Гамлет. Шутка Шекспира. История любви

Гамлет. Шутка Шекспира. История любви

(сценарий-эссе)


ПРЕДИСЛОВИЕ

Скажу сразу: я не согласна ни с одной существующей версией по поводу "Гамлета". Я прочитала многие из них. Ни одна не выдержала проверки на логику – отвечая на один вопрос, каждая версия тут же порождала следующий, на который либо не могла ответить, либо ответ был слишком условным, либо вовсе не соответствовал контексту пьесы.

Наиболее интересной показалась мне точка зрения Альфреда Николаевича Баркова, известнейшего литературоведа, с мнением которого я также не согласна почти по всем пунктам. Хотя его мысль о том, что противоречия в "Гамлете" – художественный замысел Шекспира, я целиком разделяю. Однако Барков сделал вывод (крайне ошибочный, на мой взгляд), что противоречия в "Гамлете" обусловлены тем, что это пьеса-меннипея, а к подобным пьесам, по мнению Баркова, требуется особый подход.
И этот подход он иллюстрирует следующим примером: "Еще один не отмеченный шекспироведами непостижимый момент заключается в том, что, попав на кладбище, где совсем недавно должен был быть похоронен его убиенный папаша, Гамлет не проявляет никаких чувств. Такое его поведение резко контрастирует с проявлениями сыновней скорби в других сценах. Складывается впечатление, что у Гамлета как бы два отца: один, недавнюю смерть которого он оплакивает, и другой, которого он даже не помнит".
В связи с собственным же впечатлением Барков и делает сногсшибательный вывод: у Гамлета было одновременно два отца! И все это на основании якобы того, что Гамлет – сын Фортинбраса-старшего, и только потому, что родился в Эльсиноре в тот самый день, когда замок вместе с землями в результате спора, определившего условия битвы за датскую корону, отошел к старшему Гамлету. Ведь не мог же, рассуждает Барков, старший Гамлет привезти туда свою жену на сносях.

На мой взгляд, этот вопрос решается намного проще, а значит, и жизнеспособней. Если при короле Гамлете в замке спокойно живет его младший брат Клавдий, то почему бы в свое время брату Гамлету вместе со своей беременной женой точно так же спокойно не проживать в замке при своем старшем брате Фортинбрасе, тогдашнем владельце Эльсинора? А битва за земли произошла по той причине, что брат Гамлет хотел как можно скорей стать королем, в связи с чем в честной битве за корону и убил брата Фортинбраса. После чего семья убитого брата вместе с его сыном, младшим Фортинбрасом, покинула пределы Дании, как и было оговорено в условиях битвы.

Как видите, мое объяснение вполне просто, логично и функционально и не требует ни появления двух отцов Гамлета, ни самих трех Гамлетов одновременно, как это произошло в гипотезе Баркова далее. Потому что далее Барков утверждает, что на Гертруде женат Датский король Фортинбрас, а младший Фортинбрас – это и есть настоящий Гамлет, их сын; при этом отец еще какого-то Гамлета изначально является вдовцом; и что настоящее имя принца Гамлета – Горацио, несмотря на то что он младший Фортинбрас.
Далее следует каскад еще больших сложностей, когда "ненастоящий" Горацио то ли преследует "настоящего" Горацио-Гамлета, то ли сам от него спасается бегством. И так далее. Я даже не буду все это перечислять, потому что понять все это крайне трудно, а пересказать еще трудней.

Я убеждена: ни за что на свете, ни в какой самый страшный день своей жизни Шекспир бы не захотел, чтобы его пьеса потребовала столь запутанного, столь громоздкого, столь тяжеловесного подхода, который абсолютно ничем не оправдан. И чтобы это осознать, достаточно задать только один, очень постой, вопрос: а зачем Шекспиру это все было бы надо? Какой он захотел бы вложить в это смысл? Для какой важной цели он бы так старательно все это не просто запутал, но еще и трижды перевернул с ног на голову?

Однако пример Баркова оказался чрезвычайно заразительным. И с литературоведами начали происходить забавные вещи. Некоторые из них стали столь тщательно вгрызаться в текстовые слои, что теперь чуть ли не каждое слово в пьесе должно было сопровождаться серьезным научным, филологическим и культурно-этническим комментарием, что попросту превращало и чтение, и саму постановку пьесы в пытку и абсурд. Это каким же, собственно, образом бедный зритель за те несчастные 2-5 минут, что идет коротенький кусочек пьесы, должен был успеть все это припомнить и мгновенно связать с остальным контекстом, чтобы в итоге уяснить себе происходящее на сцене?!

Игорь Фролов, один из таких исследователей (статья И.Фролова "Уравнение Шекспира, или "Гамлет", которого мы не читали"), вынужден был это признать: "Требуется составление огромного глоссария, вскрывающего весь объем информации, заложенный автором в свои произведения".
После чего на основании буквально титанического анализа монолога про Гекубу, Приама и Пирра (его по просьбе Гамлета и в присутствии Полония читает приехавший актер) сделал вывод, что если Гекуба в этом монологе показана как только что родившая двойню, то, стало быть, и Гертруда тоже родила двойню: Гамлета и младшего Фортинбраса, и разумеется, не от отца Гамлета, а от Фортинбраса (как и у Баркова).

Именно такую, притянутую за литературоведческие уши, конструкцию вкупе с лингвистическим марафоном и должен был очень быстро угадать в монологе и усвоить зритель – исходя из совершенно проходного момента в достаточно проходном монологе о том, что у некой Гекубы после родов ноги были в крови. При этом автор никак не объясняет, почему один сын (Гамлет) остался при матери и некоем Гамлете-старшем, а второй сын (мл. Фортинбрасс) был отлучен от них.

Также неясно, почему автора статьи не устроила такая понятная мысль, что Гамлет в присутствии Полония только потому просит актера прочитать именно этот монолог, что именно этот монолог и содержит в себе достаточно прозрачный намек на убийство нынешним королем отца Гамлета, что, разумеется, не могло произойти само по себе, а обязательно требовало чьей-то серьезной поддержки при дворе. Вот на эти обстоятельства и намекает Полонию Гамлет – и этот намек вполне уместен, потому что завтра должно состояться представление на ту же тему, после чего Гамлет намеревается окончательно расправиться с Клавдием. Таким образом, Гамлет приоткрывает свои карты, тем самым демонстрируя врагам свою готовность идти до конца.

На основании все тех же сложнейших лингвистических и даже тончайших фонетических изысканий Игорь Фролов сделал предположение, что Офелию соблазняет Лаэрт и что Горацио горбун. При этом тот факт, что горб Горацио никак в пьесе не обыгрывается, ни на что не влияет и ни на кого не воздействует (а тогда зачем он вообще здесь нужен?), автором гипотезы совершенно не учитывается.

Но больше всего мне понравилось, каким фантастическим образом И.Фроловым был сделан вывод о том, что отцом Горацио является Полоний! По мнению автора (повторяющего мысль А.Баркова), Гамлет, называя Полония "торговцем рыбой" (fishmonger), намекает ему на то, что Полоний сводник, сутенер (по версии Баркова – он торгует Офелией). Однако, уверенно продолжает И. Фролов, "у римского поэта Горация (имя которого использовал в качестве псевдонима наш горбатый стихотворец) отец был рабом-вольноотпущенником, торговцем копченой рыбой!"

Именно этот весьма и весьма отдаленный факт Игорь Фролов и посчитал вполне достаточным для того, чтобы сделать сногсшибательный вывод: "Горацио таким образом оказывается сыном Полония". И я ну просто совершенно не могу себе представить несчастного зрителя, пусть даже очень хорошо образованного, который сидит и, как профессиональный компьютер, сам себе быстро выдает необходимую информацию (и при этом умудряется точно определять, в каком месте пьесы ее следует выдать!) о том, что, дескать, имя героя пьесы Горацио имеет обязательное отношение к римскому поэту Горацио; что, дескать, отец римского поэта был рабом-вольноотпущенником; и что, дескать, данный отец по профессии был торговцем копченой рыбой!

Страшно подумать, что было бы, если бы при дальнейшем копании автор вдруг догадался, что имя римского поэта Горацио начинается с той же буквы, что и имя королевы Гертруды! А если бы, не дай бог, прабабушка римского поэта оказалась сумасшедшей, то этих двух "фактов" какому-нибудь исследователю могло бы запросто хватить, чтобы утверждать со счастливым выражением лица, что на самом деле Гертруда – это переодетый горбун Горацио, а настоящая королева -это Офелия, которая сошла с ума еще в детстве, точь-в-точь как прабабушка некоего римского поэта, в связи с чем Горацио-Гертруда под страхом смерти приказал Полонию ее удочерить.

Я представлю свою версию событий. Моя гипотеза объемна – она отвечает на все вопросы и включает в себя всю пьесу и всех героев, гармонично трактуя все их поступки без исключения. При этом никаких интеллектуальных вывертов моя версия совершенно не требует – она проста и конструктивно прочна, так как в основе ее лежит не голое умозаключение, а каркас из психологической достоверности человеческих чувств и мотивации всех поступков героев на их основе.

*
Изначально у меня была другая, параллельная, гипотеза. Но чем дальше я углублялась в пьесу, тем меньше она выдерживала проверку на прочность – все чаще возникали вопросы, ответы на которые начинали выглядеть все более хилыми. Конечно, при желании досадные пробелы можно было заретушировать, убрать с них акценты, но вот беда: я не испытывала такого желания. В результате я пришла к выводу, что истинная подоплека событий напрямую увязана с этими пробелами, что копать надо именно здесь.
И тогда я снова начала с крайнего удивления по поводу того, что почти никто из литературоведов не сомневается в том, что фабула пьесы именно такова, какова она на поверхности: что нравственные страдания Гамлета вызваны отсутствием у Гертруды должных чувств к его умершему отцу и что исполнить месть ему мешают мучительные философские рассуждения или в крайнем случае комплекс Эдипа, появившийся в пьесе откуда ни возьмись стараниями шекспироведов.

Кроме того, меня сильно возмутило, что маститые исследователи, с завидной последовательностью обнаруживая в пьесе явные противоречия, относящиеся к официальной версии фабулы, спокойно списывали их на художественные недоработки Шекспира, при этом нисколько не сомневаясь в себе.

Еще не имея окончательной идеи, я находила поведение Гамлета крайне отвратительным. Наконец, когда моя неприязнь к принцу достигла апогея, я вдруг наткнулась на одно, весьма незаметное, имя в пьесе – я видела его там миллион раз, но каждый раз оно успешно ускользало от моего внимания. И не только моего. Однако теперь я все-таки решила на нем остановиться и выяснить, вправду ли это имя столь несущественно в пьесе, или оно скрывает в себе некий потенциал.
Незаметное имя оказалось ниточкой Ариадны, потянув за которую я с удивительной легкостью вышла из лабиринта сомнений. Передо мной открылся огромный контекстный пласт, представляющий из себя цельное повествовательное полотно. А вся психологическая составляющая пьесы, откровенно неустойчивая в официальной фабуле, оказалась конструктивно плотной и крепкой.

Мое негативное отношение к Гамлету исчезло без следа, уступив место состраданию.

*
О противоречиях в пьесе "Гамлет" писали все кому не лень. Нобелевский лауреат Т.С. Элиот даже называл эти противоречия "отсутствием объективного соответствия", что наделяло пьесу, по его мнению, существенными недостатками. Например:
– В начале пьесы выясняется, что Гамлету 20 лет, а в пятом – что 30.
– Гамлет и Горацио учатся в Виттенберге (учеба Гамлета прервана смертью отца и замужеством матери). Однако по приезде в Эльсинор в течение почти двух месяцев Горацио даже близко не подходит к Гамлету, они не здороваются даже на похоронах.

Только один исследователь, Альфред Барков, заподозрил, что с официально признанной фабулой что-то неладно, что психологическая мотивация героев не укладывается в ее прокрустовы рамки. Однако и он сделал ошибочный вывод, что "Гамлет" – это роман-меннипея. Что в итоге все "реальные" персонажи остаются живы. Что поскольку роман-меннипея предполагает как бы два повествования, то одно, прозаическое, написано не кем иным, как Горацио, а стихотворная часть – выдуманным "реальным" принцем Гамлетом, в то время как вставная пьеса "Мышеловка" тоже написана Гамлетом, но уже каким-то другим. Что Гертруда – вдова старшего Фортинбраса. Что Гамлет – сын этого же Фортинбраса. Что в пьесе имеются соответственно два принца Гамлета: один – нереальный "реальный", которому тридцать лет, и второй – стихотворный и окончательно выдуманный, которому не больше двадцати. Таким образом, несоответствие в возрасте Гамлета, по мнению Баркова, исчезало, а заодно устранялась странность в поведении Горацио относительно принца.

Данная теория показалась мне достаточной занятной, но мало убедительной – уж слишком она сложна, чтобы быть эффективной, слишком перегружена, чтобы быть понятой без лишних усилий. Движение в сторону всех этих выводов чрезвычайно громоздко. Вряд ли Шекспир пошел бы на такой невероятно сложный трюк – все-таки каждому автору хочется быть понятым, и в конечном итоге понятым верно. А для этого необходима определенная легкость. Версию же Баркова трудно понять даже со второго раза.

Кроме того, устранив немногие противоречия, гипотеза Баркова порождала новые. Так, Барков утверждал, что Горацио крайне недружелюбно относится к Гамлету. И что это особенно подчеркивает сцена похорон Офелии: Горацио, по версии Баркова, знал, что хоронят именно Офелию, он был в замке в день ее смерти, но на все расспросы Гамлета упорно молчит. В итоге Барков считает, что "Горацио фактически скрывает от друга, что сейчас будут хоронить девушку, которую тот любит. Такое поведение лучшего друга Гамлета более чем странно".

Однако в пьесе есть убедительное свидетельство, что Горацио могло и не быть в замке в день гибели Офелии! Допущение же Баркова вызвано лишь тем обстоятельством, что Шекспир не сказал об этом прямо – был там Горацио или не был. Да и вообще очень многим исследователям прямо-таки не хватает точных авторских указаний, без которых они чувствуют себя крайне беспомощно.

А между тем Шекспир о слишком многом не говорит прямо – например, что Офелия беременна. И в некоторых случаях Шекспир оставляет достаточно косвенных примет, а вот в других – мало. Тем не менее они существуют, они очень яркие, так что не заметить их невозможно: стоит только задаться вопросом – и эта косвенная примета тут же становится психологической характеристикой, мотивацией, уликой.

Вот основная странность пьесы: почему Гамлет медлит с убийством короля? Ведь, кажется, Шекспир все сделал для того, чтобы внушить нам: задеты чуть ли не основополагающие чувства принца – чувство семьи, чувство рода! А он медлит... Так почему?!
Литературоведы тут же разделились на два лагеря. Одни утверждали, что Гамлет медлит потому, что он гуманист, вторые – что ему нужны достоверные доказательства. И что, дескать, именно для этого он и прикидывается сумасшедшим.

А что если для подобного бездействия существует другая причина? Которая замечательным образом устраняет все противоречия в пьесе – все до единого! И которая не лежит на поверхности только потому, что по некоторым (и крайне важным!) личным обстоятельствам Шекспир предпочел скрыть ее, однако же не настолько, чтобы ее не увидеть.

И это действительно так. Эта причина буквально выпирает из пьесы огромным количеством странностей, на которые как будто бы нет ответов, а многие подобные странности и вовсе игнорируются исследователями – либо они их честно не видят, либо делают вид, что не видят. В том и в другом случае подобная немота постыдна, поскольку и в том и в другом случае демонстрирует бессильную несостоятельность заявителей и очень смахивает на молчание литературоведческих ягнят.

Между тем истинный ответ заложен в самой природе человека – в природе его чувств. Наши чувства – вот основная причина наших поступков. Именно на природе чувств зиждутся громады литературы. И Шекспир не может быть здесь исключением.

Да, Барков – единственный, кто предпринял попытку взглянуть на пьесу иначе. Но и он наполовину остался в плену тех шаблонов, которые прочно угнездились в нашем сознании благодаря официальному литературоведению. Которое, в свою очередь, и само на долгое время оказалось в заложниках у... Шекспира.

Вот пример. Все литературоведы мира, и Барков в том числе, в той или иной степени уверены: Гамлет становится чрезвычайно груб с Офелией потому, что она потеряла девственность с другим, и это сильно травмирует принца, потому что он любит Офелию. При этом хамское поведение Гамлета на представлении и откровенно равнодушное отношение к любимой Офелии в день ее похорон все по-прежнему дружно относят к досадным противоречиям пьесы. То есть попросту никак не объясняют.
Также совершенно справедливо отмечают, что реакция Офелии на грубости Гамлета, по выражению Баркова, "более чем сдержанная, хотя она должна бы была не один раз влепить пощечину хаму". Однако и это с легкостью заносится в реестр недоразумений.

Барков также никак не комментирует странную любовь Гамлета к Офелии и подозрительное терпение девушки в ответ на его хамство. При этом Барков предпринимает громоздкую попытку объяснить все это тем, что "на самом деле" ничего этого не было, поскольку Гамлет в пьесе – это совсем не тот Гамлет, Горацио – не тот Горацио, Гертруда – вдова совсем не того, а тот самый король, которого убили, до сих пор жив-здоров, да и Офелия на удивление жива, поскольку не утонула, даже несмотря на то что Горацио, по версии Баркова, ее все-таки утопил, и что досадные несоответствия как раз и задуманы Шекспиром для того, чтобы мы легко и дружно догадались, что все противоречия нарочно прописаны в ней Горацио, который хотел очернить принца. Потому что, утверждает Барков, Горацио – внебрачный сын короля.

С этим последним утверждением я согласна, этому есть подтверждения в пьесе: слуга называет его Клавдио (т.е. младший Клавдий, а нового короля зовут именно Клавдий); Горацио слишком вхож к королю, и приказания последнего, которые он отдает Горацио, лишены официальной вежливости. Все это отметил Барков. И на основании этого сделал сомнительный вывод: Офелия не утонула сама – ее утопил Горацио. Поскольку она была беременна именно от него. Горацио и Офелия, по мнению Баркова, скрывали свою любовь. А убил он ее из страха быть разоблаченным – пользуясь Офелией, он вовсе не собирался на ней жениться, брак с ней помешал бы ему расчистить себе дорогу к трону. Однако Гамлет мог догадаться, что на самом деле произошло с Офелией. И тогда Горацио убил бы и Гамлета. Чтобы сохранить Гамлету жизнь, по версии Баркова, не такой уж и плохой король отсылает принца в Англию. Поскольку король сильно раскаивается в убийстве брата, отца Гамлета. Однако Горацио, как считает Барков, "воспользовавшись доверием к нему короля-пьяницы" и тем, что у Горацио есть доступ к королевской печати (якобы он воспользовался алкоголизмом отца – всего лишь умозрительно заключает Барков), он подделывает королевское письмо, обрекая Гамлета на смерть и полагая, что таким образом не только убережет себя от возмездия, но и расчистит себе путь к трону.

Все это построение целиком, особенно его последняя часть, кажется мне чрезвычайно ошибочной. Кроме того, Барков не обратил ровным счетом никакого внимания на остальные – весьма непонятные и тем бросающиеся в глаза – слова и поступки многих действующих лиц. А ведь подобных странных обстоятельств в пьесе огромное количество! Например:

1. Почему Полоний на людях уверяет, что не хочет отпускать сына, а сам чуть ли не пинками торопит его с отъездом?
2. Почему Гамлет так рвется в Виттенберг и при этом так легко соглашается остаться?
3. Почему король не отпускает Гамлета в Виттенберг для продолжения учебы?
4. Почему Горацио не подошел к Гамлету даже на похоронах, однако после встречи с Призраком их внешние отношения больше не скрываются перед окружающими?
5. Когда Гамлет начал ухаживать за Офелией?
6. Каким образом Гамлет узнал о том, что Офелия любовница короля?
7. Почему Полоний ни слова не говорит королю о странном визите Гамлета к Офелии?
8. Кто и зачем сочинил письмо от имени Гамлета, которое зачитывает королю Полоний?
9. Почему, когда Гамлет осыпает Офелию откровенно грязными намеками, никто из присутствующих рядом не попросил принца попридержать язык – ни сама Офелия, ни король, ни Гертруда, ни даже Полоний?
10. Почему Полоний, спрятавшись за ковром в комнате королевы, зовет на помощь?
11. Почему после убийства Полония Гамлет спрашивает, кто стоял за ковром?
12. Зачем Гамлет так усиленно прячет труп Полония?
13. Почему второе явление призрака так разительно отличается от первого?
14. Как Гамлет мог узнать, что его высылают в Англию, причем узнать со всеми подробностями?
15. Почему Гамлет называет короля "дорогая мать"?
16. Почему Офелия сошла с ума?
17. Что на самом деле явилось причиной ее гибели?
18. Откуда взялся корабль с разбойниками, которые спасли Гамлета?
19. Почему Гамлет устраивает драку с Лаэртом, прыгнув в могилу к Офелии?
20. Зачем автор вводит на задний план войско Фортинбраса, идущее на Польшу?
21. Почему Гамлет медлит с убийством короля?

И это только часть вопросов. На самом деле их тьма, я привела из них только несколько примеров – и ни один из них так и не получил вразумительно ответа, некоторые же из вопросов были и вовсе обойдены молчанием. Все эти вопросы я поднимаю в своем аналитическом исследовании и даю на них исчерпывающий ответ.

Тем не менее я согласна с Барковым, что многие штрихи в пьесе содержат очевидный биографический элемент. Что в задачу автора помимо художественных достоинств пьесы входило острое желание сказать о себе нечто такое, что иным способом он не мог сказать. Например, что в действительности ее автором является Кристофер Марло, знаменитый драматург своего времени и внебрачный сын королевы Елизаветы, чья смерть была инсценирована, и говорят, не без участия королевы – это был единственный способ спасти сына.

Кстати, именно Марло впервые использовал в европейской драматургии принцип двойной структуры текста: стихи, переходящие в прозу, и наоборот. Такой принцип присутствует и в "Гамлете" – и это вполне может быть еще одной верной подсказкой автора, чьим псевдонимом является имя Шекспир на самом деле. Так что вряд ли следует искать здесь следы громоздкой меннипеи и искусственно разделять единую текстологическую структуру, как это сделал А.Барков, на два якобы умышленно самостоятельных произведения, приписывая их двум рассказчикам, один из которых нехорошая бяка, а другой лишь тонко иронизирует над ним.
Двойственная структура пьесы, столь удачно изобретенная Марло, лишь еще один ключ к пониманию авторства; возможно, именно это и хотел подчеркнуть "Шекспир".

*
Были и другие занимательные работы других исследователей. Однако большинство из них повторяло давно известное и, на мой взгляд, ошибочное толкование, что Гамлет прикинулся сумасшедшим потому, что ему необходимо было выяснить, насколько слова призрака соответствуют истине. Что ради этого он даже пожертвовал своей личной жизнью (отношениями с Офелией). Что Офелия сошла с ума из-за смерти Полония. И тому подобное.

Все эти выводы, давно и безнадежно лежащие на самой поверхности, словно нарочно подсунутые туда автором для отвода глаз, не объясняли главного: почему психологическая составляющая поступков героев так разительно не соответствует официально заявленной автором мотивации?

При неоднократном прочтении пьесы у меня окончательно сформировалось убеждение, что все эти официальные мотивации потому и не совпадают с поступками героев, что содержат второе дно, которое и есть настоящая основа трагедии.

Что это второе дно весьма прозрачно и вполне доступно для зрения, стоит лишь чуть более самостоятельно взглянуть на пьесу, не поддаваясь шаблонам, – и что это наверняка входило в планы автора, судя по количеству "противоречий". Что намеками на это усеяна буквально вся пьеса и что именно для намеков, а не для открытого повествования у автора (будь то Шекспир или Марло) были не только нешуточные личные, но и серьезные социально-личные причины.

Что скрытая подоплека происходящего действительно имеет место – недаром же умный Вольтер, видимо, также ощутивший всю шаткость мотиваций героев, назвал пьесу " бредом хронического алкоголика" – и был глубоко не прав.

Что образ главного героя, принца Датского, вовсе не соответствует тем привычно стандартным характеристикам, которые ему пытались (и пытаются) приписать, что с Гамлетом все обстоит намного естественней и проще – как и бывает в реальной жизни и в качественной литературе.

Что Гамлет отнюдь не философствующий неврастеник и не истерик-гуманист, для которого оказалось достаточно смерти отца и скорого замужества матери, чтобы вся жизнь тут же потеряла для него всякий смысл, повергнув его в пучину беспросветного мрака.

Что трагедия главного героя вовсе не в этом. Потому что мотив его поступков, равно как и основа его бездействия имеют совершенно определенный характер, и если хотя бы достаточно спокойно посмотреть на эмоциональный рисунок его слов и поступков, то становится очевидно: личная катастрофа Гамлета (а стало быть, и суть пьесы) не что иное, как оскорбленное чувство любви, отягощенное бешеной ревностью, стыдом и отчаяньем.

Данный вывод делает абсолютно понятными все психологические странности в поведении всех героев, устраняет провалы в мотивациях и превращает сомнительные места в достоверные факты.

ЧАСТЬ 1

Предыстория событий такова. В замке Эльсинор по ночам стал появляться призрак убитого короля Гамлета – отца принца. Событие разворачивается на фоне военных приготовлений. Новый король готовится к войне с младшим Фортинбрасом, сыном Фортинбраса-старшего, погибшего некогда в поединке с отцом Гамлета, в результате чего Дания, включая Эльсинор, несколько лет тому назад перешла во владение ныне убитого короля Гамлета. Со смерти его не прошло и двух месяцев, а его вдова (мать принца) уже вышла замуж за его убийцу, родного дядю Гамлета-младшего.

Первый акт. Время близится к полночи. Некто Бернардо (офицер) приближается к месту несения караула, чтобы сменить на посту солдата по имени Франциско. И не просто сменить: приближается время Призрака, который уже дважды здесь являлся. Сюда же должен подойти офицер Марцелл и привести с собой Горацио – по мнению офицеров, Горацио лучше сумеет найти верное решение в такой нестандартной ситуации.
Бернардо, прощаясь с солдатом, говорит ему: "И если встретишь остальных – Марцелла или Горацио, – поторопи их" (перевод М.Лозинского; далее везде). Однако если Марцелл вполне может быть подсменным, то как им оказался Горацио? Он приехал (вернулся) в Эльсинор слишком недавно, а кроме того, Горацио чересчур свободно входит к королю и королеве (как отмечал Барков). Однако солдат Франциско ничуть этим фактом не удивлен. И тому действительно есть причины.

Если Горацио на самом деле всего лишь побочный сын короля, то никаким наследником престола он являться не может, либо его очередь может наступить слишком нескоро. Кроме того, Гамлет позже назовет его бедным, неимущим. Вот почему Горацио, вернувшись в Эльсинор, где он вырос (как внебрачный сын королевского брата), заступил на королевскую службу. А офицеры позвали его не случайно – они знают, что Горацио близок к королю и что рассказу о Призраке из его уст поверят гораздо быстрей, если рассказать об этом все-таки надо.

Итак, ровно в двенадцать Призрак появляется. Потрясенный Горацио предлагает поставить в известность принца Гамлета.

*
На следующий день в приемном зале Эльсинора собираются король, королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд и Корнелий, придворные и свита. Король официально сообщает о своей женитьбе на Гертруде, которой по смерти мужа отошли все владения.
Далее королем рассматривается основной вопрос: младший Фортинбрас требует возврата земель, в связи с чем король пишет письмо дяде Фортинбраса, королю норвежцев, из подданных которого молодой Фортинбрас и вербует армию, и даже за счет норвежской казны. С письмом отправляются двое дипломатов – те самые Вольтиманд и Корнелий.

Далее король рассматривает просьбу Лаэрта, сына Полония, отпустить его во Францию (он прибыл в Эльсинор только по случаю коронации). При этом король при свидетелях отпускает многозначительные фразы в сторону Полония:

Не так родима сердцу голова,
Не так рука услужлива устам,
Как датский скипетр твоему отцу.

Клавдий не скупится на лестные характеристики. Но с чего, собственно, новый король так благоволит придворному, верой и правдой служившему еще предыдущему королю? С чего, собственно, он так уверен в его порядочности и честности? Ведь прошло всего лишь два месяца, как Клавдий управляет государством. Не слишком ли это малый срок для подобных выводов, тем более для подобных заявлений о том, что датский скипетр услужлив Полонию?

Конечно, это можно принять всего лишь за фигуру речи, не более. Однако я считаю, что это не просто цветистый оборот. Остановимся на этом подробней.

В стране произошел переворот, прежний король убит. Подготовить переворот, успешно исполнить задуманное, устранить расследования, нивелировать подозрения и слухи в одиночку невозможно. Я думаю, помог нынешнему королю взойти на трон не кто иной, как Полоний, могущественнейший царедворец. И вот теперь король особо подчеркивает свое наивысшее расположение к Полонию, и даже в присутствии придворных.
Кроме того, есть еще одна причина, очень важная, по которой новый король так благоволит к нему: как опытный царедворец, он никогда не выказывал королю свое презрение и насмешку, каких немало натерпелся Клавдий от других вельмож в свою бытность королевским братом...

Вот только зачем Полонию нужно было помогать брату короля?..

Но вернемся к просьбе Лаэрта. Выясняется, что Полоний об отъезде сына скорбит, но в принципе согласен ("Он долго докучал мне, государь, настойчивыми просьбами, пока я не скрепил их нехотя согласьем"). Разрешение благополучно дается, и наступает очередь аналогичной просьбы Гамлета – отпустить его в Виттенберг для продолжения ученья. И просьба отклоняется.

Почему король не отпускает Гамлета в Виттенберг?
Ведь тем самым он не дает ему возможности закончить должное образование, и такая позиция короля весьма удивительна. А во-вторых, не лучше ли было бы и для самого короля удалить Гамлета с глаз долой? Принц изо дня в день ходит мрачный, унылый... видеть это неприятно... да и совесть нечиста... Ну и пусть бы себе ехал, раз хочет! Однако король отклоняет просьбу принца. Почему?

До конца пьесы этот вопрос – кстати, напрямую увязанный с возрастом принца – так и остается без прямых разъяснений автора, как и почти все в пьесе. Однако ответ на него есть, он спрятан в контексте, и мы его обнаружим чуть позже.

А пока обратимся к Лаэрту. Для чего Полонию так необходимо отослать сына во Францию? Почему Полоний на людях уверяет, что не хочет отпускать сына, а с глазу на глаз чуть ли не пинками торопит его с отъездом? Какой в этом смысл? Зачем об этом говорится столь подробно, тем самым привлекая читательское внимание?
Может быть, Полоний попросту осторожничал? Слишком мало времени прошло со дня смены власти, да и Фортинбрас слишком активно заявляет свои права... Или у Полония действительно есть тайный расчет и это каким-то образом связано с сыном? Ведь род Полония вполне может числиться среди королей – так почему бы не приберечь для трона Лаэрта, до поры оставляя его в тени?

Кстати, далеко идущими личными планами Полония я могу подтвердить и свое предположение о том, что он действительно участвовал в подготовке переворота. Иначе ему не было смысла менять одного короля на другого! При этом самому убить короля и взойти на престол было для Полония слишком опасно, да и гораздо умней убирать соперников чужими руками.

Так не с Лаэртом ли связаны эти гигантские планы Полония?.. Увидим.

Вернемся к принцу. В этой сцене происходит первая встреча читателя с Гамлетом. И что же мы видим? Принц мрачен, его лицо окутано тучами: по уверениям самого принца, он глубоко переживает смерть отца и скорое замужество матери, вот почему все эти дни он ходит, опустив голову, словно "почившего отца" ищет "во прахе". При этом сам Гамлет уверяет, что его страдания не театральны, что его "скорбь чуждается прикрас и их не выставляет напоказ", по выражению Б. Пастернака. А по выражению М. Лозинского, принц уверяет: "То, что во мне, правдивей, чем игра", а все остальное – будь то "мрачные одежды", "бурный стон стесненного дыханья", "очей поток многообильный" или даже "горем удрученные черты" – все остальное как раз и есть только игра в страданья, не больше.

Однако достаточно простой логики, чтобы понять: Гамлет свою скорбь очень даже выставляет напоказ! Иначе ни король, ни королева, глядя как раз на те самые "горем удрученные черты" принца, не были бы вынуждены постоянно упрашивать его все-таки не предаваться печали столь чрезмерно. Зачем же он это делает? Ведь, как умный человек, как человек театра, он вряд ли не понимает, что его слова противоречат его поведению.

Нет ли тут случайно какой-то еще одной скорби, которую принц и вправду не выставляет напоказ?

Учтем еще тот факт, что на это самое пресловутое скорое замужество матери, на Гамлетовой скорби по котором якобы и строится весь смысл трагедии, принцу по большому счету глубоко наплевать – и тому есть прямое подтверждение в пьесе, которое полностью игнорируется исследователями либо опять-таки заносится в список противоречий автора.

Итак, король не отпускает Гамлета в Виттенберг. Вместо этого он в очередной раз уговаривает его "стряхнуть свою печаль", объявляет его "ближайшим к трону", и все уходят. Гамлет, оставшись один, произносит трагический монолог, из которого нам становится ясно, что принц, якобы подавленный смертью отца и скорым замужеством матери, даже подумывает о самоубийстве:

О, если б этот плотный сгусток мяса
Растаял, сгинул, изошел росой!
Иль если бы предвечный не уставил
Запрет самоубийству! Боже! Боже!

Согласитесь, чрезмерная реакция. Подобные факторы все-таки никак не могут служить причиной для суицида. В конце концов мать тоже имеет право на счастье, да и вообще это ее личное дело. Вряд ли она вообще любила отца Гамлета – уж, действительно, слишком поспешен новый брак. А вот брата его, кажется, и вправду любит – во всяком случае, новый союз доставляет ей откровенное удовольствие, и вполне сексуального характера. Именно это обстоятельство мучительно задевает принца. Вот только почему?

Нет, ни о каком Эдипове комплексе, как уверяли некоторые аналитики, речи тут быть не может. Для этого образ королевы выписан определенно недостаточно. Вначале я думала, что причина в скрытом соперничестве Гамлета по части чужих успехов, проще говоря – в зависти. Характер Гамлета противоречив, он вполне мог жгуче завидовать этому удачливому самцу, при виде которого женщины впадают в сексуальную эйфорию.

Однако мой взгляд на подобное поведение принца к середине пьесы претерпел значительные изменения. Все его дальнейшие реакции начисто отвергали подобную трактовку.

Причина была явно в другом.

Причина тайная, глубоко внутренняя, тщательно скрываемая от всех и при этом настолько важная, определяющая все дальнейшее поведение принца, что Шекспир устами героя намекает на нее чуть ли не в первой же реплике Гамлета. Однако ей так никто и не сумел придать должного значения, поскольку эта реплика (и даже не одна) скрыта под эффектом двойной направленности – на внешнее и на внутреннее.

Кстати, этот же прием Шекспир использовал и в реплике принца о скорби, которая не выставляет себя напоказ, поскольку то, что в нем, ""правдивей, чем игра". И этот же прием будет использоваться автором еще не раз. Более того: этот прием лежит в основе всей пьесы, являясь дополнительным ключом к пониманию истинной фабулы и характеров действующих лиц.

*
Дождавшись, когда из зала выйдет последний придворный, входят Горацио, Марцелл и Бернардо. И тут оказывается, что Горацио в замке давно – он присутствовал на похоронах! – а вот с Гамлетом видится впервые. И даже на похоронах Горацио не подошел к принцу, не выразил ему соболезнования. Даже если Горацио – сын нового короля, по версии А.Баркова, то его поведение все равно выглядит странно. И однако этот факт ничуть не смущает принца.
Что это: упущение автора или его задумка?

Удивительно, но и сам Гамлет как будто и не знал о приезде Горацио! Странно. А ведь они приятельствовали в Виттенберге, они оба уверяют читателя в своей взаимной дружбе, а под самый занавес Горацио вдруг ни с того ни с сего демонстрирует нам чуть ли откровенные чудеса по части верности Гамлету!

Хотя для друга принц слишком бестактен. Если Горацио сын короля, то Гамлет знает об этом – если уж об этом знают слуги, как видно из пьесы. Но это не останавливает его в высказывании щедрых и чрезвычайно нелестных эпитетов по поводу короля – прямо в лицо Горацио. Уж слишком простодушно для друга высказывает он ему, например, неприкрыто оскорбительные предположения по поводу свадьбы.

Что же заставляет Гамлета быть столь вопиюще бестактным?..

Горацио тем не менее все оскорбительные нападки на своего предполагаемого отца сносит на удивление терпеливо. Наконец он сообщает Гамлету о призраке. Гамлет поражен. Однако он довольно быстро приходит в себя, и его вопросы начинают иметь оттенок допроса: он явно пытается понять, не провокация ли это, и если да, то чья.

Случайны ли эти подробные расспросы принца и полученные на них ответы? Имеют ли они отношение только к данной сцене, демонстрируют ли они нам исключительно реакцию принца на сообщение о Призраке или в них содержится некий ключ, который однажды поможет читателю правильно разгадать кое-какие события?

Посмотрим.

А пока Гамлет решает пойти с ними в дозор этой ночью. На том и расходятся.

*
Этим же днем Лаэрт прощается с сестрой и читает ей пространную лекцию о том, что ухаживания Гамлета "лишь порыв, лишь прихоть крови", а также о том, как вообще следует вести себя добродетельной девушке. На этой нравоучительной ноте входит Полоний и изо всех сил торопит Лаэрта с отплытием ("Ты здесь еще? Стыдись, пора, пора!"). Одновременно Полоний читает Лаэрту лекцию насчет того, как следует вести себя добродетельному молодому человеку.

Наконец Лаэрт откланивается. После чего Полоний тут же читает дочери очередную мораль на ту же тему, а кроме того, советует быть поумней и не дешевить ("А думать ты должна, что ты дитя, раз уверенья приняла за деньги. Уверь себя, что ты дороже стоишь"), да и вообще не верить Гамлету и не компрометировать себя беседами с ним ("Я не желаю, чтобы ты отныне губила свой досуг на разговоры и речи с принцем Гамлетом. Смотри, я это приказал").

Меня всегда удивляло то количество нравоучительных нотаций, которым сопровождается первое явление Офелии читателям. Исследователи, как всегда, молчат по этому поводу, а между тем все эти лекции настолько пространны, настолько длинны, что лично у меня закралось сомнение: а зачем им уделяется в пьесе так много места? Только ли потому, что Офелия в конце концов не соблюдет свою невинность? Возможно. Но тогда из этого закономерно вытекает следующий вопрос: а почему она ее не соблюдет?

Барков сделал два вывода: что Офелию обесчестил Горацио (с чем я полностью не согласна) и что Полоний напрямую торгует дочерью. Однако Горацио, даже если он сын короля, вовсе не тот объект, ради выгод которого стоит продать невинность дочери. А между тем Полоний действительно ею торгует – только тайно, исподволь направляя Офелию, так что ей может даже казаться, что это ее выбор, ее решение, а Полоний якобы попросту ей не препятствует: ведь объектом страсти Офелии является не кто иной, как сам король – в этом пункте я согласна с убедительной версией Ниаза Чолокавы, представленной им в статье "Шекспир. "Гамлет".

Я также пришла к выводу, что автор всеми этими пространными лекциями о добродетели очень хотел, чтобы читатель все-таки догадался, что Офелия – это девушка, которой, во-первых, необходимы именно такие нотации, поскольку это девушка с хорошим темпераментом и прекрасно развитой чувственностью.

А во-вторых, именно этот темперамент дочери Полоний и собирается использовать для реализации своих планов, в которых Гамлет играет очень важную роль.

*
Наступает ночь. На площадку перед замком приходят Гамлет, Горацио и Марцелл. Раздаются пушечные выстрелы. Горацио, проведший в замке почти два месяца и свободно входящий к королю, тем не менее интересуется: "Что это значит, принц?". Принц весьма подробно объясняет, что это пьянствует король.

ГАМЛЕТ: Король сегодня тешится и кутит,
За здравье пьет и кружит в бурном плясе;
И чуть он опорожнит кубок с рейнским,
Как гром литавр и труб разносит весть
Об этом подвиге.

ГОРАЦИО: Таков обычай?

ГАМЛЕТ: Да, есть такой;
По мне, однако, – хоть я здесь родился
И свыкся с нравами, – обычай этот
Похвальнее нарушить, чем блюсти.
Тупой разгул на запад и восток
Позорит нас среди других народов;
Нас называют пьяницами, клички
Дают нам свинские; да ведь и вправду –
Он наши высочайшие дела
Лишает самой сердцевины славы.

А теперь мне очень интересно узнать: почему короля Клавдия принято считать пьяницей?

Почему Барков (и не только он) решил, что подобная слава распространилась только с восшествием Клавдия на престол? Барков даже сетует, что для такой славы, дескать, два месяца правления – срок коротковат. И это действительно так.

Но дело в том, что Барков совершенно не учел одного: в данном отрывке речь вовсе не идет о конкретной личности! Речь идет про обычай всех правителей дома Гамлетов! И нигде не указано, что этот обычай введен исключительно Клавдием. Скорее он введен отцом Гамлета, раз уж подобное поведение успело стать таким обычаем, что даже укрепило за границей "свинские" клички датских правителей.

К слову сказать, не столь уж он частый, этот обычай. Горацио находится в замке почти два месяца, но даже понятия не имеет, почему вдруг отсалютовали пушки! Правда, он жил здесь в детстве... Но в то время он мог и не придать значения подобным пушечным забавам. Потом он уехал, жил в Виттенберге, ему исполнилось тридцать лет, и он вернулся только теперь.

В любом случае за два месяца столь масштабное веселье с пушками происходит впервые. И подобная слава могла укорениться во мнении соседей, только если эти инциденты повторяются каждые два месяца в течение хотя бы года-двух. Что же касается данного случая, то здесь имеется вполне убедительный повод: король официально представил Гертруду как свою жену и объявил Гамлета наследником трона. Так почему бы и не выпить по столь замечательному случаю?

Нет, никаким пьяницей здесь и не пахнет. И речь здесь совсем не о короле. Гамлет идет на предполагаемую встречу с Призраком и по ходу дела хотя и с недовольством, но все же вполне спокойно рассуждает о государевых делах – о государственном имидже, о вреде для него некоторых обычаев. Да, попутно он говорит и о вреде пьянства для отдельной личности, о том, что подобный порок сводит на нет все достоинства человека. Однако это всего лишь сравнение: то же случается и с государством – вот основная мысль Гамлета.

И все-таки Гамлет действительно пытается представить короля как алкоголика!

Чуть ли не с первых минут встречи с Горацио он говорит ему: "Тут вас научат пьянству". Вот в результате этой фразы и последующего весьма отвлеченного рассуждения о вреде алкоголя, которое я только что проанализировала, у читателя и формируется стойкое мнение о короле как об алкоголике – и все исследователи хором повторяют это вранье вслед за принцем.

Зачем же Гамлет оговаривает короля?..

Для ответа на этот вопрос давайте попробуем привыкнуть к мысли, что Гамлет живой человек, а потому наделен вполне понятной и по-человечески противоречивой натурой. Он способен на низость (оскорбительные намеки Офелии). Он по-мальчишески обзывается (однажды он буквально при всех обзовет короля весьма нехорошим словом!..). Он изворотлив. Он использует свой актерский талант не просто в корыстных, но даже и в постыдных целях (в сцене с Гертрудой). Но при этом он крайне простодушен и чрезвычайно совестлив. Остро нуждается в доброте. Не способен на подлость. Умеет извиниться первым и от души признать чужое превосходство (в сцене с Лаэртом). У него острый нюх, но благодаря своей прямолинейной натуре он не всегда способен разглядеть умысел там, где он действительно есть. Он открыт и способен на глубокую преданность. При этом вспыльчив, язвителен и не всегда честен. Поэтому когда он упорно и обходными путями муссирует мысль о том, что король алкоголик, Гамлет попросту хочет сказать о нем... гадость. Досадить ему. Насолить. И получить от этого хоть какое-то удовольствие.
А разве мы сами не поступаем так же с теми, на кого у нас имеется зуб?..

*
Отвлеченные и довольно спокойные рассуждения принца о вреде алкоголя прерывает появление Призрака. Он манит Гамлета. Все отговаривают принца, при этом Горацио высказывает предположение: а что если Призрак заманит его куда-нибудь и превратиться во что-нибудь такое, что "ввергнет вас в безумие"? (Возможно, эти слова и явились подсказкой Гамлету для его дальнейшего решения.)

Гамлет все-таки идет за Призраком, уверяя, что это "голос судьбы". Дух сообщает ему об убийстве и взывает к отмщению. Гамлет просит его рассказать все как можно быстрей, чтобы он "на крыльях быстрых, как помысел, как страстные мечтанья, помчался к мести". Призрак повествует, что убийца его отца ныне "в его венце" и что, кроме того, он "блудный зверь, кровосмеситель, волшбой ума, коварства черным даром – о гнусный ум и гнусный дар, что властны так обольщать! – склонил к постыдным ласкам" его "казалось, чистую жену". Призрак еще раз просит его не оставаться равнодушным, однако ни при каких обстоятельствах не посягать на мать.

Светает. Призрак исчезает. Гамлет остается один. Он потрясен до глубины души. Следует весьма эмоциональный монолог, полный горестных восклицаний. Гамлет уверяет, что он всегда будет помнить о Призраке и обязательно отомстит убийце. Имя которому – Клавдий. "О пагубная женщина! – Подлец, улыбчивый подлец, подлец проклятый!" – трижды восклицает Гамлет. Он совершенно сражен известием Призрака. Он почти болен этим. Он буквально не может прийти в себя. И дело здесь не только в том, что перед Гамлетом столь внезапно и грозно открылись истинные обстоятельства смерти отца. Не только в том, что здесь, возможно, замешана и сама королева (недаром Призрак просил его не трогать мать ни при каких обстоятельствах!). Не только в том, что убийца его отца день за днем со лживой искренностью увещевает его забыть про печаль. И не только в том, что Гамлет лишен трона из-за преступной подлости дяди при возможном попустительстве матери.

А дело в том, что информация Призрака, кроме прямых фактов, относящихся к убийству, содержала для Гамлета еще один, тайный и очень важный мотив, в котором Гамлет никому не признается.

В сообщении Призрака сокрыто нечто такое, что буквально раздирает Гамлету сердце.

Что же это?

Я отвечу на это позже, а пока к принцу подходят Горацио и Марцелл и начинают его расспрашивать. Но Гамлет ничего не собирается им сообщать и только просит всех никому не говорить о случившемся и поклясться "вовек не разглашать того, что было". Все клянутся. Гамлет требует повторной клятвы на мече как особо священной. Однако на мече никто клясться почему-то не торопится.

Тут откуда ни возьмись на помощь приходит исчезнувший с рассветом Призрак: из-под сцены раздается его глас: "Клянитесь". Горацио тут же соглашается, однако пытается уточнить, а в чем же, дескать, именно надо поклясться. Гамлет повторяет: "Молчать о том, что видели вы здесь". Но то ли с мечом опять выходит заминка, то ли Призрак слишком нетерпелив, однако из-под сцены опять раздается его глас: "Клянитесь".

Казалось бы, Призрак изо всех сил старается помочь исполнить волю Гамлета – и это весьма впечатляющий ход. Однако, услышав эту поддержку во второй раз, Гамлет почему-то предлагает всем перейти на другое место.

Впрочем, Призрак снова тут как тут и опять вещает из-под сцены: "Клянитесь".

Тогда Гамлет снова предлагает переменить место.

Однако от Призрака не так-то легко отделаться, и он вновь изрекает из-под сцены: "Клянитесь".

Наконец повторная клятва дана. При этом ее внутреннее содержание полностью изменилось: теперь Гамлет требует, чтобы впредь, как бы странно он себя ни повел, они не намекали ни жестом, ни мимикой, ни двусмысленными речами, что им что-то известно, что эти странности неспроста и что они знают им причину.

Почему вдруг изменилось содержание клятвы?

Только ли потому, что Гамлету вдруг пришла мысль о недостаточности слов Призрака и, чтобы свершить возмездие, ему необходимо собрать дополнительные улики? Или тому есть другая причина?

И еще: вся эта беготня с Призраком – при всем моем уважении к его неподдельным страданиям – не поддается никаким стандартным разъяснениям и выглядит довольно комично.

Странно, не правда ли?

*
С того дня проходит достаточно времени – два месяца . Это следует из слов Офелии на представлении: "...тому уже дважды два месяца, мой принц". Да и слухи о его душевном нездоровье успели пересечь датскую границу, что ясно из реплики короля во второй сцене второго акта на приезд Гильденстерна и Розенкранца ("До вас о том дошла, наверно, новость, как изменился Гамлет"), которых вызвали в Эльсинор ненавязчиво пошпионить за Гамлетом, так как его поведение действительно встревожило короля и Гертруду.

Итак, время идет, король не убит, принц притворяется сумасшедшим. Как вдруг Гамлет узнает, что Офелия – любовница короля! Именно это обстоятельство, ядовито ужалив принца, наконец-то заставит его действовать. Однако вовсе не так, как хотелось бы наивному Призраку...

*
А между тем Полоний снаряжает во Францию своего слугу, Рейнальдо. Вся эта сцена поначалу вызвала у меня недоумение – она показалась мне слишком многозначительной и при этом на удивление пустой. Если ее убрать, думалось мне, то это пройдет абсолютно незамеченным для пьесы: смысл, действия, характеры героев – ничто не будет нарушено.

Возможно, рассудила я, эта сцена нужна для паузы.
Возможно, это обыкновенная занятная болтовня, необходимая для отдыха читателя, подготовка к смене читательских эмоций.

Но тогда зачем сознательно наполнять эту сцену той многозначительностью, которая вроде бы никак не работает, а повисает в воздухе?

Разберем подробней этот очень важный момент.

Итак, прошло два месяца, и вот уже Полоний отправляет слугу во Францию с письмом и деньгами к Лаэрту. Он очень подробно инструктирует Рейнальдо, как именно, да что конкретно, да где, да от кого, да каким способом ему нужно вызнать о поведении Лаэрта, да еще просит лично понаблюдать за привычками сына. Такое тщательное дознание удивляет слугу, и он спрашивает: а зачем, дескать, это все нужно, к чему все эти сложности? И Полоний поначалу очень четко отвечает на вопрос, а потом вдруг начинает подозрительно путаться...

С чего бы это?

Неужели такого опытного царедворца можно так запросто смутить?

Оказывается, можно! Вот только не всегда и не всякому. Король, придворные и прочая подобная публика ни за что не смутят Полония – с ними он всегда начеку, всегда настороже, всегда держит себя в руках, и это хорошо видно хотя бы в его диалогах с Гамлетом. А вот слуга, проверенный старый слуга – другое дело. Да Полонию и в голову не пришло, что тот спросит его о чем-то таком, что автоматически вызовет в голове Полония некоторые... ассоциации, пока еще преждевременные, конечно... но о которых Полоний с некоторых пор не забывает... ни на минуту.

Именно эти мысли чуть было и не выскочили из него. Полонию было нечего опасаться, он был дома, разговаривал с верным слугой, вот и позволил себе несколько внутренне расслабиться – и этого хватило, чтобы Полоний чуть было не проговорился! В результате он так этого испугался, что даже не сразу собрался с мыслями.

Так о чем же чуть было не проговорился Полоний?

И зачем вообще понадобилось Полонию просить слугу присмотреть за сыном и что-то там тщательно высмотреть?

Разумеется, Полоний дает на это ответ, только этот ответ уж слишком безобидный. Полоний уверяет, что им движет исключительно забота о примерном поведении сына, что если Лаэрта намеренно немножко очернить в разговоре с каким-нибудь его знакомым, то, стало быть, если Лаэрт и впрямь замешан в подобных делишках – например, по части игры, женщин и прочих простительных непотребств, то этот знакомый обязательно вспомнит и подтвердит:

А умысел мой вот в чем –
И думаю, что это способ верный:
Когда его ты очернишь слегка,
Так, словно вещь затаскана немного,
Изволишь видеть,
Твой собеседник, если замечал,
Что юноша, которого ты назвал,
Повинен в вышесказанных проступках,
Наверное, тебе ответит так:
"Милейший", или "друг мой", или "сударь",
Смотря как принято у них в стране
И кто он сам.

И все бы хорошо, но в этот момент в голове Полония мелькает совершенно иное – оно бесконтрольно выскакивает из него, и Полоний вдруг говорит на удивление непонятную фразу:

РЕЙНАЛЬДО: Так точно, господин мой.
ПОЛОНИЙ: И тотчас будет он... он будет... Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?

"И тотчас будет он... он будет..." – говорит Полоний, и эта фраза явно "не из той оперы", она явно чужда контексту! Это видно невооруженным глазом. Значит, по замыслу Шекспира, она просто обязана привлечь читательское внимание.

"И тотчас будет он... он будет..." – говорит Полоний и, словно спохватившись, словно чему-то внутренне ужаснувшись, так что и не сразу сообразив, как выкрутиться из этого положения, он начинает запинаться, пытаясь замести опасные следы: "Что это я хотел сказать? Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?"
Слуга ему напоминает: вот, дескать, на чем вы остановились, вот на этой фразе.
Ах да! – как бы вспоминает Полоний и начинает рассказывать трепетную сказку про заботливого отца, который только и делает, что переживает за нравственность сыночка.

Так что же это за фраза, из-за которой Полоний так ужасно перепугался?

Недавно я уже высказывала предположение, что он неспроста так торопит Лаэрта с отплытием во Францию. Мне показалось подозрительным, что королю он говорит одно, а сыну другое: там утверждает, что вынужден отпустить Лаэрта чуть ли не со слезами на глазах, а дома едва ли не пинками выпроваживает его. Да уж не королем ли он собирается сделать Лаэрта, в связи с чем и выпроваживает его так поспешно, чтобы репутация сына осталась незапятнанной?!.

Давайте обратим внимание на контекст, которым сопровождается лексический пробел во фразе Полония, на которой он запнулся: "И тотчас будет он... он будет..." Разве это может быть как-то логически увязано с каким-то там всего лишь предполагаемым случайным собеседником, у которого слуга должен был что-то выспросить? Да никоим образом! Эта фраза ни к каким случайным собеседникам не относится – она относится исключительно к Лаэрту. Эту фразу очень легко логически продолжить, закончить. Сделаем это за Полония: "И тотчас будет он... он будет... КОРОЛЕМ"!

Тогда понятно, что и круг знакомых Лаэрта, и его встречи, и все его поведение крайне важно, ведь любая ошибка, незначительная погрешность может стоить ему грядущего трона. А кроме того, этот ненавязчивый, но тщательный досмотр может выявить, не догадался ли кто об этом плане, нет ли за сыном слежки, все ли тихо до нужной поры.

Но неужели Полоний действительно собирается посадить сына на трон?

А что если продолжить его фразу как-то иначе? Что если Полоний приберегает трон... для себя?

Попробуем продолжить фразу Полония иначе: "И тотчас будет он... он будет... СЫНОМ КОРОЛЯ!.."

Опять получается!

И действительно, что-то уж слишком заботливым отцом представлен Полоний в пьесе. Да он ведь только и делает, что навязчиво уверяет всех в своих чрезмерных отцовских чувствах! Может быть, именно потому, что все обстоит с точностью наоборот?

Он ведь действительно торгует невинностью дочери – так о какой отцовской любви вообще может идти речь?

Нет, Полоний вовсе не тот милый добродушный дедушка, каким он усиленно хочет казаться. Это холодный расчетливый могущественный царедворец, он опасно хитер и чрезвычайно коварен.

Зачем ему стараться ради детей, если он сам вполне может стать королем?

И Лаэрт ему здесь только помеха. Вот почему он так торопиться сбыть его во Францию. Ведь расчет Полония может сбыться со дня на день! И слугу он посылает исключительно для того, чтобы выяснить, а не догадался ли случаем Лаэрт об истинных планах заботливого папаши, не плетет ли он там часом свой собственный заговор.

А какими, собственно, методами Полоний собирается стать королем?

Да, видимо, теми же, какими он действовал и до этого, когда чужими руками убрал отца Гамлета. Полоний очень надеется, что нынешнего короля кто-нибудь убьет, и в самое ближайшее время. Кто? Разумеется, Гамлет. Ведь у него для этого масса причин: Клавдий своим скорым браком оскорбил память Гамлета об отце; удовлетворенно-счастливый вид матери мозолит принцу глаза; дядя надолго преградил Гамлету дорогу к трону. Казалось бы, чего уж больше?

Но вот беда: в пьесе среди действующих лиц нет никого, кто мог бы пособить Гамлету устранить дядю так, чтобы принц при этом не пострадал сам. Убивать короля, не имея своей партии, политической поддержки, означает сразу же быть обвиненным в государственной измене. Вряд ли Полоний всерьез рассчитывал именно на эти причины.

И однако расчет Полония строится именно на Гамлете.

Полоний уверен: Гамлет обязательно убьет короля! Вот только вовсе не потому, что Клавдий перебежал принцу дорогу к трону или оскорбил память об отце. Есть еще одна, САМАЯ ВАЖНАЯ причина, о которой ЗНАЕТ Полоний.

Именно эта причина и должна была, по расчету Полония, жестоко растравить Гамлета на убийство буквально сразу же после того, как Клавдий занял королевское место! Полоний прекрасный психолог – именно в расчете на глубинные человеческие чувства и выстроил он свой замысел.

Но вот прошло уже два месяца, а Клавдий жив. Почему он жив и что делать дальше? Возможно, думает Полоний, Гамлет до сих пор не убил короля потому, что его любит не кто-нибудь, а сама королева, его мать? Может быть, это останавливает принца? Или... что-то еще?
Пожалуй. И Полоний даже догадывается – что именно.

И тогда он решает усугубить ситуацию. Он запрещает Офелии встречаться с принцем и принимать от него письма: пусть Гамлет заподозрит, что у Офелии появился любовник. Уж этот факт ни за что не оставит принца равнодушным.

Но Гамлет... словно и не замечает разрыва с Офелией! Полученный от нее от ворот поворот как будто и вовсе не волнует его.

В это же время Гамлет встречается с Призраком, но Полоний не знает об этом. Кстати, если бы он узнал, какую информацию получил Гамлет от Призрака, он бы сильно задумался: почему даже такой компромат оказался неспособным мгновенно воздействовать на принца?..

Проходит еще какое-то время. Разрыв с Офелией по-прежнему не вызывает в Гамлете никаких чувств. Наконец в один прекрасный день Полоний видит, что Гамлет вдруг начинает вести себя не совсем адекватно. Однако на его отношении к Офелии это опять никоим образом не сказывается, а король по-прежнему жив...

Кстати, вы никогда не задумывались о том, а откуда, собственно, Гамлет узнал о том, что Офелия любовница короля?

Но мы еще вернемся к этому. А пока проходит еще два месяца...

*
На минуту вернемся к той фразе Полония, которая выскочила из него в минуту душевной расслабленности: ""И тотчас будет он... он будет...".
В переводе Пастернака эта фраза звучит так: "И вот тогда, тогда-то вот, тогда... Что это я хотел сказать? Клянусь святым причастием, Я что-то хотел сказать. На чем я остановился?"

Меняет ли что-либо в моей версии это небольшое расхождение в переводах? Отнюдь. Потому что и в том и в другом случае сохраняется главное: Полоний запнулся, он чуть было не проговорился! А значит, эту фразу можно смело продолжить и в переводе Пастернака, наполнив ее идентичным смыслом: "И вот тогда, тогда-то вот, тогда... Я СТАНУ КОРОЛЕМ!"

Вот зачем понадобилась Шекспиру эта сцена. Стоило только обратить внимание на одну мало понятную реплику Полония, искусно вплетенную в текст, стоило только не сбросить ее со счетов, не записать в "противоречия автора", как она тут же становится важной уликой, звеном в гармоничной цепи доказательств.

*
Наконец Полоний наказывает слуге передать Лаэрту, чтобы тот не забывал заниматься музыкой; слуга уходит. И тут появляется Офелия. Она приходит с ужасной новостью: Гамлет сошел с ума.
Вернее, для самой Офелии ужас ("О господин мой, как я испугалась!") заключался вовсе не в этом, а в том, что странная выходка Гамлета уж очень похожа на намек не слишком приличного содержания:

ОФЕЛИЯ: Когда я шила, сидя у себя,
Принц Гамлет – в незастегнутом камзоле,
Без шляпы, в неподвязанных чулках,
Испачканных, спадающих до пяток,
Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным, словно
Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах – вошел ко мне.

ПОЛОНИЙ: От страсти обезумел?

ОФЕЛИЯ: Не скажу,
Но опасаюсь.

Каким бы добрым, заботливым и наивным отцом ни представлялся Полоний, я не верю, что он даже в принципе допускал мысль, что от страсти можно обезуметь. От страсти можно потерять совесть и стыд. А вот обезуметь можно от глубокой душевной раны, от боли, от гнева. Одним словом, от всех тех чрезвычайных эмоций, которые способна породить... ревность.

Да! Именно ревность Гамлета и входит в расчеты Полония. Однако вряд ли сама Офелия знает о них. Ее связь с королем является ее тайной – так ей, во всяком случае, кажется, вот почему она даже с отцом не откровенничает, не говорит прямо, а поддерживает предложенную Полонием версию «от страсти обезумел». Слишком опасна эта тайна, да и шпионы могли подслушать и донести принцу. Офелия не просто боится – она панически боится, что вмешательство Гамлета может ей навредить – одни испорченные отношения с королевой чего стоят! И тогда все, ради чего она и вступила в эту связь, может пойти прахом.

Кстати, а для чего она вступила в эту связь?..

Но продолжим повествование. О, этот страшный визит! Эти спущенные, испачканные чулки, этот расхристанный камзол, это отсутствие шляпы – все эти детали, тщательно продуманные Гамлетом, явно намекают на что-то позорное, постыдное – так может выглядеть женщина легкого поведения, которой попользовались в каком-то грязном притоне; отсюда и такой вид. И Офелия это мгновенно понимает, ужаснувшись.

Как наверняка понимает и Полоний. Понимает и... радуется! Весь вид принца говорит о том, что ему наконец-то известно, что Офелия не просто прекратила принимать его, но что у нее есть кто-то другой, с кем она даже позволила себе утратить невинность. Больше того: этот кто-то – король. Да он просто обязан теперь прикончить его при первой возможности!..

Так думает Полоний. Он уверен, что дикая ревность принца вот-вот приведет его к желанной развязке. И ему даже в голову не приходит, что этому может что-то помешать. Да и что может встать на пути у ревности? Что может остановить карающую длань униженного достоинства? Ничего, думает Полоний. Никакая сила не может противостоять скопившемуся яду бессилия и оскорбленного самолюбия. Точно так же, как и никакая сила не смогла устоять против умело разогретой похоти, разоружив королеву запахом сладострастия и возведя на трон умелого сластолюбца.

Полонию и в голову не приходит, что такая сила все-таки есть.

*
Вернемся к Офелии. Поведение принца встревожило ее до крайности – ведь кроме любовной связи с королем у Офелии есть еще одна тайна, о которой пока не знает никто: она беременна! И когда Гамлет пришел в таком виде в ее комнату, это не просто напугало ее – это ее чрезвычайно насторожило! Да так, что каждое движение Гамлета тут же приобретает для Офелии огромный смысл, который она пытается разгадать. Перечитайте ее рассказ и обратите внимание, как чрезвычайно точна Офелия во всем – в последовательности действий принца, в количестве его жестов, в выражении лица, словно каждая секунда фотографически отпечаталась в ней:

Он взял меня за кисть и крепко сжал;
Потом, отпрянув на длину руки,
Другую руку так подняв к бровям,
Стал пристально смотреть в лицо мне, словно
Его рисуя. Долго так стоял он;
И наконец, слегка тряхнув мне руку
И трижды головой кивнув вот так,
Он издал вздох столь скорбный и глубокий,
Как если бы вся грудь его разбилась
И гасла жизнь; он отпустил меня;
И, глядя на меня через плечо,
Казалось, путь свой находил без глаз,
Затем что вышел в дверь без их подмоги,
Стремя их свет все время на меня.

Рассказ слишком впечатляющ, и все-таки Полоний ничем не выдает дочери своих истинных чувств, он прекрасно подыгрывает ей в ее тревоге, искусно вводя смысл происшедшего в нужное ему русло и уверяя, что "здесь точно исступление любви".
Да еще такой любви, уверяет Полоний дочь, "которая себя ж убийством губит". А то и того хлеще, рассуждает Полоний, бывает, такое исступление любви найдет, которая не только себя губит, но и "клонит волю к пагубным поступкам" – словно репетирует Полоний ту самую речь, которая очень скоро может ему пригодиться.

И тут, видимо, припомнив, о какой же – и к кому! – на самом деле любви идет речь, Полоний горестно вздыхает: "Как и любая страсть под небесами, бушующая в естестве".

После чего как бы в психологическом озарении интересуется: "Что, ты была с ним эти дни сурова?" Да, кажется, нет, отвечает Офелия, "но, как вы велели, я отклоняла и записки принца и посещенья".

Этого оказывается достаточно для Полония: "Он и помешался. Жаль, что за ним я не следил усердней". А все недоверие к молодежи виновато, фальшиво сетует Полоний, я-то ведь думал, что для него это все игрушки, что "он тебя замыслил погубить", а оно вон как вышло – совсем от любви голову потерял!

Да, Полоний убежден: его расчет оказался верным, и этот странный визит принца – реакция на известие о потере Офелией невинности. И если эта новость вызвала в нем такое буйство негативных эмоций, думает Полоний, то теперь уж он вряд ли стерпит от короля такую пощечину.

Полоний предлагает немедленно идти к королю и рассказать ему о случившемся, правда, под благовидным предлогом: "Он должен знать; опасней и вредней укрыть любовь, чем объявить о ней".

*
В это время в Эльсинор прибывают Розенкранц и Гильденстерн, товарищи Гамлета еще со школьной скамьи. Под видом заботы о нем король просит их "рассеять скуку принца увеселеньями" и заодно выяснить ненароком причину его душевного расстройства. Поскольку, как уверяет король, "что еще могло бы, коли не смерть отца, его отторгнуть от разуменья самого себя, не ведаю".

Но зачем король говорит эту фразу?

Вернее, зачем это нужно Шекспиру? Без нее ведь вполне можно обойтись, тем самым сделав речь короля более упругой и не утомляя внимания читателей излишествами. Но так ли уж и вправду король не ведает, что могло отторгнуть племянника от разуменья самого себя? И если это так, то в Офелии ли тут дело?...

Розенкранц и Гильденстерн на предложение короля соглашаются и тотчас уходят. Зато приходит Полоний. Он заявляет, что послы в Норвегию благополучно вернулись, и только после этого сообщает, что он "нашел источник умоисступленья принца". Королю не терпится услышать версию Полония. Нет-нет, говорит Полоний, сначала посольство, сначала государевы дела.

Послы, по мнению Полония, приносят хорошую весть: младший Фортинбрас получил от Норвежца "головомойку" за набор войск против Дании, эти войска будут направлены на Польшу, а Фортинбрас поклялся никогда не поднимать на Данию оружия. За что получил деньги и право на поход на Польшу. В связи с чем просьба от него – пропустить его войска через датскую территорию. Король доволен. Все радуются.

Однако странно: Полоний, который не верит клятвам, поскольку слишком хорошо знает им цену и уверен, что клятвы – сводни, вдруг именно в этом случае (а речь идет о безопасности границ!) вполне удовлетворен клятвой и не видит ничего сомнительного в том, чтобы Фортинбрас прошел с войском по территории, на которую еще так недавно открыто и упорно претендовал!

Как же так?

И тем не менее тому действительно есть причины. Дело в том, что юный Фортинбрас на самом деле умеет держать свое слово! На него можно положиться, он настоящий друг, этот двоюродный брат Гамлета.

Именно этот вывод очень нужен Шекспиру, чтобы, удивившись такой неожиданной беспечности Полония по части клятв, мы догадались однажды О НЕКОТОРЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ...

И мы о них догадаемся. В нужное время.

Послы уходят. Настало время поговорить о Гамлете. Король с нетерпением ждет. И тут с Полонием что-то случается – он вдруг начинает молоть чепуху не хуже принца:

Светлейшие монархи, излагать,
Что есть величество и что есть долг,
Зачем день – день, ночь – ночь и время – время,
То было б расточать ночь, день и время.
И так как краткость есть душа ума,
А многословье – бренные прикрасы,
Я буду краток. Принц, ваш сын, безумен:
Безумен, ибо в чем и есть безумье,
Как именно не в том, чтоб быть безумным?
Но это пусть.

Королева, терпеливо выслушав этот поток оглашенного сознания, все-таки не выдерживает: "Поменьше бы искусства" – замечает она. Однако монарший призыв становится для Полония всего лишь очередным предлогом для очередного нелепого умствования. Полоний явно не в силах так просто остановить свое внезапно открывшееся словесное недержание, и, еще немного попоясничав ("У меня есть дочь – есть, потому что эта дочь моя"), он наконец переходит к делу. И, уверяя, что сей предмет дала ему дочь из послушанья, демонстрирует некое письмо, якобы написанное Гамлетом Офелии.

Однако Офелия ничего не говорила про письмо!

Больше того: Офелия уже давно не принимает от него писем – по приказу того же Полония!

И в недавнем разговоре с отцом сама подтверждает это: "...как вы велели, я отклоняла и записки принца и посещенья". И вдруг появляется письмо. Из которого становится совершенно ясно, что либо это письмо сочинял не Гамлет, либо принц и вправду не в себе.

Полоний, однако, дочитывает письмо, в том числе и содержащийся в нем глупый стишок и последующий комментарий к нему якобы принца: "О дорогая Офелия, не даются мне эти размеры". Разумеется, все прекрасно знают, что Гамлет великолепно владеет пером. Из чего, видимо, королевская чета должна окончательно увериться, что Гамлет спятил, а мы же с вами должны сделать единственно правильный вывод: письмо поддельное и его сфабриковал...

А кто же его сфабриковал-то, на самом деле?

Большинство исследователей уверены, что письмо сочинил сам Полоний, и я с этим согласна. Вот только причину фальсификации толком никто не может объяснить.

Лично я усматриваю причину в следующем. Мне показалось подозрительным, что, сильно рискуя с фальшивкой, о самом визите Гамлета в непотребном виде Полоний не говорит ни слова.

А ведь, чтобы уверить всех в окончательном помутнении разума принца, рассказа о его визите было бы вполне достаточно.

Так почему же вместо этого Полоний сочиняет письмо?

А потому он его сочиняет, что все эти пятна и спущенные чулки являют собой слишком откровенный намек на что-то неприличное. На нечто такое, о чем именно Гамлет, по непременному требованию короля, не имел права даже догадываться, тем более знать!
Интимная связь с Офелией держится Клавдием в строжайшем секрете – и прежде всего от Гамлета! И однако этот визит принца, весь его вид говорит о том, что ему про эту связь прекрасно известно...

Таким образом, у короля мог сразу же возникнуть очень нехороший вопрос: откуда Гамлет узнал про это, кто и зачем мог сказать ему?!

Действительно, сказать ему об этом не мог никто. А вот осторожно подбросить об этом информацию – мог.

И сделать это мог только один человек. Сам Полоний!

По его замыслу, известие об интимной близости Офелии с королем должно нанести Гамлету глубочайшую душевную травму, ввергнуть его в состояние, близкое к аффекту. Ведь Гамлет чрезвычайно подвержен страстям – поэтому, подбросив ему информацию, Полоний уверен, что принц впадет в неуправляемый гнев и убьет Клавдия.

Вот только король ни в коем случае не должен догадаться о том, что Гамлету стали известны подробности этого романа. Иначе он сразу поймет, чем ему это грозит, и предпримет необходимые меры. А кроме того, мгновенно смекнет и о том, каким образом Гамлет узнал про его шашни с Офелией.

Вот почему рассказать королю правду про неприличный визит Гамлета – дело для Полония совершенно невозможное. И однако же время не ждет! Гамлет взбешен – значит, надо заранее представить общественности грядущие кровавые события как результат помешательства Гамлета на почве ревности. И когда принц наконец-то прикончит Клавдия, все будут уверены, что он сделал это в бреду.

Кстати, в случае чего на помешательство можно будет списать и подозрения принца, что у Офелию якобы роман с королем. Если Полонию это будет нужно, конечно...

Странное же поведение самого Полония, вероятно, призвано продемонстрировать его искреннее смущение в этой щекотливой ситуации, когда ему так неловко говорить о влюбленности высокородного принца в свою дочь, да еще и спятившего по этому поводу. Полоний вообще не только тонкий политик, но и тонкий психолог. А кроме того, и прекрасный актер.

Вопрос: а не проще ли было Полонию изначально сообщить Гамлету, кто убил его отца, и таким образом ускорить желаемое, при этом избежав всех этих рокировок с дочерью?

Ответ: нет, не проще, поскольку могла всплыть роль самого Полония.

*
Итак, Полоний изо всех сил уверяет короля, что это письмо дочь отдала ему "повинуясь", а также "и все его искательства притом, когда, и где, и как оно случилось, пересказала мне".
Король живо интересуется: дескать, а как она их приняла, эти самые искательства? Полоний моментально встает в горделивую позу: "По-вашему, я кто?". И получает от короля заведомый ответ: "Прямой и благородный человек".

И тут речь Полония вдруг самым странным образом начинает содержать все оттенки самоуничижения, что и само по себе удивительно для вельможи такого ранга, а учитывая тот факт, что сама королева вполне даже видела Офелию в невестках, речь Полония и вовсе становится странной.

Да какого же мненья были бы вы обо мне, с пафосом вопрошает Полоний, если бы я "видел эту страсть в полете" и при этом "праздно эту созерцал любовь"? И с тем же пафосом и самоуничижением продолжает:

Нет, я взялся круто
И так моей девице заявил:
"Принц Гамлет – принц, он вне твоей звезды;
Пусть этого не будет"; и велел ей
Замкнуться от дальнейших посещений,
Не принимать послов, не брать подарков.

Нет, не будет Полоний унижать себя задаром. Он старается не просто так. В этот момент он, демонстрируя свою безграничную лояльность, заранее внушает своим слушателям мысль, что ни о каком троне он и не помышляет, что он знает свое место и вполне им доволен. Ведь он "прямой и благородный человек"! Так пусть же эта ложь хорошенько засядет в их глупых королевских головах.

В итоге, утверждает Полоний, отвергнутый принц "впал в скорбь и грусть, потом в недоеданье, потом в бессонницу, потом в бессилье, потом в рассеянность и, шаг за шагом, – в безумие, в котором ныне бредит, всех нас печаля".

Что ж, версия достаточно убедительная. И все-таки король сомневается. "По-вашему, он прав?" – спрашивает он королеву. И получает утвердительно-задумчивый ответ: "Весьма возможно".

Однако и после этого сомнения не оставляют короля. Как бы нам это все проверить? – спрашивает он. Очень просто, отвечает Полоний, у которого, как выясняется, вполне готов план и на этот случай: "Вы знаете, он иногда часами гуляет здесь по галерее". Полоний предлагает направить к принцу Офелию, а он и король спрячутся за ковер подслушать: "...если он ее не любит и не от этого сошел с ума, то место мне не при делах правленья, а у телег, на мызе".

В этот момент в галерее, словно в подтверждение сказанного, появляется Гамлет с книжкой в руках. От спущенных чулок и пятен нет и следа! Видимо, присутствие королевской четы Полоний находит преждевременным – мало ли какой еще фортель выкинет Гамлет, – и Полоний просит всех удалится. Что все и делают.

Тут-то и происходит многозначительный диалог между Гамлетом и Полонием, во время которого посредством все тех же намеков Гамлет называет Полония торговцем дочерью: "вы – торговец рыбой" ("рыбный торговец" – сленговое выражение, означающее сутенера, по замечанию А.Баркова). А вдобавок намекает то ли на интимную связь Офелии с королем, то ли и вовсе на ее беременность (что еще хуже), причем на беременность опять же от короля (королей часто сравнивали с солнцем):

ГАМЛЕТ: Ибо если солнце плодит червей в дохлом псе, – божество, лобзающее падаль... Есть у вас дочь?
ПОЛОНИЙ: Есть, принц.
ГАМЛЕТ: Не давайте ей гулять на солнце: всякий плод – благословение; но не такой, какой может быть у вашей дочери. Друг, берегитесь.

Полоний, естественно, делает вид, что ничего не понимает, а сам бросает в сторону значимую фразу (на реплику принца о торговце рыбой): "Он далеко зашел!".

Однако намеки принца продолжаются. Гамлет в свое удовольствие что-то болтает по слабые поджилки стариков, про "несносных старых дураков"... Наконец Полонию все это порядком надоедает. Тут весьма кстати появляются Розенкранц и Гильденстерн, и Полоний благополучно уходит.

Гамлет учиняет краткий допрос своим школьным друзьям и даже подсовывает им нехитрый психологический трюк: "За вами посылали; в ваших взорах есть нечто вроде признания, и ваша совесть недостаточно искусна, чтобы это скрасить. Я знаю, добрые король и королева за вами посылали".

После недолгих колебаний друзья сознаются: дескать, да, действительно посылали. Попутно в ходе разговора выясняется, что вслед за ними в Эльсинор – по стечению обстоятельств – направляются актеры, столичные трагики, которым Гамлет, разумеется, будет рад.

Гамлет реагирует на эту новость весьма живо. Следует история про неких юных мальчиков, детей, которые сейчас "в моде и так честят простой театр", что "многие шпагоносцы побаиваются гусиных перьев и едва осмеливаются ходить туда". Гамлет проявляет к разговору большой интерес, и, в общем, читать все это весьма увлекательно.

А тут и трубы возвещают о приезде актеров! И даже Полоний возвращается сообщить об этом. При этом он выказывает себя отменным знатоком театра, хотя речь его вдруг начинает больше соответствовать уличному зазывале, а не эстету-царедворцу – возможно, это сделано Шекспиром в пару к подложному письму, чтобы читатель догадался, кто его автор.

Вот этот образчик его неожиданной речи: "Лучшие актеры в мире для представлений трагических, комических, исторических, пасторальных, пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагико-комико-историко-пасторальных, для неопределенных сцен и неограниченных поэм; у них и Сенека, не слишком тяжел и Плавт не слишком легок. Для писаных ролей и для свободных – это единственные люди".

На что тут же получает еще один намек Гамлета: "О Иеффай, судия израильский, какое у тебя было сокровище!" <По библейскому преданию, Иеффай принес свою дочь в жертву.> Но Полоний выдерживает и тут: "Какое у него было сокровище, принц?" – невинно спрашивает он. Следует легкое препирательство по поводу Иеффая, заканчивающееся очередным намеком Гамлета.

Вообще непрекращающийся поток все более и более оскорбительных намеков в сторону Полония и Офелии начинает походить на неприкрытый шантаж.

Приверженцы стандартного прочтения пьесы уверяют, что такое поведение принца обусловлено тем, что Гамлет, оскорбленный изменой Офелии, хочет изо всех сил уязвить Полония, унизить его как отца. Однако некоторые обстоятельства в пьесе, так и не попавшие в поле внимания ни одного исследователя, в корне меняют представление на этот счет.

Но мы остановились на том, что тягостное положение Полония, порядком притомившегося от нескончаемой серии всех этих намеков, вроде бы спасают появившиеся актеры. Принц тепло с ними здоровается. Тут Полоний наверняка с облегчением вздыхает. Но, как выясняется, совершенно напрасно: Гамлет просит актеров прочитать что-нибудь эдакое. Что-нибудь страстное и об убийстве, пожалуйста. И даже начинает читать сам.

Для чего же он это делает?

Понятно, что Гамлет не может не догадываться, что убийство его отца не обошлось без сторонней поддержки – и монолог про убийство Пирром Приама вполне мог содержать намек не только на само убийство, но и на участие в этой истории Полония.

Да, но зачем Гамлету это надо – чуть ли не открыто сообщать своим врагам, что он осведомлен об их темных делишках?

Литературоведы утверждают, что подобное поведение принца есть не что иное, как часть его плана по выведению короля на чистую воду.

Я с этим согласна, однако это не отвечает на основной вопрос: почему Гамлет так рискует, откровенно намекая Полонию на обстоятельства смерти своего отца? Почему он так неосторожен?

Мне кажется, дело в том, что интрижка короля с Офелией действительно чрезвычайно больно ударила принца, и когда в замок приехали актеры, это подхлестнуло его к идее о представлении и заставило мгновенно принять решение.

Все наслоилось, смешалось в его душе – мысль о возмездии оказалась настолько яростно подогретой историей про королевские шашни, что буквально прожгла ему мозг. Подробности интимной жизни Офелии сделали то, чего не смог сделать рассказ Призрака: Гамлет действительно уверен, что вот теперь-то он готов, что теперь-то он и правда убьет короля – убьет сразу же после спектакля!

И как человек прямодушный, глубоко презирающий закулисные махинации, он и дает это понять – он действует так исходя из своей натуры. И ему все равно, что такая информация может обернуться против него – ведь он не собирается никого ею шантажировать, то есть приобретать выгоду за счет нее. Он даже не собирается спасать свою жизнь. Он не нуждается в хитрости. Он готов к любому исходу.

Однако, как бы там ни было, Полоний прекрасно владеет собой – ни один намек на убийство не достигает цели. Даже на личные оскорбительные выходки принца он реагирует с блестящей выдержкой. Оно и понятно: подобное поведение принца прогнозировалось Полонием, он к этому готов, и чем более распаляется принц, тем лучше для Полония.

Наконец, Гамлет остается один. Он горько упрекает себя в медлительности, вернее в полном бездействии, называет себя всякими бранными словами ("дрянь", "жалкий раб", "дурень") после чего неожиданно признается, что у него "и печень голубиная – нет желчи, чтоб огорчаться злом; не то давно скормил бы я всем коршунам небес труп негодяя".
К слову, это признание Гамлет делает на фоне, так сказать, усугубленного позора: мало того что дядя убил его отца, коварно завладел троном и женился на ничего не подозревающей Гертруде, так он еще и нагло ей изменяет в свое удовольствие.

Итак, Гамлет пытается честно распалить себя уничижительными характеристиками, искренне старается вызвать в себе ненависть к королю ("хищник и подлец! Блудливый, вероломный, злой подлец!").

Но ненависть... не приходит.

Он с тоской награждает себя вот такими эпитетами:

Ну и осел же я! Как это славно,
Что я, сын умерщвленного отца,
Влекомый к мести небом и геенной,
Как шлюха, отвожу словами душу
И упражняюсь в ругани, как баба,
Как судомойка!

Но и это не помогает. Ненависти как не было, так и нет. Неужели у него и впрямь голубиная печень? Он горько укоряет себя, однако это похоже на правду: прошло уже два месяца со дня встречи с Призраком, а месть и ныне там. Такое впечатление, что Гамлет и вовсе теперь более всего озабочен интимной жизнью Офелии, чем собственной – нешуточной! – клятвой. Такое впечатление, что только ее роман с королем и есть единственная причина очередной попытки Гамлета заставить себя действовать радикальней.

В итоге укоры совести дают результат, и он даже уверяет себя, что ожидаемая завтра вечером пьеса "по образцу отцовой смерти" теперь уж точно принудит его к последнему шагу:

... Послежу за дядей –
Возьмет ли за живое. Если да,
Я знаю, как мне быть.

Однако не успевает он это произнести, как что-то вновь случается в его душе, и он мгновенно изыскивает еще одну лазейку для очередного бездействия:

Дух, представший мне,
Быть может, был и дьявол; дьявол властен
Облечься в милый образ; и возможно,
Что, так как я расслаблен и печален, –
А над такой душой он очень мощен, –
Меня он в гибель вводит.

Из чего тут же следует малодушный вывод: "Мне нужна верней опора". Что же это такое! Не прошло и часа, а уж предполагаемая реакция короля больше никак не устраивает Гамлета в качестве побудительного мотива ("Зрелище – петля, чтоб заарканить совесть короля").

Такое впечатление, что Гамлет изо всех сил пытается быть честным по отношению к призраку, но все напрасно. Он буквально не в силах поднять руку на короля. Как будто некая сила непреодолимой мощи сковывает его.

И это действительно так...

*
На следующий день – решающий в пьесе! – король в присутствии Гертруды, Полония и Офелии учиняет Розенкранцу и Гильденстерну тщательный расспрос. Постановка его вопросов довольно откровенна, особенно учитывая присутствие Офелии: "И вам не удается разузнать, зачем он распаляет эту смуту, терзающую дни его покоя таким тревожным и опасным бредом?" Нет, отвечают Розенкранц и Гильденстерн, не можем, поскольку принц "сказать не хочет ни за что".

Ну и ладно. С тем они и уходят, а заодно уходит и Гертруда, ибо настало время привести в исполнение план Полония: Офелия при тайных свидетелях должна встретиться с принцем в галерее.

На прощанье Гетруда желает Офелии, чтобы ее "милый образ" оказался "счастливою причиной его безумств" и чтобы ее "добродетель на прежний путь могла его наставить, честь принеся обоим". На что беременная от короля Офелия со всей искренностью восклицает: "Если б так!"

Полоний советует Офелии взять в руки книгу и прогуливаться в уединенье "под предлогом чтенья". Ну, и поскольку тут остались все свои, спокойно рассуждает вслух:

<...> В этом все мы грешны, –
Доказано, что набожным лицом
И постным видом мы и черта можем
Обсахарить.

Король от таких слов внутренне вздрагивает ("Ах, это слишком верно! Как больно мне по совести хлестнул он!"). Однако Гамлет уже на подходе. Король и Полоний прячутся.

В этот момент Гамлет ведет знаменитый внутренний монолог ("Быть или не быть..."). Это рассуждение о смерти, о страхе перед ней и о причинах, его порождающих, о промедлении, о том, что длительные раздумья умерщвляют наши замыслы, превращая нас в трусов.

Этот монолог не случаен. Возможная скорая смерть короля и в результате вполне предсказуемая собственная гибель определяют сейчас его глубоко печальный тон. Гамлет прекрасно понимает, чем могут ему грозить последствия от назначенного на вечер спектакля – тюрьмой или смертью. Теперь Гамлет может это предотвратить действительно только одним – свершившейся местью. При условии, что месть опередит карающую руку короля. Но, как ни странно, вовсе не это заботит его сейчас больше всего. Необходимое убийство короля – вот настоящая причина его мучительного внутреннего состояния.

Скорая смерть короля вводит Гамлета едва ли не в стрессовое состояние. Почему?

Наконец он замечает Офелию. Внутренняя серьезность Гамлета тут же сменяется насмешливой маской. Однако Офелия не поддается на сарказм, она явно следует полученным инструкциям:

Принц, у меня от вас подарки есть;
Я вам давно их возвратить хотела;
Примите их, я вас прошу.

Гамлета, отлично (и не случайно!) осведомленного об интимной жизни Офелии, наверняка чрезвычайно разозлил этот откровенный выпад, вернее причина, его вызвавшая. Он тут же напускает на себя высокомерно-снисходительный вид: "Да полно, вы ошиблись. Я в жизни ничего вам не дарил". Однако Офелия настаивает: "Нет, принц мой, вы дарили; и слова, дышавшие так сладко, что вдвойне был ценен дар, – их аромат исчез".

Офелия даже не догадывается, какую душевную травму она наносит сейчас Гамлету не только смыслом своих слов, но и одним своим видом! И вовсе не потому, что угасшее чувство к ней вдруг вспыхнуло в Гамлете с новой силой, как это часто бывает, стоит только появиться сопернику.

Маска суровой невинности, которую в разговоре с принцем напускает на себя Офелия, чрезмерно раздражает Гамлета, но отнюдь не потому, что эта маска не соответствует действительности. На невинность Офелии ему по большому счету глубоко наплевать. Ему все равно, что она утратила девственность. Но вот с кем она ее утратила – ему далеко не все равно.

А кроме того, какую бы добродетель и строгость она ни изображала сейчас, невольный отпечаток сытой сладострастности никогда невозможно скрыть от того, кто знает о ней. Офелия довольна – и этого Гамлет уже совершенно не может видеть.

"Ха-ха! Вы добродетельны?" – с издевкой интересуется принц.
"Мой принц?" – то ли осторожно возмущается, то ли делает непонимающий вид Офелия.

Я не буду пересказывать весь диалог – он интересен, он трагичен, он полон жестокой ревности и горечи Гамлета. Здесь очень любопытна характеристика, которой он себя наделяет, хотя в некоторых местах Гамлет явно себя оговаривает – горестная совесть и стыд заставляют его быть слишком пристрастным к себе. Но в любом случае это значимый текст, авторский ключ к пониманию Гамлета, его личности и его поступков:

"Уйди в монастырь; к чему тебе плодить грешников? Сам я скорее честен; и все же я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет; я очень горд, мстителен, честолюбив; к моим услугам столько прегрешений, что мне не хватает мыслей, чтобы о них подумать, воображения, чтобы придать им облик, и времени, чтобы их совершить. К чему таким молодцам, как я, пресмыкаться между небом и землей? Все мы – отпетые плуты, никому из нас не верь. Ступай в монастырь. Где ваш отец?"

Какой неожиданный вопрос! Офелия моментально пугается: ведь ее отец стоит сейчас где-то поблизости, за занавеской, вместе с королем, внимательно подслушивая разговор. Ах, неужели Гамлет догадался об этом?! И Офелия со всей убедительностью произносит: "Дома, милорд".

Видимо, Гамлет действительно догадался. Уж слишком непривычно держит себя Офелия. А кроме того, Гамлет скорее всего успел поразмыслить над тем, почему секрет Офелии так легко им обнаружен, а также почему, кроме него, об этом никто до сих пор не знает?

Ведь Гамлет, хотя и подвержен эмоциональным вспышкам, способен быть и блестящим аналитиком – например, он сразу догадался, зачем тут Розенкранц и Гильденстерн, а его вопросы о Призраке наиболее ярко демонстрируют его способность к мгновенной оценке.

Так что, несколько успокоившись и поразмышляв на эту тему, принц вполне мог прийти к выводу, что это не слишком похоже на сплетни, что сплетни имеют совершенно другую тенденцию, у них иной механизм, и они никогда не начинаются с тех, на кого могут оказать наиболее болезненное воздействие.

А если это так, то значит, кто-то хочет... стравить его с королем! И даже понятно кто и зачем... И Гамлет это прекрасно разгадал. Вот почему он так разговаривает с Полонием – вот откуда резкость и грубость в намеках и сам их шквал. Вот почему Гамлет вообще позволяет их себе.

"Надо запирать за ним покрепче, чтобы он разыгрывал дурака только с домашними. Прощай", – говорит Гамлет. О, помоги ему, всеблагое небо! – восклицает Офелия, снова напуганная последней фразой принца.

Этого восклицания оказывается достаточно, чтобы Гамлет снова остановился: "Если ты выйдешь замуж, то вот какое проклятие я тебе дам в приданое: будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы. Уходи в монастырь; прощай".

Почему Гамлет говорит здесь о клевете? Будь ты целомудренна, как лед, ты не избегнешь клеветы... потому что твой отец все равно использует тебя, когда ему будет надо!

Похоже, у нас не остается сомнений, что Гамлет действительно догадался о том, что информация об интимной жизни Офелии – дело рук Полония.

И, однако, от обжигающей мысли о том, что Офелия действительно спит с королем, Гамлет снова моментально заводится: "Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете, и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтоб ваше беспутство принимали за неведение. Нет, с меня довольно; это свело меня с ума. Я говорю, у нас не будет больше браков; те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить; прочие останутся как они есть. В монастырь".

Какие значимые фразы! "Те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить..." – о ком это? Да, конечно, о короле! – думает король, стоя за ковром. "Вы ... хотите, чтоб ваше беспутство принимали за неведение" – а это к кому относится?

Ну да, размышляет король, похоже, речь идет о беспутстве Офелии, и все-таки... И все-таки король точно знает: к Офелии это относится меньше всего! Вовсе не ее беспутство мучает Гамлета, заставляя его глубоко страдать.

И король, внимательно вслушивающийся сейчас в слова Гамлета, знает это намного лучше других...


ЧАСТЬ 2

Что ж, пришло время дать объяснения. Начнем с любви.

Да, некогда Гамлет ухаживал за Офелией. Из чего почти все исследователи делают одинаковый вывод: Гамлет любит Офелию, а Офелия Гамлета. Но вот однажды, в тот день, когда Гамлет узнал о Призраке и собирался ночью встретиться с ним, Офелия получила от Полония приказ отказать принцу в визитах и прекратить принимать от него письма.
Офелия, НИ РАЗУ НЕ ВОЗРАЗИВ, спокойно согласилась и также спокойно начала исполнять волю отца. Любила ли она Гамлета?..

С тех пор прошло два месяца (Офелия скажет об этом нынешним вечером, на представлении). Однако ни о каких попытках Гамлета возобновить прервавшиеся ухаживания в пьесе нет ни слова – Гамлет словно и не замечает этого!

Более того: несмотря на прекратившиеся визиты и возврат писем между ними вполне спокойные отношения, ситуация никак не провоцируется и никого не задевает – это подтверждает диалог Полония и дочери в тот день, когда она рассказывает отцу о странном визите принца:

ПОЛОНИЙ: ...Что, ты была с ним эти дни сурова?
ОФЕЛИЯ: Нет, господин мой, но, как вы велели,
Я отклоняла и записки принца
И посещенья.

Но если Гамлет любит Офелию, то разве ее нежелание с ним больше видеться, вплоть до возврата писем, не должны были его взволновать? Разве в таком случае он не должен был попытаться выяснить, что случилось?

Однако ничего подобного не происходит.

Кстати о письмах. Судя по реплике Офелии, несмотря на возврат писем, он все-таки продолжал их ей посылать. Может быть, для того он их и продолжал писать, что пытался что-то выяснить через них? Да, так можно подумать. И все-таки это будет неправильный вывод. Потому что, исходя все из той же реплики Офелии, они периодически случайно встречались с Гамлетом (да и не могли не встречаться, ведь они живут в одном дворце) – и при этих случайных встречах она "не была с ним эти дни сурова"!

Но если сурова с ним она не была, а письма тем не менее возвращает и личные визиты Гамлета отклоняет, то почему Гамлету не удивляется такому несоответствию?

А он между тем совершенно не удивляется.

Почему же он этого не делает? Да потому, что он совершенно не любит Офелию!

И как был ни старался Полоний уверить, что причина Гамлетова исступления в любви к его дочери, король, подслушавший их последний разговор (на котором мы с вами и остановились) и как никто другой знающий истинные обстоятельства страданий принца, сделает тот же самый вывод:

Любовь? Не к ней его мечты стремятся.
И речь его, хоть в ней и мало строя,
Была не бредом. У него в душе
Уныние высиживает что-то;

Нет, принц и близко не испытывает к Офелии нежных чувств. Скорее всего он слегка поволочился за ней, но, получив вежливый отказ и не испытав особого желания добиваться своего дальше, просто забыл о ней. Ухаживания Гамлета за Офелией поверхностны, декоративны и не представляют для него никакого существенного интереса.

Да он и не способен сейчас ни на какие глубокие чувства! Потому что с тех самых пор, как Клавдий оказался в королевской спальне, Гамлет испытывает совсем другие эмоции: гнев, унижение, боль и...

Кстати, а когда же именно Гамлет начал свои ленивые ухаживания за девушкой?

Я могу смело предположить, что ухаживания Гамлета за Офелией последовали спустя буквально несколько дней после того, как ему стало доподлинно известно, что Клавдий стал похаживать в спальню Гертруды. А открыто похаживать туда Клавдий начал не ранее, чем спустя все те же несколько дней после убийства брата.

*
Итак, Гамлет нехотя ухаживает за Офелией, при этом он мрачен, угрюм, в лучшем случае печален – в общем, на удивление не весел. И с готовностью объясняет всем, что причина подобного самочувствия кроется в смерти отца и скором замужестве матери, грубо поправшем память о первом муже. Все ему верят и сочувствуют. А Гамлет меж тем начинает поговаривать о самоубийстве...

Так проходит почти два месяца.

Странно, не правда ли? Ведь уже почти два месяца прошло с того момента, когда Гамлет потерял отца, а его мать получила официального любовника! Да, возможно, на особо чувствительных натур подобные обстоятельства и могли бы оказать определенное стрессовое воздействие, влекущее за собой суицид. Но тогда он последовал бы немедленно или в самые ближайшие дни.
А за такое количество времени – почти два месяца! – тяжкие эмоции никоим образом не сгущаются (если не говорить о психических заболеваниях), а напротив – рассеиваются. Происходит привыкание к новым обстоятельствам. Мысль о суициде, сама ее побудительная причина исчезает. Однако у Гамлета она только-только появилась...

Значит, вокруг него происходит НЕЧТО ТАКОЕ, что ввергает его в стресс постоянный, бросает его по эмоциональной шкале – от тяжелейшего разочарования до буйных надежд и наоборот, от чего действительно можно впасть в депрессию.

Вот только, повторяю, к старому и локальному стрессу – смерти отца и замужеству матери – это имеет отнюдь не прямое отношение. Хотя и самое непосредственное.

Так вот, проходит почти два месяца. И однажды к нему вдруг подходит Горацио. Тот самый, который почему-то не хотел замечать Гамлета прежде и которого сам принц так же упорно не замечал. Который приехал в Эльсинор на похороны отца своего друга по университету, но даже не подошел к нему на похоронах!
Вспомним также, что Гамлет и сам ничуть не удивляется странному поведению Горацио, наоборот – продолжает называть его своим другом и даже награждает его весьма теплой характеристикой.

Как же так? Что это – неужто и впрямь "досадное противоречие", снижающее художественные достоинства пьесы, как сказал уж не помню кто? Или все-таки в этом странном поведении героев кроется вполне определенный смысл?

Давайте откроем финал пьесы и с изумлением обнаружим, как Горацио на полном серьезе объявляет умирающему Гамлету, что он тоже покончит с собой, однако Гамлет просит его не делать этого:

ГАМЛЕТ: ... Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным.

ГОРАЦИО: Этому не быть;
Я римлянин, но датчанин душою;
Есть влага в кубке.

ГАМЛЕТ: Если ты мужчина,
Дай кубок мне; оставь; дай, я хочу.

В переводе Пастернака имеется некоторое разночтение этой сцены ("Я не датчанин – римлянин скорей. Здесь яд остался"), но оно незначительно, поскольку относится к условному определению себя Горацио. В том и в другом варианте сообщается главное: Горацио хочет умереть вслед за Гамлетом, поскольку он хоть и римлянин по рождению, но зато датчанин по духу (пер. Лозинского), либо он хоть и датчанин по рождению, но зато римлянин в душе (пер. Пастернака).

При желании вы можете проштудировать первоисточник на этот предмет, но лично я даже не собираюсь апеллировать к нему – повторяю, моя версия настолько универсальна, что выдерживает любой профессиональный перевод, поскольку строится на психологической подоплеке происходящего, на его эмоциональной основе. Таким образом, будь Горацио в душе римлянином, или датчанином, или китайцем, или украинцем, это совершенно неважно, главное здесь – он хочет умереть вслед за Гамлетом.

Разумеется, это странное желание Горацио покончить с собой, раз уж Гамлету осталось недолго, не только меня навело на мысль, что между ними существовали интимные отношения. Подобные предположения высказывались и раньше.

Кстати, только нежной дружбой я могу объяснить на удивление спокойную реакцию Горацио в те отнюдь не редкие моменты, когда Гамлету приходит охота позлословить насчет короля – отца Горацио. Более того: Горацио во время представления охотно принимает участие в слежке за королем, а потом не менее охотно делится с Гамлетом впечатлениями.

Вот только, увы, факт интимной дружбы никак не объясняет, почему все-таки почти два месяца они упорно не замечали друг друга.

Я могу предположить, что интимные отношения между ними существовали давно – допустим, они начались еще в их бытность студентами в Виттенберге. Потом Гамлет возвращается в Данию. Проходят годы... У Гамлета умирает отец, его дядя тут же становится официальным любовником королевы, а сам Гамлет начинает интрижку с Офелией. Эта интрижка не скрывается, более того – она нарочита, выставлена напоказ, так что все о ней прекрасно оповещены.

Далее все могло бы выглядеть следующим образом. Приезжает Горацио, и между бывшими любовниками вновь завязываются отношения, что никак не вредит интрижке с Офелией. Гамлет просит Горацио не афишировать их нежную дружбу. Поскольку подобные нетрадиционные чувства рассматривались тогдашним законодательством как серьезное преступление, караемое смертью. В результате во избежание кривотолков оба усиленно делают вид, что равнодушны друг к другу до такой степени, что не видят друг друга в упор. До тех пор, пока обстоятельства не позволят им "официально" предстать друг перед другом (как в случае с Призраком).

Могло такое быть? Вполне. Однако данный вариант никак не объясняет, почему все-таки Горацио не подошел к Гамлету на похоронах – а ведь случай более чем значительный! Это первый вопрос.

И вот вопрос второй: почему после встречи с Призраком их внешние отношения столь кардинально меняются – перестают быть для окружающих тайной за семью печатями?..

*
Но вернемся к повествованию. Итак, все шло как шло. То нервное потрясение, которое Гамлет пережил в связи с раскрывшимися обстоятельствами гибели его отца, потихоньку сходит на нет, а сам принц – следуя своему плану, столь неожиданно пришедшему ему в голову буквально спустя десяток минут после ухода Призрака, – помаленьку делает вид, что он не в себе. Как вдруг Гамлет узнает жуткую новость: Офелия – эта ненужная ему Офелия, разрыв с которой прошел на изумление безболезненно, – любовница короля!

Это известие настолько травмирует его, что он не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями. Поведение Гамлета вновь кардинально меняется.

Кстати, если бы Полоний знал, что еще два месяца тому назад у Гамлета появился самостоятельный и очень даже прекрасный повод прикончить короля, вряд ли бы он стал торговать своей дочерью.

А если бы после этого Полоний еще дал бы себе труд проанализировать тот факт, что повод есть, время идет, а Клавдий все жив, то он и вовсе наверняка бы пришел к единственно правильному выводу, который сделала я: никакой праведный гнев, никакая самая страшная ревность в мире не в силах заставить Гамлета совершить возмездие.

Потому что Гамлет – несчастный Гамлет, истерзанный болью и ревностью до того, что очень скоро действительно окажется на грани реального помешательства – находится весь во власти некой силы, намного более могущественной, чем ревность и гнев...

Далее события этого дня вкратце разворачиваются так. Гамлет врывается к Офелии в непотребном виде. Перепуганная дочь срочно бежит к отцу. Обрадованный отец мгновенно сочиняет письмо от имени принца и спустя недолгое время доводит нужные ему сведения до короля и королевы.

В это время достаточно остывший от гнева Гамлет идет гулять с книжкой по галерее. Полоний останавливает его, и принц – видимо, успевший-таки прийти к выводу, что Полоний явно благословил дочернюю потерю невинности, – обрушивает на него массу ядовитых намеков. И Полоний все терпеливейшим образом сносит, даже не поинтересовавшись хотя бы из любопытства, а что, собственно, такое непонятное Гамлет имеет в виду.

После этого происходит еще несколько встреч с Полонием, и все они заканчиваются совершенно одинаково: Гамлет намекает и хамит – Полоний с невероятной наивностью этого не замечает. Такое удивительное терпение Полония заставляет Гамлета еще раз хорошенько проанализировать ситуацию...

Тут приезжают Розенкранц и Гильденстерн. Следом приезжают актеры. И на завтрашний вечер назначается представление.

А на следующий день как раз и происходит та самая встреча Офелии с Гамлетом, на которой мы с вами остановились. И сейчас мы с вами остановимся на этом еще раз.

*
Со дня непотребного визита принца, так перепугавшего девушку, проходят сутки. За эти сутки Гамлет только и делает, что изводит Полония и Офелию грязными намеками, доходя временами до прямых оскорблений и едва ли не шантажа.

На этом пункте исследователи любят дружно удивляться, почему это, дескать, Офелия не влепит принцу пощечину? На самом деле тут все просто: да потому и не влепит, что боится! Это ведь только Полоний радостно потирает руки, что его информация дала столь замечательные плоды. Потому что Полоний не просто торгует дочерью, как верно подметил Барков, но еще и подставляет ее, а при случае и вовсе готов принести ее в жертву – как пешку в своей великой игре.

Почему Офелия примчалась к отцу сразу же после ужасного визита Гамлета?

Да потому, что она ждала от Полония помощи! Ведь он сам исподволь подталкивал ее в постель к королю, вскользь расписывая, какие выгоды Офелия может извлечь из этой связи, как может упрочиться ее влияние при дворе, и даже более того – что при определенных обстоятельствах она может занять место королевы!

Именно последний пункт и прельстил Офелию – это понятно из ее песенок и значения цветов, которые она дает Гертруде.

Однако при этом Полоний ни словом не упомянул дочери, что все это нужно ему только для одного: разжечь ревность принца, умело довести его до исступления, чтобы Гамлет в приступе неуправляемой ярости (а он подвержен страстям) поднял на короля меч, который наконец-то уничтожит его, тем самым одним махом убрав две последние преграды на пути Полония к трону: еще один король будет мертв, а единственный наследник объявлен умалишенным или уличен в государственной измене и казнен!

И вот Офелия бежит к отцу. И он... как будто бы понимает Офелию! Он как будто бы тоже встревожен и даже торопится все рассказать королю – ну, а кому же и рассказывать, как не могущественному любовнику дочери!

Вот только о подложном письме Офелия совершенно не в курсе. Но зато она видит: отец и король предпринимают какие-то шаги по спасению ее репутации, а значит, и ее самой! И, спасая себя, она с готовностью соглашается участвовать в подстроенной встрече с Гамлетом и абсолютно спокойно относится к тому, что два шпиона будут подслушивать их разговор.

Кстати, по той легкости, с которой Офелия стала любовницей короля, можно сделать вывод, что ухаживания Гамлета она принимала тоже не просто так – ведь он был ближайшим к трону.

Да и моральный аспект участия Офелии в этой грязной шпионской истории тоже не оставляет сомнений.

Почему Офелия, если она и правда так любит Гамлета, как уверяют некоторые исследователи, так запросто соглашается принять участие в этих шпионских играх?

Как-то это все-таки недостойно не только для любящей, но и для элементарно уважающей себя дамы.

Но Офелии не до Гамлета. Ей совершенно наплевать, чего будут стоить принцу эти заковерные подслушивания. И когда при ней отец и король будут обсуждать принца и Полоний предложит упрятать Гамлета в тюрьму, Офелия воспримет это абсолютно спокойно, и даже с облегчением. Ведь, таким образом, он не сможет погубить ее репутацию и помешать ей получить обещанное место Гертруды. Кстати говоря, вполне здоровой женщины, вовсе не собирающейся добровольно его покидать. И вряд ли Офелия настолько наивна, чтобы не понимать, КАКИМ ЖЕ ЭТО ОБРАЗОМ ей может достаться половина королевского трона.

Но сейчас она боится, и не мудрено: если кто-то догадается об истинной подоплеке ее интрижки с королем, ей сильно не поздоровится. Вот почему она до такой степени испугана приходом Гамлета, что покорно сносит все его выходки – все его грубости и пошлости, все его скабрезности, все его хамство.
И она готова все это терпеть до тех пор, пока Гамлет не отправится в Англию или не будет посажен в тюрьму – ведь именно такое решение и собирался принять король с подсказки Полония, и Офелия, слыша это своими собственными ушами, ничуть не была против!

А пока все, что ей остается, это не прогневать Гамлета дальше, не спровоцировать его, терпеть и делать вид, что все эти грубости либо совершенно ей непонятны, как и должно быть с невинными девушками, либо с сочувствующим выражением лица списывать их на Гамлетово нездоровье.

Никаких пощечин. Никаких резких движений. Ни-ни.

*
Однако ситуация с Офелией еще не прояснилась до конца. Потому что лично у меня возникает еще один вопрос: а почему за помощью Офелия обратилась к отцу? Не проще ли было сразу пойти к королю, своему любовнику? Ведь он крайне заинтересован в сохранении этой тайны – слишком мало времени прошло со дня свадьбы, так что вряд ли Гертруда оставила бы этот вопиющий прецедент без неприятных последствий.
Так почему же Офелия не выбрала этот, казалось бы, не менее надежный и более короткий путь?

Нет, она не могла его выбрать. Во-первых, король мог быть занят сейчас, а она была слишком взволнована, чтобы ждать. А во-вторых... Ну что мог сделать король? Как он мог бы повлиять тут на Гамлета? Ведь все прекрасно знают, как Гамлет к нему относится!

Кстати. А как он к нему относится? Как Гамлет относится к королю?

Ну, он его презирает. Еще ненавидит. И еще он хочет его убить.

Правильно.

А почему?

Ну, потому что он отравил его отца. Потому что он обманом женился на Гертруде. Потому что он преградил Гамлету дорогу к трону. Потому что он спит с Офелией.

А еще потому, что Гамлет... любит его!

Да, Гамлет любит его!

Гамлет любит его, а он... бросил Гамлета! Бросил, женившись на Гертруде, расчетливо променяв доверчивого возлюбленного на его же собственный трон. И теперь Гамлет должен убить своего неверного возлюбленного...

Вот она, эта надоевшая загадочность фабулы пьесы, таинственность которой на протяжении всех столетий и несмотря на все существующие версии по-прежнему продолжают отмечать шекспироведы!

Вот она, настоящая трагедия, которая, как и всякая настоящая трагедия, всегда имеет отношение исключительно к личным человеческим чувствам, а не к каким-то там надуманным философским моралям, правильным нравственностям и общественно-порицаемым поступкам в виде поспешной женитьбы.

Да, именно король является тайной любовью Гамлета, его мучительной и с некоторых пор безответной страстью. Именно из-за него у Гамлета вот уже почти два месяца мрачное настроение. Это из-за его внезапно открывшейся связи с Гертрудой посещают Гамлета мысли о самоубийстве. Это ему адресует Гамлет слова о том, что никакие внешние "знаки скорби не выразят" его настоящих чувств, потому что то, что в нем, "правдивей, чем игра". Это из-за него меняется содержание клятвы на мече. Это его при первом же случае клеймит он последними словами, словно пытаясь таким способом изжить из сердца недостойное чувство. Это его принц бешено ревнует к Офелии. Это его Гамлет должен убить – и тем самым исполнить клятву, данную духу...

Признаки этой любви, ее косвенные и весьма изящные доказательства разбросаны буквально по всей пьесе. Намеки на гомоэротическую трактовку происходящего едва ли не откровенно пронизывают текст насквозь – и тут же тщательно (хотя и довольно прозрачно) маскируются под совершенно иные вещи. И этому тоже есть убедительное объяснение.

Теперь становится абсолютно ясно, почему в истории с подложным письмом король не верит, что Гамлет, по версии Полония, сошел с ума из-за страсти к Офелии. "По-вашему, он прав?" – спрашивает он королеву. И даже получив достаточно утвердительный ответ, все равно продолжает сомневаться и требует доказательств получше.

Становится абсолютно логичным и все поведение принца:

– его хмурый, печальный вид в самом начале пьесы (следствие безрезультатной ревности к Гертруде, которая наслаждается любовью с королем);
– его бесконечные оскорбительные выпады в сторону короля (попытка изжить бесполезную страсть);
– его постоянные разговоры о короле при первой возможности;
– его поведение с Полонием, которого он считает виноватым в том, что его любимый нашел себе новое развлечение, о котором он вынужден знать и терзаться;
– его легкое расставание с Офелией;
– его чрезмерно язвительное обращение с Офелией, говорящее о бешеной ревности.
– его беготня от Призрака в момент клятвы на мече (совершенно лихорадочная реакция: голос Призрака мучителен для него, и пытаясь от него убежать, он словно пытается убежать от себя, от неумолимости свершившегося и неотвратимости грядущего).

Становится абсолютно понятной и страстная, чрезвычайно нервическая готовность принца немедленно расправиться с королем, когда Призрак сообщает ему правду, однако тут же переходящая в полное, едва ли не апатичное бездействие – в бездействие до неприличия, в чем и сам Гамлет начинает давать себе наконец полный отчет.

Это бездействие до сих пор удивляет исследователей, которым и в голову не приходит, что Гамлет, и без того замученный безнадежной страстью к королю, а потом и непрекращающейся ревностью, теперь еще и остается один на один со страшной дилеммой: убить любимого и тем самым облегчить страдания призрака или стать клятвопреступником и тем самым обречь дух отца и себя на вечные муки.
В этом контексте даже название включенной пьесы "Мышеловка" также становится понятно двухслойным: в мышеловке оказался именно Гамлет.

Становится до забавного понятной даже такая маленькая деталь: почему при встрече с актерами больше всего внимания – и это намеренно заметно! – Гамлет с удовольствием уделяет юноше, который играет на сцене женщин, а в театрах того времени женские роли исполнялись симпатичными юношами: "Вас ли я вижу, барышня моя? Царица небесная, вы на целый венецианский каблук залетели в небо с нашей последней встречи! Будем надеяться, что голос ваш не фальшивит, как золото, изъятое из обращения".

Игорь Кон в своей книге "Любовь небесного цвета" приводит следующий факт: "Елизаветинские вельможи охотно и небескорыстно покровительствовали смазливым молодым актерам, игравшим женские роли. Слабость к мальчикам отличала философа Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и его старшего брата лорда Энтони (1558-1601)".

И Марло и Шекспир как раз и жили в правление Елизаветы (Шекспир даже вставил в пьесу несколько точных деталей, имеющих отношение к реальности). К тому же Марло называют ее незаконнорожденным сыном, как и Фрэнсиса Бэкона, кстати, а Шекспира – маской Марло, под которой тот вынужден был скрываться.

Кроме того, Марло был гомосексуалистом, а литературоведы утверждают, что и загадочный Шекспир также был этому подвержен (так что "ужасным" предположением, что Гамлет был геем, ни того ни другого автора уж точно не обидишь).

Кстати, гомоэротические наклонности Марло послужили одной из очень веских причин того, что он вынужден был спасать свою жизнь, устроив себе не без помощи Елизаветы фальшивые похороны и тут же возникнув вновь под именем Вильяма Шекспира. Во всяком случае, такова убедительная версия Альфреда Баркова.

Разумеется, ни Марло, ни Шекспир не могли афишировать свои предпочтения (хотя Марло и опубликовал две гомоэротические пьесы – "Эдуард II" и "Геро и Леандр"), а некоторые сонеты Шекспира имеют явный голубоватый оттенок. По словам Игоря Кона, "биографы до сих пор спорят о характере взаимоотношений драматурга с его знатным покровителем, молодым красавцем графом Саутхэмтоном, которому предположительно посвящены многие шекспировские сонеты".

Однако Европа XVII-XVIII веков рассматривала подобное влечение исключительно как преступление – гомосексуалистов попросту сжигали живьем. Конечно, к аристократам такие радикальные меры применяли только в исключительных случаях, когда требовалось устранить политического конкурента или когда были затронуты интересы или репутация Церкви. И тем не менее в целях личной безопасности, а также во избежание "растления" общества ни о каких откровенных публикациях речи быть не могло, даже если автором являлся аристократ.

С учетом гомоэротических наклонностей автора пьесы "Гамлет", кто бы он ни был, становится понятным его неодолимое желание говорить об этом несмотря ни на что, позволить себе быть тем, кто он есть, иметь право на самоуважение и требовать от общества признания его чувства личного достоинства.

Становится понятной и ярая ненависть автора к доносчикам и шпионам – все они находят в пьесе свою скорую смерть. Теперь понятно то презрение, которым буквально осыпает Гамлет труп Полония. И вполне объяснимой становится даже такая фраза Гамлета, сказанная в ответ Горацио, когда принц, избежав смерти в Англии, возвращается в Данию:

ГОРАЦИО: А Гильденстерн и Розенкранц плывут.

ГАМЛЕТ: Что ж, им была по сердцу эта должность;
Они мне совесть не гнетут; их гибель
Их собственным вторженьем рождена.
Ничтожному опасно попадаться
Меж выпадов и пламенных клинков.

Согласитесь, малоубедительное и даже жутковатое в своем равнодушии объяснение по случаю отправки своих бывших друзей на верную гибель: "Они мне совесть не гнетут"... Дескать, сами виноваты, не надо было лезть, да еще таким ничтожным.

...Один такой ничтожный, некто Бейнс, как раз и сочинил донос на Марло, в котором были представлены три ужасных обвинения, каждое из которых незамедлительно каралось смертью:
1) Марло утверждал, что бога нет, а также словесно выражал всяческие нападки на католическую церковь;
2) Марло хвастался, что по своему рождению он принц и что даже имеет право чеканить свою монету;
3) Марло уличен в гомосексуализме.

Был схвачен друг Кристофера Марло, драматург Томас Кид. Под страшными пытками он подтвердил сведения, содержащиеся в доносе Бейнса. Кида приговорили к смертной казни, и весной 1593 года приговор был приведен в исполнение. После чего был подготовлен указ об аресте самого Марло. Если бы дело дошло до суда, то даже вмешательство Елизаветы не спасло бы ему жизнь.
Однако арест не состоялся: 30 мая 1593 г. в таверне, в местечке Дептфорд, пьяный Инграм Фризер, также друг Марло, якобы защищаясь от Марло и тем пытаясь спасти свою жизнь, убил его ударом кинжала стоимостью в 12 пенсов, нанеся смертельную рану над правым глазом, от которой Марло скончался на месте.
Дело расследовал личный коронер Елизаветы – прецедент неслыханный для сына простого мастера из цеха сапожников и дубильщиков! Более того: не прошло и месяца, как королева лично подписала указ о помиловании убийцы...

И вот еще один маленький штрих, косвенно говорящий в пользу Марло-Шекспира: в одной из трагедий Марло присутствует персонаж, который изображен автором воспитанником университета... в Виттенберге! Случайность ли это?

И еще. Античные авторы, как известно, пользовались у Мало большой симпатией. Более же всех ему нравился Овидий. Одно его произведение – "Любовные элегии" – Марло перевел на английский. Первая публикация состоялась в 1599 году, уже после "смерти" Марло. Архиепископ Кентерберийский приказал сжечь эту книгу за безнравственность содержания, как он его расценил.

Так вот, в "Гамлете" есть одно античное имя. Оно весьма неприметно, но именно оно подвигло меня на полный пересмотр моего изначального варианта. Оказалось, что это скромное имя скрывает в себе целую историю, вернее даже две истории, которые уж точно никак не могли оказаться случайными.

Возможно, связь этого имени весьма условна по отношению к античным пристрастиям Марло. Но зато к пристрастиям Гамлета оно имеет самое прямое отношение!

*
Почему же любовь Гамлета к королю была в фабуле скрыта Шекспиром, хотя и довольно прозрачно?

Ответ прост: из-за пристрастия к подобным формам любви самого автора. Вернее, из-за крайне опасной общественной реакции на них – тому подтверждением история Марло и его друга Кида.

И даже если Шекспир – это все-таки вполне самостоятельное литературное лицо, то о жутких обстоятельствах этой истории он, конечно, не мог не знать, тем более не бояться ее повторения, только уже с менее счастливым концом.

А если под маской Шекспира и впрямь скрывался Кристофер Марло, то уж у него точно были весьма серьезные личные мотивы сделать из своей пьесы буквально голубое минное поле – назло архиепископам и судьям, в отместку доносчикам и шпионам, наперекор всем тем обвинениям (а в их числе и гомосексуализм), в результате которых он лишился не только возможности когда-нибудь взойти на трон, но даже и своего знаменитого имени.

И если его собственная жизнь ему была запрещена под угрозой смерти, если именно эта его жизнь – такая, какой он ее понимал и любил, – явилась причиной для смертного приговора, то почему бы и не позволить себе заявить о своей жизни иначе?

Почему бы и не позволить себе эту великолепную шутку – прикрыв истинную фабулу пьесы умелой подделкой, вполне укладывающейся в моралистские догмы, и, снабдив контрафакт достоверными признаками, заставить всех этих судей и архиепископов, доносчиков и предателей всех мастей – заставить всех этих ни о чем не подозревающих палачей буквально рыдать над трагической историей любви двух гомосексуалистов – к полному торжеству гениального автора-гея?..

*
А теперь мы снова вернемся к началу пьесы – туда, где Гамлет просит отпустить его в Виттенберг.

Вопрос: почему Гамлет так рвется в Виттенберг и при этом так легко соглашается остаться?

Возможно, Гамлет и впрямь хотел бы махнуть куда-нибудь из Эльсинора – вид бросившего его любовника слишком жжет ему сердце. Да и королю унылый вид принца порядком поднадоел. Казалось бы, чего же лучше? Гамлет сам просится в Виттенберг, так и скатертью дорога! Однако король не отпускает его...

Почему он его не отпускает?

Кстати о Виттенберге. На основании Гамлетовых просьб отпустить его в Виттенберг для продолжения учебы (Король: "Что до твоей заботы вернуться для ученья в Виттенберг...") исследователь еще советских времен Аникст сделал вывод, что Гамлет еще только доучивается в университете, и стало быть, ему не более 20 лет (более взрослые юноши там просто уже не учились).
При этом в сцене с могильщиком возраст Гамлета претерпевает изменения – оказывается, что ему никак не меньше 30 лет, то есть он превращается в ровесника Горацио (этот вывод сделан на основании текстологических выкладок), возраст которого никем не оспаривается.

Эти два противоречивых факта бурно обсуждались исследователями. В результате последовал все тот же беспомощный вывод о том, что здесь Шекспиром допущена обыкновенная неточность (оригинальный вариант Баркова про двух-трех разновозрастных Гамлетов я уже озвучивала). Причем именно вариант 20 лет так и не вызвал ни у кого сомнений – все были уверены, что Гамлет просится в Виттенберг именно потому, что он еще учится.

Однако если бы Гамлет там еще учился (доучивался), то отказ короля отпустить его для продолжения учебы выглядел бы весьма странным и тотчас бы вызвал подозрения. Ну какие такие чрезвычайные причины могли быть у короля для того, чтобы не дать принцу крови закончить необходимое образование?

А что если взглянуть на проблему с иной точки зрения?..

Вот бывший любовник Гамлета, ныне король, вовсю увлечен своим новым статусом; устойчивость его положения напрямую связана с тем, что Гертруда находит его великолепным в постели. Брошенный Гамлет томим любовью, обидой и ревностью. Гремучая смесь. Его раздирают противоречивые чувства. С одной стороны, ему вовсе не хочется, чтобы король видел его страдания, его скорбь. А с другой – ужасно хочется, чтобы все-таки видел, чтобы все-таки понял, прочувствовал, пришел от них в ужас и... пожалел.

Вот почему при первом же случае он включает в свою речь НЕКОТОРЫЕ СЛОВА, выражения, которые могли бы показать королю всю тяжесть его положения, как, например, в сцене, когда король, отпустив Лаэрта, обращается к Гамлету (на смысл которой, на ее откровенный подтекст тоже никто до сих пор не обращал необходимого внимания):

КОРОЛЬ: Что ж, в добрый час, Лаэрт; твоим будь время
И трать его по мере лучших сил! – А ты, мой Гамлет, мой племянник милый...
ГАМЛЕТ (в сторону): Племянник – пусть; но уж никак не милый.
КОРОЛЬ: Ты все еще окутан прежней тучей?
ГАМЛЕТ: О нет, мне даже слишком много солнца.

В этот коротенький диалог автор с первого же появления принца сумел вместить и тем самым дал определенно понять настоящую суть фабулы, нутро и завязку подлинной трагедии. Гамлет – не милый королю, это игра слов (не милый королю – не его милый, не его возлюбленный).

Однако это весьма откровенная игра слов, вот почему Гамлет произносит это в сторону, т.е. мысленно.

А вот следующая реплика Гамлета озвучена им; она также двухслойна, но при этом совершенно безопасна: "О нет, мне даже слишком много солнца" – говорит он.
И окружающими это вполне безобидно может быть понято как намек Гамлета на чрезмерную радость короля по поводу его свадьбы.

И только один человек, король, должен взять в толк подоплеку сказанного – "мне даже слишком много солнца" [тебя слишком много в моем сердце, тебя до сих пор слишком много во мне, и мне от этого плохо, потому что слишком мало стало в твоем сердце – меня...]

Случайна ли здесь эта метафора? Королей любили сравнивать с солнцем. И сам Гамлет тоже еще раз сделает это – сравнит короля с солнцем в уже приводившемся мною разговоре с Полонием:

ГАМЛЕТ: <...> Есть у вас дочь?
ПОЛОНИЙ: Есть, принц.
ГАМЛЕТ: Не давайте ей гулять на солнце: всякий плод – благословение; но не такой, какой может быть у вашей дочери. Друг, берегитесь.

Это второе в пьесе сравнение короля с солнцем, и кроме намека на возможную беременность Офелии от короля оно является еще и необходимой смысловой парой к предыдущему сравнению, ключом к пониманию того, из-за чего же, собственно, Гамлет страдает, кто является причиной его трагедии: любовная связь Офелии с "солнцем" здесь – и слишком много "солнца" там.

Кстати, слишком много "солнца" для Офелии, по словам все того же Гамлета, также может губительно сказаться на ней, как уже сказывается на нем самом.

Что же до Гамлетовой "заботы вернуться для ученья в Виттенберг", то и в этой фразе, которую король повторяет вслед за Гамлетом, скрывается все та же фразеологическая двусмысленность, понятная только им двоим.

Потому что никакого ученья ни в каком Виттенберге для Гамлета давно уже нет!

Гамлету 30 лет, так что это нонсенс, абсурд, полная бессмыслица. Которую, однако, Гамлет, высказывает отнюдь не случайно. Ибо эта "бессмыслица" есть не что иное, как хитроумный предлог, тщательно выисканный Гамлетом для того, чтобы сказать королю, донести до его ушей нечто такое, что должно быть понятно исключительно им двоим.

Вот что примерно Гамлет хотел сказать королю этим нелепым упоминаньем Виттенберга: ты видишь, какие несуразности я сейчас говорю, так пусть этот глупый предлог подскажет тебе, что я больше не в силах терпеть, я так устал ждать, я устал верить твоим обещаньям...

Потому что ОБЕЩАНЬЯ КОРОЛЯ – да, они также наличествуют в пьесе! И мы это скоро увидим.

А что же присутствующая при этом королева? неужели она нисколько не удивилась? Удивилась, конечно. Но дело в том, что присутствующая при этом королева если даже и поняла, что продолженье учебы в Виттенберге это какой-то миф, какая-то странность, то предпочла благоразумно не вмешиваться.

Гертруда вообще благоразумная женщина, давно умудренная жизнью. Она на многое умеет закрыть глаза – правда, такое поведение распространяется не на всех. Например, когда по репликам принца на представлении она догадалась (а она догадалась!), что король ей изменяет, и изменяет с этой нахалкой Офелией, у нее хватило практического ума ничем не выдать свою догадку и никак не показать королю своих истинных чувств.

Однако с того дня она наотрез отказывалась принимать Офелию, демонстрируя таким образом и свою человеческую уязвимость, и тайную приверженность к эмоциональным всплескам.

А теперь остановимся на возрасте Горацио. Возраст Горацио не подвергается никаким сомнениям. Все уверены, что Горацио 30 лет, и я также придерживаюсь данной точки зрения.
Именно такой вывод вытекает из стихотворной (подчеркиваю!) части пьесы – Горацио лично присутствовал при некоторых настолько давних дворцовых событиях, что ему может быть никак не меньше тридцати.

Из той же стихотворной части, по мнению многих, и Баркова особенно, следует, что "стихотворному" Гамлету не больше двадцати (в отличие от Гамлета "прозаического", следуя принудительному разделению Баркова). Но тогда как же быть вот с этой – стихотворной! – фразой Гамлета, которую он адресует Горацио при их первой официальной встрече:

ГОРАЦИО: Я плыл на похороны короля.
ГАМЛЕТ: Прошу тебя, без шуток, друг-студент;
Скорей уже – на свадьбу королевы.

Правда, у Пастернака слово "студент" в переводе отсутствует, там Гамлет называет Горацио "мой друг". А.Кронеберг переводит это обращение как "товарищ детства"; А.Радлова – как "студент-товарищ"; В.Поплавский использовал сочетание "любезный друг", а Великий князь Константин Романов и вовсе обошелся одним "товарищем".
Конечно, можно посмотреть в первоисточнике. Если там в данном контексте нет этого слова, то фраза Гамлета о продолженье учебы, как я уже говорила, есть не что иное, как необходимый принцу и автору нонсенс. А если слово "студент" там все-таки присутствует, то, стало быть, мой вопрос требует ответа, раз уж возраст Горацио никем не оспаривается, и мной в том числе. Однако я не хочу апеллировать к первоисточнику: зачем, если в любом случае моя версия дает на это ответ?

Итак, почему Гамлет называет Горацио "друг-студент"?

Этот факт может быть очень веским доводом в пользу 20-летия принца. Мало того что он просится отпустить его на учебу, так еще и друга называет студентом!

И все-таки это не так.

Дело в том, что Гамлет, как я уже говорила, томим двумя чувствами сразу: он старается изо всех сил не показать королю, как он страдает, и при этом ему ужасно хочется, чтобы король увидел это, понял и пожалел Гамлета. Это вполне стандартная эмоциональная картина, и нет ни одного человека в мире, кто в подобных обстоятельствах мог бы ее избежать.

Ситуация осложняется еще и тем, что Гамлет лишен возможности говорить с королем наедине – Клавдий больше не допускает этого или допускает в ограничивающем присутствии третьих лиц. Однако умный король понимает, что если не давать Гамлету приманку, не кормить его какими-нибудь тонко завуалированными обещаниями, то отчаянье Гамлета может выйти из границ. И он... дает ему эти обещанья!

И Гамлет эти обещания жадно ловит. Он верит, что бросивший его любовник хочет только одного: подожди, как бы намекает он Гамлету периодически, все утрясется, и тогда мы снова будем вместе...

Но время идет, а ничего не меняется. Королевские обещанья не сбываются. И тогда Гамлет, изнывающий от обиды, ревности и подозрений, что его попросту дурят, и одновременно не желающий в это верить, снова и снова предпринимает попытку о чем-то намекнуть королю, каким-то образом показать ему свою боль – чтобы снова и снова услышать меж строк желанное обещанье.

Вот почему принц в обычное обращение к королю тонко вплетает только им двоим понятный смысл, который не должен вызвать подозрений у окружающих.

Еще надо учесть, что подобные намеки Гамлет не может позволить себе слишком часто, поэтому он вынужден кропотливо их изыскивать и скрупулезно продумывать их внешнее содержание.

Именно такой момент и представлен читателю в сцене первого появления Гамлета: именно такой намек и вплетен в его речь: именно это он и пытается в очередной раз сказать королю, когда в самом начале на вопрос короля "Ты все еще окутан прежней тучей?" двусмысленно отвечает: "О нет, мне даже слишком много солнца".
После чего и обращается к нему с нелогичной просьбой отпустить его на некую учебу в Виттенберг, тем самым превращая свои слова в нонсенс.

Итак, Гамлет намекает, и в ответ король... просит его остаться! Да еще как просит! Ах, как, должно быть, забилось сердце у Гамлета!..

А теперь внимательно перечитаем эти слова короля:

КОРОЛЬ: <...> Что до твоей заботы
Вернуться для ученья в Виттенберг,
Она с желаньем нашим в расхожденье.
И я прошу тебя, склонись остаться
Здесь, в ласке и утехе наших взоров,
Наш первый друг, наш родич и наш сын.

Да неужели же вы и правда не слышите того, что – как сладкая музыка! – вливается сейчас в уши принца: ...с желаньем нашим ...в расхожденье ... прошу тебя ...в ласке и утехе наших взоров ... наш первый друг...

Вся эта часть, без всякого сомнения, имеет исключительно и глубоко личный смысл, который понимают только двое – Гамлет и король. Это их личный тайный диалог. И только в самом-самом конце он затушевывается королем официальной частью обращения – "наш родич и наш сын".

Но главное – самое жгучее для Гамлета, что он должен услышать (и конечно же слышит!) подтекстом сказанного: «Наш первый друг…»

Итак, король не отпускает его. Да и незачем отпускать – никакого продолжения ученья быть не может. Вдобавок король снова дает ему надежду. И Гамлет снова верит в нее. Но как тяжко жить в бесконечном ожиданье надежд, как хочется умереть от боли и ревности!..

О, если б этот плотный сгусток мяса
Растаял, сгинул, изошел росой!
Иль если бы предвечный не уставил
Запрет самоубийству! Боже! Боже!

А кроме того, вряд ли такие черты характера бывшего возлюбленного, как коварство и хитрость, с полной силой проявившиеся в свете последних событий, прошли мимо внимания Гамлета.

Каким докучным, тусклым и ненужным
Мне кажется все, что ни есть на свете!
О, мерзость! Это буйный сад, плодящий
Одно лишь семя; дикое и злое
В нем властвует.

О ком говорит сейчас принц? Кто этот "буйный сад", в котором властвует "дикое и злое"? Тот ли, который он видит из окна, или тот, которого видит его несчастное сердце?..

А спустя буквально несколько минут к нему и подойдет Горацио – подойдет неожиданно и при свидетелях. И они оба будут усердно делать вид, что видятся впервые, и Гамлет с невинным удивлением задаст Горацио вопрос: "Но почему же вы не в Виттенберге?" – спросит он. И тут же, чтобы скрыть неловкость, переключится на Марцелла: "Марцелл?" – "Мой добрый принц..." – "Я очень рад вас видеть". После чего снова обратится к Горацио с тем же вопросом, но уже более категорично, с оттенком плохо скрытого недоверия: "Так почему же вы не в Виттенберге?"

Тут между ними завяжется непринужденный разговор. И Гамлет, который весь еще находится во власти недавних переживаний, двусмысленных диалогов, вспыхнувших надежд и многозначительных обещаний, которые незамедлительно последовали от короля как раз и благодаря искусному намеку принца об учебе в Виттенберге, – тут-то Гамлет и сделает невольный лексический перенос и назовет Горацио "другом-студентом".

И никто этому совершенно не изумится – они ведь действительно учились вместе когда-то, они были друзьями-студентами, университетскими товарищами. Так они ими навсегда и остались. Так что ничего удивительного.

И последнее на тему возраста принца. Гертруда говорит о Гамлете: "он тучен и одышлив". Подобная характеристика вряд ли подходит 20-летнему человеку. А вот к 30 годам тучным и с одышкой вполне можно стать. Если, конечно, не утверждать с пеной у рта, что Гамлет с детства страдал ожирением и заболеванием щитовидной железы.

*
А теперь давайте выясним, почему все-таки Горацио не подошел к Гамлету на похоронах и почему после встречи с Призраком их внешние отношения кардинально меняются.

Да, некогда у них была довольно тесная дружба в университете и, возможно, она уже тогда имела гомоэротический подтекст. С тех пор прошло десять лет. Гамлет давно живет в Эльсиноре, Горацио же остается в Виттенберге. У принца случается бурный роман с Клавдием, братом его отца. Судя по дальнейшему поведению принца, можно определенно сказать, что его, как пишут в романах, постигла роковая страсть. Внезапно умирает отец Гамлета, а Клавдий вдруг оказывается любовником матери. С этого дня между ними все кончено. Сказать, что Гамлет был потрясен до глубины души, значит не сказать ничего. Мир обрушился. Любовь, доверие, счастье – все вдребезги. Гибель отца, гибель любви – все уничтожено одним махом.

Конечно, он сразу же попытался поговорить с Клавдием, и скорее всего во избежание скандалов и прочих нелицеприятных последствий Клавдий уверил принца, что такое положение вещей временно, что принц должен его понять, ведь короны на дороге не валяются и, дескать, какая теперь разница, если вместо отца на троне будет его брат, ведь Гамлет в том и другом случае все равно для этого слишком молод, и что надо всего лишь немного подождать и они снова обязательно будут вместе!..

Гамлет верит и... не верит. Он подавлен. Унижен. Его голова идет кругом, он не знает, что думать. Он скорбит об отце. Он плачет о возлюбленном. Он жадно вглядывается в лица королевы и Клавдия. Он ревнует. Он ждет. Ему кажется, что Клавдий вот-вот не выдержит и придет к нему, ведь он видит, как Гамлету плохо, как он мучается, ведь Клавдий любит его, ведь он сам ужасно страдает от вынужденной разлуки!
И однако поведение Клавдия... настораживает принца. Нет-нет, здесь что-то не то. Он совсем не похож на страдающего влюбленного, этот довольный Клавдий, каждую ночь исчезающий в покоях королевы.... И, кажется, он совсем не ищет встреч с Гамлетом...

Именно в этот момент и приезжает Горацио. Прошло всего лишь два или три дня, боль по отцу и раны от предательства возлюбленного еще настолько свежи, что Гамлет попросту не замечает своего старого друга. В его душе черно. И вот – похороны. О чем думает Гамлет, идя за гробом? О том, что смерть отца роковым образом отняла у него все – трон, любовника, радость, доверие к матери... Возможно, он и замечает Горацио, но мысль о старом, совершенно не нужном ему любовнике (по сравнению с нужным!) только раздражает его. Горацио не страдает, ему не больно, у него все хорошо – столь видимый диссонанс в отношении собственных чувств крайне угнетает Гамлета. А кроме того, он прекрасно помнит, кто такой Горацио – сын Клавдия, примчавшийся в Эльсинор на щедроты отца. Да может ли Гамлет вообще называть теперь Горацио другом?! И одним своим взглядом, намеренно резким, надменно-холодным, он отторгает Горацио, и близко не подпускает его.

Проходит почти два месяца. Гамлет все это время испытывает огромные эмоциональные перегрузки – от острой надежды, которую постоянно обещает ему король, его кидает в безысходность и разочарование. Он чувствует себя обманутым, он подозревает короля во вранье и коварстве, но каждый раз какая-то безумная надежда заставляет его верить снова и снова. Пытаясь вызвать в короле встречную ревность, он заводит интрижку с Офелией. Но все напрасно. Он доходит до отчаянья. Он хочет умереть.

А между тем Горацио получает место гарнизонного офицера – не велика честь. К Гамлету же все это время он и не пытается подходить. Он прекрасно понял, что принц заподозрил его в попытках корыстно использовать свое родство с Клавдием. Он прекрасно видел нарочитую холодность принца. Наверняка это явилось для него глубокой обидой, однако он проглотил ее молча. С этого момента он принял решение не навязываться принцу и ничего ему не доказывать.

И все-таки случай с Призраком заставил его изменить свое решение. Горацио действительно порядочный человек. И когда произошла история с Призраком, он счел своим долгом, забыв про обиду, поставить об этом в известность прежде всего Гамлета, а вовсе не короля, таким образом сознательно проигнорировав прекрасную возможность выслужиться.

Он подходит к Гамлету. И они оба... делают вид, что впервые видят друг друга. С обеих сторон произносятся вежливые приветствия, дипломатично соответствующие статусу давних друзей, не более. Горацио видит, что его внезапное появление насторожило принца, что Гамлет относится к нему с едва скрытым подозрением: он дважды спрашивает его, зачем тот приехал в Эльсинор, а кроме того, тщательнейшим образом выспрашивает Горацио о Призраке, явно пытаясь сбить Горацио с толку и обнаружить подвох. После чего неискренне называет всех своими друзьями и принимает решение этой ночью выйти с ними в дозор.

В дозор он идет совершенно спокойно. Он рассуждает об имидже государства, о вреде некоторых государственных обычаев – он явно не верит ни в какого Призрака, он не сомневается, что все это провокация, направленная против него, а Горацио – пешка в чьей-то игре.

Однако Призрак оказывается настоящим, а его бывший возлюбленный превращается в убийцу его отца. У Гамлета шок. Он даже как будто и рад, что все так вышло – теперь он убьет Клавдия, и его сердечным мучениям настанет конец! Он просто убьет своего бывшего любовника, он за все ему отомстит, а потом забудет о нем. Да-да, он сделает это, у него есть на это права, ему больше не о чем жалеть!..

Он ни о чем никому не рассказывает. Он осторожничает – да, Призрак оказался настоящим, но принц отнюдь не уверен, что подробное донесение об этом не будет передано Горацио королю. Гамлет лишь сообщает, что его поведение отныне будет включать некие странности, и просит никому не говорить об этом. Спустя некоторое время принц убеждается, что его тайна осталась при нем – поведение короля остается прежним, ничто не говорит о том, что Горацио шпион.

С этого времени его отношение к Горацио кардинальным образом меняется. Он начинает доверять ему. Доверять. Но не любить. Гамлет не может его полюбить, он слишком подавлен, ослаблен. Что, впрочем, не мешает ему пойти с Горацио на сексуальные отношения. Более того: он идет на них с великой готовностью. В сущности, Гамлет грубо использует Горацио – и как надежную, а главное, единственную эмоциональную защиту, и как еще один, теперь уже весьма убедительный, объект для возбуждения ревности Клавдия.

Понимает ли это Горацио? Может быть, и понимает. А может быть, он искренне верит Гамлету, верит, что его ненависть к королю вовсе не обратная сторона любви, не реакция униженного и то и дело обманываемого любовника, что Гамлет действительно глубоко потрясен именно этой поспешной свадьбой, оскорбляющей память об отце. Тем более что Гамлет позже все-таки расскажет Горацио о том, что король убийца, – и это обстоятельство могло окончательно уверить Горацио в том, что Гамлетом движет высокая жажда возмездия, а не воспаленные чувства отставного бойфренда.
Скорее всего, Горацио действительно любит принца и, как всякий любящий, попросту верит ему.

*
Конечно, о страстной любви Гамлета к королю можно сделать и половинчатый вывод: дескать, Гамлет влюблен в него безответно, а никакой романтической связи меж ними никогда и не существовало. Однако их двусмысленные диалоги, которые еще не раз встретятся в пьесе, говорят об обратном.

Да и все поведение самого Гамлета также говорит об обратном: он слишком часто награждает короля нелестными эпитетами такого свойства, что в основе их легко просматривается все та же характерная двусмысленность личностного свойства – например, именно блудливость короля больше всего не дает принцу покоя.

Еще интересный момент: когда Гамлет, задумывая представление, пытается поднять свою угасшую решимость, с тем чтобы привести наконец в исполнение месть, он горько упрекает себя за медлительность и клеймит себя всяческими нехорошими словами, в том числе и такими:

Как шлюха, отвожу словами душу
И упражняюсь в ругани, как баба,
Как судомойка!

Понятно, что очень часто, желая показать несостоятельность мужчины, его сравнивают с женщиной – с бабой. Но причем здесь шлюха? За что, за какие личные выгоды продает принц свое бездействие?

На какие надежды обменивает он свою клятву?..

Кроме того, одна из характеристик короля, данных ему принцем, показалась мне чрезвычайно выпуклой в этом плане. В сцене встречи Гамлета с Розенкранцем и Гильденстерном принц так говорит о короле: "...вот мой дядя – король Датский, и те, кто строил ему рожи, пока жив был мой отец, платят по двадцать, сорок, пятьдесят и по сто дукатов за его портрет в миниатюре. Черт возьми, в этом есть нечто сверхъестественное, если бы только философия могла доискаться".

Почему, собственно, да и вообще на каком основании РОДНОМУ БРАТУ короля и возможному НАСЛЕДНИКУ ПРЕСТОЛА кто-то из придворных мог позволить себе БЕЗНАКАЗАННО строить рожи, тем самым выказывая ему ПРЕЗРЕНИЕ и НАСМЕШКУ?

Как мы уже выяснили, король далеко не был пьяницей, а блудливость никогда не являлась причиной для общественного презрения. Вспомним, например, Полония, который, отправляя к сыну слугу, наказывает ему слегка очернить Лаэрта, чтобы верней узнать правду о нем. Полоний советует использовать следующие вещи, которые уж точно не замарают репутацию сына: "блажные, буйные проказы", "игра", "пьянство, ругань, поединки, распутство – можешь и на то пойти".
По части последнего Рейнальдо засомневался: "Но это обесчестит, господин мой".
И Полоний легко отмахнулся: "Да нет же".

Стало быть, ни один из перечисленных недостатков, в том числе и распутство, блудливость, не могли быть достаточной причиной для того, чтобы "строить рожи" столь высокородному господину, как брат короля. А вот слухи о его нетрадиционно ориентированных пристрастиях вполне могли послужить достаточным основанием для подобного к нему отношения.

Кроме того, чуть позже Гамлет практически открыто назовет короля гомосексуалистом – разумеется, слегка прикрыв этот смысл мутным подобием приличий.

Таким образом, все эти важные косвенные улики говорят о том, что между Гамлетом и Клавдием существовали интимные отношения. Потом Клавдий, рвущийся к трону, стал тайным сожителем его матери, и Гамлет ничего об этом не знал. Потом король умер, и тут Клавдий неожиданно бросил принца, превратившись в официального любовника Гертруды.

Именно эти обстоятельства и являются настоящей преамбулой пьесы. В свете вышеозначенных фактов вся сомнительная психологическая структура, которую принято называть "досадными противоречиями автора", становится предельно отчетливой. Все герои получают убедительную, осмысленную мотивацию, все их поступки становятся понятными и логически завершенными.

*
Однако мои доказательства не закончены, поскольку не закончена пьеса. И самым важным доводом, говорящим в пользу моей версии, является наличие в пьесе Горацио.

Некоторые исследователи справедливо отмечали, что образ этого персонажа размыт, что он не содержит никакой функциональной нагрузки, что он только присутствует где-то, ходит за кем-то, кому-то поддакивает и что-то доводит до сведения. Барков, озадаченный этим фактом, даже выдумал фантастическую конструкцию, никоим образом не опирающуюся ни на грамм контекста: что, дескать, Горацио рвется к трону; что он обесчестил Офелию (зачем? просто так?); что он ее утопил, т.к. брак с ней препятствовал его продвижению к власти (почему? Офелия была вполне высокого рода); что он хочет убить Гамлета, т.к. тот любит Офелию и может догадаться про ее убийство; что добрый король Клавдий пытается спасти Гамлета и отправляет его в Англию, подальше от Горацио; что Горацио крадет у пьяного короля печать и подделывает письмо к английскому правителю, чтобы тот все-таки убил принца.

Весь этот датский боевик не выдерживает никакой критики, ему нет абсолютно никаких подтверждений в пьесе – наоборот, многие места в тексте достоверно показывают, что во всех этих несообразных предположениях если и содержится какой-то смысл, то прямо противоположный.

Но Баркову и не нужны доказательства. Ведь он утверждает, что это пьеса-меннипея: якобы она "реально" написана отрицательным героем, и "реальный" Гамлет якобы нарочно позволяет Горацио ее написать, чтобы высмеять его амбиции и вывести его на чистую воду. Подобное утверждение – чистая абстракция. Однако на основании только этой чистой абстракции Барков и делает все свои выше приведенные выводы, которые вытекают, повторяю, отнюдь не из текста пьеса, а исключительно из голого умозаключения.

Таким образом, данная версия Баркова содержит самый опасный для нее самой недостаток, который в любой момент может попросту взорвать, уничтожить ее. Ибо любой желающий, с радостью наплевав на текст пьесы и с удовольствием проигнорировав все факты и все важные косвенные отсылки, имеет право напридумывать что бог на душу положит и под маркой меннипеи выдать за истину самый невероятный продукт своей воспаленной фантазии.

Я, например, буквально навскидку могу тотчас не моргнув глазом нафантазировать, что король Клавдий на самом деле никакой не король, а сын рабыни Изауры, которая спустя многие годы вдруг обнаружила его следы в далекой холодной Дании и, переодевшись в платье Розенкранца, добралась наконец до этой далекой страны, чтобы прижать к ослабевшей груди давно потерянного сына. Но жестокий Гильденстерн, бывший хозяин Изауры, которому плевать на ее материнские чувства, неожиданно узнает в Розенкранце свою сбежавшую рабыню. В это время разочарованный в жизни Гамлет пытается украсть у Гильденстерна золотые часы. Схваченного за руку принца ведут к королеве. Гертруда узнает в этих часах аксессуар своего умершего мужа и падает в обморок. Тут выясняется, что ее умерший муж на самом деле не умер, а под видом могильщика пребывал все эти годы на кладбище. Именно у него и украл эти часы Гильденстерн, поскольку не знал, что этот странный могильщик, которому Гильденстерн тайно заказал заранее вырыть могильную яму для своей сбежавшей рабыни, на самом деле бывший муж королевы.

И так далее. Подобные истории можно плодить до бесконечности, и ни одна из них не будет хуже версии Баркова. Потому что его принцип в данном случае – принцип меннипеи – устраняет самое главное: обязательность подкрепления каждой версии строгими текстовыми аргументами. И тем самым порождает анархию и безнаказанность.

Мне жаль, что с основным постулатом его версии "Гамлета" все обстоит таким диким образом. Барков действительно сумел обратить внимание на многие важные нюансы, содержащиеся в пьесе, чего до него не смог сделать никто. Кроме того, его версия о том, что под именем Шекспира в действительности скрывался Кристофер Марло, произвела на меня огромное впечатление. И Барков умело спорит с Ильей Гилиловым, блестяще отстаивая свой вариант.

Прочтение же его чрезвычайно громоздкой версии "Гамлета", которую я смогла хоть сколько-то уразуметь только на третий раз, вызвало мое стойкое несогласие с ним. Я даже отправила ему письмо, собираясь с ним спорить, но в ответе мне было сообщено, что Альфред Барков умер 4 января 2004 года. Тем не менее его предположения относительно фабулы вызвали во мне горячее желание самой разобраться с ней. Можно сказать, Барков в этом смысле заново подарил мне "Гамлета", явившись причиной моего энтузиазма.

*
Очень заметно, что в пьесе активно представлена парность персонажей, причем парность многофункциональная, когда один и тот же объект является парой разным героям в зависимости от рассматриваемых обстоятельств: дружеские пары, женские, предметные, мотивационные и т.д. Например, две дружеские пары – Гамлет и Горацио, Розенкранц и Гильденстерн. Два злодея – король и Полоний. Два умопомешательства – Гамлета и Офелии. Два совершенно разных Призрака. И так далее.

Наличествует в пьесе и физическая парность: два посла, два могильщика, два школьных товарища принца, две женщины – и обе любовницы короля, два случайных трупа в середине пьесы – Полония и Офелии, а также два письма, два мужских черепа, два корабля. И только опять-таки двое – Лаэрт и Озрик – остаются в логическом одиночестве.

Также в пьесе действительно присутствуют и две фабулы. Вот только вторая из них не имеет никакого отношения к невообразимо громоздкой меннипее Баркова. И даже более того: скрытая фабула при ее обнаружении становится абсолютно прозрачной и гармоничной, ловко вылезая из первой – общепринятой и лежащей на поверхности. Эта вторая фабула настолько легка и понятна, что устраняет все противоречия разом, которые есть не что иное, как действительно подсказки автора. И если эти подсказки сложить, то выстраивается технически безупречная повествовательная канва, насыщенная настоящими человеческими страстями, а вовсе не теми рахитичными монстриками вроде меланхолических стенаний о суициде только потому, что мать слишком быстро забыла о своем первом муже.

Но вернемся к Горацио. Так вот. Меня всегда удивляло, зачем Шекспир ДВАЖДЫ дает прямой намек на гомосексуальный характер дружбы Гамлета и Горацио? Ведь в традиционном прочтении фабулы этот факт совершенно ничего и никому не добавляет, ни на что не воздействует и ничего не модифицирует в пьесе. Таким образом, получался совершенно лишний элемент, представляющий из себя всего лишь пикантную подробность, которая могла добавить произведению немного дешевого интереса, что совершенно не достойно работы мастера.

Однако моя версия полностью меняет подобное представление об этом факте. Гомосексуальные наклонности принца, столь наглядно представленные автором в его отношениях с Горацио, имеют совершенно определенную смысловую нагрузку. По замыслу автора, они должны обязательно натолкнуть нас на самую важную – скрытую! – мысль пьесы: эти наклонности продемонстрированы автором далеко не случайно.

А нет ли и здесь той самой парности?

Нет ли и здесь еще одного героя, с которым у Гамлета могли бы быть не столь эмоционально вялые и событийно безжизненные отношения, как с Горацио?

И не этому ли герою, точнее, не его ли истинным отношениям с Гамлетом как раз и посвящена эта пьеса?..

Разумеется, это так. Иначе, и я об этом уже говорила, введение в текстовую структуру гомоэротических пристрастий главного героя теряет всякий смысл и превращается в дешевку и глупость.
Отношения принца с Горацио в чувственном смысле прямо пропорциональны его отношениям с Клавдием. И обратно пропорциональны в эмоциональном контексте, являя собой настоящий конфликт, истинное душевное борение и подлинную духовную драму.

*
Но мы забыли о диалоге Офелии и Гамлета, который все еще подслушивают стоящие за ковром Полоний и Клавдий. Этот диалог подходит к концу. Гамлет, на прощанье пожелав Офелии уйти в монастырь и пообещав, что "те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить", а прочие "останутся, как они есть", уходит.

Король и Полоний появляются из укрытия. И король, внимательно слушавший всю сцену, высказывает сомнения, которые абсолютно точны:

Любовь? Не к ней его мечты стремятся.
И речь его, хоть в ней и мало строя.
Была не бредом. У него в душе
Уныние высиживает что-то;

Король прекрасно слышал слова Гамлета о том, что отныне в браке будут жить "все, кроме одного". И он прекрасно понял, кто этот "один". И этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы он обеспокоился всерьез:

<...> И я боюсь, что вылупиться может
Опасность; чтоб ее предотвратить,
Я, быстро рассудив, решаю так:
Он в Англию отправится немедля,
Сбирать недополученную дань;

<В XI веке, Англия подчинялась датскому королю и платила ему дань.>

Полоний вроде бы вполне согласен с таким решением, хотя и уверяет по-прежнему, что "начало и причина этой скорби – в отвергнутой любви". Он предлагает устроить еще одну встречу Гамлета – теперь уже с матерью, с тем чтобы вновь подслушать разговор. И устроить эту встречу сегодня же, сразу же после спектакля.

Попутно Полоний подбрасывает королю мысль, что Гамлета можно не только отправить в Англию, но и заточить в тюрьме. Это очень важная для Полония мысль.
Во-первых, он таким образом успокаивает Офелию, дает ей понять, что волноваться ей не о чем, что ее репутация под контролем. А во-вторых, его совсем не устраивает Англия, поскольку оттуда всегда можно вернуться. Другое дело – тюрьма. В тюрьме с некоторыми часто происходят интересные вещи. А кроме того, Гамлет ведь может и "случайно" узнать о своем предполагаемом заключении. Разве это не прекрасный дополнительный повод наконец-то прикончить дядю?..

Теперь обратим внимание вот на что: Полоний высказывает королю свою мысль прямо в присутствии дочери. И Офелия против этой мысли... нисколько не возражает!

Точно так же она не возражала и против того, чтобы отец и любовник подслушали ее разговор с принцем.

А если бы литературоведы внимательней читали текст пьесы, они бы после этого двойного молчаливого согласия Офелии очень засомневались: да так ли уж сильно она любит Гамлета и любит ли вообще?

Этот разговор с Офелией, который подслушивали король и Полоний, происходит днем или утром. А вечером должно состояться представление...

*
Следующая сцена показывает нам Гамлета-режиссера. Идут последние приготовления к спектаклю. Принц дает наставления актерам, и действительно делает это великолепно. Я бы с удовольствием рекомендовала эти куски пьесы поэтам и прочим прозаикам, в том числе и столичным, как образчик художественного критерия и необходимого вкуса:
"Говорите, пожалуйста, роль, как я показывал: легко и без запинки. Если же вы собираетесь ее горланить, как большинство из вас, лучше было бы отдать ее городскому глашатаю. Кроме того, не пилите воздух этак вот руками, но всем пользуйтесь в меру. Даже в потоке, буре и, скажем, урагане страсти учитесь сдержанности, которая придает всему стройность...".

Улучив момент, Гамлет зовет Горацио. Он говорит ему много теплых слов, очень похожих на признание в любви, и просит его последить за королем во время выступления:

Будь позорче;
К его лицу я прикую глаза,
А после мы сличим сужденья наши
И взвесим виденное.

Горацио отвечает согласием – и вовремя, потому что королевская процессия уже показалась!..

*
И вот играют трубы, звучит датский марш, и на зрительскую площадку выходят король с королевой, Полоний с Офелией, Розенкранц с Гильденстерном, и свита, и стража с факелами в руках. Представление начинается!

"Как поживает наш племянник Гамлет?" – вместо приветствия спрашивает король. Отлично поживает, весело отвечает принц: "Живу на хамелеоновой пище, питаюсь воздухом, пичкаюсь обещаниями; так не откармливают и каплунов".

Интересно, о каких это, собственно, обещаниях, говорит Гамлет? И главное – о чьих?

Данная фраза явно содержит очередное иносказание принца, его очередной намек на то, что не менее иносказательные обещания короля возобновить с принцем прежние отношения так и остаются одними пустыми обещаниями.

А теперь обратим внимание на ответ короля: "Этот ответ ко мне не относится, Гамлет; эти слова не мои". Батюшки, да ведь и так понято, что ЭТИ слова не его, что ЭТИ слова произносит Гамлет!

Какой странный, какой нелогичный ответ...

Разберем фразу подробней.

"Этот ответ ко мне не относится, Гамлет" – говорит король. И он знает, что говорит: ведь Гамлет только что посредством намека и незаметно для окружающих опять упрекнул его в том, что король пичкает его обещаниями, но ему нельзя верить, поэтому-то Гамлет и питается "воздухом", то есть одними пустыми надеждами. И Клавдий подтекстом своего внешне нелогичного, но внутренне вполне понятного им двоим ответа мягко возражает ему: дескать, неправда, твой упрек ("этот ответ") ко мне не относится, я так не говорил ("эти слова не мои"), я снова и снова обещаю тебе, что все будет хорошо.

Становится совершенно понятно, что загадочное дополнение "эти слова не мои" относится вовсе не к словам Гамлета про хамелеонову пищу, а к его подразумевающемуся в этих словах упреку. Что здесь королем пропущен вполне видимый лексический кусок, как если бы Гамлету послышалось, что король открыто говорит ему о том, что больше не хочет с ним никаких отношений. И схематично это выглядит так:

<Как поживает наш племянник Гамлет?>
<Плохо поживаю. Ты врешь мне, ты кормишь меня пустотой >
< Этот ответ ко мне не относится, Гамлет >
<Ты больше не любишь меня>
< Неправда. Эти слова не мои. Я так не говорил. Я люблю тебя >

Но вместо этого король произносит лишь логический остаток несказанного: "Эти слова не мои". На что Гамлет отвечает: "Да; и не мои больше".

На первый взгляд, этот ответ принца выглядит не менее странно.

Однако это действительно так... И сейчас мы легко поймем, какой же смысл сокрыт в этих словах.

Гамлет весь этот день, с самого утра, находится под сильнейшим впечатлением грядущих событий: он дописывает несколько значимых строк для актеров, он репетирует с ними – то есть он постоянно думает о том, что этот спектакль станет решающим, окажет на него огромное воздействие и даст ему наконец внутреннюю силу нарушить затянувшееся бездействие.

Он думает о том, что сегодня, сразу же после спектакля его возлюбленный будет мертв. Старые обиды, горечь счастливых воспоминаний, болезненное потрясение убийством отца, свежие раны ревности, постыдное выклянчивание надежд – весь этот ворох эмоций, вся эта жалкая любовь, превратившая его в покорного раба братоубийцы, жестоко переворачивается в нем, сжимает ему горло. Но скоро, скоро все кончится, думает Гамлет. Да, он найдет в себе силы!..

"Эти слова не мои" – говорит король [Подтекст: Неправда. Эти слова не мои. Я так не говорил. Я люблю тебя].

"Да; и не мои больше" – отвечает Гамлет [Подтекст: Ты не любишь меня. И я тоже не люблю тебя больше. Эти слова не мои, потому что я больше никогда не скажу их тебе].

"Да; и не мои больше" – говорит Гамлет. Это больше не ИХ слова. Ведь король никогда их и не произносил, он только делал вид, что говорит их, с горечью думает Гамлет, а у меня... больше не будет повода их говорить. Потому что сразу же после спектакля он убьет короля. Ему больше незачем всем своим видом показывать королю, как он ждет, как он хочет его любви. Да им вообще больше не о чем разговаривать.

И, видимо, не зная, куда себя деть, как справиться с нахлынувшей болью, он обращается к стоящему рядом Полонию с первым же вопросом, который пришел ему в голову: "Сударь мой, вы говорите, что когда-то играли в университете?" – "Играл, мой принц, и считался хорошим актером" – без промедления отвечает Полоний. "А что же вы изображали?" – "Я изображал Юлия Цезаря; я был убит на Капитолии; меня убил Брут".

Ох, как этот случайный ответ режет Гамлету душу! (Брут – приемный сын Цезаря.) И как же, должно быть, радуется Полоний, которому случай предоставил возможность еще раз ненавязчиво подсказать Гамлету "правильное решение".

*
В своей статье "Уравнение Шекспира, или "Гамлет", которого мы не читали" Игорь Фролов отметил, что перевод фразы "Excellent yfaith, Of the Camelions dish, I eate the ayre, Promiscram'd..." был сделан Лозинским не точно. У него она звучит как "Отлично, ей-же-ей; живу на хамелеоновой пище, питаюсь воздухом, пичкаюсь обещаниями...". Тогда как ее следовало бы перевести следующим образом: "Превосходно, даю слово, – из верблюжьего блюда я ем наследство, сыт обещаниями по горло".

Посмотрим, способен ли этот факт каким-либо образом изменить мою трактовку произошедшего, или он только укрепит ее.

И.Фролов уточняет, что слово dish переводится еще и как "надувать, одурачивать, путать карты". Из чего он делает вывод, что "некто ... кормит Гамлета обещаниями некоего наследства".

Но при чем здесь верблюд? И только ли наследство имеет в виду Гамлет?

Попробуем понять эту фразу точнее.

Блюдо из верблюда – а нет ли здесь принципа, так сказать, двугорбости, двусмысленности? Ем наследство, кормлюсь обещаниями наследства – внешний смысл (король назвал принца наследником), и кормлюсь чьим-то надувательством, враньем, одурачиванием (король лживо обещает принцу продолжение любви) – подтекст, легко выявляемый Гамлетом посредством несложной игры слов.

Как видите, легкие перестановки в переводе не смогли исказить основного посыла моей версии.

*
Интересный момент: Полоний явно участвовал в организации убийства отца Гамлета, вот почему Клавдий нисколько не сомневается в его порядочности (и это спустя всего лишь два месяца!). Но вот Полоний присутствует при встрече принца с актерами, и при нем по просьбе Гамлета актер читает монолог про убийство Пирром Приама и про "жалкую царицу". Полоний не мог не понять, что данный монолог содержит практически открытый и очень опасный намек на известные обстоятельства.

Однако Полоний ничего не говорит об этом королю!

Иначе бы вряд ли Клавдий согласился присутствовать на представлении – оно было бы обязательно сорвано.

Такое поведение Полония снова и снова доказывает мою версию о том, что именно Полоний был очень заинтересован в том, чтобы руками Гамлета убрать Клавдия, а потом убрать и самого принца как виновного в государственной измене.

*
Последний вопрос Гамлета и ответ Полония послужили Елене Черняевой в качестве доказательства ее собственной версии (выдвинутой ею в статье "Уильям Шекспир: загадка "фабульной загадки" "Гамлета") на предмет того, что данные вопрос и ответ не случайны в пьесе вот по какой причине: по мнению Е.Черняевой, Гамлет в истории с Призраком все еще подозревает кого-то в мистификации и считает, что наиболее подходящая кандидатура для этого – Полоний. Ведь в пьесе, в которой играл Полоний, среди действующих лиц есть и призрак убитого Цезаря, стало быть, Полоний мог иметь опыт по части создания призраков на сцене, и это могло ему пригодиться в мистификации. Поэтому внезапный вопрос принца, по версии Е.Черняевой, призван смутить Полония, вызвать на его лице невольные признаки признания. Однако признаки не появляются, и сомнения Гамлета не исчезают. Вот почему, по версии Е.Черняевой, он и убил Полония: потому что именно Полония он и хотел убить, с тем чтобы, так сказать, на всякий случай устранить возможное повторное появление "призрака"-Полония. Но вот Полоний убит, а призрак появляется снова, и это, по версии Черняевой, дает Гамлету возможность убедиться, что Полоний не имеет к Призраку никакого отношения... На этом данная часть гипотезы Е.Черняевой заканчивается.

Причины убийства Полония мы еще рассмотрим, а пока я хочу указать на изначальную ошибочность основной предпосылки версии Е.Черняевой. По ее мнению, Гамлет задает этот вопрос Полонию ("Сударь мой, вы говорите, что когда-то играли в университете?") потому, что все еще уверен: Призрак – это мистификация.

Но дело в том, что Гамлет давно уже уверен в обратном!

Во-первых, принц тщательно расспросил Горацио, уже видевшего Призрака, и ответы Горацио явили Гамлету следующие неоспоримые доказательства Призрака реального, а не сыгранного кем-то. На важность этих вопросов и ответов, на их крайне необходимое присутствие в пьесе шекспироведы не обращают внимания, а зря – они далеко не случайны в пьесе и призваны не только подчеркнуть реальность Призрака, но у них есть и еще одна, серьезнейшая, задача!

Вот что спрашивал Гамлет и вот какие доказательства неподдельности Призрака он получил:

1) Был ли призрак вооружен?
Это могло говорить о том, что тот, кто вырядился в призрака, был готов к обороне – и призрак действительно был вооружен "от головы до ног".

2) Было ли видно его лицо?
Мистификатор мог скрыть лицо под забралом, чтобы не быть узнанным – однако призрак "шел, подняв забрало".

3) Хмурил ли он брови, был ли угрюм?
Как режиссер и актер, Гамлет знает, как может исказить черты лица определенная мимика – но выясняется, что у призрака "в лице была скорей печаль, чем гнев", а печаль – это мимически неактивная эмоция, она не может исказить черты до неузнаваемости.

4) Был ли он бледен или "красен от волненья"?
Латы для вооруженного с головы до ног человека слишком тяжелы, чтобы спокойно прогуливаться в них и не краснеть от усилий. Однако дух, напротив, был "очень бледен".

5) Смотрел ли он прямо в глаза?
По глазам можно легко стать узнанным, и человеку лучше бы их отвести. Но Призрак смотрел в глаза – и "пристально". На этом, видимо наиболее для него сомнительном пункте Гамлет даже посетовал "Жаль, что я не был там", а на реплику Горацио "Он ужаснул бы вас" уклончиво ответил: "Весьма возможно".

6) Долго ли призрак пробыл?
Риск быть разоблаченным не позволил бы мистификатору чрезмерно задерживаться. Однако дух пробыл долго: "Вы счесть могли бы до ста не спеша".

Как видите, подбор вопросов неслучаен – каждый из них логичен и направлен в самую суть, и каждый ответ однозначно убеждал Гамлета в том, что Призрак настоящий. Хотя смысл реплик пятого вопроса говорит о том, что Гамлет все-таки осторожничает. Однако его сомнения полностью уничтожает его собственная встреча с Призраком.
Все последовавшее поведение принца, вся его эмоциональная составляющая говорит о том, что Гамлет, встретившись с Призраком, целиком и полностью уверовал в его реальное появление, а мысль о возможной мистификации начисто им отброшена. Это во-вторых.

И в-третьих, если Гамлет после всего этого еще и подозревал кого-то, то уже никак не человека, а демона, дьявола. Именно об этом он дважды говорит в последующих сценах: "Дух, представший мне, быть может, был и дьявол; дьявол властен облечься в милый образ"; и второй раз в недавней беседе с Горацио, когда он просит его понаблюдать за королем: "И если в нем при некоих словах сокрытая вина не содрогнется, тo, значит, нам являлся адский дух..."

Сбросить представленные мной доказательства со счетов невозможно. Таким образом, версия Е.Черняевой не выдерживает проверки контекстом, поскольку не заметить перечисленных мною фактов – значит изначально обречь себя на неверное решение. Что и произошло с гипотезой Е.Черняевой.

Итак, вопрос Гамлета к Полонию носит сугубо спонтанный характер, он вызван сильным эмоциональным замешательством принца, это первое, что пришло ему в голову. И он хватается за обращение к Полонию как за соломинку – только бы справиться с теми мучительными чувствами, которые он сейчас остро переживает!

Спокойный ответ Полония заставляет его внутренне ужаснуться. "Я изображал Юлия Цезаря ... меня убил Брут" – говорит Полоний, и Гамлет не может не вздрогнуть при этой мгновенно возникшей аналогии: Брут – любовник и друг Цезаря, родственник, приемный сын, который скоро убьет его. Так и Гамлет – он тоже должен убить своего короля, своего друга.

Однако Гамлет берет себя в руки, он отшучивается и тут же переводит разговор на другую тему: "Что, актеры готовы?" Готовы, говорит Розенкранц, готовы и ждут распоряжений.

*
Королевские зрительские места расположены совсем близко от места принца – об этом говорит тот факт, что король и королева свободно перебрасываются с Гамлетом репликами во время представления, и это очень важный момент.

Гертруда предлагает принцу сесть рядом с ней, но Гамлет отказывается. "Нет, дорогая матушка, здесь есть металл более притягательный", – громко говорит он, имея в виду Офелию. На что Полоний, которому на руку реплика принца, тихонько замечает королю: "Ого, вы слышите?" Именно тихонько – об этом есть ремарка в пьесе, что лишний раз подчеркивает близость их мест по отношению к принцу.

Но король на реплику Полония... не отвечает.

"Сударыня, могу я прилечь к вам на колени?" – обращается Гамлет к Офелии и ложится к ее ногам. "Нет, мой принц" – спокойно отвечает Офелия.

ГАМЛЕТ: Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?
ОФЕЛИЯ: Да, мой принц.
ГАМЛЕТ: Вы думаете, у меня были грубые мысли?
ОФЕЛИЯ: Я ничего не думаю, мой принц.
ГАМЛЕТ: Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног.
ОФЕЛИЯ: Что, мой принц?
ГАМЛЕТ: Ничего.
ОФЕЛИЯ: Вам весело, мой принц?
ГАМЛЕТ: Кому? Мне?
ОФЕЛИЯ: Да, мой принц.

Похоже, Офелия умеет валять дурака не хуже Гамлета! Да и что ей остается? Она изо всех старается не усугублять ситуацию – да и зачем, если дальнейшая судьба Гамлета все равно решена и его все равно скоро посадят в тюрьму. И даже наиболее неприличная фраза принца ("Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног") не вызывает у Офелии совершенно никакой реакции, кроме то ли приступа внезапной глухоты, то ли пароксизма крайней невинности: "Что, мой принц?"

А, собственно... кому предназначается та самая, наиболее неприличная фраза принца – "Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног"? У кого в голове могла вдруг появиться эта "прекрасная мысль"?
Почему само построение этой фразы, ее включения таковы, что эта вполне естественная "прекрасная мысль" выглядит в интонации Гамлета как нечто необычное, новенькое, из упрямства или каприза пришедшее в голову?..

И почему Гамлет вообще ведет себя с девушкой так вызывающе?

Ведь он и впрямь одержим разворачивающимся на площадке спектаклем, он весь в нервном напряжении, он знает: король обязательно выдаст себя, и тогда он наконец-то его убьет!.. И он остро следит за каждым событием на сцене, при каждом удобном случае не забывая вполне откровенно комментировать происходящее. Например, когда начинается пантомима, демонстрирующая убийство "короля" и скорую благосклонность "королевы" к отравителю, Гамлет на вопрос действительно ничего не понимающей Офелии "Что это значит?" тут же отвечает: злодейство.

И при этом – странные шуточки с Офелией... Как это совместить?

Дело в том, что главного (реакции короля на представление) еще не произошло, еще рано, поэтому связь короля с Офелией – это в эмоциональной цепочке пока еще последняя психологическая травма Гамлета, которая вот-вот закончится навсегда, – и эта мысль чрезвычайно обостряет его страдания.

Его диалоги с Офелией вовсе не имеют целью довести ее до пароксизмов сознания – ей он уже все сказал утром, и в этом смысле она его больше не интересует, а его нынешние скабрезные реплики предназначаются ВОВСЕ НЕ ЕЙ.

Это КОРОЛЮ он хочет показать, что он все знает про его любовницу, и что, стало быть, все обещанья Клавдия – ложь, и что его связь с Офелией – это последняя капля, которой Гамлет измерил наконец цену королевских обещаний и меру своих надежд.

И вот что интересно: ВСЕ СЛЫШАТ, какие невозможные пошлости говорит Гамлет – И ВСЕ МОЛЧАТ!

Молчит Полоний – это понятно: разжигание ревности в принце ему на руку.
Молчит и король, и это тоже понятно: он не может позволить себе реагировать, ведь тем самым он может излишне распалить Гамлета и, как следствие, привлечь к этой проблеме нежелательное внимание королевы.
Но и королева тоже молчит! А ведь реплики Гамлета носят весьма определенный характер: они явно намекают на связь Офелии с кем-то – так с кем? Неужели ей совсем не любопытно?

Почему же королева молчит?

А королева... вообще предпочитает знать как можно меньше. Она ведь очень практичная женщина. Она немолода и давно знает жизнь. Например, когда актер, изображающий королеву на сцене, читал монолог, полный клятв в верности и уверений в любви, Гамлет задал матери вопрос: "Сударыня, как вам нравится эта пьеса?". И Гертруда ответила весьма прагматично: "Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему".

Конечно, она догадывается, на чей счет следует отнести Гамлетовы намеки, но предпочитает не усиливать ситуацию. Да и сам спектакль воспринимается ею вполне спокойно – во всяком случае, внешне складывается впечатление, что похожесть ситуации никак не задевает ни ее самолюбия, ни ее совести. Железная женщина!

А вот король начинает волноваться: "Ты слышал содержание? Здесь нет ничего предосудительного?". "Нет-нет; они только шутят, отравляют ради шутки; ровно ничего предосудительного" – уверяет Гамлет.

И тут на сцене появляется отравитель, некто Луциан, племянник короля. Кстати, почему не брат? Ведь в жизни короля убил брат, так почему же Гамлет делает на сцене убийцей племянника?

Да потому и племянника, что здесь содержится еще один обратно пропорциональный намек: в жизни отравитель – король, на сцене отравитель – племянник. Племянник, который скоро убьет короля и в жизни ... И король, внимательно слушающий представление, это прекрасно понял – вот почему сразу же после спектакля он отправит в Англию приказ уничтожить Гамлета.

А между тем Луциан прочитывает монолог: "Рука тверда, дух черен, верен яд..." – и вливает сок белены в ухо спящему. Клавдий настолько потрясен, что молчит. Он еще даже не может реагировать. Что дает принцу возможность довольно длинно прокомментировать произошедшее на сцене: "Он отравляет его в саду ради его державы. Его зовут Гонзаго, – говорит Гамлет. – Такая повесть имеется и написана отменнейшим итальянским языком. Сейчас вы увидите, как убийца снискивает любовь Гонзаговой жены".

В этот момент король встает.

"Король встает!" – вскрикивает Офелия.
"Что с вашим величеством?" – изумляется Гертруда.
"Прекратите игру!" – кричит Полоний.
"Огня, – кричит король, – дайте огня, уйдем!.."
"Огня, огня!" – раздаются крики.

И только один Гамлет удивляется посреди этого переполоха: "Что, испугался холостого выстрела?"

Разумеется, холостой выстрел – это метафора. Гамлет тем самым хочет сказать королю, что это представление пока еще холостой выстрел с его стороны, за которым последует... настоящее убийство. Это его последние слова Клавдию. Последнее предупреждение Гамлета.

Да и все представление – одно сплошное предупреждение, честно брошенная перчатка.

У короля еще есть время спасти себя.

Да, Гамлет бывает мелко непорядочен по отношению к близким, он часто манипулирует ими в корыстных целях, но Гамлет не подлец. Гнусная месть исподтишка уж слишком противоречит его прямой натуре. А некоторые собственные поступки вынуждают его испытывать настоящий стыд за себя. Он жесток и великодушен одновременно. В сущности, такие люди, как он, – подарок для настоящих подлецов. Их прямота и душевная щедрость делают их необыкновенно доверчивыми...

*
Итак, представление сорвано. Все уходят. На опустевшей площадке остаются лишь Гамлет и Горацио. Гамлет в горьковатой шутливой манере говорит о том, что если отныне судьба будет немилостива к нему, то неужто он "не получил бы места в труппе актеров"? "С половинным паем" – грустновато, в тон принцу, шутит Горацио. "С целым, по-моему", – грустновато подводит шутку к концу Гамлет.

Да, представление, закончившееся так быстро, закончилось для Гамлета навсегда. Он больше не будет медлить. Ему больше не о чем сожалеть. "Мой милый Дамон..." – обращается Гамлет к Горацио.

Мой милый Дамон, о поверь,
На этом троне цвел
Второй Юпитер; а теперь
Здесь царствует... павлин.

"Вы могли бы сказать в рифму" – говорит Горацио, давая понять, что вполне уловил намек. Но Гамлету не до рифм. В его душе начинает закипать тихая ярость. "О дорогой Горацио, я за слова призрака поручился бы тысячью золотых. Ты заметил?" – говорит он. "Очень хорошо, мой принц". – "При словах об отравлении?" – "Я очень зорко следил за ним".

Разговор прерывается появлением Розенкранца и Гильденстерна. И мы тоже остановимся здесь и попробуем выяснить, что же все-таки скрывается за неприметным именем Дамон, которым Гамлет назвал Горацио.

История утверждает, что Дамон и Финтий, два пифагорейца, жили некогда в Сиракузах (IV в. до н.э.) и явили собой достойный образец преданности и дружбы. Финтий был замешан в заговоре против местного тирана Дионисия II (или Дионисия I); его схватили, и он был приговорен к смерти. Накануне казни Финтий попросил Дионисия отпустить его на некоторое время, так как неустроенные семейные дела требовали его присутствия. Взамен он предложил оставить заложником Дамона. Дионисий согласился. Он был уверен, что Финтий сбежит, предав своего друга, и был не прочь на это посмотреть. В назначенный срок Финтий не вернулся. Дамона уже повели на казнь, когда по дороге их догнал запыхавшийся Финтий. Он извинился за опоздание, сказав, что семейные дела задержали его. Дионисий был настолько поражен поступком Финтия, что даже простил его.

Таким образом, имя Дамон, которым в пьесе явно не случайно назван Горацио, еще раз подтверждает нам настоящую суть их взаимоотношений. И, разумеется, сравнивая Горацио с Дамоном, Гамлет видит себя Финтием. Что ж, аналогия вполне уместна, ведь Гамлет собирается убить короля, как и Финтий намеревался убить Дионисия. Однако нет ли в этом сравнении более глубоких пластов?

Не двухслойна ли и эта метафора?

Давайте выясним, кто такой Дионисий, о котором наверняка был прекрасно осведомлен Гамлет, раз уж он был прекрасно осведомлен о том, кто такой Дамон.

В молодости Дионисий был наемником, то есть никем. Тем не менее но сумел стать cтpaтeгoм aвтoкpaтopoм и был им с 406 по 367 год до н.э. Кстати, он сочинял трагедии. Что неудивительно, поскольку в личной жизни ему катастрофически не везло. Дионисий страстно любил некоего Диона, младшего брата своей жены, и даже объявил его своим наследником вместо сына. И все бы хорошо, однако в учителя Диону он опрометчиво пригласил Платона, который, естественно, не менее страстно влюбился в юношу и даже сумел склонить его к взаимности. В результате ревнивый Дионисий продал Платона в рабство, а Диону уготовил еще более страшную участь – женил его на своей дочери. А некоторое время спустя ему и попался заговорщик Финтий, который состоял в интимной связи с юношей Дамоном.
Перед казнью Дионисий действительно отпустить Финтия уладить кое-какие домашние дела, поскольку Финтий действительно оставил в залог себя своего возлюбленного Дамона. Разочарованный в людях Дионисий был уверен, что Финтий сбежит, наплевав на все и на всех. Однако Финтий сдержал слово и честно вернулся – на радость Дамону и на свою верную гибель. Потрясенный такой необыкновенной любовью, Дионисий отпустил Финтия и даже... смиренно попросился к ним третьим! Однако счастливые влюбленные отказали могущественному aвтoкpaтopу.

Не является ли этот исторический контекст еще одним косвенным доказательством того, что король был некогда любовником Гамлета, но бросил его ради короны, путь к которой лежал через постель Гертруды? Разумеется, является. Ведь если Дамон в пьесе не случаен, то не случаен и Дионисий, лишь прикрытый первым слоем метафоры.

Итак, Гамлет-Финтий задумывает убийство короля-Дионисия. Гамлета-Финтия ожидает расправа за это. Но может быть, король-Дионисий отпустит Финтия-Гамлета, поразившись силе его любви? Вряд ли. Ведь если Дамон является в пьесе прямо пропорциональной метафорой, то Дионисий является метафорой обратно пропорциональной: король-Дионисий не хочет быть третьим в союзе Гамлета и Горацио. Он больше не хочет быть даже первым!

У короля-Дионисия нет причин сохранять жизнь ненужному ему, опасному Гамлету-Финтию...

*
А между тем возвратившиеся Розенкранц и Гильденстерн сообщают принцу, что королева, расстроенная всей этой историей, хотела бы видеть принца, поскольку его поступки повергли ее в недоумение. Собственно, на этом Гильденстерн и Розенкранц могут уйти. Принц их больше не задерживает, более того – его ответы начинают иметь оттенок едва ли не откровенной неприязни к ним. Так что самое время с достоинством удалиться. Но они не уходят.

"Мой принц, вы когда-то любили меня", – говорит Розенкранц. "Мой добрый принц, – говорит Розенкранц, – в чем причина вашего расстройства?"
Да что это с вами, удивляется принц, уж не в сети ли вы хотите меня загнать?
Да господь с вами, тут же говорит Гильденстерн.
"О, мой принц, – говорит Гильденстерн, – если моя преданность слишком смела, то это моя любовь так неучтива".
Да ну, удивляется принц, а не взять ли вам флейту да не сыграть ли вам на этой дудке?
Но я не умею, говорит Гильденстерн.
Но я вас прошу, говорит Гамлет.
Но ведь я совсем не умею, говорит Гильденстерн.
Но я умоляю вас, говорит Гамлет, "это так же легко, как лгать".
Нет-нет, говорит Гильденстерн, уберите от меня свою дудку, пропади она пропадом, я совершенно не владею этим искусством.
Ах так, говорит Гамлет. "Вот видите, – говорит Гамлет, – что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде – много музыки, отличный голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно инструментом, – вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете".

Однако уже проходит слишком много времени! Гертруда ждет, а Гамлета все нет. Да и послы куда-то провалились... На выручку поспешно приходит Полоний.

"Благослови вас бог, сударь мой!" – приветствует его Гамлет.
"Принц, королева желала бы поговорить с вами, и тотчас же", – напоминает Полоний.
"Вы видите вон то облако, почти что вроде верблюда?" – спрашивает Гамлет Полония.
"Ей-богу, оно действительно похоже на верблюда", – с готовностью соглашается Полоний.
"По-моему, оно похоже на ласточку", – сомневается Гамлет.
"У него спина как у ласточки", – радуется Полоний.
"Или как у кита?" – капризничает Гамлет.
"Совсем как у кита", – кивает Полоний.
"Ну, так я сейчас приду к моей матери", – вздыхает принц.
"Я так и скажу", – спокойно заключает Полоний.
"Сказать "сейчас" легко", – говорит Гамлет.

И внешне последняя фраза относится к той его реплике, в которой он говорит, что сейчас придет к матери.

Однако эта реплика отбита в тексте ответом Полония.

Случайно ли это? Конечно, нет!

Автор намеренно поставил эту фразу особняком, чтобы тем самым привлечь к ней внимание, открыть совсем другое ее содержание, которым полон Гамлет: сказать "УБЬЮ СЕЙЧАС " легко – вот какой внутренний смысл вложен туда!

Полоний уходит. "Оставьте меня, друзья", – просит Гамлет. И, оставшись один, говорит о том, что самолично виденная им столь бурная реакция короля вызвала в его душе такой гнев, такую ненависть и решимость действовать, что, кажется, сейчас "он мог бы пить живую кровь и на дела способен, от которых" он утром отшатнется. Да, он сделает это сейчас!

Он сделает это... А потом сразу же отправится к матери.

*
Далее мы видим Розенкранца и Гильденстерна (несколько минут тому назад покинувших принца) в обществе короля. Король откровенен с ними:

Он ненавистен мне, да и нельзя.
Давать простор безумству. Приготовьтесь;
Я вас снабжу немедля полномочьем,
И вместе с вами он отбудет в Англию;
Наш сан не может потерпеть соседство
Опасности, которую всечасно
Грозит нам бред его.

Розенкранц и Гильденстерн демонстрируют свою полную лояльность. С тем и уходят. А вместо них входит запыхавшийся Полоний:

Мой государь, он к матери пошел;
Я спрячусь за ковром, чтоб слышать все;
<...>
Прощайте, государь;
Я к вам зайду, пока вы не легли,
Сказать, что я узнал.

И с этими словами Полоний спешно покидает его, торопясь до Гамлета успеть к Гертруде. Король же, разгоряченный представлением, казнится убийством брата:

Удушлив смрад злодейства моего.
На мне печать древнейшего проклятья:
Убийство брата. Жаждою горю,
Всем сердцем рвусь, но не могу молиться.
Помилованья нет такой вине.

Однако кратковременные муки совести не помешали ему только что подписать смертный приговор племяннику, и тайный приказ об этом повезут бывшие школьные товарищи принца.

Король все-таки пробует молиться и даже встает на колени, хотя и осознает, что тверд в грехе и ни в чем не раскаивается и что, стало быть, молитва ему не поможет.
Таким его и застает тихо вошедший в комнату Гамлет. И вот он уже готовит меч для свершения убийства, однако новая мысль – в мгновение ока! – снова напрочь уничтожает всю его недавнюю решимость: ведь если убить короля сейчас, молящимся, то его душа попадет в рай. "Да это ведь награда, а не мщенье", – думает Гамлет. Ну уж нет, нужно подгадать такой момент, чтоб душа короля "была черна, как ад, куда она отправится".

И Гамлет... так же неслышно выходит из комнаты.

Король, не заметивший его молчаливого присутствия, поднимается с колен. Молитва не помогла. Он ни в чем не раскаивается. Разве может Бог услышать его?..

*
Полоний едва успевает спрятаться за ковер, как в покои королевы входит Гамлет.

"Сын, твой отец тобой обижен тяжко", – говорит Гертруда, имея в виду короля.
"Мать, мой отец обижен вами тяжко", – парирует Гамлет.

Гертруда думает, что этим ответом сын опять намекает на ее поспешный брак, что он сейчас нарочно будет пытаться прежними обидами снять с себя ответственность за последствия представления.

"Не отвечайте праздным языком", – отмахивается она.
"Не вопрошайте грешным языком", – дерзко отвечает Гамлет.

Так с королевой еще никто не позволял себе разговаривать...

"Что это значит, Гамлет?"
"Что вам надо?" – следует встречный, и снова грубый, вопрос.

Королева ошеломлена поведением сына: "Вы позабыли, кто я?"

ГАМЛЕТ: Нет, клянусь.
Вы королева, дядина жена;
И – о, зачем так вышло! – вы мне мать.

Ну, с королевы хватит. Плевать на все, но она больше не намерена выслушивать подобное хамство!

"Так пусть же с вами говорят другие", – гневно заключает она и решительно делает шаг в сторону двери.

Но Гамлет не дает ей уйти.

"Нет, сядьте, вы отсюда не уйдете", – с перекошенным лицом едва ли не шипит сдавленным от злости и ненависти голосом принц.

Он настолько взбудоражен, настолько взвинчен, что вид его, скорее всего, и правда ужасен. Агрессия буквально распирает Гамлета. К тому же он снова сам собою унижен – он снова не убил короля! он снова малодушно нашел причину для этого! И яд униженья добавляет ему раскаленной ярости:

Нет, сядьте; вы отсюда не уйдете,
Пока я в зеркале не покажу вам
Все сокровеннейшее, что в вас есть.

"Что хочешь ты? – насмерть пугается Гертруда. – Меня убить ты хочешь? О, помогите!"

Ситуация настолько неординарна, интонация сказанного и сами слова и голос принца внушают настолько нешуточные опасения, а главное, все происходит до такой степени стремительно, столь мощным негативным броском, что Полоний, стоящий в укрытии, не на шутку пугается за королеву и кричит из-за ковра: "Эй, люди! Помогите, помогите!"

И Гамлет – уже давно ощущающий себя в ловушке, в мерзкой мышеловке, куда загнала его постыдная страсть к негодяю, чувствуя себя окруженным со всех сторон коварством и ложью, предателями-друзьями, неверным любимым, холодным чужим сладострастьем и мерзкими неизвестными сыщиками, притаившимися за ковром, – Гамлет не выдерживает и с возгласом: "Что? Крыса? Ставлю золотой – мертва!" – пронзает мечом стоящего за ковром Полония.

"Боже, что ты наделал?" – вскрикивает Гертруда.

Но Гамлет и сам потрясен содеянным. И в ту минуту, когда мертвое тело с шумом падает на пол, его крайняя враждебность, гнев и ярость загнанного в капкан зверя уступают место состоянию крайней нервической пустоты.

"Я сам не знаю, – говорит Гамлет и, спустя короткую паузу, спрашивает, словно боясь услышать ответ: – Это был король?" Не может быть, думает Гамлет, ведь я только что видел его молящимся, разве он мог опередить меня?..

Но почему Гамлет спрашивает?

Разве он не узнал Полония по голосу? Ведь крик последнего был достаточно продолжительным.

И зачем вообще спрашивать, если достаточно откинуть ковер и без промедленья убедиться самому?

И еще: каким образом Гамлету удалось так точно рассчитать удар, ведь он не видел цели?

Да, цели он действительно не видел – Полоний стоял за ковром. Но именно его достаточный по времени крик и помог Гамлету точно определить цель.
А вот личность взывающего о помощи он и вправду определить не мог. Во-первых, плотный, с отличным ворсом ковер сильно заглушил звук, убрав характерные оттенки. А во-вторых, Гамлет находился в таком психическом состоянии, когда физические реакции предельно обострены, как в минуту опасности, но зато все остальное, не имеющее прямого отношения к теме невроза – например, цвет волос врага, нюансы лица, голосовая тональность, – размываются, микшируются, делаются нечеткими.

Что же касается его вопроса королеве ("Это был король?"), то Гамлет в тот момент действительно был не в силах откинуть ковер и лично убедиться, кто же за ним стоял. Потому что от одной мысли, что там мог стоять король, он приходит в панический ужас.
А вот прежде удара мечом – услышав крики и действительно даже не представляя себе, кто там прячется за этим толстым ковром, и находясь в чрезвычайной взволнованности и крайнем смятении духа, он даже мог болезненно вообразить себе на долю секунды, что там и правда король, хотя еще несколько минут назад он лично видел его стоящим на коленях в своей комнате.

И на долю секунды болезненно убедив себя в этом – а главное, не имея возможности видеть короля, смотреть ему в глаза, всем собой ощущая его визуальное присутствие, отчего его решительность мгновенно испарялась, – он действительно мог в этот момент мысленно наносить удар именно по королю. Во всяком случае, вложить в случайную цель всю мощь предназначенного королю удара. Поскольку убийство невидимого, стоящего за ковром "короля" значительно упрощалось психически, облегчалось эмоционально, превращая короля в нечто ирреальное, несуществующее.

"Что за кровавый и шальной поступок!" – говорит потрясенная королева, ничего не отвечая Гамлету. Ну что ж, если там стоял король, замирая сердцем думает Гамлет, значит, возмездие все-таки настигло его...

"Немногим хуже, чем в грехе проклятом, убив царя, венчаться с царским братом", – холодно говорит Гамлет. Ну что ж, если там стоял король, леденея душой думает принц, значит, я все-таки сделал это...

Еще не пришедшая в себя Гертруда снова впадает в трепет от такого нешуточного обвинения: "Убив царя?"

"Да, мать, я так сказал", – сурово подтверждает Гамлет.

И только после этого, предварительно подкрепив таким образом свою, с каждой секундой убывающую, решимость, – только после этого он с мучительным страхом откидывает ковер и – о счастье! – обнаруживает на полу убитого Полония. Кто знает, какой вздох облегчения вырвался у Гамлета в эту минуту? Во всяком случае, он явно повеселел и даже позволил себе немного похорохориться:

Ты, жалкий, суетливый шут, прощай!
Я метил в высшего; прими свой жребий;
Вот как опасно быть не в меру шустрым.

Разумеется, ни в какого "высшего" Гамлет не метил – он точно знал, что короля там не может быть. Это простое бахвальство, поскольку опасность миновала, возмездие снова отсрочено. И ему нисколько не жаль Полония, да он и не может сейчас жалеть его – он слишком рад, что в эту жуткую минуту его роковой готовности убитым оказался не король, а кто-то другой.

Да, обстоятельства помогли принцу взвинтить себя до такой степени, что, услышав крики о помощи, ему показалось, что он на самом деле готов наконец прикончить своего коварного возлюбленного. Да вот беда: кажется ему это только до того момента, пока он реально не увидит короля, реально не приблизится к своей жертве и реально не поднимет руку, чтобы нанести наконец карающий удар.

Каждый раз, когда Гамлет вроде бы и вправду готов его убить, при одном только взгляде на Клавдия одна только мысль полностью парализует всю волю, всю решимость, всю ненависть принца: господи, неужели я больше никогда его не увижу? Никогда не услышу его голоса, не прочту обманных надежд в его глазах, не почую запах его одежд, его волос, его тела? Подлец, негодяй, развратник, ну как мне убить тебя, если каждый день я мучительно пытаюсь увидеть в твоих глазах хоть каплю надежды и жалости!?.. Так думает принц каждый раз, при каждой возможности для свершения возмездия.

Ну вот, а теперь, когда любимый жив и самого страшного не произошло, можно подумать и о себе. Ибо недавнее представление весьма скоро даст свои очередные плоды и, ударив по королю, обязательно ударит по Гамлету.

А кроме того, придя в себя и несколько успокоившись, Гамлет с прежней силой ощутил все ту же боль, все ту же обиду, все ту же ненависть к своему подлому возлюбленному, которому нет никакого дела до Гамлетовой любви.

Он все рассказывает королеве. Он чернит короля последними словами. Он укоряет Гертруду в похоти – в похоти и бесстыдстве, в бесчинстве и похоти, в дурном примере для юности, в бесовщине, в разрушенье чувств, в нравственной слепоте...

О, довольно! кричит королева, довольно, "ты мне глаза направил прямо в душу, и в ней я вижу столько черных пятен, что их ничем не вывести".

Ну уж нет, отвечает распаленный собственными словами Гамлет, дослушай все до конца, прочувствуй весь ужас, в котором живет твоя похотливая душа, твое похотливое тело, ощути до конца, чем занята ты на самом деле, как легко тебе "жить в гнилом поту засаленной постели, варясь в разврате, нежась и любясь на куче грязи..."

КОРОЛЕВА: О, молчи, довольно!
Ты уши мне кинжалами пронзаешь.
О, пощади!

Но Гамлет снова и снова обрушивается на мать со всей мощью своей затравленной психики. Он снова доводит себя до исступления, до психоза, он бьет по самым больным местам.

"Довольно!" – кричит королева. Кажется, еще чуть-чуть, и она не выдержит, ее сердце разорвется от горя и ужаса, насквозь пронзенное этим непрекращающимся потоком обвинений, воздействие которых еще сильней, поскольку каждое произнесенное слово глубоко осознается Гамлетом как личная боль, как личная катастрофа.

И в этот момент... снова появляется Призрак! Однако ТОЛЬКО ОДИН ГАМЛЕТ видит его – видит, и в нем мгновенно вспыхивает чувство вины перед духом отца, чрезвычайно усугубленное недавней радостью принца, что он убил не короля, а кого-то другого. Радостью преступной, невозможной, позорной и постыдной, но тем не менее – радостью.

«Чего ты хочешь, Блаженный образ?» – дико вперившись в пространство, вопрошает принц кого-то невидимого. – «Иль то упрек медлительному сыну за то, что, упуская страсть и время, он не свершает страшный твой приказ?"

Да, отвечает призрак, "я посетил тебя, чтоб заострить притупленную волю. Но, видишь, страх сошел на мать твою". Посмотри на нее, говорит призрак, она совсем не в себе, пощади ее, не дай ей погибнуть, заговори с ней!

"Что с вами, госпожа?" – послушно, как робот, обращается к матери Гамлет.

КОРОЛЕВА: Ах, что с тобой,
Что ты глаза вперяешь в пустоту
И бестелесный воздух вопрошаешь?
Из глаз твоих твой дух взирает дико;
И, словно полк, разбуженный тревогой,
Твои как бы живые волоса
Поднялись и стоят. О милый сын,
Пыл и огонь волненья окропи
Спокойствием холодным. Что ты видишь?

"Его, его! – восклицает Гамлет. – Смотрите, как он бледен!" Печальный вид Призрака терзает Гамлета муками совести, он просит его: "О, не смотри". Он уверяет духа, что его "скорбный облик" только "отвратит" его от неких "грозных дел", которые еще предстоят Гамлету, что, не умея забыть его безгранично печальный вид, он вместо крови короля будет проливать слезы.

Призрак исчезает...

Многие исследователи замечали те несоответствия, которые обнаруживает второе явление Призрака:

1) Оказывается, дух может появляться где угодно, а не только на площадке перед замком. Но тогда зачем он являлся на этой площадке несколько раз, ожидая принца, если мог сразу явиться к нему одному?

2) Оказывается, Призрак вполне может сделать так, что видеть его будут не все. Но тогда зачем он показывался офицерам и Горацио? Не проще ли было сразу явиться только одному Гамлету и не рисковать раскрытием тайны посторонними лицами?

Ни одного вразумительного объяснения по этому поводу мне так нигде и не удалось прочитать.

Однако на самом деле ответ на эти вопросы существует, и он настолько органичен и прост, что не заметить его попросту невозможно. Ведь сам Шекспир сделал все возможное для того, чтобы обратить на некоторые обстоятельства самое пристальное читательское внимание. Разумеется, ответ на эти вопросы автором даны не в лоб, не явно – как и остальные ответы на все остальные вопросы.

Вся пьеса – вся целиком – построена исключительно на косвенных доказательствах, одно из которых – обязательное дублирование узловых понятий, что является ключом к пониманию двуслойности сказанного в каждом конкретном случае. При этом каждый конкретный случай, показанный читателю двухслойно и косвенно, обязательно подкреплен совершенно определенным контекстом.

Мой ответ устраняет противоречия этой сцены, и он звучит следующим образом: никакого второго явления Призрака НЕ БЫЛО! Это галлюцинация. Гамлет увидел духа в своем болезненно воспаленном мозгу. И это было обусловлено всеми событиями последних часов – они слишком стремительно меняются, и так же стремительно меняются эмоции Гамлета.

Слишком быстро и слишком в короткие сроки для психики одного человека Гамлет испытывает огромнейшую эмоциональную гамму с ее мгновенными перепадами и глубокими спадами: усугубленные обстоятельствами боль, обида и ревность переходят в жажду расправы – жажда расправы сменяется страхом потерять любимого – страх потерять любимого оборачивается еще большей ненавистью – ненависть переходит в ярость – ярость сменяется страхом за собственную жизнь – страх за свою жизнь перетекает в свирепое бешенство – бешенство превращается в горе – горе сменяется радостью – радость в троекратном размере возвращает в сердце обиду и боль.

Круг замыкается. Что видит Гамлет в эту минуту перед собой? Не мать и не женщину – он снова видит любовницу, с которой отныне делит свое ложе неверный друг, соперницу, с лица которой не сходят следы ночных услад и блаженства. Животная ревность овладевает им. Запугать соперницу! Устрашить, отвадить, истерзать – извести!..

Как никогда, Гамлет действительно близок к помешательству. Однако где-то там, на самом дне меркнущих глубин его мозга бьется живая мысль, что этого нельзя, что это неверно, нечестно, нехорошо и опасно, что он совершает злодейство, что еще чуть-чуть, и его слова убьют изнемогшую под этим бременем мать.

Острое воспоминание о призраке вспыхивает в нем. Призрак просил его не трогать мать! Призрак говорил о том, как он любит ее! Призрак заклинал его не поднимать руки на Гертруду! Боже мой... что же он делает?! Что же он чуть было не наделал сейчас?!

Глубокий стыд за то, что это против матери он использует свою ненависть к неверному любовнику, использует в недостойных, корыстных целях, а также презрение к себе за то, что дух отца до сих пор мучается только потому, что сын не в силах навсегда расстаться со своим бывшим возлюбленным, и более того – рад, что убийца отца все еще жив, довершают картину его психического потрясения – и Гамлет видит Призрака!.. О, конечно, он пришел его упрекать! Он пришел его пристыдить! Он пришел спасти мать от нечестного сына!..

Волосы принца встают дыбом, он затравленно смотрит на духа, и взгляд его дик.

А ведь при первой встрече с Призраком у принца была совершенно другая реакция, и никакие волосы не вставали у него дыбом! Почему же сейчас все иначе? Да потому что, повторяю, нет никакого второго явления Призрака – это совесть Гамлета, наслоившись на его расстроенную психику, вызвала видение в его болезненном воображении.

А теперь посмотрите, как усиленно пытается Шекспир именно эту мысль внушить читателю художественными средствами.

Вот Гамлет видит Призрака, и он уверен, что королева тоже. Он действительно уверен в этом, потому что он хорошо помнит: ведь в прошлый раз Горацио и офицеры видели Призрака! Но королева... ничего не видит. "Что ты глаза вперяешь в пустоту и бестелесный воздух вопрошаешь?" – спрашивает она. А у Гамлета меж тем волосы встают дыбом. "Что ты видишь?" – пугается королева. "Его, его! Смотрите, как он бледен!" – дико уставившись в пространство, шепчет Гамлет.

Итак, королева УЖЕ ДВАЖДЫ подтвердила, что никакого Призрака нет – нет никого из посторонних! – но Шекспиру этого мало, и он ЕЩЕ ТРИЖДЫ заставляет Гертруду так или иначе засвидетельствовать, что никакого Призрака в комнате нет:

"С кем ты беседуешь?" – снова спрашивает королева.
"Вы ничего не видите?"
"Нет, то, что есть, я вижу".
"И ничего не слышали?"
"Нас только".
"Да посмотрите же! Вот он, уходит!
Отец, в таком же виде, как при жизни!
Смотрите, вот, он перешел порог!"

Но, увы, в комнате никого и не было, кроме них, королева знает это совершенно точно, а вот у сына такой обезумевший вид, что она с горечью констатирует:

То лишь созданье твоего же мозга;
В бесплотных грезах умоисступленье
Весьма искусно.

Но Призрак, вернее его галлюцинация исчезает, и Гамлет... успокаивается. Его внезапно материализовавшийся внутренний кошмар покидает его, и он с облегчением вздыхает и даже уверяет мать, что никакого умоисступленья у него нет, что его пульс так же размерен, как и ее, и что если бы это был бред, то он тотчас бы забыл обо всем, что говорил ранее, в то время как он может все повторить слово в слово.

Однако Гамлет искренне заблуждается. Минуту назад он пережил еще одно сильнейшее потрясение, осложненное бредом, ужасной, пугающей его галлюцинацией, так что вряд ли его пульс так уж спокоен.

Однако повторить сказанное ранее он вполне может, поскольку видение Призрака хоть и имеет отношение к его рассказу о короле, но вызвано не клиническим мозговым расстройством, а глубоким душевным переживанием.

Впрочем, поспешное желание Гертруды объяснить слова сына болезнью по-человечески понятно, что и предупреждает Гамлет: "Мать, умоляю, не умащайте душу льстивой мазью, что это бред мой, а не ваш позор".

"О милый Гамлет, ты рассек мне сердце", – говорит измученная королева.

На что Гамлет... успокоившийся, пришедший в себя и воспрянувший духом Гамлет тут же советует ей отбросить "дурную половину". После чего смиренно желает матери спокойной ночи и... внутренне вздрагивает от этих слов. А ведь действительно – уже ночь! А раз ночь, то сейчас эта женщина... эта женщина... пойдет к своему мужу!

"Покойной ночи, – говорит Гамлет, – но не спите с дядей".

Поверьте, продолжает Гамлет, если вы этой ночью не будете спать с ним, то ваша ужасная привычка спать с ним со временем уступит весьма добродетельной привычке с ним не спать.

Конечно, говорит Гамлет, пока вам будет очень трудно не спать с ним, но если вы сегодня воздержитесь, то потом вам будет все легче и легче с ним не спать, и таким образом со временем вы окончательно усмирите свое желание спать с ним, а то и вовсе извергнете его прочь.

Так покойной ночи, говорит Гамлет, спокойной ночи... И когда вам захочется дать мне материнское благословенье, я за ним приду. А что до Полония, говорит Гамлет, указывая на труп, то я...

...скорблю; но небеса велели,
Им покарав меня и мной его,
Чтобы я стал бичом их и слугою.
О нем я позабочусь и отвечу
За смерть его. – Итак, покойной ночи.

"Им покарав меня"... Так говорит принц, и эти слова могут означать только одно: за свое бездействие, за свои бесконечные проволочки он наказан Небесами убийством невинного.

Гамлет собирается уйти. Но, видимо, странные увещевания принца не спать с дядей все-таки кажется королеве сомнительными. И, видимо, это отражается на ее лице. Да и вообще что за жалкое наказание для убийцы – не спать с ним! И, похоже, Гамлет отлично видит следы этих сомнений. И, похоже, они начинают его сильно раздражать. Нет, пожалуй, ему еще рано уходить.

"Еще два слова", – говорит Гамлет. И его интонация снова меняется – она делается не просто язвительной, но ядовитой.

КОРОЛЕВА: Что должна я делать?

ГАМЛЕТ: Отнюдь не то, что я сейчас сказал:
Пусть вас король к себе в постель заманит;
Щипнет за щечку; мышкой назовет;
А вы за грязный поцелуй, за ласку
Проклятых пальцев, гладящих вам шею,
Ему распутайте все это дело, –
Что вовсе не безумен я, а просто
Хитер безумно. Пусть он это знает;
Ведь как прекрасной, мудрой королеве
Скрыть от кота, нетопыря, от жабы
Такую тайну? Кто бы это мог?
Нет, вопреки рассудку и доверью.
Взберитесь с клеткою на крышу, птиц
Лететь пустите и, как та мартышка,
Для опыта залезьте в клетку сами
Да и сломайте шею.

Как бы ни была королева женщиной, и как бы женщина ни сопротивлялась столь странной просьбе сына не спать со своим мужем, хотя бы и убийцей, и как бы старательно ни расписывал Гамлет все эти "грязные поцелуи", "щечки" и "мышки", а также "ласку проклятых пальцев", гладящих шею (о, эти проклятые пальцы!..), все это вряд ли возымело бы на нее должное действие.

Однако последние слова Гамлета затронули в ней прежде всего мать, которая любит сына (а она его любит!) и которую сын подозревает в предательстве, в холодной готовности обменять жизнь своего ребенка на "грязный поцелуй" и "ласку проклятых пальцев". Мысль, что Гамлет подозревает ее в предательстве, в том, что она готова с легкостью им пожертвовать, предельное осознание того, что ее дитя несчастно, истерзано, источено болью, что ее сын совсем одинок, раз он думает, что даже мать не любит его, глубоко ранит Гертруду:

О, если речь – дыханье, а дыханье
Есть наша жизнь, – поверь, во мне нет жизни,
Чтобы слова такие продышать.

Ей действительно становится нехорошо; предположения Гамлета, мысль о его страданиях и даже возможной смерти причиняют ей неподдельное горе. И оно... трогает Гамлета. Нет, перед ним не чужая равнодушная женщина, как он думал, это по-прежнему его мать, его дорогая матушка, которая любит его и никогда его не предаст!.. И Гамлет мгновенно усмиряется; мать любит его, у него есть любовь матери – он не одинок.

Да, любовь матери крайне важна для Гамлета – она является для него внутренней основой, обязательным тылом, непреходящим эмоциональным щитом. Не просто так он столь откровенно раскрывает перед ней свой замысел (убийство короля) – ведь он ужасно рискует в этот опасный момент! И все-таки еще более важным, чем собственная безопасность, еще более необходимым для него (жизненно необходимым!) является полная уверенность в том, что мать ни за что не предаст его – ни за что, даже если сын грозит смертью ее любовнику. Именно это он и пытается глубоко понять, именно в этом он и силится убедиться, провоцируя Гертруду жестокими предположениями о ее возможном предательстве.

Но мать... действительно любит его. Он это видит. Он это слышит. Он это чувствует. Он счастлив. У него снова есть мать!

"Я еду в Англию, – говорит утихший Гамлет, – вам говорили?" Да, кивает королева, "я и забыла; это решено".– "Готовят письма, два моих собрата, которым я, как двум гадюкам, верю, везут приказ".

Неподдельная любовь к нему Гертруды полностью примиряет его с ней. Сейчас рядом с ней он снова чувствует себя маленьким ребенком, защищенным любовью матери, он полностью ей открыт, ему даже хочется немножко похвастаться перед ней – и он доверчиво открывает ей все свои планы, о которых не скажет даже Горацио.

Посмотрим, чья возьмет, говорит Гамлет, – "в том и забава, чтобы землекопа взорвать его же миной". Посмотрим, как они взвоют, когда я перехитрю их: "есть прелесть в том, когда две хитрости столкнутся лбом"! Он переводит взгляд на мертвого Полония. Отличный предлог для Англии, думает принц, король наверняка воспользуется им – "вот кто теперь ускорит наши сборы; я оттащу подальше потроха".

Доброй ночи, мать, говорит Гамлет и уходит, волоча труп Полония.


ЧАСТЬ 3

Итак, самая тяжелая, самая эмоционально насыщенная сцена в пьесе окончена, и мы снова можем идти вперед. Но прежде вернемся к Полонию. Теперь он мертв, и тому послужили его неосторожные крики о помощи. Именно так и принято с легкостью думать.

Но мы с вами будем мыслить самостоятельно, а потому сейчас постараемся выяснить: а почему все-таки Полоний стал звать на помощь? Что его подвигло на это? Милосердие? Желание мужчины помочь беспомощной женщине?

А может, что-то другое?

Давайте вспомним его отношение к Офелии. Он торгует дочерью, она – лишь материал для его игры. Об этом говорит хотя бы тот факт, что даже на представлении, сидя очень близко к Офелии и Гамлету и слушая его пошлости, оскорбительные и сами по себе, а для дочери крупного сановника и вовсе непозволительные, он ни разу не одернул принца, не поставил его на место. Подобное неучастие объяснимо только одним: Полонию было выгодно такое поведение принца.

Вспомним и Лаэрта, который постоянно живет во Франции, куда Полоний выпроваживал его чуть не пинками. Спустя два месяца он подсылает к сыну слугу с целью разведать, чем занят Лаэрт, с кем встречается, что говорит. Все это свидетельствует о том что Лаэрт отправлен во Францию не случайно – он намеренно устранен Полонием как возможный соперник по трону, к которому Полоний так рвется, и именно с этих позиций за ним установлена слежка. Ведь у Полония давно созрел план (и с постыдным участием Офелии, даже не подозревающей о замыслах отца), как устранить Клавдия чужими руками, а потом избавиться и от принца.

Полоний гениальный психолог. Он умеет делать ставку на чувства людей. Он пристально следит за каждым – он знает слабости каждого. Он правильно разглядел в брате короля отменного подонка и великолепного жиголо. Он сумел почувствовать в пятидесятилетней Гертруде всю ее неудовлетворенную сексуальность и воспользоваться ею настолько умело, что внезапная смерть супруга не вызвала у Гертруды ни одного "неправильного" вопроса. Он прекрасно знает, какие отношения связывали Гамлета с Клавдием. Он видит, как предательство Клавдия и ревность к Гертруде рвут принцу сердце. Что ж, осталось только усилить ревность, приумножить, сделать ее невыносимой и ждать, когда она принесет свой черный плод. Он сводит Офелию с королем и подбрасывает Гамлету информацию об этом.

И все было бы хорошо, если бы Полоний сумел учесть еще одно чувство, которое владеет Гамлетом намного сильнее, чем ревность. Любовь! Именно любовь все время останавливает карающую руку принца.

И все-таки он готов совершить убийство. Полоний не знает, что Гамлету являлся Призрак и что, стало быть, и без всякой добавочной ревности у него есть очень веская причина для этого. Полоний не знает, что Гамлетом более всего движет не ревность к Офелии (любящее сердце уже готово простить очередную измену), а мучительный долг перед духом отца. Что именно глубочайший стыд перед неотомщенным отцом заставляет его снова и снова пытаться разжечь в себе тлеющий гнев.

Случайный приезд актеров он воспринимает с тяжким сердцем: он знает, какое громадное воздействие способен оказать на его нервическую натуру театр, он знает, насколько сильно увиденное на сцене злодейство способно его подхлестнуть. Быть или не быть – для него давно уже не вопрос. Он убьет Клавдия, он сделает это.

И все-таки каждый раз он дарует жизнь своему бывшему возлюбленному – продлевает ее снова и снова, хотя бы на месяц, хотя бы на день, хотя бы на час... У него нет доказательств? Замечательно! Он молится? Отлично! Его отсылают в Англию? Прекрасно! Вот еще одна возможность хотя бы ненадолго сохранить Клавдию жизнь.
Гамлет буквально не может надышаться любимым перед его гибелью.

И все-таки Полоний близок к цели как никогда. Ревность к Офелии, умноженная утихшей было ревностью к Гертруде и тысячекратно усиленная несмолкающей виной перед Призраком, взорвала сердце Гамлета. Полоний прекрасно понял значение спектакля, и он тоже видел реакцию короля. Теперь кто кого первым, думает хитроумный царедворец. Он бежит к королеве и прячется за ковер.

Одержимый ядовитой яростью Гамлет входит к матери. Его вид настолько пугает ее, что она кричит о помощи. И тут Полоний... этот стоящий в укрытии холодный, циничный, расчетливый Полоний, который не способен пожалеть даже родную дочь, вдруг забывает про всякую осторожность и, чрезвычайно рискуя собственной безопасностью, громко кричит из-за ковра: "Эй, люди! Помогите, помогите!"

Так неужели же он сделал это из сострадания?! Разумеется, нет. Просто Полонию некуда деваться. Стоя за ковром, он не видит лица Гамлета, а значит, не может оценить ситуацию адекватно. Если бы он имел возможность видеть принца, то по многим психологическим характерным нюансам он бы понял, что Гамлет вовсе не собирается убивать мать. Но Полоний лишен такой возможности, он судит только по интонации королевы, и ему кажется, что даже одна секунда невмешательства может стоить Гертруде жизни.

Но именно ее смерти Полоний и не может никак допустить! Потому что с гибелью королевы весь его план теряет смысл. Потому что только королева имеет права на земли, отошедшие к ней по смерти первого мужа. И только королева будет продолжать иметь на них права по скорой смерти второго.

И только Полоний должен оказаться ее третьим супругом!

Но если королева умрет, наследником автоматически станет либо еще живой к тому времени Гамлет, либо Фортинбрас.

Таким образом, спасая королеву, он спасал свою будущую корону. Вот она, та единственная важная причина, заставившая Полония опрометчиво пренебречь своей личной безопасностью!

*
Но у меня есть еще один, очень и очень важный, вопрос.

Откуда Гамлет вообще мог знать – да еще с подробностями! – что его отправляют в Англию, что сопровождать его будут два бывших школьных товарища и что уже готовят письма?

Восстановим канву событий. Вот спектакль прерывается – король уходит. И все уходят за ним, остаются лишь Гамлет и Горацио; они беседуют, делятся впечатлением. Возвращаются Розенкранц и Гильденстерн с известием, что принца хочет видеть мать; он задерживает их рассуждениями о флейте. Через некоторое время появляется Полоний, он приходит с тем же сообщением от королевы. Гамлет останавливает Полония разглядыванием облаков, наконец говорит, что пойдет к королеве. Принц просит всех уйти; все уходят. Оставшись один, Гамлет произносит внутренний монолог, в котором уверяет себя, что готов на убийство. После чего идет сначала в комнату короля, а потом к матери.

В тот момент, когда принца рассуждает сам с собой, а потом идет в направлении покоев короля, Розенкранц и Гильденстерн уже находятся там – они пришли туда сразу же после того, как Гамлет попросил всех оставить его в одиночестве. Король сообщает им о своем окончательном решении насчет Гамлета:

Он ненавистен мне, да и нельзя.
Давать простор безумству. Приготовьтесь;
Я вас снабжу немедля полномочьем,
И вместе с вами он отбудет в Англию;

В минуту, когда данное решение озвучивается, его действительно можно было бы подслушать. Однако Гамлет не может этого сделать – он еще только идет по дворцовому коридору в направлении королевских комнат!

Более того: его на несколько минут опережает Полоний – он идет тем же путем. И когда решение произносится королем вслух, даже Полоний не может слышать его, так как находится еще не достаточно близко.

Когда же Полоний входит в комнату короля, то Розенкранца и Гильденстерна там уже нет. Полоний сообщает, что Гамлет отправился к королеве и что сам Полоний спешит туда, чтобы прийти раньше принца и успеть спрятаться за ковер.

Оставшись один, король молится. И только сейчас Гамлет подходит к его покоям; он заходит внутрь с целью немедленно убить короля. Однако он видит его молящимся, и это является очередной причиной, которая останавливает принца.

После чего он наконец достигает комнаты Гертруды.

Как видим, Гамлет физически не мог узнать о своей отправке в Англию. У него не было для этого никакой технической возможности. Да и королева не могла ему сказать об этом – ведь окончательное решение принято королем совсем недавно и без ее участия, и знают о нем вроде бы только трое – сам король, Розенкранц и Гильденстерн. Однако королева отвечает вполне уверенно:

ГАМЛЕТ: Я еду в Англию; вам говорили?
КОРОЛЕВА: Я и забыла; это решено.

В чем же тут дело?

Вот в чем. Некогда король в приватной беседе с Полонием говорил ему об английском варианте. Правда, Полоний посоветовал королю вместо отправки на остров заключить принца в тюрьму, и помнится, королю последний вариант весьма приглянулся. Вот только вряд ли он рискнул поделиться этим с Гертрудой: скорее всего, королева ни за что не позволила бы ему так жестоко обойтись с ее сыном – все-таки она действительно любила его. А вот сказать ей об Англии в качестве мягкого варианта король вполне мог. Но это было вчера, сразу же после подслушанной беседы Гамлета с Офелией, так что последующие события вполне могли затемнить в ее памяти данный факт.

Но оказывается, и это еще не все! Оказывается, у Гамлета уже готов встречный план!

Он даже сообщает об этом Гертруде – и сам Шекспир ТРИЖДЫ останавливает на этом наше читательское внимание:

1) "В том и забава, чтобы землекопа взорвать его же миной";
2) "...плохо будет, коль я не вроюсь глубже их аршином, чтоб их пустить к луне";
3) "...есть прелесть в том, когда две хитрости столкнутся лбом!"

А ведь с момента представления прошло максимум полтора-два часа, и все это время было сплошь заполнено беседами принца с Горацио (впечатления), с двумя "собратьями" (флейта) и с Полонием (облака), т.е. Гамлет был все это время на виду, не считая последнего в этой сцене внутреннего монолога (который, однако, он произносит все там же, на опустевшей площадке) и не считая его движения по коридорам в сторону комнаты короля, а потом и Гертруды, что также не могло занять много времени, иначе это выглядело бы подозрительно и его кинулись бы искать: вспомним, как после куда-то запропастившихся Розенкранца и Гильденстерна немедленно явился Полоний.

Этот факт никак технически не регулируется в тексте. С большой натяжкой я могу допустить, что о решении короля еще не дошедшему до покоев королевы Гамлету сообщили уже вышедшие из покоев короля Розенкранц и Гильденстерн, вроде бы единственные из действующих лиц, кто не занят никаким делом в данный момент. Однако вряд ли они сделали это – слишком велик риск, что им придется поплатиться жизнью за подобную болтовню.

И тем не менее Гамлет знает о решении короля, у него готов встречный план, и Шекспиру ужасно хочется, чтобы я наконец задала себе этот давно лежащий на поверхности вопрос: каким же образом это все могло получиться?

А получиться это могло только в одном случае! Кто-то, проявив личную инициативу, прокрался к покоям короля, подслушал его разговор с Розенкранцем и Гильденстерном, а потом быстро исчез оттуда, так что ни вышедшие от короля школьные товарищи принца, ни торопящийся к королю Полоний не успели заметить его! После чего этот таинственный кто-то поспешил перехватить принца на узком отрезке, когда тот направлялся либо к покоям короля, либо к покоям королевы, и все ему рассказать. Только в этом случае у Гамлета появляется все-таки достаточно времени, чтобы в голове его успел сформироваться план по собственному спасению...

Но кому же, кроме Гертруды, так хочется сохранить Гамлету жизнь?

*
А между тем королева, находящаяся под огромным впечатлением от разговора с принцем и пребывая в невероятном душевном волнении из-за сына, идет к королю. Если от нее хотя бы что-то зависит, она готова немедленно прийти на помощь Гамлету. Ее душа полна сильнейшим желанием смягчить его участь. Она даже готова лгать, если (и сколько) нужно. И королева вздыхает, изо всех сил демонстрируя королю свою удрученность... И король мгновенно понимает их скрытое значение:

У этих тяжких вздохов есть причина;
Откройтесь нам; мы их должны понять.
Где сын ваш?

Этого Гертруде и надо! О, только бы дело по-прежнему кончилось высылкой в Англию, только бы поведение сына не вызвало для него более тяжких последствий! "Ах, государь, что видела я ночью!" – говорит она, и на ее лице появляется выражение внутренней дрожи и одновременно крайней растерянности.

КОРОЛЬ: Скажите все. Что с Гамлетом?

КОРОЛЕВА: Безумен,
Как море и гроза, когда они
О силе спорят...

Да-да, снова и снова повторяет королева, безумен, он просто безумен, ах если бы вы знали, что он сейчас натворил! Находясь буквально в бреду, в каком-то буквально буйном исступленье, "заслышав за ковром какой-то шорох" – говорит королева, умалчивая о том, что вовсе не шорох услышал Гамлет, а громкие крики Полония о помощи, – так вот, услышав этот незначительный шорох, он вдруг "хватает меч и с криком: "Крыса, крыса!" – в своем бреду, не видя, убивает беднягу старика".

Король потрясен. Ведь он не слышал, как Гамлет входил к нему в комнату (а значит, был точно уверен, что за ковром находится не король). Поэтому Клавдий ни минуты не сомневается: этот быстрый смертельный удар предназначался ему. Гамлет готов на убийство! "Так было бы и с нами, будь мы там", – говорит король.

И, как и предполагал Гамлет, убийство Полония оказывается прекрасным предлогом для отправки принца в Англию. "Его свобода пагубна для всех, – рассуждает король, – Для вас самих, для нас и для любого". Посмотрите, говорит король, до чего дошел он в болезни. Почему мы как следует не смотрели за сумасшедшим? Почему из любви к сыну мы позволили ему случайно совершить это ужасное дело? Кто теперь будет отвечать за смерть Полония? И вообще, "где он сейчас"?
Потащил убитого, с готовностью говорит королева, убитого, которого он прикончил случайно, говорит королева, исключительно из чистого безумия, говорит королева, но сейчас приступ прошел, и "он плачется о том, что совершил".
Ах вот как, говорит король, ну это все равно, потому что в Дании он больше и на день не задержится, и утром, "едва коснется солнце горных высей, он отплывет". А пока, говорит король, чтобы у общественности не возникло никаких посторонних вопросов, "этот тяжкий случай нам надобно умело и достойно представить и смягчить".

После чего зовет Розенкранца и Гильденстерна и, сообщив им о гибели Полония, поручает им "поладить" с Гамлетом, а заодно отнести тело в часовню.

*
Следующая сцена начинается с реплики принца: "Надежно спрятан". Совершенно ясно, что это относится к телу Полония. Также ясно, что это весьма неслучайная фраза – с нее, повторяю, начинается следующая сцена, стало быть, Шекспир в очередной раз очень надеется, что она явится для читателя зацепкой, ключом, каких немало в пьесе; что эта фраза поможет нам что-то понять, что-то особенное, важное, о чем он не хочет говорить прямо – ведь так будет неинтересно, пьеса потеряет интригу, краски исчезнут, а облезлые герои превратятся в ходячих болванчиков.

Так на что же намекает Шекспир на этот раз?

Итак, "надежно спрятан" – говорит Гамлет, и это первая фраза сцены. Из нее следует, что, выйдя от королевы, Гамлет все это время был занят поиском места, куда бы он мог спрятать труп. Правильно? Правильно. Именно так все и думают.

А что если Гамлет был занят этим... не все время? Ведь не зря же Шекспир говорит нам, что Гамлет прознал каким-то образом про решение короля и даже продумал встречные действия! Стало быть, он обязательно должен был иметь время с кем-то связаться и дать кому-то необходимые инструкции. Ведь ночь на исходе – у него нет времени предпринять что-то иное, кроме как кому-то довериться. А вот на это времени нужно не так уж много: достаточно быстро прийти к этому человеку и четко провести инструктаж.

И тут мы опять восстановим последовательность событий.

Итак, Гамлет выходит с трупом из комнаты королевы. Королева идет к королю и не слишком продолжительное время беседует с ним, но все-таки их разговор занял минут пятнадцать-двадцать.

Далее король созывает своих приближенных, а вот это дело уже не скорое: все-таки ночь, и многие из них, обсудив сенсационный результат представления, легли спать. Стало быть, кого-то требуется персонально разбудить (и им еще нужно хотя бы наспех одеться), а к иным направить слуг с сообщением, что король немедленно хочет их видеть, и это тоже занимает достаточно времени – думается, не меньше получаса. В результате кого-то пришлось еще и подождать, а кого-то и дополнительно объявить в поиск – допустим, это еще полчаса. Далее – речь короля; предположим, это еще десять минут.
Кроме того, королю вначале и в голову не приходит, что принц спрятал труп. Поэтому король, скорее всего, уверен, что труп до сих пор находится где-то рядом с комнатой королевы, в коридоре или на лестнице. Вот почему он говорит Розенкранцу и Гильденстерну:

Друзья мои, сходите за подмогой:
В безумье Гамлет умертвил Полония
И выволок из комнат королевы.
Поладьте с ним, а тело отнесите
В часовню. И прошу вас, поскорее.

Стало быть, прежде всего они пошли к покоям королевы и, только сильно удивившись, что не обнаружили там покойника, сначала осмотрели все вокруг, а уж потом кинулись искать принца – именно о такой последовательности их действий свидетельствует вопрос Розенкранца: "Принц, что вы учинили с мертвым телом?". Все это могло занять еще с полчаса.

Итого два часа чистого времени. Мог ли Гамлет управиться за это время с трупом, найти надежного человека, объяснить ему дело или написать записку к тем, кто этим делом займется? Мог. Хотя труп тяжелый, тащить его нелегко и действовать приходится с оглядкой, тем не менее 15-20 минут у Гамлета вполне могли оказаться свободными, а этого достаточно, чтобы объяснить гонцу его необходимые действия.

Но кто же оказался доверенным лицом Гамлета? У кого он мог попросить помощи в сложившейся обстановке?

И зачем вообще ему понадобилось прятать труп?

Начнем с трупа. До сей поры этому странному поступку Гамлета я нигде не прочла хоть сколько-нибудь убедительных объяснений. Впрочем, как и некоторым другим его поступкам и словам, многие из которых, обозначенные здесь моими вопросами, остались попросту незамеченными исследователями.

А между тем поискам тела в пьесе отведено немалое место. Так ли уж случайно Шекспир придает этому событию столь большое значение?

Так чего же хочет принц?

Почему Гамлет так озабочен сокрытием трупа? Может быть, хочет тем самым убедить всех в своей невменяемости? Или еще раз унизить теперь уже мертвого Полония? Нет. Ответ, как всегда, прост и чрезвычайно функционален.

Дело в том, что это мертвое тело жизненно необходимо Гамлету. Потому что его поиски отнимают у преследователей... драгоценное время! Ведь пока труп не обнаружен, принц остается во дворце, его отъезд откладывается. А это означает, что его посланник, его доверенное лицо успеет опередить отъезд Гамлета из Эльсинора – он существенно обгонит его по времени и таким образом успеет запустить контрплан принца!

Более того: пропажа тела, по замыслу принца, вызовет неминуемый переполох; в результате благодаря тому, что все будут озабочены поиском трупа, посыльному удастся выскользнуть из дворца незамеченным – в поднявшейся суматохе все попросту забудут о нем.

И самое главное: очень важно, чтобы этот посыльный вышел из Эльсинора первым – раньше принца хотя бы на полчаса! Этого будет вполне достаточно, чтобы приставленные к принцу люди, которые будут сопровождать его к побережью, не смогли встретить гонца по дороге и заподозрить в чем-либо. Потому что дорога обоих – и принца, и его верного курьера – лежит только в одном направленье: к побережью. Именно там ждет Гамлета изгнанье и смерть. Именно оттуда должно прийти и спасенье...

И такой человек действительно существует в пьесе! Вот только Шекспир столь умело отвлек наше внимание, так шумно заболтал нас, что мы даже не заметили, как некий персонаж элегантно выпал из поля нашего зрения. Именно он подслушивал у двери короля. Именно он в деталях сообщил принцу о королевском решении. Именно он сломя голову мчится сейчас с известьем от принца!

Но кто же этот посланник и куда он торопиться, кому он спешит передать просьбу о помощи?

Я отвечу на эти вопросы чуть позже. А пока, изумленные пропажей трупа, Розенкранц и Гильденстерн вместо четкого ответа на вопрос: "Принц, что вы учинили с мертвым телом?" – в подробностях выслушивают от тянущего время Гамлета много интересного о себе...

*
Тем временем король дает своим приближенным разъяснения на предмет происшедшего. Он сообщает, что за принцем послано, что пропавшее тело ищут (и время идет!), а также откровенно сетует, что строгие меры к принцу применить нельзя, поскольку он пользуется популярностью в народе, и что эта "буйная толпа" "лишь казнь виновного приметит, а не вину". Поэтому, "чтоб гладко все сошло, должно казаться, что его отъезд решен давно".

Входит Розенкранц с сообщением, что тело Полония не найдено и о его местонахождении от принца ничего не удалось узнать, что сам принц под присмотром и находится здесь, за дверью.

"Пусть его введут", – сурово говорит король.

Принца вводят.

"Ну что же, Гамлет, где Полоний?" – спрашивает король.

И принц тут же затевает увлекательную, а главное, неспешную беседу про каких-то червей, которые сейчас ужинают, поскольку "человек может поймать рыбу на червя, который поел короля, и поесть рыбы, которая питалась этим червем".

Однако терпение короля заканчивается довольно быстро. "Где Полоний?" – снова спрашивает он.

В принципе у Гамлета больше нет причин скрывать это – труп выполнил свою тактическую задачу: времени он отнял достаточно и больше не нужен принцу. "На небесах, – отвечает он, – пошлите туда посмотреть; если ваш посланный его там не найдет, тогда поищите его в другом месте сами. А только если вы в течение месяца его не сыщете, то вы его почуете, когда пойдете по лестнице на галерею".

Ну что ж, говорит король, в таком случае тебе пора собираться в Англию, при этом "ты должен скрыться быстрей огня", так что быстро собирайся в дорогу, тем более что "корабль готов, благоприятен ветер, ждут спутники, и Англия вас ждет".

Ждет Англия? – удивляется принц.
"Да, Гамлет".
"Хорошо".
"Да, так и есть, коль ведать наши мысли".
"Я вижу херувима, который видит их".

Действительно. Отныне смерть Гамлета для Клавдия великое благо.

Но знает ли Гамлет, что его не просто отсылают подальше, а собираются лишить жизни?

Знает. Догадывается.

Поэтому и отвечает королю: "Я вижу херувима, который видит их". Уж херувим-то, существо из загробной жизни, точно знает, почему отправка Гамлета в Англию – это хорошо для короля.

Итак, едем!

"Прощайте, дорогая мать ", – говорит принц королю.
"Твой любящий отец, Гамлет", – поправляет его король.

Нет мать, настаивает принц и объясняет: "Отец и мать – муж и жена; муж и жена – единая плоть, и поэтому – моя мать".

Собственно, этот текстовой кусочек прост до примитивизма. И однако же некоторые исследователи умудряются откопать в нем такие философские глубины, что страшно подумать.

А действительно, почему Гамлет называет короля "дорогая мать"?

На самом деле здесь, в этой фразе Гамлета про "дорогую мать", нет ничего, кроме... хулиганства. В устах принца это язвительное выражение, ехидство, утонченная издевка на прощанье, посредством которой Гамлет попросту взял да и выместил на короле все свое скопившееся раздражение, досаду, бесплодность надежд, тщетность королевских обещаний. А более всего – это дерзкая ироничная реакция на столь вопиющую готовность короля предать Гамлета смерти.

Несмотря на свой игровой характер, эта фраза очень важна в пьесе и является наиболее прямой отсылкой Шекспира к пониманию настоящей фабулы. Потому что, называя короля "дорогая мать", Гамлет этим сардоническим выражением попросту публично обозвал короля... пассивным педерастом! При этом хитроумно не забыв придать этому чрезвычайно оскорбительному намеку (для короля! да еще в присутствии придворных!) до изумления невинный, едва ли не девственно философский вид.

Ну и, вот так щелкнув напоследок короля по носу, Гамлет уходит. Молча проглотивший неприличный намек король дает Розенкранцу и Гильденстерну приказ:

За ним ступайте; торопите в путь;
Хочу, чтоб он отплыл еще до ночи;
Все запечатано, и все готово,
Что следует; прошу вас поскорей.

Выходит, Гамлет был абсолютно прав, что король не будет ждать до утра, как он собирался вначале и о чем сообщил принцу его добровольный помощник, подслушав беседу короля с Розенкранцем и Гильденстерном! И что было бы сейчас с ним, не спрячь он труп Полония?..

Оставшись один, король в своем монологе снова и снова говорит о столь желанной ему смерти принца:

Когда мою любовь ты чтишь, Британец, –
А мощь моя ей цену придает,
Затем что свеж и ал еще рубец
От датского меча и вольный страх твой
Нам платит дань, – ты не воспримешь хладно
Наш царственный приказ, тот, что содержит,
Как это возвещается в письме,
Смерть Гамлета. Британец, сделай это;
Как огневица, он мне гложет кровь;
Будь мне врачом; пока не свершено,
Мне радости не ведать все равно.

*
Итак, спустя совсем малое время Гамлет с "друзьями" еще задолго до рассвета отправляется на побережье – через равнину, по которой движется сейчас Фортинбрас с войском в Польшу – по устному договору с королем Клавдием.

Фортинбрас отправляет капитана к "владыке датчан" с целью уведомить о своем переходе по его землям. После чего сам Фортнибрас с войском уходит дальше. Капитан, завидев по дороге процессию датчан, встречается с ними и на вопрос принца "Скажите, сударь мой, чье это войско?" – отвечает: "Норвежца, сударь".

Далее Гамлет выясняет, что войско в 2000 человек направляется в Польшу для разрешения спорного вопроса о клочке земли, за который жалко отдать и пять дукатов, однако на военную кампанию выделено при этом уже 20 тысяч золотых. В результате Гамлет вновь укорят себя за преступное бездействие:

Как все кругом меня изобличает
И вялую мою торопит месть!
<...>Вся земля пример;
Вот это войско, тяжкая громада,
Ведомая изящным, нежным принцем,
Чей дух, объятый дивным честолюбьем,
Смеется над невидимым исходом,
Обрекши то, что смертно и неверно,
Всему, что могут счастье, смерть, опасность,
Так, за скорлупку.
<...>
О мысль моя, отныне ты должна
Кровавой быть, иль прах тебе цена!

Прямо сказать, вся эта сцена с равниной и войском Фортинбраса кажется откровенно проходной. Все это вяло, апатично, сонно – неужели такое количество текста сделано Шекспиром только для того, чтобы мы лишний раз услышали, как Гамлет в очередной раз винит себя в бездействии?

Разумеется, нет. Вся эта сцена крайне важна и сделана Шекспиром совсем с другой целью.

Войско Фортинбраса идет по равнине – его путь лежит через дорогу, по которой следует Гамлет. Значит, посыльный Гамлета, спешно покинувший замок и на несколько часов опередивший кортеж принца, пулей промчавшись по этой же дороге и успев отойти с нее в нужное место, или уже встретил или скоро обязательно встретит идущего на Польшу Фортинбраса – потому что именно от него, от своего двоюродного брата, Гамлет и ждет помощи!

Вот для чего эта сцена. Вот для чего это длительное и монотонное присутствие на заднем плане Фортинбраса.

Ведь Гамлет активно интересуется делами государства, об этом говорят хотя бы два таких косвенных факта, что он глубоко рассуждает о важности имиджа государя, а также сам пользуется любовью в народе. Поэтому Гамлет наверняка знал, что Фортинбрас пройдет через земли Дании – в этом не было никакого секрета: он присутствовал при том, когда король отправлял к Норвежцу послов с жалобой на Фортинбраса, значит, он мог поинтересоваться (и, без сомнений, сделал это!), чем кончилось дело, когда послы вернулись в Данию. Да и отчет Вольтиманда происходил в присутствии королевы – она также могла рассказать об этом принцу.

И тут мы с вами должны забежать намного вперед.

*
Все, кто читал пьесу, знают, что Гамлет удивительным образом спасся. Что судно датчан и двух дней не пробыло в море, как вдруг корабль неких разбойников напал на них – догнал их и взял на абордаж. Во время завязавшейся схватки принц, улучив момент, перепрыгнул на разбойничий корабль, после чего абордаж был немедленно снят, и корабль пиратов взял курс к берегам Дании. А Розенкранц и Гильденстерн продолжили плыть в Англию, так как, помимо сопровождения туда Гамлета, король поручил им еще какую-то небольшую дипломатическую миссию, что и было, видимо, расценено ими как основное задание. При этом они не догадывались, что их там ждет смерть: Гамлет подменил приказ короля и скрепил письмо старой печаткой отца, перстнем ("Со мной была отцовская печатка, печати Датской точный образец").

В этой истории слишком ярким выглядит единственное несоответствие: почему, сразу же после того, как Гамлет перепрыгнул на пиратский корабль, стычка немедленно прекратилась, крючья сняли и судно датчан напрочь перестало интересовать разбойников?

Ответ один: эти якобы разбойники были посланы именно вслед за Гамлетом, чтобы спасти его!
Недаром у них было более быстроходное судно, которое с легкостью догнало датчан! И когда Гамлет перескочил к этим "пиратам", их миссия на этом была закончена.

Кто же был спасителем принца?

Ну конечно же Фортинбрас! Это к нему направил Гамлет гонца, который должен был, пройдя по равнине и опередив Гамлета, дождаться идущего на Польшу Фортинбраса и передать ему просьбу о помощи.

Это и был план Гамлета!

О том, что спасителем принца является именно Фортинбрас, говорит еще и такой косвенный факт – то самое яркое несоответствие, которое и хотел выделить Шекспир: "разбойники" не тронули датчан, не отняли у них судно и даже не ограбили их.

Почему?

Да потому, что Фортинбрас дал слово не причинять датскому владыке вреда! А ведь даже Полоний не сомневался, что Фортинбрас свое слово держит.

*
Вернемся к текущим событиям пьесы. С того вечера, когда состоялось представленье, и с той ночи, когда принц был отправлен в Англию, прошло примерно пять дней. Такой вывод можно сделать из того, что Гамлет находился в море уже почти два дня, когда на них напали "разбойники", плюс еще два дня, чтобы вынуться в Данию. Также потребовалось некоторое время для того, чтобы по возвращении принца матрос доставил в Эльсинор три письма – к Горацио, королю и королеве. Возможно также, что Гамлет провел несколько приятных дней в гостях у этих учтивых "разбойников".
В любом случае прошло не больше недели, но этот срок достаточный, чтобы некий верный человек из дома Полония успел достичь границ Франции и рассказать Лаэрту о смерти отца, после чего Лаэрт спешно и при этом тайно возвращается в Данию.

Итак, сцена пятая приводит нас в залу, в которую входят королева, Горацио и первый дворянин. Сцена начинается с реплики Гертруды: "Я не хочу с ней говорить". Этот ответ королевы дворянину является продолжением их разговора, оставшегося за кадром: дворянин уговаривает королеву принять Офелию, но королева отказывается.

Столь категоричный отказ королевы очень важен Шекспиру – повторяю, сцена начинается именно с этой реплики.

"Она упорствует, совсем безумна" – уговаривает дворянин.
"Чего ей надо?" – холодно спрашивает королева.

Да, все-таки Гертруда прекрасно поняла тот единственный намек, который содержали в себе скабрезности Гамлета! Офелия – любовница короля. Нет, она ни за что не примет Офелию.

Однако дворянин настаивает, и к нему подключается Горацио. Они оба уверяют Гертруду, что бред Офелии принимает угрожающий характер, что ее слова, конечно, пустяк, но дело в том, что "слушателей их бессвязный строй склоняет к размышленью; их толкуют и к собственным прилаживают мыслям".

Королева задумывается... "Пусть приходит", – говорит она. Да-да, думает королева, еще не хватало, чтобы об этом судачили в народе. Еще не хватало, чтобы этот болезненный бред перерос в иные, более опасные, сплетни! Тем более что с некоторых пор (а вернее, с момента того тяжелого разговора с сыном) совесть Гертруды переполнена чувством вины:

Моей больной душе, где грех живет,
Все кажется предвестьем злых невзгод;
Всего страшится тайная вина
И этим страхом изобличена.

Входит Офелия. С первого взгляда на нее становится ясно, что она действительно не в себе. И с первого же взгляда на нее сердце Гертруды смягчается, ей становится бесконечно жаль Офелию. Но Офелия не понимает этого; она поет песенки, в которых угадывается ее мысль об умершем отце. Она вспоминает про дочку хлебника, которая за жадность была превращена в сову, а ее дальнейшие слова похожи на некое затемненное философское рассуждение о том, какой результат она получила благодаря собственной жадности – той самой, исподволь расшевеленной в ней Полонием, которая и привела ее в постель короля: "Говорят, у совы отец был хлебник. Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать. Благослови бог вашу трапезу!"

Кстати, эту притчу и комментарий к ней она проговаривает СРАЗУ ЖЕ ПОСЛЕ ТОГО, как вошедший король обращается к ней со словами: "Как поживаете, мое дитя?"

И смысл этой притчи настолько прозрачен, что король СПЕШИТ ПРИДАТЬ ЕЙ ИНОЙ СМЫСЛ: "Мысль об отце", – многозначительно говорит он.

Но и на эти простые слова короля Офелия опять реагирует довольно опасно:

ОФЕЛИЯ: Пожалуйста, не будем говорить об этом; но если вас спросят, что это значит, вы скажите: (Поет.)

"Заутра Валентинов день,
И с утренним лучом
Я Валентиною твоей
Жду под твоим окном.
Он встал на зов, был вмиг готов,
Затворы с двери снял;
Впускал к себе он деву в дом,
Не деву отпускал".

Кстати, КОРОЛЬ появляется здесь довольно БЫСТРО.

Да уж не сама ли Офелия явилась тому предлогом, не ее ли настойчивое желание свидеться с королевой, о котором стало известно королю?

Несмотря на опасный момент король на эту чрезвычайно содержательную песенку Офелии реагирует довольно уверенно: "О милая Офелия!" – восклицает он, якобы все более убеждаясь в ее безумии.

И тут следует весьма интересный ответ девушки: "Да, без всяких клятв, я сейчас кончу". И она поет еще одну песенку:

"Клянусь Христом, святым крестом.
Позор и срам, беда!
У всех мужчин конец один;
Иль нет у них стыда?
Ведь ты меня, пока не смял,
Хотел женой назвать!"
Он отвечает:
"И было б так, срази нас враг,
Не ляг ты ко мне в кровать".

Прямо скажем: содержание этих песенок КАРДИНАЛЬНО ПОМЕНЯЛОСЬ с приходом короля!

Естественно, королю ничего не остается делать, как нажимать на ее сумасшествие: "Давно ль она такая?"

И тут же следует еще один, очень важный, ответ девушки:

"Я надеюсь, что все будет хорошо. Надо быть терпеливыми; но я не могу не плакать, когда подумаю, что они положили его в холодную землю. Мой брат об этом узнает; и я вас благодарю за добрый совет. – Подайте мою карету! – Покойной ночи, сударыня; покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи".

Она уходит. Король просит Горацио присмотреть за ней: "Прошу тебя, следи за ней позорче". И Горацио также покидает залу.


*
А теперь попробуем понять: что же все-таки явилось действительной причиной умопомрачения Офелии?

Итак, благодаря тонким наущениям отца она соблазняется выгодами, которые сулит ей связь с королем, и становится любовницей Клавдия. О влиянии отца на ее решение говорит следующее. Офелия вспоминает притчу про дочь хлебника, превращенную за жадность в сову. Король поспешно комментирует: "Мысль об отце". В пограничном сознании Офелии мысль об отце мгновенно трансформируется в смысл еще одной песенки. Она говорит:

"Пожалуйста, не будем говорить об этом (то есть об отце. – НВЮ.) ; но если вас спросят, что это значит, вы скажите:

<...> Он встал на зов, был вмиг готов,
Затворы с двери снял;
Впускал к себе он деву в дом,
Не деву отпускал".

Таким образом, упоминание короля об отце автоматически вызвало в ее помутненном сознании сцену потери ею невинности.

"О, милая Офелия!" – жалостливо восклицает король. На что девушка, услышав его, видимо, когда-то довольно частое к ней обращение, тут же реагирует: "Да, без всяких клятв, я сейчас кончу".

Эта ФРАЗА О КЛЯТВАХ, на первый взгляд, лишена смысла. Но только на первый.

Голос короля, его мягкое обращение заставили помутненный разум Офелии вспомнить клятвы короля, которыми он некогда ее в чем-то уверял – в чем-то важном, ради чего Офелия и пошла на связь с ним. И которые король напрочь забыл – сразу же после того, как Полоний был убит Гамлетом.

Что же обещал ей король, в чем он ей клялся?

Тут же последовавшая песенка Офелии дает нам ответ и на этот вопрос:

"... Ведь ты меня, пока не смял,
Хотел женой назвать!" –
Он отвечает:
"И было б так, срази нас враг,
Не ляг ты ко мне в кровать".

Выходит, что речь шла ни много ни мало о том, что Офелия может занять место Гертруды, стать королевой!

И действительно, это единственное, что могло соблазнить очень богатую девушку из очень высокого рода. К такому же выводу наверняка пришла и Гертруда, когда догадалась, на что намекают скабрезности Гамлета на представлении.

Офелия действует довольно смело – ведь ее могущественный отец наверняка сумеет сделать так, что король сдержит данную ей клятву. Так она думает. Но вот Полоний внезапно умирает. И Офелия, которая к тому же оказывается еще и беременной от короля, остается без всякой поддержки. И с каждым днем, с каждым часом она все острее начинает осознавать весь ужас своего положения. Она бежит к королю, рассказывает ему о беременности и просит оказать ей помощь!

Но королю... больше не нужна Офелия – эта жалкая, беспомощная, беременная Офелия, от которой теперь приходится ждать одних неудобств. Ведь Полоний, единственный опасный свидетель его преступления, мертв и тайно похоронен. Значит, королю больше не за чем разыгрывать перед Офелией преданного возлюбленного. Скорее всего, король снисходительно советует Офелии обратиться за помощью... к брату. Уж он-то наверняка что-нибудь для нее сделает.

Вот почему в ответ на реплику короля ("Давно ль она такая?") Офелия говорит следующую фразу:

"Я надеюсь, что все будет хорошо. Надо быть терпеливыми; но я не могу не плакать, когда подумаю, что они положили его в холодную землю. Мой брат об этом узнает; и я вас благодарю за добрый совет..."

Эта фраза многослойна, она включает в себя сразу несколько отрывочных смыслов, переплетенных между собой:

1) "надо быть терпеливыми" – надо подождать, пока вернется Лаэрт;
2) "не могу не плакать, когда подумаю, что они положили его в холодную землю" – отец умер, что же теперь со мной будет!
3) "Мой брат об этом узнает" – да-да, он не оставит меня, и "я надеюсь, что все будет хорошо";
4) "и я вас благодарю за добрый совет" – это же вы, мой король, пожав плечами, посоветовали мне обратиться за помощью к брату.

Однако фраза Офелии "Мой брат об этом узнает" крайне не понравилась королю. Ведь Лаэрт уже здесь, в Дании! Он вернулся тайком, и это уже серьезный звонок, а что же будет, если из путаной речи Офелии он сумеет догадаться, что с ней произошло и кто виновник ее бесчестья?..

И последний вопрос в этой части: почему Полоний был похоронен тайно?

Думаю, тайные похороны, т.е. похороны без подобающей пышности, были нужны королю для того, чтобы не раздувать ненужных политических слухов о Гамлете, не муссировать его участие в этой истории, что могло бы автоматически повлечь за собой воспоминание о многозначительной реакции короля на не менее многозначительное представление. Ведь в итоге скорая смерть Гамлета, которая должна была вот-вот последовать, могла бы породить довольно серьезные слухи об истиной причине гибели принца.

*
Не успел король подумать о Лаэрте, как он тут же появляется! Где-то в коридорах дворца слышится страшный шум; в залу вбегает второй дворянин с ужасным известием: "...молодой Лаэрт с толпой мятежной сметает стражу. Чернь идет за ним":

Они кричат: "Лаэрт король! Он избран!"
Взлетают шапки, руки, языки:
"Лаэрт, будь королем, Лаэрт король!"

Каким образом только-только вернувшийся из Франции Лаэрт мог поднять этот мятеж?

Думается, все эти люди – некие дворяне и их слуги, чернь, – были заранее подготовлены Полонием – ведь он ждал с минуты на минуту, когда подверженный эмоциям Гамлет убьет короля, то есть совершит преступление государственной важности, что можно будет легко использовать против него. Вот тут-то и появится "группа поддержки", а также "общественное мнение", которое поможет королеве сделать "правильный" выбор. Разумеется, люди эти были подготовлены Полонием для себя, но чтобы Лаэрт был спокоен, чтобы не мешал отцу взойти на трон – и более того: чтобы, не ведая, помогал ему в этом! – ему наверняка было сказано, что все эти дворяне поддерживают Лаэрта. И если бы в результате заговора Полоний был убит (а я уверена, что он просчитывал и такой поворот событий), то действительно преемником в глазах этих дворян-заговорщиков автоматически становился Лаэрт.

Итак, заговорщики вламываются в королевские покои.

"Назад, дрянные датские собаки!" – кричит королева (да, Гертруда не из трусливой породы!).

Мятежники взламывают дверь, и входит вооруженный Лаэрт. В общем, для королевы это не менее трудный момент, чем для Клавдия. Если король будет свергнут – падет и она.

Лаэрт весьма грубо требует объяснить ему причины смерти отца и его тайных похорон. И тут королева ДВАЖДЫ пытается что-то сказать – и ДВАЖДЫ очень и очень быстро остановлена королем!

Уж не Гамлета ли она торопилась выгородить в глазах Лаэрта, стараясь успеть представить сына как сильно помутившегося в разуме человека?.. И король это моментально чувствует – и осекает ее. Ему-то как раз весьма выгодно перевести удар на отсутствующего принца.

Он так и не даст сказать ей НИ ОДНОГО СЛОВА и даже уведет Лаэрта в свои апартаменты.

Но это будет чуть позже, а пока Лаэрт настроен весьма воинственно. И все-таки похоже, что в этот решительный момент, даже имея за плечами фактор внезапности и мощную поддержку мятежников, Лаэрт говорит слишком красиво и слишком много для человека, который пришел получить трон. И король это великолепно чует! Лаэрт – далеко не та личность, которая способна на большие поступки. И король умело использует это в тонко выстроенном разговоре, так что за очень малое время Лаэрт сбивается со своей решительности и полностью теряет уверенность в себе.

В этот момент в залу входит Офелия. Она что-то бормочет и поет, она совсем не узнает брата. И ее появление – самый опасный момент для короля. Да и для королевы тоже.

Вот почему на протяжении всего времени, что Офелия находится здесь, с ней говорит только Лаэрт, а Гертруда и Клавдий молчат – они боятся, что звук их голоса невольно спровоцирует Офелию на какие-нибудь не столь невинные песенки – как это уже случалось совсем недавно...

В итоге король уверяет усмирившегося Лаэрта, что его враги не здесь (а теперь уже в Англии), что у него будет возможность для отмщения, и уводит Лаэрта для более предметного разговора в другую комнату.

*
А пока шли переговоры с Лаэртом, в еще одной комнате замка мы видим Горацио: слуга докладывает ему, что некие матросы хотят говорить с ним и передать ему письмо. Горацио задумчиво произносит, что только один человек на свете мог написать ему – Гамлет.

И это действительно пишет принц. И Шекспир в этом письме очень ярко и очень точно выделяет некий странный момент, о котором я уже говорила:

" ... Видя, что у нас слишком малый ход, мы поневоле облеклись храбростью, и во время схватки я перескочил к ним: в тот же миг они отвалили от нашего судна; таким образом, я один очутился у них в плену".

Это удивительное поведение разбойников моментально бросается в глаза, а значит, по замыслу автора, обязательно должно навести читателя на мысль, что вовсе не разбойники напали на датский корабль – что это была своевременная помощь Фортинбраса, с просьбой о которой Гамлетом и был спешно отправлен гонец, пока все во дворце были заняты поиском мертвого тела.

Так кто же был этим посланником принца?

Совсем скоро я отвечу на этот вопрос.

Итак, Горацио идет с моряками к покоям короля. А в это время король рассказывает Лаэрту, что Гамлет грозил смертью самому Клавдию, но что никакие серьезные меры он был не в силах принять, так как этого не позволила бы королева, поскольку мать "живет его лишь взором", а сам Клавдий "так связан с нею жизнью и душой", что не может причинить королеве душевных страданий. И что еще одной, очень веской, причиной отсутствия должного наказания и тайных похорон Полония явилась народная любовь к Гамлету, что грозило вылиться в народные волнения.

И все-таки, говорит Лаэрт, моя месть настигнет принца. На что король с улыбкой отвечает:

Спи без тревог; мы не настолько тупы,
Чтобы, когда опасность нас хватает
За бороду, считать, что это вздор.
Ждать новостей недолго; твой отец
Был дорог мне; себе же всякий дорог;
И, я надеюсь, ты рассудишь сам...

Безмятежную речь короля прерывает слуга с донесением, что от Гамлета получены письма для короля и королевы, что эти письма принесли какие-то моряки, но самому слуге их отдал Клавдио (т.е. Горацио, младший Клавдий, сын короля, по наблюдению А.Н.Баркова).

Король потрясен. Его план сорван – Гамлет жив! Придя в себя, он придумывает план заговора, для чего осыпает Лаэрта всевозможными комплиментами, а заодно и подогревает в нем чувство мести. Итак, по возвращении принца будет устроен поединок; Гамлет, по мнению короля, "беспечный, великодушный, чуждый всяким козням, смотреть не станет шпаг", одна из которых будет затуплена – именно она и достанется принцу.
Для верности Лаэрт обещает смазать свой клинок ядом, который даже при легкой царапине вызывает скорую смерть. А если затея все-таки не удастся, добавляет король, то на этот случай будет приготовлен кубок с вином, в который Клавдий также подсыплет яд: разгоряченный поединком Гамлет захочет пить – вот этот кубок ему и подадут.

В этот момент за дверью раздается шум, и входит королева с сообщением, что Офелия утонула. Она пыталась у воды развесить на иве гирлянды из цветов, сук подломился, и она упала в поток. Сначала ее одежды держали ее на поверхности; она плыла и распевала свои незатейливые песенки. Но это продолжалось недолго – тяжелое платье быстро намокло и утащило ее под воду.

Потрясенный смертью своей безумной сестры Лаэрт на удивление немногословно объясняет, что хочет уйти. Король предлагает Гертруде следовать за Лаэртом:

Идем за ним, Гертруда.
С каким трудом я укротил в нем ярость!
Теперь, боюсь, она возникнет вновь.
Идем за ним.

Итак, король очень старается убедить Гертруду в том, что он не хочет Гамлету зла, что именно потому он очень-очень старался убедить Лаэрта не искать принца в Англии, которого был вынужден отослать из Дании в государственных интересах, и не мстить ему.

*
Альфред Барков утверждает, что Офелия утонула не по случайности, а что ее утопил Горацио. Доказательством Баркову служит тот факт, что король просил Горацио приглядеть за Офелией, а значит, по мнению Баркова, у Горацио была возможность, постоянно находясь рядом с девушкой, незаметно столкнуть ее в воду.

Однако Барков недоглядел следующие текстовые подробности:

1) Король просит Горацио приглядеть за Офелией только для одного – ЧТОБЫ УДАЛИТЬ ГОРАЦИО ИЗ ЗАЛЫ. Ведь Офелия в присутствии королевы пела песенки весьма сомнительного содержания, и король обеспокоен реакцией на них королевы. Ведь, учитывая тот факт, что она прекрасно слышала намеки Гамлета на представлении, эти песенки могли сильно усугубить подозрения Гертруды, которая в последние дни (сразу же после представления!) избегала общества Офелии и категорически не желала ее принимать.
Таким образом, королю было необходимо как можно быстрей остаться с королевой наедине и сгладить либо совсем устранить эффект от этих песенок – что он и постарался сделать.
Удалив Горацио, он для начала еще раз акцентировал удобную ему мысль о причинах помутнения разума Офелии: "Вот яд глубокой скорби; смерть отца – Его источник", а потом на всякий случай испугал королеву, довольно мрачно обрисовав нерадостные перспективы, которые угрожали спокойствию их обоих: "всполошен народ, гнилой и мутный в шепотах и в мыслях, Полониевой смертью; было глупо похоронить его тайком", а кроме того "Лаэрт из Франции вернулся тайно, живет сомненьем, кутается в тучи, а шептуны ему смущают слух тлетворною молвой про смерть отца". И в довершение картины посетовал, что все эти бедствия могут стоить ему жизни.
То есть налицо стандартный манипулятивный поведенческий набор.

2) Горацио НЕ ВСЕ ВРЕМЯ приглядывал за Офелией – он не был при ней неотлучно.
Об этом говорят два факта.
Когда в залу ворвался Лаэрт, позже туда же пришла и Офелия, но НИ О КАКОМ ПРИСУТСТВИИ ГОРАЦИО РЕЧИ НЕТ.
А когда Офелия ушла из залы, и король увел Лаэрта к себе, то Горацио В ЭТО ВРЕМЯ находился в своей комнате, и слуга доложил ему о матросах, принесших письмо от принца, – таким образом, Горацио опять не был при Офелии! А после того как он прочитал письмо, Горацио ПОШЕЛ С МОРЯКАМИ к покоям короля и передал письма к королю в ведение слуги.

3) О том, что Горацио не убивал Офелию, говорит и такой факт: моряки, передавшие Горацио письма, все время были с ним рядом, ждали его. И Офелия была на этот момент ЖИВА, иначе бы весть о ее гибели уже дошла до королевы. А меж тем письмо королем получено, после этого он еще долго беседует с Лаэртом, обсуждая детали преступного заговора, и до визита к ним королевы еще достаточно далеко.

4) И еще один факт: в момент трагической гибели Офелии самого Горацио уже попросту НЕ БЫЛО В ЭЛЬСИНОРЕ! Потому что сразу же после того, как он прочел письмо Гамлета и передал другие письма слуге, он отправился с моряками за Гамлетом. Ведь принц прямо написал ему: "...отправляйся ко мне с такой же поспешностью, как если бы ты бежал от смерти".

И это были не пустые слова! Горацио опасался, что король, узнав о том, что его план сорван и принц все еще жив, опередит Горацио и отправит с моряками своих людей с целью убить Гамлета по дороге в Эльсинор. ВОТ ПОЧЕМУ ГОРАЦИО НЕ СТАЛ ПЕРЕДАВАТЬ ПИСЬМА САМ, а поручил это королевскому слуге – он не стал терять ни минуты!

Но даже если, выйдя за ворота замка, он и видел Офелию у воды, то, чтобы ее убить, все-таки требовалось подгадать момент, а на это нужно немалое время. Не мог же Горацио, проходя мимо Офелии, склоненной над водой, и оценив ее положение как удобное для убийства, отлучиться от моряков на минуточку и столкнуть ее в воду на глазах у этих и прочих возможных свидетелей, а потом спокойно продолжить свой путь!

Сомневаюсь также, что Офелию убил король. Клавдий все время находится на глазах у читателей – это во-первых. А во-вторых, он бы вряд ли стал затевать убийство девушки после того, как вооруженный Лаэрт с отрядом мятежников ворвался к нему. Он бы поостерегся именно теперь вызывать у Лаэрта опасные подозрения на свой счет.

Скорее всего, смерть Офелии наступила в результате несчастного случая, либо в минуту полупросветления она действительно наложила на себя руки.

*
Утро следующего дня застает Гамлета и Горацио в окрестностях замка. Их путь лежит через кладбище. Они видят двух могильщиков, роющих яму; их занятные рассуждения забавляют принца, и друзья останавливаются невдалеке послушать беседу.

Второй могильщик отправляется в ближайший кабачок, а первый продолжает рыть яму и напевать веселую песню, попутно выбрасывая из могилы сначала один череп, а потом и второй. Что вызывает в Гамлете приступ философских рассуждений. Попутно он пытается выяснить, кому предназначена эта могила, но могильщик также не лишен философской жилки и пускается в отвлеченные рассуждения, нисколько не уступая принцу в остроумии, от чего Гамлет получает неподдельное удовольствие.

В этот момент он замечает короля и вместе с Горацио торопливо отходит в сторону. Появляется траурная процессия, сопровождаемая королевой, Лаэртом и свитой; Гамлет в недоумении – вряд ли это похороны Полония, прошло слишком много времени, да и не было бы причин для столь странных похорон:

... Кого хоронят?
И так не по обряду? Видно, тот,
Кого несут, отчаянной рукой
Сам жизнь свою разрушил; кто-то знатный.

Хоронят действительно не по обряду, и первая мысль, пришедшая Гамлету в голову – что хоронят самоубийцу. Однако Офелия не накладывала на себя руки – во всяком случае, так утверждали невольные свидетели ее гибели.

Но, может быть, им только так показалось?

Разберем подробней.

Чин погребения по настоятельной королевской просьбе был расширен насколько возможно, и все-таки скудость обряда бросается в глаза, а священники наотрез отказываются добавить в него что-либо. Уже то хорошо, что ее хоронят как девушку, а не как гулящую девку, утверждает священник!

Таким образом, сокращенный чин погребения говорит вовсе не о том, что он усечен по причине беременности Офелии, как утверждает А.Барков. Как раз наоборот: ее беременность ВОВСЕ НЕ ЯВИЛАСЬ СЕРЬЕЗНЫМ ПРЕПЯТСТВИЕМ для тех обрядов, которые положены невинным девушкам, эти обряды она получила от Церкви – об этом свидетельствуют слова священника:

Не будь устав преодолен столь властно,
Она ждала бы в несвятой земле
Трубы суда: взамен молитвословий,
Ей черепки кидали бы и камни;
А ей даны невестины венки,
И россыпи девических цветов,
И звон, и проводы.

Так что же все-таки мешает произвести захоронение по его полной церковной форме?

Почему священник продолжает уверять, что "смерть ее темна"?

Да потому, что как раз беременность Офелии и заставляет его сомневаться, что гибель ее была случайной! Доказательств самоубийства нет. Доказательств убийства – и подавно, иначе бы ничто не помешало похоронить ее по обряду и отпеть как невинно убиенную. Однако священник уверяет, что "мы осквернили бы святой обряд, спев реквием над ней, как над душою, отшедшей с миром". По мысли этого священника, Офелия все-таки могла покончить с собой именно по причине того, что была беременна, а любовник, видимо, не захотел вступить с ней в законный брак.

И его сомнения по этому поводу вполне уместны.

Эти сомнения показаны Шекспиром очень ярко, и мы не можем отнестись к ним без должного внимания.

Так что, вполне возможно, Офелия в момент некоторого просветления и впрямь наложила на себя руки, не справившись с тем психоэмоциональным грузом, под гнетом которого и повредилось ее сознание.

Вернемся к Гамлету. Итак, принц понятия не имеет, что хоронят именно Офелию. Он несколько раз задает этот вопрос вслух, но Горацио молчит. На этом основании А.Барков сделал вывод, что Горацио ведет себя крайне недружественно по отношению к принцу: он ведь якобы знает, что хоронят Офелию, но молчит! По версии Баркова, потому и молчит, что убил девушку. Но я уже привела доказательства того, что Горацио ее не убивал.

А молчит Горацио потому, что и сам не имеет об этом никакого понятия: его НЕ БЫЛО в замке В МОМЕНТ ГИБЕЛИ Офелии, ведь он торопился к высадившемуся в Дании Гамлету.

Да у Горацио и нет ни единого мотива для убийства! Ну что ему Офелия и что Офелия принцу? Горацио без памяти влюблен в Гамлета, он предан ему по гроб жизни. Вспомните хотя бы, как после представления все кинулись за королем, активно демонстрируя ему свою лояльность. И только один Горацио – только он один! – остался рядом с опальным Гамлетом.

Горацио верен Гамлету. Он действительно никому ни слова не произнес про явление Призрака – иначе об этом тотчас бы узнал Полоний. И Гамлет это сразу отметил.

Более того, Горацио был единственным, кому Гамлет доверил тайну, которую рассказал ему дух отца. Перед началом представления принц говорит Горацио: "Сегодня перед королем играют; одна из сцен напоминает то, что я тебе сказал про смерть отца" – после чего просит Горацио не сводить с короля глаз.

А позже, когда после всего случившегося на кладбище (о чем мы будем говорить ниже), они разговаривали уже в замке, Гамлет – ни минуты не сомневаясь! – отдал в руки Горацио важнейшую улику о государственной измене короля – его личный приказ ("Посланье вот; прочти в досужий час"), в котором содержалось требование к Английской Короне убить Гамлета без промедленья.

А ведь эта улика могла бы без промедленья отправить на плаху самого Клавдия и мгновенно возвести Гамлета на трон (если бы было доказано соучастие королевы)!

И самое главное: несколько дней тому назад Гамлет доверил Горацио самое ценное, что у него было – свою собственную жизнь. И Горацио... спас жизнь Гамлету!

Потому что именно Горацио и есть тот ТАИНСТВЕННЫЙ ПОСЛАННИК, который был отправлен Гамлетом к Фортинбрасу с просьбой о помощи! Именно Горацио подслушал разговор короля с Розенкранцем и Гильденстерном и успел вовремя предупредить Гамлета, перехватив его на подходе либо к покоям короля, либо к покоям королевы!
Именно ради того, чтобы Горацио успел пройти невстреченным по той дороге, по которой должен был пройти Гамлет с сопровождением, и чтобы Горацио успел добежать до того пути, по которому должно было проследовать войско Фортинбраса, Гамлет и спрятал труп Полония, чтобы выиграть время!

Об этом неоспоримо свидетельствуют две вещи: важная фраза Гамлета в следующем контексте и реакция на нее самого Горацио – именно с этого Шекспир начинает новую сцену, а такой прием в этой пьесе еще никогда не был случайным:

ГАМЛЕТ: Об этом хватит; перейдем к другому;
Ты помнишь ли, как это было все?

ГОРАЦИО: Принц, как не помнить!

И действительно, как не помнить! Ведь, спасая Гамлета, Горацио и сам нешуточно рисковал своей собственной жизнью – как не помнить об этом! Расчет на Фортинбраса был верным, но крайне зыбким: он ведь мог задержаться и пройти позже; или поспешный выход Горацио мог вызвать подозрения у стражи; или король, случайно вспомнив про Горацио и не обнаружив его в замке, мог объявить тревогу – ведь король прекрасно догадывался об их отношениях!

Любая случайность могла уничтожить план принца, и эта же случайность могла стоить жизни и Горацио в том числе.

Вот почему, получив от Гамлета письмо и прочитав в нем: "...отправляйся ко мне с такой же поспешностью, как если бы ты бежал от смерти" – Горацио не медлил ни секунды.

Потому что несколько дней назад с точно такой же поспешностью он уже бежал из замка в погоне за Фортинбрасом – как если бы он бежал от смерти.

Потому что на этот раз в заложниках у "Дионисия" оказалась жизнь "Финтия" – и теперь "Дамон" должен был успеть спасти ее.

И еще: что именно должен был знать Горацио, чтобы помнить, "как это было все? ".

Может быть, перехватив Фортинбраса, он кинулся к побережью и тайно наблюдал, как Гамлет садится на корабль?

Очень может быть. Потому что, задав этот вопрос и получив ответ ("Принц, как не помнить!"), Гамлет в своем рассказе – словно за ненадобностью, ведь Горацио и сам помнит! – СОВЕРШЕННО ПРОПУСКАЕТ МОМЕНТ ОТПЛЫТИЯ и начинает с того, что, уже находясь на корабле, он не мог уснуть и, осторожно пробравшись в каюту Розенкранца и Гильденстерна, вытащил приказ короля, переписал его, поставил печать и подкинул обратно. А наутро и "случился этот бой".

*
А теперь возвратимся к сцене на кладбище. Гамлет видит похоронную процессию, но понятия не имеет, на чьи похороны он случайно попал; Горацио также со вчерашнего дня отсутствует и ничего не может сказать.

Они слышат, как Лаэрт беседует со священником, после чего, разозленный нежеланием последнего добавить что-нибудь к обряду, распоряжается опускать гроб и запальчиво говорит священнослужителю:

Слушай, черствый пастырь,
Моя сестра творца величить будет,
Когда ты в муке взвоешь.

Гамлет потрясен: "Как! Офелия?" Но что же, думает он, могло явиться причиной ее смерти?! Он видит, как королева бросает цветы в могилу: "Красивые – красивой. Спи, дитя! Я думала назвать тебя невесткой..."

Он слышит, как Лаэрт громко призывает проклятья на голову того, по чьей вине Офелия лишилась разума, после чего просит не засыпать могилу, чтобы обнять сестру еще раз. И, соскочив в могилу, весьма пафосно восклицает:

Теперь засыпьте мертвую с живым
Так, чтобы выросла гора, превысив
И Пелион и синего Олимпа
Небесное чело.

А далее происходит нечто совершенно невероятное. Гамлет выходит вперед и с язвительными словами:

Кто тот, чье горе
Так выразительно; чья скорбь взывает
К блуждающим светилам, и они,
Остановясь, внимают с изумленьем?
Я, Гамлет Датчанин

– прыгает в могилу и устраивает отвратительную драку с Лаэртом – ПРЯМО НА ГРОБУ несчастной Офелии! Их разнимают, но скандал продолжается. Гамлет заявляет, что любил Офелию, и что любовь к ней Лаэрта даже не может сравниться с его любовью, и что Гамлет "за это биться с ним готов, пока навек ресницы не сомкнутся"!

Гнев Гамлета выглядит настолько шокирующим, а причина, его породившая, хоть и высказана принцем, но высказана настолько туманно, что непонятна абсолютна никому. "За что же это, сын мой?" – спрашивает королева. И Гамлет снова отвечает не менее странно:

Ее любил я; сорок тысяч братьев
Всем множеством своей любви со мною
Не уравнялись бы. – Что для нее
Ты сделаешь?

Этот вопрос, это некорректное сравнение вкупе с безобразной дракой – все это дико и в лучшем случае непонятно. Чем мгновенно и воспользовался король: "Лаэрт, ведь он безумен", – как бы в мольбе взывает он к Лаэрту, пытаясь лишний раз убедить королеву в своей лояльности к принцу.

"Оставьте, ради бога!" – кричит королева. Но Гамлет еще распален:

Нет, покажи мне, что готов ты сделать:
Рыдать? Терзаться? Биться? Голодать?
Напиться уксусу? Съесть крокодила?
Я тоже. Ты пришел сюда, чтоб хныкать?
Чтоб мне назло в могилу соскочить?
Заройся с нею заживо, – я тоже.
<...>
Нет, если хочешь хвастать,
Я хвастаю не хуже.

"Это бред", – говорит королева. И это действительно похоже на бред, если только... здесь не скрыта Шекспиром ИНАЯ ПРИЧИНА.

Наконец пришедший в себя Гамлет в последний раз обращается к Лаэрту:

Скажите, сударь.
Зачем вы так обходитесь со мной?
Я вас всегда любил.

После чего горько машет на все рукой и уходит. Но мы с вами останемся и разберем сцену подробней.

*
Так называемая "любовь" Гамлета к Офелии, накрепко пригвожденная к пьесе недавней фразой принца "Ее любил я" хотя и является обманной, однако крайне важна для Шекспира. Поскольку является мощным скрепляющим звеном в цепочке официальной фабулы пьесы. Эта фраза служит всего лишь яркой оберткой, добротной упаковкой для истинных событий, тайно происходящих за этим раскрашенным фасадом, ведомых уверенным пером мастера.

Смысл этих событий, полупрозрачных, едва прикрытых удобоваримой пустышкой, вряд ли бы понравился добродетельным святошам, только догадайся они, что их чистые, непорочные слезы падают на щедрую ниву "преступных", общественно-бесправных страстей. Что истинный смысл скрыт, как в могиле, в этой внешней фабуле. И что достаточно отбросить ее, как отбрасывает первый могильщик тот самый первый выкопанный им череп, как настоящая история тут же выскочит наружу насмешливой правдой, последней ухмылкой Йорика-Марло.

Именно фраза Гамлета "Ее любил я" и заставляет шекспироведов свято верить в то, что принц действительно любил Офелию. А все поведение Гамлета на кладбище с удовольствием списывается ими на его глубокое потрясение смертью девушки.

Но так ли это на самом деле?

И что все-таки означают эти путаные объяснения принца, которые не способны понять даже действующие лица в пьесе?

Этот факт усиленно демонстрирует нам Шекспир, тем самым обращая на них наше особое, пристальное, внимание.

Вспомним, что заставило принца выйти из укрытия. Фальшивые выражения скорби, насквозь искусственное проявление горя, которое ничтоже сумняшеся демонстрировал Лаэрт. Именно это и взбесило принца до крайности.

Но почему до такой степени? Разве мало на свете ханжества и равнодушия к собственным сестрам?

И почему от безобразной драки его не остановило хотя бы элементарное уважение к смерти той, которую принц, по его признанию, "любил"?

Почему он позволил себе это отвратительное выяснение отношений с ее братом, стоя буквально на крышке ее гроба?

И что вообще могли означать вот эти его слова: "Ты пришел сюда, чтоб ... мне назло в могилу соскочить?"

И что он хотел сказать своим следующим упреком к Лаэрту: "Зачем вы так обходитесь со мной? Я вас всегда любил"?

Так почему же "назло"?

И как "так" обходится с ним Лаэрт? Что имел в виду Гамлет?

Какая ужасная мысль настолько завладела его сознанием, что от гнева он потерял контроль над собой?

Попробуем представить себе внутреннее состояние принца, предваряющее эту сцену. Только что благодаря верности Горацио и помощи Фортинбраса он избежал верной смерти. В его руках – подписанный бывшим любовником приказ о его казни. Кроме того, Клавдий совратил его мать, а потом с легкостью убил ее мужа. А совсем недавно король соблазнил и Офелию. И вот теперь, вернувшись в Данию, Гамлет застает ее похороны! И видит рядом с гробом Лаэрта с его фальшивыми, театрально-пафосными чувствами, из чего сразу становится ясно: Лаэрт нисколько не переживает за смерть сестры, он прекрасно себя чувствует – он любуется собой и своей красивой искусственной скорбью. А рядом с ним стоит король – убийца, соблазнитель его сестры.

Какой же вывод мог сделать из всего этого Гамлет?

Только один: Офелию убил король, сделав вид, что она сама наложила на себя руки, а Лаэрт – это новый фаворит короля взамен убитой Офелии! Вот почему его нисколько не трогает гибель сестры, а его горе – это всего лишь пустой необходимый спектакль.

Так подумал Гамлет. Вот откуда этот его непонятный вопрос Лаэрту: "Зачем вы так обходитесь со мной?". И вот откуда это нелепое, казалось бы, предположение принца: "...мне назло в могилу соскочить?".

Ведь король уже знал к тому времени, что Гамлет все еще жив и скоро вернется. Стало быть, думает принц, поведение Лаэрта – это демонстрация всем окружающим (кто способен это понять и взять на заметку), что перед ними не кто иной, как новый, уверенный в себе любимчик, и что старый возлюбленный окончательно сброшен со счетов.

Именно эта мысль, а вовсе не любовь к Офелии, до крайности воздействовала на Гамлета, заставив его забыть все приличия разом.

А Офелию он никогда не любил – иначе, внезапно увидев ее похороны, ничто не могло бы стать для него более важным, чем это. Ничьи фальшивые чувства не смогли бы занять столько места в сознании принца по сравнению с тем фактом, что его любимая мертва. Никакое ханжество в мире не смогло бы соперничать с его настоящей – и при этом столь внезапно обрушившейся на него – болью по мертвой возлюбленной.

Но, разумеется, он не мог публично заявить о причинах своего гнева. Вот откуда эта бессмыслица и нелепица в его поведении, которую никто не в силах понять и которая ввергает присутствующих в неподдельный шок. Но принцу не до присутствующих – он ничего и не собирается им объяснять, потому что уверен в главном: эти двое – король и его, как он думал, новый фаворит – прекрасно понимают его.

Таким образом, фраза Гамлета о его любви к Офелии – для самого Гамлета не более чем способ завуалировать истинную причину своего гнева, облечь ее в подобие некоторых приличий: дескать, его любовь настоящая, дескать, это и дает ему право возмутиться фальшивой любовью Лаэрта. (Точно такая же схема – сказать правду и тут же скрыть ее контекстом – употреблена им и в той сцене, где он называет короля "дорогая мать".)

Да и в последующем разговоре с Горацио ни о какой любви к Офелии даже и речи нет! Они спокойно уходят с кладбища, и Гамлет спокойно продолжает свой увлекательный рассказ о том, как он подменил письмо короля. Офелия, на могиле которой он только что яростно доказывал превосходство своей к ней любви, полностью забыта, а ее похороны будто и вовсе выветрились из его головы!

И только в самом конце своего рассказа о морских приключениях Гамлет вспоминает... о Лаэрте! Он высказывает сожаление, что в тот момент на кладбище "позабыл себя" и нехорошо отнесся к Лаэрту. "Но, право же, – торопливо пояснил Гамлет, – своим кичливым горем меня взбесил он".

Это объяснение выглядит не слишком убедительно – и возможно, Горацио прекрасно понял, ЧЕМ ИМЕННО Лаэрт взбесил принца, а может, и не догадался: ведь для того, чтобы это понять, Горацио должен был бы знать, какие отношения связывали принца и короля прежде. Однако он вряд ли об этом знает. Конечно, Гамлет доверяет Горацио все, даже всю жизнь. Вот только сомневаюсь, чтобы у него хватило глупости рассказать Горацио о том, что он любит вовсе не его, а убийцу своего отца...

Но даже если у Горацио и возникали сомнения на этот счет, то в конце концов главное для него заключалось в том, что Гамлет по-прежнему с ним, что он принадлежит только ему. Ведь он сам сказал об этом Горацио в той записке, которую принесли моряки: "Тот, о ком ты знаешь, что он твой, Гамлет"...

*
Пьеса подходит к концу. Ее финал – гибель Гамлета, смерть Гертруды, свершившееся наконец возмездие, восшествие на трон Фортинбраса – все это абсолютно органично и ничуть не нарушает ни одной из двух фабул. И все-таки у меня остался еще один, последний, вопрос.

Я уже говорила, что в пьесе всему есть логическая пара и что только двое стоят здесь особняком – Лаэрт и Озрик. Но это оказалось не так. Лаэрт и Озрик как раз сами и являются в отношении друг друга фабульными близнецами!

Меня всегда удивляло, зачем буквально под самый занавес Шекспир вводит еще одного персонажа. Возможно, литературоведы тотчас бы уверили нас, что молодой Озрик – олицетворение новой формации, грубо наступающей на пятки старым благородным принципам; что исключительно ради того, чтобы показать всю пустоту и никчемность этой новой формации, и представлен на страницах пьесы болтливый самовлюбленный пустозвон Озрик; что таким образом великий Шекспир одним махом объял всю драматичность смены поколений, глубинный конфликт отцов и детей, а также масштаб грядущей бездуховности и прочие ужасы.

Однако в хороших пьесах (и не только в них) все должно быть намного проще. И если автор преследует своей целью показать какой-нибудь общественный пласт, да еще с каких-нибудь нравоучительных позиций, то это плохая пьеса и отвратительный автор. Потому что настоящее искусство во всех своих проявлениях – это один и тот же совершенно простой рассказ про одного и того же человека со всеми его страстями и борениями, подвигами и подлостями, любовью и страхом.

Так зачем же здесь Озрик?

А он здесь затем, что когда в сцене на кладбище Гамлет увидел ханжескую, фальшивую скорбь Лаэрта, то своим острым драматургическим чутьем он тут же заподозрил Лаэрта в том, что это не просто так – что, видимо, Клавдий убил Офелию, а Лаэрт с легкостью закрыл на это глаза, потому что взамен ему обещаны некие королевские блага, и стало быть, именно Лаэрт – новый фаворит короля.

Так подумал Гамлет. И это могло бы оказаться правдой, если бы не одно обстоятельство.

Дело в том, что Лаэрту не было никакого смысла идти в любовники к королю: их общий злодейский план и без того сулил Лаэрту достаточно выгод, да таких, что их предвкушение свело все его горе от смерти сестры буквально к нулю.

И все-таки Гамлет не так уж и ошибся. А Шекспир – наделив Гамлета откровенно диссонансным поведением и репликами, которые активно подаются Шекспиром как странные и непонятные всем персонажам без исключения, – сделал все, чтобы привлечь к этому наше внимание. Потому что новый фаворит короля уже действительно существует!

В понимании Клавдия, с Гамлетом покончено навсегда, а беременная Офелия с кучей возникших проблем и оставшаяся без поддержки могущественного Полония больше не представляет для него никакого интереса. Однако порочная натура, вкусив греха прелюбодеяния, требует развлечений. И на сцене появляется Озрик! В модных одеждах, с цветистым слогом, обожающий тряпки и шмотки, неумный, вертлявый, но молодой и готовый на все – вот он, новый сожитель короля.

Озрик появляется сразу же после рассказа Гамлета о том, как он спасся, и данный факт драматургически далеко не случаен: Озрик – последыш Гамлета, он занял его место в постели короля, и именно его приводит Шекспир за Гамлетом, чтобы сообщить о готовящемся поединке, на котором принца, по замыслу короля, ждет-таки верная смерть.

Таким образом, чутье не подвело принца, а его ошибка заключалась всего лишь в том, что он неправильно определил объект: новый любовник короля – не Лаэрт, а молодой Озрик.

*
Пьеса подходит к концу. Уже совсем скоро вернется из похода на Польшу Фортинбрас и объявит себя наследником опустевшего трона. Так о чем же она была, эта странная пьеса, написанная странным автором, над загадками которых билось не одно поколение исследователей?

Конечно же о любви. Совсем не о ревности, подлости или доблести – всего лишь составных этого чувства. А о любви в целом, о настоящей любви со всеми ее жестокостями, болезнями, правдой и ложью, счастьем и смертью – едиными для всех, в какие бы цвета ни были раскрашены ее герои. И только строжайшая цензура и нешуточная угроза немедленной физической расправы не позволили Шекспиру (Марло?) сказать об этой любви прямо. Изображение любви двух гомосексуалистов (один из которых и вовсе король!) могло стоить автору жизни. Недаром Шекспир вкладывает в уста умирающему Гамлету еще одну, теперь уже действительно последнюю, странную фразу:

... Вам, трепетным и бледным,
Безмолвно созерцающим игру,
Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
Хватает быстро), о, я рассказал бы...

Так какую же игру мы безмолвно созерцали все это время? Игру двух фабул. Игру в поддавки, когда на потребу общественным нормам ходячей морали представлено одно, а внутри сокрыто совершенно иное.

На что намекал Шекспир, говоря устами героя: "Когда б я мог ... о, я рассказал бы"? У не о том ли самом, о чем рассказать запрещал Шекспиру вовсе не стыд и не приступ дешевого морализаторства, а вполне серьезная причина: дыхание в затылок смерти – "свирепого стража" на границе общественных догм, который "хватает быстро" именно тех, кто как раз и рассказывает о подобных вещах в своих возмутительных пьесах...

Вот почему умирающий Гамлет просит Горацио, передав Фортинбрасу свой голос в его избрание, обязательно раскрыть причину всех произошедших событий, но... не более того:

Избрание падет на Фортинбраса;
Мой голос умирающий – ему;
Так ты ему скажи и всех событий
Открой причину. Дальше – тишина.

Мне странно читать, что, например, А.Аникст, анализируя пьесу Шекспира, на полном серьезе мог некогда сочинить вот такие слова: "Его герои – нормальные мужчины и женщины, в жизни которых половое влечение занимает подобающее ему место, но никогда не исчерпывает и не покрывает всего характера и мотивов поведения. В частности, осуждение Гамлетом матери обусловлено именно тем, что чисто физическое влечение заставило Гертруду забыть о высоком чувстве любви, связывавшем ее с покойным королем".

Мне странно, что кто-то и сегодня может на том же полном серьезе предполагать, что Гамлет думает о самоубийстве только потому, что его мать забыла о "высоком чувстве любви"!

Мне дико слышать, как единым махом отметается вся могучая, вся грозная сила того самого "полового влечения", которое не просто обязательно занимает здесь, как и вообще в жизни, "подобающее ему место", замечательным образом покрывая "весь характер и мотивы поведения" человека, но при неблагоприятных обстоятельствах еще и способно напрямую уничтожить все мотивы и смести все характеры до основания!
И достаточно хотя бы на время войти в эту страсть, как она больше не оставит тебя до тех пор, пока не заставит испытать на собственной шкуре всю пагубу, весь ужас и бред этого по-медицински скромно обозначенного Аникстом "полового влечения".

Как странно... Ведь уже есть, казалось бы, все: убийство отца, позор матери, отнятый трон, дикая ревность, безумная ярость, покушение на жизнь самого Гамлета! Но Клавдий жив... Он жив до последней минуты, хотя вся общественность давно вопиет и требует наказать злодея.

Так почему?!

Нет, не отсутствие воли, не депрессия, не шаткий Эдипов комплекс (для доказательства которого потребовалось бы дать королеве в пьесе несравнимо больше места и действий) и уж тем более не какие-то там отвлеченные гуманистические принципы мешают Гамлету совершить абсолютно законное возмездие. Просто он любит Клавдия. Он его жаждет. Он его хочет. И ничего не может поделать с этой кошмарной постыдной страстью.

Любовь принца к убийце отца – этот его нравственный позор, стыд его совести – обладает вполне понятными, узнаваемыми, общечеловеческими чертами. Потому что и сам принц – не более чем человек и тем бесконечно интересен. Он часто предвзят и вспыльчив, раним и одновременно жесток. Но при этом способен признать свою неправоту – редкое качество для принцев. Он умен и талантлив и запросто использует эти качества себе во благо. Он наивен и одновременно хитер. Он совершенно не любит Горацио и постоянно врет ему, что любит. И при этом действительно способен быть верным своей любви до конца. Он готов изничтожить Гертруду ради собственной ревности, но при этом сам, как малый ребенок, так остро нуждается в материнской любви, так страшно болен ее предполагаемым отсутствием, что сердце Гертруды разрывается от внезапно представшей перед ней картиной ужасающего внутреннего одиночества, вызвавшего невыносимо острую жалость к своему страдающему дитя. Его слова о материнском предательстве раскалывают ей душу – она даже не может продышать эти слова! Отныне она делает все, чтобы помочь Гамлету, чтобы ее сын беспрестанно чувствовал ее искреннюю любовь.

Именно эта любовь Гертруды к своему сыну – запоздалая, не успевшая сбыться – становится последним и самым трагическим аккордом повествования.

Вот Гамлет выходит на поединок с Лаэртом... Принц не так искусен в фехтовании, как Лаэрт, он признает это сам. А кроме того, он и физически слабее Лаэрта (и это еще одна вполне человеческая черта принца) – об этом говорит тот факт, что во время драки на кладбище Лаэрт схватил принца за горло, и тот не смог разжать его руки.
И королева старается не просто поддержать сына, не просто подбодрить его, но всем своим поведением она ужасно хочет показать ему, что она с ним, что она ему рада, что он больше никогда не будет одинок, потому что у него есть мать, которая любит его!
Вот она обеспокоена тем, что на его лице выступила испарина, что ему тяжело, ведь "он тучен и одышлив". И она заботливо обращается к сыну: "Вот, Гамлет, мой платок; лоб оботри". Она сама так счастлива его присутствием и так хочет показать ему это, что громко объявляет: "За твой успех пьет королева, Гамлет".

Клавдий пытается остановить ее: "Не пей, Гертруда!" Но королева не понимает – вернее, понимает по-своему. С некоторых пор она не слишком-то доверяет королю, а потому думает, что Клавдию просто крайне неприятно то внешнее предпочтение, которое она выказывает сейчас сыну. И она довольно резко отвечает ему: "Мне хочется; простите, сударь".
И, сделав глоток из кубка, снова заботливо зовет сына: "Приди, я оботру тебе лицо". Ей так хочется прикоснуться к своему ребенку, приласкать его, показать ему всю нежность, которая переполняет ее!

Но Гамлет... не подходит к ней. Он дважды избегает ее. Хотя, конечно, он слышит ее неподдельно ласковый голос, он чувствует всю искренность, исходящую от нее, но, как малый ребенок, не умеющий выделить главное, он слишком увлечен поединком. Он, конечно, чувствует, как безмерно важен сейчас для самой матери ее зов, но для него-то сейчас важнее забава: ведь он набирает очки! у него получается! он почти побеждает Лаэрта! Нет-нет, он подойдет к матери позже.

Однако это самое "позже" уже больше никогда для них не наступит...

Лаэрт ранит принца, происходит случайный обмен шпагами, и отравленное лезвие также пронзает Лаэрта. Король требует разнять их, но Гамлет, вошедший в азарт, настаивает на продолжении поединка. В этот момент умирающая королева падает.

Гамлет крайне встревожен здоровьем матери, однако дурно становится и ему самому, так что он даже не в силах сразу отреагировать на крик Озрика: "Помогите королеве!". На его нехорошее состояние обращает внимание Горацио: отметив, что Гамлет и Лаэрт в крови, он вдруг замечает, что с принцем что-то неладно – "В чем дело, принц?".
Но Гамлет ничего не отвечает Горацио – он смотрит на мать, только она тревожит его сейчас! И, мало-мальски справившись с приступом дурноты, он тут же спрашивает: "Что с королевой?"

"Видя кровь, она лишилась чувств", – мгновенно лжет король.

И от этих слов в уже мутнеющем от яда мозгу королевы, как подбитая птица, затрепетала последняя мысль: сын в опасности! Ведь он не знает, что вино отравлено, она должна спасти сына! И бледная, уже умирающая Гертруда, невероятным усилием воли приоткрыв глаза, еле слышно – поэтому трижды! – произносит одно и то же слово:

Нет, нет, питье, питье, –
О Гамлет мой, – питье! Я отравилась.

И эта титаническая попытка спасти сыну жизнь отнимает у нее последние секунды ее собственной жизни. После чего эта удивительная женщина умирает.

Удивительная, говорю я, и это действительно так. Ее характер насыщен страстями и волей, жертвенностью и добротой. Она холодно закрывает глаза на убийство своего мужа, безоглядно отдавшись увлечению Клавдием – и ни стыд, ни возможный позор, ни сплетни о наклонностях любовника не останавливают ее. Она абсолютно спокойно реагирует на представление, сдабривая происходящее практичной до цинизма репликой. Она ни словом не выдает своей ревности к Офелии. И при этом обидчиво неумолима в своем высокомерном решении больше не принимать эту зарвавшуюся девицу.
Она способна без жалких оправданий заглянуть в нутро своей души. Она смело противостоит взбунтовавшейся черни, этим "датским собакам", позволившим себе поднять голос на своих королей.
Огромная жалость к Офелии перекрывает в ней обиду, а гибель девушки рождает в сердце Гертруды глубокое сочувствие – слова, которыми королева сопровождает ее гроб, непритворно теплы.
Эмоционально насыщенный разговор с сыном разрывает ей душу; материнская любовь – безусловная, все приемлющая, не требующая объяснений – вспыхивает в ней неукротимым огнем. Это понимает даже король, недаром он то и дело старается подчеркнуть перед ней свою лояльность к Гамлету – лояльность, которой королева больше не верит, ибо с некоторых пор она, как тигрица, готова немедленно кинуться на защиту своего детеныша!
На поединке она всячески демонстрирует свою любовь к вернувшемуся сыну – и, кроме собственно проявления любви, это еще звучит и как глухая угроза королю. Она не случайно так холодно пресекает Клавдия, когда тот пытался остановить ее с кубком – она расценила это как его неудовольствие тем, что его супруга этим жестом столь явно демонстрирует значимость принца. И ее холодный тон однозначно говорит о том, что отныне компромиссов не будет.
Некогда присутствующая в ней похоть, карту которой однажды столь успешно разыграл Клавдий, вся мощная сексуальная составляющая ее натуры, как раз и позволившая ей когда-то молчаливо согласиться на убийство мужа, ныне буквально сметена в ней звериной силой материнской любви.

"О злодеянье! – кричит чрезвычайно испуганный за мать Гамлет. – Закройте двери! Предательство! Сыскать!" В этот момент силы покидают Лаэрта, он падает. Предательство здесь, говорит Лаэрт, ты убит, Гамлет, и ничто не сможет тебя спасти – "ты не хранишь и получаса жизни":

Предательский снаряд – в твоей руке,
Наточен и отравлен; гнусным ковом
Сражен я сам; смотри, вот я лежу,
Чтобы не встать; погибла мать твоя;
Я не могу... Король... король виновен.

Страшная душевная боль за мать, которая еще несколько минут назад была жива и так искренне, с таким открытым сердцем пыталась показать ему, как она его любит, и неловкую, радостную любовь которой он так непростительно, так ненужно отверг, напрочь уничтожает в нем жестокую страсть к предателю и негодяю. "Клинок отравлен тоже! – Ну, так за дело, яд!" – и с этими словами он пронзает короля отравленным клинком.

На помощь, кричит король, "друзья, на помощь! Я ведь только ранен"!

Но Гамлет, ужаленный в сердце своей последней, невольной, горькой виной перед матерью, которая бы ни за что не погибла, не будь он одержим своей отвратительной страстью, и преисполнившись от этой жестокой мысли невероятной, предсмертной, уже нечеловеческой силы, бросает рапиру (хотя мог бы еще раз ударить клинком, это было бы легче!) и, схватив короля и обездвижив его, вливает ему в горло отравленное вино:

Вот, блудодей, убийца окаянный,
Пей свой напиток! Вот тебе твой жемчуг!
Ступай за матерью моей!

Король умирает. Лаэрт просит у принца прощенья и сам, в свою очередь, прощает ему убийство отца. "Будь чист пред небом! – говорит Гамлет, глядя на почившего Лаэрта. – За тобой иду я". "Я гибну, друг", – обращается принц к Горацио. После чего прощается с матерью: "Прощайте, королева злосчастная!" Увы, к сожалению, именно так – слишком злым обернулось для нее ее недоброе счастье.

Я гибну, друг. – Прощайте, королева
Злосчастная! – Вам, трепетным и бледным,
Безмолвно созерцающим игру,
Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
Хватает быстро), о, я рассказал бы... –
Но все равно, – Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным.

Да, теперь уже все равно. Теперь уже мы сами, вернее неутоленные из нас – неутоленные этой внешней канвой, этой общественно приличной официальной версией – догадаемся, какая же все-таки правда так и осталась за кадром, о чем он мог бы рассказать нам, если бы не смерть.

И вот уже вдали слышится марш – Фортинбрас возвращается из Польши и салютует в честь встретившихся английских послов. Гамлет называет его наследником; он просит Горацио передать это своему двоюродному брату и рассказать ему обо всем:

Избрание падет на Фортинбраса;
Мой голос умирающий – ему;
Так ты ему скажи и всех событий
Открой причину. Дальше – тишина.

Тишина – дальше тишина. Дальше то, о чем он так никому и не сказал, о чем так никто не узнал и не догадался, даже Горацио. То, с чем душа Гамлета теперь уже навсегда пребудет один на один – с грехом его постыдной страсти к мерзавцу и подлецу, обернувшейся мучительным борением духа и сгинувшей без следа с последним вдохом Гертруды.

Ни слова о короле не произносит умирающий Гамлет...



май – 22 сентября 2004 г.