Путевые заметки о Мексике

OAXACA MEXICO

Почему я выбрала Оахаку

Наконец-то я посетила южного соседа.

Но всё по порядку. Когда мне надоело нечленораздельно бормотать в ответ на вопрос знакомых мексиканцев, почему я до сих пор не побывала в их красивой стране, пришлось самым решительным образом взяться за продумывание маршрута. Легко сказать "В Мексику", а её-то за три часа на машине не объедешь. Первым делом я отказалась от Cancun(a), за ним дружной толпой отправились в игнор Acapulco, Puerto Vallarta и Cozumel. Пусть не судят меня строго любители этих несомненно привлекательных курортов, но в Мексике мне хотелось прочувствовать национальный колорит, в который явно не вписывалась толпа весёлых подвыпивших американцев в шортах хаки и футболках Gap (с ними я прекрасно накачиваюсь пивом и в нашем славном Городе Ветров). Результаты опроса мексиканского общественного мнения поражали почти абсолютным единодушием - 99% участников активно рекомендовали штат Оахака, а оставшийся 1% относился к числу суперпатриотов, для которых вся Мексика прекрасна.

Но я не привыкла слепо доверять восторженности лиц латинской национальности, и поэтому засела шуршать многочисленными страницами Гугла. На пяти разных сайтах я узнала, что Оахаку называют "анти-Канкуном" - подозреваю, что подсознательно именно это я и хотела увидеть. А испытывая трепетную любовь к большим городам, я решила провести несколько дней в Мехико, а оттуда на перекладных двинуться на Оахакское побережье (прямо как герои моего любимого фильма "Y Tu Mama Tambien").

Тут в дело вмешался благоверный и стал судорожно прятать фототехнику, приговаривая, что не может доверить её сумасшедшей, которая в разгар лета собирается поехать из одного мегаполиса в другой. Прислушавшись к голосам разума и супруга и решив, что, как героиня фильма, не умираю от неизлечимой болезни, а к тому же ни к лицу мне, преподавателю и замужней женщине, рассекать на побитой колымаге в компании двух озабоченных тинейджеров, я без особых душевных терзаний отказалась от визита в Мехико в пользу 4 дней в городе Оахака - столице штата, где "бьётся сердце Мексики" и 4 дней на малоизвестном в империалистических кругах тихоокеанском курорте Huatulco.

Первые впечатления
В Оахаке вспоминаешь про все свои пять органов чувств, которые в середине и начале рабочей недели в США стараешься сознательно проигнорировать, видя одетых в тёмное, хмурых людей в метро, заглатывая на обед безвкусный бутерброд и, помимо воли, вдыхая противный запах из микроволновки, а по вечерам нервно подскакивая от звуков подобия музыки из бара через дорогу. А в Оахаке в это время - буйство красок, запахов и звуков. Именно обилие цвета многим бросается в глаза в первую очередь - традиционные разноцветные женские одеяния, роскошная растительность (в некоторых местах можно насчитать 15 разных видов цветов), несчётное количество торговцев воздушными шариками, бижутерия, коврики, чёрные кувшины, зелёная керамика, шали, вырезанные из дерева раскрашенные фигурки животных (каждая из окрестных деревень славится каким-то ремеслом), гамаки, корзины, дома самых немыслимых цветов... Здесь триста дней в году - яркое солнце, а небо всегда голубое, а облака белоснежны (я, конечно, в своих лучших традициях поехала в дождливый сезон). В воздухе витают ароматы силантро, зелёных лаймов, каких-то невиданных диковинных специй, жарящегося прямо на улице мяса, шоколада (кроме других многочисленных достоинств, Мексика является его родиной) и ещё чего-то необъяснимого - наверное, ощущение того, что жизнь хороша, а ещё лучше хоть какую-то её часть провести а Оахаке.

Парочка совершенно бездарных часов в аэропорту Мехико - ведь там, за раздвигающимися дверями, этот большой город жил своей бурной, неведомой жизнью, к которой я не могла приобщиться. Поэтому приобщилась я к сочному, имеющему до неприличия натуральный вкус, стейку, запив его добрым мексиканским пивком.


Кто-то мне говорил, что пиво - это антидепрессант, и я тогда рассмеялась этому доморощенному психотерапевту в лицо, но в тот тёплый августовский день я чудесным образом почувствовала благотворное влияние этого любимого мной напитка на своё ментальное здоровье. А именно - я вдруг утвердилась в мысли, что крысиные бега происходят за северной мексиканской границей, что Мексика - это идеальная страна для релаксации, где даже акцент приводит в какое-то умиротворение, чёткий и ясный, с восходящими интонациями в конце повествовательных предложений, как будто мексиканцы не перестают удивляться миру вокруг них (в отличии от обожаемых мной колумбийцев, которые строчат триста слов в минуту, и от которых просто исходит разрушительная энергия и желание спешить жить). Я не буду себя изводить из-за того, что не увижу на один парк или центральную авеню больше, жить я собираюсь долго, и мне ещё не раз предоставится такой случай.

Мексика - это страна, полная мистицизма, древних легенд, сказаний и колдовства. Видно я, знатная паникёрша и гений в создании проблем из ничего, попала под какие-то чары, потому что торжественно пообещала самой себе, что в Оахаке буду просто радоваться каждому дню и, может быть, даже скажу: "Сегодня был лучший день моей жизни". Забегая вперёд, сообщаю, что поползновения объявить какой-то день лучшим у меня случались не один раз, поэтому я воздержалась от превосходной степени в твёрдой увереннности, что впереди ещё несчётное количество хороших дней.

На этой оптимистической ноте закончилось моё краткосрочное пребывание в аэропорту Мехико, и я резво поскакала на посадку. Личное знакомство с городом, о котором я столько слышала, было не за горами (но только в переносном смысле, потому что Оахака находится как раз в долине у подножья Сьерра-Мадре).

В полупустом самолёте я разглядывала пассажиров и занималась излюбленным делом - пыталась угадать, какие жизненные обстоятельства заставили их болтаться в небе между Мехико и Оахакой. Моё внимание привлекла женщина средних лет с ранней сединой и полным отсутствием причёски, в выгоревшей футболке и давно вышедших из моды джинсах, из тех, кто на завтрак выкуривает дюжину Кэмелов без фильтра, участвует во всех политических маршах и наверняка объездила полмира. Шестым чувством я угадала в ней свою коллегу - преподавателя английского языка. Поджидая багаж, мы разговорились - я оказалась права!

Признаться, я всегда завидовала тем учителям, которые в одночасье могли всё бросить и рвануть в какие-нибудь экзотические дебри "сеять разумное, доброе, вечное". В своё время я тоже порывалась остаться в паре-тройке стран, а в Колумбии даже навела справки в нескольких крупных университетах, но не смогла отказаться от Чикаго, а также не готова была променять свой дивный ортопедический матрас на койку а-ля пионерлагерь, на которой, за неимением другой мебели, эта особая каста моих коллег растолковывает азы TOEFL молодым самородкам. ( По-моему, двусмысленно получилось, но, честное слово, речь шла только об уроках английского! )

Мы летели, почти касаясь сочно-зелёных, густо заросших вершин, и этот расслабляющий часовой полёт наполнил всё моё естество радостным умиротворением. А когда мы приземлились и стали спускаться по видавшему виды трапу, который наверняка подавали ещё Бенито Хуаресу, и к зданию аэропорта не спеша пошли встречающие - индейские девочки в ярких вышитых блузках huipil, их мамы и бабушки в причудливых тёмных тюрбанах, я уже почти влюбилась в Оахаку.

Вскоре нарисовались наши чемоданы и ещё один канадец, о роде занятий которого вы догадались. Погрузившись всем педсоветом в colectivo (аналог маршрутки), трое грингос отправились покорять сердце Мексики.

Красивые, как в туристических брошюрах, виды сменились грудами мусора и развалюхами по оба края дороги, в колдобинах месили грязь тощие бродячие собаки, а впереди зловеще чернел обгоревший автобус. На вопрос что же произошло, водитель ответил лаконично:"Maestros." Со свойственным нам профессиональным красноречием, мы бросились яростно защищать собратьев по ремеслу, но в это время в центре Оахаки действительно бурлил "Майдан" - ежегодные забастовки учителей переросли в массовое недовольство губернатором штата и результатами выборов.

Но поскольку мой роман с Оахакой находился в букетно-конфетной стадии, даже неприглядные пейзажи не омрачали настроения. В конце концов, это была настоящая Мексика! Ведь в начале любых отношений через радужные очки видишь только новый гран-амор, интересного собеседника и яркую личность. Разве важно, что он не имеет легального статуса и живёт в маленькой коморке с облезшей штукатуркой?

Поселившись в гостиницу, я запрятала на дно чемодана рваные джинсы и футболку в обезьянах и, нарядившись в своё лучшее платье и фамильные драгоценности, отправилась на первое свидание с Оахакой - на Zocalo, главную площадь в историческом центре.

Zocalo

Как любой уважающий себя графоман, в своих опусах я всячески стараюсь избежать газетных и литературных штампов. И, как любой уважающий себя графоман, щедро выдаю их десятками в каждом абзаце. Поэтому, взявшись в очередной раз за перо, я дала себе слово никогда не называть Zocalo "сердцем Оахаки". И когда моё буйное воображение стало прорастать хитросплетениями оригинальных эпитетов и метафор, их безжалостно задушил сорняк очередного штампа "Никогда не говори никогда".

Во всём виноват архитектор Гарсия Браво, который спроектировал город вокруг центральной площади, где каждую минуту что-то происходит. Ну как тут не подумать о жизненно важном органе, который бьётся 24 часа в сутки?

Олдос Хаксли заметил, что в Оахаке каждый житель или гость проходит через Zocalo, как минимум, раз в день. А мне всегда обидно, когда знаменитости оказываются лгунами, поэтому на свой первый променад я отправилась именно туда.

В каждом мексиканском городе, большом и малом, испанцы строили Zocalo, пытаясь достичь баланса между высшими силами и светской властью. На костях мёртвых ацтеков возводили главный городской собор, а по другую сторону площади сооружали муниципальное здание. Божественное, уравновешенное гражданским, магическим образом защищало горожан от зла.

Последним штрихом в совершенной картине оахакского центра послужила музыкальная эстрада. При слове "эстрада" мне представлялись огромные деревянные подмостки, уставленные орущей аппаратурой и украшенные рекламой "Бадвайзера". В отчаянии я кружила по площади, каждую минуту сверяясь с картой, но увидела только ажурную, романтическую, легкомысленную беседку, уютно расположившуюся в тени индейских лавровых деревьев (жаль, что одержимая поисками, я забыла нарвать листиков).

Оахакские власти не особо утруждают себя заботой об индейском населении и повышением зарплат учителям, но иногда демонстрируют небывалую щедрость. Так, они подарили горожанам бесплатные концерты в исполнении местного оркестра. Практически каждый день жители и гости Оахаки имеют возможность приобщиться к мировому наследию популярной музыки.

С первыми же аккордами, лирическими и плакательными или энергичными и жизнеутверждающими, я чувствовала себя сидящей в партере зрительницей увлекательного спектакля. Партером обычно служил столик в одном из многочисленных уличных кафе.

Под мелодии романтических песен вереницы красоток дефилируют, постреливая густо подведёнными глазищами в сторону молодых мачо, под звуки патриотических маршей местные "политологи" ругаются в пух и прах в лучших традициях политических форумов только для того, чтобы завтра вернуться с новыми силами и начать всё с начала, а мексиканский фольклор так завораживает туристов, что они, как под гипнозом, открывают портмоне и отстёгивают на очередной никогда не пригодившийся гамак или забытую сразу же по возвращении домой, домотканую шаль. Вот она, мощь мажоров и миноров!

Известный писатель оказался прав - какая-то сверхестественная сила тянула меня на Zocalo каждый день, чтобы, кроме вышеперечисленных персонажей, полюбоваться ещё и на тискающиеся парочки, сплетничающих горничных, полугениальных студентов оахакского университета, капризных деток, вымагающих у родителей воздушные шарики, чистильщиков обуви и, конечно, мириады улыбок - несмотря на все невзгоды, оахакцы дружелюбны просто до неприличия.

***

Каждый раз при объяснении условных предложений, я терроризирую студентов избитым хрестоматийным вопросом: " Если бы вы могли жить в любую эпоху, какую бы вы выбрали?" Сама я ответа на этот вопрос не знала, т. к. мне нравится жить здесь и сейчас.

Но однажды меня осенило - конечно же, в Мексике в первой половине двадцатого века! Диего Ривера, Фрида Кало, любовь во время революции, где в клубах папиросного дыма и парах текилы, под низкий голос Чавелы Варгас из столкновения двух стихий - силы человеческого интеллекта и силы страсти, рождались боль, измены, гениальные идеи и великое искусство.

Товарищ Троцкий может спать спокойно. История умалчивает о том, кто первый завёз на американский континент вирус марксизма, но с тех пор его бережно окучивают, лелеют и регулярно собирают урожай, подтверждением чему служат ежегодные забастовки учителей в Оахаке.

Уже много лет мексиканские коллеги празднуют окончание учебного года не походом всем пед. коллективом в сantina, а выходом на Zocalo. В предыдущие годы они добивались повышения зарплат на 3-4%, недовольные, возвращались в классы, чтобы через год вновь заняться пикетированием.

Но тем летом (2006) решалась дальнейшая судьба всей страны, и политическая элита использовала свои традиционные методы - жестокие репрессии и крупномасштабные фальсификации во время выборов. Требования улучшения оплаты труда и увеличение финансовой помощи малоимущим студентам в конечном счёте разрослось в массовую кампанию с целью добиться отставки УРО (губернатора Улисеса Руиза Ортиза). Истинный мексиканский политик, ультраправый и ультракоррумпированный УРО целенаправленно создавал атмосферу страха и напряжённости, ощущение кризиса и беспорядка и обвинял во всём этом повстанцев.

Противостояние продолжалось с марта и ознаменовалось применением слезоточивого газа, шестью погибшими учителями и тысячами школьников, летние каникулы которых, плавно перешли в рождественские.







С моим счастьем (и это без иронии), какой бы пункт назначения я не выбрала, там обязательно что-то случается или во время моего визита, или после - партизанская война, похищения, засуха, теракты, и даже невинная автопрогулка по Запорожской области закончилась взрывами оружейных складов. Поэтому Оахака оказалась приятным подтверждением этому правилу.
Перед мексиканскими каникулами просто не могло не произойти подобного диалога:

- Так куда ты едешь? В Акапулько? (О, эти высокосодержательные оффисные беседы у питьевого фонтанчика, когда вопросы задаются, но ответы на них в следующую секунду забываются.)
- За кого ты меня принимаешь! Я же не какая-то неврастеническая яппи! (это я всегда говорю американцам, когда больше нечего сказать, а они не нарадуются на мой "бунтарский" характер и "своеобразное чувство юмора")
- В Оахаку что ли? Там же как раз эпицентр всех событий, а это вредит туризму. (злорадно)
- А мне только этого и надо! (радостно и взволнованно). Я же ничего и никогда не узнаю про чаяния трудового мексиканского народа, если каждую секунду буду смотреть в список достопримечательностей и прилежно ставить галочки.

Перед вылазкой в повстанческий лагерь, символично разбитый в районе Avenida La Independencia и Avenida La Reforma, и, не менее символично, по форме напоминающий распятие, я лихорадочно пыталась вспомнить какую-нибудь марксистско-ленинскую терминологию, но т.к. ещё в юные годы не особо утруждала себя этим чрезвычайно полезным для студента ин. яза предметом, решила не изводить непосильными экзерсисами остатки извилин, а понадеяться на боевой задор.

Подобно погоде в сезон дождей, Zocalo переменчиво. Легкомысленная беседка-сцена, где ранее располагался оркестр, как по мановению волшебной палочки превращается в штаб революционной борьбы, и вместо сладких песнопений про "аморы и корасоны", воздух наэлектризовывается лозугнами против УРО, которого здесь называют убийцей индейских детей.

Бородатое высокоидейное лицо Фиделя можно увидеть везде, для оахакцев он – гений, которыми в своё время были три классика всесильного учения. В этой части города, турагентства предлагают поездки только на Остров Свободы, и это не праздный туризм, а командировка с целью повышения квалификации в построении социализма.

И вот, под суровым взглядом бессмертного команданте, я карабкаюсь по щербатым ступенькам, протискиваюсь сквозь уродливые железные баррикады, путаюсь в клубках изоленты и обрывках вчерашних газет, спотыкаюсь о груды мусора и пепелища, а за мной крадутся две прекрасные революционерки. Но я не теряю бдительности, слышу неодобрительные реплики типа «Понаехали тут всякие империалисты на «пир во время чумы», резко разворачиваюсь и, слегка запинаясь от волнения, произношу пламенную речь о том, что я никакая не акула, а очень даже сочувствующая, участница всех маршей в защиту их нелегальных соотечественников, преподаватель и член профсоюза, и если меня научат куплетам про душегуба и детоубивца УРО и его опричников, я с ними с удовольствием поору.

На прощание мы крепко, по-товарищески пожали друг другу руки, и я пообещала, что пока лучшие места на индейском фестивале Гелагетса заняты буржуями, в то время как трудовой сапотекский и мистекский народ не может себе позволить купить билет, ноги моей там не будет.

Всё-таки революция требует колоссальных сил и энергии. Даже от краткого общения с борцамиза светлое будущее у меня не на шутку разыгрался аппетит, а поэтому дальше речь пойдёт об оахакской кухне.



Mercado Abastos
В своей нежной любви к пятнице я не одинока, судя по количеству белокурых синеоких корпоративных красоток, отмечающих окончание рабочей недели ударными дозами клубничного дайкири и буррито, и в экстазе мяукающих: «Обожаю мексиканскую еду!!!!» А за соседним столиком, бывало, сиживала ваша покорная слуга с бадьёй Маргариты и чем-то очередным «типично мексиканским» типа фахитас, о существовании которых среднестатистический «амиго» пребывает в счастливом неведении. Но с 19 августа 2006 года мексиканские рестораны в Чикаго несут пусть и очень мизерные, но потери в лице одного клиента.

Отказаться от многолетнего ритуала распития кисло-сладкого коктейля и поедания чипсов с соусом, приготовленным ещё в день победы над Наполеоном под Пуэблой, было совсем не просто. Но улики, говорящие не в защиту аутентичности мексиканских ресторанов США, упрямо накапливались, а в голове упрямым набатом стучало два слова: Mercado Abastos (самый большой рынок в Мексике и, не исключено, во всей Латинской Америке).

Для начала, мой коллега – мексиканец, великий авторитет ( в его первоначальном смысле, не путать с уголовным) и консультант по всем испанско-латинским вопросам взял с меня честное слово поесть на этом рынке знаменитые tlayudas. Я с готовностью принялась кивать, чтобы по моему затравленному взгляду он не догадался, что про эти региональные лакомства размером с велосипедное колесо я слышу впервые. Радовало одно – о них не слышал и мой братец, великий поклонник всего мексиканского и мечтающий стать одним из немногих в истории человечества иммигрантом из США в Мексику (если этот безумный план осуществится, мне тогда придётся попросить политического убежища на ... Кубе!)

Далее какая-то высшая сила подсунула мне интервью с известным шефом, к которому приходит кулинарное вдохновение благодаря...всё тому же рынку. Порадовавшись, что он категорически не приемлет обезьяньи мозги, и начитавшись рассказов про его семейные рождественские поездки в Оахаку, tacos de cabeza (всё те же мозги, но менее экзотичного и более традиционного животного) были мной опробированы не без удовольствия и с надеждой, что своего серого вещества у меня прибавится (последняя так и не сбылась).

Но больше всего меня поразило, что и Д. Г. Лоуренса, как оказалось, волновал и хлеб насущный, а не только любовник всем известной леди, о чём он и написал в «Утро в Мексике» после того, как замечательно провёл время на рынке Абастос.

Воображение рисовало, как я ступаю на рынок Абастос и издаю боевой клич “Wow!” Так и получилось, только в моём случае это многофункциональное междометие означало скорее разочарование, чем восхищение. И хотя я убеждала себя, что намедни не отведала галюциногенных грибков у известной оахакской целительницы, услугами которой в своё время пользовалась Йоко Оно и другие известные мира сего, торговые ряды с носками, футболками, эмалированными кастрюлями, самопальными джинсами и допотопными стиральными машинами наталкивали на мысль, что каким-то образом я очутилась на вещевом рынке любой отдельно взятой страны на бескрайних просторах бывшего СССР.

К счастью, за границей я была не в первый раз и рекламных проспектов прочитала чуть меньше, чем томов мировой литературы, поэтому решила, что несбывшиеся в очередной раз обещания не отвлекут меня от важной миссии – поесть «мозгов», в поисках которых я и принялась вышагивать тесными и грязными базарными лабиринтами. И вот она – польза положительного мышления: картинки вокруг становились всё интересней, и через минуту меня уже закружил увлекательный калейдоскоп из сёдел для ишаков, нагромождения клеток с канарейками, типичной оахакской кухонной утвари – comales (плоское металлическое подобие сковородки для приготовления кукрузных лепёшек) и molcajetes (каменная ступка для измельчения специй и трав), бамбуковых метёлок, целых оранжерей из золотистых бархатцев (традиционных цветов для украшения алтарей в День Мёртвых), и ещё много чего съестного, колдовского, непонятного для западного человека, но жизненно необходимого для полных достоинства сапотекских и мистекских земледельцев.

Вперёд я продвигалась медленнее черепахи, потому что прямо передо мной малюсенькая бабушка, явно надрываясь и шаркая ногами, тащила жирного индюка. Сердце кровью обливалось при виде таких страданий, но неожиданно этот божий одуванчик в бантиках и косичках отточенным движением выхватила мачете и одним ударом лишила птичку головы, а через минуту выменяла ещё тёплую тушку на ведро смальца. Явно у бабулика день прошёл не зря, и вот она уже щебечет со своими такими же миниатюрными подружками, которые под разговоры «за жизнь» маленькими топориками зверски секут и расчленяют на кусочки свежий сахарный тростник или балансируют на головах тяжеленные тазы и корзины с фруктами, в отличии от советских женщин понимая, что руки нужны для жестикуляции и нечего их обрывать авоськами, если есть голова на плечах (в прямом смысле).

Наумилявшись бабушками и женщинами, для которых рынок – не просто место для натурального обмена (просто глоток свежего воздуха в жестокoм материальном мире, где «люди гибнут за металл» или презренный пластик!), а ещё и светский салон, и клуб по интересам, и школа молодой мамы (иногда младенцы рождаются прямо на рынке, но мне не посчастливилось это пронаблюдать), я продолжала свой увлекательный путь среди 555-ти рядов с хлебом, 756-ти с целебными травами, которые способны склеить даже разбитые сердца и 147 миллионов с перцами. Они везде, всех цветов радуги, текстуры, сухие и свежие, guajillo, ancho, pasilla, chilhuacle, chilcostle, chitepec, arbol, mulato , а дальше моя память отказывается сотрудничать, хотя перечислила я ещё далеко не всё! Местным же жителям достаточно беглого, но внимательного взгляда, чтобы из благоухающих, пряных пирамид выудить парочку перцев для совершенного mole.





Mole Negro
В «школьные годы чудесные» из всех предметов я больше всего не любила домоводство, а из учителей боялась Пиночета в юбке Анну Степановну, которая неоднократно злорадно высмеивала мои кривые швы на ночной сорочке или размазанное по сковороде подобие омлета. Поэтому, уважаемые читатели, ни в коем случае не воспринимайте то, что я сейчас напишу, как рецепт приготовления соуса Mole Negro, я всего-навсего попытаюсь передать трудоёмкость и интимную доверительность в приготовлении блюда, навсегда поместившего Оахаку на карту мира. Под впечатлением этого холестеринового великолепия, я забыла, как оформлять слова в предложения, остались только однородные члены – земной и изысканный, сладковато-пикантный, первобытный и сложный, пыщущий жизнелюбием.

Итак, для начала, нужно выкроить из своего крайне напряжённого распорядка часа четыре времени и достать из закромов орегано, миндаль, шесть видов перца, кунжут, кумин, орехи пекан, лаймы, арахис, палочки корицы, гвоздику (не путать с коммунистическим цветком), горький шоколад, тимьян, изюм, лист молодого авокадо, тыквенные семечки, смалец, хлеб (лучше всего подойдёт хала), а также банальные томаты, морковь и чеснок, и .... где моя хвалёная феноменальная память?

Далее постарайтесь вспомнить, сколько видов приготовления пищи вы знаете, ведь вам необходимо будет жарить, коптить, тушить, запекать, молоть, давить, подрумянивать и даже поджигать, но главное помните, что вы не пытаетесь по-быстрому отварить картошку с сосисками. Представьте себя магом, смешиваюшим в бурлящем казане разные культуры и эпохи или, на худой конец, героиней книги Лауры Эскивель «Как вода для шоколада».

И вот уже перцы обжариваются с двух сторон, вымачиваются в горячей воде, фыркают в жиру, а в это время мелется чуть поджаренный миндаль, изюм и кунжут обжариваются на одной сковородке, чуть смазанной смальцем, а помидоры, лук и чеснок на другой – сухой. Так, по-моему, я уже запуталась в количестве сковородок, но на всякий случай имейте под рукой всю кухонную утварь, которую вам дарили на Новый год и Рождество из года в год, а вы вежливо поблагодарив гостей за подарок, обзывали их нехорошими словами, как только за ними захлопывалась дверь и ценой невероятных усилий пытались запихнуть очередные кастрюли куда-нибудь на антресоли, чтобы при случае облагодетельствовать небывалой щедростью Армию Спасения. Проверьте на месте ли огнетушитель, потому что далее лист авокадо нужно поджечь и безжалостно стереть в порошок подсушенной кукурузной лепёшкой, семена чили жарить до черноты, а потом поджечь спичкой, и если вас не испугает вой пожарной сирены за окном, продолжайте мешать, мешать, мешать, ведь вы уже почти приоткрыли таинственную завесу над многовековым кулинарным искусством древних сапотеков. И вот перед вами уже оживают образы той жестокой, но славной эпохи и вы даже понимаете индейское наречие. Что мешать? И какая завеса – дымовая? И кто вам сказал, что это древний язык? Это просто возмущённые соседи ногами колотят вам в двери, извергая при этом потоки ненормативной лексики. По-моему, морковь и сельдерей, которые нужно было сварить, уже намертво приклеились ко дну кастрюльки, а поэтому далее я вынуждена буду расписаться в собственном бессилии и прервать рассказ, потому что моя кухня выглядит как сапотекское село после набега ацтеков.

Пристыжённая, я ухожу драить сковородки и недовольно бурчу себе под нос: ”С такими кулинарными умениями иди ты в баню!» И именно туда я в скором времени и отправилась.

Temazcal

Однажды, навещая свою мексиканскую знакомую, я ухохоталась до слёз, наблюдая, как её девятилетний сын собирался в воскресение в церковь. Этот чистенький после душа, розовый и упитанный ребёнок с деловым видом крутился перед зеркалом в ванной, мазал волосы гелем и напевал при этом какой-то дурацкий романтический шлягер. Умненький мальчик с озорными глазами не знал, что основы мексиканской чистоплотности были заложены много веков назад, когда его исторические предки ещё слыхом не слыхивали про злого дядю Колумба.

В далёком смутном 16 веке грубый испанский сапог топтал благодатную мексиканскую землю. На конкистадоров была возложена чрезвычайно почётная миссия порабощения, опустошения и принуждения, так что им было не до мелочей типа личной гигиены. Европейцам многое казалось удивительным и чуждым. В частности, их внимание привлекли приземистые постройки из глины, которых в то время в Мексике было несчётное количество

Приглядевшись повнимательней, они заметили, что индейцы всех возрастов и размеров, в чём мать родила, битком набивались в это странное сооружение, а потом, чрезвычайно довольные собой, на четвереньках выползали оттуда на свет божий. Какое падение нравов, растление малолетних, бесстыдные оргии, и всё буквально на глазах ревностных католиков! Поэтому суровый вердикт "Запретить и уничтожить!" был вынесен самым высоким начальством - испанским королём.

Temazcal, а именно о нём идёт речь, тем не менее, не исчез вместе с разграбленными из дворцов индейских царьков драгоценностями. Индейцы продолжали свои ритуалы и омовения тайно, под страхом наказания быть привязанными на рыночной площади на два часа. И только примерно 20 лет назад Темаскаль был полностью реабилитирован.

"Темаскаль" дословно переводится с индейского наречия как изба-купальня. "Ну и что?", скажете вы. "Удивили русского баней! Там же наверняка даже пиво не наливают и вениками не хлещут". Действительно, эта ацтекская практика не нова. В далёкой Скандинавии или Турции десятки тысяч людей регулярно изводят себя высокими температурами в погоне за красотой и здоровьем. Но Темаскаль - это не только целебный пар и ароматные веники из трав, тщательно собранных в горах Сьерра-Мадре, это ещё и важная составляющая народной индейской медицины и даже более того.

Гонка в борьбе за выживание, очередной рост цен на бензин, исчерпавшийся лимит на кредитной карточке, увольнение, непонимание близких, переходной возраст, приезд тёщи или свекрови, проблемы, проблемы, проблемы. И если у кого-то их нет, то это просто неприлично. Я в таких случаях, например, начинаю их сама себе придумывать, а если фантазия отключается, то воображаю, что у меня, скорее всего, опухоль мозга. Но иногда задумываешься: "А бывают ли вообще периоды, полностью свободные от волнений и неприятностей?" Наверное, только в материнской утробе, не зря ведь кто-то придумал выраженьице "Мама, роди меня обратно." Несмотря на всю бредовость пожелания, это, оказывается, не так уж и невозможно.

Согласно древней доктрине, когда через узенький и низкий вход мы заползаем в темаскаль - маленькое (чуть больше двух метров в длину и ширину и меньше среднего человеческого роста в высоту), тёплое, тёмное пространство, уютно пахнущее травами, мы снова возвращаемся в чрево матери, для того, чтобы без сожаления отрезать себя от злого внешнего мира, а через время, через то же узенькое отверстие, родиться вновь...

На дворе был август, и искушение заменить свою козерожью депрессивность на здоровый львиный пофигизм было слишком велико. Но было одно "НО" - в банях я бывала и раньше, но как-то не особо подружилась с влажностью и жарой. Через десяь минут и из сауны, и из парной я выползала, закатив глаза и в ужасе прислушиваясь к сумасшедшему сердцебиению. А в темаскале только начальный ритуал занимает минут пятнадцать, а весь сеанс длится около часа. Я уже чуть было позорно не сбежала, т.к. не уверена была, стоило ли шутить злые шутки со своим драгоценным здоровьем ради пребывания в каком-то сомнительном жарком и тёмном бункере. Но меня заверили, что temazcalera (по совместительству шаманка-целительница) не даст моей отравленной никотином плоти превратиться в жаркое.

Темаскалерас, специально обученные индианки, не только контролируют температуру, но и очень умело направляют потоки пара на больные места (о всяческих хворях спрашивают заранее и индивидуально подбирают лечебные травы). Ещё на один вопрос про клаустрофобию я ответила отрицательно, поскольку кроме желания поскорее избавить потную переполненную маршрутку от своего присутствия и дискомфорта при виде входящего в лифт сивушного мужика, ничего другого припомнить не смогла.

Темаскаль уникален ещё и тем, что в нём используется и сухое, и влажное тепло - на разогретые "тёплые" вулканические камни temazcalera периодически брызжет "живой" водой. И камни весело шипят, и плотные клубы пара ползут вниз, и в них купаешься как в пряном облаке, и в мире нет ничего, кроме плящущих сумасшедший танец огней колдовской свечи и монотонного песнопения шаманки.

Эта коренастая, немногословная и располагающая к себе именно своей некрасивостью индианка исполняла "невозможную миссию" - заставить МЕНЯ расстаться с такими родными и выстраданными переживаниями по всякому незначительному поводу и без сожаления оставить их в Темаскале. Мне от души было жаль бедную женщину, т.к. со мной ей, скорее всего, предстояло отпахать похлеще неведомой ей Паши Ангелиной.

И вот я, очередная жертва веры в передовую цивилизацию древних ацтеков, добровольно заползаю в маленькую духовку, где мне приказано 15 минут наедине с самой собой думать о происходящих событиях, и что бы я хотела изменить. "Четверть часа!"- ехидно думаю я. Да даже если моя тушка полностью обуглится, я не успею вспомнить и сотой доли того, что заставляет меня в панике просыпаться среди ночи и невидящими глазами вглядываться в чёрный потолок! Я не учла одного - это был мой четвёртый день в Оахаке, и всё волнительно-неприятное растворилось в долинах Теотитлана.

А когда ко мне присоединилась шаманка и, закутавшись в плотное белое покрывало, затянула своё первобытное песнопение, я почувствовала себя тепло и уютно... как в материнской утробе.

А потом состоялось моё второе рождение, и я пила волшебный чай с главной "колдуньей" - хозяйкой Темаскаля, и она рассказывала, что после смерти обязательно прорастёт цветком хакаранды. А я смотрела в её умнейшие проницательные глаза на бронзовом лице, на жёсткий ёжик седых волос, на вышитый ало-голубой huipil, и вся она была такая настоящая, яркая, излучающая мудрость и покой, как живое воплощение самой Оахаки.

На прощание эта незаурядная женщина пожелала мне хорошей жизни, и я уверена, что ЕЁ слова обязательно сбудутся.

Mezcal

Раскрываю тему самогонки. Пожалуй, я не буду вдаваться в технические подробности и бурлящие химические реакции, поскольку являюсь простым потребителем.

Для начала нужно нарубить кустиков магея (голубой агавы). Это не составит большого труда, т.к. сырьё, из которого варят это традиционное оахакское зелье,
произрастает как в одиночку, так и на плантациях в компании своих товарищей. Это растение издавна было наделено магическими свойствами, и молодые индейские мамочки закапывали под ним пуповину, чтобы оградить новорожденных младенцев от превратностей судьбы, представители же сильного пола не раз испытывали на себе его «полные чары» по праздникам и выходным.






Для любителей горячительного фабрика мескаля напоминает сказочное Лукоморье – «всё ходит по цепи кругом» трудяга ослик, волочит на цепи бремя человеческих пороков и зависимостей, чавкая обгоревшими сладко-сочными сердцевинами. Теперь понятно, почему у мексиканцев популярна поговорка «работать как ишак».




Если вы подумали, что лихо опрокидывая рюмку за рюмкой, я закусывала червяками, то... будете правы. Это не самое моё любимое блюдо мексиканской кухни, но получше кузнечиков (или мне уже было всё равно? )


Mitla

Действующие лица (они же и исполнители) в очередном эпизоде шоу «Оахака, Мексика»:

пожилой сапотекский крестьянин Бонифасио
экзальтированный преподаватель из Чикаго
молодая вюблённая пара Лупита и Хосе
Мексиканский Национальный Институт Археологии
жучок-кочиниль, проживающий под колючками кактуса

Массовка:

отличники шаманской школы и повышенные стипендиаты им. Пернатой Змеи Кецалькоатль
мексиканские пионеры, собирающие материалы для сочинения "Как я провёл лето"
конкистадоры
праздные европейские туристы
современные народные умельцы
католические священники

Если вы подумали, что собрать в одном месте такое обилие действующих лиц из разных стран, социальных слоёв и даже эпох мог только мексиканский режиссёр Алехандро Гонсалес Иньярриту, и уже с нетерпеливым вожделением ожидаете начала новой трилогии, вынуждена вас разочаровать и обрадовать одновременно: о дальнейших творческих планах моего любимого деятеля искусства я пребываю в полнейшем неведении, но реальная жизнь гораздо интереснее любого кино, и все вышеперечисленные люди и другие божьи твари (жучки) на каком-то витке своих славных или непутёвых жизней имели отношение к древнесапотекскому городку Митла, название которого официально переводится как "Город Мёртвых", хотя мне больше импонирует другой вариант названия "Место вечного покоя".




«Идея вечного покоя пронизывает весь археологический комплекс Митла, город, где отправлялись в последний путь служители культа и правители сапотекского народа». Вспоминаются многочисленные похороны партийных лидеров, сдержанные речи, печальный и строгий похоронный марш и торжество жизни в его заключительных аккордах. Что-то подобное может привидеться человеку с богатым воображением, начитавшемуся на ночь глядя казённых путеводителей, а далее в сюрреалистических сновидениях его будут посещать облачённые в траурные костюмы от Армани сапотеки и бледные от слёз сапотекши, прячущие припухшие глаза за очками от Шанель.

«Митла – это одно из самых загадочных и священных мест в Мексике», и впечатлительный читатель уже представляет мрачные катакомбы в россыпях настенных рисунков, несущих потаённый смысл. Я не призываю не читать путеводители, в них много полезной и достоверной информации, но послушайте, что сказал самый мексиканский мексиканец поэт Октавио Пас: «мексиканец, вместо того чтобы бояться смерти, ищет ее общества, дразнит ее, заигрывает с нею… это его любимая игрушка и непреходящая любовь.» Да и как можно относиться к смерти не по-философски и без юмора, если некрасивая, коренастая, с резкими, как высеченными из грубого камня, чертами лица Эвлалия после смерти может стать прекрасным бугенвилем, застенчивый и молчаливый Чурро, которого обижали сверстники из соседней деревни Тлаколула, прорастёт грозным двухметровым кактусом, к которому не посмеет притронуться ни один обидчик, а измождённая неблагодарной ежедневной работой, располневшая донья Росарио потянется в небо стройным и энергичным стеблем кукурузы, который будут холить и лелеять (современные сапотеки верят, что растения являются связующим звеном между Землёй и небесами)?

Поскольку путешествие в загробный мир - это своего рода увеселительная поездка, туда просто невозможно отправится без багажа - любимой еды в дорогу, украшений и домашней утвари.

***
Скрежет психиатрического будильника (так его гордо отрекомендовал индус-продавец из углового магазинчика) вторгается в беспокойный сон как упитанный бульдозер в стену ветхого, ничего не подозревающего домишки. От обещанного шелеста водопада и трелей соловья, больше напоминающих методичные удары кувалдой и надрывный вой автомобильной сигнализации в ночи, от которой трепещут жители трёх окрестных кварталов, кроме сладко спящего владельца авто, я подскакиваю и стартую в Олимпийском забеге нового дня. Утро начинается с запаха кофе, голодных воплей кота, весело попыхивающих в небо колечками дыма заводских труб, приветственных гудков школьных автобусов, загадочной улыбки Хиллари и белозубой усмешки Обамы, бездарно запечатлённых очередным голодающим гением в надежде заработать на кружку пива и пачку сигарет, корпоративных работников, пытающихся замаскировать следы вчерашних полуночных возлияний чудотворной косметикой и солнцезащитными очками в пасмурный туманный день, плачами очередной Ярославны в трубку мобильника о том, как этот гад Роберт (Скотт, Джим) опять обманул и бросил, и после пятого Декамерона весь чикагский метрополитен почему-то сочувствует Роберту (Скотту, Джиму), с квохтания учительши над выводком развязных тинейджеров в многочисленных косичках и широченных ниспадающих штанах, с мелькания велосипедных шлемов и ковриков для йоги, с решения непосильных простому смертному домашних заданий в вагоне метро каким-нибудь студентом с печатью гениальности на высоком челе и с развевающихся красно-белыми орлами грузовиков польских строителей. Город Ветров деловито спешит созидать, разрушать, учить, лечить, кормить, что-то кому-то доказывать, любить, разочаровываться и просто отбывать повинность.

Так было тысячи, десятки, сотни тысяч раз, всегда и везде, и даже несколько веков назад, в ожидании смерти, жители Города Вечного Покоя спешили жить.

В навсегда прославившем Митлу "Колонном Зале", среди шести монолитных колонн из вулканического камня, царьки-политиканы гортанными выкриками разрывали воздух в обсуждении основных направлений внутренней политики в докладе на тему «Кто такие мистеки и ацтеки и как с ними бороться», не подозревая, что незваные заморские гости уже грузят багаж в каравеллы в предвкушении авантюристического круиза. В уютной прохладе каменных КБ главный архитектор проектировал очередную пирамиду, своей стройностью и безупречностью линий напоминающих его возлюбленную (ну, может не совсем так, это я сегодня пребываю в лирическом, романтичном настроении, но благодаря талии, пирамидка всё-таки твёрдо и уверенно стояла на земле в сейсмической зоне). Mудрые астрономы наблюдали ход небесных тел и составляли графики посевных, сбора урожая лекарственных трав и проектировки и благоустройства города, простолюдины трудились на малярных работах – из-под колючек кактусов отлавливали мириады жучков- кочинилей, а потом , в жестокой мести за исколотые безжалостными иглами пальцы, хладнокровно перетирали их жерновами для получения краски самого весёлого красного цвета – цвета смерти. Красавицы развлекались посиделками на камне плодородия с целью зачать и выносить настоящего сапотекского воина, студенты же шаманской школы спешили под своды аудиторий, легко перепрыгивая с камня на камень.
***
Большинство современных, ироничных и высокоинтеллектуальных девушек с пренебрежением и даже некоторой брезгливостью относится к глянцевым журналам, но поскольку большинство из них всё равно периодически посещает косметические салоны, зубоврачебные кабинеты или просиживает долгие часы в аэропортах, то и для них неминуемо прочтение поражающих своей жизненной мудростью статей на тему «Как познакомиться с мужчиной вашей мечты в магазине стройматериалов», «Твёрдый, как сталь, пресс за 10 дней» , «Как превратить старые джинсы в новые, и наоборот, посредством ведра хлорки», а также разнообразных реклам новомодных курортов, рестораций и заезжих гастролёров. Вот и я третьего дня, в ожидании экзекуции над своей далеко не роскошной шевелюрой, нервно полистывала журнальчик TimeOut Chicago, согласно которому современный досуг, насчитывающий два десятка разновидностей, направлен на удовлетворение гастрономических, эстетических, физических и духовных потребностей. И мне стало любопытно, какие развлечения, кроме вышеупомянутых посиделок на камне плодородия были доступны миктланам в VII-VIII веке (время расцвета сапотекско-мистекской культуры).

«Похоже, Митла внушает пышущую жаром страсть и нежелание расставаться», подумала я , гуляя по залитым солнцем каменным залам и тут и там наблюдая мексиканцев и гостей страны, распластавшихся вокруг насмешливо-молчаливых колонн подобно невестам, трогательно обвивающим тонкими руками берёзку на свадебных фотографиях. Оказалось, дело совсем не в романтических чувствах к данному археологическому комплексу. Всё гораздо прозаичней – кто-то пытает кукушку об оставшемся количестве лет, а кто-то сжимает в объятиях Столпы Смерти. Согласно легенде, если кажущаяся устойчивой и нерушимой, колонна содрогнётся, значит, твоя смерть уже витает в воздухе, и тут уж не знаешь, оглашать ли окрестные долины безутешными рыданиями или скакать от радости на одной ножке. Я тоже решила вообразить себя мексиканкой и поиграть со смертью, но малодушно настроилаcь на то, что всякие шатания в рядах колоннн можно банально объяснить нахождением в сейсмической зоне. Обиженная колонна не шелохнулась под моими страстными объятиями. Я решила не искушать судьбу и величаво проплыла мимо любителей экстрима, которые, неудовлетворённые неподвижностью Столпа Смерти, маленькими остроносыми птицами уже кружили вокруг «Камня Жизни» и пытались высчитать расстояние между распахнутыми, как крылья, руками.

Последним пунктом в списке миктланских развлечений числился Свадебный Камень – желающим найти супружника юным сапотекским девицам достаточно было сесть на этот камень три раза. И я не могла в который раз не отметить, насколько легче жилось всего несколько веков назад, ведь магазина Home Depot ещё не было даже в проекте, а поэтому прекрасным индианкам не надо было наносить боевую раскраску и, ломая тонкие каблуки, мчаться туда в надежде встретить джинсово-мускулистого героя своего романа с бревном на плече.

Колонн в Митле очень много, и о предназначении этих двух мне ничего неизвестно. Не исключено, что пообнимавшись с одной, можно собрать небывалый урожай бобовых, а с другой - выиграть романтический вояж на двоих в Монте Альбан (об этом чудном месте рассказ ещё впереди).


***
Не так уж много лет назад в бытность мою в Колумбии наш хороший знакомый, большой умница, шикарный специалист и типичный яппи сосватал нам гида-водителя, т.к. нас с Макакой всячески опекали, думая, что услышав мой акцент и увидев его кроссовки Nike, местные жители не успокоятся, пока что-то у нас не выдурят. Вот мы и рассекали на новеньком Рено с кондиционером, и как капиталисты, которых я тихо презираю, останавливались в фешенебельных отелях. А ночами я плакала в пятизвёздочные подушки от зависти к туристам, которые в гидах имели местного крестьянина и его восьмерых детей, и все вместе, с шутками-прибаутками и песенкакми сомнительного содержания, весело катались в какой-нибудь колымаге 1812 года.

Но поскольку в Мексике я была одна-одинёшенька, как умирающий от жажды нелегальный иммигрант в раскалённой пустыне Аризоны, то и в экскурсоводы себе выбрала местного индейца дедушку Бонифасио. Последний был очень горд возложенной на него миссией и по этому поводу даже нарядился в парадно-выходную шляпу.



Мальчишки везде одинаковы, независимо от истории с географией. В России, они носятся по лескам и буеракам, играя в отважных партизан, которым в очередной раз удаётся взять в плен хитрого немецкого «языка», их белобрысые американские сверстники изображают скачки на диких мустангах в игре в ковбоев и индейцев, хотя некоторым мальчикам из больших городов больше импонирует игра в воров и полицейских (в первый приезд в Штаты меня сильно умилили маленькие игрушечные рации и наручники), а мексиканские дети неплохо проводят свободное от ненавистной школы время в игре в своих доблестных индейских предков и вероломных конкистадоров. Хочется только надеяться, что команда последних в последствии не взяла реванш, придумав игру в инквизицию. Маленького же любознательного Бонифасио не интересовали подобные игры, но, имея пытливый ум, он, как истинный инквизитор, терроризировал прадедушку, дедушку, папу и другую многочисленную родню расспросами про времена расцвета Митлы.

Как хороший школьный учитель, он запасся указкой и повёл меня смотреть на наглядные пособия по природоведению и астрономии, навеки высеченные на стенах миктланских дворцов. В большинстве статей про Митлу рассказывается про так называемый «греческий рисунок», своими правильными геометрическими формами и чистотой линий укращающий стены обителей сапотекских правителей. Я не сильна в истории, но мне с трудом представляется, как греки в XV веке на перекладных добираются в Новый, такой неблизкий, Свет, чтобы запечатлеть в камне свои узоры. Спасибо Бонифасио, который, потрясая в воздухе коричневым, отполированным солнцем и ветрами пальцем, как хороший школьный учитель, спрашивал у меня домашнее задание. А я, глядя на запечатлённые на многовековых стенах семёрки зубцов, дюжины ступеней, четвёрки ромбов, 365 закорючек (в некоторых местах их было 366) и симметричные пары ракушек, бойко отвечала урок про семь дней недели, двенадцать месяцев, четыре времени года, про то, как каждые сутки бледная Луна даёт дорогу румяному солнцу, а Бонифасио одобрительно улыбался в жёсткие усы и повторял «Отличный, отличный!» Не имея должного образования, он пытался говорить правильно, неизменно при этом путая наречия с прилагательными: «Посмотри, какая идеально линия!»

Вот одно из таких наглядных пособий - захоронение царя. Такие склепы имеют форму креста, раскинувшегося в четыре стороны света и укреплены таким образом, что их не могут разрушить никакие землетрясения.

Для меня же самым впечатляющим было не это. Представьте, что в вас 176 -177 см роста, и при таких физических параметрах нужно пройти через чавкающий грязью коридорчик с потолком не выше одного метра. Царьков, понятное дело, так хоронили, потому что перед захоронением им приходилось пройти некоторые испытания, чтобы потом обрести вечное блаженство, а я-то чем провинилась? При виде моих страданий ( я всё-таки прошла этот коридорчик, придав своей тушке форму сплющенной буквы Г) одержимый Бонифасио не выразил абсолютно никакого сочуствия, а предложил засмотреть ещё и склеп католического священнника, на что я, игнорируя резкие боли в коленях, гордо ответила, что не испытываю благоговения перед завоевателями.

После мини-паломничества в склеп прославленных предков у неукротимого Бонифасио, похоже, открылось второе дыхание, и он молодым козликом поскакал к царскому дворцу. Я плелась за ним, спотыкаясь о каждый камень, но, тем не менее гордясь собой, что не ударила лицом в грязь ( в прямом смысле) перед мексиканскими пионерами.


Фасад когда-то помпезного дворца поражал запустением и осознанием бренности цивилизаций. Больше никто не отловит под злыми колючками миллионы жучков, чтобы выкрасить стены в убийственный красный цвет, не запечатлеет революционные астрономические открытия на серо-жёлтом камне, и, вечная, как мир, надпись Лупита+Хосе=Амор явно была выцарапана не древними сапотеками. И если вы подумаете, что зелёный квадрат перед дворцом служил местом жертвоприношения или ещё какого-то высокодуховного таинства, будете почти правы - изваяние божества, некогда полное достоинства и служащее предметом для поклонения, само было принесено в жертву злым дядям и тётям из Национального института Археологии, безжалостно низвергнуто и увезено в музей в Мехико.


Teotitlan del Valle
Мои многочисленные знакомые обожают разглагольствовать о былом величии индейских цивилизаций не менее, чем о нищете, затурканности и необразованности современного мексиканского населения. Мне же нужно было или предоставить убедительные доказательства их неправоты, или смириться с очевидным. Поэтому, взвалив на плечо фальшивую сумочку "Гуччи", на которую положили глаз аккуратненькие, молоденькие мексиканские старшеклассницы с сияющими, ещё не потухшими от жизненных разочарований глазами, я гордо промаршировала к железной лошадке, чтобы продолжить поездку "по долинам и по взгорьям" Оахакской области.

Путь лежал через "колхозные" поля в село с красивым, как будто стремительно летящим, названием Teotitlan del Valle.


А над кукурузными полями - пронзительное оахакское небо.

Жители Теотитлана ткут коврики. Детишки умеют вымачивать пряжу раньше,чем ходить, ну, не совсем так, но наверняка раньше, чем кататься на велосипеде. Я уже приготовилась украдкой смахнуть предательскую слезу, представив скрюченное, тщедушное детское тельце на грязной циновке рядом с ткацким станком, но через минуту мы уже триумфально въезжали в Теотитлан, и на мгновение мне показалось, что мы заблудились и попали в дачный посёлок новых русских.



***
Попробую взять на себя смелость утверждать, что большинство представителей породы человеческой с подозрением и опаской относятся к полицейским, работникам налоговой инспекции и таможенникам. Скорость я не превышаю и в неположенных местах не паркуюсь по причине неимения машины, кошмар пятнадцатого апреля забыт до следующего года, а вот в связи с прошлогодней заокеанской поездкой, я до сих пор могу разыграть в лицах трагикомическую пьесу, в которой главным персонажем выступает доблестный и бдительный работник Борисполя. Его взгляд сверлит меня, как допотопная бормашина больной зуб, и я, не выдержав пытки, дрожащими руками пытаюсь сорвать замки на чемоданах.

- Нет, нет, что вы, никаких подарков! Это всё мои личные вещи!
- И детские тоже?
- Это не детские, это я планирую сесть на диету и существенно уменьшиться в размерах.
- А зачем тогда ХХХL?
- Так потому что диеты обычно не работают!
- А кроссовки 46 размера?
- А я планирую много ходить пешком и не хочу натереть ноги!

Конечно, это преувеличение, но всё-таки году примерно в 1526, вскоре после Ла Конкисты, первые европейские туристы, без особых душевных терзаний и необходимости наврать в таможенной декларации, вывозили из Мексики драгоценные металлы и, как это ни странно, жучков-кочинилей – натуральный и самый сильный краситель (для приготовления одного фунта красителя необходимо смолоть 70 тысяч невинных самок-кочинилей). Модницы из числа испанской знати блистали багряными туалетами, а доблестные солдаты Британской армии щеголяли в пунцовых мундирах.

Но вернёмся в современный Теотитлан, где жители ткут коврики, и куда ещё не ступал одетый в синтетику и обутый в кожзаменитель гринписовец. Пока хозяйка дома капает в порошок из кочинилей свежим сочным лаймом и демонстрирует полученный солнечно-оранжевый цвет, показывает миски с гранатами, грецкими орехами и моллюсками, предназначеннные совсем не для угощения гостей, её младшая дочка, как и тысячи других школьников во время летних каникул, собирает гербарий из охапок трав, цветов и лишайника, но только это не очередной летний проект по ботанике, это веками налаженное семейное производство. У каждого - чёткое разделение труда, и если обязанностью ребёнка является прогулка в лесу на свежем воздухе, матери – вымачивание пряжи и приготовление смесей для красителей ( я с лёгкой завистью понимаю, что мои многочисленные средства для ухода за кожей не подарят мне такую шелковистую мягкость рук, как у этой уютной индейской женщины, которая целыми днями полощет руки в чудодейственных отварах), то, конечно, самая ответственная часть работы достаётся мачо – хозяину дома, потому как не женское это дело ткать из разноцветных ниток летопись сапотеков. И хотя отец семейства предложил мне, как гостье, постоять у ткацкого станка и попробовать что-то изобразить, я вежливо отказалась, не желая обанкротить прибыльную мануфактуру (чтобы соткать один коврик, требуется от недели до двух месяцев, в зависимости от размера и сложности орнаментов, которые часто напоминают гуцульские).




Monte Alban
Мнение, что «красота спасёт мир» бытовало среди хитроумных, но кровоточащих от стычек с мицтеками, сапотекских политиков, за несколько веков до появления этой известной цитаты. Цена за перемирие и объединение была заплачена немалая – женская молодость и красота. И вот юная сапотекская принцесса из провинциальной Митлы, спаковав щедрое приданое – горшки, статуэтки, драгоценности и груды камней, как миллионы девушек во все времена, отправилась покорять столицу – великолепный Монте Альбан с его небоскрёбами пирамид и гигантскими площадями.

Основанный более 2500 лет назад, Монте Альбан был первым большим городом в Латинской Америке и вскоре насчитывал 17 000 жителей. Пронеслись годы и целые века... Славный город Лондон всё ещё был маленьким британским райцентром, голосистые гондольеры не оглашали своим страстным пением каналы Венеции, поскольку последней ещё не было и в проекте, а Монте Альбан окреп и вырос до 30 000-ного мегаполиса.

Я же всю ночь, как принцесса на горошине, не сомкнула глаз, думая о том, как жилось маленькой девочке среди чужих людей, пусть даже и в королевском дворце. Поэтому как только в окно гибко вползла утренняя серость, я схватила машину и помчалась в Монте Альбан.


Чувство колючей тревоги и неловкости от того, что вторгаешься в чужую жизнь, не покидает с первых же минут в Монте Альбане, который всеми своими громоздкими на первый взгляд сооружениями красноречиво молчит:”Хозяин здесь я! Не сметь нарушать покой моих многочисленных призраков!” Трепеща, окрестные деревушки пытаются занавеситься от величественного деспотичного монстра на холме утренней мглой, но он швыряет ввысь позолоченный диск солнца и безжалостно разрывает ветхую ширму в ярких цветах, и вот уже пристально и надменно, сверху вниз, взирает на пересечение трёх долин, как строгий полководец на послушных и исполнительных, но несколько бестолковых солдат.
С первыми лучами солнца, забрызганные грязью караваны экскурсионных автобусов с весёлой безжалостностью нарушают моё уединение. «Хватит предаваться ностальгическим воспоминаниям под поросшими травой вековыми пирамидами!» нестройно поют их моторы.

Новая порция любознательных джинсово-кроссовочных туристов радостно вываливается на умытый росой ярко-зелёный ковёр, и по долетающим обрывкам многоязычных рассказов я пытаюсь сложить паззлик истории «Города в облаках».

«Название Монте Альбан впервые появилось в 16 веке в честь испанского землевладельца Монтальвана. До этого город носил мицтекское название Сахандевул («У подножья небес»), а ещё раньше древние сапотеки называли его Данибаан («Священная гора»)».

Представляется тонкое, благородное, немного нервное лицо испанца-аритсократа и смуглые, диковатые индейские лица. Их и до сих пор можно увидеть в люльках, раскачивающихся под промозглым чикагским ветром. Да и как может современный мексиканец побояться вымыть окна на тридцатом этаже небоскрёба и тем самым посрамить память славных предков, большую часть свободного времени проводивших в прогулках под облаками?

«Приблизительно в 500 году до нашей эры группа сапотеков поставила перед собой монументальную задачу выровнять пик 1600-метровой горы и выстроить город с причудливыми подземными лабиринтами, сточной системой и водохранилищем».

Вот они, истоки трудолюбия мексиканцев, которым стыдно иметь меньше, чем три работы! Ранним утром стоят они под магазинами стройматериалов в заляпанных краской поношенных брюках и в надежде, что какая-нибудь строительная компания наймёт их выносить камни из руин разрушенных пригородных домов.

«Город был знаменит своими военными победами, свидетельством чему служат высеченные в камне фигуры поверженных или захваченных вождей и правителей из разных регионов».
Бряцанье оружия, радостные выкрики вернувшихся с ратных подвигов лихих вояк, бряцанье ножей в кухнях многочисленных ресторанов и лавках мясников, запах крови и виды окровавленных туш, пусть даже и говяжьих. Повелительные окрики забитой беременной жене: «Vieja! Жрать!» Здесь я, по-моему, перепутала своего бывшего соседа с третьего этажа Франсиско Серна с древними сапотеками...



Самые отчаянные карабкаются даже на Эверест, так что эта невинная «лестница в небо» на первый взгляд кажется парой пустяков. Так думали и юные жеребцы, нетерпеливо бьющие адидасовским копытом 46 размера, готовясь резво взбежать на вершину по узким, но крутым ступеням. К счастью, все они, показав разные результаты норм ГТО, благополучно добрались до цели. В противном случае, если бы прямо на головы замечтавшимся посетителям камнепадом посыпались разгорячённые молодые тела, меня бы долго преследовал скорбный вид матерей –старушек в траурных платках над красновато-прозрачными озерцами глаз.
«Молодость безрассудна и глупа!»- снисходительно думала я, хотя всего днём раньше пыталась подняться по похожей лесенке в Митле, изящно, как балерина, балансируя на носочках, или, как приверженец бега на месте (грешна, слушала в своё время производственную гимнастику по радио) высоко поднимая колени. К счастью, Бонифасио прочитал мне обстоятельную лекцию об изысканных политесах индейской культуры. Дело в том, что дворцы эстетов-царьков обычно строились напротив "божественных" скульптур, а в сапотекской и мистекской культуре запрещалось поворачиваться спиной и к правителям, и к божествам. Вот поэтому по ступеням можно было ступать только по диагонали.

Что может заставить неизлечимого акрофоба, чувствующего приступы дурноты на эскалаторах универмагов и неизменно отказывающего гостям Города Ветров в посещении самого высокого небоскрёба (мол, что там интересного, толпы туристов и длинные очереди за билетами) совершить каменистый путь на высоту трёхэтажного дома? Только красивый вид.


Неизвестно, чем бы был Монте Альбан без обсерватории, имеющей форму неправильной стрелы. Ведь кто возьмёт на себя ответственность сельскохозяйственных работ по посеву галюциногенных грибов и созданию нерушимого союза Марии и Хуана, не посмотрев предварительно на звёзды?

Пытаясь поделиться своими впечатлениями о Мексике, я не ведаю, что творится в мире, потому что постоянно пропускаю выпуски новостей и не переживаю вместе с героями испепеляющие страдания и всепоглощающие страсти, что транслируются в очередной мыльной опере по каналу Телемундо. Почему-то ещё вспомнилось, как миллионы образованных советских женщин много лет назад, ломая каблуки о щербатые тротуары, спешили домой, чтобы не пропустить знойный образ Луиса Альберто в отложном воротничке поверх олимпийки и с причёской «гуляй, купечество». Остаётся только вздохнуть от зависти к сапотекам, у которых была Стрела, на стене которой круглосуточно транслировалось «кино» о триумфах их славного племени.
Мыльницу давно пора выкинуть на свалку или отдать на растерзание Армии Спасения, но поверьте мне на слово, на этой стене высечены унизительно перевёрнутые вниз головой зверские рожи побеждённых недругов, над каждой из которых злорадно хохочет глиф Монте Альбана.



Что нужно для счастья настоящему мексиканцу? Бутылка "Короны" (а лучше 12), хороший кусок стейка, "ла трока" (грузовик, и чем больше, тем лучше) и, конечно, когда Chivas выигрывает в футбол у Cruz Azul (или наоборот), или когда кросавчег Рафа Маркес резво носится по полю на чемпионате мира.

Гуляя по Монте Альбану, я включила воображение и пыталась представить энергетику, времяпрепровождение, радости и разочарования монтеальбанцев, но в одном у меня не было сомнения - и знать, и простолюдины пытались достать "билеты" в первых рядах на игру hule.

Последний день в Оахаке
Я выхожу на чисто умытые предрассветным дождём улочки, чтобы сыграть незавидную роль в заключительном эпизоде сериала «Прощание славянки». Мой последний день в Оахака-Сити, городе, который как умелый, но уже не юный канатоходец, осторожно балансирует на тонкой грани между вчерашним и сегодняшним, между веками и цивилизациями. В какую бездну он улетит – мракобесия и доброты или бездуховности и прогресса? Что победит в заключительной схватке – дизайнерские очки и ноутбуки счастливчиков, попавших в Университет или расшитые сочными, земными цветами туземные наряды и пра-пра-пра-прадедушкины ремёсла? Жирный, холестериновый, за 3 доллара и 3 минуты Биг Мак или пикантное локальное блюдо со временем приготовления длиною в жизнь? Скоростной Интернет или надрывные шаманские ритуалы?

Завтра будет декадентский пятизвёздочный отель на тихоокеанском побережье, и гибкие мускулистые серфингисты, и бездонные тропические коктейли с дурацкими салатно-фиолетовыми зонтиками, и легкомысленные, чуть навеселе, покачивающиеся пальмы, и вкус соли на загорелой коже, и назойливые турагенты, и аляповатые сувениры, и краснолицые англосаксы в баре возле крошечного, разящего хлоркой бассейна. Но всё это будет завтра, а пока у меня ещё есть 24 часа, чтобы как следует попрощаться...
Я прощаюсь с Оахакой...По блистательной Авенида Алькала, где дома нарядились в яркие платья с кокетливыми кружевными карманчиками балконов, с деланным равнодушием выстроились, словно благородные, в меру кичливые барышни на выдании.









«Adios, adios, adios» петардой разрывается о кособокие ступени каждый шаг. Мимолётный взгляд на мерцающее позолотой убранство собора, чрезмерное, подобранное с индейской необузданной страстностью. Сожалею, что не могу зайти внутрь, потому что ещё двое молодых счастливчиков нашли свою половинку грейпфрута или апельсина (кому какие цитрусовые больше нравятся), и в ожидании таинства матримонии волнуются персонажи, сошедшие с экрана очередной мыльной оперы. Когда-то коллега мне сказала, что смотрит мексиканские телеканалы, не зная ни одного слова по-испански, только потому, что там все красивы и разодеты в пух и прах, даже садовники с горничными.

Вдоль мрачной каменной стены, из-под которой плывут ностальгические всхлипы аккордеона – серьёзные не по годам индейские дети пытаются внести мизерную контрибуцию в близкое к нулю благосостояние своих семей. Вспоминаются «не стареющие душой», но стремительно дряхлеющие телом ветераны в центральном городском парке и их фронтовые песни под баян, и больше невозможно изображать циничную жительницу 21 века.
От вызывающей тахикардию жалости я пытаюсь сбежать к возвышающемуся на пирамиде Бенито Хуаресу. Вот он, когда-то неграмотный сапотекский мальчик, с перекатывающимися, как мячики высокими скулами и прорезями проницательных глаз, не знающий ни слова по-испански, который много-много лет назад спустился с гор в Оахака-Сити, чтобы стать самым любимым мексиканским президентом...



***
«Права ли была небезызвестная старуха в своём стремлении быть владычицей морскою?» - подумалось мне по пути в Базилику Соледад. Эта обожаемая покровительница штата Оахака вот уже много лет слывёт большой модницей, благосклонно принимающей щедрые горсти жемчужных горошин из заскорузлых рук тихоокеанских рыбаков.
Только, похоже, она действительно одинока (от исп. “soledad”- «одиночество») в своих расшитых перламутром и золотом нарядах и в таинственных недрах храма с грандиозным фасадом в стиле барокко.


Соледад, не болит ли твоя голова от тяжести 2-х килограммовой золотой короны и от знания, что на подступах к Базилике толпятся дети-эпилептики, дети-калеки, дети-нищие, верящие в чудо? Покрученные страшными болезнями торсы и конечности, оскал маленьких хищников и целая гамма минорных эмоций на чумазых лицах.

Шесть сотен отборных жемчужин на платье Соледад, 6 классов школы, которые, в лучшем случае, заканчивают оахакские дети. И это те, что выжили, потому что детская смертность в штате составляет 79%. Гурманы, вкушающие фаршированные цветки тыквы в изысканных ресторанах на Сокало, позвякивающие грязной посудой тележки в русских ресторанах Чикаго, Нью-Йорка, Лос Анджелеса и радостный ор оахакского басбоя-нелегала:
- Меня прёт, меня прёт, потому что Новый Год!
Холёные звёзды мексиканских теленовелл, забитые и всеми забытые индейские женщины из горных оахакских селений, до сих пор не имеющие права голоса и права голосовать.
Сегодня был плодотворный день – мои слёзные железы выделили достаточно секреции, и, пытаясь примерить на себя бесполезную маску страдалицы, я чуть не забыла, что завтра мне каким-то образом нужно добраться до побережья...

О несвободе выбора
«Эх, хорошо в стране Советской жить!», знать наизусть «Песню о буревестнике», собирать металлолом и досрочно выполнять пятилетки. «Эх, хорошо страной любимым быть!» Страна любила нас, а потому не заставляла мучиться поисками ответов на философские вопросы: какие кроссовки лучше - «Найк» или «Адидас», какими конфетами угостить в день рождения любимых одноклассников – «Белочкой» или «Кара-Кум»? С искренней благодарностью к самому гуманному в мире правительству, мы стояли в многочасовых очередях за «выкинутыми» румынскими кроссовками и уплетали единственный в ассортименте сорт конфет из ловко скрученного пероксидной Любкой-продавщицей бумажного кулька.

В первый год иммиграции прогноз синоптиков тоже был весьма благоприятным – первозданный, безоблачный потребительский небосклон. Мы были вновь прибывшими, нелегальными и бедными, а посему радостно придерживались белково-цитрусовой диеты: ножки «бесстрашного лидера»-старшего и мешки самых дешёвых калифорнийских апельсин-мутантов. Трудности пришли вместе с необходимостью обмыть первый чек под тазик оливье – сотни сортов пива, десятки водки, многометровые прилавки с толстыми брёвнами колбас. Империализм скалился на беззащитного советского человека безукоризненными фарфоровыми челюстями, и вместо привычного дружественного венгерского горошка «Глобус» подсовывал батареи неизвестных зелёных банок из самых экзотических уголков этого самого глобуса.

Методом скрупулёзного анализа я всё же поняла, что из кроссовок предпочитаю “New Balance”, а из пива – мексиканское “Modelo Especial”, но через много лет всё те же мексиканцы вновь поставили меня перед ужасающим выбором – какой вид транспорта выбрать на побережье. Если бы вниманию путешественника предлагались ишаки, я бы выбрала такого же дурноорущего, как мой бывший коста-риканский бойфренд Филемон. Но живущая в Оахаке американка завлекала меня автобусами класса люкс с почти горизонтально откидывающимися сидениями, по удобству напоминающими ортопедические матрасы; гостиничный клерк «сватал» автобусы второго класса и обещал умопомрачительные рощи румяных манго; турагент отдавал голос частному водителю, который знает самый короткий путь, а в номере постоянно мозолило глаза расписание маленького самолётика «тукан».

«Никаких проблем, будешь там через пять часов, или семь, может двенадцать, но, наверное, всё-таки восемь» - жизнерадостно стрекотали мои советчики. Но я не растерялась и многозначительно выдала интернациональную сентенцию «время – деньги». «Тогда на самолёте – это всего один час, только авиакассы уже закрываются и все билеты наверняка уже проданы», неслось вдогонку. Но я почему-то знала, что мне достанется последний билет.

Сидя в салоне кашляющего и кряхтящего самолётика, я пыталась отвлечься от навязчивой фразы из диалога, который нас заставляли зубрить на первом курсе “flying makes me nervous”,
и перелистывала обрывки впечатлений.

«...небесная канцелярия удивила проливным дождём, поэтому я поинтересовалась у клерка прогнозом погоды. «Дождь, туман и похолодание целый день» - со знанием дела заявила она, и я помчалась в номер переодеваться в плащ-палатку и рыболовецкие резиновые сапоги высотой в пол человеческого роста.

Горделиво спустившись вниз в костюме дрейфующей на льдине, я чуть не ослепла ... от яркого солнца и меня бросило в жар, потому что за эти короткие минуты столбик ртути явно подпрыгнул на несколько градусов. «Какой чудесный солнечный день сегодня!» - лучезарно улыбнулась клерк, стараясь проигнорировать мой испепеляющий взгляд. И, путаясь в длинных одеждах, я опять рванула наверх рядиться в панаму и солнцезащитные очки. Напрасно я торопилась, рискуя свернуть шею на крутых лестничных виражах, потому что водитель появился точно по мексиканскому времени – с опозданием на 30 минут...»

Тогда я записала в книжечку два важных правила: никогда, никогда, никогда не спрашивайте мексиканцев о прогнозе погоды и не рассчитывайте на их пунктуальность! Скрючившись на неудобном сидении и подтянув колени к затылку, я нацарапала третье правило: «В Мексике расписанию следуют только самолёты».

И всё же мексиканцы опять обманули, потому что через 39 минут и 43 секунды я уже открывала шкатулку с драгоценностями тихоокеанского побережья – солнце дразнилось и пыталось небольно уколоть золотыми иголками, изумрудные джунгли распахивали в объятиях изящные гибкие ветки, океан переливался блестящими сапфировыми гранями чистейшей воды, и я великодушно простила южного соседа за неточность и непунктуальность и дурнее самого Филемона запела «И на Тихом океане свой закончили поход!»




Умение говорить "НЕТ"
Труден русский язык для иностранца с его коварной буквой Ы, в отчаянии прозванной «61», вероломными склонениями и далёким от совершенства совершенным видом. Но и носителю языка порой бывает трудно до дрожи в конечностях, до полуобморока произнести широко известное мировой общественности слово из трёх букв. Это совсем не то, что вы подумали, и даже не «чай». Звонкий мягкий «н», передний гласный «е», глухой взрывной «т». «НЕТ».
Но я увлеклась и забыла, что в своём журнале пишу про Гуатулько, а не читаю лекции по лингвистике. Так вот, в Гуатулько многого нет.

Прежде всего, здесь нет американских туристов. Можете ли вы представить себе клерка пятизвёздочного отеля в Мексике, который никогда не держал в цепкой загорелой руке сине-бело-орластого паспорта? Вот и я не могла, пока это не случилось с моим проездным документом и мающейся с похмелья мной. Юноша возликовал, что недаром столько времени корпел над «мяукающим» языком Хемингуэя и Бритни Спирс и начал прилежно упражняться в навыках “small talk”. Я же красноречиво косилась то на призывно позвякивающее столовыми приборами нутро кафетерия, то на безжалостно приближающуюся ко времени окончания завтрака, не знающую интоксикации стрелку часов...

Здесь нет преступности и, соответственно, нет полиции. Самое жуткое и загадочное событие в истории Гуатулько случилось примерно за неделю до моего приезда – в бассейн свалился явно перебравший англичанин и, о ужас!, где-то потерял часы, без которых не мог вовремя попасть к началу разлива горячительного. Не исключено, что эту мистерию с элементами практикума по спасению на водах, и два года спустя крутят в криминальной хронике, светской хронике и международных новостях. Хотя местных телевизионных каналов тут, скорее всего, тоже нет.

Здесь нет автострад и инфраструктуры. Ярким тропическим коктейлем на дне глубокого бокала плещется океан у самого подножья гор – попробуйте-ка вырубить в скале какой-нибудь фешенебельный курорт да ещё и проложить к нему асфальтированную дорогу. Это вам не Галатею ваять!

Проект по разработке Гуатулько начался в 1984 году, но из-за сложности топографии до сих пор продвигается медленнее гигантских черепах, которые, за неимением туристов, сибаритствуют на девственных пляжах. Поэтому 80% отдыхающих здесь – мексиканский средний класс; остальные же 20% составляют вездесущие англичане, в жилах которых до сих пор течёт щедро разбавленная этиловым спиртом кровь предков-колонизаторов; ни в чём не уступающие им (кроме цены на авиабилет) немногословные канадцы и «могучая кучка» других иностранных авантюристов.

А, может быть, и самого Гуатулько нет? В путеводителе написано:»Гуатулько, штат Оахака – это некая местность на тихоокеанском побережье в 500(!) километрах от Акапулько.»

А теперь закрепляем материал: какое слово лейтмотивом проходит через весь рассказ? Правильно! Поэтому если ваш сосед в очередной раз соберётся в отпуск в Гуатулько (т.е. я хотела сказать, в Акапулько), а вас попросит позаботиться о гадящем везде кошачьем питомнике, босс будет слёзно умолять отработать 12 часов в День Независимости, Рождество, Новый Год и светлый праздник "гробики", троюродный племянник бывшего мужа кумы вашей двоюродной бабушки решит, что ему просто необходимо приехать к вам в гости в США по вашему приглашению, за ваш счёт и пожирать ваше свободное время, продовольствие и минуты на мобильнике, что вы им ответите? ))))

Из отеля на пляж ездила такая "chingadera" (не спрашивайте, что это слово означает, потому что оно означает буквально всё, почти как любимое "matorrales").






И ещё без приглашения являлись экологически чистые мексиканские москиты. А что? Не самые плохие собутыльники и собеседники - не дебоширят, не впадают в депрессуху и не рассказывают по десятому разу историю: "Сидели мы как-то выпивали..."

В гостях у "тёти Любы" и "дяди Миши"
За неимением свежих, только с грядки, пропавших солнцем идей, начну с заплесневелых, долго хранившихся не самым лучшим образом (т.е. в моей голове), банальностей. В школе нас заставляли писать ненавистные сочинения «Как я провёл лето». Ненавистные потому, что стандартный маршрут стандартной пионерки был: в лагеря и на деревню к дедушке. Но, тем не менее, я писала эмоциональные, идеологически правильные творения про «стирание граней между городом и деревней», про вечную дружбу с «сельскими ребятами» и про радость задорных пионерских песнопений по дороге в баню раз в неделю. Я не писала, что в деревне мне больше всего нравилось, сидя на расстеленной в кукурузе «кухвайке», тайком курить Ту-134, зачитываться Всеволодом Овчинниковым и воображать, как этот самый ТУ унесёт меня в те самые овчинниковские страны.

Дочитав в кукурузе очередного «Хвауста», я мечтала о высоком - полной миазмов и раскалённого асфальта столице нашей самой большой в мире родины и возвышенных разговорах о премьерах и журфиксах.. А в воздухе висели приторно- земной запах навоза и следующие диалоги:
- А добре, блядь, кохве!
- Дедушка, та не матюхуйся!
- А хіба «блядь» це матюк?

Я стеснялась родственников, которые на «каву» говорили «кохве» (слово на букву «б» меня, как будущего лингвиста, не шокировало) и писала лицемерные сочинения про любовь к простым сельским труженникам. Мой снисходительный интерес к «селюкам» заканчивался, как только заканчивались их языческие хороводы вокруг моих «городских» туалетов, и я уходила в кукурузу. Я не понимала тётю, которая разговаривала с деревьями и здоровалась с «річечкой». Я обожала тётю, которая жила в Москве и разрешала мне, племяннице-провинциалке, зажигать в её платьях и босоножках. Народному фольклору про сдуревших на Троицу русалок я предпочитала понурую Алёнушку Васнецова, а мелодично журчащим, как украинские песни, янтарным речкам с озорными глазками кувшинок - самодовольную масляную луну Куинджи.

Такие сладко-горькие мысли накатывали и отпускали, как головокружение и тошнота на горных дорогах (правильно я не поехала на побережье на автобусе, потому что даже в детстве никогда не мечтала стать коллегой Валентины Терешковой). Воспоминания кружили пёстрыми бабочками и указывали путь на кофейную плантацию с названием, по чудесности мало уступающим «Зоре коммунизма». Cascadas Magicas.

И совершенно магическим образом, сомнительно поумневшая, повзрослевшая и сентиментальная, я проделала путешествие в четверть века назад. Обошлось без дурного зелья, зловещих заклинаний и дрыгания ногами в шаманском танце. Просто Мексика оказалась родной и ностальгической.
По дороге время от времени встречались такие постройки, и у меня возникла безумная, как обычно, идея – не прикупить ли себе такую халупку, чтобы во-первых, как любительнице экстрима, было куда поехать на дачу, а во-вторых, чтобы на вопросы непосредственных соотечественников : «Почему ты за столько лет в США до сих пор живёшь в съёмной квартире?» гордо отвечать, что у меня есть недвижимость в Мексике.



Нас приветствовали владельцы ранчо, которых я сразу прозвала «тётя Люба» и «дядя Миша» - такие типажи вполне могут обитать где-нибудь в селе Кукобовка Кобеляцкого района Полтавской области. А в доме у них – такая же прохладная строгость, аскетизм, массивная, грубая деревянная мебель, а в углу – Божья Матерь под вышитыми рушниками.

А подросткам и покурить есть где. Только дети настоящих ранчеро наверняка курят красное Мальборо.



Зоология с лингвистикой

Только старший брат южных славян умеет произносить пять согласных звуков подряд, и только он может пренебречь нелепыми правилами хорошего тона и позвонить ровно в полночь.
Маниакально-суровый парень с самым «српским» в мире именем Зоран, в этом семестре изучает английский язык в Труман Колледже, и наверняка приготовил выдающийся по своей занудности спич на тему ESL (English as a Second Language).

«Виктория, у меня к тебе вопрос как к профЭссору, интЭллЭкту и просто хорошей девушке» - тот, кто «домы на танке ломал» твёрд даже в произношении мягких звуков. « Я читаю на ноч англо-српски словар. Уже закончил «a» и «b» - ворочает словами Зока, как будто пытается сдвинуть с места тяжеленные балканские каменные глыбы. «Как тебе мой новый мЭтод?»
О неправильности последнего можно рассуждать до следующей годовщины смерти «настоящего полковника» Милошевича, но время позднее, а завтра рано вставать и учить по древней схеме: грамматика, контекст, разговорная речь.
«Это нормалнЭ», - язвлю я с подобием сербского акцента и вешаю трубку, чтобы оставить методиста-новатора в компании буквы «с» и её невероятных приключений – cab, cabaret, cabbage.

Но правосудие карает последователей Н.К.Крупской за ехидство, и вот, в окружении подушек, семечек и словарей, я восседаю на огромной, как корабль кровати и, в предвкушении навигации в страну лингво-зоологических знаний, весело напеваю: «В Африке акулы, в Африке гориллы, а в оахакских джунглях злые армадилы». А, может, и не злые вовсе, а милые и пушистые, которых так и хочется затискать?

«Armadillo? Так это же armadillo!» - злорадствует англо-испанский словарь. Сама виновата, надо было больше интересоваться фауной Центральной Америки, а не вести бессмысленные диалоги про «amores-corazones» и содержательные про «cultural shock». Но справочной литературы у меня много, и англо-русский словарь точно не подведёт, и уже через доли секунды я узнАю, что «armadillo» - это... армадил! И вдруг от злости я сразу вспомнила, как давным-давно боялась картинки броненосца в детской энциклопедии. Таинственный армадил - это же закованная в броню крыса с вытянутым носом! Ещё в оахакских лесах промышляют тапиры, удавы, пумы, дикие кабаны и представители других отрядов, семейств, родов и видов, знакомством с которыми не погнушался бы сам Маугли.

А в наших широтах, как известно, на водопой приходят только пьяные лоси, и то в анекдотах, поэтому я так впечатлилась богатством животного мира южной Мексики, что мне везде мерещились засевшие в чаще неполнозубые, непарнокопытные, хищные и чешуйчатые. Их глаза вспыхивали сигаретными огоньками, преследовали, как красная точка снайперской винтовки.
А потом мы пришли к водопаду, и, вместе с шумом воды, на меня обрушилось счастье. Оно материально, из вкуса, цвета и запаха, шуршит пенными оборками как в мексиканском танце «тапатита», плещется прохладной живой водой, пронизывает всеми оттенками синевы.
Влюблённые – друг с другом, а я – с самой жизнью; извиваюсь всеми частями тела, прикрытыми патриотическими жёлто-голубыми тряпочками на радость полуголым полумаугли из затаившихся в джунглях селений. И сама я такая же полусумасшедшая, как мои полуязыческие родственники; всё «полу», потому что, напившись таких эмоций через край, можно просто захлебнуться и превратиться в гигантскую русалку с блаженной улыбкой на лице.




О прекрасности жизни

Больше всего на свете я люблю колумбийскую музыку, мексиканское пиво, океан и кино «Y tu mama tambien”. С пирса Гуатулько я отплывала в день, который грозился стать одним из лучших в моей жизни: из динамиков - группа “Niche”, в руке - бутылка «Модело», впереди – Тихий океан, а справа по борту – девственные пляжи. В зарослях так и виделся местный рыбак, толстый, усатый, добродушный, и непременно по имени Хесус.



Как в шахматной партии с заранее просчитанными ходами, перемещаются по палубе пассажиры: сеньор средних лет, похожий на всех латиноамериканских писателей сразу, надменный взгляд, интеллигентные залысины, никогда не затухающая сигарета в нервной руке с массивным перстнем. В аксессуарах у него – трофейная жена, вызывающе молодая и блондинистая, явно обеспокоенная, что в талии прибавилось 8 миллиметров и, как и положено по статусу, манерная и капризная. Высокий плечистый уроженец Северной Мексики, настоящий vaquero (мексиканский ковбой), который даже на пляж является в нечищенных ковбойских сапогах и ремне с массивной пряжкой. Его половина с добрым усталым лицом с обожанием и гордостью глядит снизу вверх на своего господина, основательно упакованного в костюм цвета хаки. Молодые энергичные выходцы из madre patria, как все испанцы, шумные и красивые дерзкой иберийской красотой; что-то ррраскатисто выкрикивают, по-кастильски мило шепелявят, что именно - не разобрать, но, наверное, о вечности и прекрасности жизни.
Лениво качаются под солнцем пожилые рыбацкие лодки, ведут неторопливый разговор о том, что раньше и океан был солонее, и рыба свежее, и водоросли пахучее; юные джет ски гарцуют, красуются друг перед другом; наш предпенсионного возраста катамаран кряхтит от усталости и швартуется на сиесту в седьмой из девяти бухт Гуатулько.
«Писатель» подкуривает очередную «Мальборо», златовласая «мамасита» (красотка) недовольно косится на поджаренные плечи, ковбой наконец-то разоблачается до плавок, испанцы страстно обнимаются под аплодисменты солнечных бликов, а я наконец-то всё понимаю про Мексику.

Мексика... Наш нищий южный сосед, на которого мы, грингос, смотрим самодовольно и с чувством превосходства. Страна, бесперебойно поставляющая бесполезный импорт - нелегальных иммигрантов, чтобы было кому стричь наши газоны, пылесосить по ночам офисы, сворачивать большие дешёвые буррито и по-доброму подшучивать над собственными многочисленными несчастьями. Страна кактусов, марьячи, размалёванных бумажных кукол и бело-синих покрывал в ромбик. Там женщины забиты и беременны, а мужчины носят сомбреро и пьют текилу.

Мексика... Она незаметно, мягко подкрадывается, обволакивает простодушием и теплом и поселяется в самом сердце.

Мой внутренний радар научился безошибочно находить индивидуумов, которые «правильно» ездят через южную границу.

На очередной фиесте я с презрением фыркаю на кучку махровых, как дырявое, забрызганное слюной полотенце, мексофобов. «Мексика – ацтой! Грязь, нищета, но эти уроды, эти коротконогие мексы готовы в жопу целовать белого человека за пару зелёных!» Мой радар ведёт меня дальше, к группке гостей, над которыми явственно вьётся по-отечески добрый пернатый змей Кецалькоатль. Так и есть, единомышленники, глаза горят, руки разлетаются от яростной жестикуляции.

- Да как это не побывать в Монтеррее?!?! Не попробовать «эль кабрито» (козлёнка) в горшочке?!?!
- А Гуадалахара! Какие люди! Сколько класса, манер, обаяния! Колониальная архитектура!

Я разбегаюсь и отчаянно ныряю в этот бурлящий словесный водоворот.

- А я только что вернулась из Оахаки и вы просто обязаны об этом услышать!

“Que tienes Mexico, yo soy de Mexico, que Dios vendiga Mexico, siempre Mexico,” - поёт колумбийская группа Ниче, смешно пытаясь копировать мексиканский акцент.
Мексика... Благословенная Богом земля...

КОНЕЦ