Молитва после Яд-Вашема

Молитва после Яд-Вашема.

Нет вечного мира и нет вечной войны. Есть город Рим, вечный Рим. И есть Иерусалим, совсем седой Иерусалим. Есть славные Афины и сады Прованса, долины высохших рек Аравии и пески Сахары. И есть люди, а у людей есть дети. Но поздно вечером, когда на улицы больших и маленьких городов и деревень, на русла исчезнувших рек и пропавших долин опускаются сумерки, в стылый миг между светом и тьмой, в полусумерках, рождаются маленькие фигуры, фигуры…
Батальоны детей чеканят шаг, раз-два, раз-два. Они идут по площади Пуэрто-дель-Соль, что в Испании, по старым и молодым улочкам и улицам польского Кракова, немецкого Магдебурга, белорусского Минска. Тысячи фигурок, построенных в ряды, закутанных в ряды, зацементированных в ряды. Тысячи детей, марширующих в колоннах. Детей всего мира, всех времен и народов. Они проходят по Земле. Слышите? … Слышите? Тысячи жертв тысячи войн, убитых во все времена и столетия, на всех войнах, на одной большой сплошной войне. Дети, беззвучно марширующие по миру.
Вы видите? Видите их? Это дети, сожженные в газовых камерах Освенцима и Равенбрюка, расстрелянные вместе с родителями в Бабьем Яру. Дети, поднятые на пики нукерами Чингис-хана в разрушенной Рязани, посаженные на кол фанатиками в армянском Карабахе. Дети, умершие от голода на Украине и Поволжье. Их много, очень много. Они идут, они проходят, множество детских голов, белых, черных, светлых, рыжих. Мальчишки повзрослее держат за руку малышей 2, 3 лет, менее года. Их так много, так много… Совсем маленьких, едва ковыляющих на своих ножках и совсем взрослых, почти взрослых. Детей, которые никогда не станут взрослыми. Они никогда не будут качаться на качелях, заливаясь веселым смехом, никогда не будут бегать по траве, друг за дружкой, никогда не смогут сами надеть свои штанишки. Они никогда не увидят своих родителей, не будут улыбаться, они даже никогда не станут капризничать, у них нет на это права, у них это отняли. Они никогда не вырастут, не почувствуют острого запаха цветов, не увидят мамы и папы. Они никогда не увидят сияния глаз своих собственных детей, никогда. Их вычеркнули из жизни. Очень рано вычеркнули, слишком рано, еще детьми…
А потом наступает утро. И память, если ты человек, память о тех, кто должен был жить, но кому не дали… Аминь!