…Подрулив к отелю, Рамон поставил машину на стоянку, и какое-то время сидел, опустив голову на руки, державшие руль. «Надо выспаться», - подумал он, вздохнул, выпрямился, снял очки, протер их замшевой тряпочкой и снова одел.
День был трудный, все время приходилось сдерживать нервы - каждый раз проходя мимо охранников Троцкого, Рамон улыбался, ожидая окрика: «Стоять!», и каждый раз он вспоминал это «Стоять!» в испанской тюрьме, после которого следовал удар.
Сегодня ему повезло. Троцкий, наконец-то, пригласил его в свой кабинет, впервые обратив на него внимание.
«Бедная Сильвия, - размышлял он, поднимаясь в свой номер, - как она будет разочарована, узнав, что я вовсе не сын бельгийского дипломата и вовсе не богатенький бизнесмен. Странно, но ей это почему-то льстит, - он привычно открыл дверь, на ходу снял плащ, кинул его на диван и, пройдя в ванную, включил воду: «Надо ополоснуться и станет легче»..
Он прошел через гостиную и стал раздеваться.
Сбросив одежду, накинул халат и войдя в гостиную, остановился - его внимание привлек ледоруб висевший на стене, рядом с фотографиями его горных восхождений.
Внезапно, ясная мысль – догадка, заставила его подойти и взять ледоруб. «Да, может быть это самый лучший вариант… Пистолет – много шума, тревога… А этим оружием можно убить тихо, почти беззвучно. А потом уйти, миновав охрану, сесть в машину и уехать.
Пока хватятся, начнут искать, я буду иметь время уехать, скрыться!
Котов будет меня ждать, перевезет через границу, у него всюду свои люди, даже на пограничных переездах…
Пока он сидел в ванной, план, в общих чертах, был готов.
«Решено, - говорил он сам с собой, - я сделаю это и я вижу, что он действительно опасен и его надо уничтожить.
Говорит он красиво и убедительно, но за этим красноречием стоит расчет и предательство.
Котов говорит мне, что Троцкого просто используют те, кому он будет нужен в необходимый момент. Я видел таких людей в Испании. Они всегда красиво говорят, но делают так, что потом бывают убиты и расстреляны сотни невинных людей - настоящих патриотов.
Арестованная оппозиция на московских судах и не отрицала своих связей с Троцким.
И действительно, кто дал ему деньги на покупку этого дома-крепости.
Кто оплачивает его содержание, охрану. Тут большие деньги - может быть из партийной кассы?» - спросил он сам себя, расправляя постель.
Устало вздыхая, Рамон полежал немного закрыв глаза и увидел кабинет, стул сплетенный из легкой соломки, спину Троцкого, густой седой ежик волос на затылке…
«Все мы должны отвечать за свои слова и поступки и характер всегда определяется по действиям человека. Если бы я не прошел тюрьму-войну, не лежал бы с забинтованным после ранения лицом неделями в грязной палате, боясь, что могу ослепнуть, то я, наверное, зарабатывал бы деньги, содержа гостиницу…
Может быть такую же, как эта …».
Эта была последняя мысль, которую Рамон запомнил, перед тем, как заснуть.
Утром его разбудил телефонный звонок Сильвии.
Он поговорил с ней, договорился о встрече после обеда, закурил сигарету, лег поверх одеяла и стал вспоминать вчерашний день, кабинет Троцкого, свое решение…
Жизнь Рамона Меркадера с самого начала была не простой.
Родившись в Испании, в Барселоне, он, по настоянию своей матери учился в церковной школе. До того, как мать поверила в марксизм, она была страстно верующим человеком и даже хотела стать монахиней. Её муж, отец Рамона и ещё четырех детей, был явной противоположностью своей жены Каридад, сделался предпринимателем, и любил математику и может поэтому, она вышла за него замуж. Он был надежный, сдержанный человек, чего всегда так не хватало его красивой, но неуравновешенной жене.
Наконец они разошлись и Каридад с пятью детьми уехала во Францию.
Там, на одной из вечеринок, она познакомилась с лидерами компартии Франции и стала со временем страстной поклонницей коммунистических идей. А Рамон, закончив школу уехал в Лион и поступил в колледж по специальности «Гостиничное дело» - после учебы он даже стал администратором большого отеля где и освоил сдержанно-корректные манеры.
В один из обычных рабочих дней, проснувшись поутру, он надел отутюженный костюм, обул начищенные до блеска туфли и, как всегда, ровно в восемь появился в холле гостиницы.
Он был хорошо сложен, темноволос, кареглаз, с хорошими манерами и его приветливо окликали легкомысленные постоялицы-туристки, называя красавчиком - в отеле «Ритц», где он служил, останавливались богачи и авантюристы, которые иногда смотрели на него, как на лакея.
Там произошел случай, который заставил его задуматься.
К тому времени, Рамону уже надоело улыбаться полупьяным старикам, владеющих смазливыми молоденькими женами, выслушивать их придирки и кланяться, кланяться, будто он заводная красивая игрушка!
Двойственность его натуры: холодный расчетливый человек – по отцу, страстный и нетерпеливый – по матери, в конце концов дали, себя знать.
В тот вечер в холе гостиницы было многолюдно и Рамон, рано начавший курить, спустился сюда, чтобы выкурить сигарету. Он стоял у полуоткрытой балконной двери, когда в холл ввалилась полупьяная компания американцев. Среди них были две хорошенькие блондинки, которые, в свою очередь, с интересом поглядывали в сторону Рамона и хихикая что-то говорили друг другу по-английски..
- Какой он красавец, - говорила одна.
- И какой серьезный, - подхватывала другая, - может у него горе, может ему отказала во взаимности наша горничная?
Обе рассмеялись, кокетливо поправляя на себе платья и глядя на Рамона. В своей юной наивности они и не догадывались, что Рамон все прекрасно понимает, учеба в Барселонском английском институте не прошла даром.
Сосед девушек, толстый румяный старик, в твидовом пиджаке, курил сигару и слушал их болтовню. Он тоже стал смотреть в сторону Рамона, а потом решил вдруг показать себя:
- Портье! - закричал он на весь холл, - Портье! Подойди сюда и принеси мне пепельницу!
Рамон вспыхнул, бросил недокуренную сигарету в урну и, демонстративно проходя мимо толстяка, бросил на чистейшем английском языке?
- Сам принеси! Старый грубиян!
Девушки оторопели, толстяк разозлился и вскоре пожаловался директору гостиницы, а тот вызвал Рамона, сделал ему внушение и пугая, пообещал оштрафовать за грубость с постояльцами.
Рамон, не сдержавшись, нагрубил директору и на следующий день собрал вещи и ушел из отеля.
Проходя по улице он увидел строй солдат - голодных, веселых, горланящих песню, а на перекрестке, как нарочно, ему бросилась в глаза реклама: «Вступай в армию! Не пожалеешь! Хорошее питание, много симпатичных друзей и отличных приключений!»
Тут в нем опять проявилась половинка характера матери и он, не раздумывая, нашел вербовочное агентство и уже назавтра попал в воинскую часть - через два года непростой службы, он демобилизуется в звании капрала.
Армия многому научила и прежде всего, научила бороться за свою независимость, но когда надо, то и подчиняться чужим приказам!
После армии он временно пошел работать на стройку и там вступил в коммунистическую ячейку, однако, вскоре по доносу провокатора, все члены ячейки были арестованы и попали в тюрьму!
Там он не раз участвовал в стычках с охраной и ему обещали добавить срок, но грянула испанская Революция, а потом и Гражданская война.
Он, будучи коммунистом, стал комиссаром одной из частей Арагонского фронта.
В боях Рамон отличался храбростью, был ранен в лицо и долго лежал в госпитале - зрение ухудшилось и он начал носить очки.
Каридад - его мать, также была ранена на фронте, отправилась с партийной делегацией в Мехико и здесь познакомилась с Сикейросом, который в свою очередь поехал добровольцем в Испанию.
Жизнь закрутила Рамона, но он навсегда стал коммунистом! Познакомившись в Испании с советскими интербригадовцами, он стал учить русский язык и уже в 1937 году побывал в Москве.
Разгром испанской революции, зверства фашистов, пытки и убийства коммунистов в испанских тюрьмах, сделали его непримиримым врагом франкистов.
Там же, в Москве, Наум Эйтингон, в то время заместитель резидента ОГПУ в Испании, известный советский разведчик и друг его матери, поручает Рамону важную задачу – выследить и убить Троцкого, яростного противника и врага Советского Союза.
Вскоре, нелегально въехав во Францию, в Париже, Рамон знакомится с Сильвией Агелофф, симпатичной молодой троцкистской и вскоре, они вновь встретились, уже в Мексике.
Несколько месяцев назад Эйтингон, под именем генерала Леонова, приехал в Мехико. Он встретился с Рамоном, поговорил с ним, передал привет от сослуживцев по Арагонскому фронту - после разгрома и поражения в Испании, многие испанские коммунисты перебрались в Союз.
Теперь они жили на юге, в Средней Азии, пытаясь строить свои судьбы на новой Родине.
Рамон тогда очень обрадовался - он скучал по товарищам, его тяготила необходимость скрываться и лгать даже Сильвии. Но Эйтингон говорил, что при успешном исходе операции, его ждет награда и уважение в Советском Союзе, так как Троцкого подозревают в сговоре с фашистами, которые хотят, в случае войны с Советским Союзом, использовать Старика как «Троянского коня», используя в СССР!
- Наша борьба здесь, - говорил Эйтингон, - будет стоить многих винтовок на фронте будущей войны с Фашистской Германией. Ты можешь спасти тысячи и тысячи жизней советских и испанских друзей от гибели, потому что Троцкий опасная фигура оппозиции!
…Троцкий устал - он целыми днями работал в кабинете, заканчивая политическую биографию Сталина. В последнее время он никогда вслух не смеялся и даже улыбался редко - смерть сына Левы переживал тяжело, и знал, что следующий шаг ГПУ будет направлен против него.
В тот день Старик сидел за столом и размышлял:
«Антанта еще в Мюнхене бросила СССР на произвол судьбы. Теперь ничто не мешает Гитлеру напасть на Советскую Россию, а Сталин – это невежественное чудовище, ничего не понимает в происходящем».
Троцкий не мог удержаться от сильных выражений, даже просто размышляя о своем враге в России.
«Гитлер не так прост, чтобы простить Сталину приготовления к вводу войск в Чехословакию. Конечно, и Польша и Румыния отказали требованиям руководства СССР, пропустить войска через их территорию. Да и кто бы согласился?
Но Гитлер! Гитлер! – он всех перехитрил.
Думаю, что они со Сталиным договорились о нейтралитете и тем самым, Гитлер развязал себе руки в Европе.
Французы стали очередной жертвой, а потом настанет черед России.
Ну, а Польша получила свое - она надеялась на помощь союзников, но англичане только обещали…
Да и Черчиль - старая лиса, только говорит о войне, а сам старается натравить Гитлера на Сталина и ждет, когда два зверя будут драться и обескровят друг друга!
Американцы далеко и их это, кажется, не касается - им экономически выгодна эта война. Тут Маркс, как всегда, оказался прав - деньги дороже всего!
Сталин, конечно, постарается меня убрать, потому что боится, что в начале войны, все его промахи вылезут наружу. Сегодня, он меня боится даже больше, чем в двадцать третьем году.
Тогда он только начинал править страной и ему нечего было терять.
Сегодня же он подозревает каждого, кто может быть его соперником.
Он, наверное, думает, что я могу договориться с Гитлером и в случае неудачи в войне, буду той фигурой, которая может заменить его после заключения мира.
Он, конечно, помнит Брест - Литовск и постарается не допустить меня в миротворцы»!
От этих мыслей у него испортилось настроение и Старик, бросив ежедневную работу, сгорбив спину побрел в спальню…
На следующее утро Троцкий нехотя поднялся, попил чая на кухне и несмотря на головную боль, пошел в кабинет, где долго читал газеты, а потом, все-таки заставил себя продолжить писать.
Какое-то время он нехотя, ещё чертил фигурки на бумаге, потом постепенно включился в работу.
Обдумывая фразу, Троцкий грыз кончик ручки, глядя куда-то в пустоту, поблескивая стеклами очков. Наконец, сформулировав фразу, он склонялся над столом и начинал быстро писать. Буквы и буковки ровной строчкой выбегали из-под пера, заполняли пространство желтовато-белого листа бумаги с монограммой Четвертого интернационала…
«… Сталин всегда был упорным, последовательным человеком. Создается впечатление, будто его кумиром в семинарские годы был апостол Павел, тоже чрезвычайно упорный человек. Сталин всегда обладал характером уголовника и его стремление к жестким действиям по отношению к своим политическим противникам, обусловлено его близким знакомством и даже участием в поощряемых Ильичем грабежах банков, в те кризисные годы после первой революции, ещё в Грузии, хотя эти грабежи эти бандиты и называли эсеровским словом «экспроприация».
Условия его детского семинарского воспитания, а точнее отсутствие его, также сильно повлияли на формирование характера и думая над тем, каким образом такой человек мог стать во главе либеральной, современной партии, я хочу отметить, что помимо личного характера, ряд обстоятельств и условий его возвышения в революционной Россия, позволили ему стать лидером ВКПб - как известно, Россия ещё и азиатская держава, где такие характеры востребованы…
Сталин был представителем партийцев из той части бывшей империи, которая сегодня, по численности составляла ровно половину в Политбюро и верхушке власти.
В то время как Ленин стал постепенно отходить от дел руководства по состоянию здоровья, на его место немедленно и неуклонно выдвинулся грузин Коба.
Будучи уже комиссаром национальностей, он в девятнадцатом году, по подаче хитроумного Зиновьева и стоявшего за ним Каменева, Сталин стал еще и комиссаром Рабкрина – крестьянской инспекции, прерогативой которой была проверка работы государственного аппарата, но что самое важное, и подготовка чиновничьих кадров.
То есть Сталин еще в девятнадцатом году начал готовить своих сторонников во власти и делал это с упорством и методичностью хорошего администратора. А ведь кроме этого, он был еще и членом Политбюро и надо отметить, что все эти посты он занимал по праву: комиссаром по национальностям, потому что сам был не русским; комиссаром Рабкрина, потому что был «самым русским» среди лидеров фракции, состоявших в основном из политэмигрантов и потому, плохо знающих не только бюрократическую работу, но и особенности работы бюрократов в России. Его незаметность и серость, так же сыграли свою роль – он был винтиком партийной машины, который, как оказалось позже, держит её маховое колесо.
Все это обнаружилось позже, как для его врагов, так и для сторонников, и вдруг оказалось, что кроме Сталина на пост секретаря Политбюро никого больше нет.
И третьего апреля 1922 года он. Сталин, был избран на пост Генерального Секретаря Политбюро, как казалось, на время - получилось так, что Сталин не был согласован на партийной кухне, хотя Ленин понимал и предвидел роль Сталина в партии.
Он говорил: «Этот повар может готовить только острые блюда»!
Конечно, это шутливый каламбур, но за ним просматривается ленинская интуиция….»
Троцкий отвлекся, походил по комнате, скрипя новыми башмаками, посмотрел на себя в большое зеркало, приосанился, поправил волосы на голове и вновь сел за стол, с утра заваленный газетами на английском, немецком и испанском языках.
«… Я тогда занимался вопросами войны, - начал писать далее Троцкий, но приостановился, промокашкой поправил перо и продолжил, - Каменев дублировал Ленина по многим второстепенным вопросам, Бухарин заведовал прессой и пропагандой. Сталин вел обычные партийные дела, так сказать «заведовал кухней».
И вот этот кок постепенно стал начальником партийной столовой, уже начинал рассаживать клиентов, как ему казалось выгодным и удобным. Естественно, когда на официальном съезде стали выбирать начальника, то клиенты этого повара и выбрали его своим патроном, то есть который уже был патроном неофициальным!
Мы в Политбюро были выше мелочных забот низовой работы партии.
Мы были интеллектуалами, разрабатывали стратегию, а тактикой руководил Сталин и пока Ленин был жив, Сталин знал свое место, но стоило Ильичу заболеть, как Сталин развернулся вовсю, а потом уже было поздно!
Меня они съели втроем: Зиновьев, Каменев и Сталин, причем инициатором поедания был Зиновьев, а Сталин только сопровождал это съедение.
Когда в Политбюро не стало Ленина и Троцкого, остался один Сталин - ведь все понимали, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни Бухарин не в счет. И тут уже всем стало понятно - поезд ушел, а Зиновьев и Каменев были брошены под колеса партийного паровоза вместе со мной и почти одновременно!
А другие, попадали туда уже позже, группами и в одиночку.
В результате, в вершке партии остались одни тактики, которых было много, а стратег остался один – Сталин…»
Троцкий отложил ручку, поворошил рукой волосы, встал, прошелся по кабинету и проговорил вслух:
- Жаль, что хорошие мысли приходят уже потом, после всех разборок!..