Григорий Борзенко Заговоренный клад Проклятого острова

Григорий Борзенко
Заговоренный клад Проклятого острова

1

Если бы кто спросил, где на нашей матушке-земле, на суше, на море или в небесах, происходит больше всего самых невероятных приключений, многие, уверен, отдали предпочтение водной стихии. Иные удивляться: не согласны! И в небесах иногда такое случается, что только диву да¬ешься! Не говоря уж о земной твердыне! В зарослях джунглей, среди бар¬ханов пустыни, на склонах горных вершин, на равнинах прерий и даже в самых глубоких горных расщелинах искатели приключений могут испытать такое множество настолько невероятных передряг, что очевидцам, пораженным увиденным, и умеющим худо-бедно держать в руке перо, впору садиться за написание романов. Ими могли бы зачитываться не одно поколение любителей историй, от которых захватывает дух.
А вот автору этих строк доводилось сталкиваться с не просто таинственными и удивительными, а, буквально потрясающими воображение историями, случившимися на водной глади морей и океанов в самых раз¬нообразных точках земного шара, что он невольно отводит пальму первен¬ства, в упомянутом нами споре, именно гидросфере земли. Вспомним о бутылках, долго скитающихся по волнам океанов, а затем кем-то выловленных и подаривших миру не одну захватывающую душу драму о кораблекрушениях, робинзонадах, одиночестве, вражде, смерти, предатель¬ству. Вспомним о огромном количестве лежащих на дне мирового океана фрегатов и галеонов, которые, если бы сумели заговорить, смогли пове¬дать столько интересного! Вспомним о островах, о деревьях с зарубками, гласящими о том, сколько лет какому-то бедолаге приходилось коротать здесь в тоске и одиночестве. Вспомним о хранящихся в недрах тех же островов, скрываемых тенями крон ветвистых древних дубов, бочонках и сундуках с золотыми пиастрами и россыпью алмазов и жемчугов. А уж они-то, надели их какая-нибудь высшая сила даром речи, могли бы поведать немало увлекательных историй. За каждым из этих «золотых» сундуков изначально кроется такой шлейф тайн, преступлений, предательств, заговоров, скрыт¬ности и мрака, что любая попытка отразить все это на бумаге, обещает быть не пустой тратой времени.
История, которую я вам сейчас поведаю, может и нельзя назвать самой-самой из всех, что мне довелось услышать или на которые я наткнулся, изучая архивные документы интересующих меня эпох, но, тем не менее, смею вас заверить: мне она показалась далеко не рядовой, и встречающей¬ся отнюдь не каждый день.
...Полный штиль, абсолютное безветрие, беспомощно повисшие паруса. Вряд ли найдется моряк, когда-либо бороздивший воды морей и оке¬анов под парусом, которого бы радовал перечисленный выше перечень. Но не только это обстоятельство заставляло чертыхаться от досады и злобно скрипеть зубами всех, кто в это время находился на борту «Пастора». Парусник, с несколько, если можно так выразиться, «божественным» названием, был переполнен людьми, которые занимались отнюдь не богоугодным делом. Их ремесло - морской грабеж, сопровождаемый нападением на торговые суда, жесточайшими абордажными схватками, где нападавшие без тени смущения и без малейших угрызений совести, обрушивали на головы ни в чем не повинных людей абордажные сабли, отправляя бедолаг на тот свет лишь только за то, что те осмелились преградить им путь к дармовщине. Именуется это просто: пиратство. Это именно то, чем «утруждали» себя матросы «Пастора». Видели бы вы, какое возвышенное настроение царило на палубе этого судна, после вылазок, которые без малейших натяжек можно было бы назвать удачными. Какое веселье царило вокруг! Еще бы! Почему бы не порадоваться тому, что им попался очень даже и очень неплохой приз: так пираты именовали стоящую добычу. Когда карманы полны денег, то и душа, соответственно, так же переполнена эмоциями.
Увы, но в данном случае мы стали свидетелями совершенно иного слу¬чая. Долгое скитание по морям не принесло «джентльменам удачи» никаких результатов. Раздражение на корабле грозило перерасти в недовольство, а там и до открытого мятежа не далеко было. Это, как ни кто другой, прекрасно понимал капитан «Пастора» Генри Гоккет. Он был на много старше всех тех, кто находился сейчас под его началом, и ему, как никому другому, хорошо были известны писанные и не писанные морские законы берегового братства. Хотя подходящая жертва все никак не попадалась на глаза, вне зависимости от того, кто всматривался в горизонт: лично капитан, или самый нерадивый из всех, что есть на корабле, матрос, а все равно именно капитан нес ответственность за все и вся. Коль все так плохо слаживается, значит, он или неправильно предложил место поисков предполагаемой добычи, неверно рассчитал курс, или не учел какие-то иные обстоятельства. Помимо всего прочего, капитан должен знать, что и где происходит на просторах матушки-земли. Кому, как ни ему, должно быть лучше известно о времени и месте следования Золотого флота, из которого, при удачном раскладе дел, можно было бы вырвать очень и очень лакомый кусочек. Это именно он, а не самый нерадивый матрос на судне, должен правдами-неправдами, находить источники, из которых можно было бы уз¬навать о времени и маршрутах судов с наиболее привлекательным грузом, и многое иное, что было бы так нелишне знать морским бродягам.
Нельзя сказать, что капитан Гоккет не справлялся со своими обязан¬ностями. На своем долгом веку он немало покапитанствовал, много избо¬роздил морей и океанов, много ненавистных ему испанцев отправил на дно морское, много золотишка натрусил из пузатых трюмов их вместительных галеонов. Правда, не всегда удача сопутствовала ему. Однажды, попав в руки испанцев, он чудом избежал смерти. Но и говорить о том, что он легко отделался в том случае, тоже не стоило: несколько лет изнурительного, прочти каторжного труда на серебряном руднике близ Ла-Платы, едва не подорвали его здоровье окончательно. Одну Господу известно, как он, привыкший к вольным морским просторам и ветрам, выжил в подземном аду той дьявольской серебряной преисподние, и как сумел с оттуда бе¬жать.
С той поры ему пришлось практически все начинать сначала. Сделать ему это было как никогда трудно. В молодые годы он, как и многие из нас, смотрели на взрослых, как на неких, ну если и не полубогов, то на людей, которых нужно слушаться и вменять их советам. Уже тогда он, хотя и стремился во всем быть первым, но все же как-то смирялся со вто¬рыми ролями. Теперь же он и слышать не хотел о вторых ролях! Его устраи¬вал только уровень капитана, и никак не ниже! Он уже был не молод, и по¬тому был лишен такой привилегии, как трата времени на раскачку. Ему хотелось не просто покапитанствовать, а оставить на этой земле о себе па¬мятный след. Нет-нет, не тот, чтобы посадить дерево и взрастить сына! Ему хотелось славы, соизмеримой с популярностью Дрейка, Моргана и иных великих авантюристов его времени. Мерилом успеха для него было количество золота, и чем больше его будет, тем оглушительней, будет слава о нем, которая прокатится по всем морям и океанам, и достигнет самых невзрачных таверн, на самых отдаленных берегах. Гоккет спал и видел, как морские бродяги разных стран и национальностей, сидя за кружкой крепкого вина, будут из уст в уста передавать захватывающие дух истории о том, каким удачливым он был капитаном. Сколько потрясающе много золотишка он награбил вместе со своими отчаянными ребятами. Сколько зубов стерли от негодования испанцы, досадующие, что им никак не удается изловить и наказать неуловимого пирата.
С пустым карманом, и со слегка пошатнувшимся здоровьем после много¬летней «прогулке» по рудникам земель кечуа и аймара, Генри тяжело было с первого замаха покорить капитанский мостик. Естественно, что по прибытию в родные места его не встретила толпа судовладельцев, с нас¬тоятельной просьбой осчастливить один из их кораблей согласием принять должность капитана. Нужно было самому всего добиваться. Единственное место, где его мечты могли осуществиться скорее всего, и легче всего, были Карибы, с их Тортугами и Ямайками. Но и там находилось немало отчаянных сорвиголов, которые так же, как и Гоккет, хотели иметь все и сразу. Их достоинством было то, что они были намного моложе и здоровее Генри, их организм не был подорван в удушающей атмосфере каторжных рудников. Козырем Гокетта была мудрость и опыт. Он, в отличие от своих оппонентов, не горячился почем зря, и не лез нахраписто там, где можно было дипломатично ухмыльнуться, и сделать вид, что проглотил обиду. Но потом, обдумав все и рассчитав, как лучше всего поступить, он, где исподтишка, где организовав просто гениальную по своей задумке провокацию, обрушивал на своего недавнего обидчика столь сокрушающий удар, что тому, в конец оконфузившемуся, уже и мыслить даже не хотелось, чтобы когда-либо впредь вмешиваться в дела Генри Гоккета. Не говоря уж о том, чтобы стоять у него на пути.
В кабачках и тавернах Тортуги и Ямайки было немало таких, кто за хорошим предводителем готовы были полезть хоть в пасть к дьяволу, веруя, что с таким капитаном их в будущем будут ждать большие удачи. Многие «кабачковые интриги» Гоккета не остались без внимания многих завсегда¬таев этих заведений, которые и составили в будущем костяк команды «Пастора». Правда, в то время ни «Пастора», ни какого иного судна в распоряжении ни Гоккета, ни его ребят, как вы понимаете, не было. Было лишь желание им владеть. Но не зря говорят: захотеть что-то - это значит уже, считай, сделать пол дела. Это в полной мере относится и к героям нашего повествования. Хорошо продуманный план, созревший, как не трудно догадаться в голове, Генри, гениальное выполнение всего задуман¬ного его бравыми единомышленниками, и вскоре судно, раннее принадлежавшее «чужому дяденьке», вмиг стало собственностью Гоккета и его команды.
Начало было многообещающим: первая же добыча была такой, при виде которой обычно удовлетворенно прищелкивают языками, и приговаривают: «Вот это улов!» Познавшие вкус успеха пираты в своих мечтах стали ри¬совать еще более радужные картины будущего. Но, увы, затем последовала столь продолжительная и удручающая своей без результативностью полоса неудач, что Генри стал побаиваться: не начало ли это его конца? Его верные и бравые ребята, которые еще совсем недавно с таким восторгом взирали на своего предводителя, и готовы были из кожи вон лезть, чтобы ублажить любое его желание, теперь все чаще искоса поглядывали на него. И хотя еще открыто никак не выражали свое недовольство, однако Генри чувствовал: это может произойти очень и очень скоро.
Но не только боязнь быть низвергнутым смущала старого капитана. Куда страшнее была мысль о попусту прожитой жизни, о так и не реализованных возможностях. Его мечта встряхнуть мир известием о какой-нибудь славной победе капитана Генри Гоккета, или о несметны сокровищах, им же добытых, может остаться нереализованной. Неужели ему никогда так и не суждено будет оставить после себя историю, слушая которую, замирали бы сердца не одного поколения потомков. Он сам в свое время затаив дыхание заслушивался о сокровищах и кладах, оставленных будущим кладоискателям капитаном Киддом, Морганом братьями Гоббсами, Бренли и другими. А как своего рода красиво, если это определение в данном случае уместно, поступил капитан Оливье Вассер, который перед казнью, уже с петлей на шее, бросил в толпу, собравшуюся вокруг эшафота, бумагу, с непонятными значками, и с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочтет это!» Пусть и не так уж и много, но с другой стороны и не так уж мало времени прошло с тех пор, а загадоч¬ная карта до сих пор не дает покоя кладоискателям и любителям тайн и романтики!
Нечто подобное хотелось оставить после себя и Гоккету. Желания и всего прочего, необходимого для реализации этой идеи, у него было в избытке. Не хватало одного, но, как вы понимаете, самого существенного: самого клада, а, следовательно, и золотишка, из которого он бы и состоялся! Попадись Генри нечто подобное, он, разумеется, и себя не обидел бы, оставив себя нечто, с чем спокойней можно было бы встретить и провести старость, но и о заначке, предназначенной для клада-легенды, не забыл бы. Сейчас же все слаживалось так, что свое будущее виделось Гоккету не только без заначки, но и без обеспеченной, а, стало быть, и спокойной, старости. Чего уж здесь волноваться о каких-то кладах да легендах, если самому, не равен час, придется стоять на старости лет с протянутой рукой.
Однако, самолюбивый Гоккет и думать не хотел о таком бесславном кон¬це. Как в любых делах он любил быть только первым, так и теперь ни о каких неудачах и нищенски протянутых руках и не помышлял! Он непременно добьется того, о чем мечтает! По иному и быть-то не может! Пусть сейчас они попали в полосу неудач! Пусть! Но бесконечно все это продолжаться не может! Рано или поздно его час настанет! Его звездный час!
Увы, но на самом деле все получалось так, что его мечту о звездном часе следовало положить на пыльную полку. На ту, где уже давно пылилась мечта о кладе-легенде и иные его проекты, которые были в одинаковой мере и грандиозны, и, в то же время, не реализованы. Но сознание Гоккета не хотело смиряться с мыслю о том, что у него что-то может не получиться. Нет! Удача рано или поздно все равно подвернется ему! Не может же эта чертова полоса неудач длиться бесконечно!
- Предмет! Справа по борту вижу какой-то плавающий предмет!
Голос матроса с крюйс-марса, извещающий о переменах на горизонте, во все времена заставлял сердца матросов биться учащенно. Вперед смотря¬щий никогда не горлопанил просто так, от нечего делать. Каждый его крик означал, что впереди или замечена земля, или парус, или какой-то обломок мачты, на котором, увидев своих будущих спасителей, плачут от счастья потерпевшие кораблекрушение. Да мало ли что это может быть!
Одним словом, голос матроса с «вороньего гнезда» всегда был, если не желанным, то, скажем так, заслуживающим внимания. Впро¬чем, иногда вперед смотрящий извещал о приближении вражеской эскадры, поэтому определение «желанный» здесь не совсем подходит. Но вот в на¬шем конкретном случае, в примере с «Пастором», он был действительно желанным. Изнывающие от безделья и скуки, и жаждущие хоть каких-то пе¬ремен, подопечные Гоккета вмиг оживились, услышав весть о каком-то плавающем предмете. К тому же, человек - это создание, которому необыкновен¬но присуща такая черта, как любопытство. Именно посему и без всяких иных сти¬мулов в подобных ситуациях немало находиться желающих собраться у фальшборта, поглазеть на находку и пощекотать свои нервы догадками: что бы это могло быть?!
Все это произошло и в нашем случае. Нетрудно догадаться, какое разо¬чарование ждало бы наших героев, если бы они увидели, к примеру, простую корягу, мирно плывущую по волнам. Однако, увидев плот, а затем, когда он еще более приблизился к ним, двоих бедолаг, обитающих на нем, матросы «Пастора» оживились, предвкушая захватывающую историю, которую им вскоре поведают потерпевшие кораблекрушение. Возможно, их эпопея окажется настолько захватывающей, что ее можно будет потом много раз пересказывать в кабачках и тавернах Ямайки и Тортуги. Правда, эти двое вовсе не прыгали и не плясали от радости, завидев своих спа¬сителей. Они без движения лежали на плоту, и вполне могло бы быть так, что несчастные, не выдержав испытаний, давно уже отдали Богу душу. Подопечным Гоккета хотелось, чтобы те все-таки оказались живы. Ведь у них, возможно, случился голодный обморок, или они просто на время потеряли сознание, или просто спят. Уж больно хотелось заскучавшим морским бродягам разнообразить свой быт увлекательным рассказом о чем-то необычайном и таинственном. В этот миг они даже и не догадывались, что эта их догадка не просто подтвердиться, а превысит самые смелые их ожи¬дания во много раз!
Завидев на плоту людей, капитан Гоккет немедля распорядился спустить на воду лодку и подобрать пострадавших. То есть, снять их с плота. Что в тот же час и было сделано.
Пострадавших доставили на палубу и тут же, положив их прямо на настил, самозванный корабельный врач, который из всего обширного арсенала докторской науки умел, разве что, лишь прижигать раны, стал проверять у пострадавших дыхание: живы ли они? К счастью оба дышали, но как их не пытались привести в чувство, оба про¬должали оставаться в глубоком беспамятстве.
Столпившиеся вокруг пострадавших матросы с любопытством взирали на них. Даже внешний вид этих двоих уже говорил о многом. Ну, если не о многом, то на два вопроса он отвечал однозначно. Во-первых, это, вне всякого сомнения, были испанцы. Длинные сутаны, с колпаками-капюшонами свидетельствовали также и о другом: о том, что оба или были или монахами, или принадлежали к какому-то религиозному ордену, которых в ту пору, наследуя пример иезуитов, доминиканцев и прочих «небесных служителей» развелось огромное множество.
Согласитесь, что и эти два обстоятельства, уже давали, пусть и бег¬лый, но все же хоть какой-то ответ на первые же вопросы, ко¬торые Гоккет рано или поздно задал бы спасенным, когда они пришли бы в себя. Однако, не зря мы упоминали выше о любопытстве. Заинтригованным мат¬росам «Пастора» хотелось знать еще больше об этих двоих, и, как вы пони¬маете, это «хотение» не хотелось, простите за тавтологию, отлаживать на потом, когда спасенные придут в себя. Ответы хотелось получить уже сейчас. А какой, скажите, самый простой способ нужно применить, чтобы прямо сейчас, не дожидаясь ни «вменяемости» спасенных, ни их согласия, получить хоть какие-то, пусть поверхностные, ответы на интересующие всех вопросы? Конечно же, осмотре¬ть карманы спасенных! Ведь любой предмет, пусть на первый взгляд и не значительный, не броский, может многое рассказать о своем владельце.
Именно так и поступили герои нашего повествования. Увы, но содер¬жимое карманов первого осматриваемого ничего такого особого, что могло бы удивить бывалую морскую братию, не принесла. Лишь небольших разме¬ров молитвенник, да еще какая-то не существенная всячина, которая ниче¬го, собственно говоря, нового о своем хозяине и не сказала. Но вот в карманах второго «святоши»...
Давно не державшие стоящей добычи в своих руках, да и подзабывшие, наверное, каким на вид является вожделенное для их душ золотишко, матросы «Пастора» дружно, едва ли не в один голос, ахнули, когда «лекарь», осматривающий второго спасенного, вытащил из его кармана, спрятанного где-то под многочисленными складами сутаны, целый слиток из чистого золота!
Мы можем только представить, какая буря восторга в одночасье взорвалась в этот миг в душах соскучившихся за лакомым призом пиратов. Еще сильнее их челюсти отвисли от удавления, когда «лекаришко» выудил из того же кармана еще один золотой слиток, а затем, из других карманов горсти жемчугов и алмазов!
Это было что-то невероятное! Даже это добро, само по себе, уже являлось неплохим призом, тешащим душу морских бродяг. Но ведь, ко всему этому, они еще и понимали, что вполне может так случиться, что эти сокровища – это лишь надводная часть айсберга. А что, если это только малая толика огромных сокровищ, которые, возможно, хранятся где-то, и которые вскоре потешат душу всех, кто находился в этот момент на палубе «Пастора» и очарованным взором взирал на извлеченной на свет Божий из карманов второго испанца клад?!
Нетрудно догадаться, что с этого момента спасенных окружили на судне та¬ким вниманием и заботой, что, наверное, в ином случае, каким-нибудь представителям высших сословий не оказали бы здесь такую честь, какую оказывали теперь двум рядовым служителям Господним. Тому Клоуду, канониру «Пастора», которому не раз доводилось совмещать свои обязанности с должностью лекаря на корабле, даже тогда, когда речь шла о жизни и смерти лучших из лучших на «Пасторе», раненых после схватки с неприятелем, капитан никогда еще не приказывал сделать все возмож¬ное и невозможное, чтобы непременно спасти жизнь пострадавших, как в случае с этими двоими. Чего уж здесь удивляться? Святые отцы могли в один миг дать Гоккету то, что он не мог добиться за всю свою предыдущую жизнь!
Обоих пострадавших поместили в одну из лучших кают на корабле, где меньше всего ощущается болтанка, возле них неотлучно дежурил не только Клоуд, но и еще двое матросов, в обязанности которых входило выполнение любых приказаний Тома, что бы он тех не попросил. Будь то доставить что-либо, что ему понадобиться для лечения испанцев, будь-то просьба поскорее позвать капитана, в случае, если кто-то из больных придет в себя и обнаружит способность говорить. Присутствие в таком случае капитана было необходимо не только потому, что он был первым лицом на судне, и согласно субординации без него такое важное мероприятие никак не могло обойтись. Дело в том, что Гоккет был единственным на «Пасторе», кто прекрасно понимал испанскую речь. (Годы, проведенные на испанских рудниках и общение там с испанцами, как видим, теперь пригодилось Генри). Вполне понятно, что только он мог внятно разобрать все, что скажут пришедшие в себя спасенные. А от того, что те скажут, зависело теперь очень и очень многое. На кону стояла мечта всей его жизни!
Нетрудно догадаться, что с этого момента все на «Пасторе», вплоть до самого нерадивого матроса, ни столько смотрели на горизонт, в ожида¬нии, что там покажется долгожданная добыча, сколько справлялись о здо¬ровье спасенных, и молили небеса, чтобы те все-таки выжили и поведали им о тайне найденного при них золота. О том, что они так хотели бы услышать о мысленно уже придуманных ими несметных сокровищах. Скоро все так свыклись с этой мыслю, что и слушать не хотели о том, что все может оказаться не так, как им этого хо¬телось бы.
И вот однажды многие на судне, увидев одного из помощников Тома Клоуда, радостно побежавшего звать капитана, а затем и самого капитана, со всех ног поспе¬шавшего в каюту, где находились больные, устремились за этой двоицей, чтобы не прозевать самое интересное. Разумеется, что никто из них не рассчитывал на то, чтобы, ворвавшись в вожделенную каюту, лично постоять рядом с капитаном и послушать вместе с ним о том, что будет рассказывать пришедшие в себя испанцы. Однако, каждый из матросов «Пастора» вправе был рассчитывать на выгодное «стратегическое» место, расположенное поближе к двери, к одной из ее щелей, где лучше было бы слышно все, о чем будет говориться в каюте. А большего, жажду¬щим услышать нечто ошеломляющее, рядовым морским бродягам в этот миг и не нужно было. Они, хотя и не видели воочию, что там происходило, но вполне могли иметь представление об этом, руководствуясь услышанным.
Уж если перемены в состоянии спасенных вызвали такой ажиотаж среди матросов, то что уж говорить о капитане, который ожидал этого с еще большим нетерпением, чем все остальные. Сообщение о том, что один из испанцев пришел в себя, подняло бурю восторга в душе капи¬тана и заставило его немедленно поспешить к основному, так сказать, месту событий.
Уже с порога Гоккет заметил, что в сознание пришел именно тот из испанцев, при котором ничего, кроме молитвенника и иной всячины, не было найдено. Это немножко огорчило Генри. Ему больше хотелось по¬говорить с тем, чьи карманы оказались такими не в меру вместительными. Вообще-то оба спасенных были явно не чужие друг другу люди, и оба могли бы немало поведать капитану о найденных при них сокровищах, однако, тому казалось, что «золотой» испанец поведал бы ему гораздо больше всего о своем золотишке, нежели его товарищ.
Как бы там ни было, выбор Гоккету в данном случае не предлагался. Нужно было пользоваться тем, что есть. Но и от этого испанца капи¬тан рассчитывал услышать больше, чем достаточно. Поэтому и принялся за дело без особых предисловий:
- Вы достаточно хорошо чувствуете себя, любезнейший, чтобы отвечать на мои вопросы?
Возможно, Клоуд и его помощники уже пытались завести разговор с эти этим человеком и он, услышав английскую речь, поняв, что диалога у них не получиться, вновь мысленно ушел в себя. Сейчас, услышав довольно сносное испанское произношение, оживился:
- Да, синьор. Я чувствую себя уже немного лучше.
Было видно, что слова все еще даются ему с трудом, но он был рад, что у него появилась возможность изъясниться со своими спасителями. Он, конечно же, вне всякого сомнения, видел, кто находится перед ним, и понимал, что они с товарищем попали в окружение англичан. И хотя мы сейчас можем бесконечно рассуждать о более, чем не простых отношениях испанцев и англичан в ту пору, все же, пребывание испанца на английском судне расценивалось любым здравомыслящим человеком в более предпочтительном свете, чем его же пребывание на морском дне. Поэтому, понимая, что перед ним находятся его спасители, испанец просто не мог не воспользоваться случаем, чтобы не поблагодарить их:
- Благодарю вас, синьр, за то, что вы спасли нас с отцом Родригесом. Я уже думал, что нам так и не суждено выкарабкаться из этой передряги. - Испанец некоторое время помолчал, переводя дух. Было заметно, что он еще слаб и даже неторопливый разговор отнима¬ет у него много сил. - Меня зовут отец Бенедикт. Корабль, на кото¬ром мы плыли, потерпел кораблекрушение...
Гоккет, видя, что испанец вновь позволил себе небольшой отдых, и опасаясь, что тот глупыми, никому не нужными, разговорами, только попусту тратит время, не говоря о главном, решил ускорит ход событий:
- А что перевозило ваше судно, любезнейший?
То ли испанец еще не пришел в себя после утомительной для него тирады, то ли не понял суть вопроса, но капитана немного стало раздра¬жать то обстоятельство, что его собеседник смотрит на него ничего не понимающими глазами и медлит с таким важным для него, капитана Гоккета, ответом.
- Я спрашиваю, любезнейший, - более твердым, едва не раздражительным тоном, четко чеканя слова, проговорил Генри, - что именно перевозило судно, на котором были вы с отцом Родригасом, и которое затем потерпело крушение? Что было у него в трюмах?!
Гоккет едва сдерживал себя, чтобы не взорваться гневом, а проклятый испанец все никак не мог собраться духом. Наконец он заговорил:
- Да я уж и не знаю, что было у него в трюмах...
- Но ведь что-то он, черт возьми, перевозил этот корабль?! - Гоккет готов был наброситься на бедолагу с кулаками. - Куда-то и зачем-то он ведь плыл!
- А... Ну да...- Испанец слегка опешил от такой перемены в настрое¬нии своего собеседника. - Он перевозил нас, слуг Господних, братьев ордена...
- Да на кой черт мне ваш орден нужен! И ваши братья тоже! Ты о золо¬те говори! Об алмазах!
Лицо испанца исказилось столь огромной степенью растерянности, отчаяния и ужаса, что и Гоккету самому не грех было содрогнуться от страха, глядя на него.
- О каком золоте?
Испанец это даже не сказал, а, скорее, выдавил из себя. Ему и так тяжело было говорить, но весть об упомянутом золоте вконец подорвала его силы.
- Как о каком?! - Гоккету не терпелось поскорее услышать о глав¬ном. - О том, что мы нашли в карманах отца Родригаса! Что это за золото и с откуда оно у вас?
Услышанное настолько потрясло отца Бенедикта, что он, минуту назад даже говоривший с трудом, сейчас даже слегка привстал:
- Что?! Он взял золото нашего ордена?! Он посмел украсть из...
Лицо отца Бенедикта, и без того искаженное ужасом, в следующее мгновение стало еще страшнее. Невозможно было понять, чего в этом извергающемся вулкане чувств было больше: гнева на своего друга, что тот посмел позарится на святое святых, или на самого себя, что в порыве гнева взболтнул лишнее. О том, что в его душе доминировало все-таки первое, стало известно уже через мгнове¬ние. После того, как произошло нечто, чего меньше всего ожидали все, кто находился в это время в каюте. Неизвестно с откуда у него, только-только пришедшего в себя после такого страшного периода изнеможения, взялись силы, но он молниеносно вскочил со своего ложа, буквально в два прыжка оказался рядом с кроватью, на которой лежал его, еще не успевший прийти в себя, друг, уцепился руками в его горло, и принялся остервенело душить его, приговаривая:
- Ах, ты ж, мерзавец! Как у тебя поднялась рука на святая святых нашего ордена?!
Все происшедшее явилось настолько большей неожиданностью для капита¬на Гоккета, исполнявшего обязанности лекаря Тома Клоуда и двух его помощников, что они поначалу даже растерялись, оторопело наблюдая за происходящим, не зная, что предпринять. Но в следующее же мгновение Гоккет, понимая, что сейчас может произойти, и какие непоправимые последствия все это может иметь и лично для него, и для всей команды, за¬рычал во всю мочь своих легких:
- Не сметь! Остановите его!
Все трое одновременно кинулись к испанцу, схватили его за руки, и оттащили прочь от его жертвы. Капитан, пожирая злобным взглядом отца Бенедикта, угрожающе двинулся на него:
- Да ты знаешь, что я с тобой сделаю, грязная испанская свинья?! Ежели ты сию же минуту не расскажешь мне все, что связанно с этим золотом, я... Я даже не знаю, что с тобой сделаю!
-Делайте, что хотите, английские собаки! Лучше бы вы нас не спасали, и тайна золота нашего ордена умерла бы вместе с нами! Зачем вы спасли мне жизнь, если я тот час готов умереть, лишь бы только ничего вам не рассказать?!
Слегка приподнявшийся, исказившийся ироничной ухмылкой, уголок рта капитан являлся недобрым предвестником для отца Бенедикта.
- Расскажешь, любезнейший! Птичкой запоешь! Куда ты денешься! У меня имеется много средств, для того, чтобы развязывать языки таким упрямцам, как ты!
- Будь ты проклят! - Испанец резко дернулся, чтобы вырваться, и вновь кинуться к своему бывшему стороннику по вере, а сейчас самому ненавистному для него человеку на земле, но матросы «Пастора» крепко держали его. - Английские собаки! Зачем вы спасли мне жизнь?! Я хочу умереть!
- Умрешь! Умрешь, голуба! Это я тебе обещаю! - К ехидным ноткам в голосе капитана добавились угрожающие. - Только весь вопрос в том, как ты умрешь. Если ты будешь упорствовать и продолжать молчать, то умрешь ты столь мучительно долгой и ужасной смертью, что в минуты адской боли будешь сам себя проклинать за свое же упорство! А коль расскажешь все, что нас интересует, мы отпустим тебя на все четыре сто¬роны, и предоставим тебе полную свободу в сроках и методах выбора своей смерти. Тебе представится возможность умереть когда ты захочешь и как ты захочешь. Говори!
Поражающий не только точностью, но и своей увесистостью, плевок в лицо Гоккета, был ответом испанца. Обезумевший от ярости и неслыханно униженный в присутствии своих подчиненных предводитель, набросился на обидчика, и принялся столь остервенело избивать его, что, казалось, еще несколько таких ударов, и бедолага вскоре непременно отдаст Богу душу. Уж настолько разум оскорбленного и униже¬нного капитана был затуманен злобой и жаждой мести, но и он сообразил, что смерть испанца сейчас, когда всем на судне ничего толком не известно о золоте этих святош, будет в вышей степени несвое¬временной и глупой. Нельзя ни в коей мере допустить, чтобы слепая ярость превысила на незримых весах другую чашу этих весов, на которой находиться нечто, гораздо более весомое и важное для Гоккета, нежели простое сведение счетов с этим мерзким испанским служакой Господним!
Прекратив избиение испанца, капитан некоторое время отдышался, а заод¬но, видимо, и, сообразив, как ему поступить, в следующую минуту изрек:
- Этого мерзавца вниз, в трюм! Двое чтобы неотрывно следили за ним! Приковать его цепями, чтобы он осознал себя в роли цепного пса! Передайте Джону, пусть приступает к своим обязанностям! Уж кто-кто, а он знает, как развязывать языки непокорным! Но непременно следите за состоянием этой испанкой свиньи! Не дайте ему умереть! Слышите?! Пока не давите. Он нам еще нужен живым. Но пытки он должен испытать такие, что они рано или поздно должны заставить его заговорить! Все! Выполняйте! - И повернулся к Клоуду. - А ты, Том, теперь все свое внимание сосредоточь на этом испанце. Будем надеяться, что он окажется посговорчивей своего глупого дружка.
Отец Бенедикт, которого дюжие помощники Клоуда, услышав приказ ка¬питана, проворно потащили прочь с каюты, только лишь успел крикнуть на прощание: «Будь ты проклят, Родригерс! Изменник! Вор! Вероотступ¬ник!» Увы, но эти слова для него уже ничего не решали. То, что ему было предначертано капитаном «Пастора» вмиг было реализовано в действие.
Слова отца Бенедикта относительно того, что лучше бы англичане не спасали его, и он принял смерть от моря, оказались пророческими. К его нес¬частью, на судне находились не только свои доморощенные лекари, но и такие же свои экзекуторы-палачи. Этот чертов Джон был, бестия, действи¬тельно мастер своего дела. Его умению доводить своих жертв до болевых обмороков могли бы позавидовать признанные мастера своего дела, то есть испан¬ские инквизиторы. Увы, отец Бенедикт, много лет отдавший идеям веры, как и его выше упомянутые сотоварищи по вере, не думал, ни гадал, что ему когда-то придется попасть по другую сторону этих незримых идейных баррикад.
Капитану Гоккету было от чего приуныть и призадуматься. Дурные вести явно угнетали его. Отец Бенедикт, невзирая на все старания Джона, продолжал упорствовать и молчал. Отец Родригес до сих пор так и не пришел в себя, и это настораживающее долгое его беспамятство еще больше пугало капитана, нежели неудача с отцом Бенедиктом. Он так на¬деялся, что второй испанец окажется намного сговорчивей первого, и от него-то он и узнает то, что его волновало сейчас больше всего на свете. Однако такое излишне долгое забвение испанца было плохим предвестником. Гоккета страшила мысль, что тот так и умрет, не придя в сознание. А отец Бенедикт настолько фанатично передан идеям своего ордена, что может случиться так, что он действительно умрет, так ничего и не сказав! Это была бы не просто катастрофа! Это было бы нечто гораздо большее. Потерять верную нить, которая вела к вожделенным сокровищам, таким раньше недоступным, а теперь, после всего случившегося, таким реальным, было для Гоккета смерти по¬добно. Обидней всего, что кончик этой нити он уже держал в своих руках, вожделенное золото своим магическим теплом уже начало греть пучки его пальцев. И теперь, если произойдет непоправимое, лишиться всего этого?! Нет! Только ни это!
По мире того, настолько глубокими и кровоточащими становились раны на теле строптивого отца Бенедикта, продолжавшего упорствовать, в та¬кой же мере появлялись столь же болезненные, пусть и не реальные, а мнимые, раны на душе все более отчаявшегося капитана. Он все больше начинал опасаться, что, упаси Господи, сбудутся его самые наихудшие предположения. Нес¬колько раз Гоккет лично присутствовал на экзекуции, и, видя отрешенное, совершенно каменное выражение лица строптивого испанца, абсолютно ни¬как не реагировавшего, казалось бы, на невыносимые пытки, причиняемые ему его палачом, все больше убеждался, что тот действительно готов даже умереть, но только не выдать англичанам тайну своего ордена. Все больше и больше Генри убеждался, что отец Родригас является его единственной надеждой, которая сможет открыть ему путь к ма¬нящему его к себе золоту. Поэтому мы с вами, дорогие читатели, можем только представить, какая буря восторга взорвалась в душе капитана, когда прибежавший к нему однажды помощник Клоуда сообщил, что отец Родригес наконец-то пришел в себя! Гоккет, в чем был, мигом поспешил в каюту к больному. За время следования туда капитана мучил не только главный вопрос: настолько испанец хорошо чувствует себя, чтобы начать говорить, но и иной: как ему повести себя с больным? Уповать на силу и сразу же приступить к угрозам, как это он сделал в случае с отцом Бенедиктом, или попытаться выудить из того все, интересующее пиратов, прибегая к хитрости и уловкам, что называется «по-доброму».
Только лишь войдя в каюту к больному, Гоккет сразу же заметил на лице бедолаги испуг и растерянность. Именно эти два чувства владели им, хотя иной на его месте в первую очередь радовался бы, что ему удалось обмануть костлявую с косой, вырваться из ее на удивление цепких рук, и осчастливить себя пребыванием еще какое-то время на этой грешной земле. Гоккет не считал себя раньше таким уж тонким знатоком человечес¬ких душ. Он привык к прямолинейности и нахрапистости в решении любых вопросов, а уж во всяком случае, ни к тонкой оценки ситуации и далеко идущими умственными выводами. Но и он сейчас понял, что именно смущало испанца, и сразу же сообразил, что можно сыграть на этом. Присев рядом с больным, он знаком руки приказал остальным выйти, а сам, ласково погладив руку испанцу, не менее трогательно произнес:
- Чем ты обеспокоен, любезнейший? Не иначе, как волнуешься: куда же подевалось твое золотишко? Ведь так?
Тот продолжал испуганно молча смотреть на своего собеседника, но из¬менения на его лице подсказали Гоккету, что он попал прямо в точку. Грешно было бы не развить этот первоначальный успех.
- Ты не бойся, любезнейший. Я о твоем секрете никому не скажу. Чест¬ное слово! Я сам нашел в твоих карманах это золото, и пока что припрятал его. Мало того: я даже могу вернуть его тебе назад, если... Да! Да! Не удивляйся! Этого золота тебе будет достаточно для того, чтобы без¬бедно провести остаток жизни. Но только ведь и ты пойми меня правильно: я ведь тоже не хочу провести старость с протянутой рукой. Мне бы тоже хотелось бы иметь нечто, наподобие того, что имеешь ты. Ты ведь подскажешь мне, где находиться остальная часть сокровищ, с которых ты взял маленькую толику себе? Верно?
Если бы кто раньше сказал Генри, привыкшему постоянно орать на своих подчиненных во всю мощь своих легких, что его голосовые связки способны издавать такие нежно-умиротворенные, сравнимые с тихим плеском мирно журчащего ручейка, речи, он бы, наверное, не поверил бы этому. А тут смотри: до чего снизошел!
Испанец хотя и продолжал молчать, но было заметно, что в нем, раздираемом противоречиями, незримо борются между собой две противоборствую¬щие силы, которые, образно говоря, можно было бы назвать «за» и «против».
Наконец он выдавил из себя:
- Мне нельзя говорить. Смертью карается каждый, кто даже обмол¬виться о...
Испанец умолк, боясь сболтнуть лишнего. Но для Гоккета и этого было пока достаточно, для того, чтобы окончательно определиться, как ему вести себя с отцом Родригасом дальше. Кое-что из всего, услышанного вначале от отца Бенедикта, а теперь от отца Родригаса, он сумел обобщить, сопоставить, сделать соответствующие выводы, которые теперь намеревался использовать в «обработке» своей жертвы.
Он и раньше догадывался, но теперь окончательно убедился в том, с чем имеет дело. Какими бы закрытыми и таинственными, окутанными массой легенд и загадок, не были ордена иезуитов, доминиканцев, францискийцев и прочей подобной святой братии, до слуха Гоккета иногда доходила, передаваемая заговорщицким шепотом, молва о том, что у каждого из этих орденов имеется безумно тщательно спрятанный некий «золотой запас». В нем хранится столько золота, что его количество просто не может не потрясать воображение. Казалось бы, на такой лакомый кусочек найдется немало желающих, но, повторимся, место, и все иные данные, связанные со всем этим, были настолько тщательно засекре¬чены, что вряд ли в мире мог найтись хотя бы один человек, который внятно мог бы ответить на вопрос о сокровищах иезуитского, к примеру, или иного ордена. Кроме, разумеется, самых высокопоставленных последователей учения Игнатия Лойолы, которые были посвящены в тайну сокровищ и которые являли собой очень и очень узкий круг избранных.
Вот и теперь, Гоккет нисколько не сомневался, что не¬вольно стал причастен к тайне сокровищ некого ордена, где под страхом смерти святым отцам запрещалось даже упоминать о сокровищах ордена, не говоря уж о том, чтобы... Впрочем, Гоккету не хотелось забегать вперед. Он страстно желал, чтобы все эти запреты обошли его стороной.
В эту минуту Гокетт понимал, что многое зависит не только от испан¬ца, но и от него самого. Как он, капитан, сейчас поведет себя, и какой более умный и более тактически грамотный ход сделает по отно¬шению к оппоненту, от этого и будет зависеть: сможет ли он развязать язык этому глупцу или нет.
Первой мыслю Гоккета было: взять упрямца на испуг. Мол, выбирай, мил человек, что тебе более по душе: или рассказать мне все, и мы тебя тут же оставим в покое и осыплем всеми щедротами, или продолжать упор¬ствовать, но с этой минуты на тебя обрушиться весь арсенал того, на что способен экзекутор Джон. Генри как никому другому было известно, что пытки - это такая, на первый взгляд, вроде бы нехитрая штука, которая, тем не менее, способна удивительным образом развязывать языки самым упрямым молчунам. Как бы стоически не выносили они все, с помощью чего от них пытались добиться нужного результата, и какими героями они бы не выглядели в своих собственных глазах, стои¬ло только прибегнуть к пыткам, куда вмиг девался и героизм, и все иные идейные и прочее высоко моральные подоплеки и причины их молчания. Са¬мые отчаянные молчуны вмиг становились лихими говорунами, лишь только раскаленные щипцы Джона касались их кожи и тел. Гоккет почти не сомневался, что тот же результат можно ожидать и в отношении нынешнего своего оппонента. Однако он не забывал и то, что пытки - это последний аргумент в этом действе. Почему бы не использо¬вать сначала нечто иное, что поспособствует и сохранению нервов, и даст возможность сполна излить желчь, потешиться, наблюдая со стороны за простодушным дурачком, поддавшимся на какой-нибудь обман. Господи! Какое это наслаждение: созерцать душевные терзания эдакой мышки, с которой, наподобие кошки, можно поиграть, дать ей возможность некой надежды на что-то лучшее, но в нужный момент, когда глупышка уже на¬чинает впадать в эйфорию, в этот-то момент и прищемить ему лапой хвост! Это своего рода кульминация: отрешенный вид впавшего в отчаяние бедо¬лаги, после того, как рухнула такая реальная, как ему казалось, надеж¬да на спасение. Что еще может доставить более упоительное наслаждение?!
Вот и сейчас Генри решил подурачить испанца. Правда, игра в кошки-мышки, в том понимании этого слова, что мы упомянули выше, его в данный момент не очень-то интересовала. При манящем блеске золота, при грандиозной перспективе завладеть сокровищами этих святош, во главе угла стоял результат! Главное: узнать местонахождение клада! Все ос¬тальное - вторично! И умудренный опытом в подобных переделках предводитель пиратов, тихо и не спеша, что, собственно, и требовалось, начал «обработку» свой жертвы:
- В том-то и дело, голуба, что уже можно. Я имею в виду то, что говорить можно тебе обо всем, что касается золотишка, не боясь, что «карается смертью каждый, кто обмолвится о...» Так ты говорил, да? Так вот, касатик. Спешу тебя успокоить: некому буде тебя покарать смертью! Некому! Потому как все твои братья по вере уже давно покоятся на дне Атлантики. Пойми, что ты единственный, кто выжил после кораблекрушения! Понимаешь?! Спасся только ты один! Так что некому будет тебя наказывать за болтливость. Да и чего уж теперь, скажи на милость, когда все претенденты на это золотишко отправились в луч¬ший из миров, пропадать этому добру-то?! А станешь ты упорствовать и не говорить о месте, где оно спрятано - что ты этим, глупышка, добьешься? Будет оно там, в земле пропадать, или где вы его там спрятали, не знаю! А ведь ты, голуба, уж и не молод. Неужто тебе не хотелось бы провести остаток жизни в тепле и уюте, вкушая хорошую пищу и не ведая нужды, благодаря золотишку, немалая часть которого, попадет при дележе, естественно, и тебе. Подумай, любезнейший, хорошенько над моими словами. Да только уж ты, голуба, не очень-то долго думай. Надеюсь, ты понимаешь, как мне хочется поскорее услышать от тебя желанное признание, а уж тем более, поскорее отправиться в путь за еще боле желанным золотишком. Ну же! Говори, голуба! Не томи!
По испанцу было видно, что первый шок у него прошел довольно быс¬тро, он всецело овладел собой, и преобразился, что называется, прямо на глазах. Нет, он не был похож на героического персонажа, готового идти на эшафот с гордо поднятой головой, во имя великой идеи. Но в то же время было видно, что он отнюдь не настроен на болтовню. Плотно сжатые губы, слегка подрагивающие от перенапряжения щеки, твердый и решительный, и можно даже сказать отрешенный взгляд, устремленный куда-то в потолок, говорили Гоккету о многом. Однако предводитель пиратов не принадлежал к числу тех, кто так быстро сдается. Словесный набор его был далеко не исчерпан.
- Я примерно догадываюсь, что твориться сейчас у тебя на душе, любезнейший, - с легкой иронией в голосе произнес оратор, горько улыбнувшись. - Вот, дескать, думаешь ты, какой нехороший человек стоит сейчас перед тобой, и мучает тебя, бедолагу, расспросами. Донима¬ет, понимаешь! Я в твоих глазах эдакий бяка, а ты - такой себе невинный страдалец. Но давай взглянем на себя со стороны! Представь себя на месте некого незримого свидетеля, который, окажись он здесь, мог бы стать очевидцем нашего разговора. Как ты думаешь, что он подумал бы о нас? Я далеко не уверен в том, что его мысли в точности совпали бы с твоими. Напротив! Я уверен, что он по¬думал бы о совсем ином. Он рассудил бы так. Глядя на тебя, он непременно отметил бы тебя, как крайне неблагодарного и просто глупого человека. Он сказал бы: «Это же надо! Ему спасли жизнь, над ним воркуют доктора, ему выделена отдельная, далеко не самая худшая, на корабле каюта! А он, видите ли, еще и кочевряжиться, губы от обиды дует! Неблагодарный! Не хочет ответить добром на добро!» Вот именно так, или примерно так сказал бы этот человек. Ты не нахо¬дишь, что он, по сути своей, был бы совершенно прав?
Гоккет вопросительно взглянул на испанца, но тот продолжал прис¬тальным взглядом изучать потолок.
- Тебе не кажется, любезнейший, - продолжил Генри, и голос его с каж¬дой минутой становился все более твердым, - что ситуация становится немного комичной? Я, хозяин положения, едва ли не заискиваю перед тобой, а ты, чье положение и жизнь всецело находится в моих руках, воротишь от меня нос! Смехота! Неужели ты не понимаешь, что моему терпению может рано или поздно прийти конец, и тогда... О, что будет тогда, это особый разговор! У нас на судне имеется славный малый, некто Джон, который, лихо может орудовать раскаленными до бела щипцами и прочими орудиями пытки. У него всяких таких приспособлений, предназначенных для развязывания языка особо упорным молчунам, име¬ется огромнейшее множество! Это ты мне уж поверь на слово! У него не такие как ты, после вмешательства его щипцов и дыб, начинали соловьем заливаться! Не¬ужели ты действительно желаешь сменить место в этой уютной постели, на место на дыбе?!
Вмиг забегавшие туда сюда глазенки испанца, и еще больше начавшие подрагивать щеки, красноречиво свидетельствовали о том, что брошенное капитаном зерно упало на благодатную почву. Угрозы явно не прошли мимо ушей святоши. Гоккет почти не сомневался, что тот не вы¬держит пыток. Однако все еще надеялся добиться признания от упрямца иным путем. Ему казалось, что если этого добьется от него Джон, то его, капитанской, заслуги, во всем этом как бы и не будет. А вдруг матросы скажут, мол, у капитана не хватило ума выведать тайну от испанца, а простой матрос Джон справился с этой задачей на отменно. Нет! Гоккет был уверен: для того, чтобы успех в деле с этим золотишком был более феерическим, он, капитан, сам должен всего добиться! От начала, до конца! Испанца нужно разговорить, и все тут!
Именно в это время Гоккета осенила новая идея относительно того, как нужно поступить с молчаливым святошей.
- Последний раз пытаюсь решить вопрос по-доброму, - более спокойным тоном молвил он. - Ты понимаешь, что выжил лишь ты одни! Никто больше не знает о сокровищах! Они все равно пропадут! Мы честно поделим их, тебе, уверяю тебя, достанется немалая доля, и ты спокойно доживешь ос¬таток жизни. Ежели чего и опасаешься, то сможешь потом поселиться в каком-то новом для себя месте, сменить имя. С такими деньжищами-то все это для тебя будет не проблема! В противном случае – смерть! Долгая и мучительная, бесславная и никому не нужная! Никто и никогда не вспомнит о тебе ни злым, но и не добрым словом, некому будет оце¬нить твой трижды глупый и бесполезный героизм! Неужели ты этого не по¬нимаешь?! Неужели два эти варианта дальнейшего развития событий сопос¬тавимы?!
Наверное никто еще со времен постройки «Пастора» не изучал столь внимательно потолок именно в этой каюте, где сейчас происходили главные события на корабле.
- Молчим? - Капитан, от которого испанец, наверное, ожидал бурю гне¬ва, наоборот: стал вмиг благодушным и даже повеселел. - Это твой послед¬ний ответ?
- Я дал клятву Небу, - отчеканил испанец и снова умолк.
- Вот именно туда ты вскоре, любезнейший, и направишься, если сей¬час же не расскажешь мне все. Итак?!
Испанец молчал.
- Ну, что же, - улыбнулся капитан. - Сейчас начнется самое интерес¬ное. Я думаю, тебе не стоит объяснять, что произойдет, когда последняя песчинка этих часов окажется в нижней части сосуда!
С этими словами Гокеет достал из шкафа песочные часы, и резким движением поставил их на уголок стола рядом с постелью испанца. Тому их было хорошо видно. Столь же прекрасная возможность предоставля¬лась ему и для изучения, на подбое строения потолка, устройства этих часов, дивной работы мастера. Относительно стеклянных полусфер, соединенных, как и полагается для всех песочных часов, тонким горлышком, ни¬чего особенного сказать было нельзя. А вот сам корпус часов, резной утонченной работы, можно было смело назвать произведением искусства. Казалось бы: ну что там того корпуса?! По сути дела лишь четыре тонких ножки, соединяющие верхнюю и нижнюю часть этого нехитрого изобретения, а столько грациозности в неисчислимом множестве всевозможных завитушек, лепестков и прочих украшений!
Но смеем предположить, что испанца, не сводящего с них глаз, вол¬новало не столько высокое мастерство ремесленника, соорудившего этот маленький шедевр, столько количество песка в верхней полусфере. Как тут не вспомнить нехитрую детскую загадку: что одновременно и уве¬личивается, и сокращается? В ответе подразумевается жизнь. В случае с часами речь может идти и о песке, но то, что подсознательно во всем этом действе подразумевается и жизнь - это бесспорно. Во всяком случае, для испанца - это уж точно! О чем он, бедолага, думал в эти минуты, мы можем только догадываться. Наверное, об упо¬мянутой нами жизни, в данном случае о его жизни, которая в его глазах и в его мыслях таяла столь же стремительно, сколь быстро стремился песок с верхней полусферы часов, в нижнюю.
Вскоре последняя песчинка умиротворенно легла на дно, и настало время подводить своеобразный итог. Эту миссию взял на себя Гоккет:
- Все! Вы сказали свое слово! Вернее, вы его не сказали! И это тоже своеобразный ответ. - Капитан тяжело вздохнул. - Ну, что же… Господь свидетель, что я хотел поступить с вами гуманно. Вы же сами, любезней¬ший, заставляете меня причинять вам боль. Что же, помучайтесь в свое удовольствие, а затем и умрите с миром! Я сделал все, что мог. Том! - Капитан повернулся к Клоуду. - Можешь звать Джона с его веселенькими инструментами! Прощайте, глупец вы мой невиданный!
С этими словами Генри быстрыми и решительными шагами направился к двери, но тут же остановился.
- Постой, Том,- остановил он Клоуда, который уже собрался вы¬полнять приказ капитана. - Давай повременим с палачом. От него этот глупец и так никуда не денется. Он еще успеет помучиться на дыбе. Мне хочется доставить нашему упрямцу не только физическую, но и душевную боль. Я столько перед ним распинался, а он так долго игнорировал меня, прославленного капитана, не отвечая на мой вопрос, что за этот мерзавец должен понести особое наказание. Перед смертью он должен помучиться так, что... У меня даже слов нет, чтобы выразить, настолько глуп этот человек! Приказываю: после моего ухода поднять этого господина с мягкой постели, коль она ему так не мила, отвести в самое безотрадное место в трюме, и там посадить на цепь! Словно дворового пса! Чтобы он понимал, что он мог иметь, и что получил в итоге за свое упрямство! Потом, когда мы добудем вожделенное золотишко, мы свалим перед ним целую гору золота, чтобы он видел ее и понимал, что все это могло принадлежать и ему! А потом, когда он достаточно намучается, и станет нам абсолютно не нужным, вот тогда и можно будет отдать его в руки палача. Вот тогда перед неминуемой смертью пус¬кай намучается еще и физически! Хотя, как мне кажется, главное его мученья начнутся сейчас, когда он узнает, что из-за своего глупого молчания он остался в дураках! Что золотишком, которое могло бы достаться и ему, будут упиваться другие, а он, дурашка, будет сидеть на цепной привязи и мучится от голода и болезней! А мы будем всласть попивать винцо да развлекаться с хорошенькими красотками на эти денежки!
- Вы никогда их не найдете! - Вдруг обозвался испанец. - Они так спря¬таны, что... Вместе со мной умрет и тайна нашего золота!
Неудержимый смех капитана просто не смог сбить с толку испанца, который устремил на него свой удивленный взгляд. Тот, дав волю эмоциям, и со временем немного успокоившись, молвил сквозь смех:
- Величал я поначалу эго человека уважительно, любезнейший на него говорил, на «вы» величал! А сейчас одно скажу: дурачок ты, дурачок! Ни на что более почтительное к себе ты не заслуживаешь! Ты сам себя ос¬тавил ни с чем! Сейчас я тебе открою нечто, что я оставлял напоследок. Все дело в том, что спасли мы не только тебя одного! Вместе с тобой был еще один. Он оказался не столь глупым как ты, и все нам рассказал.
- Не может быть! - Испанец даже слегка привстал, настолько это изв¬естие оказалось для него неожиданным. - Не может быть!
- Очень даже может, дурашка, очень даже! Он получит свою долю золота, а ты умрешь голодной смертью на цепи! Он проживет остаток жизни, жируя и припевая, а ты будешь мучиться перед смертью. Тебе не обидно это осознавать?
- Вы лжете! - Крик испанца был почти истерическим. - Вы все это вы¬думали, лишь бы только насолить мне. Это ваш хитрый ход!
- Да ты, милок, еще более глуп, чем это мне показалось вначале! Я столько морочу с тобой голову, а ты... Хорошо! Вот доказательства! Подумай хорошенько: с откуда бы я мог узнать, что тебя зовут отец Родригес?!
При этих словах испанца передернуло. Одной этой фразы, видимо, было достаточно, чтобы он понял, что англичанин с ним не шутит. А тот про¬должил:
- Далее! Откуда бы я узнал, что второго спасенного нами вместе с тобой твоего соотечественника, зовут отцом Бенедиктом?! – И, видя еще большее удивление в глазах собеседника, продолжил. - Это именно он нам обо всем и рассказал. О корабле, на котором вы плыли, и который потерпел кораблекрушение. О братьях вашего ордена, о сокровищах, которые принадлежат... То есть принадлежали вашему ордену, а теперь, как ты понимаешь, будут принадлежать нам, в том числе и отцу Бенедикту! Но только не тебе! Отец Бенедикт сейчас находится в роскошной каюте и вкушает приятные вина и изысканные блюда, а ты, придирок, будешь гнить в темени без¬отрадности трюма, сидя на собачей цепи! Все! Не желаю с тобой говорить! Том! Позови парней, и оттащите его в трюм! Я ухожу!
- Постойте!
Капитан направился было к двери, но остановился на окрик. Вопросительный его взгляд был настолько выразительным, что не потребовалось и напрягать голосовые связки. Весь вид Гоккета как бы говорил: ну и что ты, голуба, хочешь?
- Такого не может быть! Это несправедливо! Это...
Видя заминку и полную растерянность, которую буквально извергал весь вид испанца, капитан понял, что он почти добился своего, что план его почти сработал. Теперь остается лишь разумно использовать момент шокового состояния святоши. Глупо будет не использовать это. Именно для того, чтобы довести бедолагу до такого состояния, Гоккетом и было задумано все это слегка заумное и немного длинное представление.
Генри подошел к постели больного, присел на краешек кровати, прямо возле него, и спокойным, почти умиляющим, голосом начал:
- Неужели вы считаете, что мне интересно выслушивать от вас то, справедливо ли это или нет? Я и так на вас столько времени потратил! Вы заметили это? И это при том, что ни вы, ни ваше признание мне, по большому счету, не нужны. Я и так все знаю от отца Бенедикта. Вы не ругать меня должны, а благодарить за то, что я даю вам шанс. Я понимаю, что вы многое натерпелись после кораблекрушения. Мне, скажу честно, даже жаль вас. К тому же я отдаю себе отчет в том, что если бы не вы, я бы никогда не узнал об этом золоте и оно, как вы понимаете, не осчастливило бы меня своим присутствием, не согрело бы своим теплом. Это вы, неблагодарный человек, не хотели мне отплатить добром за то, что я спас вам жизнь. А я хочу поступить иначе! Я хочу отблагодарить вас за то, что вы дали мне такой прекрасный шанс, который может случиться у человека только раз в жизни. Неужели я животное какое-то?! Неужели вы думаете, что меня не будет мучить совесть, когда я, жируя и упиваясь роскошной жизнью, буду помнить о том, что человек, благодаря которому я получил все это, умирает от голода и пыток в темени трюма?! Да неуже¬ли же мне жалко из общей части добра выделить долю и вам?! Если бы я видел, что вы понимаете меня, пытаетесь мне помочь или каким-то иным образом мы нашли общий язык, я бы, вне всякого сомнения, точно так бы и поступил. Но ведь вы... Как же я могу поступать с вами по-доброму, если вы даже и разговаривать со мной не хотите, нос воротите, едва ли не пренебрегаете мною? Нет! Так не бывает! Не может быть так, что ког¬да на тебя плюют, ты должен в ответ делать этому человеку добро!
Гоккет поднялся, но, видя, как испанец вздрогнул, и, подался всем телом вперед, вслед за капитаном, сел назад и продолжил:
- Даю вам последний шанс. Повторяю: я практически все знаю от отца Бенедикта. Я хочу лишь вас проверить: действительно ли вы искренни в поведении со мной. Да и сверить показания отца Бенедикта мне, честно говоря, тоже хочется. Если они совпадут, все мы будем только в выигрыше. Поэтому подводим итоги! Если вы меня обманите - все! Ни о каких больше уступках речи быть не может! Мне уже надоело с вами морочить голову! Поэтому все решиться в ближайшие несколько минут! Слушайте меня внимательно! Все зависит от вас! Если я сейчас услышу то, что уже услышал немногим раньше от отца Бенедикта, вы остаетесь жить в этой каюте, будете окружены максимумом внимания и удобствами. Помимо этого немалая доля будущих сокровищ будет вашей. Вы можете рас¬порядиться ею, как это вам заблагорассудиться. Это первый вариант раз¬вития событий. Теперь о втором. Ежели я сейчас не услышу то, о чем мы уже говорили, вас ждет трюм, голод, палач, раскаленные щипцы и все прочее! Время, когда говорил я, закончилось! Теперь пришел ваш черед говорить! Я даже не буду прибегать к помощи часов. Я останусь сидеть возле вас еще некоторое время. Если молчание ваше будет, по моему мнению, излишне долгим, я поднимусь и уйду. Молча. И никакие ваши мольбы уже потом не помогут. Вы же отправитесь... Впрочем, все! Хватит болтать! Время пошло! Я жду!
Некоторое время испанец молчал. Гамма чувств, легко читавшаяся на его лице, красноречиво свидетельствовала, о борьбе внутренних противо¬речий, раздираемых бедолагу. Нетрудно догадаться, что испытывал в это время почти лишенный права выбора человек. С одной стороны: клятва перед Небом, пере своим Орденом, преданность Вере. Для набожного человека все это отнюдь не пустые слова. Но и слуги Господни, так же, как и миряне, подвержены земным слабостям. Если такое чувство, как алч¬ность, отец Родригес смог в себе подавить, отклонив предложение Гоккета поделить найденное золото между собой, то быть выше зависти - это уже было свыше его сил. Этого он перенести не мог. Можно умереть за высокую идею, зная, что другого выхода у него нет, что так на его месте поступил бы каждый, что его, отца Родригеса, подвиг, воспели бы потом в веках потомки. Но после сообщения о том, что отец Бенедикт все рас¬сказал, и получит немалую долю из сокровищ, все сразу в глазах отца Родригеса переменилось самым кардинальным образом. Это что же, скажите на милость, получается?! Отец Бенедикт положит себе в карман золотишко, будет жить, благодаря этим сокровищам, припеваючи, а отец Родригес, оставшись ни с чем, закончит жизнь в грязи, голоде и мучениях! Нет! Не бывать этому!
- Я все скажу!
Как все переменчиво в этом мире! Совсем недавно лицо испанца просто таки излучало уверенность и твердость, демонстративно доказывающих англичанину, что тот от него ничего не добьется. Теперь же, весь вид отца Родригеса также извергался уверенностью, но на этот раз этим он хотел доказать Гоккету совсем обратное. Мол, смотри: я ничего от тебя не собираюсь утаивать! Я все расскажу!
- Дайте мне карту! Я покажу, где находится этот остров!
Гоккет возможно, и не ожидал, что рассказ испанца начнется имен¬но с этого, однако в таких важных для себя моментах он всегда был го¬тов к любым неожиданностям:
- Вы можете просто назвать этот остров, любезнейший. Я пойму, о каком острове идет речь.
- Дело в том, что я не опознан ни в морском деле, ни в названиях, ни во много другом. Но однажды я стал невольным свидетелем того, как высшее святейшее руководство нашего ордена рассматривало карту, и указывало при этом на помеченный там остров. Я понял, что речь идет об острове, на котором и спрятано золото. Я хорошо запомнил тогда все пометки на карте, и в первую очередь расположение острова. Посмотрев на карту, я сразу же укажу на него. А называть его координаты, или как это у моряков называется, я, при всем своем желании, не смогу: я в них просто не разбираюсь.
- Том! - Капитан поднял глаза на Клоуда. - Принеси с моей, каюты карту. Да поживей! Она лежит прямо на столе!
- Слушаюсь, капитан! - Том, прекрасно понимая, свидетелем чего ему вскоре предстоит стать, не стал медлить, и мигом покинул каюту.
Некоторое время вокруг властвовала тишина, но она длилась явно недолго. Генри понимал, что пока ошарашенный необычной для него новостью испанец находиться в состоянии некого аффекта, нужно использовать эту ситуацию с максимальной пользой для себя.
- Пока Том принесет карту, мне бы хотелось узнать: расскажите ли вы, отец Родригес, о сокровищах больше, чем отец Бенедикт. Думаю, мне следует поступить следующим образом: кто из вас двоих поведает мне больше всего о золотишке, тот и получит большую долю! Нет-нет! В любом случае я не обману вас, и не оставлю вас обоих без доли сокровищ. Но у вас есть шанс утереть нос вашему соратнику по Вере. Ну же! Я слушаю!
Видно не только мы с вами, уважаемые читатели, но и Гоккет понял, что самым уязвимым местом у отца Родригеса, была зависть, вот он и использовал это обстоятельство сполна. И не ошибся. Испанец сразу же на¬чал говорить:
- У нас, как и любого другого ордена, имелся некий неприкосновенный золотой запас. Если бы настали черные дни, и наш орден начал терпеть всевозможные притеснения, или случилось еще какие-то неприятности, эти сбережения пошли бы на то, чтобы поддержать наших братьев, переждать нелегкие вре¬мена, а затем, с помощью этих средств, вновь возродить святое дело ор¬дена. Таким местом, где генералы нашего ордена решили спрятать дары, пожертвования, добро, отнятое у врагов, из чего и состояла основная масса сокровищ, стал остров, название которого никто, нигде и никогда не произносил. Наверное, это делалось для того, чтобы тайна сокровищ была окутана как можно более глубоким мраком, что, впро¬чем, совершенно логично. Если бы я однажды не подсмотрел на карте этот остров, я бы сейчас ничего не смог бы вам рассказать о нем, если бы даже и хотел это сделать.
В это время в каюту вбежал задыхающийся от быстрого бега Клоуд:
- Вот карта, капитан! Возьмите!
- Благодарю, Том! - И повернулся к испанцу. - Показывайте!
Тот вначале, как показалось капитану, слегка растерянно смотрел на развернутую перед ним карту, но потом, видимо, заметив там нечто знакомое для себя, принялся лихорадочно водить по бумаге взглядом, что несколько успокоило и даже обрадовало Гоккета. Ему почему-то казалось, что хитрый испанец, чтобы избежать незавидной для себя участи, попытается обмануть его. Может, он и остров-то этот выдумал, и тыкнет сейчас пальцем, в любое приглянувшееся ему на карте изображение острова, лишь бы выиграть время, а потом в пути или еще где-нибудь попытаться сбежать с корабля. Именно поэтому сейчас Генри не просто пристально наблюдал за своим собеседником, а буквально старался не пропустить ни малейшего его движения, взмах век или лукавого огонька в глазах. И хотя Гоккету просто не терпелось поскорее увидеть палец испанца на указанной отметине, он все же радо¬вался тому, что все происходит именно так. Если бы испанец обманывал его, он сразу же указал бы наугад любой остров. То, что он так долго и внимательно рассматривает карту, свидетельствует о том, что он действительно ищет на ней нечто, ему знакомое. И первая растерянность при виде карты, также объяснима. Тогда, у испанцев, он, конечно же, видел совершенно другую карту, поэтому ему сейчас с непривычки тяжело так сразу сориентироваться.
- Вот он! Вот!
Одного взгляда Гоккета на карту, и на место на нем, куда показывал испанец, было достаточно, чтобы он запомнил месторасположение отмеченного там острова, на всю оставшуюся жизнь. Да и как, же иначе, если сознание и разум напряжены до предела и понимают, какие высокие ставки стоят на кону в этой своеобразной игре. Неудивительно, что нечто подобное в свое время произошло и с испанцем. В иных случаях он, наверное, десять раз переспросил бы и уточнил что-то, менее для него значимое. Но в случае с сокровищами... Тут зевать времени нет! Здесь одно мгновение может стоить очень дорого.
- Прекрасно! Прекрасно!
Генри очень хотелось проверить сейчас отца Родригеса на ложь. Он уже собрался скривить недовольную рожицу и заявить, что отец Бенедикт указывая на совсем другое место на карте
- Хорошо, остров мы имеем. - Гоккет последовательно, пусть и осторожно, но упорно шел к намеченной, цели. - Но дальше-то что? Где именно на острове спрятано золотишко?
Гоккета очень обрадовало то, что остров находился не так уж и далеко, а здесь же, в Атлантике, в нескольких днях ходу с того места, где они сейчас находились. Это было просто отлично! Ведь мог же испанец указать на один из многочисленных островов Океании, куда плыть, да плыть. А Генри хотелось поскорее, ну прямо сейчас, прикоснуться к вожделенному золотишку!
- Где именно на острове спрятано золото? – Продолжил Гоккет. - Как открывает¬ся вход в тайник? Хотя, впрочем, что это я с вас по слову силком вытяги¬ваю?! Мне, по большому счету все равно. Это вы сами должны заваливать меня рассказами о сокровищах.
- Да, да, конечно! - Легкая растерянность в голосе и в движениях испанца свидетельствовали о том, хитрый ход Гоккета оправдал себя, и поддавшийся на обман святоша, теперь сам, добровольно, излагал перед Генри все секреты о сокровищах. - Золото спрятано на подступах к един¬ственной вершине острова, где-то на полпути от подножья горы, к кончи¬ку ее вершины. Весь путь к вершине услан огромными каменными валунами, но именно в том месте, где я вам сказал, имеется один, ничем особым, казалось бы, не привлекающий к себе валун, кроме, разве что, того, что он очень огромный. Он намного больше, чем все остальные. Да, к тому же, и достаточно плоский сам по себе. Весь секрет заключается в том, что, даже зная это место, никто не сможет попасть туда. Вот именно под этим-то валуном и находится вход в подземелье, в котором и спрятаны сокровища.
Гоккет ликовал! Грудь его просто разрывалась от переизбытка чувств и эмоций. В этот миг он лишь только ухватился за кончик ниточки, ве¬дущей к сокровищам. Впереди немало терний на пути к острову, и на нем самом острове. Мало ли какие трудности могут его ожидать, прежде, чем он прикоснется к вожделенному золотишку. Но Генри казалось, что он уже сейчас, прямо в сию же минуту, уже достиг всего, о чем мечтал всю свою жизнь. Он ни на миг не сомневался, что никто и ничто уже не встанет у него на пути к заветному богатству. Главное, нужно было узнать тайну сокровищ, и место, где их искать. Остальное - сущие пустяки!
- Однако, - продолжил неожиданно для Гоккета, испанец, - весь секрет состоит в том, что даже зная и местонахождение острова, и местонахождение конкретно этого валуна, несведущий человек никогда не сможет отыскать вход в подземелье, а, следовательно, и попасть в него.
У Гоккета, который уже считал, что он знает все и вся о сокровищах, от этой неожиданной вести едва не отвисла челюсть. Однако, памятуя, что нужно исполнять свою роль до конца, и делать вид, что ему уже все давно известно от отца Бенедикта, внешне он воспринял эту весть настолько равнодушно, что, казалось, именно такого, а не какого-нибудь иного, ответа он и ожидал.
- А я уж-то думал, - вальяжно начал Генри, - что вы, в отличие от отца Бенедикта, умолчите об этой детали. Молодец! Вы явно можете перещеголять вашего брата по вере, в плане своей доли при дележе, сокровищ. Ну, и как, по вашей версии, открывается этот ларчик?
- Зная секрет, очень просто. Но, не зная о нем, никто, сколько бы он не ломал голову и не старался бы, не смог бы проникнуть внутрь подзе¬мелья. Даже зная, что ход в подземелье находиться под валуном, просто силой отодвинуть его в сторону не представляется возможным. Он очень массивный и тяжелый, и сколько бы людей его не толкали, не смогли бы сдвинуть с места. Притащить туда что-то, наподобие корабельного ганшпуга, или иного приспособления для поднятия тяжестей, также не представляется возможным. Тем более, что округлой формы валун практически не за что зацепить канатами. А вот использовать его хитрую особенность, очень даже можно. Все дело в том, что плоский и длинноватый валун средней своей частью упирается в некую, совершенно незамет¬ную возвышенность, от которой-то по обе стороны этой возвышенности и расположились две, почти равные массы камня. Я, возможно, не сильно понятно изъясняюсь, но представьте себе, что вот это камень, - испанец приподнял левую руку, распрямил пальцы, и расположил ладонь строго в горизонтальном положении. - А теперь представьте, что вот это и есть та невидимая, спрятанная в массе поросшего кустарника и сякого прочего, возвышенность. - Он выпрямил ладонь правой руки, располо¬жил ее строго вертикально, поднес к ладони левой руки, и коснулся ее пальцами прямо посередине. - Представите, что валун имеет возможность перекачиваться туда сюда.
С этими словами испанец начал легонько качать ладонью левой руки вверх-вниз, имитируя легкое колыхание лодки на волнах. При этом ладонь правой руки оставалась неподвижной, и кончики ее пальцев, получалось, и являлись тем упором, на котором перевалива¬лась туда сюда левая ладошка, имитирующая валун. И хотя отец Родригес, в силу своего, возможно, не самого отменного красноречия, описал хитрость валуна слегка заумно и не совсем понятно, однако его красноречивый пример с ладошками, доходчиво объяснил Гоккету суть секрета входа в тайник.
- Все дело в том, - продолжил испанец, - что большей своей частью валун лежит над тем местом, где и расположен вход в подземелье. Именно этой своей массой он и укрывает и вход в пещеру, и сокровища, и возможность случайного попадания туда посторонних людей, не членов нашего ордена. Но часть эта не такая уж и большая. Если посильнее надавить на второй край валуна, то в таком случае перевесит именно эта вто¬рая часть. В таком случае валун перевалиться на другой свой конец. Первый приподнимется, открывая вход и в подземелье, и освобождая, тем самым, путь к сокровищам.
Казалось бы, теперь-то Гоккет узнал о камне почти все, однако, это «надавить» на второй конец валуна, сильно его смущало. Как же можно «надавить» если валун, судя из слов испанца, такой огромный, что его невозможно приподнять даже с помощью ганшпуга?! И отец Родригес словно прочитал мысли капитана, продолжил:
- Чтобы перевалить камень на другой бок, нужно, чтобы человек двад¬цать-тридцать, в зависимости от того, настолько они упитаны или худощавы, все вместе, дружно, стали на самый краешек второй части валуна. При этом он сделает легкое движение, и, пусть и на немного, но все же перевалит на другой бок! Дальше ему не даст сделать это земля, в которую он уп¬рется. Но большего, собственно говоря, и не нужно! В открывшуюся нема¬лую щель свободно, почти не пригибаясь, могут заходить люди, желающие попасть в подземелье.
Ну, это уже было фактически почти все! Можно было ставить точку и ликовать, только вот для полной точки, и Гоккет чувствовал это, не хва¬тает еще одного движения. Одного, если хотите, штриха, или мазка на холст. Его-то и сделал догадливый отец Родригес, горящий желанием перещеголять своего брата по вере и урвать более значительную, чем он, часть добычи:
- Понятно, что в то время, когда такое большое количество людей столпилось на краю камня и перевалило его на вторую сторону, кто-то, один или два человека, должны подложить под вторую часть валуна один или несколько камней, которые сыграли бы роль своеоб¬разного упора, не дающего валуну снова завалится на прежний бок. Пока валун фиксируется этими камнями-упорами, все эти двадцать человек мо¬гут заниматься своим делом, спускаться в подземелье, выходить обратно и так далее. Но когда все работы завершались, и нужно было покидать остров, мы снова становились на край валуна, он, переваливаясь, освобождал камни-упоры, которые тут же отбрасывались в сторону. Валун становился на свое место, и мы спокойно направлялись к кораблю и покидали остров, будучи уверенными, что никто не проникнет в нашу святая святых. А теперь вот, коль уж, как вы говорите, никого, кроме нас с отцом Бенедиктом, не осталось в живых, некому и претендовать на это золото. Дело ведь вот в чем. Раньше в плавание отправлялись только, скажем так, исполнители. Те, кто доставляли на остров золото, прятали его в тайнике, скрывали следы своей деятельности, возвращались назад, и отчитывались нашими генералами, руководившими Орденом, что все сделано отменно. Это был сугубо ограниченный, тщательно проверенный круг людей. Только один и тот же корабль всегда отправлялся к острову. Только одни и те же люди составляли команду корабля. Но на этот раз генералы в полном своем составе решили лично посетить остров, воочию на все посмотреть и лично убедиться, что все хорошо. И вот теперь все погибли... Теперь никто, кроме нас с отцом Бене¬диктом, а теперь и вас, не знает о тайне сокровищ. Теперь мы их поделим по справедливости. Ведь так?
Теперь-то для Гоккета точно было все ясно. Он уже сейчас мог дать приказ выбросить испанца за борт, как не нужную, уже использованную рухлядь. Однако, решив разыграть комедию, он решил довести ее до конца:
- Совершенно верно, отец Родригес! Вы просто умница! Обрадую вас: хотя вы изложили, по сути своей, все то же самое, о чем мне раннее поведал отец Бенедикт, однако преподнесли все это более доходчиво, емко, если можно так выразиться. Одним словом, вы выиграли в заочном споре с ним! Я обещал, что в таком случае ваша доля сокровищ будет более весо¬мой, я сдержу свое слово! Остается только ждать часа, когда мы доберем¬ся к нашему золотишку! Все действительно будет разделено по справедли¬вости.
С откуда было знать ликующему в душе испанцу, что справедливость Гоккет уже сейчас планировал истолковать совершенно по-иному, не так, как на все это смотрел он, отец Родригес. Довольный всем Гоккет удалился, оставив испанца в радужных иллюзиях относительно будущего.
Признаться, у капитана была задумка прямо сейчас решить все вопросы, связанные с испанцами. Поскольку Генри прекрасно понимал, что выжал из этого глупого болтунишки практически все, можно было отдать приказ отправить и одного, и второго слуг Господних за борт. Ему так хотелось полюбоваться физиономией бедолаги Родригеса, который вместо золотишка получил бы пинок под зад! Ради таких моментов, ради, того, чтобы потешиться над бурей эмоций, проявляющихся на лице убитого горем простачка, мысленно поднявшегося до невообразимых высот, а потом вмиг провалившегося в самую глубочайшую из бездн, стоит затевать вот такие спектакли. Вряд ли целая труппа актеров и иной театральной своры сможет столь упоительно убла¬жить изысканный вкус Гоккета, как театрала, нежели он сам! В спектакле, который сам режиссировал, и в котором сыграл главную, и, если можно так сказать доминирующую роль.
Но, чуть поостыв, и резонно рассудив, что и на самом острове, и при непосредственно поиске сокровищ и изъятию их из тайника, могут еще воз¬никнуть какие-то вопросы, уточнения и так далее, понял, что так сразу отказываться от ценных свидетелей, коими являются оба испанца, все-таки не стоит. Мало ли какие проблемы могут возникнуть по ходу поисков сокровищ! Любая помощь очевидца, знающего все и вся по этому поводу, будет отнюдь не лишней. Вот когда все золото святош из их тайников перекочует в трюмы «Пастора», вот тогда, действительно, миссия испан¬цев на этой грешной земле будет полностью исчерпана, и их можно с чистой совестью отправлять в лучший из миров.
А пока что капитан, узнав от отца Родригеса точное местонахождение вожделенного острова, изменил курс судна, и оно на полных парусах устремилось к намеченной цели.

2

- Ну, что, друзья?! Сделаем сегодняшний денек самым счастливым в нашей жизни?!
Капитан, победоносно взиравший свысока на команду своего судна, задавал, по сути своей, глупый вопрос. Ответ на него он знал заранее. Да и как, скажите на милость, нежели не громогласным «Да!», могла ответить команда, взиравшая на остров, у берегов которого они только что бросили якорь, зная, что именно находится в недрах этого клочка земли, затерянного среди бескрайних океанских просторов?! Не было на «Пасторе» человека, который бы не знал, с какой целью они сюда прибыли, и чем собираются здесь разжиться.
Понять ликование старых морских бродяг можно без особого труда. Ос¬трова еще и в помине не было видно на горизонте, а они уже в буквальном смысле слова бесновались, в предчувствии вожделенного события. Они то и дело втягивали носом воздух, пытаясь даже посредством запаха определить: скоро ли будет суша. А уж о том, что все по возможности буквально не отрывали взгляда от далекой нити горизонта, в надежде увидеть вожделенную точку, и говорить нечего. Да и как тут не вылезти из кожи вон: всем ведь было известно о золотишке святых отцов, которые они прячут на этом острове. Все видели то добро, которое было извлечено из карманов опрометчивого и недальновидного отца Родригеса. Думал ли бедолага, рассовывая в свое время тайком это золотишко по карманах, надежно скрываемых от постороннего взгляда в неисчислимых складках его сутаны, что все это достанется отнюдь ни ему? А ораве оголтелых, готовых на любые крайности ради желтого металла, головорезов.
У капитана Гокетта никогда не было тайн и секретов от своих подчинен¬ных. Это знали на «Пасторе» все. Вот и теперь, мог же он утаить от всех какую-нибудь деталь из рассказа испанца, тем более, что никто, кроме него, не понимал по-испански. Но нет. После разговора с отцом Родригесом он собрал на палубе всю команду и поведал ей о том, что сам только что узнал от святоши. Бурей восторга было воспринято сообщение о том, что впереди веселых искателей удачи ждет золотишко, причем в таких огромных количествах, что...
Впрочем, раньше времени делить добычу никому не хотелось. Хотя это дело и весьма заманчивое, но отнюдь не благонадежное. В этом бравые морские ребята убеждались не раз. Недавнее долгое брожение по Карибам, без какой-либо добычи - лишнее тому подтверждение. Поэтому поначалу пираты относительно воздер¬живались от проявления своих эмоций при известии о сокровищах. Но теперь, когда цель была практически достигнута, когда вожделенный остров был, вот он, родимый, прямо перед ними, как тут было не удержаться от пронзительного визга, в котором выражалось все, или почти все, что творилось в это время в душах жаждущих обогащения мореходов. Да и как тут, скажите на милость, сдержать эмоции, когда остров прямо-таки излучает всем своим видом золотое зарево. И это отнюдь не преувеличение. Многим морским бродягам, с жадностью и упоением всматривающимся в неведомый пока еще им остров, казалось, что над его вершинами действительно медленно, с легкой ленцой, колыхается некая золотая вуаль, своего рода золотой туман. Изнемогающим от азарта и алчности пиратам не терпелось прямо сейчас броситься в воду и плыть к острову даже вплавь, лишь бы быстрее докопаться, а затем и прикоснуться к вожделенному золотишку.
Все это прекрасно видел и капитан. Впрочем, он и сам сгорал от нетерпения. Однако еще более выразительный вид своих матросов, буквально изнывающих от нетерпения, чтобы скорее высадиться на берег, зас¬тавил к Гоккета действовать еще более расторопно. Зачем оттягивать неоправданно желанный миг и изводить почем зря себя и команду?! Нужно поскорее отдать соответствующий приказ. Что капитан и сделал:
- Так не будем же лишать себя удовольствия поскорее прибрать к рукам золотишко этих глупых святош! Готовьте лодки к спуску!
Радостный возглас пиратов, на удивление расторопно бросившихся исполнять приказ своего предводителя, был настолько феерически эмоциональным, что казалось: золотишко уже лежало в карманах искателей удачи и они таким образом выражали свой восторг но поводу уже случившегося события. Правда, напрашивался вопрос: а зачем тогда и лодки спускать и плыть куда-то, ежели дело-то, собственно говоря, уже сделано?!
Наверное, никогда еще, со времен, как Гоккет стал предводителем пира¬тов на «Пасторе», его приказы так быстро не исполнялись. Не успел ка¬питан и глазом моргнуть, как не только лодки были спущены на воду, и фактически почти вся команда судна уже седела на веслах, в нетерпении поглядывая на Генри: мол, ну что же ты, бестия, медлишь?! Золотишко там, на берегу, томиться, извелось уже, поди! Ждет, не дождется, когда мы его, сиротинушку, пригоним к себе, обогреем! А ты, каналья, медлишь!
Однако Гоккет, взглянув на отца Родригеса, растерянно поглядывающего на все это, стоя у фальшборта, окликнул двоих пиратов, которые находились на палубе недалече от Генри:
- Том! Джимми! А ну-ка спуститесь в трюм и доставьте сюда второго святошу! Они нам там, на острове, оба пригодиться. Мало ли, что может там возникнуть, и какие неувязки могут нас подстерегать. Коль они тут уже бывали, то и подскажут нам, что и как. Да живее!
Беснующимся от нетерпения пиратам эти слова капитана, означающие задержку отправления, были словно нож по сердцу, однако они, найдя немалый резон в словах своего предводителя, решили подождать.
И Том, и Джимми, по всей видимости, были сделаны из того же теста, что и их друзья, поэтому и сгорали от нетерпения не меньше тех, кто уже сидел в лодке, усилено глотая раньше времени обильно выделяемую слюну. Именно по этой причине они исполнили приказ Гокета так же рас¬торопно, как и их друзья во время спуска лодок на воду. Не прошло и нескольких минут, как вконец обескураженный, неимоверно грязный и заросший, отец Бенедикт уже стоял посреди палубы и жмурился от яркого солнца. В этот миг бедолагу донимало не только солнце, от которого он отчаянно прикрывал глаза ладошками, но и весь этот шум и гам, а также суета, что творились вокруг него. За время, проведенное в сумерках и относительном безмолвии трюма, он уже отвык от всего этого, поэму и смотрел немного растеряно вокруг.
- Ну, давай живее, святоша! - Не выдержал кто-то из пиратов, сидящих в лодке. - Мы уж сгораем от нетерпения, чтобы поскорее пощекотать себе ладошки вашим золотишком! Не томи! Залезай в лодку! Да и отца Родригеса с собой прихвати! Да живее, же!
Если бы пираты, всецело увлеченные мыслями о золоте и не думающие ни о чем ином, как о том, как быстрее отправиться на его поиски, были более внимательные и рассудительны, они наверняка заметили бы, как отец Бенедикт, до сего момента являющийся воплощением несобранности и смятения, после этих слов весь буквально напрягся. Он убрал от глаз руки, словно никакое солнце уже не доставляло ему никаких не¬удобств, и внимательно осмотрелся вокруг. Он практически сразу же взглянул на остров и, вне всякого сомнения, узнал его. Гримаса ужаса и отчаяния исказила его лицо. Тут же он заметил стоявшего невдалеке своего недавнего брата по вере, и впился в него уничижающим взглядом:
- Ты... Ты что, рассказал им о сокровищах?!
Тот сделал большие от удивления глаза:
- А разве и ты, мой брат по вере, не сделал то же самое? Капитан ведь сказал, что обо всем узнал от тебя, а у меня лишь уточнил некото¬рые детали относительно того, где именно спрятан клад. А что? Разве не так?
Видя изумленное, просто потрясенное лицо отца Бенедикта, отец Родригес начал понемногу понимать, что произошло. Пираты, не владеющие испанским, ничего не понимали из того, о чем говорили между собой эти двое. К тому же, и внимания-то на них почти не обра¬щали. Они были заняты своим делом. Никто из всех, кто был свидетелем этой сцены, совершенно не догадывался о том, что сейчас произойдет. Кроме, разве что, отца Бенедикта, который, со словами: «Предатель!», выхватил из-за пояса стоявшего рядом, и не ожидавшего такого подвоха, пирата, нож, в два прыжка подскочил к оцепеневшему от ужаса отцу Родригесу и одним, но сокрушительным, ударом вонзил ему лезвие ножа прямо в сердце. Бедолага жалобно вскрикнул и камнем рухнул на пол.
Все произошло настолько молниеносно и неожиданно, что все вокруг, ставшие невольными свидетелями разыгравшейся драмы, еще некоторое время находились в оцепенении, не зная, как поступить. Лишь какое-то время спустя, слегка оправившись от шока, несколько матросов «Пастора», находящихся поблизости, бросились к испанцу, скрутили ему за спину руки, отобрали нож и с криками: «Мерзавец!», хотели расправится с ним, но в последний момент их остановил голос капитана:
- Погодите! Эта испанская свинья еще успеет заплатить за свою выходку. Но давайте не будем забывать, что он остался единственным, кому известно все о сокровищах его ордена. Вдруг на пути к заветному золотишку нас могут ожидать какие-то хитрые уловки или иные, задуманные этими святошами, пакости против тех, кто пожелает добраться к их добру без их ведома. Вот когда доберемся до сокровищ и завладеем ими, вот тогда и отправим этого упрямца туда, куда он только что отправил своего более сговорчивого брата по вере. А пока что он еще, возможно, сможет нам пригодиться. Берем его с собой. В путь, друзья! Боцман! Прости, дружище Гарри. Я понимаю, что тебе хотелось бы в такие минуты быть рядом с нами, в числе первых взглянуть на сокровища святош, но кому-то ведь нужно присмотреть за судном. Назначаю тебя старшим, Хард, среди тех, кто остается на посудине.
- Капитан! – Гримаса разочарования на лице боцмана красноречиво свидетельствовала о том, что творилось в душе бедолаги после такого известия. – Да я ведь…
- Тема исчерпана! Приказ капитана на «Пасторе», настолько мне известно, никогда не являлся пустым сотрясанием воздуха. Не забудьте выбросить тело отца Родригеса за борт! А то скоро солнышко так начнет припекать, что на нашей посудине вмиг все пропитается трупным запахом. Вперед, отчаянные головы! Вперед за сокровищами святош! Пусть каждый из вас ступит на берег острова с пониманием того, свидетелем и участником чего он сейчас станет! Такое случается не каждый день! Такое событие может приключиться лишь раз в жизни, и то не у каждого! Запомните этот день, друзья!
Дружный взмах весел - и несколько лодок устремились к острову. В это же время в воду полетело бездыханное тело отца Родригеса, так рано и так бесславно завершившего свой жизненный путь. Несчастному так и не удалось прожить до глубокой старости и провести ее, эту старость, в достатке и комфорте, благодаря своей доли сокровищ, обещанной ему Гоккетом, которую ему уже никогда не суждено будет получить.
А вот и берег. Никогда еще ребята Гоккета не работали с веслами столь вдохновенно и лодки не неслись к намеченной цели столь стремительно. Не удивительно, что расстояние, отделяющее место, где стоял на якоре «Пастор» и берег, было преодолено на удивление быстро, и вскоре отчаянные искатели сокровищ продвигались вглубь острова пешим ходом. И хотя на их пути встречалось и кустарники, и валуны, и иные препятствия, при наличии которых просто необходимо внимательно смотреть себе под ноги, однако путники вместо этого чаще смотрели далеко вперед, туда, где по их предположению, должно находится вожделенное «золотое» место. Все знали, что валун, под которым спрятан вход в пещеру с сокровищами, находится на полпути между единственной вершиной острова, хотя называть эту невысокую возвышенность вершиной было большим преувеличением, и ее подножьем, поэтому все и устремляли свои взгляды дружно в одно место. Именно к нему-то и сами несли ноги кладоискателей, у которых тем больше начинали гореть от алчности глаза, чем ближе они подбирались к обусловленной местности.
Все были явно в приподнятом настроении, громко переговаривались между собой, еще громче смеялись и все наперебой друг перед дружкой мечтательно размышляли, как и на что каждый из них потратит свою долю сокровищ. Все настолько прониклись общей эйфорией, что даже сам капитан, забыв о субординации, словно дитя малое, шутил и смеялся вместе со всеми.
Едва ли не инородным телом смотрелся во всей этой шумной и веселой компании отец Бенедикт, молчаливый и угрюмый, покорно следовавший за одним из пиратов, к которому он был привязан прочной веревкой. Билл Худ, который шел в «сцепке» с испанцем, только лишь поначалу оглядывался назад, чтобы посмотреть, как там пленник: топает следом или нет. Но потом, решив, что никуда он, родимый, не денется, только и делал, что поспевал следом за своими, спешившими к сокровищам, друзьями, почти не оглядываясь назад. Веревка, связывающая Билла с испанцем, то натягивалась, то ослаблялась, что успокаивало моряка и свидетельствовало ему о том, пленник никуда не делся, а имеется, так сказать, в наличии. Что творилось в это время в душе того бедолаги, никого, разумеется, не волновало.
Путь к месту, где, по предположениям кладоискателей, должен находится примечательный плоский валун, был недолог, поэтому вскогре конечная цель была достигнута. Однако это не свидетельствовало о том, что нужный валун тут же предстал пред ясны очи пиратов, всем своим видом говоря: «Вот он я! Приподнимайте меня, берите золото!» Всевозможных валунов поблизости было немало, но плоского и огромного, на который нужно взойти не менее двадцати человек, чтобы он перевалился на второй бок, не было видно и близко!
Впрочем, в этом не было ничего удивительного: отец Родригес, говоря о камне, только лишь сказал, что тот находится на пол пути от подножья самой высокой вершины на острове, к ее макушке, не уточняя, при этом, на какой именно стороне склона он находится. Ведь полпути могут быть и на южной стороне склона, и на северной. То же самое относится и к западной, и к восточной сторонам склона. Расстояние между этими противоположными точками пусть и не огромное, в силу того, что и сам остров совсем крошечный, и саму гору высокой назвать сложно, но и не такое уж малое, как казалось нетерпеливым кладоискателям.
По большому счету трагедии еще никакой не произошло: стоит золотоискателям обойти вокруг вершины, следуя по воображаемой линии, разделяющим гору на две половинки, (имеется в виду горизонтальное деление: верх и низ), и искомый валун рано или поздно будет найден. Но ведь это займет так до обидно много времени! А изнывающим от нетерпения будущим богачам уже сейчас хотелось поскорее прикоснуться к золотишку!
- А я ведь вам говорил, что святоша нам еще может пригодиться! – Неизвестно чего больше было сейчас в триумфальной интонации голоса капитана: простого веселья и предвкушения будущего «золотого» пиршества, или намека своим подчиненным, мол, смотрите, какой я предусмотрительный! Если бы вы тогда на «Пасторе» расправились с испанцем, теперь бы у некого было сейчас выяснить интересующий нас вопрос. – Сейчас он нам и поведает, в какую нам сторону следует идти, чтобы не опоздать на свидание с «золотоносным» валуном.
С видом человека, перед которым непременно должны открываться все двери и каждый из смертных должен застывать в поклоне при одном только его виде, Гоккет подошел к пленнику и что-то спросил его по-испански. Результат был таковым, словно предводитель пиратов обращался не к человеку из плоти и крови, а к одному из множества разбросанных вокруг валунов. Лицо испанца являло собой не лицо, а нечто, отдаленно напоминающее каменную статую, где, как вы понимаете, хотя и имелись уста, щеки, брови и лоб, но они были выбиты из холодного и бесчувственного камня, не способного на проявление каких-либо эмоций.
Понимая, что происходит, пираты начали украдкой между собой перешептываться, а беснующийся от оскорбленного самолюбия Гоккет буквально взревел, словно криком хотел обескуражить пленника, заставить его повиноваться. Результат оставался все тем же. Еще минуту назад Генри гордился перед своими подчиненными тем, что оказался таким предусмотрительным, и сохранив испанцу жизнь облегчит теперь поиски сокровищ. Сейчас же, унизительно проигнорированный пленником, чувствовал себя оплеванным и раздавленным. Пытаясь достойно для себя выйти из сложившейся ситуации, и понимая, что криком и брюзжанием слюной ничего не добьется, капитан вдруг резко сменил тактику. На его лице хотя еще и властвовала злоба, но он все же снабдил ее еще и маской холодного равнодушия, процедив, при этом, сквозь зубы:
- Ну что же… Бог свидетель: я хотел помочь этой заблудшей овечке. Он помог бы нам, мы… Мы бы тоже учли бы, возможно, то, что он пытался нам помочь. А так… Коль он не хочет этого делать, то и нужда в нем, собственно говоря, отпала. Теперь ничего не мешает нам отправить его туда, куда он давеча отправил отца Родригеса. Так что можешь, Билл, преспокойно перерезать ему глотку, а мы отправляемся в путь. Догонишь нас!
И с этими словами решительно устремился вперед, давая знак своим подчиненным, чтобы они следовали за ним. Но тут же услышал за спиной крик испанца:
- Постойте! Я передумал! Сохраните мне жизнь! Я расскажу где сокровища! Я точно укажу на место! Во-первых, вы не туда идете. Идти нужно влево: если так пойдем, то скоро будем на месте. Этим путем совсем недалеко!
Поскольку говорил пленник по-испански, все, не понимая о чем было сказано, взглянули на капитана. Тот позволил себе растянуть губы в самодовольной ухмылке:
- Ага! Задрожали поджилки, когда жареным-то запахло?! Что, не хочется умирать, когда золотишко совсем рядом, под боком? – Некоторое время ликующий победитель сверху вниз смотрел на побежденного, (именно так казалось Гоккету), а потом вальяжно протянул. – Ладно! Знай мою щедрость! Дарую тебе жизнь! Только быстрее веди нас к тайнику!
Пираты настолько сгорали от нетерпения приблизить желанный миг, что сознание каждого ни воспринимало ни малейшей потери времени. Голову каждого из них сверлила одна мысль: вперед! Впрочем, нет! Была и вторая мысль и третья. Только означала она все то же: вперед, и только вперед, к заветному богатству! Потому-то и не стал никто долго разговоры в испанцем разговаривать. Все сразу же двинулись в указанном им направлении.
Путники всегда занимают себя разговорами, а тут сама обстановка способствовала тому, чтобы рот у героев нашего повествования, в буквальном смысле слова, не закрывался. Да и как уж тут, скажите на милость, молчать, когда масса положительных эмоций и предвкушение скорой феерии, жаждала выхода?! Всем так хотелось выговориться, поделится с другими тем, на что они потратят горы золота, которые сейчас буквально посыплются им на головы! Среди огромной массы народу практически не было тех, кто хотел слушать: все хотели говорить!
Что уж тут удивляться тому, что в такой всеобщей атмосфере расслабленности никто не обращал внимания на испанца, который приник, и вел себя так, словно его здесь как бы и не было. Нетрудно догадаться, что хитрый испанец с наибольшей пользой для себя использовал это обстоятельство. Мы можем только представить, каким было изумление англичан, когда они вдруг заметили, что… пленник исчез!!!
Это было настолько невероятно, что поначалу оторопелые от неожиданности пираты не могли поверить в реальность происходящего. Ладно испанец вырвался бы, бросился наутек, за ним бросились бы в погоню, или послали вдогонку пулю. А то ведь исчез так тихо, что словно сквозь землю провалился!
- Да вы посмотрите! – Худ, удрученный тем, что не справился с заданием и не доглядел за пленником, осмотрел обрывок веревки и показал его капитану. – Да он, бестия, ее перегрыз! Глядите! Он зубами перегрыз веревку! Вот сволочь!
Тут же все сообразили, что буквально только что проходили густоватую рощицу, попавшуюся на их пути. Нетрудно догадаться, что более подходящего места, для того, чтобы юркнуть в кусты, беглецу вряд ли можно было найти.
Горе-поводырь получил взбучку от капитана, что прошляпил своего подшефного, но ничего уже нельзя было изменить. Правда, пираты поначалу бросились в рощу, послали в гущу зарослей несколько пуль, в надежде, что шальная пуля станет орудием возмездия «изменнику», но все это делалось, скорее, просто так, для очистки совести, без твердой надежды, что все это принесет какой-то результат.
В иной ситуации пираты, возможно, занялись бы более тщательными поисками. Сейчас же, подгоняемые жаждой скорого обогащения, они не желали терять время. К тому же, необходимости в этом испанце, на их взгляд, уже не было: они, благодаря отцу Родригесу, и так знали, где находятся сокровища и как их изъять из тайника. Поэтому оптимистически настроенные искатели удачи лишь вначале слегка позволили себе чертыхнутся, послать проклятия в адрес отца Бенедикта, чтобы уже через минуту пренебрежительно махнуть на него рукой и последовать дальше.
Но чем больше они шли, тем чаще вспоминали «проклятого» испанца: обещанный тем валун все никак не попадался на их пути. Видя, что они фактически уже обошли гору вокруг и совсем скоро подойдут к тому месту, от которого, собственно, и начался обход, многие разразились бранью:
- Вот пес паршивый! – Примерно таким, общим, собирательным, был образ обманувшего их испанца, в глазах негодующих «жертв» обмана. – Он, мерзавец, специально послала нас вокруг, чтобы мы как можно дольше добирались к нашему золоту.
Нетрудно догадаться, что ударение делалось не на каком-то ином слове, а именно на выражении «нашему»! Кто-то, правда, засомневался:
- Да мы уже почти обошли вокруг горы, а примечательного валуна все нет. Может, нас обманул не только этот испанец, но и тот, что обо всех этих секретах когда-то рассказал капитану? Может, никакого валуна вовсе и нет?!
Вмиг опечалившиеся пираты дружно приутихли, видя немалый резон в последних словах кого-то из своих друзей. У Гоккета и без того было удрученное состояние, а теперь ему казалось, что подчиненные стали все чаще искоса укоризненно поглядывать на своего предводителя. Ничего более болезненного для ранимого самолюбия капитана вряд ли можно было придумать. Но через мгновение все забылось, когда…
Отряд уже фактически почти подошел к тому месту, с откуда начался обход вокруг горы, как все, почти одновременно, увидели огромный плоский валун, который явно выделялся среди остальных!!! Впору было бы вновь осыпать проклятиями испанца и посетовать на то, что если бы тот не сбил их с первоначального замысла идти направо, они бы сразу же наткнулись на него и не тратили бы время на долгий и утомительный обход. Однако радость того, что все подтверждается, что существует не только валун, но, по всей видимости, и то, что находиться под ним, заставила морских бродяг вмиг забыть и о «проклятом» испанце, и обо всем ином. Золото! Впереди их ждет золото и алмазы! А все остальное – это такая чепуха, что на все иное не стоит и время тратить!
И сам вид валуна, и видимый, даже издали, просвет под одним из его краев, свидетельствовали о том, что камень действительно можно слегка наклонить на вторую сторону, а также о том, что отец Родригес не солгал, а таки действительно говорил правду. С дикими воплями и радостными выкриками, что, впрочем, означало одно и тоже: выражение своих бурных эмоций, пираты вмиг взобрались на валун, и стразу же, все вместе, дружно бросились на вторую, слегка зависшую над землей, сторону. Мы с вами можем только представить, какой эмоциональный вскрик, одновременно вырвавшийся с множества охрипших, трижды проспиртованных ромом глоток, и сотряс окрестности в тот миг, когда пираты почувствовали, когда валун слегка качнулся под их ногами, и завалился на другой бок!
Впрочем, выражение «завалился на второй бок», это, наверное, слишком громко сказано. На самом деле гигантский валун лишь слегка качнулся на другую сторону, и почти сразу же уперся в грунт. Под вторым краем валуна, ранее прилегавшем к земле, образовался небольшой просвет. В эту-то щель, оставшиеся внизу двое пиратов и подсунули камни, отныне взявшие на себя роль неких упоров, не дававших валуну снова лечь на свой привычный бок.
Услышав оговоренный окрик этой двоицы, свидетельствующий о том, что все готово, остальная масса, до сего момента исполнявшая роль балласта, мигом устремилась вниз. Нетрудно догадаться, куда именно были устремлены взоры новоприбывших. Естественно все заглянули под камень: открылся ли вход в находящеюся под ним пещеру? Как учащенно забились сердца героев нашего повествования, когда они увидели лаз! Простая логика и последовательность событий подсказывали, что нужно поскорее лесть в лаз, коль уж кладоискатели так жаждут поскорее добраться к намеченной цели. Однако всех их смущало даже не то, что щель между землей и валуном была очень небольшой, и чтобы попасть в лаз нужно было пробираться к нему на карачках, а вид угрюмой исполинской массы, нависшей над их головами. Те пару камней, что дежурившая внизу двоица использовала раньше в качестве упора, казались им настолько хлипкой подстраховкой, что они могли в любой момент треснуть, раскрошиться, и сотворить мокрое пятно из того, кто в это время окажется между землей и рухнувшим на свое привычное место валуном.
Именно поэтому по указанию капитана все вскоре бросились искать крупные камни, чтобы тут же всунуть их в опасную щель и лишний раз подстраховать валун от нежелательного обрушения. Когда предпринятые меры вскоре всем показались достаточными, пираты оставили в покое камни, соорудили примитивные факелы, подожгли их, и дружно поползли к входу в лаз.
Близость конечной цели и эйфория по поводу скорого свидания с кладом, настолько затуманили разум кладоискателей, что никто из них не додумался остаться наверху, чтобы присмотреть за всем вокруг. Кому, скажите на милость, хотелось скучать на солнышке, когда в это время его друзья там, внизу, будут запускать пальцы в груды злата, серебра и алмазов?! Можно упрекнуть Гоккета, что он не употребил власть капитана и не приказал кому-то остаться. Может, в такую минуту он даже и не подумал об этом. А, может, и подумал, но засомневался в том, что найдутся охочие добровольно отказаться от того, чтобы стать очевидцем исторического момента.
А жаль, что он этого не сделал. Поскольку, лишь только голова последнего англичанина скрылась в лазе, из близлежащих кустов к валуну сразу же метнулся убежавший ранее от них испанец, до сего времени терпеливо наблюдавший за всем происходящим из зарослей этих кустов, и принялся упорно откатывать в сторону валуны. Те, что совсем недавно таскали сюда пираты. Работал он настолько остервенело, и с таким неистовым огнем в глазах, что вскоре почти все камни были убраны. Разумеется, кроме тех, первых двоих, которые служили не для подстраховки, а которые выдерживали на себе всю массу каменного колосса. Они был настолько сильно прижаты к земле огромной тяжестью валуна, что одному отцу Бенедикту убрать их, разумеется, было невозможно.
Хитрый испанец пошел по совершенно иному пути. Он вновь метнулся в кусты, чтобы тут же появится снова, но уже с несколькими небольшими мешочками пороха в руках. В каком непромокаемом тайнике хранили все это предусмотрительные святые отцы, для нас остается загадкой, но то, что, сделав в свое время такую «заначку», они поступили весьма дальновидно, не подлежит никакому сомнению.
Вскоре все эти мешочки были тщательно подложены под оба камня, поддерживающие валун. Застыв на некоторое время, и придирчиво оценивая сделанную работу, отец Бенедикт, видимо, решил, что для успешного воплощения им задуманного, такого количества пороха недостаточно, вновь метнулся в кусты за новой партией мешочков. Только на этот раз помимо привычного груза под мышкой они держал еще и пистолет.
Через некоторое время поклажа святого отца заняла место рядом со своими сородичами из предыдущей партии, правда не вся. Часть мешочков была разорвана, а из пороха посыпаны две дорожки, ведущие от каждого валуна к одной общей точке, которая и стала исходной точкой своеобразного бифордового шнура. Несколько щелчков незаряженным пистолетом, несколько искр из кремневого механизма оружия, одна из которых оказалась именно той, что возродила пламя, и через мгновение веселые языки пламени весело запрыгали по обеим пороховым дорожкам, стремительно приближаясь к намеченной отцом Бенедиктом цели. Сам испанец, видя это, проворно метнулся в сторону, и залег в заранее облюбованном углублении, плотно прижавшись к земле.
Два взрыва прозвучали практически одновременно: смекалистый испанец точно все рассчитал. Каменный колос от эдакой встряски лишь слегка качнулся и, лишенный опоры, (нетрудно догадаться, что взрыв разметал оба камня, поддерживающие валун), лег на свое привычное место.
Когда пыль улеглась, отец Бенедикт поднялся со своего укрытия, и с торжествующим видом подошел к месту основных событий. Он хотя и видел, что между валуном и землей все еще продолжала оставаться какая-то щель, (видимо, какие-то осколки разрушившихся камней все еще продолжали исполнять роль упора, на этот раз совершенно никчемного), но она была настолько ничтожной, что пролезть через нее было совершенно невозможно. Тот факт, что англичане оказались в западне, неимоверно радовал святошу. Ведь он, как никто другой, понимал, что выбраться им с оттуда будет невозможно. Если бы земля, на которой лежал валун, была рыхлой, то пленники вполне могли бы прорыть какой-нибудь лаз или обыкновенный подкоп, чтобы выбраться с передряги. Но весь драматизм ситуации для них состоял в том, что валун лежал не на почве, а на скальной породе, столь же прочной, как и сам валун. Стало быть, мышеловка была захлопнута надежно.
Испанец с торжествующим видом уселся недалеко от валуна, ожидая дальнейшего развития события. Что будет дальше – это он представлял себе прекрасно. Все так и вышло. Через некоторое время из-под камня послышались отчаянные вопли и проклятия англичан. Услышав взрыв, они, побросав все свои дела в глубине пещеры, сразу же бросились назад, к выходу, но…
- Ну что, наелись нашего золота? – Отец Бенедикт понимал, что кроме капитана, владеющего испанским, никто из англичан не понимает смысл его слов, но натерпевшемуся в их плену бывшему узнику очень хотелось поиздеваться над своими врагами. – Говорил же я, что золото нашего ордена станет у вас поперек горла! Вот и получайте!
Только сейчас пираты, ошарашенные взрывом, и не понявшие поначалу что произошло, сообразили, кто и что стали причиной их незавидного положения, и снова разразились бурей проклятий. Только теперь уже не в адрес кого-то или чего-то незримого, а в адрес вполне конкретного и очень им ненавистного виновника всех их бед. Гоккет даже выхватил из-за пояса пистолет, с трудом просунул в щель руку, и выстрелил в испанца. Пролетевшая рядом с тем пуля недвусмысленно показала ему, столь опрометчиво он поступил, не удалившись от опасного места на достаточное расстояние. Со словами: «Так умрите же собачьей смертью, английские собаки!» он проворно удалился.
Причиной этому было не только желание обезопасить себя от пуль. Понимая, что свою миссию здесь, возле валуна, он уже выполнил, отец Бенедикт поспешил туда, где его присутствие было более необходимым. Вскоре, спустившись к бухте, он занял удобный наблюдательный пункт в прибрежных зарослях кустарника, то и дело поглядывая на то, что происходило на палубе «Пастора».
Небольшая горстка пиратов, оставленная Гоккетом для присмотра за судном, поначалу собралась у борта, с любопытством поглядывая в сторону острова. Естественно, что взрыв взволновал их, и они пытались понять, что же случилось. Однако, видя, что все спокойно, видимо, решили, что это действия их друзей, желавших взорвать какое-то препятствие, возникшее на их пути, стали причиной этого шума. Постояв еще некоторое время у борта, пираты вновь занялись каждый своим делом, ожидая, что скоро их друзья вернуться, причем, далеко не с пустыми руками.
Вскоре наступил вечер, а за ним и ночь. Отец Бенедикт нисколько не сомневался, что оставшиеся на судне пираты теперь уже уверены, что с их товарищами что-то произошло, и что всему виной мог быть тот, прозвучавший днем, взрыв. Не сомневался он и в том, что утром, находящиеся на судне англичане непременно направятся к берегу, чтобы выяснить, что там накануне произошло, и, если нужно, помочь своим друзьям. Знал он и то, как должен поступить дальше.
Когда наступила глубокая ночь, испанец покинул свое укрытие, вошел в воду, и тихо, стараясь не делать громких всплесков, поплыл к судну. Добравшись до него, он столь же бесшумно, хотя и с трудом, взобрался по якорному канату на палубу, нашел там себе укромное место и надолго притаился там.
Утром, лишь только заалел рассвет, пираты спустили лодку и направились к берегу. Отец Бенедикт со своего укрытия видел, что на судне остался один-единственный охранник! Нетрудно предположить, что для сверх хладнокровного и расчетливого мстителя не оставляло особого труда выбрать удобный момент, подкрасться к своему врагу сзади, и нанести ему смертельный удар. Понимая, что теперь уже никто и ничто не мешают ему завершить задуманное, испанец пробрался в трюм, свалил посредине его все, что хорошо горело, и… поджег все это!
Как и в свое время в случае с событиями возле валуна, так и теперь, посчитав свою миссию и тут завершенной до конца, святой отец вновь погрузил свое бренно тело в воду и поплыл к берегу. Видя, что возле лодок, находящихся на берегу, (тех, на которых прибыла на остров основная масса кладоискателей и та, на которой утром остальные пираты отправились на помощь своим товарищам), никого нет, испанец поплыл прямо к ним. Нетрудно догадаться, каковыми были действия на удивление одержимого мстителя, когда он вышел на берег. Святой отец находил камни помассивней, поднимал их повыше над головой, настолько позволяли силы и вес камня, и обрушивал их на днища лодок. Лес, с которого они были сооружены, был крепок, поэтому у злоумышленника поначалу ничего не получалось. Лишь многократные удары в одно и то же место разрушали твердынь постройки лодки.
Увлекшись своим занятием, мститель не заметил, как пролетело время. А его было вполне достаточно спасателям, (остров-то, повторимся, был совершенно крошечный), чтобы найти валун, услышать вопли попавших в беду своих товарищей, а в обильной смеси проклятий и ругательств, посылаемых на голову испанца, уловить смысл того, что здесь накануне произошло. В отчаянии были все, и те, кто находился в западне, понимая, что прибывшие им на выручку друзья, по большому счету, ничем не смогут им помочь, и те, кто, видя беду своих друзей, сами осознавали, что и они отныне находятся в непростой ситуации.
- Дым! – Вдруг раздался крик кого-то из пиратов, находящихся у валуна. – Смотрите: со стороны бухты, где стоит наш «Пастор», виден дым!
Недоброе предчувствие заставило всех на минуту умолкнуть.
- Взберитесь на валун! – Послышалась подсказка капитана. – Когда мы вчера были на валуне, я заметил, что с него видна не только бухта, но и корабль. Взгляните: не он ли горит!
Двое пиратов сразу же бросились исполнять приказ командира, и когда через некоторое время сверху послышался отчаянный вопль: «Пастор» горит!», вскрик боли и возмущения дружно вырвался из уст и тех, кто был в западне, и тех, кто находился наверху.
- Слушайте меня внимательно! – Закричал сквозь щель Гоккет. – Сейчас все зависит от вас. Мы, увы, ничего не можем сделать, а вы… Испанский собака! Это он, мерзавец, он все натворил! Спасайте судно, спасайте лодки, спасите все, что поможет вам выбраться из этого проклятого острова, и вернутся сюда уже с помощниками. Сами вы не сможете сдвинуть валун с места! И непременно держитесь вместе! По одиночке он вас всех перебьет! Остерегайтесь этого одержимого своей верой святошу! Осматривайтесь вокруг по пути к берегу – он может напасть из засады! Это сущий дьявол: один, а столько всего натворил! Все! Бегите к берегу! Спасайте судно! Отправляйтесь за помощью! Да быстрее возвращайтесь, а то мы здесь подохнем от голода!
- Будет исполнено, капитан! – Только и успели бросить в ответ те, и помчались к бухте.
Заметив у лодок хозяйничавшего там испанца, тот, кто шел первым из англичан, сразу же выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в злоумышленника. В следующую же минуту пират пожалел, что погорячился: нужно было подойти ближе и выстрелить наверняка. А так испанцу вновь повезло: пуля снова, как и в случае возле валуна, просвистела мимо. Он тут же бросил поднявший над собой камень, и с поразительной проворностью бросился в близлежащие заросли. Кто-то из пиратов вновь выстрелил, на это раз наугад, прямо в кусты, но, судя по удаляющемуся шуму, пуля не достигла цели.
Можно было бы броситься в погоню, однако, видя, что над судном поднимаются все более густые клубы дыма, и, понимая, что в первую очередь нужно спасать его, бросились в одну из нетронутых испанцем лодок, дружно налегли на весла и помчались к судну. Как только лодка удалилась на достаточное расстояние, из зарослей снова появился отец Бенедикт, поднял с земли брошенный недавно камень и вновь продолжил свое разрушительное занятие…
С лодки пираты видели все это, скрипели от злости зубами, сыпали в адрес злоумышленника проклятия, но… продолжали грести. Спасение судна было сейчас для них главной целью.
Еще некоторое время святой отец продолжал раз за разом обрушивать камень на днище очередной своей лодки-жертвы, как вдруг резко остановился и взглянул в сторону корабля. Видимо его осенила новая идея. Англичане сейчас будут всецело увлечены тушением пожара, что, по мнению поджигателя, виделось абсолютно бесперспективным и безнадежным делом, и не будут обращать внимание на поверхность воды. Это и должно помочь ему незаметно подплыть к судну и совершить задуманное.
Который раз, поражая нас своей активностью, испанец вошел в воду и поплыл к кораблю. Пираты действительно были увлечены своим делом, потому настырный вредитель, оставаясь незамеченным, подплыл к якорным канатом, достал из-за пояса нож, взятый накануне из знакомого уже нам тайника, обрезал их, отвязал лодку, на которой англичане прибыли на тушение пожара, взялся за весла и преспокойно поплыл назад к берегу!!!
Нам остается только поражаться тому, каким удивительным человеком был отец Бенедикт и настолько точно он все рассчитывал! Действительно, зачем жить на острове в соседстве с оставшейся горсткой пиратов, опасаясь их пули. Не лучше ли отправить их туда, где они не смогут спастись с погибающего судна. То, что судно выгорит дотла и рано или поздно утонет, в этом мститель нисколько не сомневался. Как и в том, что англичанам негде будет спрятаться от огненной стихии посреди безбрежного океана. Как не сомневался и в том, что именно туда, прочь от берега, погонит его ветер, направление которого испанец давно рассчитал!
Вернувшись на берег, дьявольский мститель не стал опять крушить лодки, понимая, что отныне все это теперь теряет свой смысл. Он сел прямо на песок, прислонился спиной к дереву, и долго провожал взглядом уносимый ветром вдаль агонизирующий парусник, который, пусть и не скоро, но все же скрылся за горизонтом, махнув своему губителю на прощание облачком черного дыма над горизонтом…
На этом в своем роде гениальному мстителю можно было бы и успокоится, однако, всю накопившуюся в нем злость он решил выплеснуть на оставшихся в западне пиратах. После удачной охоты он садился на безопасном расстоянии от валуна, жарил на костре мясо, которое с каждым новым оборотом вертела, на котором оно находилась, извергало на всю округу все новые и новые ароматы, которые, вне всякого сомнения, доходили и до изголодавшихся узников. Каких это душевных и физических мук оно им доставляло, мы можем только догадываться. После приготовления пищи экзекутор садился на видном месте и с аппетитом уплетал яства, понимая, что у его врагов в это время, что называется, слюнки текут от зависти и от голода.
Но и этого было не достаточно неугомонному мстителю. Часть пищи он, пытаясь делать это осторожно, чтобы не подставить себя под пулю, улаживал прямо перед валуном, возле самой щели, чтобы узники могли не только ощущать запах жареного мяса, но и видеть его. Золотистая корка, образовавшаяся при жарке на румяных боках кусков мяса, просто сводила с ума изнывающих от голода узников. Отец Бенедикт садился в сторонке, вне зоны досягаемости пуль, прислонялся спиной к валуну, и принимался громко рассуждать:
- Ну, что, насытились нашим золотом? Наших сокровищ, говорите, захотели? Чего же вы теперь припали все так дружно к щели? Чего же не сидите возле золота, не любуетесь им, не набиваете алмазами карманы? Теперь оно вам уже и не нужно, ведь так? Сейчас бы вы согласны были отдать все эти горы драгоценностей за кусок ароматного жареного свиного окорока, что лежит перед вами! Ведь так?!
В ответ только брань из уст почти озверевших узников.
- Ну-у-у, это вы напрасно. Хоть перед смертью-то постарались бы совершить благое дело, да попросили бы у меня прощения, за то, как вы в свое время повелись со мной и за то, что посмели позариться на сокровища нашего ордена. Помочь вам уже все равно никто не сможет: я ведь рассказывал уже вам, как я поступил и с вашим кораблем, и с теми глупцами, что на нем были. А ведь у вас, несмышленыши, был шанс спастись. Нужно было не посылать ваших друзей на спасение все равно обреченного судна, а… Судя по подслушанному мною на берегу разговору, когда они садились в лодки, ты, капитан, посылал их за помощью, считая, что сами они ничем не смогут вам помочь. А ведь выход из ситуации был и остается! Притом, довольно простой! Как ты думаешь, капитан, что нужно было сделать вашим друзьям, чтобы они выручили вас всех из западни?
Лишь очередная порция проклятий в адрес испанца донеслась из-под валуна. Правда, для себя отец Бенедикт отметил, что в этом хоре голосов он не слышит голоса Гоккета. Стало быть, тот, понимая все ему сказанное, задумался над произнесенными словами.
Видя, что никто никак не отреагировал не его обращение, но в то же время и, понимая, что Гоккет слышит его и, скорее всего, внимательно запоминает все сказанное, оратор продолжил:
- Да и от голода вам не обязательно было помирать. Ваши друзья вполне могли бы подавать вам в щель съестные припасы, и те, что находились на корабле, и те, которые вполне можно было добыть и здесь. Разве я не прав?
Вразумительного ответа на это не последовало, но это не помешало мстителю продолжить свою словесную экзекуцию:
- Но это не главное. Ваши друзья, повторюсь, вполне могли сами выручить вас из беды. Даже я один могу это сделать! Поломайте голову над этой задачкой, голубы, и… умирайте. Тихо, по одному, в страшных муках и конвульсиях. Смерть от голода, в то время, когда вокруг тебя горы золота, это, действительно, ужасно! Я помню, капитан, как корчил ты из себя Всемогущего Господа, в то время, когда я был подневольным тебе человеком, а ты был действительно хозяином положения. Вот мы и поменялись местами! Умрите с миром! Хотя какой здесь, к дьяволу, мир?! Вы были собаками, жили как собаки, и теперь вот умрете собачей смертью!
Отец Бенедикт поднялся, чтобы уходить, но тут услышал голос капитана:
- Послушайте, святой отец! – Гоккет с трудом овладевал собой, чтобы не разразиться бранью, и с еще большим трудом пытался говорить спокойным, даже заискивающим тоном. – Зачем вы все это делаете? Я, право слово, совершенно не понимаю, как это вы в одиночку сможете сдвинуть с места такую глыбу, но если вы действительно говорите правду и можете вызволить нас из западни, то сделайте это! Сколько здесь сокровищ! Мы честно поделим все это между собой!
Презрительный смех испанца Гоккет растолковал по-своему:
- Ежели вы в чем сомневаетесь, то я могу дать честное слово, что вы получите большую часть, чем все остальные!
Еще более неудержимый смех испанца Гоккет вновь растолковал именно так, как он все это понимал:
- Хорошо, святой отец! Вы получите половину! А все остальное – всем нам! Согласны?
Смех внезапно оборвался и в голосе испанца послышались укоризненные, даже сочувствующие нотки:
- Вот что значит жить по волчьим, собачим законам: ты даже в минуту смерти, капитан, мыслишь по принципу, по которому прожил всю жизнь. Тебе, глупцу, и невдомек, что в мире могут жить люди, которые руководствуются совершенно иными критериями. Ими движет Вера, чувство долга, для них понятие «совесть» и «данное слово» не пустой звук. Впрочем, к чему я это? Зачем попусту тратить время?! Разве ты сможешь это понять? Да никогда! – И, сделав несколько шагов, добавил. – Ты лучше посмотри, капитан, сколько вокруг камней валяется, Хороших, увесистых! Это я вспомнил о задачке с вашим спасением. Все! Умирайте, собаки! Больше я к вам не подойду! Жизнь Робинзона меня вполне устроит. Я останусь здесь в роли сторожа сокровищ нашего ордена. Я стану карающим мечом для всех, кто впредь надумает позарится на святая святых наших братьев!
- Так ведь их всех уже нет в живых, глупец! – Не выдержал Гоккет. – Для кого ты все это будешь беречь, безумец?!
- Знаю для кого! Тебе этого не понять! Твой удел: быть съеденным твоими же подчиненными. Вспомнишь мои слова: если вы начнете жрать друг дружку, то первым они сожрут тебя!
Слова святого отца оказались пророческими. Судя по истошным воплям, доносившимся из под валуна, когда испанец приходил сюда спустя несколько дней и недель, свидетельствовали о том, что там действительно твориться что-то невообразимое. Видимо кто-то из более отчаянных пиратов действительно пытался оттянуть свой неизбежный конец, не понимая, что все они непременно уйдут из жизни, с той лишь разницей, что кто-то это сделает раньше, кто-то позже. Полная тишина и стойкий трупный запах, доносившиеся из-под валуна во время следующих визитов испанца к этому месту, красноречиво свидетельствовали о том, что так оно все в итоге и произошло…

3.

- Только смотрите по сторонам: вдруг этот одержимый святоша нападет из засады – это вполне может случится. Он сущий дьявол! Что он тогда с нами вытворял – это просто невероятно! Практически один он справился со всеми нами и с кораблем!
Отец Бенедикт, прячась невдалеке в зарослях кустарника, не сводил с новоприбывших глаз. Он отказывался верить происходящему! По всем мыслимым и немыслимым законам природы «Пастор» давно должен был пойти ко дну, вместе с находившимися на нем последними свидетелями событий вокруг сокровищ ордена. С теми, кому известна была и тайна острова, и тайна сокровищ. Испанец был уверен, что отныне ни одна живая душа в мире не знает о существовании тайника и клада и вдруг…
Высадившихся на берег с прибывшего корабля англичан было достаточно много, чтобы в одиночку противостоять им. Святому отцу ничего не оставалось делать, как не вмешиваться пока в ход событий и со стороны наблюдать за всем. Хотя, впрочем, ничего для себя нового он увидеть не ожидал. События стали разворачиваться по вполне прогнозируемому сценарию. Дорога к валуну, дружный подъем на него почти всех новоприбывших, незначительное опрокидывание каменного колосса на другой бок, открывшийся вход в лаз…
Задыхаясь от зловония и сыпля проклятия неизвестно кому, кладоискатели вытащили на свет божий останки своих менее удачливых предшественников, уложили их подальше от валуна, подождали пока пещера немного проветриться и устремились вниз, за сокровищами. Понятно, что чувство нетерпения не позволило им ждать настолько долго, чтобы запах выветрился полностью. Впрочем, вряд ли он мог выветриться полностью даже за большое количество времени. Но разве можно заставить себя ждать даже лишнюю минуту, не говоря уже о часах и днях, если впереди их ждет такое вожделенное золотишко!
Вскоре задыхающиеся от зловония авантюристы скрылись в проеме лаза, однако, теперь уже не все. Небольшая группа осталась наверху, тщательно осматривая подступы к месту событий и держа наготове оружие. Отцу Бенедикту было совершенно понятно, что на этот раз ему не удастся проделать свой предыдущий трюк. Да он, собственно, и не надеялся на это, понимая, что наученные горьким опытом, англичане не позволят ему повторить его вторично. Нужно было придумать что-то новое, более действенное. Но что?! Пока ничего такого особенного, что могло бы решить проблему, на ум святому отцу никак не приходило.
Тем временем из-под валуна начали выбираться кладоискатели. Их возбужденные голоса гремели на всю округу! Еще бы: такая добыча! Даже в самых смелых своих мечтах они не ожидали увидеть и десятую, даже сотую долю того богатства, которое они только что увидели! Не могло быть и речи о том, чтобы забрать с собой сразу все добро. Поэтому они сейчас взяли с собой то, что могли унести, и отправились с этим добром на корабль, чтобы в следующий раз взять с собой и больше людей, и больше всевозможных емкостей, в которые можно было бы набрать побольше золотишка. Садясь в поджидающие их на берегу лодки и направляясь к стоявшему на якоре судну, каждый из ликующих золотоискателей был уверен, что расставание с золотоносным источником будет недолгим: они только выгрузят нынешнюю поклажу и сразу же отправятся за новой.
Правда, всех сильно смущало стремительно потемневшее небо: видимо надвигался ураган. Но даже если и так, думалось ликующим в душе баловням судьбы, то они уж как-то переждут непогоду и, когда она закончится, снова «ринутся в бой». Оставшиеся на палубе матросы ставали на корточки и вытягивали шеи, чтобы заглянуть в лодки и издалека увидеть, с чем же пожаловали их друзья. Те, видя это, доставали наиболее увесистые изделия из золота, поднимали их над головой и кричали:
- Вот что там есть! Нас не обманули: там действительно столько сокровищ, что просто уму не постижимо! Святые отцы в свое время на славу постарались: скоро каждый из нас станет богаче короля!
Взрыв ликования раздался над палубой. В тот же момент раздался другой взрыв: ослепительно блеснула молния, а за ней прогремел гром. Он был такой силы, что, казалось, оглушил всех. В следующее мгновение порыв ветра, мощный, потрясающе резкий и стремительный, сотряс и лодки, и даже исполинский корпус огромного судна. А спустя еще одно мгновение случилось то, что и порывом ветра, в привычном понимании, невозможно было назвать. Ветер, что называется, завывал, терзая и все сокрушая на своем пути. Внезапно налетевший ураган поражал видавших виды мореходов не только той потрясающей внезапностью и быстротой, с которой он налетел, но и своей сверх неистовой силой. Вмиг укрывшие поверхность океана исполинские волны не только перевернули и сразу же потопили лодки, но и с необыкновенной легкостью порвали якорные канаты на корабле. Его столь же стремительно начало уносить в открытый океан.
Отчаянные вопли тех, кто был в лодках и минуту назад еще ликовал, поднимая над головой свои трофеи, скоро умолкли в пенящихся водах бухты: неистовая стихия пополнила свой бесконечный список новыми жертвами…
Отец Бенедикт, стоя на берегу, и укрываясь от сбивающего его с ног ветра за стволом огромного дерева, не клял в это время небо, как англичане, а благодарил его. Он был уверен, что все, происходящее вокруг, это некое знамение, ниспосланное свыше. Он был уверен, что это Пресвятая Дева Мария услышала его молитвы и наказала позарившихся на сокровища его ордена чужестранцев. Если первый раз отец Бенедикт уберег от осквернения и полного разорения их святыню благодаря личной смекалке и упорству, то теперь ему на помощь пришли Небо, Вера, Пресвятая Дева Мария и все иное, чему и кому так верил и чему и кому так поклонялся набожный отец Бенедикт.
По опыту он знал: чем внезапней налетает буря, тем стремительней она и исчезает. Как теперь ему не хотелось, чтобы этот закон природы подтвердился именно в данном случае. Чем быстрее уляжется ураган, тем больше шансов у английского корабля получить меньше повреждений, а, следовательно, и быстрее возвратится назад, чего так не хотелось испанцу. И наоборот: чем больше будет бесноваться океан, тем сильнее он потреплет посудину, тем больше разрушений ей причинит, тем больше англичанам понадобится времени для «зализывания ран», тем большим будет их отсутствие на острове. А за это время отец Бенедикт что-то придумает, чтобы алчные чужестранцы не добрались до оставшейся части сокровищ.
То ли молитвы святого отца были настолько усердными, что они дошли до слуха тех, кому они предназначались, то ли неистовство урагана, подчинявшегося не силам молитв, а законам природы, но случилось именно то, что так хотелось святоше: непогода длилась довольно долго. Может быть и не настолько, как этого бы ему хотелось, но вполне достаточно для того, чтобы долго не дать опомнится алчным чужестранцам от полученной трепки.
Буря, хотя и слегка утихла, но еще продолжалась, а хранитель сокровищ ордена, как он себя назвал, уже устремился к валуну, чтобы сообразить: что же предпринять, чтобы оградить все это добро от покушавшихся на него англичан. То, что они рано или поздно вернутся, в этом для него не было никакого сомнения. Может быть, за это время они сумеют еще кому-то проболтаться о тайне клада, и вскоре веренице желающих поживится за чужой счет, не будет конца. Нет! Нужно спрятать клад раз и навсегда! Так, чтобы потом никто и никогда не смог уже к нему добраться!
В этот момент Отец Бенедикт вспомнил недобрым словом отца Родригеса. Господи! Как гениально все было задумано! Каким надежным виделся всем тайник под валуном! И нужно же было этому пустомеле обо всем рассказать, да еще кому: главным своим врагам – англичанам! После всего случившегося сверх надежный тайник, каким он виделся раньше отцу Бенедикту, уже таковым не выглядел. Так куда же спрятать сокровища?!
Этот вопрос все больше и больше донимал святого отца. Проще всего, конечно же, было вырыть на острове яму поглубже, да и закопать в ней все добро. Однако понимал испанец и то, что прибывшие англичане, не найдя в тайнике того, чего ожидали увидеть, перероют, в буквальном смысле слова, весь остров в поисках золота. А, учитывая то, что остров совсем крошечный, то они, скорее всего, рано или поздно найдут искомое. Тем более, что мысль о зарытом кладе сразу же придет им в голову. А как определить место таких тайников – известно всем. В том, что на месте вырытой ямы, как ты ее не маскируй, рано или поздно просядет земля – это было совершенно понятно. Да мало ли еще какие иные приметы существуют в таких случаях!
А вот и валун. И тут, впервые за все время нынешнего пребывания на острове, отцу Бенедикту захотелось спуститься вниз, в углубление-пещеру, которое, собственно, и служило кладовой для хранения сокровищ. Взглянуть, что же там натворили непрошеные гости, много ли добра унесли с собой. С трудом преодолевая стойкий трупный запах, что еще продолжал властвовать там, испанец спустился вниз, поджег найденные в запаснике свечи, (он знал, где они находились), и осмотрелся.
Золота было так много, что, казалось, все осталось на месте, словно англичане накануне ничего с отсюда не брали! Это несказанно обрадовало испанца. Сколько они потрудились в свое время, доставляя сюда такой необычный груз, столько попотели, подготавливая этот тайник для своих сокровищ. Вот он какой, хотя и узкий, но глубокий и…
И тут отца Бенедикта осенило!

4.

Скромный сельский парнишка Денис Соляник давно для себя решил, что в своей жизни он будет руководствоваться когда-то давно услышанным им принципом: «Не Боги горшки обжигают». Понятное дело: неплохо было бы родиться единственным ребенком в семье какого-нибудь всемогущего монарха. В таком случае и напрягаться-то особо не нужно: все в тебя в жизни и так хорошо будет. Не нужно будет ломать голову над тем, как заработать на кусок хлеба, как протянуть от получки до зарплаты и т.д. Вон, к примеру, сыновья покойной ныне принцессы Дианы: не успели родиться, в жизни-то толком ничего путевого совершить не успели, а целый сном всевозможных слуг, гувернанток и прочих товарищей, бегающих за тобой сворой и когда надо вытирающие чаду нос да подтирающие ему зад, уже тут как тут! Чего, мол, детишки милые, осчастливившие мир одним только своим появлением на свет, изволите?! Какую вашу прихоть благосклонно разрешите исполнить первой?
Конечно, при таком раскладе дел можно быть уверенным, что все у тебя в жизни будет в полном порядке. Но что делать, если мать Дениса, всю свою жизнь проработавшая дояркой в колхозе, на склоне лет, после всех гениальных перестроек, и последовавших за ними оголтелых криках о незалежності и самостійності, осталась фактически нищей, мало подходящей под статус принцессы Дианы. Что делать, если невзрачного вида Денисов домишко, что стоял на окраине заброшенного среди таврийских степей села Украинское, что в Ивановском районе, Херсонской области, доведенного до состояния первобытного поселения все теми же гениальными перстройщиками да сборщиками цветных металлов, по ночам разворовывающие село, а днем отсыпающиеся после трудов праведных, да слушающие по радиоточке бравые отчеты о триумфальной поступи незалежной і самостійной, не очень-то был похож на Букингенский дворец, в котором проживали упомянутые выше Денисовы ровесники. А жить, при всем при этом, хотелось по-человечески, сыто и богато, с верой в завтрашний день. Жить с твердым осознанием того, что холодильник в доме существует не для того, чтобы разводить в нем пауков и паутину, а кошельки не для того, чтобы пылиться годами в самых дальних сусеках и полках шкафа, вспоминая многократно обруганные прессой застойные времена, когда обильное количество денежных купюр столь же приятно щекотало внутренности кошелька, как приятно наполняет внутренности изголодавшегося желудка сытная пища.
Каков же должен быть выход? Смирится с судьбой, согласится на жалкое существование, удовлетворится ролью ничтожной пылинки в многомиллионной людской массе?
Нет, и еще раз нет! Неблагородное происхождение еще ни о чем не говорит! Денис прекрасно помнил о примерах из истории, когда простолюдин, человек из толпы, добивался очень и очень многого, благодаря своему упорству и умению достигать намеченную цель. Он помнил, пусть и смутно, пример с урока все той же истории, о случае со знаменитым на весь мир Ломоносовым, который родился в бедной селянской семье, едва ли не пешком пришел в Москву, поступил учиться, и вскоре стал ярчайшим научным светилом!
Да разве только он?! Вот, к примеру, Брежнев и Горбачев. Оба родом из простых крестьянских семьей, оба родились в обычных деревушках, один на Днепропетровщине, второй на Ставрополье, а что в итоге добились?! Хотя и прошли трудный путь вверх по служебной лестнице, занимая поначалу посты поменьше, но зато потом взошли на самую вершину! На сияющую высоту: единолично возглавляли богатейшее в мире государство! Были своего рода королями и царями в своей стране, а Кремль был для них тем же, что и Букингемский дворец для упомянутых выше Денисовых ровесников с «породистой» родословной.
Дениса, правда, мало прельщала карьера политика. Ему достаточно было того, что он постоянно видел не только их занудный треп по телевизору, но и их рукопашные схватки у трибуны высшей законодательной власти страны. В эти минуты они мало похожи были на сильных мира сего. Скорее наоборот: на стаю изголодавшихся псов, готовых перегрызть друг дружке горло из-за брошенной им кости.
Правда, понимал Денис и то, что «косточка» была необычная, именуемая сладким словом «власть» и всем тем, что она приносит. Но все равно… Пример Брежнева и Горбачева, (да разве только их?! И Хрущев, и Сталин, и многие другие вполне подходили под это определение), был очень показателен. Ведь столь же значительных высот можно добиться не только в политике, а и в бизнесе, да и вообще, в жизни.
Вот именно это, последнее, больше всего и привлекало юношу с наполеоновскими планами в голове. Ведь политика, каким высоким «цабе» он не был бы, кто-то всегда может пнуть под зад с его высокого трона. И в одночасье «многоуважаемый» и «сердечно любимый нами» Иван Иванович или, к примеру, Никита Сергеевич, лишь только благодаря которому, если верить заверениям многих подхалимов, «извертевшихся на пупе» перед ним, пока он перебывал у власти, что только благодаря ему всходит солнце по утрам над небосклоном, в друг становился никем. Так, просто пылинкой, простым смертным, при встрече с которым можно просто пройти мимо, совершенно его не заметив, а не задрожать издали от одного только его вида.
Другое дело бизнесмен. Кто бы там не восседал в Кремле или Белом доме, а всевозможные нефтяные магнаты, Брынцаловы, Довгани, Биллы Грейсы и прочие, как имели деньги, так и дальше будут иметь, будут заниматься своим делом и преумножать свои богатства. Поэтому главной целью для Дениса виделись деньги. Вернее первичное скопление капитала, а дальше, руководствуясь принципом: «Деньги делают деньги», все у него пойдет как по маслу! Жизнь дается человеку лишь единожды, и проживет ее Денис то, что надо! В этом он не сомневался.
Так-то оно так, только начать-то с чего нужно? Сесть с ваксой и щеткой под углом сельского магазина и начать, как знаменитый Рокфеллер, с чистильщика обуви? Нет – это не то! Кому нужны его услуги, если грязная обувь – привычное дело в его деревушке. Он даже вспоминал, как отец рассказывал о своих «парубоцких» временах, когда многие парни, работавшие в селе скотниками, приходили на танцы прямо с работы, в обшарпанной фуфайке и в резиновых сапогах, обильно измазанных коровьим навозом…
Неопределенность в состоянии Дениса и едва не Гамлетовский вопрос: «С чего бы начать?» мучила его недолго. До того времени, пока в его руки не попала очередная заметка о счастливчике, отыскавшем золото с испанского галеона, затонувшего еще в семнадцатом веке. Вообще-то подобные сообщения, пусть и крайне редко, он слышал и раньше. То же самое можно сказать и о целой горе прочитанных в детстве книг с обилием пиратских кладов, где смачно рассказывалось о том, как они возникали, как прятались на каком-нибудь необитаемом острове. Как по миру потом начинали гулять таинственные карты с еще более загадочными и манящими к себе крестиками. О целых полчищах различных авантюристов, возжелавших разбогатеть в одночасье, и, сломя голову, бросившихся на поиски вожделенных сокровищ.
Но теперь, после долгих раздумий: с чего бы начать, и после так удачно к месту и ко времени подвернувшейся газетной заметки, Денис взглянул на все это совершенно иными глазами. А почему бы, думалось ему, не попробовать самому?! А вдруг ему повезет?! Тем более, что он чувствовал: все это не чуждо ему! Он сможет себя проявить в этом начинании! Сколько газетных вырезок сохранилось с детства, когда он, усиленно работая ножницами, вырезал все, что касалось удачливых кладоискателей. Правда, тогда, он, хотя и страстно мечтал оказаться на месте этих счастливчиков, понимал, что такого, скорее всего, никогда не случится. Ведь все это там, далеко, едва ли не в другом, сказочном мире. И в страшном сне Денису не верилось, что парнишка и заброшенного среди бескрайних степей села, сможет куда-то поехать, тем более так далеко, пробиться сквозь существовавший тогда «железный занавес» и чего-то добиться в конкуренции с богатыми зарубежными кладоискателями.
Но время изменилось. Хотя денег в карманах граждан бывшего «нерушимого» и «неделимого» стало меньше, а то и вообще не стало, зато пресловутый занавес рухнул, границы открылись и… Правда, пересекать ее, родимую, с пустыми карманами и с немалыми заплатами на заднице, честно говоря, было не очень логично, но все же. «Молодым везде у нас дорога»…
Чем бы после этого не занимался Денис, от твердо понимал: львиную часть заработанных денег он будет отлаживать на предстоящее морское путешествие. В том, что оно рано или поздно непременно состоится, он теперь уже нисколько не сомневался. Это была не просто цель всей его жизни. Это было даже нечто большее. То, что постоянно не выходило с головы, то, что не давало спокойно спать, то, что твердо сверлило сознание: «Этого нужно добиться!»
Чем только не занимался Денис за это время! В эпоху поголовных вояжей в Польшу, вместе со всеми селедкой набивался в вагоны, тащил с собой туда всякую «срань» и с утра до вечера выстаивал в торговом ряду, продавая привередливым покупателям душу и тело. Тем же приходилось заниматься и спустя десятилетие, когда Польша осталась в прошлом, зато родная «незалежна» и «самостійна» превратилась в сплошной базар. В нечто, существующее лишь только для того, чтобы с прилавков всяких торговых точек, с картонных коробок, а то и прямо с земли продавались всевозможные жвачки, «Мивины» и прочий харч. А все заводы и фабрики, работающие в полсилы, существовали лишь только блеклым фоном для главного лозунга существования потомков Тараса Бульбы: «Купи – продай!»
Занимаясь всем этим, Денис не забывал и о главном: в свободное от работы время он просиживал в библиотеках, на долгие часы «зависал» в интернете, выуживая со всевозможных источников любую информацию о затонувших галеонах времен Золотого флота, о знаменитых пиратских кладах, так до сих пор и не найденных. Вскоре Денис знал практически все, или почти все, о ладах на островах Пинос, Григан, Кокос, Оук, Мойен, Селваженш, Тристан-да-Кунья, Лог-Айленд и т.д.
Да разве только в одних островах дело? А сколько добра таится на дне морском «благодаря» утонувшим в свое время кораблям, пузатые трюмы которых были до краев наполнены золотишком. Какая удача ожидала бы счастливчика, если бы ему удалось отыскать сокровища затонувших 5 сентября 1622 года галеонов «Нуэстра Сеньора де Аточа» и «Ла Санта Маргарита». Ведь по нынешнему курсу стоимость того, что было в их трюмах, составляет 600 миллионов долларов!!! Как захотелось Денису быть на месте искателя подводных кладов американца Мэла Фишера, спустя 450 лет отыскавшего остатки этих судов!
А сколько добра было в трюмах кораблей Золотого флота, которые погибли в 1641 году у Багамских островов! Спустя два года у рифов Силвер-Бэнк утонуло сразу шестнадцать кораблей Золотого флота! Да столько их еще было, Господи! В этой книге места не хватило бы, чтобы перечислить все хранящиеся на морском дне «золотоносные» корабли. И что интересно: Дениса привлекало в этих случаях не только само вожделенное золотишко, но и сами истории, связанные конкретно с каждым случаем. Некоторые из них были настолько невероятными, окутанными массой всевозможных тайн, интриг и эпопей, что Денис порой просто с ума сходил: вот бы разгадать эту головоломку. Ведь океан подарил миру столько умопомрачительных загадок, легенд и тайн, что некоторые из них, хотя там и близко не пахнет никаким золотом, до сих пор не дают покоя увлеченным людям, желающим разгадать неразрешимую загадку. Чего только стоят одни Бермуды, с массой таинственных пропаж в его акватории кораблей, самолетов, людей и т.д. А загадка пропажи людей из судна «Мария Целеста» вообще была для Дениса чем-то из ряда вон выходящим.
Однако все эти загадки и тайны блекли по сравнению с интригой, которой была окутана тайна сокровищ загадочного святого ордена, о которых он прочел впервые в газетной заметке, а потом много раз читал об этом в книгах, журналах и иных публикациях. Здесь присутствовал весь «джентльменский набор», присущий для такого случая: баснословный, судя по свидетельствам очевидцев, размер сокровищ, удивительно романтическая история, связанная с их возникновением, безуспешность многочисленных попыток отыскать их, и аура некого проклятия, вмешательства потусторонних сил, витающая над островом. Иначе чем, если ни этим, можно объяснить неимоверную удачливость отца Бенедикта, пытающегося защитить неприкасаемость сбережений своих единоверцев от посягательства чужестранцев, ниспосланный небом ураган, прогнавших от сокровищ новых любителей легкой наживы, в ситуации, когда, казалось, уже никто и ничто не поможет святому отцу спасти сбережения от полного разорения?!
В связи с этим Денису вспомнились проклятия пирамид Тутанхомона и иных, когда все, кто осмелился осквернить святынь своим непрошеным вторжением, умирали потом неестественной смертью! Все до единого! В случае с сокровищами отца Бенедикта такого, правда, не наблюдалось, но все же незримое присутствие витавшего над островом некого духа, или ангела-хранителя сокровищ, по словам тех, кто там побывал, чувствовалось. Иначе чем можно было объяснить то, что сокровища так до сих пор не были найдены?! И это при том, что островок-то был совсем крошечный и целые полчища кладоискателей успели за это время перерыть его вдоль и поперек. Они не только заглянули под каждый кустик и под каждый камушек, а, понимая, что святоша, скорее всего, зарыл золото в землю, не просто изрыли все, что поддавалось натиску лопаты, а и рыли необычайно глубокие ямы. Рыли, понимая, что фанатически преданный своей вере и своим идеалам религиозный фанатик мог зарыть золото на очень большой глубине.
Увы, но все эти поиски, длившиеся едва ли не полтысячелетия, до сих не приносили никаких результатов. Впрочем, нет: результаты были, причем очень даже ошеломляющие. Но они не столько разгадывали загадку, сколько придавали ей еще большей интриги. Ведь чем располагали кладоискатели? Рассказами тех, кто уцелел из состава «Пастора», а затем и тех, кто, проникшись их рассказом, прибыл на остров за легкой добычей. Ураган действительно, как того и хотел отец Бенедикт, здорово потрепал «Удачу». А именно так называлось судно. Им пришлось лечь в дрейф, и чинить потрепанную посудину несколько дней. Но зато потом, когда все работы были закончены, повеселевшие мореходы резво направились в сторону знакомого уже им островка, нисколько не сомневаясь, что вскоре они покинут его сказочно богатыми людьми. Да и как же, черт подери, может быть иначе?! Они то видели лодки своих менее удачливых друзей, доверху наполненные золотом, слышали их слова, что это лишь крупица того, что находится в тайнике. Что вскоре каждый из них станет богаче короля! Ведь совершенно понятно, что за такое короткое время, пока «Удача» стояла на починке, никто не успел побывать на острове с незваным визитом. Поэтому и не увез с собой их золото. Правда, святоша все еще продолжал оставаться там, но что мог сделать он один за те несколько дней, что они отсутствовали на острове? Да ничего!
Каким же огромным было из удивление и еще большим разочарование, когда они, прибыв на остров и спустившись в подземелье, обнаружили там… Хотел сказать «пустоту». Такое выражение тоже подходит, но более удачным будет следующее: «Вообще ничего там не обнаружили!!!»
Отчаянию кладоискателям, уже видевшим блеск золота из этого тайника, и уже мнивших себя зажиточными богачами, не было предела. Для одного из них пережитый стресс оказался непосильной нагрузкой: бедолага пустил себе пулю в лоб. Другие, обладающие более твердым характером и способностью соображать, тут же смекнули: да ничего, собственно, еще не потеряно! Понятно, что золото перепрятано. Понятно, кем перепрятано. А найти на таком крохотном островке этого упрямого испанца – это плевое дело! Правда, люди с «Пастора» уверяли, что этот святоша весьма крепкий орешек: от него они в свое время не добились ни единого слова! Всю информацию по поиску сокровищ они получили от отца Родригеса, а вот отец Бенедикт… На что люди с «Удачи» только снисходительно ухмылялись: мол, у нас-то он, родимый, непременно заговорит!
Увы, но пример с отцом Бенедиктом показал Денису, что люди, умеющие стойко хранить тайну, есть не только среди Мальчишей-Кабальчишей, молодогвардейцев и прочих, смело шагающих под Красным знаменем товарищей, но и среди тех, кого эти самые товарищи не очень-то любили, стараясь побольше крестов опрокинуть на землю с их святынь, да больше икон растоптать своими кованными сапогами. Вскоре найденный и окруженный англичанами испанец, видя, что ситуация для него безвыходная, достал из-за пояса пистолет и… пустил себе пулю в висок.
Можно смело сказать, что это был ключевой момент во всей этой истории. Поскольку вместе с испанцем умерла и тайна сокровищ острова. Но все это потомки поймут спустя века. А в то время раздосадованные авантюристы излили весь свой гнев в адрес усопшего, и тут же ухватились за лопаты. Нет, не для того, чтобы, руководствуясь общечеловеческими ценностями, предать его тело земле. Их интересовало нечто, в их понимании, более значимое: поиск сокровищ. Практически никто из них не сомневался, что золото отец Бенедикт закопал в землю. Только где?
В начале кладоискатели искали места, где виднелись углубления или прочее отметины, которые могли бы свидетельствовать, что на этом месте могла быть вырыта яма. Когда все такие места были изрыты, обезумевшие от отчаяния люди начали копать, где попало и как попало, надеясь на случайную удачу. Увы, но все эти их потуги в результате оказывались напрасными.
Более трезвые и расчетливые головы рассудили так: коль невозможно завладеть большим, то можно хоть удовлетвориться малым. К чему я это? Да к тому, что многие из них прекрасно помнили то место, где некоторое время назад волны перевернули лодки с их товарищами, а, главное, с золотом! Бесконечно многое количество погружений в воду и вскоре со дна была выужена немалая часть драгоценностей. Многим этого вполне хватило для того, чтобы, пусть и частично, удовлетворить свои амбиции, положить в карман свою долю найденного золота, причем, немалую, нужно сказать, долю, и отбыть восвояси.
Однако, было немало и таких, кто, вторично взглянув на поднятое со дна бухты золото святых отцов, еще сильнее заболел «золотой лихорадкой» и еще крепче зажал в руке древку своей лопаты. С девизом, типа: «Верить и мечтать, искать – и не сдаваться!», они весь остаток жизни провели на острове в поисках того, что всем им так и не покорилось. Многие из них тронулись умом, некоторые умерли от старости, а некоторые пали жертвами в неравных схватках с теми, кто, прослышав о сказочном кладе таинственного ордена, сразу же снарядили корабли и направились к вожделенному острову.
Нетрудно догадаться, как встретили их те, у кого были кровавые раны в виде мозолей на руках, но и почти такие же кровоточащие раны на сердце. Раны от боли и обиды, что столько труда, времени и сил ими было затрачено, но ничего так и не найдено. И представьте после всего этого их реакцию, при виде бравых молодцов, незвано негаданно прибывших на остров, и осмелившихся позарится на святая святых: привилегию первых быть единственными претендентами на поиски сокровищ. С криками: «Мое! Не отдам!», и с угрожающе поднятыми над головой лопатами, они бросились на своих врагов. И вскоре список жертв и острова, и легендарных сокровищ пополнился новыми несчастными…
Кстати, то, что тело отца Бенедикта не было погребено, а его останки были растасканы зверьем по всему острову, по уверению многих, придало всей этой истории еще большую мистичность. Если бы алчные моряки с «Удачи», уверяли знатоки, сразу же предали земле тело этого удивительного человека, коим, вне всякого сомнения, являлся обычный, казалось бы, монах, служитель ордена, то его дух со временем бы успокоился и не стал бы приносить своим потомкам столько неприятностей. Получалось, что и дух гениального испанца, и как бы он сам, витал, присутствовал не только над удачно спрятанными им сокровищами, но и над самим островом, оберегал его тайну. Поговаривали, что великий монах перед смертью наложил некое проклятие и на клад, и на сам остров, вследствие чего никто теперь не сможет добраться до «запретного плода». Чего уж здесь удивляться, что многие кладоискатели в обиходе называли этот остров Проклятым, клад нарекли заговоренным, применяли к ним еще массу самых устрашающих, подчеркивающих их принадлежность к чему-то мистическому, определений и названий.
Прошли годы, десятилетия, века… Тайна легендарных сокровищ легендарного острова не умерла со временем, а наоборот, все больше тревожила умы искателей удачи и приключений. Их подкупало то, что вся эта история не красивая выдумка какого-то афериста, желающего родить миф, пустить всем пыль в глаза, стремящегося раздуть историю о сказочных богатствах, которых на самом деле не существует. В данном случае весомым доказательством того, что сокровища существуют на самом деле являются не только показания очевидцев, за документированные летописцами в хрониках тех времен, но и золотые чаши, монеты и иные поделки из драгоценных металлов, хранящиеся в многих музеях мира. Это были не просто раритеты. Искусствоведами было доказано, что они в свое время извлечены со дна бухты обросшего легендами острова.
Жгучей тайной для любителей этих самых тайн оставалось и то, какому именно ордену принадлежали эти сокровища. Ведь это только лишь вначале очевидцы основных событий этой истории, матросы с «Пастора» и «Удачи» сами, по своей инициативе, расслабившись под стаканчик-второй виски, сидя в какой-нибудь прибрежной таверне, войдя в раж, рассказывали собравшимся вокруг них посетителям таверны об удивительных приключениях, случившимся с ними на далеком острове. Позже, когда таинственная история о несметных сокровищах святош всколыхнула страны Старого и Нового Света, всевозможные писаки и летописцы сами бегали вслед за этими людьми, добросовестно записывая в свои бумаги каждое их слово. И что получалось? Выходило, что ни на «Пасторе», ни, тем более, на «Удаче» никто и никогда не произносил название ордена, которому изначально принадлежали все эти богатства. Даже не в меру разговорчивый отец Родригес говорил обо всем, но только ни о том, к какому ордену они с отцом Бенедиктом принадлежали.
Лишним доказательством того, что клад существует, и клад богатый, сказочный, было существование всем известных монашеских орденов: иезуитов, доминиканцев, францискийцев и многих других. Ни для кого не являлось секретом то, что генералы этих орденов были очень богатыми людьми, а сами ордена располагали огромными средствами. Чего-чего, а извлекать денежки из карманов законопослушной и богобоязненной паствы святые отцы и прочие наместники Всевышнего на грешной земле во все времена умели извлекать отменно! Последователи учения Игнатия Лойолы так те вообще умудрились создать свое государство в Парагвае, в результате чего целые народы, и в первую очередь коренные жители тамошних земель - племена гуарани, трудились до седьмого пота, приумножая богатство ордена иезуитов.
Одним словом, сомнений в том, что денежки в казнах и прочих тайниках всевозможных орденов всегда водились, причем, в неимоверных количествах, ни у кого не было. Вопрос состоял лишь в том: как добраться до сокровищ упомянутого нами таинственного ордена, и завладеть ими? С этим вопросом мучилось от бессонницы, мысленно обогащалось, а на деле обанкрочивались, жило и умирало не одно поколение кладоискателей. На этот же вопрос хотел теперь найти отгадку и скромный парнишка из неприметного херсонского села…
Прошли годы. Вчерашний мальчик стал зрелым юношей, почти взрослым мужчиной. В его холодильнике уже постоянно имелось нечто иное, совершенно непохожее на паутину и пауков, а кошелек постоянно наполняла какая-то сумма, пусть и не всегда большая. Но все это было далеко не то, о чем он мечтал. Мысль о том, что его звездный час рано или поздно должен наступить, никогда не покидала этого настырного человека. Тем более, сейчас, когда благодаря многолетнему кропотливому сбору информации об упомянутом нами выше кладе, он знал о нем, как ему казалось, практически все. Или почти все, но достаточное для того, чтобы наконец-то приступить от теории к практике. То, что поиск любого клада нужно начинать не с лопаты, а с работы над документами, архивами и прочей подобной, на первый взгляд рутинной, работы, он прекрасно понимал. И был уверен, что именно это станет залогом его будущего успеха. Непременного успеха! В это он верил твердо. Он отмечал настырность в действиях отца Бенедикта, который за это время успел стать для Дениса неким идеалом, и решил сам проявлять такую же настырность в достижении желанного результата.
Вскоре все визы для выезда за границу и прочие формальности были завершены, из «загашника» взята специально накопленная для этого сумма денег, взяты нужные билеты и…
Когда герой нашего рассказа впервые ступил на берег острова, он едва не лишился чувств от переизбытка эмоций. Этот клочок земли был для него не просто легендарным. Он значил для него нечто, гораздо большее. Ему казалось, что уже сейчас он окунулся в вынашиваемую с детства сказку, достиг чего-то внеземного, нереального и фантастического. Он еще и не приступал к поискам, а уже был уверен, что все его многолетние старания не оказались напрасными: даже одно пребывание на этом острове, возможность окунуться в его неповторимую ауру, полюбоваться красотами его ландшафта и умиляющими взор видами безбрежного океана - это уже высочайшая награда, дарованная ему. Награда, о которой он даже и не мечтал в детстве, лежа на фуфайке под яблоней в саду родительского дома, зачитываясь «Островом сокровищ», «Робинзоном Крузо», «Одиссеей капитана Блада».
В этот момент Денис вспомнил, как впервые взял в руки «Одиссею» Рафаэля Саббатини. Книга была настолько увлекательной, что он готов был игнорировать призывы матери садится за стол, не спать целую ночь, а читать, читать и читать. Но, как бы это не показалось странным, делал все наоборот. Ему безумно хотелось продолжать чтение и интересоваться: а что же произойдет дальше. Но понимал он и то, что такого шедевра, скорее всего, он в своей жизни больше уже никогда не прочтет. Чем быстрее он прочтет книгу, тем быстрее закончится для него сказка. Прекрасная и романтическая, в которую он окунулся с головой, и полноправным участником которой себя твердо считал. Потому-то и растягивал чтение книги, чтобы продлить для себя удовольствие.
То же произошло и сейчас. Нетрудно догадаться, что его магнитом влекло к месту, где находился валун и тайник, но он специально оттягивал кульминацию пребывания на острове на самый последний момент. Как раньше он был уверен, что поиски клада нужно начинать с библиотеки, а не с лопаты, так и сейчас понимал: сначала осмотреть местность, округу, все прочее, а потом уже можно идти к тайнику. Мало того: применять в своих поисках лопату Денис вообще не собирался! Да, да! Он был уверен, что если бы что-то можно было бы найти в недрах острова с помощью лопаты, то все это было бы давно найдено и до него. Поэтому он совершенно отчетливо понимал: нужно непременно идти к цели иным путем. Каким? Да простым: ставить себя на место испанца в той пиковой ситуации и соображать, как бы тот мог лучше всего поступить, чтобы понадежнее спрятать сокровища?
Впрочем, все это он многократно думал и передумал дома, анализируя все и вся. Теперь ему хотелось оценить ситуацию на месте, осмотреться, прикинуть, что и как, и могли ли случится на самом деле догадки, которые родились у него уже давно. Так, к примру, он не раз читал рассуждения историков о том, что, коль уж так долго золота не могут найти на самом острове, то может оно почивает на дне океана. А что если, рассуждали эти люди, отец Бенедикт перенес поначалу добро к берегу, а потом на лодке, (ведь целые лодки остались в его распоряжении еще после визита на остров «Пастора»), отвез его подальше от берега и утопил в одном определенном месте?
Когда эта идея была впервые вынесена на суд общественности, к острову вновь направились толпы искателей удачи, только теперь это уже были аквалангисты, ловцы жемчуга, специалисты по подводным исследованиям и т.д. Стоит ли говорить о том, что дно вокруг острова было обыскано с особой тщательностью. Притом даже на таком большом удалении от берега, что монах в одиночку явно не мог выходить на веслах в такую даль. Результаты это, правда, дало, однако далеко не те, что ожидали авантюристы. Было найдено немало золотых монет и даже мелких золотых предметов, но только на том месте, где в свое время ураган потопил лодки с «Удачи». Просто эта мелочь ранее ускользнула от торопыг, предшественников нынешних искателей. Найденные предметы еще более укрепили в сознании общественности, что золото таинственного ордена действительно существует, однако ни на шаг не продвинули вперед поиски основной массы сокровищ.
Вот и теперь Денис не спеша обошел весь остров, осмотрел округу, оценил расстояние от приблизительного места расположения валуна, (он его знал наизусть благодаря многочисленным публикациям карты острова), до берега, даже до ближайшего его участка, и определил: нет, испанец бы не успел за такое короткое время перетащить так много груза на такое большое расстояние. Ведь ни на что наш герой не обращал такого пристального внимания, как на время отсутствия на острове после бури «Удачи». Было очень принципиальным узнать, сколько времени было отведено испанцу на происки сокровищ. Вскоре неконкретные «несколько дней» переросли вполне конкретные «два, три дня». Этот срок значился в нескольких хрониках того времени, и был зафиксирован со слов тех, кто пребывал в то время на «Удаче».
Это было очень важно! Теперь Денис строил предположения относительно того, что мог успеть сделать отец Бенедикт за два-три дня. Иными, менее реальными гипотезами, он даже и не забивал себе мысли. Было совершенно понятно, что далеко утащить все добро он не мог. Поэтому нужно было искать перепрятанное добро где-то рядом с предыдущим тайником. Смущало лишь то, что не он первый об этом подумал. Судя по публикациям в прессе и по неимоверно изрытому ландшафту, именно возле валуна и на подступах к нему больше всего потрудились предыдущие кладоискатели.
Помнил Денис и пословицу, гласящую о том, что лучше всего спрятать какую-то вещь - это положить ее на видном месте. Исходя из этого, он интуитивно чувствовал, что сокровища спрятаны ни где-то безумно глубоко в земле, а находятся недалеко, едва ли не на видном месте, но замаскированы настолько гениально, что никто их не может увидеть.
Когда весь остров был осмотрен, Денис приступил к главному: приблизился к месту, где находился валун. Он сразу же почувствовал, как стало учащенно биться сердце и волнение все сильнее и сильнее овладевало им. Что уж тут удивительного: наступал момент, которого он, казалось, ждал всю свою жизнь. Как истинный мусульманин должен хоть раз в жизни посетить Мекку, так и Денис чувствовал себя сейчас так, словно бы впервые ступил на святую землю.
Вот он, легендарный огромный плоский валун! Какой он большущий! Святые отцы не зря выбрали его в качестве эдакой блокировки для входа в лаз, наивно полагая, что это станет препятствием тому, чтобы какой-то одиночка сам проник в святая святых ордена и завладел общим добром. Расчет был на то, что опрокинуть камень можно только всем вместе, при помощи большого количества людей, что исключит сговор отдельных лиц или даже небольшой кучки злоумышленников. О том же подумали и те, кто прибыл на помощь своим друзьям с «Пастора», но только развел руками, полагая, что кучка помощников ничего в таком случае не сможет сделать, чтобы помочь тем, кто оказался под камнем, в западне.
Поначалу и для Дениса загадкой были таинственный намек отца Бенедикта о том, что даже он сам сможет опрокинуть каменный колосс и освободить попавших в западню англичан. «Такого не может быть?!» - искренне недоумевал юноша, полагая, что всевозможные летописцы и историки что-то напутали, записывая слова очевидцев. Да и вообще этот факт виделся пытливому энтузиасту самым слабым и уязвимым местом во всей этой истории, свидетельствующим о том, что все это выдумка. Иначе чем, скажите на милость, можно объяснить то, каким образом эти слова испанца стали известны потомкам. Ведь те, кому они были адресованы, были уже мертвы, когда на остров прибыла «Удача». И лишь только потом, спустя годы, более детально изучая хроники того времени, Денис прочел о том, что последующие кладоискатели нашли надписи в пещере, видимо сделанные перед смертью кем-то из команды «Пастора», где было упомянуто и последних словах того, кто приговорил бедолаг к такой ужасной смерти.
Будучи еще дома, в своем родном Украинском, лежа под тенью ветвей яблони в саду родительского подворья, Денис долго рассуждал над тем, что же имел в виду испанец, так утверждая. И однажды смелая догадка озарила его! Даже не побывав ни разу на легендарном острове, юноша разгадал одну из его жгучих тайн! Сейчас же, осмотрев все воочию, он лишь утвердился в правильности своих предположений.
А ответ на мучащий многих вопрос, был до гениальности простым. Действительно: зачем собирать огромную толпу народа, чтобы стать на второй край валуна, если можно самому, не спеша, наносить на то место, где должны стать люди, побольше камней, и когда их общий вес перевалит валун на второй бок и откроет вход в лаз, можно спокойно забираться вниз и набивать карманы золотом. А когда дело будут сделано, вновь взобраться на валун, разбросать по округе камни и колос станет на место, словно к нему никто и не прикасался!
Денис был уверен, что столь же до гениальности простым должно быть решение на главный вопрос: куда и как смекалистый святоша умудрился спрятать сокровища? Лежа дома под яблоней, откровенно говоря, сложно было ответить на этот вопрос, но теперь юноша был уверен: стоит ему только осмотреть округу тайника и сам бывший тайник – и он непременно даст ответ на этот вопрос! Упрямый искатель настолько верил в это, что никакого иного хода развития событий он даже и не допускал.
И вот самый волнующий момент: Денис спустился в лаз, включил припасенный на этот случай фонарик и начал осмотр.
Наверное, никогда еще в своей жизни он не рассматривал что-либо или кого-либо столь тщательно и внимательно, боясь пропустить хотя бы одну, пусть самую ничтожную, деталь. Усилено работало не только зрение, но и мышление. Все, что было увидено и замечено, тут же тщательно анализировалось, сопоставлялось и сверялось с тем, что было прочитано в книгах и в интернете.
Все, увиденное вокруг, было не просто интересно. Все просто очаровывало его. Он даже дышать боялся, осознавая какой важный миг в своей жизни переживает! Однако ничего такого, что подтолкнуло его к разгадке тайны, пока не бросалось ему в глаза. Это немного настораживало и даже огорчало, но он мысленно твердил себе: «Это еще не все! Главное – впереди!»
А вот и святая святых: дно подземелья. Место, на котором в свое время взгромождались горы золота и алмазов! Пульс в это время работал у Дениса, наверное, учащенней, чем у любого игрока теле игры «Русская рулетка».
На первый взгляд все выглядело до обидного буднично и прозаически: пыльный пол, кое-где разбросанный на нем, скажем так, бытовой мусор. Естественно, никаких золотых монет, статуэток или иных безделушек с того же благородного металла, вокруг «в упор не наблюдалось». Ничего, казалось бы, особенного, однако наш следопыт вдруг с все возрастающим волнением в душе стал чувствовать, что постепенно начинает догадываться, что происходит. Он еще, скажем так, не отдавал себе отчет в том, что ухватился за край ниточки, ведущей к разгадке тайны, однако понимал, что заметил нечто, что очень удивляет его и что не очень стыкуется с тем, о чем он читал раньше, и что представлял в своих предварительных планах.
Да, пещера была не маленькая, вполне вместительная, но ему вспомнилась информация о том, что святые отцы ордена не раз прибывали на этот остров с очередной порцией золотишка. Если учесть, что трюмы испанских галеонов были вместительные, а аппетиты генералов любого ордена ненасытными, то сокровищ в представлении юноши должно было быть больше, нежели могла вместить пещера, которую он видел сейчас перед собой. Вообще-то некоторые пиратские клады, судя по романах о пиратах, помещались всего-навсего в одном кованом сундуке, но все же… Разволновавшийся кладоискатель интуитивно почувствовал: что-то здесь не так!
Всеми фибрами своей души он понял: золото где-то здесь, совсем рядом, стоит только протянуть руку - и к нему можно дотронутся кончиками пальцев. Первой мыслью было: может испанец замуровал его в стену?! Денис стал простукивать стены, но делал это, скажем так, чисто интуитивно, чтобы почувствовать ауру подземелья, азарт поиска сокровищ. Он прекрасно знал, что это ничего не даст: до него это уже наверняка делали многие кладоискатели. Все это он давно знал из газетных публикаций.
Но если не в стене, тогда где же?! Как должен был рассуждать отец Бенедикт, в минуту решения о судьбе сокровищ? Он должен был понимать, что в первую очередь будут делать возвратившиеся сюда англичане, да и вообще любой кладоискатель или обыватель. Где домохозяйки прячут деньги? Непременно в шкафу, под стопкой белья. Они понимают, что это известный трюк, что вор, явившись в дом, первым делом полезет в шкаф и заглянет под стопку с бельем, но… все равно прячут деньги именно туда! Всем известно, в том числе и ворам, что ключи от дверей хозяева обычно прячут под дверной коврик или на какой-нибудь выступ или балку над дверьми, но… обыватели по-прежнему продолжают класть ключи под эти прозаические коврики, на выступы и т.д. Что уж тут поделать: у человека или менталитет такой, или устроен он так, что ничего не может поделать со своими привычками.
А что, если эту человеческую слабость учел и гениальный отец Бенедикт, когда пред ним стал вопрос: куда же перепрятать сокровища. Наверняка он понимал, какой будет ход мысли англичан, когда они вернутся на остров. Те наверняка подумают, что упрямый испанец непременно постарается перепрятать золото понадежней и непременно подальше от предыдущего тайника. Понятно, что они бросятся с лопатами перерывать округу. Никому с них и в голову не придет, что сокровища… остались лежать на месте! Тем, где они все это время и лежали!!!
Эта мысль пришла в голову Дениса неожиданно. Она словно яркая вспышка озарила его сознание, и теперь он уже твердо верил, что все было именно так, как он представил! Это решает сразу все вопросы! И переносить груду сокровищ никуда не нужно, ведь на это у него попросту не было времени. Ведь это мы знаем, что на починку «Удачи» у ее моряков ушло около трех дней. Но ведь испанец не мог не понимать, что англичане могли вернуться к острову сразу же, после окончания бури, буквально на следующий день! Именно за такое короткое время он должен был завершить все работы! А что он мог успеть сделать за такой мизерный отрезок времени, каким является всего лишь один день?
По мнению Дениса отец Бенедикт нашел гениальный выход: он никуда ничего не выносил, не кряхтел, таская неподъемные тяжести! Он всего-навсего выровнял всю поверхность золотой горы в пещере, так сказать, спланировал ее, выражаясь строительным термином, а затем… забетонировал или залил раствором пол, соорудив, таким образом, как бы двойное дно!
Денис был далек от строительства. Он не разбирался ни в растворах, ни в бетонах, ни в том, как их делать, а, главное, из чего делать. Понимал он и то, что в то время у испанца не было под рукой не бетономешалки, не горы мешков с цементом и т.д. Но даже Денис, повторимся, далекий от строительства человек, знал, что есть такая глина, которую можно было размешивать с водой, лепить с нее фигурки, а они потом застывали и становились такими твердыми, как настоящая статуя. Денис помнил, как они в детстве лепили с такой глины всяких зверушек, сушили их на солнце, а потом играли ними. Так это он, не специалист, знал такой секрет, а гениальному и на удивление смекалистому испанцу и не то, возможно, было известно! Вот он и сделал такую особо прочную стяжку на пол, которую потом его потомки не могли отличить от настоящего пола, ни о чем не подозревали, искали сокровища где-то, но только не в старом тайнике!
Мысль впавшего в эйфорию Дениса работала настолько четко, что он на этой же эмоциональной волне сразу же нашел ответы и на иные, интересующие его вопросы. Он, в который уже раз, не мог не восхититься гениальностью испанца, который, вне всякого сомнения, учел то, что среди тех, кто вновь прибудет на остров, нет ни единого человека из тех, кто раньше бывал в подземелье. И уцелевшая горстка матросов с «Пастора», и команда «Удачи» знали, что существует пещера, а в ней золото. Но ведь никто из них не знал, какой он выглядела изнутри: глубокой она была или нет. Испанцу оставалось только «сделать новый пол», не сомневаясь, что вернувшиеся авантюристы, увидев пустоту в пещере, не станут вникать в тонкости дела, а сразу же схватятся за лопату, решив, что их враг перепрятал добро.
Поняв, что его звездный час наступил, и что пора переходить от рассуждений к делу, Денис разыскал неподалеку от валуна хороший заступ, оставленный ему в наследство его менее удачливыми, а, главное, сообразительными, предшественниками, и принялся простукивать им пол, выбирая самое тонкое место в этом своеобразном перекрытии. Поначалу он нисколько не сомневался, что услышит нечто, напоминающее барабанную дробь: внизу-то ведь должна чувствоваться пустота. Занося заступ для первого удара, он мысленно удивился: неужели мысль простучать пол не могла и раньше никому прийти в голову?! Пускай предыдущие поколения кладоискателей не догадывались о том, что пришло сейчас ему в голову, но хоть чисто инстинктивно могли же они постучать по полу! Неужели не насторожил бы их звук пустоты?!
Каким же огромным было его удивление, когда никакой пустоты он не почувствовал! Ничего себе! Получается, что он, Денис, ошибся в своих рассуждениях? Нет! Только ни это! Он настолько уже уверовал в успех, что неудача в этом деле и крушение всех надежд было для него смерти подобно!
А что, если и смекалистый испанец подумал о звуке пустоты и сделал все, чтобы избежать этого. Он мог сделать более толстую подстилку, служащую основой, на которую ляжет стяжка, из песка или какого-то иного природного материала. Можно было саму стяжку сделать достаточно толстой, чтобы она не издавала звук пустоты. Да и почему, собственно говоря, должна чувствоваться пустота?! Ведь там, внизу, отнюдь не пустота, а тонны груза! И какая разница, золото это или что-то иное?!
Понимая, что какими не были бы гениальными его догадки и верными рассуждения, в данное время все, что от него требуется, это долбить пол, Денис и принялся это делать. Упорно и остервенело. С твердым пониманием того, что ничего иного кроме этого его в жизни сейчас не должно интересовать.
Господи! Какой твердой была порода или иной материал, из которого состоял пол! Как тяжело и медленно продвигалась работа! И если в начале наш «энтузиазист» «лупав сю скалу і ні жар, ні холод не спиняв його», то потом все чаще стал отдыхать, понимая, что без отдыха он вообще протянет от такой работы ноги. Кому же тогда, шутил он сам себе, достанется золото?! А в том, что оно там, внизу, есть и в том, что он к нему рано или поздно доберется, в этом Денис не сомневался. Он продолжал долбить твердынь и в этот миг почему-то вспомнил о пустом родительском холодильнике, с паутиной внутри. О том, как он весело кричал: «Мама! Я так набегался в футбол, проголодался! Кушать давай!», хватал ложку, садился к столу и не понимал, почему так медлит мать. Почему так печальны ее глаза, почему она что-то хочет сказать, а не решается. Почему отец, придя с работы, безумно уставший, не садился за стол, мотивируя тем, что не хочет есть. Это уже потом, повзрослев, Денис понял, что есть-то ему было нечего, поскольку его порцию мать отдала сыну. Это уже потом, повзрослев, и начав осознавать, что твориться вокруг, Денис все чаще стал задаваться вопросом: как же могло произойти так, что люди, всю жизнь проработавшие ради родной страны, которые и сейчас трудятся в поте лица, месяцами, а то и годами не получают зарплату, сами живут впроголодь и стесняются посмотреть своим детям в глаза, чувствуя личную вину за их не очень-то счастливое детство?! Эта мысль, пришедшая в такой, казалось бы, неподходящий момент, и в таком месте, должна была выглядеть абсурдной, крайне неуместной. Но Денис был уверен, что все как раз наоборот. После голодного «счастливого детства» и после звучащих со всех СМИ бравых сообщений о том, что мы в очередной раз что-то выполнили и перевыполнили, он давно понял, что надеяться нужно не на голоштанную полуразрушенную и трижды обворованную Родину-мать, не на отцов-правителей, эту же Родину и разворовавших, а на самого себя! Что Денис сейчас и делал! Пусть и таким, крайне необычным способом, но он сейчас решит все проблемы своей дальнейшей жизни, жизни своих детей и их детей. Если сейчас под его киркой блеснет золото, то это будет вершина! И вершина всей его жизни, в прямом понимании этого слова, и вершина образная, у подножья которой возлежали горы пустых холодильников, паутин, пауков, слез матери, отцовых суровых безрадостных лиц и т.д. и т.п.
Еще удар заступа и… Когда Денис стал выгребать из открывшегося отверстия пригоршни золотых монет, алмазов и всего прочего, от почти не радовался. Он положил все это на пол, лег рядом, уставился в потолок и надолго задумался. С одной стороны ему хотелось орать от переизбытка эмоций, причем, орать настолько сильно, насколько позволит ему это сделать прочность голосовых связок. С другой – ему было грустно. Грустно от того, что закончилась сказка. Кто-то возразит: вот глупец! Сказочная жизнь для него скоро только начнется: роскошные машины, рестораны и т.д. Все это так, но только будет ли отныне цель в его жизни? Такая, какой она была все эти годы: необыкновенная и сказочная, пьянящая и манящая к себе. Заставляющая ради ее достижения преодолевать все трудности и невзгоды.
Денис нисколько не сомневался, что теперь его жизнь будет наполнена многим из того, что ему раньше было недоступно: те же упомянутые выше машины и рестораны, он будет вхож в солидные дома и обретет новые, весьма влиятельные знакомства. Но сможет ли он еще когда-нибудь в жизни взойти на столь сияющую вершину и сотворить нечто, наподобие того, что он только что сделал, чтобы об этом потом мог говорить весь мир?!
Вряд ли. Такая удача встречается лишь раз в жизни, да и то далеко не у каждого. Совершенно понятно, что ему никогда больше не найти столь огромного клада, как этот. Да и вообще, зачем ему теперь снова искать клады? Здесь сокровищ сколько, что тут с лихвой хватит не только ему, но и на то, чтобы «сообразить» сотню иных, конечно помельче, кладов, над которыми могли бы ломать голову другие. Он так восхищался гениальностью отца Бенедикта, сумевшего заварить такую интригу, которая не давала покоя многим поколениям увлеченных людей, а теперь сам может стать таким же «великим интриганом», как и легендарный испанец.
От внезапно родившейся в его голове догадки Денис даже приподнялся на локоть. А что?! Почему бы и нет?! Ведь в свое время он восхищался не только отцом Бенедиктом. Юноша был просто покорен выходкой знаменитого пирата Оливье Вассера, который во время казни в 1730 году, в последние мгновения своей жизни, уже с петлей на шее, с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочитает это!», бросил в толпу, собравшуюся вокруг виселицы, нарисованную им карту с замысловатыми и непонятными надписями по краям. С той поры прошло ни одно столетие, а ни одно поколение кладоискателей многих стран так и не могут разгадать тайну загадочной карты, которая не перестает будоражить их воображение!
Денис тут же вскочил на ноги с неистовым огоньком в глазах. Тайна сокровищ отца Бенедикта не умерла сегодня! Она еще переживет века! Сказка продолжится! То, что задумал бывший сельский парнишка Денис Соляник, по своей гениальности не уступает, а то и превосходит удивительные задумки отца Бенедикта!
Через мгновение Денис уже знал, как он поступит в дальнейшем…