Слова цитат… Слова героев… «Рожи» авторов…

Цитаты… – О! Как часто они служат нам! Как часто они выступают не просто дополнительной точкой опоры, не просто костылями нашим на обе ноги хромающим мыслям, – как часто они оказываются спасательными кругами нам, утопающим в море собственных умственных, а чаще всего банальных словесных построений!..
Но как часто при этом мы вырываем эту самую цитату из общего контекста, как часто не задумываемся о её настоящем содержании, используем её совершенно не по назначению, и как часто лишь «неподкованность» нашего собеседника не даёт нам попасть впросак…
Вот, к примеру, такой автор, из русских самый, наверное, цитируемый в бытовых разговорах. – Козьма Прутков. Кому из нас не приходилось вставлять в наши «светские беседы какое-нибудь «Нельзя объять необъятное», или, скажем «Бди!». В глазах (вернее, в ушах) современного окультуренного обывателя Козьма Петрович выглядит этаким образцом мудрости, кладезь ума которого бездонна и бесценна, мысли и слова которого непререкаемы в авторитете своём. Даже появляются серьёзные (и не очень) исследования сравнивающие его деятельность на стезе афористики с Лихтенбергом, с Ницше. И никто из этих «серьёзных» не обращает внимания на один факт: на то, что Козьма Прутков – не живой человек, а вымышленный персонаж.
Когда-то братья Алексей и Владимирович Жемчужниковы вместе со своим кузеном Алексеем Константиновичем Толстым придумали этого человека, дали ему какую никакую биографию, какую никакую родословную (и предков подобрали таких же «творцов»), дали ему должность директора «Пробирной Палатки», и в конце концов с почётом похоронили его, решив посмертно опубликовать его «литературное наследие». А уж что мог понаписать почтенный чиновник, судили читатели. А читатели: как стапятидесятилетней давности, так и нынешние – оказались в большинстве своём такими, что такой персонаж, созданный как пародия (ох, pardone, – «подражание») на современного авторам обывателя-графомана, был не только признан ими за своего, но и возведён ими в классики! Козьма Петрович читал современную (и не очень) высокую (и не очень) поэзию, писал свои «подражания» – а читатель воспринимал это как высокую поэзию. Он писал пародийные драмы, которые вряд ли кто из его создателей рассчитывал увидеть на сцене, – ан, видели! и не в какой-то захудалой провинциальной антрепризе – на сцене Александринки! (Что касается поэзии, вот вам аналогия: насколько мне помнится, в 80-х годах многие телеобыватели узнавали о творчестве современных им поэтов лишь благодаря пародиям телепопулярного ведущего Александра Иванова.)
А уж что говорить о «Плодах раздумья» Козьмы Петровича? – Нисколько не удивительно, что массовый читатель, обладающий такими вкусом, умом и эрудицией, принял это (и ныне принимает) не просто за чистую монету, а за монету золотую. – Уж, простите, не Ларошфуко с Паскалем, уж не тех же Ницше с Лихтенбергом читать он будет. Оттого и цитатами Козьмы Пруткова…
«Полно-де, – слышу. – Обманули читателя бедного! Ну, не понял он юмора!..»
Ладно, возьмём для примера автора, не столь юморного. Кандидатура Пушкина Александра Сергеевича вам подойдёт? – Возьмём такую столь часто ему приписываемую цитату: «Гений и злодейство – две вещи не совместные».
Ох, написал я это высказывание так, как принято его цитировать, и сразу вошёл с Пушкиным в грамматическое противоречие. – Слово «гений» у классика написано со строчной буквы, а «две» – с прописной. И это потому, что вырвана эта цитата из текста, написанного, хоть и белым, но стихом; потому, что взята она из драматического произведения; потому, что произносит её персонаж Моцарт (не очень схожий с реальным Вольфгангом Амадеем), обсуждая со своим собеседником Сальери приятеля последнего – Бомарше, и звучит она полностью так.
Ведь он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство –
Две вещи не совместные. Не правда ль?
А через мгновенье он выпьет бокал с брошенным другим гением (судя по этой же фразе Моцарта) Сальери ядом, и тем самым перечеркнет суть этой фразы. На то это и драматическое произведение, суть которого составляет столкновение, поединок, борьба – людей, характеров, мнений, позиций, мыслей. Иногда ложность какой-то сентенции лежит на поверхности (тогда хорошая драма не случается), иногда нужно дойти до финала, чтобы понять кто прав и почему. Иногда устами «хорошего» персонажа автор озвучивает свои мысли, но в этом случае этот персонаж становится резонёром, не интересным ни читателям, ни зрителям, ни самим актёрам. – Гораздо же интереснее та драма, в которой сталкиваются противники одинаковой «весовой категории», и никто не знает до конца, кто же из них победит. И «столь очевидность» «полной моральной победы» Моцарта – лишь следствие предвзятого отношения русского потребителя Пушкина, заданного советским «идеологически правильным» театром и столь же «правильной» школьной литературой.
И что с того, что фразу эту написал сам Пушкин. В конце этой же «маленькой трагедии» прозвучат слова, так же им написанные:
…Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти?..
Уж кто-кто, а Пушкин, написавший «Бориса Годунова», «Капитанскую дочку», начинавший работу над «Историей Петра Великого», ни за что бы ни согласился с этой «своей» фразой…
А теперь выйдем из театра, зайдём в какой-нибудь другой постсоветский очаг культуры и глянем на плакат, красующийся на самом видном месте. Раньше это было что-нибудь такое: «Искусство – в массы!» - или какая мысль из классиков марксизма-ленинизма. Теперь это место в половине случаев занимает следующее: «Красота спасёт мир. Ф.М.Достоевский».
Убейте меня, но я специально перерыл собрание сочинений данного классика и такой фразы у него я не встретил. Более того, когда мне посоветовали внимательнее почитать роман «Идиот», я его внимательно почитал и нашёл лишь следующее: «Правда ли, князь, что вы раз говорили, что мир спасёт «красота»?.. Господа, … князь утверждает, что мир спасёт красота!.. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасёт мир! Мне это Коля пересказал…» – Так говорил перед несостоявшимся самоубийством другой персонаж романа Ипполит, и то, что князь Мышкин, присутствующий при этом, не отрицает этого (как и не подтверждает), не доказывает правоту процитированных выше слов.
А даже если и примем эти слова на веру, и пусть князь Мышкин говорил так? А даже пусть примем на веру, уверение жены писателя Анны Григорьевны, что Достоевский наделил своего героя автобиографическими чертами? Пусть даже покопаемся в его записных книжках и найдём запись, относящуюся ко времени создания романа «Идиот»: «Мир красотою спасётся. Два образчика красоты»? – Неужели всё это так убедительно доказывает выражение в этих словах убеждения самого писателя?..
А вот непосредственно мысли самого Достоевского, непосредственно его слова, написанные им в письме брату: «Во всём они (публика и критика – DW) привыкли видеть рожу сочинителя; я же моей не показывал».
Да, Достоевский – несомненно авторитет для современного обывателя, и князь Мышкин персонаж для него симпатичный, но почему же никто не пытается подтвердить правоту своих «нехороших» мыслей другими «словами Достоевского»: например, теми, которые у него произносит, скажем, Лебезятников из «Преступления…», или Смердяков из «Братьев Карамазовых», или кто-нибудь из «Бесов»?
Если бы цитирующий эти слова сам бы прочитал «Идиот», действительно, внимательно и вдумчиво, то, возможно, заметил бы, что он несёт собою мысль совсем противоположную этим словам. Развитие событий в нём говорит, как раз, о том, как красота – огромная прекраснейшая любовь князя Мышкина – не спасает, а губит, буквально, губит его столь же прекрасный внутренний мир…
Жаль Фёдора Михайловича, на цитаты расчленённого! Жаль Александра Сергеевича, с ног на голову поставленного! Да и Козьму Петровича тоже жаль, и создателей его – не чаяли они, когда его создавали, такого серьёза!..
И жаль того, несчастного, что слушает – и воспринимает художественное творчество, через подобные обрывки: он подобен тому, кто думает, что способен судить о красоте человеческого тела по вырванному кишечнику…
Лишь мясника-цитирующего не жаль нисколько. – Да, ему, кажется, и не нужна моя жалость. Он счастлив в своём цитировании.