ВАЛТОРНА И ТРОМБОН

ВАЛТОРНА И ТРОМБОН

1

— Честное слово, вы пришли вовремя, дорогой профессор, — встретил меня добродушный голос капитана Блэка. — Сегодня вечером я хочу вам предложить небольшую поездку.
— Куда мы едем на этот раз? — поинтересовался я, без особого удивления. С тех пор как я познакомился ближе с капитаном, я перестал чему бы то ни было удивляться, а уж тем более «небольшим поездкам»; они вошли для меня в привычку, и удивление могло вызвать наоборот, желание друга остаться дома.
— Вы ни за что не догадаетесь!
— Ну почему же? Наверняка куда-то в Сибирь или Среднюю Азию.
— В Лондон.
— В Лондон?
Блэк таинственно улыбнулся.
— Надеюсь, документы у вас с собой? — спросил он.
Я утвердительно кивнул головой.
— В таком случае, оставьте их мне, — предложил капитан. — К семи часам вечера я оформлю визы, приобрету билеты на самолёт, а вы поезжайте домой, и переоденьтесь подобающим образом для поездки за рубеж.
— Скажите, Блэк, а почему вы собрались ехать именно в Лондон? Мне кажется, уголовная полиция сможет справиться не хуже вас.
— А разве я сказал, что еду расследовать преступление? Вы же знаете, Уайт, я никогда не занимался частным сыском. Такое занятие не в моих правилах. Я не распутываю преступлений, а стараюсь их не допустить. Но на этот раз, я предлагаю просто культурно отдохнуть.
— Культурно отдохнуть мы можем и дома, Блэк.
— Дома?! — удивился капитан. — Какой же дома может быть культурный отдых?
— Например, просмотр телевизора. Или поход в парк, в кино, в музей, наконец.
— Бесспорно, профессор, это повышает уровень развития, расширяет кругозор. Но я покажу вам завтра такое, чего вы никогда не увидите ни по телевизору, ни в кино.
Блэк извлёк из ящика письменного стола небольшую лощеную карточку зелёного цвета.
— Я получил приглашение на представление века королевского оркестра на две персоны. Наряду с новыми композициями, в концертной программе будут звучать мелодии давно ушедших лет. В конце программы прозвучит попурри из лучших произведений оркестра за последние 200 лет.
— Как вам удалось заслужить такую честь?
— Видите ли, мой друг, всё очень элементарно. Однажды я спас от электрического стула одного человек, обвиняемого в убийстве. Мне удалось полностью доказать его невиновность и заставить суд выплатить ему крупное пособие за причинённые убытки. Несколько лет назад, он занял высокую должность при дворе: дирижёр, руководитель и технический директор Великого королевского оркестра. Наши дружеские узы не оборвались. Мы продолжаем переписываться и время от времени наносить друг другу визиты. Поэтому, Уайт, не будем терять времени даром; концерт назначен на завтра, и чтобы успеть в срок — нужно вылететь сегодня.
Я вытащил из внутреннего кармана паспорт и, передав его капитану, отправился переодеваться и улаживать прочие вопросы, например, предупредить начальника отдела космической связи академика Васнецова, что в понедельник выйти на работу не смогу. С Блэком мы договорились встретиться в шесть часов вечера на Внуковском аэродроме.
…Стюардесса предупредила о скорой посадке и напомнила о ремнях безопасности. Мы летели в плотной гряде облаков, большую часть времени окружающих остров, на котором расположилась старинная страна Англия. Самолёт начал снижать высоту и нашему взгляду открылась серебристая излучина реки, петляющая по заострённому пространству.
Сквозь иллюминаторы стали различимы средневековые стены Тауэра, монументальный купол собора святого Павла, готические контуры Вестминстерского дворца с циферблатом Большого Бена на башне, а вокруг от горизонта до горизонта раскидывался безбрежный, необозримый, необъятный город. Это был Лондон, город лишённый какой-либо чёткой градостроительной структуры: трудно определить, что служит тут центром, трудно выявить какую-то логику или закономерность в том, как связаны в одно целое многочисленные составные части.
Мы вышли из самолета, и пошли по старым узким улочкам к жилищу руководителя королевского оркестра. Английская улица — лишь русло, по которому протекает жизнь; она не живёт сама по себе, по ней движется поток безучастных друг к другу людей, каждый из которых спешит по своим делам или торопится попасть домой.
Английская улица не предназначена быть местом встреч, споров, свиданий или прогулок. Она не служит для того, чтобы развлечься, побродить без цели, побеседовать с приятелем, поглазеть по сторонам.
Лондон в основном застроен трёхэтажными домами, из-за предубеждённого отношения англичан к многоквартирным и особенно высотным домам. Ряды из трёхэтажных домов, тянущиеся иногда во всю длину улицы, называют здесь «террасами». В этих домах квартира расположена вертикально: внизу — жилая комната, выше — спальня, а над ней, под самой крышей, помещают детей или сдают такую мансарду холостякам.
Каждый хозяин красит свой фасад и наличники, как ему вздумается, поэтому уличная застройка подчас напоминает глухой забор из вертикально сбитых разноцветных досок. Зато — собственный номер дома, свой палисадник, своя входная дверь с улицы и, наконец, своя внутренняя лестница, которая почему-то особенно мила сердцу англичанина.
Если согласиться с тем, что Англия начинается с Лондона, то ещё более верно считать, что Лондон начинается с Лондонского моста. Город вырос у первой постоянной переправы через Темзу, наведённой ещё для римских колесниц.
Темза пересекает столицу Англии с запада на восток. Она кормит город, поит, даёт ему работу, развлекает. Живописная и элегантная на подступах к Лондону, среди ухоженных зелёных лужаек, с вереницами прогулочных судов по воскресеньям, спортивными лодками, в черте города — она скорее рабочая, деловая, мрачноватая на вид. Видами Темзы можно полюбоваться лишь с мостов, с набережной её увидеть сложнее: высокие гранитные парапеты поднимаются местами почти до уровня человеческих глаз. Для любителей созерцать реку, скамейки вдоль набережной установлены на высоких постаментах. Зачастую сидящего на них человека принимают за памятник.
Лондонскими достопримечательностями, кроме Темзы, можно ещё считать Вестминстерское аббатство, залы парламентов, национальную галерею и Британский музей. Что только не встречали мы на улицах Лондона, пока добирались к мистеру Джаку: театры, картинные галереи, музеи; разбросанные по всему городу отдельные коллекции, выставки; старинные дома, тщательно сохраняемые уголки площадей и улиц в их вековой нетронутости, чугунные решётки дверей и балконов; искусно составленные, часто с большим художественным вкусом витрины огромных магазинов и бесконечных маленьких лавочек.
Мы проходили мимо Вестминстера, колонны Нельсона, Национальной галереи по Хэймаркет и, наконец, вышли к площади Пикадилли.
Эта площадь считается перекрёстком Лондонских дорог, и называется центром Лондона для тех, кто ищет удовольствий. Бронзовые фонтанчики, увенчанные фигурой греческого бога любви Эроса — место паломничества всех приезжающих в Лондон. Немного посидев на ступеньках фонтана, мы отправились дальше.
От площади Пикадилли мы свернули на Шафтесбери. Порой говорят, что это один из самых живописных районов Лондона. Он был полон театров, ресторанчиков, мелких лавочек, клубов, иногда под двусмысленными или откровенно вызывающими вывесками.
К концу пути я изрядно продрог. Лондон обложило свинцовыми облаками, пронизывающим ветром. Начался обложной дождь. Наполненные влагой Атлантики быстро бегущие облака, создавали переменчивое, своеобразное освещение. Над Лондоном опустилась голубовато-серая дымка, которая, словно ретушь, приглушила краски и придала расплывчивость очертаниям.
— А вот и дом мистера Джака, — сказал Блэк, выглядевший не лучше меня. Усы его опустились, по ним бесконечным потоком струилась вода. Он подошёл к двери и два раза нажал на звонок. В квартире раздался звон серебряного колокольчика, затем дверь отворилась, и на пороге показался сам Джак. Он был полным лысеющим мужчиной, неопределённого возраста.
— Добрый вечер, джентльмены! — воскликнул он, хватая нас за руки и с силой втаскивая в дверь, как будто мы упирались, желая оставаться на улице под проливным дождём. — Я очень рад, что вы приехали. Сейчас у меня небольшой банкет в честь завтрашнего концерта. Собрались только дружественные со мной соседи. Вы быстро познакомитесь с ними.
Мы поднялись по лестнице и оказались в небольшой зале, посредине которой стоял стол со всевозможными яствами. На стенах висели старинные канделябры с воткнутыми в них восковыми свечами различной формы. Освещалась зала только этим светом. Джак вывел нас вперёд и начал представлять своих гостей:
— Это — Питер, это — Пол, а это — его жена Мэри. Вот наш сосед Джон, принципиальный противник мытья автомашин. Позвольте представить вам сэра Чарльза, который не живёт в Лондоне, т. к. его ирландский терьер предпочитает свежий воздух. А это, — он кивнул в нашу сторону, — мои московские друзья: капитан Блэк, уважающий закон и уважаемый законом, и, по-видимому, его приятель, профессор Уайт, пишущий книги.
Когда официальное знакомство было закончено и мы сели за стол, я попытался завязать разговор с сэром Чарльзом, но это мне не удалось. Улучив минутку, Блэк наклонился к моему уху и прошептал:
— Вы с ума сошли, профессор! Кто же разговаривает с англичанином о работе во время отдыха, в такой приятной компании?!
— А о чём же говорить?
— О чём угодно, только не о работе. Запомните, Уайт, англичанин скорее будет разговаривать в гостях о своих увлечениях и забавах, искать точку соприкосновения со своим собеседником именно в подобной области, и почти никогда не коснётся того, что является главным делом его жизни, особенно, если он на этом поприще чего-то достиг. В Англии введена в культ лёгкая беседа, способствующая приятному расслаблению ума, а отнюдь не глубокомысленный диалог, и уж, тем более, не столкновение противоположных взглядов!
— Всё это так непривычно и странно для меня, Блэк.
— Вы, наверное, удивитесь ещё больше, мой дорогой профессор, если узнаете, что независимость, граничащая с отчуждённостью, — основа взаимоотношений в Британии. Не только друзья и родственники, но даже родители и дети не чувствуют себя связанными долгом или ответственностью друг перед другом. Невмешательство в частную жизнь друг друга — невмешательство, которое, конечно, строго обоюдно, — вот краеугольный камень английской этики.
— То есть, говоря словами Черчилля: «если одинокое дерево выживает, то оно вырастает крепким»?
— Вот именно…
— Однако, все ли такие деревья выживают? Теперь я понимаю, откуда в Лондоне столько бюро знакомств, клубов для неженатых, брачных контор с их газетными объявлениями и компьютерами. Всё это — разнообразные и, судя по их числу, бесполезные средства борьбы с одиночеством!
— Да, в чём-то вы правы, — вступил в беседу Джон, тот самый, который не любит мыть автомашины. Он оказался случайным свидетелем нашего диалога. — Британцы, наверное, самый одинокий народ в мире. Многие у нас живут в одиночестве физическом. Другие, даже у себя дома одиноки, как эмоционально, так и духовно. В нашей стране разрыв между поколениями не только признаётся, но и одобряется. Однако при всей своей замкнутости и отчуждённости мы на редкость участливы, особенно к существам беспомощным, будь то потерявшие хозяев собаки или заблудившиеся иностранцы.
Можете быть наперёд уверены, что остановив на улице любого лондонца, вы получите любое возможное содействие, которое он окажет, не считаясь со временем. Так, японец или француз предпочтут не ввязываться в дело, которое их не касается, а англичанин без колебаний придёт на помощь незнакомцу, если почувствует, что в этом есть нужда. И чем затруднительнее положение, в котором вольно или невольно оказался человек, тем более участия проявят к нему окружающие.
— Я хочу ещё добавить в защиту англичан следующее, — вновь сказал Блэк. — Если толкнуть англичанина на улице, если наступить ему на ногу в автобусе или, раздеваясь в кино, задеть его полой плаща, то он — т. е. пострадавший — тут же инстинктивно извинится перед вами. Порой говорят, что такая, доведённая до автоматизма вежливость — безлична, даже неискренна. И всё-таки, пожалуй, она лучше, чем интуитивная грубость. Учтивость и предупредительность к незнакомцам, даёт англичанину некое самоудовлетворение, возвышает его не в чужих, а, прежде всего, в собственных глазах.
-— У нас в Англии принято быть скромными, — заметил Питер. — Если вы чемпион мира по теннису, скажите: «Да, я играю с грехом пополам».
— А если, — вступила в разговор Мэри, — вы в одиночку пересекли Атлантику на маленькой лодке, скажите: «Я немного занимаюсь парусным спортом».
— Скажите, — спросил я, — правда ли, что вы сохраняете спокойствие даже в критические моменты опасности?
— Разумеется, — ответил Джак. — Мы хладнокровно реагируем на кризисные ситуации и считаем это самой привлекательной стороной своего характера. Кроме того, мы всегда сохраняем чувство юмора в трудные минуты. У нас считается обязательным шутить в шахте, когда спасатели извлекают оттуда горняков, засыпанных обвалом. А один мой знакомый, которого пожарные еле вынесли из горящего здания, перво-наперво постарался сострить насчёт крема для загара.
— Но ваш юмор не всегда бывает доходчивым, — сказал я.
— Это потому, — ответил Блэк, — что английский юмор представляет собой нечто сокровенное, частное, не предназначенное для посторонних. Он проявляется в полузаметных намёках и усмешках, адресованных определённому кругу людей, способных оценить эти недомолвки, как расплывчатые блики на хорошо знакомых предметах. Английский юмор нельзя ощутить сразу вместе с освоением языка. Его можно лишь отфильтровать, как часть аромата страны, причём как самую трудноуловимую его часть.
— Умение встречать трудности юмором и оптимизмом, — согласился я, — бесспорно, источник силы англичан. Но склонность преуменьшать, даже игнорировать неприятности, выдавать желаемое за действительность, должно толкать к самообману, становиться источником вашей слабости.
Тут в разговор вступил Чарльз.
— По этому поводу есть небольшой анекдот:
«В 23 часа вечера джентльмен раздевается и ложится спать. Внезапно раздаётся звонок. Джентльмен встаёт, умывается, одевается, открывает дверь. За ней стоит мужчина.
«Простите, сэр», — сказал он, — «не найдётся ли у вас стакан воды?»
— Пожалуйста, сэр, — ответил джентльмен, подал стакан и вновь отправился спать.
Через некоторое время позвонили снова. Джентльмен встаёт, умывается, одевается, подходит к двери. За ней оказывается тот же мужчина.
«Простите, сэр, я побеспокою вас вторично. Стакан воды, пожалуйста».
— Пожалуйста, — ответил джентльмен, отдавая стакан.
Через пять минут вновь раздался звонок. Джентльмен встаёт, умывается, одевается, открывает дверь и опять видит перед собой того же мужчину.
«Стакан воды, сэр», — жалостным голосом попросил мужчина.
— Пожалуйста, сэр, — ответил джентльмен, отдавая стакан и на секунду задержал руку незнакомца в своей руке.
— Скажите, сэр, там кому-то плохо?
«О, нет, сэр, там пожар»».
В зале раздался дружный смех, означающий, что все гости вошли в контакт, и Джак вздохнул облегчённо.
— А какое впечатление об англичанах было у вас до поездки в нашу страну? — поинтересовалась у меня Мэри.
— Я представлял себе человека спортивного, дисциплинированного, практичного, немногословного, деловитого, консервативного, склонного или к пуританству, или к эксцентричности, а также меланхоличного.
— Что ж, вы были недалеки от истины.
Хозяин, видя, что с пудингом все расправились, подал нам сыр, а ещё чуть позже пригласил пить кофе к камину. Я не переставал удивляться английским традициям. Впрочем, если бы англичанин попал в гости к нам, он бы, наверное, удивлялся не меньше.
Но самым удивительным мне показалась ванная комната. Когда мы перед сном пошли мыться, я узнал, что в Англии ванна без душа, зато умывальник с пробкой и с двумя гуськами. Англичане имеют обыкновение умываться не под струёй воды, а окуная всю голову в умывальник, где заранее смешана холодная и горячая вода, так как смесителя у них не имеется. А Блэк объяснил мне, что англичане вообще не имеют обыкновения окатываться водой после ванны и прямо в мыльной пене начинают вытираться. Этот обычай распространён и на мытьё посуды.
Из всего этого вечера я понял, что англичане меньше других подвержены веяниям времени, преходящим модам. Их характер — стабильный и постоянный, но при этом, характер этот составлен из весьма противоречивых, даже парадоксальных черт, одни из которых весьма очевидны, другие же — трудноуловимы, так что каждое обобщение, касающееся англичан, тут же может быть оспорено.
Неутомимые мореплаватели и землепроходцы, они, одновременно, страстные садоводы. Восхищаясь французской кухней, они не станут имитировать её у себя дома. Однако при всей своей парадоксальности, английский характер редко бывает загадочным и непредсказуемым.
На завтрак нам приготовили кашу из овсянки и яичницу с беконом.
Отбивал часы «Биг Бен» на башне рядом с парламентом. Промозглым утром грелись у костров пикетчики с заводов сталелитейной промышленности. На Лестер-сквер устраивались кинопремьеры боевиков. В специально отведённом уголке Гайд-парка, под внимательным присмотром полицейских, реализовывалась свобода слова: одни призывали к «власти любви», другие пытались разобраться в понятии революции, молодой человек в фуражке агитировал к анархизму, здесь же предсказывали «марксистское будущее» развивающимся странам.
Под ветвями вязов гарцевали на лошадях прекрасные амазонки и начинающие тучнеть мужчины. В парке Кенсингтонского дворца любители запускали причудливых воздушных змеев, а в круглом озере — модели изящных парусников. Неприступный обычно своими ценами магазин «Харродс», как всегда собрал огромную толпу покупателей на летнюю распродажу. Королевская Академия художеств провела прекрасную выставку картин постимпрессионистов, которые в городе, перенасыщенном музеями и картинными галереями, пользовалась огромной популярностью. Перед Британским музеем выставили громадную модель древней ладьи — открылась уникальная выставка «Сокровища викингов».
Мимо всего этого зрелища мы неслись в «Форде» к Южной набережной Темзы, к местоположению «Куин Элизабет-Холл».
Весь концерт Блэк сидел не шелохнувшись, лишь в самом начале программы выразивший сожаление.
— Когда я приезжал сюда в последний раз, все музыкальные инструменты были отлично подобраны. А сейчас, слышите, Уайт, какой-то инструмент фальшивит?
Но я явно ничего не слышал и Блэк, как мне показалось, даже чуточку обиделся на меня. Зрелище королевского оркестра было, конечно, впечатляющее.