому, что вы утратили веру».
Бармен из «Литрового дома» на пересечении восьмой и десятой сказал мне: «Вам следует больше спать». И добавил: «И меньше употреблять алкоголь. Может, стоит пересмотреть старые порно-диски? Говорят, это возвращает к жизни».
Но вопрос века — на кой черт? Всего этого все равно нет, не было. И никогда не будет.
Когда однажды я примерно такие рассуждения выдал Мерси, она слушала меня, одновременно ковыряясь пальцем в ухе. И, достав его, воскликнула: «Гениально!» Едва ли она хоть слово поняла из того, что я сказал.
Мерси, обычная городская рокоголичка, считающая себя колдуньей и писателем. Самый яркий пример моей теории.
Я понимаю, но не делаю. Она не понимает, но живет именно так.
Существует.
Не существует.

Ну вот, я стер пальцы в кровь, стирая свои носки.

9

Выставка австралийцев прошла на «ура». Мерси сказала, что я паинька, и угостила меня кофе. Мы отправились на очередную вечернюю прогулку.
— Не знаю, как тебе, но мне сегодня понравилось.
— А тебе всегда нравится.
— А тебе нет.
— Картины в государственной галерее мне больше по душе.
Мерси презрительно фыркает.
— Как у тебя дела с твоим очередным? Все, видимо, в порядке, раз ты еще жива?
О, посмотрите, вот она, чернее тучи.
— Что?
— Зря спросил.
Мерси выбрасывает свой кофе в мусорный ящик и скрещивает руки на груди.
— Я неудачница, похоже.
— С чего ты так решила?
— Попался очередной идиот. Представляешь, он грызет ногти на ногах. А еще после секса пытается лизнуть свой член.
— Да ладно? — я останавливаюсь как вкопанный и смотрю на нее.
— Представь себе.
— Мерси, в таком случае ты должна быть счастлива, что он ушел.
— Да, я тоже так подумала. Поэтому в этот раз не стала тебе звонить.
Мы садимся на скамейку, я продолжаю ошеломленно смотреть в кофе.
— Но ведь это неправильно, — вздыхает она.
— Грызть ногти? Еще бы...
— Нет, я не об этом.
— А о чем?
— Не может быть, что это они все такие плохие, а я ни в чем не виновата.
— То есть, по-твоему, ты виновата в том, что он хочет дотянуться до своего члена?
— Да отцепись ты от его ногтей и члена! — Мерси швыряет свое отвращение мне в лицо, и я не успеваю увернуться. Оно разбивается и стекает мне за шиворот. — Не может быть, что я тут ни при чем.
— Ты хочешь сказать, что ты сама таких притягиваешь?
— Именно.
— Но ведь они не все были извращенцами. Далеко не все.
— Но все меня бросали.
— Но ведь это другой вопрос.
Мерси хмурится, но уже не злится на меня.
— Задай вопрос правильно. Тогда и мыслить будешь в нужном направлении.
Я сияю, как утреннее солнышко.
— Вроде поняла, — Мерси отвечает улыбкой на улыбку.

10

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
«ВАНДАЛЫ УНИЧТОЖАЮТ ТЕЛЕВИЗОРЫ»
Автор: все еще Каталина Хертз
Дата: 12 ноября

Прошлой ночью вандалы вновь дали о себе знать. На сей раз они повредили все телевизоры в магазине «TVision» в городе Линкольн, штат Бэнкс.
«Мы каждое утро включаем демо-ролики для покупателей, чтобы они могли оценить качество нашей продукции, — говорит Кертис Рикард, администратор «TVision» в Линкольне. — Однако сегодня телевизоры задымились друг за другом, и мы не могли ничего сделать. А потом узнали, что «то же самое творится и в других странах, в абсолютно разных магазинах бытовой техники».
Как уже отметил Кертис, поломка телевизоров случилась в абсолютно разных магазинах, так что считать ночные события акцией
против торговой сети «TVision» не имеет смысла.
«Мы провели работу по свежим следам, и сейчас делаем все, чтобы найти преступников, — сообщает капитан полиции Кантор Джексон. — Совершенно очевидно, что одни и те же люди не могли бы причинить столько вреда по всему миру за столь короткие сроки. Мы предполагаем, что это масштабная международная группировка».
Напоминаем, последние ночные события произошли ровно месяц назад, неизвестными лицами были совершены противоправные действия в сети Интернет.
На текущий момент неизвестные вандалы причинили вред только имуществу, человеческих жертв нет. Однако каждого, кто знает что-либо, мы просим обратиться в редакцию нашей газеты или напрямую в полицию,
дабы избежать новых ночных событий.

II

1

― Я не была у него уже три недели.
Мерси приспичило посмотреть очередную выставку, в этот раз французов. Мы едем в автобусе, и она рассказывает, как занималась сексом со своим психотерапевтом
во сне.
Он пялит ее на столе. Поза «Висячий замок».
Он трахает ее у стены. Поза «Тачка».
Имеет, долбит, жарит ― выбирайте слово по вкусу.
Напротив меня садится женщина.
Аляпистые красно-оранжевые сапоги из резины, теплые черные колготки, черная вельветовая юбка ниже колен, серый плащ-дождевик, черная спортивная головная повязка с надписью. Темно-каштановые волосы, собранные на затылке, ледяные голубые глаза, маленькая родинка-бородавка под левой ноздрей, большая родинка-бородавка под правой скулой. Весь ее облик говорит мне, что она из тех, для кого Бог ― и сват, и брат. Я убеждаюсь в этом, когда эта тетка начинает креститься, проезжая мимо каждой церкви.
Церковь Петра и Павла.
Перекрест.
Церковь Вознесения Иисуса Христа.
Перекрест.
Церковь Имени-Кого-то-Там и Еще-Какой-то-Хрени.
Перекрест.
Ее губы беззвучно нашептывают молитвы, а пальцы с кольцами незаметно перебирают коричневые четки.
Бижутерное золото с большим белым камнем поверх настоящего серебра на безымянном правом. Бижутерное серебро с черным кошачьим глазом поверх настоящего золота на среднем левом.
Мерси продолжает что-то щебетать про свой сон. Деталь за деталью.
― Значит ли это, что ты не прочь засунуть палец ему в анал? ― спрашиваю я,
продолжая разглядывать тетку напротив.
Храм Пресвятой Девы Марии.
Перекрест.
― Нет, скорее, что мне не хватает его внимания и понимания.
Храм Сжимающегося Сфинктера Вселенной.
Перекрест.
Внезапно тетка в своей бедной одежде достает из сумки (материал: искусственная
кожа; цвет: черный; размер: рука по локоть на 3/4 руки по локоть) бежевые наушники, и я уже представляю, что она будет слушать церковные гимны на своем модном телефоне.
― А знаешь, когда я в первый раз к нему пришла, он действительно показался мне
сексуальным.
О, пронесло, тетка использует наушники только как гарнитуру.
Храм Всех Святых.
Перекрест.
Церковь Неумолкающей Мерси.
Перекрест.
― Возможно, твои вытесненные желания проявились именно сейчас, когда ты не занимаешься с ним ментальным сексом уже три недели?
У меня возникает куда более страшная мысль, чем церковные гимны: а если она
прямо сейчас начнет проповедовать по телефону?
― Ты такой умник, ― обиженно замечает Мерси и отворачивается.
Я отбираю у подруги наушники и нахлобучиваю их на уши, чтобы до конца пути не слышать этих женщин.
Храм Святой Троицы.
Перекрест.
Собор Умиротворенного Меня.
Перекрест.

2

Оставив церковную тетку в автобусе, мы семеним по шестьдесят восьмой.
Зима наступила, как всегда, неожиданно. Прошло шесть дней с ее начала, а воздух уже стал жутко холодным.
Мерси продолжает трындеть, и серые тучки вырываются на волю из ее рта. Я же смиренно молчу, выдыхая пар ноздрями.
Эдакий сонный дракон.
— Ты меня вообще слушаешь?
— Как всегда, — выдаю я на автомате.
Сегодня холодно.
Сегодня — холодный день.
Мерси болтает, неосознанно кутаясь в свою куртку, а я весь съежился внутри своего черного свитера. Забавно. И у меня, и у Мерси всегда была привычка ходить в одном и том же.
— Как думаешь, эта банда еще объявится?
— Какая банда?
— Которая по ночам всякие штуки творит.
— А с чего ты взяла, что это банда?
— Ну а как иначе? Даже если поначалу они не сговаривались, то теперь уж точно банда.
В Гаттере крайне редко выпадет снег, поэтому зимой, в особо холодные дни, город просто превращается в лед. Мы идем по скользкому асфальту, а я представляю себе, что мы в заснеженных лесах, и под ногами хрустит белый покров. Мерси сидит на черном коне, и мы пробираемся черт знает куда и черт знает зачем.
— Я все думала, что они дальше натворят, а они пропали.
В моем видении Мерси молчалива и задумчива. Но в нем мне почему-то не менее тревожно, чем здесь, на обледенелой улице, рядом с неумолкающей Мерси.
— Почему тебе так интересна эта, так сказать, банда? Они крушат чужое, чем это так уж увлекательно?
Я наконец выдаю хоть что-то более менее обдуманное, и Мерси видит это.
— Что-то случилось?
Она останавливается и серьезно смотрит мне в лицо ¬— ни следа былой дурашливости.
— Ничего, порядок, — отвечаю я, смотря по сторонам.
— Ты такой... напряженный.
Иногда она представляет собой самое чуткое и серьезное существо на свете.
— Просто... Похоже, это зима на меня так действует.
Мерси понимающе кивает и что-то обдумывает. Сейчас она почти такая же, как в моем видении.
— Если хочешь, мы можем не идти на выставку.
Ее слова так неожиданны, что я не сразу понимаю, о чем она.
— Эй, я серьезно, — Мерси тревожно осматривает меня.
— Спасибо, — не менее серьезно отвечаю я, и Мерси без слов понимает все. — Но все же пойдем.
И мы бредем дальше.
В моем видении нас окружают вековые дубы. Их ветви шапкой спрятали от нас небо.
Мы сворачиваем на Грин авеню.
В моем видении Мерси приходится слезть с коня, чтобы двигаться вперед, не задевая деревья. Но чем дальше мы идем, тем плотнее и плотнее лес.
На Грин авеню много необычных домов. Говорят, еще в прошлом столетии этот район был построен для людей всяких творческих профессий, и потому он такой странный. Я гляжу по сторонам, и все окутано голубой дымкой.
В моем видении нам приходится оставить коня. Он печально кричит нам в спины. Мы пробираемся дальше.
— Уже почти пришли, — говорит Мерси.
— Хорошо, — отвечаю я.
Справа, через дорогу, я замечаю группу одинаковых домов. Этажей по девять. Они стоят друг за другом. Будто великаны, тревожно выглядывающие из-за плеча ближнего своего. Тяжелые, подавленные.
Я почему-то вспоминаю «Бэкстрит бойз» в клипе «Инкомплит» [4]. Да, я слушал «Бэкстрит бойз», и мне не стыдно.
— Нам сюда, — говорит Мерси, сворачивая к светофору. Пока мы ждем зеленый сигнал, я поднимаю голову и смотрю на воробья на рекламном щите. Он надрывно кричит, крутясь по сторонам, его темный силуэт запечатлен на фоне голубого неба. Мне он напоминает бомжа с табличкой из картона, пытающегося предупредить прохожих.
Конец света близко.
Апокалипсис приближается.
Покайтесь.
Я таких только в телевизоре видел. А вживую — ни разу.
— Пошли.
Мы переходим дорогу, и я разглядываю Дом Художников, где проходит выставка: коричневое пятиэтажное здание со стеклянной крышей в виде прямоугольной трапеции.
— Его недавно перестроили, — поясняет Мерси. — Теперь оно модерновое.
А мне-то какая разница? В моем видении ветка оцарапала мне лицо, и густая бордовая кровь стекает по замерзшей щеке.

Французские картины черными пятнами висят на белых стенах пятого этажа под стеклянным потолком, и это, наверно, первая выставка за четыре года в светлом помещении, на которой я побывал. Мерси уже переговорила со знакомыми и застряла у одной из картин, а я просматриваю их так, будто провожу пальцами по корешкам книг в библиотеке — чутко, но не заостряя внимания.
Сегодня мне все равно, стоит ли Мерси рядом. В моем видении она выбирается на большую снежную поляну впереди, а я еле поспеваю за ней.
Я останавливаюсь у большой, почти в мой рост, картине. На ней в сумрачных цветах изображён висельник. Его голову не видно, видно только шею, бережно окутанную веревкой. Он стоит одной ногой на покосившейся влево гнилой табуретке. Слева направо неистово дует ветер, и высокая сухая трава на картине почти прижата к земле. Выходит, если ветер постарается, то вздернет этого человека.
Чья-то жизнь зависит от направления ветра, просто замечательно.
Я ухожу к окну.
Листва на деревьях замерзла и стала почти неживой. Мир замер в искусственной зиме.
В моем видении я на что-то отвлекся, и Мерси скрылась из виду. Я пытаюсь найти ее следы на поляне, но не могу.
Я совершенно потерялся и не знаю, куда идти.
— Пойдем, — говорит она, положив ладони мне на плечи.
— Ты уже все посмотрела?
— Да, идем. Тебе нужен горячий чай с лимоном.
Сегодня шестое декабря, воскресенье, и Мерси поведет меня пить чай.
Мы выходим из Дома Художников, и на двери я замечаю афишу с выставкой, которую мы только что покинули. Выставка называлась «Fatalité» [5].
Я вспоминаю висельника.

3

Я иду к метро, но натыкаюсь на скопище людей у ларька с газетами. Их так быстро разбирают, что мне ничего не достается, и я спускаюсь в подземку с пустыми руками. Внизу та же картина. Даже обидно: почти все ожидают поезд, уткнувшись в свежую прессу. Выходит, что все что-то знают, а мне не говорят.
Однако судьба оказалась-таки ко мне благосклонна. В вагоне на пустом месте рядом со мной остался свежий выпуск «Гаттерского вещателя», и я с жадностью присвоил его. То, что всех так взволновало, располагалось на первой полосе.

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
«ВОЗВРАЩЕНИЕ НОЧНОЙ БАНДЫ»
Автор: уже привычная Каталина Хертз
Дата: 24 декабря

Планета ждала сегодняшнего дня, но до сих пор не пойманная «ночная банда» разочаровала всех своей очередной ночной акцией.
Для всех любителей видеоигр на приставках фирмы «HiSyon Inc.» Сочельник предвещал невиданную радость. В этот день должны были стартовать продажи новой хоррор-видеоигры «Nightmares», однако в центральных городах многих стран в официальных магазинах фирмы-производителя утром были обнаружены только пустые витрины. Представители Нью-Йоркского магазина «HiSyon Inc.» обещают исправить положение уже к обеду, однако собравшиеся у магазина толпы покупателей
выражают свое недовольство.
«Я обещал сыну подарить эту игру на Рождество, — говорит Александр Грегстон, обеспокоенный покупатель из Нью-Йорка. — Я надеялся купить ее утром, перед работой, а теперь придется прийти сюда вечером. И что-то мне подсказывает,
что все диски уже разберут. И что я скажу сыну?»
Многие покупатели не собираются ждать до обеда и в ущерб работе отправляются в соседние города, чтобы приобрести игру. Какие финансовые потери принесут ночные события в этот раз, пока остается только гадать.

Да уж. Полтора месяца ни слуха ни духа, а теперь такое. Мерси, наверное, рада. Зато КаКа, вероятно, уже в расстроенных чувствах. Я готов ставить на это.

Несмотря на грядущее Рождество, на работе уже ажиотаж. Телефонные звонки, крики, шелест бумаги и стуки по клавиатуре. А вроде бы я не опоздал.
Босс, заметив меня из своей стеклянной будки, жестами объясняет, что на моем столе уже лежит задание. Хорошо, что он говорит по телефону, а не со мной. Я киваю и удаляюсь, с удивлением смотря на коллег.
Отдел рекламы превратился в букмекерскую контору, вот тебе раз.
— Привет, что происходит? — вопрошаю я у спины КаКи.
— Ты уже слышал? — он резко разворачивается на своем стуле так, будто только и ждал, когда к нему обратятся.
— Да, читал утреннюю газету.
— Так вот, нам с самого утра звонят всякие компании, которые не могут протолкнуть свой товар, и наперебой требуют рассовать их рекламу, куда только можно. Надеются, что, раз «Кошмары» теперь не купишь, все побегут за их барахлом.
— Не совсем понял, — я оперся ладонью о стол, отвернувшись от офисной возни. — В Гаттере-то игры не пропали, к чему эта суета?
— А вот ты их спроси, — усмехается КаКа, и его лицо озаряется вполне приятной улыбкой. — Представляешь, какое безумие сейчас в Нью-Йорке, если у нас такой дурдом?
Он отворачивается к своему столу. Я, так и не понимая причин, киваю его спине и сажусь на свое рабочее место.
— Там, кстати, босс оставил тебе работу, — говорит КаКа, не оборачиваясь.
— Да, уже просматриваю.
— Эх, а жалко ведь игру. Вполне возможно, что, пока мы здесь занимаемся бесполезными делами, кто-то приедет в Гаттер и все раскупит.
Господа, выдайте мне джек-пот. Виски всем за мой счет!
— Слушай, — я поворачиваюсь к КаКа, — а может, «ХайСьён» сами все это провернули?
— Почему ты так думаешь? — он заинтересованно смотрит на меня вполоборота.
— О ночных событиях полтора месяца ничего не было слышно, а тут вдруг опять вся эта канитель, и именно в этих магазинах. Очень похоже не черный пиар.
КаКа задумчиво жмет плечами.
— В любом случае, — говорит он, — результат один: в игру эту я сегодня не поиграю, — и отворачивается. — Давай работать, вдруг босс заявится.
Я вновь киваю его спине, и это кажется первый случай, когда КаКа не хочет болтать. Уткнувшись в свой компьютер, я невольно спрашиваю:
— Как ты думаешь, зачем они все это делают?
— Ты один из многих, кто задается этим вопросом, — отвечает КаКа. — Можно до посинения гадать, но наверняка не узнаешь. Если кто и знает точно, так это Бог.
Я ухмыляюсь.
— Не знал, что ты религиозен.
КаКа резко подъезжает ко мне на стуле.
— Знаешь, у моей приятельницы есть друг.
КаКа всегда начинает так свои истории. Я уже собираюсь отключить уши, но мне вдруг представляется Мерси. Она стоит там, где обычно стоит босс, когда приходит ко мне, и на ее лице немой укор. Так что я продолжаю слушать.
— Однажды этот парень страшно напился на корпоративе и позвонил ей, чтоб она с ребятами его забрала. Они, значит, прыгнули в машину и поехали его забирать. Они приехали, позвонили ему, он сказал, что он на какой-то остановке неподалеку. Ребята проехали туда, но и там его не нашли. Когда они позвонили еще раз, он их обматерил и сказал, что он был в кино, и чтоб они приехали туда. У кинотеатра его, разумеется, не было.
Так они прокатились пару часов и нашли его практически в другой части города, когда он уже немного отошел и смог точно сообщить, где он.
— Надо же было так напиться, — ухмыляюсь я.
— И не говори! — восклицает КаКа. — Представь себе: на дворе ночь, пьяный парень бредет через полгорода, при нем неплохая сумма наличными, дорогой телефон. На следующий день он вспомнил, что к нему подходила молодежь, стреляла зажигалку, а он протянул им монету. И, видя его состояние, молодежь посмеялась и ушла. Представляешь? Его не избили, ничего не отобрали. Он даже чистым был, ни разу не упал!
— Повезло парню, — заключаю я.
— Вот именно, — серьезно кивает КаКа. — Я не религиозен, но почему-то мне верится, что этого парня кто-то охранял.
И укатывает к себе за стол, оставив меня с озадаченным лицом.
— И как дальше сложилась жизнь этого парня? — спрашиваю я у спины КаКи.
— На следующий день, — отвечает он, — этот парень сходил в церковь и купил себе крест.

4

Сегодня Рождество, и Мерси зовет меня к себе. Но не на праздничный ужин.
Мерси, полная гнева, распахивает дверь, выхватывает у меня подарок и уходит в комнату, игнорируя мое недоумение.
Улыбка стекает у меня с лица и капает мне на ботинки.
— Ты собираешься заходить или нет? — раздается внутри.
Чтобы не злить Мерси еще больше, я быстро забегаю внутрь и двигаюсь на ее голос.
— Что случилось? — осторожно говорю я.
— Эта гребанная сигаретная пачка никак не желает улетать!
Что? Что она только что сказала?
— Мне было жутко грустно, потому что этот гребанный идиот бросил меня сегодня утром. Рождественским утром! Представляешь?
Ага, понятно, откуда ноги растут.
— И тогда я решила купить сигарет, люди говорят, что это помогает расслабиться.
Видимо, не помогло.
— Выкурила одну сигарету и подумала, что нельзя начинать курить из-за всяких идиотов, и решила выкинуть пачку в окно. Но она ударилась о стекло и не улетела. Тогда я пнула ее, а она снова не улетела! Я уже три часа пытаюсь, но не получается!
Я смотрю на пол балкона и вижу ту самую голубую сигаретную пачку. Я отвожу Мерси туда за руку и протягиваю ей голубой прямоугольник. Она смотрит на меня с негодованием.
― Попытайся, ― говорю. ― Еще раз.
— Ты меня слушал? Я же сказала...
— А я говорю тебе: еще раз попробуй.
Мерси недовольно фыркает, но забирает пачку и начинает пытаться.
Удар правой ногой, и пачка улетает в угол. Еще удар, пачка кружится в воздухе. Еще удар, мяч почти в воротах, но ударяется о штангу и падает. Еще удар.
Удар.
Еще удар.
Мерси злится и плачет.
Удар.
― Попробуй другой ногой.
Мерси бьет левой раз за разом, а результат тот же.
Я уже собираюсь предложить ей сыграть в волейбол, но Мерси снова бьет правой, и пачка вылетает в окно. Мы молча провожаем ее в далекие дали, и Мерси направляет на меня восторженный взгляд.
― Ты хотел показать мне, что когда у тебя проблемы, нужно отвлечься. А потом попробовать снова, и все получится!
Я правда хотел сказать ей именно это?
― Ты гений! ― кричит она, чмокает меня в лоб и убегает.
Мерси, как всегда, знает, что я хочу сказать, даже если я сам не знаю.
Я иду за ней, а она кричит:
― Я больше не буду ходить к психоаналитику.
В моей голове рождается ужасная мысль: теперь Мерси взорвется от своих эмоций, которым не будет выхода.
― Я буду все рассказывать тебе!
А потом еще более ужасная: теперь Мерси будет заниматься сексом со мной.
И только во сне.
Сборник «Охеренные истории: одна охеренней другой!».

5

Мерси уехала к родственникам, чтобы встретить новый год вместе с ними. Поэтому сегодня на прогулке я один.
Искусственная зима слегка осыпалась сухим снегом, и разъяренный ветер туда-сюда метал белые крупицы по вечерним, покрытым льдом улицам.
Я вновь вспомнил висельника. А следом за ним из памяти выплыла история КаКи о друге его приятельницы. Да уж, Мерси может мной гордиться, эту историю я слушал внимательно.
Я бреду и думаю о том, что чувствовал тот парень, находясь в своем пьяном забытьи? Ему правда казалось, что он был там, куда указывал свои друзьям? Или правильней думать, что в это время он не был вообще нигде? Ведь для меня его даже и не существовало.
Я думаю так, а передо мной материализуется еще один образ из памяти. И я останавливаюсь перед ним.
— Вы опоздали.
Незаметно для себя я оказываюсь перед церковью, а передо мной стоит та самая церковная тетка из автобуса.
— Куда опоздал?
— На службу. Она уже закончилась.
Тетка смотрит на меня, не отводя глаз, и мне неловко от ее взгляда.
—Хорошая была служба?
Это единственное, что я смог спросить, и тетка это понимает, но все же отвечает:
— Замечательная. Жаль, что пропустили.
— Да, наверно.
— Почему вы один?
— Я люблю быть один, — честно отвечаю я.
— Наверное, и Рождество один встречали?
Я киваю, и тетка как-то тепло, по-доброму улыбается.
— Хотя бы Новый год проведите с кем-нибудь.
— Постараюсь, — говорю я, вспоминая, что Мерси уехала к родне, а КаКа в моих мыслях по-прежнему катается на белой яхте. — Может, и получится.
Ни черта у тебя не получится.
— Если вам будет одиноко, — говорит тетка, положив руку мне на плечо, — приходите в церковь. Здесь всегда рады любым людям. И помните, что на самом деле мы никогда не бываем одиноки.
Она улыбается и начинает уходить.
— Господь всегда с нами, — заканчивает она и скрывается из виду. Я стою у церкви еще пару минут и тоже ухожу.
И только через несколько кварталов я останавливаюсь и пытаюсь понять: я ее и впрямь видел или мне показалось?
Собор Бредовых Мыслей.
Перекрест.

***
ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
«НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ НЕ ОТСТУПАЮТ»
Автор: без изменений, Каталина Хертз
Дата: 29 декабря

Ночные события вновь дали о себе знать.
Прошлой ночью различные магазины компьютерных игр стали жертвами преступлений ночных банд. Сегодня утром на витринах вместо привычных игровых дисков продавцы обнаружили книги! Неизвестные лица совершили подмену новейших видеоигр на томики мировой классики.
Полиция отказывается комментировать произошедшее.

6

Уж не знаю, привиделась мне та тетка у церкви или нет, но я последовал ее совету.
Зажав цветы и пакет с продуктами подмышкой, я перелез через забор и принялся в темноте брести по узкой тропинке. Я прихватил с собой фонарик, но не был уверен, что сторож сейчас дома уминает свой праздничный ужин, а потому пытался обойтись без света.
За четыре года тут все изменилось. Сперва мне показалось, что дело только в темноте, но я быстро отказался от этой мысли.
Просто люди умирают, много и часто. И с этим ничего не поделаешь.
Когда я ушел достаточно далеко, чтобы сторож (если только он здесь) меня не увидел, я все же достал фонарь и принялся попутно разглядывать надгробия. Гаттер кажется маленьким городком только до тех пор, пока ты не окажешься на местном кладбище. Наверное, если бы все местные живые легли рядом, мы бы заняли столько же места, сколько сейчас занимает кладбище.
Занимают мертвые.
Вот она, история города, написанная на могильных камнях.
1958-1998, «Отец, друг, брат».
1985-2002, «Не успевший ничего, но сделавший многое».
1893-1990, «Лучший кузнец Гаттера».
Вот, где-то за памятником кузнецу лежит моя жена. А перед ней: 2001, «Алекс Савальски, нерождённый сын».
Злая ирония. Теперь Марисоль лежит, смотря на чьего-то нерожденного ребенка, вспоминая, наверное, наших. Слишком злая ирония.
Уже почти полночь, и я тороплюсь, раскладываю еду на ее могиле. Праздничный ужин для нас двоих.
— Я принес твой любимый салат, — говорю я.
Марисоль не отвечает.
Я открываю шампанское и ставлю ей бокал. На ее камне написано: «Любимая дочь, сестра, жена, подруга. Оставайся вечной».
Мы особо не оригинальничали с надписью, не до этого было, так сказать. Хотя долго спорили насчет последней фразы. Ее родители хотели написать: «Оставайся с нами вечно», но священник сказал, что души наших любимых отправляются в лучший мир, и не нужно их удерживать рядом с нами. Ее сестра хотела написать: «Оставайся в вечности», но священник решил, что это как-то грубо. И одобрил мой, финальный вариант.
Семья Марисоль и раньше меня не любила, а после этого и вовсе забыла мой номер. А я только посылал им открытки.
Наручные часы запищали, оповещая об окончании предыдущего часа.
— С Новым годом, Марисоль, — говорю я, но Марисоль не отвечает.
Потому что она мертва. И очередной новый год наступил без нее.

Просидев почти до рассвета, я еле передвигаю замерзшие ноги. Теперь нет нужды прятаться от охранника (даже если он тут), и я бреду с фонарем в руках, направляясь в сторону главных ворот. Они, конечно же, заперты, и мне вновь предстоит перелезать через забор.
Я иду домой и вспоминаю свою жену. У Мари были тонкие руки и изящные длинные пальцы. Она всю жизнь работала с детьми и очень хотела своих. Очень хотела. Но так и не смогла.
Я помню небо в тот день. Оно было цвета гейнсборо, когда она позвонила во второй раз. И нам опять не удалось. Наш ребенок снова стал набором с лишней хромосомой. И теперь перед нами стоял выбор: очередной аборт и жизнь без ребенка. Или жизнь с ребенком, но черт знает какая.
Марисоль сказала: «Я отправляюсь домой. Поговорим вечером».
Но я спросил: «Что мы будем делать?», я не мог не спросить.
Она ответила: «Я не знаю, Даррен. Если Бог решит, что нашему ребенку суждено жить, мы его оставим».
Она верила своему богу. Но он не дал нам даже времени подумать.
Я вновь вспоминаю висельника.

7

Сегодня четверг, а четверг для Мерси означает лепку из глины. Мы не виделись с конца декабря, но вчера она позвонила и сообщила, что сегодня мы просто обязаны сходить на новую выставку. И вот, я снова жду, пока она освободится.
По четвергам, в классе по лепке из глины, Мерси особенно красива. Она красится, делает прическу, одевается хорошо только для Джона. Для Джона, который женат, а Мерси ничего другого и не надо, кроме как краситься для него.
Мерси бросил ее очередной бойфренд. И все мы, парни, которых Мерси видит регулярно, стали для нее осколками ее идеального мужчины.
Она может краситься для Джона, плакаться перед ее психотерапевтом, а мне рассказать, как она трахается с ним во сне.
Толстячок из кулинарии на пересечении восьмой и двенадцатой готовит для нее еду. Бармен из «Литрового дома» на пересечении десятой и восьмой мешает для нее коктейли. Очкастый приятель из библиотеки советует и обсуждает книги.
Еще со мной она может обсудить любую херню, которую кроме нас мало кто поймет. Но не более того.
Церковь Святого Евнуха Меня.
Перекрест.

Сегодняшнюю выставку африканцев мы просто пробегаем. Мерси давно меня не видела, и поболтать для нее оказалось даже важнее, чем картины. Я невероятно польщен.
Зима все еще холодная, но на волю постепенно вырывается весеннее солнце. Мерси в пальто и мохнатых наушниках широко улыбается и быстро-быстро щебечет о своем отпуске.
— А ты как провел январь?
— Работал, — я пожимаю плечами. — Чем мне еще заниматься?
— Ну так я и думала, — отмахивается она, и я громко смеюсь.
— Что, я совсем безнадежен, да?
— Нет, но надо с тобой что-то делать.
— Например?
Мы покупаем кофе в фастфуде и продолжаем гулять. Теплый бумажный стаканчик мягко сидит у меня на руках.
— Не знаю. Пошли со мной на лепку?
Я невольно отшатываюсь, и Мерси смеется в голос.
— Нет, спасибо. С меня и выставок хватит.
— Как будто они так уж плохи!
— Достаточно плохи, — смеюсь я.
— Ну а чего ты на них ходишь тогда?
Мерси не злится, она просто улыбается.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Наверное, потому, что ты меня на них зовешь.
— Я-то зову, но ты каждый раз возмущаешься.
— Просто я вредина, — говорю я, и мы смеемся.
Вечернее солнце светит нам на лица, и это крайне приятно. Улицы наполнились теплом и оранжевым цветом, взамен привычного голубого.
— Может, тебе стоит начать писать? Ты же филолог.
— Быть филологом недостаточно, чтобы писать. Надо иметь дар.
— Ну... — начинает Мерси, как бы оценивая свою следующую реплику, — я же пишу, хоть дара у меня нет.
— Не могу судить, не читал, — заключаю я, и чувствую, что Мерси довольна этим ответом. — А почему ты решила писать?
— Я не решала писать. Я просто начала это делать и все.
— Но для чего?
Мерси улыбается, словно вспоминая что-то приятное, но от этого ее лицо становится таким, будто она что-то задумала.
— Скажем так: я с чем-то сталкиваюсь в жизни, делаю из этого какие-то выводы, у меня появляются какие-то мысли об этом, и я хочу этим поделиться. И если для кого-то это окажется полезным — значит, я пишу не зря.
— Но ты же никому ничего не показываешь!
— А кто тебе такое сказал? — Мерси заговорщики подмигнула, а я, обескураженный, остановился. — Ты чего?
— Нет, я не пойму, я чем-то хуже других?
— Эй, успокойся, — она ласково гладит меня по плечу. — Просто я и так рассказываю тебе все, что думаю.
Я привык довольствоваться малым. Так что мы бредем дальше.
— Я удивлен, что ты так быстро сбежала с выставки.
— Какое сегодня число?
— Февраль, седьмое.
— Хм, ну у меня есть еще целых десять дней посмотреть ее. Кстати, ты заметил, ночных событий не было в январе?
— Ну, зато в декабре их было целых два.
— Думаешь, они еще вернутся?
— Вернутся, наверное, если фантазия у них не кончилась.
Мерси хохочет.
Мы сворачивает к ее дому и прощаемся.
— Кстати, Мерси, под каким именем ты публикуешься? — спрашиваю я, уходя. Но она только улыбается.
— Погоди, — говорит Мерси, когда я уже почти ушел. — Иди сюда.
Она что-то достает из сумки и вручает мне.
— С Новым годом и днем рождения, Даррен.
— Спасибо, Мерси.

8

Я нехотя разлепляю глаза и не узнаю потолок.
Вчера было семнадцатое, Мерси праздновала свой день рождения и потащила меня в корейский ресторанчик. Я долго отпирался (не могу я есть неизвестную еду), но она настояла на своём. Кухня оказалась вполне приличной, и вечер мы провели достаточно весело.
Неприятности начались уже дома. Сперва меня скрутило так, что я не смог встать с пола. Мы ели какие-то корейские шарики в сухарями, и Мерси сказала, что если неправильно их съесть, то можно умереть. Так что сперва я грешил на эти самые шарики, и лишь потом вспомнил, что умер бы на месте от удушения, если бы виноваты были они. Думать, в чем дело, было уже некогда, так что, как только удалось разогнуться хоть немного, я вызвал скорую.
Я вспоминаю все это и только после этого понимаю, почему не сразу узнал потолок.
— Проснулся? — раздалось где-то рядом.
Да ладно? Мои уши меня обманывают!
Я приподнимаюсь и вижу ее.
— Либо мои глаза лгут мне, либо...
— Что такого уж шокирующего в том, что я здесь? — Мерси удивленно улыбается.
— Ты разрушаешь аксиомы моей жизни, — ухмыляюсь я, пытаясь сесть. — Мне всегда казалось, что, если я попаду в больницу, ты не придешь.
— Что, я такая мегера, что ли? — смеется она, подсаживаясь ко мне.
— Нет, но мне казалось, что ты последней узнаешь о моей болезни. Кстати, — я резко обращаюсь в удивление, — как ты узнала, что я здесь?
— Представь себе, почувствовала что-то неладное. Я пыталась дозвониться, но не удалось. Я предположила, что ты вчера перепил, но решила проверить. Дома тебя не оказалось, но твоя соседка... как же ее, милая такая леди?
— Миссис Харисс, — уточняю я, улыбаясь и кивая.
— Да, точно. Она так драматично описывала, как тебя увезла скорая, что я тут же проехалась по клиникам и нашла тебя. Благо, ты в порядке.
— Значит, я не умираю?
— Нет. А что, уже хочется?
— Вчера очень хотелось, — отвечаю я, смущенно улыбаясь.
— Да, диарея, рвота, врач сказал, — Мерси с ухмылкой кивает. — Понимаю, что ты испытал. Так что, — она встает с постели и ковыряется в сумке, — я купила нам по питьевому йогурту.
Она протягивает мне бутылочку, а сама отходит к окну.
— Значит, я просто отравился?
— Именно так, слава Богу. И тебя скоро выпишут.
Я долго улыбаюсь, глядя на свою подругу. Она с удовольствием пьет и кивает мне на мою бутылочку, мол, пей давай. Я счастлив.
Открутив крышку, я задаю ей еще один вопрос:
— Мерси, а ты веришь в Бога?
— Я верю в себя.
— Но я однажды видел, как ты молилась.
Мерси подозрительно смотрит на меня.
— Так, и за чем ты еще подглядывал?
Я еще не успеваю придумать себе оправдание, а она продолжает:
— Иногда молитва — это способ разбудить в себе то, что почему-то все еще дремлет.
Я обдумываю ее ответ, мягко улыбаясь.
— Пей свой йогурт, — говорит она.

9

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
"ОЧЕРЕДНОЕ НАШЕСТВИЕ НОЧНОЙ БАНДЫ"
Автор: опять Каталина Хертз
Дата: 23 февраля

Ночная банда снова совершила преступление.
После перерыва в полтора месяца случились очередные ночные события. В последний раз неизвестные лица похитили компьютерные игры, подменив их книгами. Сегодня утром в Кранс-сити (что совсем недалеко от Гаттера) в одном из магазинов бытовой техники были взорваны все компьютеры. В прошлом ночная банда уже совершала подобное: в ноябре минувшего года то же самое произошло с телевизорами в других магазинах. Как и прежде, последняя акция неизвестных прокатилась по всему миру.
До сих пор неизвестными вандалами был причинен только финансовый и моральный вред, физических жертв, слава Господу, нет. Но никто не знает, когда мир сможет спокойно вздохнуть, победив этих ночных вредителей.
Полиция по-прежнему не дает никаких комментариев.

10

С Мерси мы смогли встретиться через два дня после последних ночных событий. Отгадайте, где? Правильно!
Я опаздывал, и мы договорились увидеться уже в выставочном зале. По пути туда я обдумывал, на фига людям было необходимо творить всю эту чушь. Я не мог найти ответов, но одно знал точно: при мысли о ночных событиях я испытываю некое злорадство. Уж не знаю, почему.
Войдя в галерею, я еще не успел сдать пальто, как услышал чью-то ругань. И один из голосов был очень знакомым.
Я влетаю в выставочный зал и вижу, как все присутствующие разделились на две враждующие половины, во главе которых были какая-то тучная женщина в темно-синем платье и Мерси. Я так и не понял, из-за чего сыр-бор, но как только дело дошло до драки, тут же вытащил Мерси к гардеробу. Благо, остальные посетители удержали вторую тетку внутри.
Я отобираю у Мерси номерок, и пока нам несут ее пальто, она продолжает возмущаться:
— Почему каждый раз, когда у меня что-то важное не получается, следом появляется какой-нибудь другой человек и начинает на меня орать? Да еще как орать! — Мерси шумно выдыхает. — Парадоксально: орет кто-то, а глотка потом болит у меня.
Я смотрю на Мерси и никак не пойму, в чем парадокс. Она же в ответ одаривает меня таким взглядом, будто я последний выживший идиот на планете после всемирной борьбы с идиотизмом.
— Ты что, никогда слезы не сдерживал?
А. Теперь понял.
— Пошли, пройдемся, — говорю я, как только нам приносят вещи.
— Еще чего! Я выставку не досмотрела!
— Пошли, пошли, подождут твои итальянцы.
Я мягко выпроваживаю ее за дверь, и мы бредем по солнечной тридцать девятой. Я сгораю от любопытства, но молчу. Жду, когда Мерси успокоится. Но она делает первый шаг гораздо раньше.
— Ну, давай уже, спрашивай.
— О чем? — я делаю вид, что не понимаю, но тут же получаю подзатыльник. — Ладно, понял. Так что там произошло?
— Поругались мы.
Я пытаюсь скрыть свое ошеломление, чтобы не получить добавки, но мне не удается. Однако Мерси и сама поняла абсурдность своего ответа и лишь глубоко вздохнула, как бы говоря: «Извини, каюсь».
— Мы не сошлись во взглядах, вот и все, — дополняет она уже мягче. — Она сочла картины оскорбительными и посчитала нужным сообщить об этом всем. Вот мы и не сошлись во взглядах.
— Вы серьезно поругались из-за картин? — удивляюсь я.
— А что, ты считаешь, что этого мало для ссоры? — как-то грубовато спрашивает она, и я ретируюсь. Мой затылок все еще помнит ее ладонь.
Мы сворачиваем на Эйптон-стрит и садимся в парке. Сегодня пасмурно, но все же тепло. Молчим все это время.
Мерси смотрит на свои кроссовки и о чем-то думает. Я же разглядываю ее.
— Слышал о последних ночных событиях?
Она выдыхает, выпрямляется, и я понимаю, что она наконец отошла от ссоры.
— Слышал. Я теперь как о них слышу, сразу о тебе вспоминаю.
— Почему? — ей даже удается рассмеяться, и это приободряет меня.
— Потому, что ты постоянно о них говоришь.
Она улыбается, и мы молчим еще некоторое время.
— Как думаешь, их поймают?
— Не знаю, — говорю я потому, что правда не знаю. — Рано или поздно они попадутся. Хотя... кто их знает? Вряд ли переловят всех, раз они по всему миру орудуют.
— Вот и мне так кажется, — соглашается Мерси. — А слышал, что в Индии кто-то попался?
— Да. Только их сразу отпустили.
— Ага.
— Стоило ожидать, что кто-то начнет подставляться, чтобы урвать себе хоть небольшой кусок славы.
— Я все думаю, как им удается делать все незаметно? И при этом они ведь еще ни одному человеку не навредили.
— Ты называешь это «не навредили»? — удивляюсь я.
— Я имею ввиду, что ничье здоровье не пострадало от их акций.
— Даже если непосредственно от их действий никто не пострадает, рано или поздно кого-нибудь хватит инфаркт, и ребят будут уже судить не просто за вредительство.
— Если честно, я, так сказать, молюсь за этих ребят, — она как-то сжалась, но отчего-то ее слова не удивляют меня.
— Почему?
— Не знаю. Но мне почему-то думается, что они не просто бомбят все кругом забавы ради. Почему-то мне кажется, что они делают что-то полезное. Не знаю, поймешь ли ты.
— А может, нам просто хочется верить в это, — абсолютно серьёзно отвечаю я и читаю на лице Мерси что-то вроде облегчения.

III

1

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ:
"НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ ПОВТОРИЛИСЬ"
Автор: неизменно Каталина Хертз
Дата: 3 марта

В очередной раз мы ожидали, что ночные события больше не повторятся, однако наши надежды не оправдались.
Минувшей ночью по-прежнему неизвестные вандалы совершили свои преступные деяния. На этот раз они снова подобрались близко к Гаттеру, в город Санрайз соседнего штата.
Ночная банда вторглась в торговый центр «Райз» и уничтожила все женские брюки и мужские узкие джинсы. Администрация торгового центра утверждает, что охранная система не повреждена, что делает ночное вторжение еще более загадочным.
Полиция вновь не дает никаких комментариев.

2

Мы бежали со всех ног, но на выставку так и не успели.
— Блин, жалко, — сказал я, опираясь на колени и пытаясь отдышаться. — Я видел в интернете несколько картин, мне они показались забавными.
— Надо же, хоть венгры тебя зацепили, — цинично ответила Мерси, облокотившись на стену.
Я вспомнил висельника. Сейчас он не вызвал у меня никаких эмоций, и я ничего не сказал о нем.
— Просто их картины оказались какими-то другими, смешными, — оправдался я.
Мерси пожала плечами. Мы отдышались и решили выпить в баре.
— Так, давай-ка, поможешь мне, — говорит Мерси по пути в метро и выгребает из сумки два кулака новых презервативов разных марок. В сумке у нее осталось не меньше.
— Откуда столько? — удивляюсь я. — И, главное, для чего?
— Я недавно решила устроить эксперимент, — объясняет она, раздавая презервативы прохожим. — Шла по улице и просила у всех, кто попадался по пути, резинку. Мне было интересно, как много людей носят их с собой.
— И как? — я все еще шокирован и несу свою ношу на вытянутых руках, будто воду.
— Как видишь, насобирала много, — отвечает Мерси и кивает на мои ладони. — Ты давай, раздавай. Пора вернуть их обратно.
Люди реагируют по-разному. Кто-то слишком подозрителен, кто-то, наоборот, очень рад и просит два. Чаще всего нам попадались удивленные, но все же берущие.

В баре мы сильно напиваемся. Мерси делает вывод, что до дома я не доберусь, и мы едем к ней.
Мерси пьяна не меньше, но отправляет меня в душ первым. Мол, я так редко пью, что продержусь меньше, если не окажусь под струями холодной воды. Она отправляет меня первым, и я ей благодарен.

Хлопая мокрыми ногами по полу, в гостиной я натыкаюсь на накрытый стол.
— Эй, откуда еда? — возмущаюсь я чувствуя, как заплетается язык. — Ты же не умеешь готовить!
— Привезли, пока ты намывался, — отзывается Мерси, выползая из кухни с бутылкой мартини в руках.

Уж не помню, как, но после вкусного ужина и, наверное, лишнего алкоголя, мы лежим на полу и смотрим в потолок.
Нет, секса не было, как вы могли подумать.
Меня клонит в сон, но и поболтать меня тоже клонит.
— Мерси, — говорю я. — А на фига тебе надо было раздавать эти презервативы?
— Я хотела сделать людям приятное, — Мерси икает, но продолжает говорить. — Подарить немного радости. Но, кажется, я выбрала не тот способ.
Мне всегда казалось, что это выдумки. Ну, что пьяный человек икает. Оказалось, правда, такое встречается в реальности.
— Ты обязательно что-нибудь придумаешь! — оптимистично заявляю я.
— Обязательно! — подтверждает Мерси.
И я вырубаюсь.

3

Мое тело затекло так, что я еле поднялся с пола. В голове заревел колокол и заставил меня сесть на диван. Я огляделся: пустая бутылка из-под мартини ничком валяется на полу, стол осквернен грязными тарелками и вывалившейся едой, в душе поет Мерси, на часах половина одиннадцатого. А это значит, что я безбожно опоздал на работу. Но в моей голове ревел чугунный колокол, и у меня не хватило сил поволноваться об этом.
Я позвонил и понял, что очень хочу умыться и не могу ждать, пока ванная освободится. Я поплелся на кухню и наклонился над раковиной. Сковородка с пригоревшими остатками того, что мы ели вчера, с омерзением уставилась на меня. Но ведь Мерси не умеет готовить, думаю я. А, к черту, главное — умыться.
Я выдавил в ладонь жидкого мыла, похожего на сперму и еле как («Умыться, главное умыться, не думай, на что это похоже!») заставил себя намазать его на лицо и волосы.
— О, ты проснулся!
Голос Мерси оказался бодреньким. Научиться бы пить так же!
Я промычал что-то в ответ и принялся смывать мыло с лица. Уж не знаю, из чего оно сделано, но эффект от него замечательный.
— Ты, видимо, не обратил внимания, что опоздал на работу?
— Я позвонил КаКе, он обещал прикрыть меня, если я появлюсь сразу после обеда. Ты, кстати, тоже опоздала.
— Вот и отлично! Я кое-что придумала, и ты мне понадобишься
— Сперва дай мне полотенце и налей кофе.
Мерси хихикает и, пока я вожу полотенцем по мокрой коже и волосам, варит кофе.
— Садись, а то ты совсем плохо выглядишь. Неплохо бы побриться.
Ценный совет.
Я плюхаюсь на кухонный пуф и лениво наблюдаю за Мерси.
—Если ты придумала опять выпить, то я пас.
— Нет, — смеется она, — я уже и так вижу, что много пить ты не умеешь. То, что я придумала, связано с нашим вчерашним разговором.
— Каким? — все так же лениво спрашиваю я.
— Ну, про радость людям.
Я толком не помню, но делаю заумное лицо и утвердительно мычу.
— Держи свой кофе, сейчас покажу.
Она ставит кружку на стол и быстро убегает в комнату. Но не успеваю я и сахар размешать, как она возвращается.
— Смотри.
Мерси показывает мне большой кусок картона с надписью. Прямо как у тех бомжей из фильмов. На нем написано: «Проснись, улыбнись и действуй!», а на обороте: «Сделать чью-то жизнь лучше — это так просто!».
— А вот и для тебя плакат.
И предъявляет мне вторую картонку с надписями: «Что, если какая-то маленькая вещь может сделать наши жизни лучше?» и «Ты сильнее, чем ты думаешь, не так ли?».
— И что мы будем с этим делать?
— Пойдем в парк, — говорит Мерси и садится напротив, — и будем показывать их людям.
— А смысл?
— Эй, не будь таким занудой! — возмущается Мерси и хлопает меня по плечу. Колокол в моей голове тут же оживает. — Это то же самое, что на акциях всяких помогать. Помнится, раньше ты очень любил всякие акции.
— Это в прошлом, — мучительно выдаю я, старательно борясь с гулом в голове.
— Ничего, вспомнишь зато, — отрезает Мерси, и я понимаю, что спорить бесполезно. — Пей скорей, а то не успеем до обеда.
— Есть таблетки от похмелья? — потеряв надежду на спокойствие, спрашиваю я, и Мерси начинает обыскивать ящики.
— От похмелья нет, но есть от мигрени. Держи.
— Все же лучше, чем ничего.
— Гораздо лучше, чем ничего, — соглашается она.
Я проглатываю свое спасение, стараясь не прислушиваться к звону в ушах.
— Мерси?
— Что?
— Может, не пойдем никуда?
— Не-а.
— А это какое «не-а»? Мягкое «нет» или...
— Категорическое НЕ-А!
Я утомленно улыбаюсь.
— Мерси?
— Ну что еще?
— Вчера ведь никто не привозил еду. Ты сама готовила?
— Дурак, что ли? — смеется она.
— А было вкусно, — я жму плечами.
— Пей скорее.

Я и Мерси стоим в парке с плакатами, две полные противоположности. Я мужчина, она женщина. Я в черном свитере, она в белом. У меня похмелье, она воодушевлена. А над нами светит утреннее солнце, и ему все равно на наши различия.
Мимо изредка проходят прохожие, и их реакции совсем не такие, как вчера. Они читают надписи на наших карточках и улыбаются.
— Мерси, — тихо говорю я. — Мне нужно заскочить домой перед обедом и переодеться.
— Заткнись, придурок, и наслаждайся, — с улыбкой отвечает она. — Подумаешь об этом позже.
И я затыкаюсь.
Мимо приходит пожилая пара и улыбается. Она говорит нам: «Спасибо» и идет дальше.
И я понимаю, что делаю что-то очень маленькое, но очень нужное.

4

Босс принес мне очередное задание, а я все еще не справился с предыдущим. Босс знает, что я рабочая лошадь, и умело этим пользуется.
— Не сделаешь к вечеру — уволю.
А я подам на вас в суд за грубое обращение и постоянные переработки!
Конечно же, ничего из этого я не говорю, только:
— Хорошо.
Босс передает конверт с заданием и КаКе, и, как только босс уходит, мой коллега начинает дико смеяться. Я принимаю это за личное оскорбление.
— Мог бы и не смеяться.
— А ты это видел? — восклицает КаКа и подкатывает ко мне на стуле.
Он кидает свой конверт, а тот с хлопком падает поверх моей работы. Я с досадой на лице смотрю на коллегу, как бы вопрошая: «И как твой чертов конверт связан с моей несостоятельностью?», а КаКа только кивает на свое подношение, призывая его открыть.
Я достаю из желтого конверта распечатку рекламного баннера. На нем ощипанная загоревшая курица в солнечных очках лежит в шезлонге с бокалом коктейля, из которого торчит трубочка. Рекламный слоган баннера — «Горячие курочки-гриль». Поверх всего этого надпись шариковой ручкой рукой босса: «Сгодится для идиотов и шарлатанов. Переделать или уволиться».
Я просматриваю всю эту картину еще раз пять и поднимаю глаза на КаКу, и он тут же поясняет:
— Нужно было сделать баннер для ресторана с куриной кухней. Ну, я и сделал, — он жмет плечами, и теперь я даже улыбнулся.
— По мне, так шедевр, — честно отвечаю я.
— Тогда ты не будешь возражать, если я повешу его здесь?
КаКа выхватывает у меня свое творение и лепит его на стену нашей угловой стеклянной будки.
— И что тебя вдохновило на такую рекламу? — не без интереса спрашиваю я, а КаКа плюхается обратно на стул и объясняет:
— Я когда учился в колледже, была у нас одна девица в параллельной группе. Она ещё на первом курсе стала известна из-за своих странных взглядов. То есть она была вполне обычной, нормальной девчонкой, много читала, тусила наравне со всеми, а пила так вообще безбожно. Училась хорошо, но постоянно выкидывала что-нибудь необычное: то нарисует что-нибудь похабное, то во время дискуссий скажет что-нибудь такое, что профессора седеют.
Я внимательно слушаю КаКу, и мне представляется Мерси. Она довольна тем, что я впитываю каждое его слово.
— На третьем курсе у нас была большая конференция, где этой девчонке предстояло выступать с докладом. Приехали важные шишки со всякими учеными степенями, все очень серьезно. До выступления девицы пять минут, преподы уже на нервах. Докладчик, за которым должна была выступать она, заканчивает, преподаватели уже думают, что она не пришла, но она тут как тут. Поднимается на трибуну, начинает свой доклад, но ее никто не слушает. Профессора охают, студенты смеются. А она как ни в чем не бывало читает доклад.
— Что случилось-то? — не понимаю я.
— Со всей страны съехались ученые умы, а перед ними читает доклад девочка с ярко зелеными пышными волосами! И делает вид, что ничего необычного не происходит!
— Да ладно? — я удивленно улыбаюсь, а уже знакомое злорадство начинает копошиться во мне.
— Именно, — КаКа широко улыбается. — У нас были жутко консервативные преподы, представь, какой у них был шок!
— И как все закончилось?
— Сперва один из наших профессоров тихонько попросил ее выйти из зала, но та непонимающе на него посмотрела и продолжила докладывать. Потом уже директор не вытерпел и велел охране вывести ее. Вот было криков! Охрана пыталась ее скрутить, но та отбивалась как могла и кричала, что, мол, это не справедливо. Мол, мир не должен требовать от нее быть такой, как все, и всё в этом духе.
— Вот блин! — восклицаю я, искренне негодуя.
— И не говори, — поддерживает меня КаКа. — Так что именно эта девица вдохновила меня на «Горячие курочки-гриль». Хотелось сделать что-то выходящее из ряда вон. Но меня скрутили и вывели из зала, — КаКа жмет плечами и грустно смотрит на свое творение. — Обидно, он ведь даже заказчикам не показал.
— И что будешь делать?
— Переделывать, — грустно вздыхает КаКа. — Увольняться мне не вариант, я коплю деньги.
— На что, если не секрет?
— На отпуск, — он наклоняет корпус и, заговорщицки понизив голос, продолжает: — Не просто так же я ее в шезлонге нарисовал!
Мы смеемся, и КаКа откатывает к себе, возвращаясь к работе.
— Слушая, а ты яхтами не увлекаешься?
— Не-а, — говорит он, а я слышу, как он ковыряется у себя в сумке.
— Кстати, — спрашиваю я, не оборачиваясь. — А что дальше было с этой девчонкой?
— Ее тут же отчислили, — отвечает он, жуя яблоко — КаКа любит есть на рабочем месте. — Говорят, одному из профессоров так понравился ее доклад и подход к жизни, что он забрал ее в Калифорнию и она доучивалась под его руководством.
— То есть своего она добилась?
— Не знаю, наверное. Никто из наших ее не видел больше. А я бы многое отдал за то, чтобы узнать, кто она теперь и как она.

К обеду босс полностью завалил меня работой, и мое настроение так испортилось, что я плюнул на все и пошел на обеденный перерыв.
На улице было так хорошо, что я решил быстро перекусить и отправиться на прогулку. Но, стоило мне подойти к моему любимому фастфуду, как меня окружила группа активистов с листовками.
— Не ходите туда, сэр, привезли испорченное мясо! — заявила одна из активистов, протягивая мне глянцевую листовку.
— А в чем дело? — удивился я. — Откуда вы знаете?
— Вы что, не слышали? — влезла другая. — По всей Азии и Европе снова прокатились ночные события! В рестораны этой фирмы привезли протухшее мясо. Никто пока не отравился, но мы не хотим, чтобы это случилось!
Из здания выбежал охранник в фирменной форме, и активисты разбежались кто куда, как воробьи, завидев кота.
— Сэр, у нас все в порядке, — как-то измученно сказал охранник. — Заходите, нормальное у нас мясо.
Но в моих руках листовка, где красочно изображен червивый кусок красного мяса, и я понял, что мне его захочется не скоро.
Так что, перекусив в закусочной, я брожу по Палм-стрит. Солнце прогревает меня до костей, но отчего-то я жутко зол.
Мой чертов босс завалил меня работой.
Мне не удалось пообедать в любимом ресторане.
Может, тоже покрасить волосы в зеленый? Вот смеху-то будет.
Я бреду и бреду, пока не врезаюсь.
— Эй, осторожней! — недовольно говорит мужчина и тут же отворачивается.
Я отключаюсь от своих раздумий и вижу, что поперек тротуара выстроилась очередь до самой дороги. Я иду в самое ее начало, а во мне уже вскипает злость.
— Чего вы тут все стоите? — спрашиваю я, недоуменно осматриваясь. Люди, как курицы вечером на насесте, недовольно обращают на меня свои взгляды.
— Если ты тоже надеешься купить диван, то вставай в очередь и жди, как все, — кричит мне тот мужчина, в которого я врезался.
Я пытаюсь протестовать, но через пару минут, изрядно меня поколотив, группа мужчин и женщин перебрасывает меня по другую сторону от очереди, и вновь обращается в ожидание. Ну вот, теперь и меня будто не было.
Сборник «Бесполезные советы», страница двадцатая, совет пятьдесят четвертый (автор неизвестен): Попробуй вырвать из тротуара бордюр и проломить им дверь своего дома. Это тебе поможет осознать всю красоту и прелесть аполитического деструктивизм [6].
Сидя на асфальте в полном недоумении, я наблюдаю, как рабочие выносят голубой в широкую оранжевую полоску диван, а следом за ними движется счастливая покупательница. Она же, заметив меня, быстро сменит и помогает мне вставать.
— Вы в порядке? — спрашивает она, отряхивая мои рукава. — Если вам нужен диван, то лучше не спорить и ждать очереди. Я сама с утра простояла.
— Да к черту ваши диваны! — не сдерживаюсь я, но тут же отхожу. — Извините. Объясните лучше, что происходит?
— Ночные события, — со вздохом отвечает женщина. — Прошел слух, что следом за гнилым мясом они начнут портить диваны в магазинах. Вы, видимо, не слышали?
— Нет, не слышал. В газетах не писали об этом.
— Понятно, — женщина обеспокоенно осматривает меня. — В газетах и не стали бы писать.
Я киваю, переваривая информацию.
— Спасибо, — говорю я, и женщина, улыбнувшись, уходит. Я еще раз оглядываю очередь и тоже ухожу.
Если бы я был ветром, я бы сдул всех этих висельников к хренам собачьим.

Поднимись я в офис на пару минут позже, босс заперся бы в своем стеклянном кабинете и не увидел меня. Но я вошел именно сейчас, и этот пузач уже идет ко мне.
— Где ты был? — гремит он. — Уже середина апреля, работа стоит, а ты штаны на обеде просиживаешь! Что за внешний вид?!
Дообеденная злость, раскаленная докрасна, тяжестью сидит во мне, и все, что я отвечаю боссу это:
— А не пошел бы ты к черту?
Да, в этот раз я правда это сказал.
Босс резко меняется в лице, и я впервые вижу его таким, какой он есть на самом деле: коротышка, едва достающий мне до плеча, в идеально отутюженной белой рубашке на хлипком теле. У него прилизанные черные волосы, а испуганные глаза прячутся за толстыми стеклами очков в черной квадратной оправе. И вот его я боялся? И вот ему я не мог возразить?
Офис замер, все молча наблюдают за нами.
Я начинаю облегченно смеяться и еле как выдавливаю из себя: «Извините». Босс обиженно смотрит на меня и велит возвращаться к работе. Я, смеясь, иду к КаКе, рассказать о своих приключениях, а сам вспоминаю висельника.
Мне кажется, что на этой картине висельник все же пытается придержать табуретку.

5

Мерси снова звонит, но в этот раз не угрожает покончить с собой. У нее просто истерика.
Суперистерика.
В ее квартире сильно пахнет стиральным порошком и немного алкоголем. Мерси сидит на диване, сжавшись, и еле удерживает наполовину пустую бутылку виски.
Она видит меня, еще больше сжимается и ревет.
― Эй, что случилось? ― спрашиваю.
― Отсядь на другой конец! ― кричит она и ревет еще громче.
Пару минут я слушаю этот надрывный, хлюпающий оркестр.
― Принеси салфетки, ― просит она, слегка успокоившись.
Коробка носовых платочков пуста, все ее содержимое валяется у ног Мерси. Все, что я нахожу из подходящего ― рулон белой туалетной бумаги.
Мерси выдирает его у меня из рук и указывает на другой конец дивана.
― Представляешь, ― начинает она, когда я сажусь. ― Я стояла в очереди.
Мерси высмаркивается.
― Очередь была длинная. Передо мной стояла большая тетка. А сзади очень милый парень.
Мерси снова высмаркивается.
― Я как не обернусь, ловлю его взгляд на своей заднице.
Еще бы. Попробуй не пялиться на зад Мерси.
― Мы с ним разговорились, его зовут Майк. Он оказался очень веселым. А потом ему позвонили. Я отвернулась и задумалась о чем-то своем. А очнулась от того, что ко мне прижималось что-то теплое.
Мерси тараторит, чтоб поскорей отделаться от своего рассказа.
― Я оборачиваюсь, а он…
Всхлип.
― А от него ко мне…
Всхлип.
― …тянется…
Всхлип — и Мерси снова рыдает в голос, спрятав лицо в туалетную бумагу.
Все понятно.
Бедная Мерси. Милому Майку так понравилась твоя задница, что он решил спустить на нее прямо в магазине. А ты испугалась и убежала домой. И перестирала все свою одежду. А теперь сидишь в пижаме с виски и туалетной бумагой. И боишься всех мужчин планеты.
— Я ему вмазала по роже, когда уходила. Он не ожидал. Я медленно вышла с поднятой головой, и только потом побежала домой.
Сборник «Ошеломительные истории: одна ошеломительней другой!»
― Ты ведь не поступишь со мной так же? ― спрашивает она голосом испуганного ребенка.
Я сажусь рядом, и она плачет у меня на груди. Ее маленькие плечи ходят ходуном вверх-вниз.
Через час Мерси успокаивается и заказывает нам китайскую еду в коробочках ― в холодильнике у нее только алкоголь и лекарства, как всегда.
― Не возражаешь, если я схожу в душ?
Нет, я не возражаю.
― Ты всегда был лучшим другом на свете! ― она чмокает меня в нос и уходит.

Вечер для Мерси заканчивается так.
Она встает с дивана после второй бутылки виски.
Она икает и говорит:
― Ой, пошатушки!
Она падает обратно на диван и засыпает под свой же невыносимый храп. А я осматриваю комнату и натыкаюсь на предмет, который давно привлекал мое внимание. Я подхожу к компьютеру, чтобы наконец узнать, что же такое она пишет и от всех скрывает.
В папке «Вся эта херня от Мерси» я нахожу кучу текстовых файлов: рассказы, этюды, киносценарии, романы, повести ― все, что наша дама успела накопить за свою писательскую жизнь.
Я поглощаю все ее истории.
Одна, «Младенец по акции» — о социальном эксперименте по воспитанию усыновленных детей и о группировке, которая ворует младенцев и подбрасывает их в супермаркет так, что родители не могут разобраться, где чей. Вторая, «Окна Орегона» — о троих ребятах из Калифорнии, которые побросали свои старые жизни, пересекли всю Америку и основали новое религиозное движение, которое тут же стало необычайно популярным. Третья, «Пэр и сэр», иронический рассказик о том, как лорд Бомж пытался заслуженно накостылять сэру Тщеславию.
И так история за историей. Мне кажется, я за всю жизнь не прочитал столько, сколько за эту ночь.
Я умылся в ванной, завешенной одеждой, и посмотрел на свое изумленное лицо.
И все, что я мог сделать на рассвете, когда мерсин храп начал стихать, — это отправить ее работы по издательствам.
Я открыл электронную почту и разослал почти все ее работы.
Да, Мерси, именно так.
Нехер было напиваться.
6

Пока готовится ужин, я смотрю в окно. Город залило ночными красками, но вместо звезд — только фонари. Ужасно нелепо.
Когда я думаю о звездах, я всегда вспоминаю Мари. Она любила звездное небо. Мы ведь жили в пригороде, и там, в отличие от города, звезд было больше, чем этих чертовых фонарей.
Когда я думаю о звездах, я вспоминаю Мари. А когда я вспоминаю ее, я всегда мысленно возвращаюсь в тот злополучный день.
Марисоль трижды была беременна. И все три раза у наших детей обнаруживали синдром Патау, а это означало лишнюю тринадцатую хромосому — интеллектуальную недостаточность, пороки внутренних органов, физические уродства, очень короткую жизнь. Рождаясь, такие дети в девяноста пяти процентах случаев умирают до года. Мы были страшно напуганы в первый раз, но врачи убеждали нас, что такие дети получаются только раз на семь-двенадцать тысяч. И мы сделали аборт, решив попытаться снова.
Раз на семь-двенадцать тысяч... А нам все три раза доставался этот самый один ребёнок. Даже после всевозможных обследований и лечений. Ужасно нелепо.
Может, я несправедлив, но сейчас мне кажется, что Мари и не хотела бороться. Мы могли попытаться родить еще одного. Или усыновить, в конце концов. Я был оптимистичным идиотом, но мне не удалось заразить ее тем же. А она все больше и больше теряла веру.
Врачи из реанимации сказали мне потом, что она будто не хотела жить. Все это, конечно, очень субъективно, но... Я смотрел, но ничего не видел. А она добровольно отдалась на смерть.
Все правильно, мы оба ни за что не боролись.

7

У нас раннее утро, а где-то еще ночь. Накрапывает дождик, но птички поют ровным строем. Солнце будят.
Я стою на балконе и наблюдаю за тем, как ранние соседи уже поперлись на работу.
Птички не поют, они тикают, как будильник. У нас утро, а это значит, что, возможно, неизвестные уже поработали.
Неизвестные, которые не дают себе общего имени.
Неизвестные, которые трудятся черт знает над чем.
Сегодня двадцать четвертое апреля, среда, рабочий день. Но я не иду на работу, потому что знаю, что Мерси тоже не идет. Она прогуляет сегодня, чтобы с утра пойти на выставку. Она не знает, но я тоже пойду.
Я медленно завтракаю, потому что никуда не тороплюсь. Пролистываю энциклопедию по искусству, которую мне подарила Мерси. По привычке натягиваю свой костюм. Я никуда не тороплюсь, потому что Мерси уже идет на выставку, а я буду поджидать ее снаружи.
Я выхожу из дома, спускаюсь в метро, но еду в противоположную от работы сторону. У меня хорошее, игривое настроение, ведь я делаю что-то, совсем мне не свойственное.
Занял позицию в уличном кафе напротив галереи и медленно пью горячий шоколад. В небо медленно поднялось солнце, но я сижу в тени и чувствую себя секретным агентом. Прямо как в детстве, блин, но это вызывает улыбку.
Мерси появляется после третьей кружки и я, оставив деньги, перехожу дорогу так же, как обычно делает это она — не глядя. Она идет впереди, о чем-то думая, а я не тороплюсь ее догонять. Я ведь секретный агент, не забыли?
На перекрестке она останавливается и, оглядываясь по сторонам, замечает меня.
— Сюрприз? — спрашиваю я.
— Сюрприз, — отвечает она, удивленно улыбаясь. Правда, в ее улыбке есть что-то недоброе. — Ты чего тут делаешь?
— Решил тоже прогулять работу.
Загорается зеленый сигнал, и мы переходим улицу.
— Направляешься куда-то? — спрашиваю.
— Гулять пойдем, — говорит она. — Но сперва кофе.
Мы покупаем по стакану в ближайшем парке и усаживаемся на скамейку.
— Ну, как выставка? Ни с кем не подралась в этот раз?
— Очень смешно, — цинично подмечает она. — Замечательная экспозиция.
— А разве не смешно? — не успокаиваюсь я. — Ты уже однажды без моего присмотра разругалась из-за каких-то картин.
— Знаешь, что? — внезапно вспыхивает Мерси и выбрасывает свой кофе в урну. — Шел бы ты на работу, а?
— Ты чего?.. — испуганно спрашиваю я.
— Ничего! — отрезает она. — Меня уже достало, что ты смеешься над чужим творчеством! Эти ребята хотя бы что-то делают, хотя бы что-то пытаются изменить в этой гребанной жизни, а не сидят на заднице, как ты!
Мерси встает со скамейки и совсем не стесняется кричать.
— Ты! Что ты сделал в этой жизни полезного? Ты же просто прожигаешь время! Ты знаешь, чего стоит этим художникам пробиться в своей, а потом в других странах? Нет, конечно, но ты только и делаешь, что критикуешь, критикуешь и критикуешь.
Снежная лавина катится с гор, и я, кажется, буду под ней захоронен.
— Даже эта ночная банда, несмотря на все разрушения, делает для нас нечто полезное. Посмотри, да они же насмехаются над нашим образом жизни! Разрушают то, к чему мы прилипли и никак не желаем отлепиться. И рискуют своими жизнями, между прочим! А ты? Неужели ты решил, что один раз прогулять работу — это уже подвиг?
Мы смотрим друг на друга: Мерси на меня со злостью, я на нее — с печальным удивлением.
Она пытается отдышаться, и с тихим, но полным досады «Блин!» садится рядом. И мы молчим.
— Я не знаю, с чего начать, — тихо говорю я. Слова Мерси глубоко ранили меня, но я понимаю, что ранили справедливо.
— У тебя есть деньги? — спрашивает она, вздохнув.
— Зачем?
— Есть или нет? — Мерси чеканит каждое слово, снова вскипая, а я готов отдать ей все свои сбережения, лишь бы не злить ее.
— Есть немного, ползарплаты, наверное.
— Тогда пошли.
Она ведет меня в торговый центр, и спустя час мы обедаем в кафе. Я, Мерси и новый серый костюм.
— Мне уже надоело, что ты ходишь в одном и том же столько лет, — говорит Мерси.
— Просто он удобный, — оправдываюсь я. — У меня их два одинаковых.
— Я понимаю, что такое комфорт, — снисходительно отвечает она, откладывая вилку. — Я тоже люблю носить одно и то же. Но ты застрял — а это уже совсем другое.
Она шебуршится в пакете, который я не заметил, и протягивает мне что-то в красной обертке. За это время я успеваю подумать, что она права.
— Держи, — говорит она. — Это подарок.
Я разворачиваю красный полиэтилен и нахожу под ним бежевую рубашку в мелкие красно-черные шестиугольники. Раньше бы я такую не надел, но теперь надену.
— Если ты хочешь что-то изменить, сперва нужно побороть себя, — говорит Мерси и продолжает есть.

После мы отправляемся на прогулку, и я улыбаюсь. Мерси замечает это.
— Ты чего такой улыбчивый? — довольно спрашивает она.
— Знаешь, КаКа недавно рассказал мне одну интересную историю.
— О, так ты стал его слушать?
— Ты собираешься услышать историю или нет? — слегка обиженно, но по-прежнему улыбаясь, спрашиваю я. Мерси смеется и жестом просить рассказывать. — Ну так вот. Он учился с девчонкой, которая на одно важное мероприятие выкрасила волосы в зеленый цвет, как я понял, в знак протеста, что ли. И вот я подумал: эта рубашка для меня может стать слабым, но все же подобием этих зелёных волос.
— Подожди, — Мерси резко останавливается и как-то настороженно на меня смотрит. — Как зовут твоего КаКу?
— Кайл, — недоуменно отвечаю я. Недоумение стало моим лучшим другом после встречи с Мерси. — Кайл Кейсинджер. А при чем тут он?
— А тот парень, который в психушку попал? Как его зовут?
— Не помню я, я же не слушал КаКу. Хендерсон вроде.
— Джонни Хеннес, — задумчиво произносит Мерси, скрещивая руки на груди. — Вот уж не думала... Если бы тогда мне сказали, что кто-то из нас слетит с катушек, я бы решила, что это буду я, но никак не он. Джонни...
Мы идем дальше, и Мерси поясняет:
— Мы учились вместе, в параллельных группах, и знали друг друга потому, что все трое были из Гаттера. Джон был замечательным парнем. Тихим, скромным, но очень талантливым — он замечательно рисовал. И как-то иначе смотрел на жизнь. Не так, как все, — Мерси печально смотрит в небо. — Вот, видимо, и досмотрелся.
— Да уж, — отвечаю я. Я часто так отвечаю, когда не знаю, что еще сказать. — Вот тесен-то мир, да?
— И не говори. Кайли, кстати, тоже отлично рисовал.
— Он и сейчас отлично рисует, — ухмыляюсь я, вспоминая «Горячие курочки-гриль». — Кстати, ты знаешь, что случилось с той девчонкой? КаКа очень интересовался.
Мерси непонятно усмехнулась: вроде как-то жестко, но и с какой-то теплотой.
— Она доучилась в Калифорнии, покаталась по Америке, а потом вернулась в Гаттер. В общем, у меня все в порядке, — Мерси посмотрела на меня и широко улыбнулась.
Я, кажется, говорил вам, кто стал моим лучшим другом после знакомства с Мерси?
— Передай Кайли привет от меня.

8

Мерси звонит, а дата на электронных часах только сменилась с третьего на четвертое мая. Она назначает мне встречу через два часа в круглосуточно кафе на Пацифик авеню, ближайшем от обоих наших домов. Она говорит, что ей нужно поделиться чем-то очень важным. Я соглашаюсь, учитывая, что завтра выходной, а мне все равно нечем себя занять.
— Только без выпивки, ладно? — прошу я. Мерси смеется и вешает трубку.
Гаттер — достаточно тихий город, и через час я выхожу из дома и без опаски иду на встречу пешком. Как раз успею добраться.
Воздух на улице прохладный, но приятный. Я вспоминаю начало зимы и радуюсь, что она уже прошла. Одна зима прошла, а скоро наступит еще одна. Мерси была права, говоря, что я просто трачу время. Может, все же стоит ходить с ней на лепку?
— Ни за что! — говорю я вслух и смеюсь.
Улицы почти пусты, и мне редко кто-то попадается навстречу. Так что я смело напеваю что-то из репертуара Кертиса Стигерса, не боясь, что убью кого-нибудь отсутствием слуха.
Я вспоминаю КаКу. И сейчас почему-то мне хочется назвать его по имени.
— Давай выпьем пивка вечером, а, Кайл? — говорю я, и вновь вижу его на яхте посреди океана. Его рубашка и паруса трепещут на ветру, и я почти чувствую запах бриза. Кайл свободен, никто не скажет, что его рисунки никуда не годятся. Кайлу больше не нужно копить деньги на отпуск. Он свободен, и у него есть все, что нужно.
Я испытываю восторг и счастье от этого видения. Но правда такова, что Кайл — порядочный семьянин. Он не женат, но уже давно живет со своей девушкой и мечтает о маленьком домике в какой-нибудь глуши. Так что КаКа и яхта — только мои мечты.
А я ведь даже не знал, что он рисует.
Надо обязательно выпить пива с ним.
Я добираюсь до кафе. Мерси еще нет, так что я усаживаюсь за стойку, и болтаю с приветливой официанткой Джейн.
— Чего это вы так поздно? — спрашивает она, наливая мне кофе.
— Ваше кафе является точкой рандеву [7], — поясняю я. — Но вот один корабль прибыл, а второго пока нет.
В зале всего три посетителя, по телевизору транслируется фортепианный концерт, и, судя по всему, это всех устраивает. Меня тоже.
— Будете что-нибудь есть или дождетесь второго корабля? — все так же добродушно обращается официантка.
— Не откажусь от сэндвичей с беконом, — отвечаю я.
Пианист наигрывает что-то душевное и знакомое, и я думаю о том, что в отместку за выставки надо поводить Мерси по концертам. Коли уж просвещаться, то в нескольких областях.
Джен возвращается с тарелкой, я благодарю ее и только собираюсь откусить сэндвич, как слева от нас снаружи что-то грохает. Кафе слегка трясет, стекло противно позвякивает, но удерживается в рамах. Двое посетителей бросаются на улицу, а я и Джен прижимаемся к стеклу.
На фоне ночного неба пылает зарево.
— Что это? — обеспокоенно спрашиваю я.
— Не знаю, — испуганно отвечает Джен. — Мебельный магазин вроде.
Я вспоминаю очередь две недели назад. Ну что ж, не зря стояли.
— Пойдете смотреть? — спрашивает официантка и испуганно смотрит на меня.
Я очень хочу пойти, но Мерси все еще не пришла.
— Нет, — отвечаю я и возвращаюсь за стойку. — Надо вызывать пожарных.

Меня одолевают тяжелые мысли и тревога за Мерси.
Я просиживаю в кафе еще полтора часа и возвращаюсь домой, когда пожарные уже уехали и остались только полицейские. Мимо меня проехала скорая, и я подумал, что, видимо, ночные события (если это были они) принесли первую человеческую жертву.

Мой телефон надрывается, я слышу его, еще не зайдя в квартиру.
Хоть бы она.
— Да?
— Где тебя черти носят?!
Нет, я конечно надеялся, что с ней все в порядке, но это уже чересчур.
— В кафе тебя ждал, где же еще! Сама-то где?
— Я звонила туда, сказали, что ты ушел час назад. Где ты мотался? Я тебе обзвонилась!
— Так, женщина, успокойся! — я жестикулирую свободной рукой так, будто Мерси рядом. — Где ты?
— В больнице я.
Что? — думаю я.
— Что? — тут же спрашиваю у нее. — Что случилось?
— Ничего особенного, — недовольно отвечает Мерси. — Я в городской, приезжай давай.

9

В больнице не пусто, но и сказать, что оживленно тоже не скажешь.
Я бегу на ресепшн к милой на вид, но строгой женщине в синем больничном костюме.
— Здравствуйте, — говорю я. — Я ищу Мерси Джефферсон.
Женщина устало смотрит на меня и проверяет что-то в компьютере.
— Второй этаж, смотровая палата. Ее сейчас допрашивает полицейский.
— Что с ней?
— Перелом.
— Я могу забрать ее?
— Полежит до утра, завтра заберете.
— Спасибо! — я уже срываюсь с места, но возвращаюсь обратно. — А зачем полицейский?
В моей голове мелькает образ скорой, и я задаю более важный вопрос.
— Я был неподалеку, когда произошел взрыв в магазине. Никто не пострадал?
— Никто, кроме вашей подруги, — отвечает женщина. — Идите.
А меня не нужно уговаривать.
Отыскав нужную палату, я услышал разговор внутри и остановился за шторкой.
— Так что вы там делали, мисс Джефферсон? — говорит мужской голос.
— Я шла на встречу в круглосуточное кафе. И как раз проходила мимо, когда раздался взрыв. Ну, я и побежала посмотреть. Видимо, подошла слишком близко, потому что, когда громыхнуло во второй раз, на меня полетели ошметки. Я хотела отбежать и упала. Тогда и повредила ногу. Если бы не тот джентльмен с собакой, не знаю, что со мной было. Но, благо, он услышал мои крики, оттащил меня подальше и вызвал скорую.
Голос Мерси настолько трагичен, что мне захотелось смеяться. Врать она может и не врет, но отвязаться от полицейского явно хочет.
— Вы видели кого-нибудь? Может, кто-то сбегал?
— Нет, к сожалению, — Мерси вздыхает. — Даже если кто-то был, я не заметила.
— Скажите, а почему вы шли на встречу так поздно? И к кому?
— Днем мы поругались с моим другом. Весь день были в ссоре. Ну, знаете, как это бывает. Я больше не могла терпеть, и попросила его о встрече.
— Скажите имя вашего друга и его контакты.
А я тут как тут.
Резко отвернув штору, я делаю печальное лицо и семеню к Мерси.
— Привет, солнышко, — я целую ее в лоб и пристально смотрю в глаза, в которых уже заметны искорки смеха. — Ну как тебя угораздило?
Я поворачиваюсь на пятках, тяну руку полицейскому и представляюсь. Он допрашивает меня и лишь после этого уходит. Я задергиваю штору и сажусь на стул слева от Мерси.
— Ушел? — осторожно спрашивает она.
— Ага, — отвечаю я и улыбаюсь.
— Слава Богу! — она выдыхает и откидывается на подушку, но тут же поднимается обратно. — Ты почувствовал, как от него разило?
— Ага, — все так же улыбаюсь я.
Правая нога Мерси забинтована по колено и прикреплена к какой-то железной конструкции.
— Болит? — я легонько постукиваю костяшками пальцев по гипсу.
— Не чувствую, если честно.
— У тебя сажа на щеке.
Мерси без толку трет щеку пальцами, а потом отмахивается и начинает смеяться.
— Так значит, я твое алиби?
Я улыбаюсь, и Мерси тоже.
— Если я скажу тебе, то исчезнет вся загадка, — говорит она. — А так, вне зависимости от того, проходила ли я мимо или поджигала магазин, это останется интереснейшей тайной.
Я согласен на такие условия. Мерси откидывается на подушку и улыбается потолку.
— Ты не узнавал, когда меня выпишут?
— Сказали, что утром я могу тебя забрать.
Мерси подскакивает на кровати.
— Так, значит, мы сможем пойти на выставку?
Она обрадована, и я хохочу в голос.

10

Пока медсестра втискивала сломанную мерсину ногу в джинсы, я арендовал у больницы коляску. И вот мы снова на выставке. На этот раз ― югославские экспрессионисты.
Я молча пялюсь на этот сумбур цветов, ляпами набросанные фигуры, прошлое и будущее.
Действительность сквозь призму страха и пессимизма.
Смотрю на это, а луковицы всех волос вспучиваются на моем теле от, представьте себе, восторга. Никто на самом деле не хочет думать, что впереди нас ждут резкие изменения в графике, ад или поражения. Никто ― ни безразличные, ни фанатики, ни революционеры ― не хочет по-настоящему думать, что всех нас ждет смерть.

Мерси чуть ниже и рядом, и впервые мы смотрим на картины вместе. Я поворачиваю голову к ней. И мне приходит ужасная мысль.
Мерси Эй. Джефферсон.
Мерси, которая уже четыре года рядом. Обычная городская рокоголичка, которая кончает жизнь самоубийством или просто умирает раз в две недели и звонит мне.
Та самая Мерси, которую выволакивали из аудитории с зелеными волосами, кричащую, что общество требует от нее идентичности. Адаптации. Потери индивидуальности.
Та самая Мерси, что обвела мир вокруг пальца, сделав вид, что она менеджер по туризму. А сама втихаря от всех писала о народных восстаниях и их героях, обманывая всех кругом, что вряд ли смогла бы поступать так же.
Мерси смотрит каждую выставку, в которой нет ни одной картины с изображением привычной для нас реальности. Потому что вот он, ее храм. И таких же, как она. Тихих революционеров, кодирующих свои призывы к действию в картинах и другом искусстве.
И вот она, Мерси, сидит в инвалидном кресле, а в ее глазах горит огонь понимания. А в мою голову приходит еще более ужасная мысль.
Чем я, в сущности, отличаюсь от нее?

Вселенная сжимается и разжимается, как сфинктер ― существует и не существует.
Я думал, что Мерси так же не способна к изменениям, как и я.
Храм Внезапного Открытия. Перекрест.
Оказалось, все наоборот. Совсем наоборот.
Лорд Бомж наносит сэру Тщеславию финальный удар левой.
― Мерси, давай перевернем все кругом? Вместе, ― говорю я, а Мерси улыбается.

А что дальше?
А хрен его знает.

От автора

До начала работы над этой повестью, возможно, под влиянием творчества Чака Паланика, я поняла для себя одну вещь: не обязательно все придумывать из головы. Наша жизнь сама по себе настолько интересна и фантастична, что для живости и яркости иногда достаточно в вымысел добавить что-то реальное. Например, «Горячие курочки-гриль» вы можете увидеть своими глазами слева на баре «Каламбур» по улице Юрия Гагарина в Сипайлово, город Уфа. И, слава Богу, их никто не забраковал, и они благополучно себе висят и радуют глаз. Или помните историю про молодого человека, который в пьяном забытье бродил по городу? Мне лично пришлось принимать участие в его поисках, и, как бы я ни старалась, передать, какой это был смех, мне вряд ли удалось.
Но не надо думать, что все описанное в этой повести — правда. Ни на кого из моих знакомых не, как выразился наш герой, спускали прямо в очередь. И, к большому счастью, я не слышала о случаях, когда семейной паре трижды приходилось сталкиваться с таким страшным синдромом плода. Есть вещи, которые хочется оставить вымыслом навсегда.

Написать что-то, дать мыслям обрести форму доступную и интересную — дело непростое. Но донести до тебя, читатель, законченный вариант — дело порой непосильное для одного человека. Поэтому благодарности:
- Александру Биктимирову и Елене Шишкиной за замечательные фотоиллюстрации;
- моделям Денису Белову и Евгении Токаревой. Вы — красивейшие люди на планете! Спасибо, что оживили моих героев!
- позитивнейшей Альбине Ивкиной за отличный макияж моделей;
- всем, кто хотел принять участие в съемках, но по каким-то причинам не подошел — я обещала помнить о вас и сдержу свое слово!
- галерее X-MAX и лично Кристине и Анне за то, что разрешили снимать в выставочных залах и кричать всякую похабщину для реалистичности кадра;
- незаменимой Анастасии Буянкиной, которая уже не в первый раз исправляет мои ошибки;
- тихому местечку Уран за его существование и возможность писать.
Я посвятила эту повесть моему лучшему другу, и ему я выражаю самую большую благодарность потому, что именно он вдохновил меня на ее написание. Кирилл и ты, читатель, я надеюсь (если, конечно, ты дочитал до конца), что мои мысли помогут тебе найти в себе силы посмотреть на мир с разных сторон и выбрать для себя верный путь. А если разбегаются глаза, то начни с описанных: солипсизма, фатализма и особенно обрати внимание на экзистенциализм.
Еще я надеюсь, что однажды мы все же увидим рассказы Мерси Джефферсон, которая стала для меня за время написания этой повести примером для подражания.
И в завершение мне хочется сказать, что меня никак не отпускает образ КаКи. Мне бы хотелось, чтобы однажды Кайл оказался на яхте вместе со своей любимой, и в его паруса дул ветер свободы. Чего и тебе, читатель, желаю с улыбкой.

Диана Вольз.
Уфа, август, 2013

Примечания


1. Не стоит переводить строчки этой песни буквально. В контексте повести наиболее близок будет следующий вольный перевод: «Не проси о спокойствии, предстоит еще слишком многое сделать».

2. Existencia (исп.) от латинского exsistentia (иногда existentia) — существование.

3. Фотоиллюстрации, демонстрирующие эту сцену, действительно сделаны на фоне фотографий финского фотохудожника Яна Кайла.

4. Backstreet Boys — Incomplete.

5. Fatalité (фр.) — рок, фатальность, обреченность.

6. Автор этого изречения действительно неизвестен, а сама фраза взята из интернета.

7. Точка рандеву — запланированное место встречи кораблей.