Сны мертвой девушки из Версуа, отрывок

Автор - Валентина Гутчина

valagermes@yandex.ru

СНЫ МЕРТВОЙ ДЕВУШКИ ИЗ ВЕРСУА


Москва: холодное лето

…Бесконечные узкие улочки с домами, похожими на пряничные дворцы фей; каменные и деревянные заборы, украшенные вазонами с цветущей геранью, лица в окнах за крахмальными занавесками, исчезающие, как только я пытался поймать чей-то взгляд.
Все было против меня: эти прячущиеся люди, глухие заборы и раскаленное дыхание каменных мостовых. Когда становилось совсем невмоготу, я поднимал голову, смотрел на огромное, невероятно высокое, серебристо-голубое небо, и от этой картины, как от глотка свежей воды, жажда и усталость словно отступали в тень, и я вновь шел, переходил на бег, будто кто-то невидимый звал меня.
Так я кружил по улицам незнакомого городка, пытаясь понять, что здесь делаю, кого или что ищу, как вдруг оказался перед запертой низкой дверью из потемневшего дерева, словно рамой обрамленной гирляндами сочно-зеленого хмеля, которым был покрыт весь каменный забор. Покуда я смотрел на эту дверь, чувствуя, как бешено стучит мое сердце, чей-то голос за спиной выдохнул: «Здесь». Я обернулся на голос и в то же самое мгновение, словно меня толкнули в спину - проснулся.

Пробуждение было подобно путешествию со скоростью света: из жаркого городка сна я в одно мгновенье переместился в двухэтажный дом с петушком на флюгере, отстроенный отцом для мамы в зеленой зоне окраинной Москвы.
Дом был отстроен, когда стало окончательно ясно, что вместе родители жить не будут – даже ради любимых деток, которые к тому времени уже вполне встали на ноги. Моя мама, профессор МГУ, страстный ботаник и траволюб, развела вокруг дома чудный сад, рассадила шиповник и жасмин вдоль дорожек, а во внутреннем дворике выстроила великолепную оранжерею с кофейными деревцами, кустиками ананасов и прочими экзотическими радостями. Когда несколько лет назад она переселилась в целебный климат Танзании, посвятив свои таланты местному национальному парку Серенгети, то перед отъездом со слезами на глазах умоляла меня не погубить ее зеленое царство. Я, не доверяя собственным талантам в области флоры, нанял на работу самого сумасшедшего студента Тимирязевской академии Василия Щекина, который и по сей день не только блестяще справляется с обязанностями садовника, но к тому же великолепно готовит и вообще является моим добрым другом и товарищем. Окончив в прошлом году академию, Васек перешел ко мне на постоянную работу, поселившись в небольшой уютной комнате под лестницей.
Словом, вот в эту мирную атмосферу своего тихого дома я и перенесся тем утром из жаркого городишки сна. Отбросив в сторону слишком теплое одеяло, я взял с тумбочки стакан воды и жадно выпил. Часы показывали 6.30 утра. Я замер, прислушиваясь. Казалось, весь дом был погружен в тишину. В это время Васек, встающий не позже пяти, обычно уже вовсю трудится в саду или оранжерее, после чего отправляется на кухню готовить для нас завтрак.
Я открыл зашторенное окно и выглянул наружу: так и есть, мой друг и садовник поливал из шланга молодые яблони в самом конце сада. Надо сказать, лето в том году больше походило на осень. Чередой шли хмурые, прохладные дни. Москвичи, поначалу пытавшиеся, согласно сезону, носить легкую летнюю одежду, были сломлены в кратчайшие сроки и вновь напялили плащи и куртки. Вот и Васек занимался поливом в наряде моряка с промыслового судна: в огромных резиновых сапогах, болоньевых утепленных штанах, в куртке и черной вязаной шапочке.
Поежившись от холодного ветра, я поспешил закрыть окно. Мало радости, когда тринадцатого июня на градуснике только семь градусов выше нуля. И отчего этот сон про зной, незнакомые улицы, атмосферу тайны? И этот голос, до сих пор стоявший в моих ушах: «Здесь»? Я быстро оделся и спустился на кухню.
Каждый, кто хоть немного знает меня, в курсе, что кухня – мое самое любимое место в доме. Практически вся стена над разделочным столом, как и дверь, ведущая на террасу, - из толстого стекла, что позволяет мне в любую погоду, в любое время года, занимаясь, к примеру, будничным приготовлением омлета, любоваться красивейшими видами: то садом, покрытым хлопьями снега, искрящегося в розоватых лучах восходящего солнца, то цветущими яблонями и грушами, исходящими одуряющими ароматами, а то золотыми листьями осени, сорванными ветром.
Сегодня вид за окном был не особенно веселым, но тем более уютной и теплой казалась моя кухня, снабженная всеми современными прибамбасами, призванными сделать жизнь одиноких мужчин беззаботной и радостной. Поскольку в то утро меня взволновал таинственный сон, да и погода не вызывала вдохновения, я решил ограничиться свежемороженой пиццей с ветчиной, сунув пару штук в духовку. Тем временем, занимаясь помолом кофе на ручной кофемолке, я наблюдал, как на специальной площадке рядом с оранжереей Васек тщательно отмывает аккуратно сложенные шланги и свои сапоги. После процедуры омовения он исчез вместе со шлангами в оранжерее и через пять минут появился уже в чистых кроссовках, джинсах и свитере, румяный и тщательно причесанный на косой пробор. В оранжерее имеется специальная комната, где Васек переодевается и наводит красоту, после чего по чистой, мощеной плиткой дорожке, через террасу попадает на кухню без следа какой-нибудь пыли на подошвах. Чистота в доме и даже в саду, с его газонами и гравиевыми тропинками – наш с Васьком пунктик. Каждый имеет право на невинный бзик.
-Что-то ты сегодня рано вскочил, - приветствовал меня Васек, тут же подозрительно потянув носом. – Никак на завтрак у нас будет пицца? Конечно, полуфабрикат.
Я только пожал плечами.
-Ну и что? Вполне приличный полуфабрикат, полмира ими питается. Не делайте из еды культа, уважаемый.
Не смотря на нелюбовь к полуфабрикатам, Васек в мгновение ока уничтожил свою порцию, и за кофе (а, надо сказать, на завтрак мы всегда ставим джезву на две большие кружки) я рассказал ему про свой странный сон.
-Ты придаешь слишком большое значение снам, - кратко прокомментировал мое взволнованное повествование Васек.
Разумеется, я не мог с ним согласиться. У меня нет привычки придавать большое значение снам. По большей части я их просто не запоминаю: сумбурная мешанина из переживаний дня, смутных ожиданий, нереализованных желаний. Когда умерла моя любимая бабушка, какое-то время сны были напоминанием о ней: она появлялась в них разной, то совсем молодой, какой я ее никогда не знал, то больной и усталой. Один раз мне приснилось, что она сошла с ума. И все-таки я не много думаю об этом; сны – часть нашего нереализованного «я», и только.
Все это я и произнес вслух, что, однако, привело лишь к появлению язвительной улыбки на лице моего собеседника. Он только и произнес:
-Да уж.
В отместку я немедленно улизнул наверх, оставив на его совести мытье посуды после завтрака.

Итак, на календаре был понедельник, тринадцатое июня, на часах – 8.10 утра, и я решил, что пора мне одеться потеплее и отправиться в трехэтажный старинный особнячок на Кузнецком мосту, где на первом этаже располагается уютный косметический магазинчик «Сады Семирамиды», а на втором – контора парижской косметической фирмы отца под тем же названием, где я числился главой рекламного отдела.
Сразу оговорюсь: можно по пальцам перечислить дни в году, когда я сижу в конторе и делаю что-то полезное для отцовского бизнеса. Но поскольку я, не доучившись в свое время на журфаке МГУ, на отделении прозы в литературном институте и бросив после первого курса актерский факультет ВГИКа, так и не нашел своего истинного призвания в жизни, безутешно от того страдая, мой отец, удачливый коммерсант Жюль Муар, которого мы с сестрой чаще зовем Старым лисом, и, собственно, сама сестра по имени Ольга, успешно окончившая экономический институт и возглавившая московский филиал «Садов», сжалились надо мной, прописав в родной фирме в качестве главной акулы рекламного бизнеса.
Таким образом, у меня, по крайней мере, имеется приличный ежемесячный доход и статус полезного члена общества. О чем еще можно мечтать в наше суровое время в нашей суровой стране? Остается добавить, во избежание дальнейших недоразумений, что я – московский полукровка. Моя мама, Маргарита Петрухина, трудящаяся ныне, как уже было сказано, на благо солнечной Танзании, человек до первого колена русский, мой отец – чистокровный француз с парижской пропиской. Внешне я похож на него: такие же волосы рыжеватого отлива и светлые глаза, а вот характером выдался не в мать и не в отца, а в бабку из-под Тулы: она любила стряпать, петь матерные частушки и глядеть в окно. Таким образом, ее любовь к кулинарии, поэзии и наблюдениям за родом человеческим перешли ко мне, что, на мой взгляд, ничем не хуже финансовых талантов моей сестры или коммерческой жилки отца.

Я поднялся к себе в спальню, надел костюм с водолазкой под горло и уже совсем было смирился с мыслью ехать на Кузнецкий, как спасительно заверещал мой мобильный. Я схватился за него, как утопающий за соломинку.
-Алло, Ален?
-К Вашим услугам.
-Мне не до шуток. Ты меня узнал?
Кстати сказать, узнал я не сразу – испуг меняет не только лицо, но и голос, и узнать в хрипловатой, отрывистой речи вальяжное мурлыканье повседневной Сони Дижон, согласитесь, задачка не из простых.
-Соня?
-Да, да! Господи, до чего же ты мне нужен!
Когда-то у нас с Соней был бурный роман, точка в котором до сих пор не поставлена. Вина в отсутствии хеппи-энда всецело лежит на этой девице, которая периодически влюбляется в совершенно посторонних мужчин, даже не извиняясь передо мной в каждом отдельном случае. Что и говорить, в связи с этим контекстом слышать последнюю фразу было весьма приятно.
-Это обнадеживает, - немедленно отозвался я.
-Что ты имеешь в виду? – раздраженно удивилась Соня и тут же оборвала сама себя:
-А, впрочем, это неважно. Тут произошло нечто ужасное, и я не знаю, что делать. Короче, если ты немедленно сюда не прилетишь, я брошусь в озеро.
Честно говоря, я не был в курсе последних Сониных передвижений, поэтому фраза про прилет и озеро сбила меня с толку. В мирские будни выпускница художественного факультета ВГИКа Соня живет в собственном кирпичном шале в зеленом Подмосковье, где до сих пор не наблюдалось ни взлетных полос, ни глубоких озер.
-Так ты прилетишь? – нетерпеливо почти выкрикнула она, видимо, приходя в бешенство от малейшей заминки.
-Да в чем дело? – заразился и я ее раздражением. – Что ты мелешь – куда лететь, в каком таком озере ты собралась топиться?
Она шумно вздохнула.
-О, господи! Ну, разумеется, в Женевском, если, конечно, до этого дойдет. Не будь кретином, ты мне нужен здесь, в Швейцарии. Как только возьмешь билет на самолет, немедленно отзвони мне, иначе я с ума сойду.
Трубка прощально запищала. Вот таким Макаром женщины начисто сносят нам крышу, а потом заявляют, что это МЫ довели ИХ до сумасшествия. В холодное московское утро позвонить и, ничего толком не объяснив, приказать срочно лететь в Швейцарию!
Я взглянул на часы: учитывая двухчасовую разницу во времени, в Женеве сейчас шесть с копейками часов утра. Фантастика! Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах Соня не просыпается раньше двенадцати. Значит, действительно случилось нечто серьезное.
Я прошел в кабинет, находящийся по соседству со спальней, и, засев за компьютер, выяснил время ближайшего рейса на Женеву, немедленно оформив заказ билета. Я также ознакомился с прогнозом погоды, с восторгом обнаружив, что в то время как Москва стучит зубами от холода, швейцарцы превращаются в плавленые сырки при ежедневной температуре тридцать шесть градусов выше нуля. Неплохо. Я побросал в сумку светлые майки и бриджи, а также тысячу мелочей, включая бритву и крем для загара, после чего легкой походкой спустился на первый этаж, где Васек, изредка заглядывая в раскрытый том Кастанеды, с самым серьезным видом занимался Тенсегрити или, проще говоря, магическими пассами.
-Ты в «Сад»? – немедленно прекращая махи и выдохи, проговорил он, как всегда, стесняясь своего очередного увлечения. Под «Садом», разумеется, подразумевалась контора «Садов Семирамиды».
-Нет, мы – пить кофе на дорожку, - бойко ответил я, бросив сумку на диван и направляясь на кухню.
Естественно, Васек последовал за мной.
-На дорожку? – удивленно повторил он, наблюдая за моими манипуляциями с джезвой. – Ты собрался куда-то ехать? Далеко? Ни с того, ни с его! Что вообще случилось?
Что я мог ответить на этот каскад вопросов?
-Понятия не имею что, но нечто случилось, причем, не где-нибудь в Урюпинске, а в прекрасной Швейцарии и не с какой-нибудь Верой Буниной, а с Соней, которая только что звонила в полуобморочном состоянии.
Вера Бунина не так давно гостила в нашем доме полдня, так что Васек имел о ней достаточно полное представление, чтобы оценить мой сарказм. (В скобках замечу лишь, что в пору беспутной юности мне как-то пришлось на год сбежать в Париж к отцу, чтобы Вера не сковала меня брачными узами своей неистовой любви).
-Швейцария, - мечтательно проговорил Васек. – Страна банков, шоколада, лучших часов. Кроме того, там фирменное блюдо - фондю. Изумительно готовят
-С удовольствием взял бы тебя с собой, - поспешил оправдаться я, - но ты же знаешь – тебе нужно добывать визу, а тут дело срочное.
-О чем ты говоришь! – замахал руками Васек. – Я и не смог бы сейчас никуда уехать: яблоневые саженцы никак толком не приживутся, а тут еще эта дурацкая погода, того и гляди не сегодня – завтра снег пойдет. Слушай, а что там такое приключилось и кто такая эта твоя Соня?
Кофе был готов и разлит по чашкам. Учитывая, что у меня уже был билет на самолет, времени оставалось достаточно, чтобы потравить байки с Васьком на нашей милой кухне с видом на ненастное лето.
-Соня, как и я, полукровка, - ввел я Васька в курс дела. – В свое время нас была целая шайка – русские мамы, иностранные папы, мысли на двух языках. Мой Старый лис, как тебе известно, парижанин. Ты также знаком с Заки Зборовски, чей папа – израильтянин из Иудина колена. Есть у меня еще дружок Леня Куятэ – чернокожий блондин с папой из Бенина, тоже выразительный тип. Но надо всей этой публикой царствует, безусловно, Соня. Ее папа – из благополучной и чистенькой Швейцарии, мама – профессор МГИМО, так что, можешь быть уверен: эта девочка родилась с золотой ложкой, полной черной икры, во рту.
Сонин папа уже года два как помер, но хуже от того ей не живется. Она - в полном смысле свободный художник: пишет уму не постижимые (по крайней мере, моему) картины, без проблем устраивает там и тут выставки, лопатой гребет деньги, не забивая себе голову никакими житейскими проблемами. Насколько я знаю, время от времени она наведывается отдохнуть в Швейцарию, где неподалеку от Женевы живет ее тетка. Могу также отметить, что серьезная проблема лишь единожды возникла в Сониной жизни, но решать ее пришлось мне. Однажды она стала нежелательным свидетелем в деле об убийстве и ее хотели убрать, причем, просто виртуозно – моими руками. Естественно, я вовремя во всем разобрался и спас любимой девушке жизнь. И вот теперь, ни свет ни заря, Соня там, в прекрасной Швейцарии, уже на ногах и требует моего присутствия. Меня точит любопытство: что же в стране молочных рек и шоколадных берегов могло приключиться?..

Было решено, что до Домодедово мы доберемся на моем «Пежо», а оттуда Васек, имеющий доверенность, пригонит машину домой. Мы прибыли на место за полчаса до окончания регистрации и, стоя в многоязычной очереди, я позвонил Соне, успокоив ее мятущуюся душу радостным известием о своем скором прибытии.
-Слава богу, - с искренним облегчением произнесла она. – Разумеется, я встречу тебя в аэропорту и по дороге введу в курс дела. Уверена, ты тут во всем быстренько разберешься. Какая удача, кстати, что ты свободно владеешь французским, хотя и с парижским акцентом.
Проговорив последнюю реплику, она неопределенно хмыкнула и без слов прощаний дала отбой. Тут подошла моя очередь, девушка в форме быстро прошерстила мои документы, тиснула наклейку на мою сумку и я, махнув Ваську рукой, оказался за стеклом.
-Не забудь попробовать фондю! – прощально крикнул Васек.
Мне бы его заботы! Впереди было четыре часа монотонного полета и встреча с ужасными и опасными Сониными тайнами под жарким швейцарским солнцем, где мне придется хитрить, работать мозгами, знакомиться с миллионом незнакомых людей и, возможно, время от времени даже рисковать собственной шкурой. Собственно, это я и называю настоящей жизнью.

Швейцария: знойное лето

Как это ни казалось нереальным в продрогшей Москве, а в женевском аэропорту и вправду вовсю светило солнце, так что, едва покинув самолет, я чуть не спекся в своем кашемировом костюме и теплой водолазке. В полупустом зале прилета меня бурно приветствовала молочно-шоколадная буря, которая при спокойном рассмотрении оказалась великолепно загорелой Соней в белоснежных шортах и майке.
-Это все твои вещи? Во что ты одет! Наверное, перепутал Женеву с Аляской. Господи, как ты похудел! – бросая эти отрывистые рубленые фразы, Соня кружила меня, дергала то за сумку, то за брючину и при этом на ее лице не мелькнуло и тени улыбки.
-Ах, Ален, ты такой … московский, - неутешительно заключила она, останавливаясь передо мной со скрещенными на груди руками.
Стройная брюнетка с длинным каре – Соня ни на грамм не изменилась за все годы, что я ее знал, но на этот раз нельзя было не отметить ее мрачность. Ни тени улыбки на осунувшемся лице. Атмосфера тревоги, проскальзывавшая даже в ее монологе про мой столь «московский» внешний вид.
-Не наезжай, - огрызнулся я, ощущая, что покрываюсь липким потом. – Переоденусь в машине. К вашему сведению, в столице нашей родины – холод собачий.
Соня молча кивнула и, грациозно развернувшись, направилась к выходу. Я потрусил за ней, сгорая от желания поскорей скинуть с себя, как наследие холодной Москвы, всю эту жаркую, тяжелую одежду. Мы прошли по стоянке, мимо ярких и чистеньких, словно игрушечные, машин, прямо к белоснежному «Шевроле» с открытым верхом, за руль которого Соня и уселась во всем своем великолепии.
Я бросил сумку на заднее сидение и устроился рядом с Соней, отметив про себя, что если быстро переоденусь в белые майку и бриджи, то прекрасно впишусь в общий вид: жгучая брюнетка с длинным каре и голубоглазый шатен, оба – в белом. Эстетика.
Соня уверенно вывела машину со стоянки и вырулила на шоссе. Я немедленно взялся за переодевание, а она, перекрывая гул ветра, провела для меня краткую лекцию-ликбез на тему «Кто? Где? Зачем?»
-Я живу здесь у тетки Лорен, в Версуа, это всего в семи километрах от Женевы, - кричала она, не отрывая взгляда от дороги. – Милый городишко, а у Лорен классный домик, там и ты остановишься, потому как отели здесь, сам догадываешься, дорогущие. Сразу предупреждаю: есть темы, на которые при Лорен говорить нельзя. Во-первых, покойники, а во-вторых и в частности, утопленники. Совсем недавно, в мае, у нее погибла единственная дочь Шарлота – утонула в озере. Вроде как самый натуральный несчастный случай, хотя не все тут ясно. Шарлоте было только шестнадцать лет, школьница. Не помню, рассказывала я тебе когда-нибудь про свою швейцарскую тетку? Это был целый сериал со страстями: Лорен неожиданно родила себе ляльку уже в солидном возрасте. На тот момент единственным ее родным человеком был мой папа. Но что он мог? Лорен наотрез отказалась говорить о том, кто отец ребенка, так что о счастливой свадьбе, сам понимаешь, речь даже и не шла. Но, как бы там ни было, а дочь была единственной радостью Лорен в жизни.
К этому моменту я избавился от пиджака, водолазки и брюк и теперь торопливо напяливал слегка помявшиеся в сумке бриджи. Соня, бросив на меня беглый взгляд, одобрительно кивнула.
-В этом году я приехала к Лорен с подругой. Да, собственно, и не подруга она мне была, эта Оля. Просто увязалась за мной на швейцарский пленэр. И вот представь: Лорен в нее с первого взгляда влюбилась, потому как эта Оля - вылитая Шарлота, такая же рыжая. Лорен поселила ее в дочкиной комнате, кофе по утрам в постель приносила. И вдруг – бац! – тут Соня кулаком грохнула по рулю, и машину едва не вынесло с полосы. – Бац! Ольга пропала! Лорен плачет, говорит, над ней проклятие, а я просто в панике. Слава богу, ты здесь.
Наконец я был одет в нечто легкое и летнее и мог вздохнуть свободно. Сонин рассказ о пропавшей Ольге только улучшил мое настроение: господи, девушка встретила классного веселого швейцарца, владельца сыроварни, и исчезла с ним на медовый месяц. Банально, но романтично. И потом – печально, но факт! – девяносто девять процентов русских девушек, таких же, как эта неизвестная мне Ольга, отправляются в Европу вовсе не для того, чтобы живописать полотна-шедевры. Они хотят подловить здесь приличного мужика и выскочить замуж, обеспечив тем самым себя и свое будущее потомство превосходным пленэром до конца жизни. C’est la vie! Мне хотелось петь и улыбаться улыбкой идиота. Я - в Швейцарии, наслаждаюсь солнцем, теплом, чудными пейзажами и смешными Сониными проблемами. Жизнь прекрасна!
Я любовался пряничными домиками, яркими красками цветов там и сям на клумбах вдоль дороги и безоблачным голубым небом.
-Перестань скалиться, у тебя совершенно ненормальный, приторный и счастливый вид, - отрывистым голосом прервала мою нирвану Соня. – Эту дурочку Олю наверняка уже грохнули в тихом месте и сплавили в озеро, а ты тут расплываешься в улыбках. Не забывай, я вызвала тебя для работы.
Вот так-то. Собственно говоря, Соня была абсолютно права: настоящая моя работа - не нахваливать парижские парфюмы, а разгадывать житейские загадки и вытягивать друзей из беды. Если хотите, я – сыщик-любитель, дитя комиссара Мегрэ и Ниро Вульфа, рассматривающий жизнь как цепь закономерных случайностей, ведущих к разгадке житейских тайн.
Солнце светило, мы мчались по великолепному шоссе со скоростью света, лоб приятно обдувало потоками ветра. Не успел я налюбоваться на чудные рабатки с красной геранью вдоль шоссе, как промелькнул голубой прямоугольник указателя с надписью «Versoix». Мы были на месте.

Плоды акклиматизации

Сонина тетушка жила в классическом швейцарском доме в два этажа из розоватого камня, с узкими высокими окнами и черепичной крышей. Все окна украшала ярко-красная герань, она же цвела в длинных деревянных ящиках на веранде и в круглых латунных горшках, подвешенных тут же на крюках. В саду на фоне зеленой травы весело пестрели полосатые шезлонги, в одном из которых сидел худой длинный парень в черных джинсах и майке, странно контрастируя со всеми этими жизнерадостными красками лета. При виде нас он нерешительно поднялся и двинулся навстречу.
-Это Шарль Монтесье, местный богатенький буратино, мы с Ольгой звали его Шариком, - шепотом сообщила мне Соня, пока парень не приблизился, протянув для пожатия руку, сплошь покрытую витиеватым рисунком татуировки.
-Добрый день. Меня зовут Шарль.
-Ален.
-У вас французское имя.
-У меня и папа французский.
Он усмехнулся, пристально глядя на меня. Глаза у него были необыкновенно яркого синего цвета, взгляд - цепкий и внимательный. Казалось, парня постоянно точит какая-то неотступная мрачная мысль. Или он просто напускал на себя таинственный вид, чтобы нравиться девчонкам.
В этот момент повисла неловкая пауза и Шарль, видимо, почувствовал необходимость оправдать свое появление на лужайке.
-Мадам Дижон сказала, что приезжает еще один гость из России, и мне стало интересно, - сказал он. - Приятно познакомиться.
Я поспешил заверить, что и мне весьма приятно познакомиться с ним. Шарль, засунув руки по локоть в карманы широченных джинсов, довольно вяло пригласил нас с Соней к себе в гости.
-Спасибо за приглашение, непременно будем, - ответил я, в то время как Соня, ухватив за бриджи, потихоньку тянула меня к крыльцу.
Мы вежливо раскланялись, Шарль направился к калитке, а мы с Соней – в дом, на веранде в буквальном смысле столкнувшись с тетушкой, как раз выходившей из дверей. Это была высокая сухопарая женщина в белой блузе и бриджах, загорелая, рыжеволосая, с крупными и грубоватыми чертами лица, которые гораздо лучше подошли бы мужчине. Ответив на приветствие, она окинула меня быстрым оценивающим взглядом, от чего я почувствовал одновременно неловкость и раздражение. Почему это меня все сегодня разглядывают, точно цветную картинку в книжке? Сначала Соня в аэропорту, затем этот мрачный Шарль, теперь вот тетушка Лорен.
-Вы не голодны? Я приготовила отбивные с капустой, - прервала мои сердитые мысли последняя и вдруг улыбнулась, словно прочла на моем лице весь список претензий к этому миру и лично к ней.
-Зовите меня просто Лорен, без тетушки. Надеюсь, я еще не слишком стара для этого.
При этом она решительно забрала мою сумку и, сделав неопределенный жест, направилась к лестнице. Соня пожала плечами и потянула меня вслед за ней.

Что и говорить, этот день с самого начала не задался. Все было наспех, кое-как. Соня без перерыва болтала, заливая меня самой бессвязной и разнородной информацией, голова трещала, мои кроссовки оказались слишком теплыми для швейцарской жары. После торопливого обеда, во время которого Лорен периодически бросала на меня испытующие взгляды, словно мысленно задавая вопрос «Найдешь ли ты эту чудную Ольгу или мне не на что надеяться?», Соня потащила меня в Женеву, чтобы, как она выразилась, «немного приодеть москвича по-европейски». В городе мы долго не могли припарковаться, а когда это удалось, нам пришлось пилить до ближайшего магазина одежды добрых пятнадцать минут. От жары и духоты у меня разболелась голова, к тому же Соня бесконечно что-то говорила о пропавшей Ольге, хотя я был абсолютно не в состоянии воспринимать какую-либо информацию. Мне хотелось одного: принять холодный душ и лечь спать в тихой темной комнате, куда не доносилось бы ни звука. Вместо того Соня потащила меня в кафе у озера, где беззаботные счастливые женевцы всех рас и народностей непринужденно пили кофе, хохотали, курили, стократ усиливая мою и без того адскую головную боль. Вся набережная была заставлена машинами, мотоциклами, велосипедами, яхтами и лодками всех видов, знаменитый Женевский фонтан острым клинком врезался в синь неба, и я представлял себе, как подставляю голову под эту струю и взлетаю вместе с ней на сто сорок метров, пропитываясь холодной, оживляющей влагой.
-Ты меня вообще-то слушаешь? – сердито проговорила Соня, щелкая при этом зажигалкой и выпуская прямо мне в лицо струю дыма. – Я тебе говорю, что папочка этого Шарля Монтесье – владелец солидного пакета акций да плюс к тому - сети магазинов «Ваш сад», так что сынок с рождения катается, как сыр в масле. То, было дело, он возомнил себя новым Кандинским, вдохновенно малюя квадратики – полосочки и пытаясь через папочкиных друзей устроить собственную выставку. Потом вдруг неожиданно ощутил себя великим ботаником и попытался вырастить какой-то особенный сорт розы. В настоящий момент его увлечение - кинематограф, он даже приглашал меня в качестве художника-постановщика на свой фильм, к которому пока еще только пишет сценарий. Разумеется, гениальный. Мне кажется, на это его вдохновила смерть Шарлоты – Лорен говорила, что вроде как у них был роман. Они, кстати, и именами подходили – Шарль и Шарлота.
Я плавал в океане боли, невидимая электродрель с визгом вкручивалась в мой правый висок – или то доносились беспечные крики детей с детского пляжа, находящегося как раз за кафе?
Соня вдруг замолкла, внимательно на меня посмотрела и залпом допила свой кофе из чашечки-наперстка.
-Господи, да ты просто живой труп. Наверное, это акклиматизация. Поехали домой.

Не помню, как мы добирались до Версуа, что говорила мне по дороге Соня, о чем они спорили с Лорен по нашему прибытию на место и отчего Лорен неодобрительно качала головой. Я ждал одного счастливого мига – падения в прохладные простыни в комнате с зашторенными окнами. Когда это, наконец, случилось, мое сознание почти погасло, и я совершенно не запомнил ни комнату, в которую меня провели, ни даже кровать, на которую упал, как в облако сна.
Я снова шел – нет, с трудом плыл, раздвигая руками густые, осязаемые облака горячего пара – по улицам городка, но теперь он не был незнакомым. Я знал, что это Версуа, и что дверь, к которой я подошел – дверь в дом тетушки Лорен. Правда, дверь эта была не та, что в первом сне, но сейчас это словно бы не играло никакой роли. Меня просто вела к этой двери юная рыжеволосая девушка в белом платье, и я знал, что это и есть утонувшая Шарлота. А, может, то была пропавшая Ольга? Я не был уверен. Главное, что мы вместе подошли к двери, и кто-то третий за моей спиной снова повторил это слово-выдох: «Здесь».
Чудный вечер в Версуа

Я проснулся под вечер от шума дождя. Осторожно повернувшись, обнаружил, что голова перестала болеть, и это наполнило меня величайшей радостью. В полумраке комнаты я прошел к окну и открыл его, с наслаждением вдыхая живительный озон и свежесть. В трехэтажном многоквартирном доме напротив ярко горели все окна, по дороге за живой изгородью, мягко шелестя шинами, проезжали машины, слышались веселые голоса и смех. Жизнь продолжалась, и атмосфера этой чистенькой цветочной страны – атмосфера жизнелюбия, легкости и радости – наполнила, наконец, мою грудь. Мне захотелось куда-нибудь пойти, поехать, чтобы знакомиться с людьми, слушать их рассказы о себе, чтобы посидеть на террасе какого-нибудь уютного кафе, потягивая горячий кофе, слушая французскую речь, размышляя над своим таинственным сном, так предвосхитившим прилет в эту страну. Жизнь прекрасна и полна неожиданностей, главное – чтобы не болела голова.
Я обернулся в комнату и наконец внимательно ее рассмотрел. Безусловно, это была комната Шарлоты, где жила до своей пропажи и Ольга. Высокая деревянная кровать с башенками, комод с зеркалом, у одной стены – массивный платяной шкаф, у другой – письменный стол и полка с книгами; на полу – тонкий коврик с африканским рисунком. Эта комната всей своей обстановкой, не менявшейся, наверно, с какого-нибудь затертого века, когда здесь жили давние предки Лорен, навевала покой.
Я ясно представил себе, как нескладная рыжая девушка, лежа на этой кровати с книжкой в руках, время от времени отвлекалась от чтения и смотрела в окно, на четкий рисунок луны и звезд. Наверняка она пользовалась торшером, стоявшим слева от кровати - на длинной деревянной ноге, с абажуром зеленого цвета, украшенным бахромой. Я включил его, и комната стала еще уютнее и словно бы тише. В этот момент раздался негромкий, но четкий стук, и тут же дверь открылась, пропуская Соню.
-Ты уже пришел в себя? Боже, как ты нас напугал. Лорен настаивала на том, чтобы вызвать врача, но я-то знаю твою нелюбовь к официальной медицине, поэтому просто дала выспаться и приготовила зеленый чай.
Она приблизилась, протянув мне чашку дымящегося чая, и я немедленно его выпил, с благодарностью взглянув на свою целительницу. На ней были темные брюки и алая рубашка, расстегнутая почти до пупка, а губы – ярко накрашены и растянуты в интересную улыбку. Догадайтесь с трех раз, чем мы были заняты ближайшие час-полтора. Впрочем, к расследованию это не имеет никакого отношения.

В одиннадцатом часу городок утонул в сливочно-нежных сумерках, все звуки словно стали тише и мягче. В то время как Лорен занялась загрузкой посуды после ужина в посудомоечную машину, мы с Соней отправились прогуляться по улочкам Версуа. Прошел теплый летний ливень, каменные мостовые блестели, как зеркало. Мы шли мимо славных домиков, столь похожих на детские игрушки, в которых, казалось, должны обитать если не сказочные феи, то стопроцентно счастливые люди, у коих просто невозможны никакие неприятности и беды. А между тем у Лорен, к примеру, утонула обожаемая дочь. Диссонанс.
Улочка Дегалье, на которой красовался дом Лорен, полукружием шла от главного проспекта, где находились железнодорожная станция, супермаркет и основные автобусные остановки, к тому же проспекту, но немного ниже, недалеко от поворота на пляж. По одной стороне улочки находились школа, дом директора почты, затем – строительного субподрядчика, Сониной тетушки, пожилого рантье со смешной фамилией Барабану и так далее. Прямо напротив дома Лорен, как я уже упоминал, стоял трехэтажный двухподъездный дом, торцом выходящий на частное владение моего нового знакомца Шарля Монтесье. Его дом - по словам Сони, внушительный особняк в два этажа с французскими окнами – был почти не виден с улицы, во-первых, из-за живой изгороди, аккуратно подстриженной в виде почти двухметровой стены, а во-вторых, из-за целого парка, высаженного на территории этого поместья. Соня также сообщила, что рядом с особняком имеется бассейн, а с обратной стороны – теннисный корт.
Все эти сведения стали полезной начинкой нашей лирической прогулки.
-Собственно, этот особняк принадлежит не Шарлю, а его отцу – Роже Монтесье, - также доложила мне Соня. – Роже – этакий красавец-мужчина, одинокий волк, владелец целой сети магазинов, снабжающих всех желающих всевозможными семенами и рассадой для садов и огородов. Мать Шарля давно умерла, и, наверное, поэтому мальчишка, надо сказать, вырос довольно нелюдимым. Этакий бука. Стало быть, неудивительно, что они с Шарлотой подружились – дочка Лорен была, скажем так, не от мира сего.
В это время мы вновь спустились к проспекту, пересекли его и свернули на узкую, утопающую в зелени улочку. По обе ее стороны красовались особняки в окружении лужаек и садиков, с высокими елями вдоль заборов, ронявшими свои ароматные липкие шишки прямо на мостовую к нам под ноги.
-Ты видел книги Шарлоты? – не умолкала Соня. – Весьма странный подбор для шестнадцатилетней девушки. Такое впечатление, что они с Шарлем пытались вызывать духов или что-то в этом роде.
Голоса мягко звучали в теплом темном воздухе, переплетаясь с доносившейся откуда-то музыкой. Мы вышли к озеру. Вдоль набережной проходили розоватые гравиевые дорожки, в воде мирно плескались лодки и яхты, а в самом конце, у пляжа, прямо у мола все с тем же пейзажем из белоснежных яхт, светилось огнями уютное двухэтажное кафе, в этот час заполненное людьми. Мы с трудом нашли свободный столик на террасе внизу и заказали кофе с коньяком. Теперь, удобно устроившись, наслаждаясь прекрасным коньяком и видом на озеро с отраженной прямо по центру Луной, можно было и поговорить. О чем угодно – о местных ценах и чудиках, сортах герани и книжных пристрастиях – просто, чтобы проникнуться духом городка, где сначала погибла одна девушка, затем пропала другая.
-Выглядишь совершенно измученной, - заметил я, глядя на Соню, заказавшую себе сразу две чашки кофе. – От тебя одни глаза остались.
-Еще бы, - усмехнулась она. – Двое суток толком не спала, то и дело просыпалась, словно кто-то меня толкнул. Ума не приложу, что случилось с этой Ольгой и что теперь делать. Давай я сразу расскажу тебе все, что знаю о ее исчезновении.
Соня лихо опрокинула рюмку коньяка и закурила.
-Два дня назад была вечеринка у Монтесье, ее устроил Роже по случаю дня рождения Шарля. Нас с Ольгой туда пригласили.
-Естественно, в качестве друзей семьи? – не без ехидства полюбопытствовал я.
Соня только передернула плечами и кокетливо прищурилась (от коньяка у нее дивно заблестели глаза).
-Нас пригласили, во-первых, потому что мы – красивые молодые девушки и потрясающе талантливые художницы. Во-вторых, на дне рожденья был мой хороший приятель, который оказался давним другом Роже – Пьер Бенини, владелец Женевской галереи. Он занимается организацией выставок современного искусства и в прошлом году провел две выставки моих работ – в Женеве и Лозанне. Так вот, на дне рожденья были мы с Ольгой, Роже, Пьер, потом субподрядчик с улицы, сосед Лорен; местный мэр с женой и двумя дочками и несколько приятелей Шарля – странно, что они у него есть, хотя, я думаю, он просто пригласил бывших одноклассников – так сказать, для массовки.
Ольга весь вечер флиртовала с Пьером, Шарль был мрачнее тучи – можешь себе представить, он, кажется, успел влюбиться в Ольгу, потому что она похожа на Шарлоту, я тебе уже говорила. Под конец гулянки, уже заполночь, Ольга с Пьером куда-то исчезли и, честно говоря, я о них забыла, поскольку ко мне прилепился этот зануда-субподрядчик. Когда я уже собиралась идти домой, появился Пьер, отвел меня в сторону и раздраженно спросил, не видела ли я Ольгу. Естественно, меня это удивило, ведь они исчезли вместе. Но Пьер сказал, что после того, как они немного потискались в саду, Ольга сообщила, что ей нужно что-то там взять у себя в комнате, попросила ее подождать и ушла. Пьер прождал в саду едва ли не полчаса, искурил полпачки сигарет и злой, как черт, вернулся в дом. Честно говоря, тогда я не придала этому никакого значения, решив, что Ольга, не собираясь в отношениях с Пьером идти дальше флирта, таким образом кинула его, отправившись спать. Пьер не дурак и тоже все понял, потому что на прощанье сказал мне: «Передай своей подруге, что она могла просто пожелать мне спокойной ночи, не заставляя полвечера сидеть в саду». Он очень обиделся. И вот я вернулась домой и совершенно спокойно уснула. А рано утром ко мне ворвалась Лорен с криком, что Ольга пропала. Она, как всегда, понесла ей кофе, но в комнате никого не было, а постель стояла не разобранной. Это было более чем странно.

В кафе стоял гул французской речи, столики были заполнены людьми, у всех блестели глаза, все о чем-то болтали, спорили, смеялись. Мы были здесь, пожалуй, единственными, кто говорил на великом и могучем русском языке. И, тем не менее, мне показалось, что парень, сидевший за соседним столиком, слегка полуразвернулся к нам, словно бы прислушиваясь к разговору. Впрочем, я успокоил себя мыслью, что ему просто интересна чужая речь. Из лингвистических, так сказать, соображений.
-Ну и что же ты предприняла, обнаружив пропажу? – спросил я.
Соня глубоко вздохнула.
-А что я могла? Конечно, отправилась к Монтесье. Роже с Пьером уже укатили, Шарль спал. Я попыталась его растолкать, но ничего путного добиться не смогла – бедняга, страдая от ревности, изрядно накачался и был практически невменяем. Затем я пошла к серфингистам. В конце концов, Ольга была влюблена в этого Михала и запросто могла на ночь глядя отправиться к нему.
-Стоп, стоп, стоп! – сделал я останавливающий жест. – Дорогая, тебя занесло: ты рассказываешь, не вводя меня в курс дела. Что еще за серфингисты, Михалы и Ольгины влюбленности?
Соня и в самом деле, похоже, набралась, а может, бессонница последних дней сыграла свою роль. Во всяком случае, после трех рюмок коньяка у нее уже закрывались глаза и заплетался язык.
-Влюбленности? Ну, да, она сразу влюбилась в Михала, хотя он мне совершенно не понравился. Поляк, одно слово. Я, конечно, понимаю, что Россия держала их в кулаке – «жандарм Европы» и все такое – но все же не зря Горький так выразился на счет польского «змеиного» языка, что он…
Я взял Соню за плечи и встряхнул.
-Дорогая, теперь тебя занесло в область истории. Оставь в покое Горького и Польшу и расскажи, кто такие эти серфингисты.
-Но они же и есть поляки, - в духе «элементарно, Ватсон» ответствовала Соня. – Группа польских серфингистов, живут тут с начала июня в доме местного владельца яхт-клуба. Он пригласил их для того, чтобы они бесплатно обучали серфингу местную молодежь, взамен предоставив бесплатное жилье и стол. Мы познакомились с ними в этом самом кафе, и Ольга сразу втюрилась в Михала.
-А он как к ней отнесся?
-Как удав, - Соня фыркнула. – Он вообще такой – проглотит и не заметит.
Она совершенно откровенно зевнула и потерла глаза. Я решительно взял инициативу в свои руки, подхватил девушку под белы руки и повел домой. Поскольку я в Версуа был новичком, а Соня – пьяна, мы пару раз едва не сбились с дороги, но в первом часу ночи все-таки прибыли на тихую улочку Дегалье, в наш тихий мирный домик, где Лорен уже спала мирным сном. Я проводил Соню в ее комнату, уложил и даже, извините за подробности, раздел, поскольку, едва коснувшись головой подушки, бедняжка просто-напросто отключилась.
Затем я поднялся к себе, включил свет и открыл окно. Дом был погружен в мирную тишину, с улицы лишь изредка доносились звуки жизни – то пролетала по дороге машина, то проезжала какая-нибудь милая парочка на велосипедах. В общем, по завершении первого дня в Швейцарии я находился в гармонии с миром и с собой.