Ещё раз о малоизвестном авторе известнейшей песни

КОЛЕСНИКОВ Геннадий Михайлович

(1937-1995)

Родился в Пятигорске. После окончания средней школы закончил зооветеринарный техникум в г. Грозном. С 1961 г. – профессиональный журналист-репортёр. Член Союза писателей СССР.

Автор поэтических сборников: «Путина» (1966), «Предзимний сад» (1971), «Не перестану удивляться» (1974), «Остров сострадания» (1981), «Фламинго» (1982), «Автопортрет» (1986) и др. Многие его стихи стали песнями. Особенно широко известна песня «Тополя» (музыка Григория Пономаренко).

Юрий Селенский называл его малоизвестным автором известной песни. Широчайшую известность получила песня «Тополя», которую композитор Григорий Пономаренко написал на стихи Геннадия Колесникова. В шестидесятые-семидесятые годы её можно было услышать из каждого окна. Не забыта песня и теперь.

Тополя

(малоизвестный вариант известнейшей песни)

Тополя, тополя,
В город мой влюблённые,
На пути деревца,
Деревца зелёные.
Беспокойной весной
Вы шумите листвой,
И не спится вам вместе со мной.
Тополя, тополя,
Беспокойной весной
Вы шумите листвой,
Тополя, тополя,
И не спится вам вместе со мной.

Тополя, тополя,
Солнцем коронованы,
Ждут дороги меня
И тревоги новые.
Далеко ухожу,
В сердце вас уношу,
Как весенний волнующий шум.
Тополя, тополя,
Далеко ухожу,
В сердце вас уношу,
Тополя, тополя,
Как весенний волнующий шум.

Тополя, тополя,
Долгой дружбе верные,
Я не скоро, друзья,
К вам вернусь, наверное.
Пусть в ночной тишине
Вам приснится во сне,
Как бродили под вами мы с ней.
Тополя, тополя,
Пусть в ночной тишине
Вам приснится во сне,
Тополя, тополя,
Как бродили под вами мы с ней.

Тополя, тополя,
Мы растём и старимся.
Но душою любя,
Юными останемся.
И, как в юности, вдруг
Вы уроните пух
На ресницы и плечи подруг…
Тополя, тополя,
И, как в юности, вдруг
Вы уроните пух
Тополя, тополя,
На ресницы и плечи подруг…

Будущий поэт родился 12 марта 1937 года в Пятигорске. С 1961 года стал работать профессиональным журналистом, писал для районных, областных, центральных газет и журналов, много ездил по стране. Так, по заданию журнала «Огонёк» и газеты «Комсомольская правда» побывал на Байкало-Амурской магистрали. Из поездок привозил репортажи в стихах, которые ждали читатели. В 1977 году Геннадий Колесников был принят в члены Союза писателей СССР.

В 1966 году в Нижне-Волжском издательстве напечатана первая книга поэта «Путина». Затем в Москве, Алма-Ате и Ставрополе вышли ещё пять поэтических сборников: «Предзимний сад» (1971), «Не перестану удивляться» (1974), «Остров состраданья» (1981), «Фламинго» (1983), «Автопортрет» (1986) и книжка для детей «Апрелька» (1979). Многие его стихи стали песнями, они неоднократно исполнялись по Центральному телевидению и радио.

В 2004 году в издательстве «МИЛ» вышел сборник стихов «Любовь была совсем недолгой», куда вошли тексты Геннадия Михайловича и его супруги Евгении Заславской. В память о поэте редакция газеты «Кавказская здравница» (совместно с администрацией Кавказских Минеральных Вод) учредила творческий фонд «Фламинго» (по названию одного из его сборников). На здании Пятигорской гимназии N 11, где учился Геннадий Колесников, открыта мемориальная доска.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОБЕГА

Когда-то Геннадий Колесников, поэт, не раз выступавший в «Юности»*, подарил мне изданный в 1981 году в «Молодой Гвардии» свой стихотворный сборник «Остров состраданья» с дарственной надписью: «На память о человеке, находящемся в розыске». Тем более, что содержание этой книжки было наполнено высокой гражданской риторикой, а в аннотации утверждалось, что «основное направление поэтических поисков автора – вера во всемогущество человека, в безграничные запасы его мужества и упорства». Между тем, всё обстояло именно так. Геннадий и в жизни любил рисковать, а что касается его «всемогущества», то это, скрепя сердце, могло бы засвидетельствовать милицейское начальство его родной**Астрахани, с которым у молодого поэта сложились весьма неровные отношения. Хотя, справедливости ради, следует заметить, что астраханское ГУВД питало определенную слабость к представителям творческой интеллигенции. Именно в этом городе проходили съёмки фильма «Проверки на дорогах», и режиссёр Алексей Герман вспоминает, что когда понадобилось остановить на какое-то время движение на одной из улиц города, то в ГАИ об этом сначала и слышать не хотели. Но стоило Герману пригласить на визит к начальнику Владимира Высоцкого, разрешение немедленно было получено… Отказать в просьбе получившему уже широкую известность барду сочли просто неприличным.

Геннадий Колесников считался в Астрахани одной из городских знаменитостей. Он часто выступал на всевозможных вечерах, его стихи печатались в местной газете, а песня о тополях, что «солнцем коронованы», стала чуть ли не гимном города. И поэтому милиция смотрела сквозь пальцы на некоторые вольности в поведении молодого поэта. Ему прощались и браконьерские шалости в волжских заповедниках, и слишком шумные ресторанные застолья. Но так или иначе, после одного из вызвавших громкую огласку скандалов стражи общественного порядка решили проучить своевольного земляка, и Геннадий получил пресловутые «пятнадцать суток». А поскольку он в запальчивости заявил, что поэт и неволя вещи несовместимые, то поместили его в старинный астраханский острог, знаменитый тем, что за многие годы его существования отсюда не удалось вырваться ни одному самому отпетому злоумышленнику. Так сказать, дело пошло на принцип. И вот каждое утро выводили Колесникова под охраной стражника на общественно полезные работы.
Однажды досталось ему убирать пляж, добраться куда можно было только на лодке. Привезли строптивца, дали метлу и уселись в кустах в ожидании окончания работы. А он, надо сказать, телосложения хлипкого, что называется метр с кепкой, умудрился спрятаться под сидением одного из соседних рыбацких яликов и был таков. Перебрался на другой берег, вышел на просёлок и на попутке дал дёру подальше от родного города. С грехом пополам добрался до Ростова, одолжил у знакомых ребят из областной молодёжной газеты деньги и улетел в Кишинёв, где Центральный Комитет комсомола проводил совещание молодых литераторов.

А в Астрахани милиция в это время стояла на ушах. Снова проводилась уже не кинематографическая, а реальная проверка на дорогах, была объявлена чуть ли не премия за поимку беглеца. Взыскания сыпались направо и налево. На карту была поставлена честь астраханских сыщиков, поскольку весь город смеялся над незадачливыми стражниками, и рушился миф о неприступности местного острога. И нетрудно представить всю палитру эмоций милицейского начальника, когда в один из вечеров увидел тот на экране телевизора улыбающуюся рожу Колесникова, принимавшего участие в передаче о кишинёвской встрече молодых дарований, и услышал от Геннадия слова привета своим землякам и в том числе доблестным блюстителям общественного порядка. Не знаю, прислал ли беглый поэт свой сборник в управление астраханской милиции и какую дарственную надпись предпослал в этом случае. Но хочу напомнить издательскую аннотацию, что «основным направлением поэтических поисков автора стала вера во всемогущество человека, в безграничные возможности и запасы его мужества и упорства».

Максим Кусургашев
(Первоисточник: книга «2 х 20 или 40 счастливых лет»)
---
*Позывные радиостанции «Юность», фрагмент «Песни о тревожной молодости», впервые прозвучали 16-го октября 1962-го года. В то время радиостанция «Юность» представляла собой ежедневную программу для молодежи, выходящую на волнах Всесоюзного Радио. Радиостанция «Юность» выросла из отдела молодёжного вещания, созданного специальным правительственным постановлением 1957-го года для освещения Всемирного фестиваля молодежи и студентов, который впервые принимала тогда советская столица.

На волнах радиостанции «Юность» впервые зазвучали песни Аллы Пугачёвой, Эдиты Пьехи, Андрея Миронова, Муслима Магомаева, Жанны Бичевской, Майи Кристалинской, Олега Даля и многих других. По командировочным удостоверениям «Юности» в составе выездных бригад по всему Союзу ездили Александра Пахмутова и Николай Добронравов, Иосиф Кобзон и Елена Камбурова, Ян Френкель и Игорь Шаферан. Итоги творческих конкурсов и викторин подводили Константин Ваншенкин и Михаил Пляцковский, передачи о спорте вела Ирина Роднина. В редакции «Юности» работали стоявшие у истоков бардовского жанра Юрий Визбор, Максим Кусургашев, Ада Якушева, Борис Вахнюк. Премьеры многих песен Юлия Кима, Александра Городницкого, Юрия Кукина, Вероники Долиной, Сергея и Татьяны Никитиных прошли именно на «Юности».

**По одной из биографических версий Геннадий Колесников родился в Пятигорске, по другой – в Астрахани. Не исключено, что поэт, склонный к мистификациям и розыгрышам, в разных компаниях рассказывал разные истории о том, в каком именно городе он родился…


ПОЭТ, КОТОРЫЙ ЖИЛ В ПОЕЗДАХ

Однажды Геннадий Колесников, к которому очень точно приклеилась прозвище «Колесо», написал прекрасный текст песни. Вся страна – ансамбли, профессиональные и самодеятельные певцы – исполняли знаменитые его «Тополя». Звучала песня и по несколько раз в день на радио и телевидении. Так продолжалось несколько лет. Поэт ежемесячно получал существенный гонорар в авторском агентстве. Но постепенно «Тополя» вышли из моды, и агентство стало платить автору жалкие рубли да и то не каждый месяц. Других текстов для популярных песен он не написал и стал бедным автором. К тому же и бомжом, как это принято нынче называть – у него не было собственного жилья, а прописан поэт был в Пятигорске.

К этим невзгодам добавилась и утеря паспорта. Стать членом Союза писателей ему тоже было недосуг – вступать надо было в Ставропольской писательской организации. Впрочем, когда жизнь его уж совсем прижала, он вступил в члены Союза.

А до этого у него единственным документом была книжка стихов с фотографией. Никто в творческие командировки его не отправлял, так как он никогда не отчитывался за них. Любой его гонорар бдительные бухгалтеры направляли на погашение прежних долгов.
Но Колесников в создавшихся условиях изобрел свой метод творческого и физического выживания. Он шёл к друзьям, просил «поносить» трёшку или пятёрку, естественно, без отдачи. Вечером он ехал на ближайший вокзал и на собранные деньги просил кассиршу продать плацкартный билет до любой станции. На заначенный рубль брал в вагоне постельный комплект, высыпался, а утром прибывал в очередной незнакомый город.

Первым делом разыскивал редакцию местной газеты, представлялся, показывая книжку со своей фотографией, и предлагал напечатать литературную страницу примерно под таким названием «У нас в гостях известный поэт, автор знаменитой песни «Тополя» Геннадий Колесников». Тут же он сдавал материал для страницы, получал авансом гонорар. Бывало, что знаменитость выступала и перед трудящимся. В зависимости от коммерческого успеха акции он возвращался в Москву или же переезжал в соседний город. По словам поэта ему таким образом некоторые свои стихи удалось напечатать не менее, чем по 800 раз.

Александр Ольшанский

(Первоисточник: литературный сайт Александра Ольшанского,
раздел «Пёстрый зал»)

ЧУДО ТОГО СЛОВА

Из города в город, от поэта к поэту путешестововал Гена Колесников, автор известной на всю страну песни «Тополя». Заходил в чужом городе в молодежную редакцию, представлялся, на него сбегались, начинался разговор. Потом Гена шел к кому-то из поэтов, - а такие непременно или работали, или захаживали в редакцию - шел к кому-то ночевать. В Кишиневе его принимал сначала Рудольф Ольшевский, поэт, но после Колесников перешел ко мне. Причина тут была простая: Гена под разговор любил выпить, а с Ольшевским этого не получалось: у того была гипертония, он ограничивался всего лишь глотком-другим вина. (Рудик и умер как поэт: на сцене, у микрофона, читая стихи. Вдруг повалился...)

Итак, Гена попал ко мне. Я жил в однокомнатной квартире, жена эту пару ночей согласилась поночевать у своей мамы и пришла забрать кое-какие вещички, пришла с нашей пятилетней дочерью. Гена протянул было руки к девочке - она отшатнулась... Гена был горбун: короткое туловище, короткая шея, раздутая грудная клетка, горб на спине - и длинные, как это бывает у горбунов, руки и ноги. Мой дочь отшатнулась от его рук - Гена не изменил лица. В нем ничто, внешне, не дрогнуло. Он привык... С этого момента началось мое не подвластное мне наблюдение над автором нежнейшей песни про тополя, которая исполнялась в то время по радио, в телевидении, на эстрадах, ее напевали в компаниях - где угодно и кем угодно. Она была из тех, что сама просилась на слух.

Вечер прошел за вином, в интереснейшей беседе - о городах, где Гена (житель то ли Пятигорска, то ли Астрахани) побывал, о людях, об удивительных поэтических строчках, до которых мы оба были охотники. Замечу здесь, что своих стихов, как это делают все до единого поэты, он не читал. Правда, оставил на память тоненькую книжицу, выпущенную каким-то издательством, и я, чуть открыв ее, еще раз поразился нежности его отношения к миру - природе, женщине. От этой книжки отдавало мгновенным теплом.

Через два дня он уехал, на прощание мы обменялись авторучками. Я уже начал забывать о встрече, но Гена напомнил о себе открыткой, кажется, из Курска, там было несколько строк:

Подражая большому поэту,
Всё брожу и брожу по Руси...

Я ему не ответил - писать было просто некуда.

В следующий раз, где-то через год, он позвонил мне с нашего уличного телефона:
- Приехал. Как ты? Встретимся?

Гена пришел ко мне в редакцию. На него, конечно, сбежались, кого-то он не узнал, кого-то назвал по имени, его зазвали в другие кабинеты, мы договорились, что ночевать он снова будет у меня.

- Нужно будет только сходить в гостиницу, - сказал Гена, - я там портфель оставил.
Перед вечером мы поехали на троллейбусе в гостиницу. В вестибюле было людно; перед табличкой «Мест нет» стояла очередь; я не знал, где Колесников оставил портфель, может, в камере хранения. Гена подошел к круглому фонтанчику в центре вестибюля, в чью воду приезжие бросают обычно монетки, там, к его стенке, был прислонен потрепанный портфельчик.

-Ты так его запросто оставляешь? - спросил я. Портфельчик, по моим подсчетам, простоял здесь не менее пяти часов (мин тогда в людных местах никто не подкладывал).

- Ни в одном городе никто к нему даже не притронулся.

Такое было время...

По дороге домой мы запаслись вином и закуской - свежим хлебом, колбасой, сыром, помидорами и огурцами. В холодильничке у меня были яйца и сливочное масло, все будет в порядке.
За разговором засиделись, и вино сыграло свою роль - Гена предложил прогуляться. Еще он сказал, что любимый им напиток - ликер, хорошо бы устроить сегодня пир. Мы поехали в центр. Пошли, разговаривая, по улице.

Я уже сказал, что так или иначе наблюдал за Колесниковым (да и кто бы не наблюдал за горбуном, пишущим удивительно нежные стихи и не носящим в себе ни капли обиды на судьбу и на человечество, чьи любопытные взгляды он постоянно ловил на себе), я не то что ждал, я, грешным делом. предполагал, что Гена где-нибудь да и сорвётся.

Ничто не предвещало, как говорится, беды, мы шли, разговаривали... Вдруг Гена обогнал меня и рванулся к трем здоровенным парням, стоявшим у дверей магазина. Подскочил, набросился, стал размахивать руками, пытаясь достать лиц... И уже поднялись ответные кулаки и готовы были обрушиться на голову задиры-горбуна, как я кинулся к парням, крича:

-Ребята, не надо! Это он написал «Тополя»! - Ничего другого мне просто не пришло тогда на ум.
И вот где было чудо того слова - тяжелые кулаки мгновенно опустились, парни повернулись ко мне.

-Что ж он... Откуда ж нам знать... Правда, он написал? - И уже к Гене: - Ты, браток? «Тополя»? Те самые?

-Да я, я... - стыдясь уже вспышки темной своей ярости, отвечал Гена. - Те самые... Извините, ребята, так вышло...

-Бывает, - успокаивали его, - с кем не бывает...

Потом было пожимание рук, недоверчивые взгляды парнюг на взъерошенного горбуна, чьи длинные слабые пальцы сминались в их могучих лапах...

Мы зашли в магазин, купили бутылку зеленого ликера, повернули домой.
Гена заговорил только после нескольких минут молчаливой нашей ходьбы.
- Однажды меня все-таки убили... - Тут была пауза. - Я вот так же на кого-то набросился - в чужом городе, в темном переулке, выбрал, конечно, здоровил - меня стали бить. Потом поняли, что мертвый, взяли за руки, за ноги и перебросили через забор, в чей-то огород. К утру, по росе, я очнулся, дополз до дома, там вызвали «Скорую».

Гена Колесников умер (или погиб) в 1995 году, в 58 лет. А песню «Тополя» можно услышать и сейчас:

...Вы уроните пух,
Тополя, тополя,
На ресницы и плечи подруг...

Тополя, тополя,
Солнцем коронованы...

- Ну что ж, Гена, - выговорилось у меня само собой, когда я перечитал этот текст, - вот я и ответил тебе на твою давнюю открытку. Только адреса твоего, как и прежде, не знаю.
(Из воспоминаний Вадима Чирского)

ИЗ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ ГЕННАДИЯ КОЛЕСНИКОВА

ПЕРЕПЕЛИНЫЕ ПОЛЯ


Хлынь, метель, в небеса, звеня!
По России пылай, мороз!
Запеклась на губах заря
У бегущих к реке берёз.

Хлынь метель, колоколя в Русь!
Чтобы в пляс пустились огни,
Замети мою боль и грусть,
Озорство во мне раздразни.

По России гуляй, мороз!
Хлынь, метель, горячо, как страсть!
У бегущих к реке берёз
На губах заря запеклась.

СЕРДЦЕ

Моё сердце стучит.
То замрёт,
То взорвётся набатом.
И когда я страдаю,
Рыдаю, люблю и пою,
Я его расщепляю,
Как вы расщепляете атом,
И энергию сердца
Тебе, Человек,
Отдаю.

* * *

Сказать о Родине?
А где добыть слова?
Как всё же мало слов
У человечества!
Сам Пушкин –
Всем поэтам голова –
Не досказал нам что-то
Про Отечество.
Молчать о Родине?
Но как же утерпеть,
Когда дымок тайком
Над речкой стелется.
И соловей
От счастья хочет петь,
А сам вдруг плачет.
Плачет.
А не верится…

* * *

Горел рассвет, подёрнутый дымком.
Казалось, вся земля искрит и тает.
Снег умирал так ярко, так легко,
Как будто знал, за что он умирает.
Дарил он жизнь и травам, и цветам
И, став рекой, летел с горы с разбега.
Я подносил сирень к своим губам
И ощущал былую свежесть снега.
Хочу уйти легко, как этот снег,
Чтоб в синеве рассвета раствориться,
И на земле оставить яркий след,
И в чью-то грусть и радость превратиться.

* * *

О Родина!
Раскованная Русь!
Твоей землёю
Я взращён
И вскормлен.
Живой и мёртвый,
В радости и в скорби
Всецело – твой.
И этим я горжусь.
Закрыв глаза,
Токуют глухари.
И сыплет на ветру
Брусника росы.
В степных курганах
Спят великороссы –
Отцы мои,
Соотчие мои.
Когда горит река
На склоне дня,
Я оторваться от неё
Не в силе.
И если б в мире
Не было России,
То не было бы сердца у меня.

ПУШКИН

Проснись!
Мороз и солнце –
День чудесный!
Не много дней таких
Тебе отпущено.
Прекрасна жизнь.
Но, что ни говори,
Нам в этой жизни
Не хватает Пушкина.
Скорбят о нём в России январи.
Как зверь, завоет вьюга
Над избушкою.
И белая старушка у окна
До боли глубоко вздохнёт
О Пушкине
И выпьет кружку старого вина.
Летит звезда.
Она, как пуля, пущена!
Видать, и в небесах покоя нет.
Не верится,
Что нет живого Пушкина,
Не верится уже десятки лет.
А он стоит задумчивый
На площади,
На все века дыханье затаив.
Каретные, взлохмаченные лошади
Сюда к рассвету не примчат за ним.
И голова его
Слегка опущена,
Задеты кудри снежной белизной…
И что-то, недосказанное Пушкиным,
Тревожит нас,
Волнует нас с тобой.

(Январь-72)

ДУША

За синевою рек,
В полях пшеничных,
Свободой и просторами дыша,
Мечтою наполняется душа,
Освобождаясь от забот привычных.
И у костра поведанные тайны,
Загадочный и тихий плеск озёр,
Сиянье звёзд
И нежный женский взор
В душе у человека не случайны.
Бессмертие дорог
Душе дано.
Она не знает,
Что такое старость.
Цветы и солнце, песни и вино
Перемешали в ней
И грусть, и радость.
В ней с детства
Красота родного края.
Душа!
В ней чистота родных небес,
Печаль разлук
И праздник урожая,
Плач матерей
и хоровод невест.
Ни клятвы, ни любви
Я не нарушу.
И о высоких чувствах не крича,
Россия,
Как пробьёт последний час,
Не Богу,
А тебе
Отдам я душу.

* * *

Сердцем рад я захолустью!
В захолустье –
Свет и тишь.
Пахнет садом,
Пахнет Русью.
Далеко душой летишь.
Дышит полем вечер синий,
За верстой лежит верста.
И во всём такая сила
И такая красота –
Ахнет даже враг заклятый,
Вспомнит жар былых боев.
Золотой шелом заката
Полон неба до краёв.
Лес ушёл в лебяжьи дали,
Путь мерцает впереди.
Свежим ветром ожиданий
Потянуло из груди.
Кто-то тронул песню с грустью,
Шевельнул веслом камыш…
Нет в России захолустья,
Есть в России свет и тишь.

РОДНИК

В родных полях перепелиных,
Весь в перелесках,
В переливах,
Он из груди земной возник,
Чтоб утром чибису умыться,
Чтоб путнику в жару напиться
И чтоб в лугах рекой разлиться,
Рождён в родных полях родник.
Течёт студёная водица
Туда, где солнце спать ложится,
Туда, где пролегла граница,
Где светят мачты корабля,
Водица в море превратится,
Начнёт кипеть,
О скалы биться,
Ей будут сниться за границей
Перепелиные поля.

ВЕТЕРАНЫ

Всё время будет помниться война.
Ещё не все закрылись наши раны.
По одному уходят ветераны.
Торжественно хоронит их страна.
Но остаётся песня
От певца,
Но остаётся серп
От кузнеца,
Но остаётся слава
От бойца.
Где билось пламя,
Там бушуют травы.
Где кровь лилась,
Там льются родники.
По одному
Уходят старики
И оставляют нам
Дороги Славы.
Кого скрывают сизые курганы,
Свидетели обугленных полей?
О чём не рассказали капитаны
Военных
Затонувших
Кораблей?
Тревожно сердце начинает биться,
Как будто это по моей вине
Ещё не все дописаны страницы
Той краснозвёздной книги о войне.
О подвигах
Ещё не всё мы знаем.
Ещё не вся Победа нам видна.
Ищите
Замурованное знамя!
Святые находите имена!