«Бремя изнутри, или Трагическая история белоснежного сноба, мастака в аристократичном заставании врасплох»

Литература / Мистика, хоррор / «Бремя изнутри, или Трагическая история белоснежного сноба, мастака в аристократичном заставании врасплох»

Пред.

Просмотр работы:

След.

08 октября ’2024

17:57

Просмотров: 44
Добавлено в закладки: 2

Поднять работу в данном разделе

Услуга "Покажи себя сам" (шапка сайта)

• Фантастическая драматическая повесть-фанфик, основанная на вселенной компьютерной игры «DOORS» авторства «LSPLASH», корпорации разработчиков во главе с Lightning_Splash и Redibles_QW

Возрастное ограничение: 12+

В произведении содержатся тяжёлые для восприятия сцены, которые не рекомендуется воспринимать лицам возрастом младше 12 лет под угрозой негативного и травматичного влияния на психику. Среди них присутствуют:
• Сцены, вызывающие тревогу;
• Детальное описание патологических процессов в организме – в том числе заболевания, ранения, боль, страдания и сердечный приступ;
• Упоминание и неподробное описание смерти и крови.

Если Вы считаете, что не готовы к восприятию данной информации, не читайте эту работу.

• | Аннотация | •

Ни для одного живущего во вселенной игры «ДВЕРИ», существование которой сохраняется втайне даже от её создателей, не секрет, какие опасности могут на каждом шагу подстерегать безумца, забрёдшего в заброшенный отель «Гранд» близ столицы Германии, который стал объектом изучения для всей Европы. Хорошим примером могут послужить Раш и Амбуш - лишь двое из многих существ, способных покуситься на его жизнь. Почему мы их упомянули? Да потому, что этих двоих кое-что объединяет, несмотря на все неопровержимые различия. Но мы будем говорить не столько об этом, сколько о втором из них, поскольку, будучи крайне загадочным и в то же время непредсказуемым, он вызывает куда больше вопросов в своём поведении, чем первый, что можно заметить, почитав энциклопедию, составленную на базе информации, добытой исследователями… И именно из этого факта вытекает «уравнение с одним неизвестным»: почему?

• | Посвящение | •

• Лёгкое предупреждение:
Вам необязательно это читать! Если хотите поскорее увлечься фанфиком, пролистывайте сразу до главы №1!
•
Я, Алиса Д. Раут, от собственного имени и лица, торжественно и нижайше, с глубочайшими теплотой, восхищением и почтением посвящаю своё произведение талантливым разработчикам великолепной игры «ДВЕРИ», заслуженно победившей на Roblox Innovation Awards 2024-го года в категории «Лучший ужастик», которым я отдаю дань уважения; Амбушу, самому моему любимому из всех существ, что в ней обитают; Яню, моему пушистому чёрно-белому дорогому котику-баловнику, пропавшему в июне 2023-го года, по которому я жутко скучаю и которого я чаще звала Янчиком; Сириусу - серой кареглазой шиншилле, которую я беру в свидетели своей трудоёмкой работы над представленным проектом и которую я чаще называла Шишиком; моей матери и бабушке, которые первыми услышали эту историю; и, наконец, всем тем людям, которые воплотятся их преемниками в её прочтении.

Счастье - самое главное! Всем счастья!

АВТОЭПИГРАФЫ:

«Глупцы часто хулят судьбу, как собаку, перекладывая на неё свою вину; работает это и в другую сторону, когда они корят себя за произошедшее чисто по стечению обстоятельств.»

«Вы думали, ужаснейшее чувство - это горе? Стыд? Вина? Гнев? Страх? Вовсе нет. На самом деле это… боль. И она принципиально отличается от других. Она не является эмоцией, и может проявляться через другие чувства. Но самое худшее - это когда она этого не делает; потому что тогда её невозможно скрыть. Она заставляет заметить, признать её и почувствовать в полной мере. В особенности, когда вы остаётесь с ней наедине; и чем сильнее боль, тем сильнее её воздействие. Есть ещё одна черта, отличающая боль от других чувств: от неё можно умереть, ведь она действует на каждую вашу часть - и на мозг, и на разум, и на душу, и на сознание… потому что она действует на тело и мучает его.»

• | Цитата | •

“Имей больше, чем показываешь. Говори меньше, чем знаешь.”
Уильям Шекспир, «Король Лир»

• | Замечание | •

Если значение какой-то лексемы/выражения Вам непонятно, Вы всегда можете поискать в разделе «Уточнения»!

• § Часть №1. «Теория по-немецки» | •Глава I – «На берегу озера»

Пожалуй, дорогой читатель, если обстоятельства сложились так, что Вы видите прямо сейчас эти строки, тогда, возможно, Вам знакомо такое выражение, как «ДВЕРИ», или «DOORS» (и, вероятно, не только это выражение). Впрочем, даже если оно Вам не знакомо, ничего критичного в этом нет - это отнюдь не главное в этом произведении. Это слово - не что иное, как название - нет, не британской музыкальной группы, а компьютерной игры, которая стала одной из лучших на знаменитой среди сегодняшней молодёжи одноимённой игровой платформе «ROBLOX» уже незадолго после выпуска на ней - между прочим, сравнительно недавнего.
Очень интересно то, что в этой самой игре, созданной благодаря объединившимся для этого персонам, известным под пользовательскими именами «Lightning_Splash», «Redibles_QW», «Ghostly_Wowzers», «NormallyAverage» и нескольким другим личностям (к сожалению, или к счастью, но мы не знаем ни чьё настоящее имя, кроме как у второго упомянутого - его зовут Сет) - да-да! - есть своя собственная, и довольно-таки объёмная вселенная (о чём часть народа, знакомого с ней, даже не подозревает, а не знают об этом даже разработчики): если бы Вы, попадя в неё, отправились объезжать окрестности славного Берлина, то наверняка наткнулись бы там на один крупный (около пяти этажей высотой), роскошный и вполне себе приличный по тогдашним меркам отель, который всегда носил грациозное название «Гранд»; он стоит прямо на берегу огромного озера с кристально-чистой водой, перед мощённой выровненным камнем узкой лестницей, опирающейся на аркаду и возвышающейся над гладью напротив скреплённого с ней небольшого пирса. При закате перед фасадом его открываются прекрасные виды, а попасть туда можно как вплавь, так и сухопутно.
Образ отеля воистину привлекателен: снаружи он кирпичный, имеет фундамент из диоритовых блоков, черепичную крышу и разнородные окна - например, прямоугольные у парадного входа, к которому восходит та самая лестница, и высокие, со стрельчатыми сводами (вестимо, влияние готики) - в патио. Специфично, но изнутри он полностью отделан деревом: стены, полы, потолки, опорные столбы и даже оконные рамы - от всего могло чувствоваться слабое амбре, исходящее обычно от свежесрубленной древесины.
Интерьер создавали тихая чистота приглушённых зелёного, красного, золотого и синего цветов обоев с лаконичным узором и таких же ковров (где в перечне вариантов окрасов первый отсутствовал), пышный лоск старинных резных кресел и кушеток со светло-пунцовыми бархатными обивками, покрытыми растительными орнаментами, мирная невинность сборища идеально подходящих друг другу книжных и платяных шкафов, напольных и настенных часов, разнородных тумб и письменных столов, а также культурный всплеск грации шедевров европейских художников нескольких эпох с обрамлениями, покрытыми арабесками.
Сбоку от парадного входа, где приставлены не чересчур броских размеров пендельтюр и огромные окна, отделанные стеклом и деревянным обрамлением, а также каменный настил возле, было ограждение из тёсаных каменных столбов и связывающей их чёрной металлической изгороди, увенчанной резными концами (этот изящный забор теперь заменили на простецкую решётку), отделяющее от потенциальных наивно любознательных пристройку этой гостиницы, через которую проходил чёрный ход.
Тот отель под одним из городов-светочей Пруссии, про который мы разговариваем, был возведён ещё во времена Российской империи и Германского союза, когда правил президент Франц II Габсбург, а Адольфа Гитлера не было ещё и в помине.
Несмотря на то, что он стоит на берегу озера и по сей день неснесённым, рано или поздно он был вынужден закрыться (что неудивительно, так как это происходит со всеми заведениями), но почему-то архитектор, который на то время был ещё жив, попросил оставить включённым свет во всём сооружении. Нам непонятно, зачем его просьбу воплотили в реальность, но он сказал, что «так он будет греть нас и наши сердца, светя в них, и напоминать о том, что он не погиб и не померк». В итоге «Гранд» с тех пор пустует: чуть ли не везде на потолках вьётся и свисает паутина, мебель, обои, ковры и остальная бутафория давно запылились, к аромату природной свежести, сухости и древесины примешался аромат пыли, а над тем самым парадным входом развалилась табличка с названием «ГРАНД» (а жалко - она сильно бросалась в глаза любому, кому попадётся этот отель).
Знаете, мы бы дорого заплатили, чтобы посмотреть, по чьей инициативе возвели это здание (вполне вероятно, что инициатор имел львиную долю либо креативности, либо шизофрении - больше ничего мы наверняка предполагать не можем), так как несмотря на то, что отель набрал за своё время работы порядочно большую популярность и имел значимый статус даже для столичных горожан, он также был не менее странным - мало включённого света, так ещё стилизовали его так, что там двери, разделявшие залы, были… пронумерованы; не двери в номера, как мы сочли бы привычным, а двери в залы - от «0000» до «0100», а в коридорах чёрного хода - от «-51» до «-01». Впечатление усиливала необыкновенная буржуазность, непривычная загородным отелям. Невзирая на эту особенность, «Гранд» стал памятником культурного достояния (немудрено!).
С одной стороны - шик, блеск и ничего плоше, но при всех прелестях здания, описанных нами ранее, и возможности предаться соблазну обследовать диковинную храмину и отдохнуть без хлопот, дав глазам празднество, этого делать не стоит. Сидеть вечером на пирсе напротив входа, учитывая все обстоятельства, мы бы тоже не назвали благоприятной идеей.
Есть ведь у «Гранда» ещё более экстравагантные и примечательные особенности. Там царит жуткая атмосфера, из-за которой там - грех не признать! - очень неуютно находиться. Вокруг местами обветшалой снаружи гостиницы кое-где валяются всевозможных размеров кирпичи, деревянные и стеклянные осколки, обломки и щепы, как и внутри некоторых из комнат, пронумерованных числом более, чем «0050», в которых (они чем-то могут напоминать Авгиевы конюшни!) они раскиданы по половицам и распластавшимся на них полотнам ковров. Кроме того, в таких зальчиках можно наткнуться на разрушенные столбы, хаотично раскиданные и стоящие абы-где шкафы всех видов вместе с ящиками, картинами и прочей мебелью, а иногда - и проломленные, так же разрушенные стены - так, что можно войти в номер, где обстановка была ничуть не лучше. А ещё страшнее то, что кто-то успел там изуродовать обои своими гигантскими когтищами, выцарапав на них уродские борозды, а на полу можно увидеть какую-то красновато-коричневую субстанцию, чем-то похожую на мясную гнилую падаль. Она может вызвать омерзение, хотя вообще не пахнет, что делает «Гранд» только страннее. Непонятно тогда, отчего эта гадость привлекает эскадрильи мошек…
И не похоже на действие силы времени - аж мурашки по коже пробегают… Но давайте перейдём ближе к делу: отель «Гранд» появился на свет Божий в 1840-м году, проработал успешные 30 лет и… через одну четверть века после церемонии закрытия там начали происходить таинственные вещи, вызывающие немало вопросов; проходили годы, и этих вещей становилось всё больше, и ситуация становилась страннее, и даже страшнее. С самого начала этой сумятицы оттуда слышались загадочные звуки, заинтересовавшие окрестных жителей. Как будто бы этого мало, в некоторых залах стал гаснуть свет. Разнообразие звуков постепенно увеличивалось наравне со степенью внимания населения, которое это недоразумение привлекло: а там было недалеко и до того, что вовлеклись даже власти Германии, а за ними - вся Европа.
Всё сошлось на том, что люди снова начали посещать «Гранд», но уже совсем для других целей, и основном это были научные деятели. Туда, на берег озера близ столицы, регулярно съезжались волонтёры: кого-то посылали от имени государства, а кто-то решался по своей воле; одни шли гурьбой, другие - особняком; один шагнёт за порог парадного входа, а кто-то - в чёрный ход. Это всё проводилось для добычи информации - власти хотели покончить с «ужасами» отеля, чтобы никто больше не пугался и не разносил слухи об исполнении кошмаров. Но самое худшее - то, что такая суета вокруг печально известной знаменитой качественной, но уже заброшенной гостиницы, продолжается и в наши дни; худшее, потому что…
Ах, бедные, несчастные! Ведь не каждый доброволец, периодически отправляющийся в «Гранд» - когда в одиночку, а когда - в небольшой группе (что сейчас бывает крайне нечасто, возможно, в силу нежелания губить слишком много жизней - со временем приходит опыт), возвращается оттуда живым! Сначала не воротился абсолютно никто - невинные жизни одна за другой пропадали без вести, ибо ни у кого не было ни малейшего понятия обо всех опасностях, скрывающихся за стенами здания. И какова же была радость Германского союза, когда благодаря первым, выжившим везунчикам ситуация стала меняться. Заветная информация в кои-то веки накопилась, и из научно-исследовательских трудов и впечатлений от невероятно рискованных путешествий родилось довольно полное представление о том, отчего именно в пресловутом «Гранде» происходят явления, не поддающиеся логическому объяснению.
Если бы иной человек знал ту главную, нелестную тайну того отеля, о котором знали немногие исследователи, отважившиеся отправиться туда, то, не прокляни тот всех, кто замешан в возведении и поддержании здания в благосостоянии, вскорости прослыл бы законченным кретином. А Вы догадываетесь, почему, и откуда всё это безобразие взялось? Сейчас мы всё расскажем и перестанем томить Ваш пытливый разум… странный беспорядок, странные следы когтей, странная субстанция, странные звуки и странная репутация возникли из-за того, что присутствует трансцендентальный парадокс, заключающийся в том, что там… обитают существа - паранормальные существа самой разной внешности и поведения, но с одной, единой целью: наносить такой ущерб людям, какой в их случае возможно.
Никто не знает - даже самый опытный мастер, который не раз там бывал! - как они возникли в этом отеле, но возникли они по велению незримого адского духа, воплощения Сатаны, который, по-видимому, в очередной раз приводил в исполнение составленный план козней против всего живого. У этого духа не было телесной формы, и его невозможно было почувствовать; но, как ни странно, у него имелись разум и сознание, как и у тех, кому он предоставил миссию, принадлежащую также лярвам, бесам и прочим его сторонникам.
Появлялись эти самые существа не сразу, а постепенно - один за другим, год за годом, пока их не стало, согласно энциклопедии с действительными на сегодняшний момент и принятыми всей Европой данными, 30 штук. И даже сегодня они готовы нападать и покушаться на невинные жизни, угрожая каждому, кто сунется в «Гранд», который из-за них стал ещё более пресловутым, чем был… Именно так создания Сатанинские ополчились против созданий Божиих - снова.
Не поймите нас неправильно, уважаемый читатель: мы Вас вели к тому, что мы предлагаем сделать главной темой разговора - к некоторым представителям этой «породы зла», в частности - к тому, кто… оставил человечеству наибольшее впечатление, скажем по-доброму; особенно местным. Это произошло именно так: началось всё через некоторое время после того, как появились первейшие жертвы, но до появления энциклопедии. Это существо появилось рано относительно большинства других существ - к сожалению для народа, для которого оно стало настоящим кошмаром. Разумеется, причиной исчезновения исследователей может стать что угодно; но единицы воротились из «Гранда» живыми… не только из-за удачи, но и потому, что не встретили его. Существует две категории людей, несправедливо отдающих дань жизни этому «проклятому» месту: те, кому «посчастливилось» встретиться с ним, и те, кто его не видел - причём со временем пропорции менялись в пользу первых, потому что потом обо всех тварях могли что-то знать, но только не о нём… ведь столкновение с ним гарантировало смерть всем и всегда…
Мало того, столкнувшимся с этим существом не повезло не только лишиться возможности вернуться туда, откуда они явились: его облик мог напугать любого - белоснежное светящееся нечто девяти футов ростом, представляющее собой гигантское лицо со сплошь чёрными, как безлунная ночь перед рассветом, такими же гигантскими глазами, которые располагались настолько близко, что между ними не было никакого расстояния - они сливались. Из огромного, не менее чёрного рта, когда это нечто собиралось удовлетворить своё бессердечное желание, лился оглушительный фантастически ужасный вой; оно испускало яркий зеленовато-бирюзовый свет, беспощадный холод, потоки ветра и незавидную гибель каждому, кто окажется поблизости.
Этот неведомый ужас оставался неизменным до тех пор, пока однажды не произошло чудо: один маститый деятель по имени Ганс Фитц, один из наиболее компетентных деятелей в скитаниях по «Гранду», стал тем первым и, наверное, самым большим счастливчиком, который смог покинуть его с новым и самым главным на тот момент открытием; и, встав перед лицом министров, запыхаясь, пропыхтел фразу, незабвенную даже для председателя: «Берегитесь белой хари!». Именно от мистера Фитца узнали информацию о главной причине исчезновения минимум половины его предшественников, благодаря чему герр получил нехилую премию (вот, кого точно могли бы прозвать Мальчиком, который выжил!). Несмотря на то, что количество «десантников» за всё время изучения заброшенного немецкого отеля престижного качества, который отличался от остальных, уменьшилось, они не исчезали совсем: людям было известно, что не все его тайны раскрыты.
Но теперь, кажется, настал тот переломный момент, в который мы Вам раскроем, что внимание в этой повести будет акцентировано не на людей, довольно-таки малоприятным образом убедившихся в правдивости мистики, а на самих существ, предоставивших им эту возможность. А если поточнее, то мы совершим, на первый взгляд, непостижимое - углубим фокус и изменим, так сказать, его угол.

• Глава II – «Менталитет»

Есть вещи, которые делают тварей, по никому не понятной причине облюбовавших отель, к передней стене которого прикреплён уже ободранный немецкий трёхцветный флаг, отличными от остальных фантастических созданий: скажем, то, что на Землю их послала сущность Ада, им известно, в отличие от людей, которые могли это только предполагать. Кроме того, им известно, что вместе с крупной задачей она доверила им особый кодекс, известный как Кодекс Нападений и представляющий собою систему, содержащую информацию о том, как будет работать каждое существо; этот кодекс обязуется соблюдать каждое из них. Притом у каждого были свои умения, набор знаний и особенности, но кое-что объединяло всех - способность к коммуникации; присутствуют два главных дара преисподней, благодаря которым существа обрели эту способность: первый - это всеобщий язык, коим является английский (что примечательно, учитывая, где повествуемые дельца происходят); они, разумеется, это отлично скрывают, стараясь в присутствии вида Homo sapiens помалкивать (это, кстати, один из главнейших законов Кодекса). Второе дарование, которое тоже нельзя не упомянуть - это имена, которыми она их оснастила так же безмолвно, как и остальными присущими им чертами; они, между прочим, тоже очень помогают им взаимодействовать.
Хотите - верьте, хотите - нет, но каждое такое создание обладает собственным именем, причём у многих оно имеет значение и может что-то сказать о том, кто его носит. Например, Раш, который имеет обыкновение пролетать через комнаты, разбивая в них свет и предварительно заставляя лампы мигать; или Сик, иногда устраивающий «испытание» для жертвы, а себе - пробежку: он наблюдает за людьми сквозь стены, а затем возникает из пола и несётся за ними, гоня через залы с препятствиями и горящими люстрами. А вот та «белая харя», которую так назвал Ганс Фитц и которую мы обсуждали ранее, записана в энциклопедии, как insidiae alba, а в своём обществе известна, как Амбуш, и это - не она, а он; существа, обитающие в «Гранде», не соответствуют земным законам биологии, поэтому биологического пола, как такового, у них нет, но они могут упоминаться в женском роде, среднем и мужском (это мы назовём «грамматическим полом»), как в случае того, о ком с этого момента пойдёт основной разговор. Этой чести удостоился именно Амбуш.
Почему он, спросите Вы? А в том вся соль, что, как можно судить по первому впечатлению, он является весьма примечательной и влиятельной личностью - для своего «контингента», равно как и для человечества, выступающего его потенциальным противником. На него выпал удачный жребий оказаться ярчайшим представителем обособленной немногочисленной «секты» самых талантливых, способных, значимых и досточтимых среди неожиданных «постояльцев» «Гранда», в которую также входили уже упомянутый нами Сик - чёрный глянцевый одноглазый гуманоид ростом с молодую женщину, Фигура, тоже похожая на человека, но имевшая принципиально другую внешность, Хейст, обосновавшийся в чёрном ходу и А-90 с А-120 - необычные товарищи, из так называемых Комнат, которые сочетаются со своими своеобразными имечками и являются главной причиной, почему скудный поток исследователей места обитания описываемых существ до сих пор не прекратился. Это были «командиры», которых уважают все. Но то, что все уважают Амбуша, можно сказать особенно смело: многие существа младшего порядка - те, у которых согласно Кодексу Нападений роль незначительная - вообще его боятся, как чумы; и не только они, да и даже особы поумней относятся к нему трепетно. Это - один из аргументов, дающих ему возможность быстро остановить любую ссору, даже самую скандальную (хотя они возникали довольно редко). Наш главный герой также невероятно знаменит - его не знают только единицы самых нелюдимых. Хотя пёс его знает, возможно, его знают все до единого!
Но что же за такие успехи должны были взяться у Амбуша, чтобы он пользовался таким статусом? Вообще-то это секрет Полишинеля - но не для Вас, дорогой читатель, так что мы имеем честь поделиться им с Вами. С этим «важным господином» дух-творец, небось, расщедрился: неспроста он попал в элитное общество!
Несмотря на то, что речь идёт о монстрах, у них никогда не было иерархии, а дедовщины - и подавно; вместо этого существует простое равноправное общество. Но тем не менее, слову Амбуша может беспрепятственно верить всякий его коллега; ибо во всём своём окружении он стал бы последним, у кого кукушка поехала, потому что она у него не ехала и не поедет, наверное, никогда. Обнаковенно для него было вещи дельные молвить - он умел мыслить, как истинный аристократ; тем более, что у него был такой обширный кругозор и арсенал знаний, что думалось, что ему ведомо всё. С его мудростью и опытом согласились даже члены его «секты», и это связано не только с распоряжением фортуны, но и с его занимательными увлечениями - главным образом, математическими дисциплинами.
Вы не ослышались, и отсюда следует новый факт: у созданий, о которых идёт речь, есть, чем заняться на досуге. Джек, к примеру, любит ваньку валять в своё практически постоянное свободное время (работы у него было чрезмерно мало - лишь иногда «подшучивать» над расследователями, выталкивая их из шкафов и показывая с некоторой насмешкой свой облик) - в том числе и насвистывать песенки городской детворы, Глаза - заливаться слезами в укромном месте, погружаясь в трагичные мысли о безнадёжности и собственной безнадёжности, а Дюп - читать, звонко похихикивая, смешные комедии за дверцей, когда человек, которому таким, как он, полагается пытаться наносить ущерб, давно минул помещение, а фальшивый номерок на ней отпал. Дюп мог себе это запросто устроить по-щучьему веленью: эта дверца могла тихонько приоткрываться, а желанная книга, если таковая имелась, словно схваченная воздухом, плавно летела по воздуху за неё; и дверца, как бы желая оставить этот акт только здесь, в этой комнате, также тихонько закрывалась.
Точно также, и даже больше, любил погружаться в серьёзную науку наш герой - не только посредством многочисленных в «Гранде» книг, но и глубоких размышлений и, так сказать, разминок для мозга; хотя он был не единственным обладателем такого увлечения, эти вещи только повышали его уровень интеллекта. Когда Амбуш смог доказать теорему Эйлера, в том, что он - самый, что ни на есть, подарок, убедилась даже Фигура. И это был не единственный раз, когда он решил продемонстрировать свои знания (но не думайте, что только он имел такие прерогативы!) - нарисовывалось много других случаев. Однажды, скажем, Амбуш вместе с некоторыми из своего загадочного общества решили поездить друг другу по ушам в гостиной.
- Синус не может быть равен косекансу, - пропел Амбуш, получив шанс высказаться во время беседы по его любимой теме. - Для тех, кому непонятно, если они, конечно, здесь есть, я объясню. Смотрите: в прямоугольном треугольнике катет не может быть равен гипотенузе; синус - это отношение прилежащего катета к гипотенузе, а косеканс - наоборот. При перемене мест делителя и делимого частное меняется, следовательно, такое утверждение справедливо всегда.
По окончании своей «лекции по алгебре» он отчеканил:
- Что и требовалось доказать. Это же слишком аксиоматично, чтоб не догадаться, неужто нет?
«Мне прискорбно, что среди нас существуют те, для кого это либо не очевидно, либо - вообще пустой звук», - подумал он про себя.
Непонятно, почему ему так нравятся точные науки, но, по его мнению, они помогают ему поддерживать и развивать разум. Есть вероятность, что Амбуш в прошлой жизни был учëным-математиком, но это лишь наши теории; просто очень ему алгебра была по душе.
Но не только сознание, оборудованное по самому первому слову, заставляло Амбуша создавать внушительное впечатление: он, как никто другой, олицетворяет собою пословицу «Не всё - золото, что блестит» - белее январского снега, а сам холодный - во всех смыслах этого слова; и физиономией, и нравом. Перед этой гордой, исполинской, по-швейцарски точной и ровной поступью не робели только товарищи, бывшие её владельцу ближе, чем знакомые. Если Амбуша что-то не устраивало, он мог устремить свой ясный, пронзительный, леденящий, грозный и суровый, как он сам, взгляд, способный вызвать у многих мандраж. При нём другим может показаться, что он только думает, а не чувствует абсолютно ничего: даже если в присутствии нашего героя кто-то выскажет анекдот, от которого все остальные свалятся в покатуху, он всякий раз мог сохранять самое невозмутимое лицо, к которому уже успели привыкнуть. Сколько Амбуш себя помнил, он никогда не смеялся; он лишь изредка слегка ухмылялся, когда был чем-то доволен.
Однако такое невозмутимое лицо у него было не всегда: его весьма сложно разъярить, но если - не дай Бог! - это удастся, то мало не покажется никому. Существа с таким менталитетом, как у Амбуша, не знают пощады - когда он атакует человека, то знает, что упорство, неумолимость, расчётливость и беспощадность в таких делах - самое главное; он - гуру в науке удара по самому больному.
Абсолютно нордический обжигающе-морозный характер - слияние психических образов знаков зодиака Скорпиона, Овна и Козерога - выступал его отличительной чертой. Амбуш определённо знал себе цену и не смотрел на мир сквозь розовые очки; он мог строго судить и себя, и кого-то ещё. Судьба наградила его мудрой и проницательной душой, из-за чего он мог легко указывать на чужие недостатки. Всё это поистине делает его похожим на живое воплощение жесточайшей зимы - борей, снег и арктический лëд одновременно.
Вы удивитесь, но мы сейчас затронем тему досужих увлечений, с которой мы это сделали немного ранее - к счастью, жизнь Амбуша была не настолько скудна, чтобы состоять только из деятельности, свойственной только гениальному учёному-философу.
Во-первых, у него есть одна черта, объединяющая его с Фигурой, которая большую часть времени проводит в большой библиотеке - над дверями в неё виден номерок со значением «0050»: он ценит литературу и не прочь читать книги от корки до корки, что делает довольно часто. Литературу он главным образом берёт, само собой разумеется, научную, но из всего прочитанного примерно треть занимает художественная - Амбушу она нравится отнюдь не меньше, чем Халту - его побратиму, задумчивому и рассудительному кунктатору - бирюзовато-синему безротому привидению с парой беловато-бирюзовых глаз-звёзд, которое по чертам характера приходилось ему, по сути своей, антиподом; для него чтение её является основным хобби.
Во-вторых, Амбуш оказался прирождённым шахматным гроссмейстером; игрой в шахматы увлекается значительная часть существ «Гранда», но для нашего героя они стали ещё одной сферой, в которой он имел наибольший успех. Он участвовал в партиях со многими, и проигрывал довольно редко; но когда это случалось, он не испытывал ни малейшего разочарования. Со временем проигрышей стало ещё меньше, несмотря на то, что они порой случаются до сих пор. Из-за такой репутации некоторые не решались испытывать удачу с Амбушем, потому что были уверены в собственном поражении. В числе тех, кому всё-таки по душе рубиться с ним в шахматы, состоит тот же Халт, который когда-то мечтал его обыграть, но потом выбросил свою мечту, как скомканную бумажку в окошко, когда произошёл пассаж, который он запомнил на всю жизнь.
В один прекрасный день - отпрыск счастливого мая, когда у зимы не остаётся шансов на возможное сопротивление, наши двое примостились в небольшой офисной комнатке, отгороженной от коридора сетчатой деревянно-стеклянной перегородкой, по двум сторонам стола, и распорядились так, что Халту достались белые фигуры, а Амбушу - чёрные; таким образом второй предоставил Халту фору. Он сделал ход вторым, и его выход уже тогда поставил соперника в ступор, заставив с три минуты подумать над своим; через несколько ходов Халт, когда в очередной раз настал его черёд, поставил ферзя перед королём, погладив левой рукой немного ниже глаз, что обыкновенно делает, когда задумывается. Миг спустя Амбуш, опустив взор на шахматную доску, приоткрыл рот, а потом поднял глаза на оппонента и закрыл его; и тогда у него лице нарисовалась злорадная ухмылка.
- Знаешь, как говорил Шопенгауэр? - спросил он. - «Вера и знание - это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая» - вот, как он говорил!
Затем Амбуш, прихватив ферзя Халта и положив его рядом со своей стороной доски, другой рукой взял своего ферзя.
- Шах! - воскликнул он и, схватив свободной рукой белого короля, с силой поставил ферзя на его место - да так, что вся доска с фигурами содрогнулась. - И мат. - В этот момент Амбуш наотмашь швырнул короля вправо - к стене, о которую тот ударился с громким стуком; тогда фигура, вертясь, упала, так же звучно грохнулась на пол и стала лежать неподвижно. После этого драматичного и торжественного заключительного действия новоиспечённый победитель снова уставился на Халта с прежней довольной ухмылкой, опершись руками об стол.
Эти четыре стучащих звука, пролетевших для соперника нашего героя со скоростью света, свидетельствовали о вполне ожидаемом, но крайне неприятном событии. Расстроился Халт, очень расстроился: это было, вероятно, самое сокрушительное поражение в его жизни - и оно было даже не при нападении на человека, а при игре в шахматы (он испытывал чувство, схожее со стыдом новичка, играющего с Капабланкой)! Вот почему он запомнил этот весенний денёк - он смирился, что Амбуш играет в шахматы лучше него; Халт не был настолько наивен, чтобы придавать этому преувеличенное значение, но каждый раз, когда он об этом вспоминал, ему становилось немного грустно… Но, вопреки расчётам Амбуша, этот пассаж не помешал лазурному приятелю продолжить участвовать с ним в партиях.
Тем не менее, не стоит забывать, что мы говорим не о Халте, а об Амбуше, и с его натурой связано не только статус-кво с увлечениями, но и, как следует полагать, круг общения.
Общество описываемых нами существ работает схоже с человеческим - каждый знается с кем-то определённым, схожим по навыкам и интересам, несмотря на то, что многие знакомы друг с другом: Дюп, например, частенько сквозь дверь судачит с Глазами о всякой всячине (оба это делали, чтоб чем-то себя занять и выплеснуть мысли); Глаза в свою очередь беседовали со Смотрителем, так как были похожи по стратегии атаки. Окно, конечно же, общалось абсолютно со всеми - оно должно было исполнять очень ответственную обязанность доносчика, чтобы каждый делал вклад во всеобщую миссию в нужное время и в нужном месте. А вот тот, кого мы с Вами обсуждаем, предпочитал разговаривать с такими представительными типами, как Хейст и А-120 - нечасто и в основном о заумных вещах; этих трёх «лидеров» многим сложно было понять. Знаете, Амбуша общительным назвать даже близко нельзя: он не посвящает вхождению в социум столько времени, сколько занимается делами, интересующими его больше - несомненно, любимыми вещами: наукой и… скрупулёзно спланированными нападениями.
Пожалуй, последнее есть самая главная причина того, что Амбуш пользуется такой репутацией, до какой не дотягивает никто другой - даже из «элиты», в которой он состоит.
Думаем, Вы догадывались, что из всех претендентов на визит отеля, служащего местом обитания этих тварей, за-ради добычи ещё хотя бы горстки знаний, больше половины отсеивали; в том числе и обладателей серьёзных проблем с реакцией, а также со слухом - вплоть до глухоты. Их вычёркивали из списка без всяких церемоний.
Всё потому, что у Амбуша весьма и весьма интересная, замысловатая и чертовски надёжная стратегия атаки - лучшая из всех. Его зона компетенции - основное здание «Гранда», где он может появляться в залах с номерами диапазоном «0002»-«0097»; это обширная цифра, но он склонен это делать ближе к судьбоносной электрощитовой - последней, сотой комнате, откуда любимцы Фортуны, попадая в ветхую угольную шахту, вольны по канату вылезти из штольни через колодец под родимое небесное светило. Говорящее имя, которое в переводе с английского обозначает «Засада», «учитель учителей» получил неспроста: он прекрасно знает, что браться за дело лучше всего, когда этого меньше всего ждут и меньше всего хотят. По открытии двери с номерком «0080» человек чувствует себя наиболее усталым от тамошнего жупела. Хотя встреча с ним является раритетом, и она может произойти не больше 3 раз за один заход научного деятеля (или их группы), что существа называют «сменой», нет большего невезения.
Амбуш, будто буран, телепортируясь за 2-5 залов до жертвы, заставляет её слышать гудение, а пол под ней - трястись, чтобы дать знать о своём присутствии; но - не моргает ни одна лампочка. Затем он начинает нестись со скоростью 127 километров в час (не недооценивайте это число - при такой его скорости жертва едва ли успеет спрятаться!) и громчайшим воплем прямо в ту комнату, где она находится, и чем-то становится похож на реактивный самолёт. Он приносит с собой холод, нечто вроде высокобалльного землетрясения и разбивает вдребезги все источники освещения, и разлетаются клиновидные осколки, а книги из некоторых полок падают на пол. У него золотое зрение, молиный слух и - самое страшное - идеальный, как огранённый сапфир, нюх на фортели, что лучше зрения и слуха вместе взятых: его никогда и никому не удастся обмануть. Он может убить человека за 10 метров, и не сможет этого сделать только в случае его спасения в надёжнейшие места - в платяной шкаф или вентиляционную трубу в редком попавшемся подвале. Ежели Амбуш усмотрит повод для своего прилёта убегающим не в шкаф, он обязательно полетит в его направлении.
Как только он долетает до тупика, то останавливается и летит туда, откуда явился; если тупик является дверью, она не будет открыта. Так что ему должен быть благодарен Дюп, который создаёт двери с номерами, не совпадающими с тем, что на ведущей в следующее помещение, в некоторых местах, вводя в заблуждение исследователей с плохой краткосрочной памятью и пиная их навзничь, если они попались в его «ловушку»; потому что при открытии двери, в следующий зал, что провоцирует Раш, попадающийся гораздо чаще, его чары перестают действовать. Вдобавок, «белая харя» в таких Fall может помочь запутать людей.
Тем не менее, её отлёт следует назвать «ремиссией», а не «концом» - она всегда возвращается, и эта заваруха повторяется. Наш весьма сообразительный главный герой пролетает так от 2 до 6 раз - а самое главное, может полететь не только к двери в следующее помещение, но и к любой другой. То, что он может на секунду задержаться вдалеке, прежде, чем вернуться ещё раз, доказывает, какой он дошлый продуман. Его персональный, фирменный секрет сокрыт в непредсказуемости; хотя даже при таком раскладе он терпит поражения, они и сейчас происходят сравнительно нечасто и нисколько не умаляют его успехи. Теперь понятно, почему он поворачивает удачу к коллегам лицом, а к врагам - спиной; такой метод нападения наглядно нам показывает, что Амбуш в высшей степени силён и вынослив, что характерно только для его «секты». Мы по праву можем назвать его монстром с большой буквы.
Когда речь заходит о ловле удачи за хвост, он делает железную хватку: на время проведения такого ответственного дела, как внесение существенной лепты в исполнение главной задачи всех представителей своего общества, Амбуш, как ни странно, категорически против, чтобы поблизости находились лишние свидетели (хотя к Дюпу и Хайду, присутствующему почти везде, он в таких случаях снисходителен). Он до чёртиков не любит, когда ему мешают, поэтому «мелкостатусные» существа вроде Скрича и Глаз стараются его тогда сторониться - отчасти из-за изрядного нежелания это сделать. В общем-то, они делают правильно: поступающим отлично (что происходит так же часто, как дожди в Объединённых Арабских Эмиратах) он приказывает уйти - весьма незавидными способами. Когда-то он ледяным голосом произносит за спиной разговорившихся существ: «Вон. Все. Живо.», и тогда все, замявшись, говорят "Хорошо" и удаляются. Когда-то, когда его просто завидят вдали летящим к ним с грозным взглядом, один из них указывает на него, что служит посылом для такого-же поспешного ухода в другое место. А порой он просто рявкает (чаще всего на Раша и Халта, легкомысленно болтающих о предстоящей работе): «А ну-ка выметайтесь отсюда!» - и если кому-то, по его мнению, не совсем ясно, то процеживает: «Я вам на русском языке сказал: вон!» - и все исчезают, как по мановению волшебной палочки.
Если Вы думаете, что Амбуш всегда пользовался поведанной вам стратегией нанесения ущерба человечеству, то Вы ошибаетесь. На деле вначале она была несколько другая: в ту старину согласно Кодексу Нападений при своём появлении он должен был заставлять лампы и люстры мерцать… пока через несколько лет ему не взбрела в голову мысль, которая дотоле ни у кого не возникала - повысить эффективность своих нападений. Он осмелился реализовать эту мысль и проигнорировал аспект моргания света, решив, что это делало его недостаточно непредсказуемым; этим наш герой фактически нарушил Кодекс. Удивительно, что это не привело ни к каким негативным последствиям - этим ходом конём были несколько восхищены: похоже, у него были слишком высокие цели.
Мало того, это послужило вдохновением для похожего поступка, совершённого Рашем двумя дюжинами лет позже: он долго робел, но за счёт такого смелого выражения мысли о стремлении к улучшению даже высокой ценой дерзнул летать в залах, в которых на стенах трещат, как бы следя за жертвой, чёрные глаза (так Сик обычно предупреждает о скорой встрече); хотя раньше ему это, разумеется, не было дозволено. Время кормит людей информацией, а эти решения можно назвать ответными мерами, потому за нарушение их не должно было счесть.
А теперь давайте поговорим об ином: подавляющее большинство созданий «Гранда» даже не задумываются о том, какова жизнь у их «сослуживцев»; не говоря уже о высшей «страте», создающей впечатление, что по этому расхожему мнению вместо жизни у её членов должна быть малина - тем более у нашего главного героя (неудивительно!). По большому счёту так и есть: у всех вся жизнь - сплошное долгоденствие. Почти у всех… а что, есть исключения?
Для начала представим Вашему вниманию ещё один занятный факт: у Амбуша внутри хранится большая мечта - поступить также, как много лет назад - улучшить стратегию нападения ещё раз - соблюдая один из важнейших аспектов непреложного Кодекса, заключающийся в том, что работать следует так, чтобы не блокировать при этом стратегии других существ. Он хотел участить атаки до допустимого предела, совершать их на каждой смене, увеличить максимальное количество пролётов за раз до 7, а минимальное - до 6; но не только ради собственной выгоды: в таком случае у многих других его коллег время отдыха бы возросло, в высшей степени - у Раша, а Халт бы и вовсе по образу жизни стал схож с Джеком. Эта мысль намекает на то, что Амбуш умеет не только смиряться с проигрышами, но и стремиться к их купированию.
Ах, ведь в том-то всё и дело, что исключением стал тот, кого в этой роли меньше всего ожидала даже «элита»! Несмотря на то, что закон нашему герою нисколько не противится, эта мечта до сих пор не воплотилась в реальность и продолжает в нём храниться. Как ни крути, он, даже при всём невероятно выгодном положении в обществе, осуществить её просто не может, и она - к сожалению, или к счастью, никогда не лишится статуса неисполнимой. А всё из-за того, что награду Сатаны Амбуш получил не за бесценок: жизнь его омрачают обстоятельства, создающие ему весомые ограничения, под которые тот вынужден подтасовываться; и как только другие узнали об этих обстоятельствах, он стал гораздо больше уважаем, чем ранее. Лучше сохраните своё восхищение судьбой Амбуша при себе, дорогой читатель, и не дайте себя обмануть, ибо на него пала такая доля, какая не пала ни на кого больше!

• § Часть №2. «Увечье» | • Глава I – «Ящик Пандоры»

Вестимо, чересчур дух-творец с этой личностью расщедрился - и не только в позитивном смысле: как оказалось, из рога изобилия на неё струится столько же везения, сколько… невезения. И мы можем это подтвердить; скажем, описав событие, которое сместило вектор её жисти, стукнув по нему, как теннисным мячом.
Оно случилось приблизительно 15 лет спустя отправление её, как посланника преисподней, на белый свет; на тот момент для исследователей злополучного отеля под Берлином было предоставлено сравнительно достаточно информации о том, что там творится, чтобы они имели возможность вернуться обратно с бьющимся сердцем. А в бюро по делам такового рода уже познали сенсацию герра Фитца, у которого в кармане была денежная награда от министерства.
Точкой отсчёта послужил знаменательный день, когда за стеклом оконных проёмов гостиницы, в которой и можно было стать свидетелем этого события, застоялся тихий, пасмурный осенний полдень. Прохладный, пропитанный минувшими дождями воздух замер в недвижимости; хмарь застлала небо дымно-белым сплошным покровом, рассеивая в себе солнечные лучи, а на карамазового оттенка глади озера, раскинувшегося на западе от здания, журчала лёгкая рябь - тихо-тихо, но словно обращая на себя внимание и шепча: «Уходи, уходи отсюда, путник! Здесь опасно!». В некоторых окнах были открыты форточки - благодаря этому свежесть с улицы проникает внутрь, и после стольких лет там нет умерщвляющей духоты.
В это самое время дубовые половицы снова заставляли скрипеть человеческие ноги, которые принадлежали женщине - историку-культурологу, которую нельзя было назвать опрометчивой, но и кроткой - тоже. Судя по внешним признакам, лет ей было где-то тридцать пять, и напоминала она если не швейцарку, то точно европейку - по слегка бледному лицу, на котором выдавались раскосые, узковатые оливковые глаза под густыми ресницами; они глядели ясно и искренне. Также женщина имела лоснящиеся, волнистые каштановые волосы, свисающие до лопаток; они не были завязаны, а лишь вольно струились вниз. Если бы владелица этой шевелюры не взмокла до костей, вместе с ней в придачу, то выглядела бы более грациозной. Её обнимала специальная чёрная форма, состоящая из ветровки, брюк, сапог, наплечников, наколенников и многочисленных ремней и подтяжек - в неё облачались для расследований в «Гранд» все сорвиголовы-научные деятели, решившись на эту полезную авантюру, по понятной причине - священный долг безопасности. К счастью, форма была для женщины удобной, как и полагается; кроме того, она ей вполне шла. А решилась та на эту авантюру из-за того, что отель находился в сфере её профессиональных интересов, и звалась Юлианой Ваттсон.
Её лоб блестел под комнатным освещением, а сама она была сильно измотана - так, что ноги умоляли о возможности присесть: только что исследовательница коротала где-то полтора часа в большой библиотеке, в которой обитала Фигура, и покинуть её ей стоило весомых усилий; ей нужно было решить сложную задачу - разгадать код замка с помощью специальных книг, разбросанных по полкам всей залы. К счастью, фрейлейн помог Путеводный Свет - загадочная, но добродушная бестелесная сущность, которая подсветила каждую из книг бирюзовато-голубым и создавала приятный звук там, где они находились. Однако пару раз Ваттсон чуть не попалась твари - в первый она, присев у книжного шкафа, оказалась в неподходящем месте, а во второй ей пришлось прятаться от неё в платяном. И всё-таки добро опять пересилило зло - женщина открыла замок и оказалась за пределами библиотеки; устать она успела ещё задолго до того, как дверь с номерком «0050» распахнулась, но всё равно продолжала шагать вольно и прецизионно. Ваттсон была в «Гранде» впервые, но по сложившемуся впечатлению было ясно, что она не вернётся в туда во второй раз.
- Наконец-то, - пробормотала, тяжело дыша, фрейлейн, протёрла десницей лоб и, ещё немного поглядев вперёд, пошла налево, к стене. Тогда она присела на пол рядом с окном; в маленькой комнате, в которой она находилась, не было ковров, а на полу что только не могло лежать, и кто только не мог ходить, но ей было всё равно.
Ваттсон настолько устала, что далеко не сразу заметила, что из зала за следующей дверью доносилась музыка; но эта музыка была крайне непривычна ей - совершенно незнакомая мелодия, играемая инструментами, которых, казалось, не существует. Она никогда ранее не слышала подобное.
«Странно, - подумала историк, - Обычно играет классика, особенно в таких заведениях».
Но музыка пришлась ей по душе - она отвлекала от жутких щемящих мыслей и эмоций, немного приободряла душу и вселяла в сердце хороший настрой.
От слуха Юлианы ещё поначалу не пойми отчего ускальзывал говор, который глухо долетал до неё оттуда же, откуда и та странная мелодия:
- О, хорошо, что ты меня спросил, amigo! - бодро произнёс кто-то высоким хриплым голосом, будто это какой-то беспутный старикашка. - У меня столько историй набралось, что до конца жизни я не закончу их рассказывать - как Бог свят! - Откашлявшись, он рассмеялся: - Представляете, на прошлой неделе мне снился огромный сундук, полный слитков золота! - Тогда послышался изумлённый ах. - Несомненно, это хороший знак, ведь что может быть лучше золота? Да, Джефф?
- Только милосердие может, - добавил такой же бодрый голос, только пониже. - У меня то же самое было.
- Вот те на! Тогда это хороший знак в квадрате! - Хриплый кто-то снова расхохотался.
Через пару секунд фрейлейн Ваттсон, решившись, взялась рукой, окутанной лёгким тремором, за ручку двери, которая с тихим, звонким скрипом приоткрылась; тогда всё затихло, а женщина вошла в следующую комнату и встала, как вкопанная. Там местами лежали щепки, обстановка выглядела полуразрушенной, но было светло - как и там, откуда она вышла. Справа стояло нечто, похожее на стол - несколько досок на деревянном коробе. За «столом» сидели двое: с дальней стороны - красновато-коричневое человекоподобное существо невысокого роста, с огромным носом и большими жёлтыми светящимися глазами, а также золотыми серьгами-кольцами в кошачьих ушах; оно носило суконные штанишки с ободранными концами на уровне коленей и кожаные шипастые браслеты на запястьях. А с ближней стороны расположился… скелет, у которого на черепе была тёмно-синяя бейсболка. Напротив этих двоих была ниша, над которой висела табличка с надписью «КИОСК ДЖЕФФА». Из её пространства, заполненного чёрным цветом, иллюминировала пара белых кругляшков, которые окружали медленно вьющиеся иссиня-чёрные тентакли.
«Ага, - подумала Ваттсон, - Кажется, кто-то снова вертит шуточки там, где это, вообще-то, неуместно. Читала я про этих троих».
И несмотря на это, её, обомлевшую, мучили смутные сомнения: а не мерещится ли ей всё это?
Красноватое существо, похожее на гоблина, до этого блаженно глядевшее вперёд, повернулось к ней с удивлённым, казалось, лицом, но потом улыбнулось и воскликнуло:
- Ух-ты, Боб, смотри - к нам снова гости! И будьте повежливей, товарищи: это дамочка!
«Дамочка» сделала настороженную гримасу и, искоса посмотрев на чудаковатых и непривычно дружелюбных субъектов, учтиво вымолвила:
- З-здравствуйте. - Ничего другого сделать ей в голову больше не пришло.
- Hola! - располагающе ответило ушастое создание. - Прошу, позволь представиться: я - Эль Гоблино.
Ваттсон хотела только убедить его в отсутствии надобности в авторизации, но не успела; оно сразу продолжило:
- А это - мой приятель, Боб. - Оно указало на то, что было по ту сторону «стола».
- Но это же просто… скелет! - смутилась та.
- Ты невероятно предсказуема, mujer! Он очень хорошо нас понимает.
- Герр, я не знаю испанский, извините.
- Не страшно. Я умею говорить по-вашему, по-человечески, - сказал он. - Но не этот язык - мой родной. Без понятия, как так получилось… но мне нравится!
«Не знала, что гоблины могут быть полиглотами, - подумала исследовательница. - Но может, мне это всё-таки снится?»
Эти персоны пока что не особенно внушали у неё доверие. Она хотела, чтобы это был сон, хотя прекрасно знала, что это было не сном, а явью.
- Понятно. Всё равно, очень приятно, - вежливо пролепетала она. - А можно поинтересоваться, откуда здесь могли взяться эти странности в лице непонятных монстров… вы, случаем, не знаете? - понадеялась она.
- Не спрашивай, подруга… я и сам не знаю. Но знаю, что от них надо держаться подальше.
Та снова хотела высказаться, но опять припоздала:
- А этого знаешь? - спросил Эль Гоблино, кивнув вперёд, после чего леди туда обернулась. - Знакомься, это Джефф. - Она растерянно уставилась на него.
После этого носач обратился ко второму своему товарищу:
- Давай, дружок, не стесняйся - поздоровайся с ней!
Но Джефф лишь смущённо отказался, продолжая делать вид, будто не умеет разговаривать.
- Ну-с, теперь твоя очередь, - протянул руку Эль Гоблино, подавая знак представиться ей.
- Меня зовут Юлиана Ваттсон, - серьёзно произнесла Ваттсон, стараясь сохранять в себе покой.
- Восхитительное имя, фрау!
- Я не замужем, - поправила та.
- То есть фрейлейн, э-э-э… пардон. - Немного погодя, он стал восхищаться: - Ах, какая пышная! Смельчак ты, поди, раз дамочка! Похвально!
Юлиана робко покраснела.
- Сочту за комплимент, - сказала она, а затем подошла к Джеффу; перед ним, справа от граммофона, являвшегося источником музыки, на деревянных брусьях, подпёртых ящиками, лежали на разноцветных платках загадочные предметы. Ваттсон не стала читать некоторые параграфы энциклопедии, бывшей на тот момент неполной (с накоплением информации постепенно выходят новые её версии), решив, что в этом, мол, нет необходимости, потому не имела представления о том, что это такое.
- Ого, - выразила она свой интерес, - Это, смею полагать, можно купить?
- Правильно. Ты удачно на нас наткнулась, дорогуша, ведь в этой лавочке можно загодя приобрести то, что - поверь мне! - может сослужить тебе очень хорошую службу. Особенно здесь.
- Где вы всё это достали?
- Думаешь, я всегда только и делаю, что засиживаюсь в этой душной каморке? - засмеялся Эль Гоблино, скрестив ноги. - Я это барахло искал по этому отелю, причём самолично!
- Надо же. А если столько моих предшественников здесь побывало, почему эти вещи до сих пор не кончились?
- Хороший вопрос, - сказал тот. - Здесь повелевает магия, вот почему. Узнать, откуда они берутся… пропащее дело!
Ваттсон на мгновение подняла брови и искусственно опустила уголки рта, а затем окинула взглядом прилавок: в ассортименте были слегка проржавевшая железная отмычка, коричневая стеклянная баночка, похожая на упаковку таблеток, с белой этикеткой, которая не носила ни слова текста, какой-то крупный крест из тёмного дерева и очень, очень странный ключ - у него вместо головки был череп, вытесанный из слоновой кости. К этим вещам у неё за долю секунды, разумеется, набралось немало вопросов.
- Можно посмотреть? - спросила она, указав на баночку.
- Конечно! - крикнул сзади Эль Гоблино.
Ваттсон взяла сосуд в руки, и зазвучало пересыпание чего-то внутри него. Она произнесла тихонько, стараясь не быть услышанной:
- Чудно, наклейка пустая… куда делась надпись?
Но достаточно тихонько ей произнести не удалось:
- Та же причина - magia!
Она пожала плечами, положила баночку на место, и теперь у неё на ладони был таинственный ключик с черепом, привлёкший больше внимания.
- Это явно ключ. Но… он что, особенный?
- У тебя, видно, хороший вкус! - Гоблин усмотрел, о чём она хотела узнать. - Это непростой ключ, - заметил он, - он известен, как Скелет-ключ. Откуда мне известно название, я уже не помню. Эх, старость ещё не пришла, а память уже изменяет…
- А для чего он нужен? - спросила фрейлейн. - Я уверена, он здесь неспроста.
- Верно. Впрочем, спорная вещица. Есть два способа её использования, - начал тот, - первый - в enfermería.
- Изволите сказать по-немецки?
- Ну, в лазарете. Он находится в зале 0065. Говорю же, Юлиана, в этом… как его там… «Гранде»… происходит сплошное волшебство! Там, сбоку от выхода, есть одна необычная дверь - с черепом, как на этом ключе, и открыть её можно только им, и ничем больше. Зато за ней находятся большие сокровища!
- Ну, если эти сокровища - какой-нибудь чайный сервизик, то оно явно того не стоит.
- Не-е-ет, душечка, - поводил пальцем Эль Гоблино, - это нечто гораздо большее, чем чайный сервизик!
«До чего же странный тип», - подумала Юлиана.
- А другой способ - куда более… кхм-кхм… экстравагантный, скажем так. Но тебе им лучше не пользоваться.
- Почему?
- Сейчас я всё расскажу, hombre, - сказал Эль Гоблино и после недолгой паузы неторопливо произнёс: - Тебе что-нибудь известно про большой подвал?
- Да, - кивнула та, - он находится в зале под номером 0061.
- Именно. А тебе известно о зале, который находится перед большим подвалом?
- К чему вы клоните, герр? - Ваттсон обернулась на него.
- К тому, что если ты заглянешь там за один из шкафов, то увидишь в стене большую прореху; за ней есть тёмный лабиринт - что-то вроде потайного хода, и верная дорога проведёт тебя сквозь него к другой двери, которую можно открыть с помощью двух отмычек и того ключа, что ты держишь в руке. - Тогда повествователь повысил тон: - А если ты это сделаешь, то окажешься в таком месте, как Комнаты. Один раз я там был, и лишь чудом ты меня сейчас видишь, так что не пытайся повторить мою ошибку! Могу лишь сказать, что это совершенно сумасбродное место, хранящее море секретов - там всё непривычно футуристичное; мне даже кажется, что это вообще внеземное место какое-то!
Фрейлейн, оказавшаяся в обществе тех, кто даже близко не является людьми, сдвинула одну бровь и перевела взгляд на стену.
- Вы мне столько всего рассказали, что у меня весь мир в голове перевернулся, - призналась она. - И, кажется, соблазнили взять эту вещицу. Сколько она стоит?
- Ровно триста марок, - отчеканил Эль Гоблино.
- Как дёшево, - изумилась та. - Тогда точно беру!
- В этой гостинице можно найти деньги, представляешь? Могут быть монетами, слитками и даже бриллиантами! За них смело можно покупать.
- Знаю. Но нам, исследователям, запрещено их брать - указ сверху; я думаю, это из-за неравнодушного отношения к здешней «магии». Но я могу заплатить своими. - Она, поковыряв в кармане ветровки, достала оттуда пачку банкнот, на удачу оказавшихся с собой. - Можно?
- Можно, - кивнул тот, после чего она положила на прилавок пару бумажек достоинством в сотню, которые затем захватило щупальце.
- Мне вот, что больше интересно, - сказала Ваттсон. - Что это такое? - и, засунув Скелет-ключ себе в ремень-пояс на талии, выступающий элементом закреплённой на ней портупеи, указала на крест.
- Это? - Эль Гоблино слез со стула, протопал к ней и схватил его. - Это я нашёл на стене, но где - напрочь забыл. Возможно, это самая полезная из всех вещей, которые могут тебе пригодиться. Эта штукенция называется просто - «Крест», и это - священный артефакт, наделённый могущественной силой - защищать от враждебных существ. Не ото всех, конечно, но от большинства уберечь может. Умоляю, возьми эту штуку, она, если что, спасёт тебя! Но помни, что её можно использовать лишь один раз. Конечно, может повезти, и ты наткнёшься где-то на ещё одну такую… но это вряд ли.
Юлиана несколько мгновений задумчиво постояла на месте, постукивая мыском сапога по полу и устремляя настороженный взгляд вниз, а потом пожала плечами и шагнула к прилавку.
- Это стоит пятьсот, да? - уточнила она, показав пальцем на лежавший рядом ценник.
- Sí, - ответил Эль Гоблино и снова уселся за «столом». Испанским он явно владеет лучше немецкого, потому в его речи присутствуют инакие словечки; даже акцент, как у иностранца.
Та снова сунула Джеффу деньги, а потом взяла в руки причудливое изваяние и стала его рассматривать.
- Занятно. Нечто похожее я видела в церкви в руках у пастыря на обедне. - Крест она тоже пропихнула в пояс, после чего снова взглянула на прилавок и о чём-то задумалась, теребя в руке банкноты.
- Может, и баночку с собой прихватишь? Она тоже может очень пригодиться: в ней всего одна пилюля, но не какая-то обычная - «от головы», а та, которая может, хоть и ненадолго, повысить твою скорость!
Женщина посмотрела на ту баночку, которую недавно держала, и, сверившись с ценником, купила и её. Тогда Эль Гоблино громко промолвил:
- А знаешь что? Бери всё. Не переживай, отмычка тоже в долгу не останется!
«Кто его знает, - рассудила Ваттсон, - но почему бы и нет?».
Она снова отдала существу-торговцу деньги, забрала отмычку и вдруг увидела рядом ёмкость - судя по всему, для пожертвований.
- На что собираете? - обратилась она к Джеффу, в глубине души предполагая, что он не ответит.
- Джефф мечтает пойти в колледж, - сказал Эль Гоблино. - Тут совершенно пусто, но если хочешь, можешь внести вклад в его мечту.
Хотя этого не было видно, его собеседница в первую секунду пришла в некоторое замешательство: о каком колледже вообще может идти речь, если Джефф - даже не человек? Но вскоре на её лице появилась искренняя улыбка, и она молча положила две бумажки в банку с думой:
«Сама себе удивляюсь, но мне не будет жалко это сделать. Ведь, что ни говори, они ни в чём не повинны, а скорее наоборот – сделали мне добро; не отблагодарить их было бы не слишком достойно с моей стороны.»
Тогда Джефф поднял веки, словно он улыбается: ему было приятно.
- Прошу прощения, господа, - выдохнула исследовательница. - Признаюсь, мне было приятно с вами поболтать, но, боюсь, мне пора уходить. Чем больше я задерживаюсь, тем больше вероятность, что я устану не вовремя, а ночевать здесь - рискованная затея.
- De acuerdo. Жаль, а то, если бы ты ещё чуть задержалась, мы были бы очень рады. У меня, кстати, припасена одна история - специально для того, чтобы быть поведанной тебе.
- Я и сама бы не прочь, но время терять нельзя. До свидания! - Ваттсон поспешно пошла к двери 0053, и, открыв её, ровно зашагала дальше.
- Счастливо оставаться! - попрощалась она, обернувшись на повес и махнув им рукой. Она не хотела покидать их: она понимала, что в лучшем обществе ей в этом проклятом месте находиться не случится; а в комнатушке, где они находились, несмотря на разруху, царила более мирная обстановка, чем где-то ещё.
- Adiós! - прикрикнул Эль Гоблино, а Джефф помахал одним из тентаклей. - Знай, ты не заслужила погибнуть, красотка!
И снова принялся смеяться, расслабленно болтая с неживым соседом по столу.
- Это место не перестаёт меня удивлять, - причла на ходу Юлиана. - До этого на меня неоднократно совершали покушение, теперь я разговаривала с гоблином… Чудеса! Что на свете делается…
Три весёлых товарища, беззаботно отдыхавших в комнате 0052, один из которых как раз собрался выболтать россказнь, припасённую для ушедшей гостьи, могли только гадать, пригодятся ли ей купленные ей предметы или нет, и что вообще она узрит…

• Глава II – «Перемена»

Фрейлейн Юлиана Ваттсон касательно Скелет-ключа выбрала по доброй совести первый способ применения, поэтому даже не позарилась на стенную расщелину в помещении с номерком «0060» - а заместо того смогла поверить мелкому носатому шалопаю и подумала попытать удачу в лазарете. Она предпочитала не растрачивать имущество на пустяки, и использовала ценные вещи только тогда, когда это было действительно необходимо.
Вопреки её ожиданиям, об этом даже не пришлось задумываться - путь до точки назначения, проложенный сквозь ровную дюжину комнат, оказался для неё гораздо легче того, что она прошла до этого - тогда надежда на спасение еле-еле теплилась в ней. По дороге авантюристка не встретила даже одного противника, а время пронеслось мимо почти незаметно; лишь в большом подвале, где тоже не попалось ни души, её томил страх - она неравнодушно относилась к темноте. Всюду расплылась абсолютная тишина - даже дождя за редкими попадавшимися окнами как не бывало. Ко всему прочему, позади было по меньшей мере полпути, и ставки должны были повыситься; потому Юлиана даже насторожилась:
«А не то ли это затишье, какое бывает перед бурей?»
Но она тут же постыдилась этой мысли: каждым таким тихим мгновением в «Гранде» надо дорожить, как самоцветами; ей ли не знать, какой сыр-бор тут может делаться?
Женщина, наконец увидев долгожданную плашку с числом «0065», облегчённо выдохнула.
«Ну, давайте посмотрим, насколько правдивы слова Эль Гоблино», - решила она и, потерев ладони друг о друга, притронулась к очередной дверной ручке - такой-же бежевой, как и все, прежде увиденные ею.
Вслед за звуком открывшейся внутрь двери, похожим на жалобный писк котёнка-сосунка, последовали мягкие, не шумные шаги Ваттсон; она огляделась - лазаретом был широкий прохладный зал с выходом напротив входа, пропитанный сыростью и окружённый влажными серыми стенами из кирпича. По сторонам ровно встали в ряд кровати, облик которых отличался от тех, что были в номерах: всё постельное бельё - от подушек до простыни - было чистейше-белым, а материалом каркаса служил не дуб, а чугун; это были койки. Также в зале присутствовали парочка бледно-зелёных ширм и многочисленные предметы интерьера.
Вошедшая остановилась, ухарски скрестила руки на груди и сделала выдох через нос, а затем, заметив вдали дверь с замочной скважиной в барельефе в виде черепа, издала удовлетворённый возглас и засеменила к ней. Но только она сделала шаг, как потеряла равновесие, и упасть ей не позволила только физическая подготовка, необходимая для каждого посланца в «Гранд»: всё кругом сотряслось - с тубмочки возле одной из коек свалилась ваза, с резким звоном превратившись в груду осколков; и сразу же в уши ударил зловещий гул. Кажется, опасения той были небезосновательны, а объяснение всему происходившему было ей сейчас так ясно, словно оно на ладони написано.
- Insidiae alba. - Лицо бедной Ваттсон сделалось такого же цвета, как покрывала на кроватях, а гроссуляры райков полностью обнажились. - О-о-о, нет, только не это…
Она знала, что здесь от Амбуша под кроватью не схоронишься - убьёт, а до шкафа добежать не было шансов: времени оставалось слишком мало. В лечебнице нет других достаточно надёжных укрытий, чтобы спастись от него, поэтому она молниеносно начала щупать руками свой пояс, не теряя ни секунды - последняя надежда легла на Крест, про который она вовремя успела вспомнить. Когда фрейлейн наконец смогла найти его, то, сжав в руках, встала лицом ко входу в такой позе, чтобы твёрдо держаться в вертикальном положении - поставила одну ногу немного вперёд: она была в курсе, что назревает тряска; тогда она быстро вытянула Крест перед собой.
Едва святая защита оказалась наготове, из-за угла в одной из покинутых Юлианой комнат, сужавшихся впереди, появилось что-то ярко-белое и устремилось к ней - это был наш главный герой (не забудьте, что это он!) собственной персоной. Как только он очутился на расстоянии десяти метров от мнимой жертвы, произошло настоящее das Wunder (для фрейлейн Ваттсон, конечно же) - Крест и впрямь подействовал: он, сам собою вырвавшись из её ладоней и замерев в воздухе, утратил деревянный бурый цвет и перевоплотился в светящийся светло-голубой силуэт, после чего стал кружиться по воображаемой вертикальной оси.
В лазарете началось землетрясение, и Ваттсон легла на пол; скорость Амбуша внезапно стала нулевой, и вой, издаваемый им, стал выше. Под ним нарисовалась узорная печать около шести футов в диаметре, светящаяся тем же голубым; его окружили шесть полупрозрачных цепей, выходящих из этой печати, и в тот же миг его правый бок - место за щекой, которое женщине не было видно - пронзила жуткая боль, и вместе с ней возникло ощущение, будто туда вставили что-то острое и холодное - но как будто бы не вставили, а это что-то очутилось там само. Амбуш непрерывно вопил в течение своей атаки, поэтому его боль была незаметна для неё; но существо было в замешательстве - подобного ранее оно не испытывало в таких ситуациях.
Через несколько секунд его отчаянного вопля, цепи, обуздавшие его, затянули его сквозь дощатую плоскость, и печать, тускнея, пропала; вокруг снова воцарилась тишина. Всё произошло слишком быстро. Ваттсон нашла в себе силы встать и присела на кровать, чтоб отдышаться.
- Час от часу не легче, - пропыхтела она.
Её колени дрожали, ошарашенный взгляд застрял где-то в пустоте, сердце колотилось так громко, как стучит молот по наковальне в могучих руках кузнеца, а лёгким всё никак не хватало воздуха. Она удручённо посмотрела на свои руки, подняв их перед собой: она не могла свыкнуться с там, что священного оберега-оружия у неё больше нет. Сначала Юлиана пожалела, что его использовала, вспомнив о том, что Амбуш - отнюдь не единственная угроза в этом отеле. Но стоило той в голову стукнуть трём многозначительным словам Ганса Фитца, которого она, кстати, видела во время приёма его министерством, сидя среди публики, она утратила всякие сомнения: она поступила совершенно правильно - ведь столкнулась не с кем-то там, а с самым опасным из всех, кто здесь обитает; мало того, другого выхода просто не было. Во всяком случае, Эль Гоблино не соврал - с помощью Креста действительно удалось изгнать врага.
А теперь мы оставим удачливую леди и скажем, что Эль Гоблино не соврал и про то, что находится за броской дверцей в лазарете: она там обнаружила растение, давшее ей возможность исцеляться от полученного урона после того, как та съела его листья; это было указано на бумажке-инструкции, лежавшей рядом с глиняным горшком, в котором оно росло - как и то, что этой траве дано название - лекарственное растение Виридиса. В дальнейшем фрейлейн смогла успешно выбраться из «Гранда» и снова увидела своего отца.
Что касается самого Амбуша, то с ним случилось то, что уже до этого неоднократно происходило не только с ним, но и с его коллегами, узревшими таким образом высшую, божественную силу: после исчезновения его с поля зрения Ваттсон посредством Креста его телепортировало в зал, который она минула довольно давно. Та была отсюда уже далеко - следовательно, тут успела похозяйничать Пустота: отпуска у неё бывают только между сменами - она обязана постоянно следить за тем, чтобы гость не мог сбежать, из-за чего дверь, к которой прикреплён номерок с числом, меньшим числа последней открытой на 5, закрыта, а все залы за ней окутывает кромешная тьма. Также её задачей служит наблюдение за тем, чтобы в случае смены с группой расследователей никто не оказывался за закрываемой ею дверью, и переносила отставшего в ближнюю к электрощитовой комнату, в которую ступала нога человека, нанося не слишком значительный урон.
Возможно, поэтому Амбуш не мог причинить вреда Ваттсон, уже минувшей лазарет, там, где он находился - в помещении под номером 0046 - теперь в лежачем положении. Он лежал на полу без сознания в течение пяти минут, не мысля и не воспринимая ничего вокруг себя, и не шевелился; пока его правая рука, бессильно лежавшая на полу и появившаяся после того, как он материализовался в этом помещении (а едва ли у всех существ, имеющих телесную форму, но, по мнению людей, не имеющих рук, они на деле есть, но исчезают во время их атак) вдруг несколько раз не дрогнула, а смежённые веки не зажмурились. Из закрытого рта выпорхнул, как пичужка, очень слабый урывок голоса, а после «ничто», бывшее до этого у Амбуша перед глазами, медленно превратилось в чёткое пространство, которое возникло бы на его месте у зрячего с открытым взором: он очнулся. Как и следовало ожидать, в зале всё было пропитано чернью, как в безлуние; единственным светилом внутри него был он сам - всё, что находилось рядом, было озарено краской насыщенного хризопраза с примесью блеска морозных сугробов. Но был и другой ориентир - сквозь мрак пробивалась синева силуэтов окон, которая была обманчива: к вечеру, подобравшемуся тогда к «Гранду», небо так и не очистилось от пелены туч, всё ещё нависавшей над землёй, как душнила над гедонистом.
Некоторое недолгое время Амбуш не чувствовал своё тело, будто ему вкололи анестетик, но потом его несуществующее действие прошло, о чём дал понять факт того, что наш герой заметил изменение; он не сразу понял, какое именно, но точно понимал - что-то не так. Ответ вскоре прояснился - он с разочарованием обнаружил: боль в боку, терзавшая его во время действия артефакта, отогнала его одиночество. Оттого, как она спонтанно и степенно принялась его пытать, его лицо исказилось соответственной гримасой, а сквозь обнажённые и стиснутые зубы вырвался гортанный стон. Амбуш незамедлительно начал осматривать себя, как и подобает любому разумному существу, очутившемуся на его месте; и, как выяснилось, не только остался с носом (которого у него не было): немудрено, что он подвергся таким мукам! - на беспокоившем его месте он увидел весьма и весьма крупную рану, рисунок которой походил на продолговатый крест с вогнутыми внутрь нижними концами. Она бурно истекала кровью того же светлого цвета, что и неосязаемая аура вокруг него, благодаря которой в комнате можно было ориентироваться, но не светилась, в отличие от самого пострадавшего.
Да, дорогой читатель, кровь у него в самом деле есть - как и у Раша: суть в том, что один из разработчиков игры, во вселенной которой всё это было - он известен под псевдонимом «Redibles_QW» - этим косвенно намекнул на наличие у этих двоих сердечно-сосудистой системы (это, между прочим, не вымысел, а констатируемый нами факт!).
Случилась ошибка в действии применённого Ваттсон предмета: одна из исходивших от печати цепей, которая как раз проходила сквозь правый бок Амбуша, не весть каким образом перешла из привычного голографического состояния в осязаемое, хотя визуальный её образ не изменился; из-за этого образовалось чрезвычайно глубокое ранение, едва не прободавшее ему щёку. Ещё одно проявление здешней магии - когда это только произошло, кровотечение ещё не началось, и Ваттсон заподозрить неладное было нереально, а для владельца ранения это не могло не быть хорошей новостью.
До этого такое случалось лишь единожды - с Рашем, которого тот, согласно Кодексу, иногда замещал. Правда его травма не понесла серьёзных последствий - рана, поразившая левый бок вместо правого, оказалась мелкой и неглубокой и зажила практически мимолётно; «Гранд» давным давно закрыт, апостериори найти медикаменты, как и хоть что-нибудь для выполнения их функций - безнадёжное дело, но существа, приспособленные к таким условиям, могут избавиться от болезней и ран посредством одного времени. Всё прошло безо всяких осложнений - исцеление составило всего неделю и началось уже на вторые сутки. Травма с тех пор не давала о себе знать - как будто бы её и не было; даже шрама не осталось. Сам Раш также мимолётно об этом забыл и больше никогда не вспоминал и не задумывался (вот, кому действительно улыбнулась удача!). Но вопрос в том, что станется с Амбушем, который отличен от него - как и нынешнее распоряжение судьбы…
Тем временем в комнате 0046, кроме него, не было никого, чему он был несказанно рад - меньше всего ему было надо быть застигнутым в таком виде. Он, желая предотвратить это и далее, решил чуждаться других, пока не исцелится до своего обыкновенного уровня функциональности; ценя свою репутацию, Амбуш не хотел, чтобы кто-то узнал об увечье. Отсюда следует, что единственным выходом было втихомолку уйти в укромное место. Имеющему такой склад ума, как у нашего героя, не могли понадобиться раздумья, однако от боли ему давались с трудом даже мысли; тем не менее, у него в голове, не мешкая, выплыл оптимальный вариант: а именно - большой подвал, нумерованный как «0061» и заполненный разношёрстными бочонками, испускающими приторно-спиртовой аромат забродившего винограда. Там на полках из зебрано пылятся бутыли красного, жёлтого и белого всех сортов - среди них найдутся даже каберне, шардоне и мускат; но - никакого агдам сухейна. Говорят, во всей Германии не нашлось бы лучше вина, чем здесь; странно, что по закрытии отеля это антик марэ не забрали с собою. Подвал занимает по площади, наверное, целую квадратную милю и состоит из множества ходов и углов. Это идеальное место, чтобы заблудиться - а следовательно, и удовлетворить вынужденным мерам Амбуша; это может обусловить и отсутствие там освещения - лампы, видать, уже успели в некоторых местах перегореть. Несмотря на все обстоятельства, в том подвале редко можно встретить кого-то из существ, а когда там бывает человек - пусто, как в степи: разве что, себя может побаловать Скрич, который и то нечасто туда суётся.
В итоге раненый, силясь не впасть в обморок, с большим трудом смог выйти в вертикальное положение, поднявшись с пола с сильным кряхтением; далее он дематериализовался и в мгновение ока оказался в одном из закоулков погреба. Он еле-еле смог долететь до места, наиболее удалённого от лестничного выхода в первичное помещение - что делал медленно и часто останавливаясь; там он и решил постараться реабилитироваться.
«Вот и плакали мои шахматы, - расстроился Амбуш, - только я собрался с А-90 договориться о нескольких партиях, и нате вам…».
Кровь, сочившаяся ручьями из его повреждённого бока, не думала кончаться; боль так травила его, что он не сдерживал стоны, и ему казалось, что всё вокруг размылось и поплыло. Одной рукой он опёрся об стену, а другой, ранее державшись за рану, вдруг схватился за хару и проныл, скривив рот в форме буквы «О»:
- О-о-о, ещё живот прихватило…
Пострадавший испытывал такой дискомфорт, что всем духом возжелал, чтобы восстановление прошло как можно легче и быстрее; но минуло две недели, и ситуация, вопреки его надеждам, поменялась в противную сторону: боль заметно возросла, хоть редко и могла чуть ослабевать - она мозжила, выстреливая волной во всех направлениях; как будто этого мало, она захватила и хару. С Амбушем начал во второй половине дня случаться тремор от колоссальной нагрузки на организм, а его силы постепенно иссякали. За него стоило беспокоиться: травма явно оказалась тяжелее, чем у Раша.
Он оставался наедине с собой и всеми этими мучениями… до наступления пятнадцатой ночи после рокового полудня вересеня, ставшего их причиной. Куранты в Красной ратуше только отбили двенадцать часов, когда Скрич, чтобы спасти себя от скуки, сновал по отделениям большого подвала; теперь он, телепортировавшись в одно из них, с растянутыми в дотошную улыбку губами рассматривал этикетки заинтересовавших его бочек. Мелкий чёрный шарик с шестью щупальцами размером с кошку так увлёкся, что от его внимания ускальзывал слабо слышный прерывистый вой, схожий со стенаниями. Когда он уловил его, то замер от недоумения.
«Может, у меня кукушка поехала?» - предположил Скрич.
Но после выяснения, что могло являться источником этих звуков, методом исключения (продлившимся больше минуты, так как он не отличался особой сообразительностью), на него нахлынул, как цунами, ужас: самым вероятным был вариант, что это тот, кого он всегда боялся больше всего возможного: из-за ослепительно яркого света (а Скрич не может терпеть никакой иллюминации, кроме горящих свечей и Путеводного Света), грозной внешности и нрава и способности лишать ориентации своей непревзойдённой скоростью любого смертного, попавшегося на пути. Окутанный паникой и мотивированный оказаться как можно дальше от объекта пожизненных страхов, Скрич с визгом переместился в место, которое находилось в другой части погреба и, по его мнению, лучше всего защищало от него.
Но паника помрачила его разум, так что он вообще не отдавал себе отчёта в том, что делает: даже без неё, как ни крути, он был недостаточно умён, чтобы вовремя понять, насколько большую ошибку он совершил, что сделал, только увидев за углом зелёный свет; тогда Скрич впал в шок - отчасти потому, что его предположение подтвердилось.
«Это ещё что такое?! - подумал он, - На кой ляд Амбуш сюда заявился?!»
И, не осмеливаясь выглядывать из-за стены, громко проверещал:
- Что?! Что ты здесь делаешь?!
- Я знал, что кто-то меня найдёт, - опечаленно провыл Амбуш, находившийся прямо за этой стеной и лежавший на полу; он отлично знал, кто это спросил.
Мелкое создание, несмотря на слабые нервы, всё-таки решилось посмотреть на него.
- Что с тобой такое?! - продолжило оно, испуганно уставившись на пятно какой-то жидкости на полу. К счастью для нашего героя, ему было невдомёк, что это кровь.
- Неважно… Окажи мне услугу, - ответил Амбуш, - не говори другим… если спросят, скажи, что я просто опять занемог… чтоб не беспокоились… - И продолжил стонать.
- А что, собственно, происходит?!
- Иди уже, - выдавил раненый.
- Л-ладно, - дрожащим голосом пролепетал Скрич, который, вытаращив белые глазёнки, сделался словно парящая статуя. Он, не в силах говорить что-либо ещё, втихаря улетел за стену, даже не попрощавшись - из-за окутавшего его тихого ужаса он боялся сделать хоть что-то не к месту, учитывая, с кем он только что имел дело. Затем он телепортировался в зал, отличный от большого подвала (который и так не был его любимым местом); там, естественно, Амбуша уже не было.
«Я до сих пор не понял: у меня что-то не так с мозгами, или это всё - правда?» - удивлённо рассуждал он.
Скрич по жизни был труслив: взгляд человека его не сильно пугает, хотя и заставляет исчезнуть, но в эту полночь он так перепугался, что на успокоение ему понадобилось много времени. Он поступил ровно так, как сказал ему Амбуш: о случившемся никто больше не узнал ни словечка. За всю его жизнь это был, пожалуй, чуть ли не единственный умный поступок; но он был действительно умным, ведь даже нам неприятно представлять, что иначе стало бы с репутацией пострадавшего.
Тем временем состояние Амбуша неуклонно ухудшалось, и вскоре дело приняло совсем серьёзный оборот: он, бедный, совсем позабыл покой; боль больше ни на минуту не стихала; ему было невыносимо оттого, что время текло медленно, как облака на небосводе. Хотел он этого или нет, он стал марионеткой боли - он напрягался, стискивал зубы, искривлял рот, резко закрывал глаза, образуя морщины на лице, составляющем основную часть его тела; по пространству вокруг распространялись разрывающие сердце стенания, вытьё и блеяние. Несчастное существо уповало на несбыточное прекращение этих мук, и чем дольше они его сопровождали, тем сложнее ему было терпеть. Инь - слово женского рода - брало верх над Янь - словом мужского; в этом случае они есть судьба и Амбуш.
На двадцатые сутки он и вовсе, утеряв последнюю каплю способности думать, немощно покоился на полу и ощущал себя подлинным обездоленным.
- Ох, ну когда же это наконец кончится, - стонал он, всем своим видом давая понять, насколько преисполнен страданиями; энергии в нём было настолько мало, что её впритык хватало на речь.
По закону Мироздания рано или поздно должно кончиться существование любой вещи - как материальной, так и нематериальной; то же самое произошло с отчаянным статус-кво нашего героя, увечье которого начало мало-помалу заживать - но ценой истязаний, которые в течение тех же 20 дней ему пришлось пережить; стоны, к сожалению, пропали очень незадолго до того поворотного момента, когда его самочувствие более менее приблизилось к нормальному. Единственная хорошая новость - после чертовски везучей Юлианы смен не было (а они обычно и не происходят с меньшим интервалом, чем длина Великого поста), и Амбуша никто не заставал врасплох во время его трудного испытания.
В один прекрасный день, принадлежавший к месяцу октября, в большинстве помещений «Гранда» была полнейшая тишь. У всех деревьев, росших вокруг здания и в его патио, успела значительно уменьшиться крона, и изумруды, хризолиты и нефриты её листвы, превратившись в янтари, цитрины и рубины, стали кружиться перьями с неё и скатываться на землю, уже усеянную ими; тишь застлала и зал 0035.
- Хм. Menschen, - прорезал её глухой отдающий эхом женский голос, шедший неизвестно откуда. - Снова нету Menschen.
- Нда-с… - согласился другой голос - тонкий контратенор, принадлежавший Сику, который стоял посреди этого зала и размышлял. Он понял, что это сказала Пустота - у неё не было телесного облика, так что увидеть её нельзя; даже услышать, что греха таить, её можно редко. Но тогда ей отчего-то очень захотелось размять артикуляционный аппарат.
- Как же всё-таки странно, - поразмыслила вслух она, - С одной стороны - без них никуда: надо исполнять долг Сатаны; а с другой… так приятно, когда можно передохнуть!
- И не поспоришь, - сказал Сик. - Знаешь, ты не представляешь, как удачно, что сейчас нету этих твоих Menschen!
- А что такое?! - удивилась она.
- Эх, стыдно тебе должно быть, - назидательным тоном промолвил тот, покачав головой. - Раз на тебе висит ответственность везде сторожить, я никак не ожидал, что это от тебя ускользнёт!
- Не обессудь, коллега! Конечно, за потолки, двери и полы я ручаюсь, но комнаты и то, что в них происходит - увы, не моя ответственность.
- Виноват, - опомнился Сик, - Кого я обманываю, если ты и так не слишком социальна… только без обид!
- Ничего. Может, уже скажешь мне, что ты имеешь в виду под «это», а то я что-то волноваться начала. Да и сам ты какой-то нервозный.
- Ты умеешь быть любопытной, - сказал тот. - Халт в отпуске, а Амбуш запропастился уж больно надолго.
Пустоту словно обухом по темени ударили.
- Почему вдруг запропастился? И почему надолго? Что происходит?
- Скрич когда-то видел Амбуша и сказал нам, что ему опять не по нутру. Но при этом его уже второй месяц никто не видел.
- Что ты так всколыхнулся? Если это очередное недомогание, значит, он сейчас уже должен был поправиться. Может, он читает что-то вроде его любимой «Алгебры» Леонарда Эйлера?
- А может, он подыхает! - выпалил Сик. - Научись не быть наивной, Пустота!
- Ну, впрочем, в этом казусе ни я, ни ты абсолютно не при чём. Верно? - спокойным тоном продолжала Пустота.
- Конечно! - и тогда Сик начал брюзжать: - Вот этот лазурный обалдуй сидит, чёрт бы его побрал, почитывает своего Пушкина и напевает песенку про гамельнского крысолова, пока он Бог знает где…
- Почему вдруг такие слова? Халт - вполне приятная персона, и работу выполняет более, чем исправно.
- По кочану! - злился Сик. - Ты прекрасно знаешь, что хоть он и может работать в любых сменах, но когда Амбуша нет, он должен выходить всегда! Везёт ведь ему…
- Он же не виноват… - Но тут Пустота, придя в смятение, оборвала свою речь, а Сик смутился, почувствовав, как его плеча коснулось что-то большое и холодное. Та не решилась ничего говорить дальше, потому что теперь в комнате было не двое, а трое; она увидела у него за спиной того, о ком они всё это время разговаривали.
- Я вижу, господа, - сказал он, - Что вам бы не мешало с большим вниманием относиться к достоверности темы вашего обсуждения.
Это был не кто иной, как Амбуш, который все эти несколько минут, сложив руки за спиной и зависнув в воздухе в другой комнате, следил за говорящими через проём распахнутой настежь двери. Сик медленно обернулся, когда он снял с него руку и позволил отшагнуть.
- Друг мой! - Сик развёл руками. - Ну слава Богу, явился!
- Прошу прощения за долгое отсутствие. На это есть уважительная причина, - пробасил тот. У него в качестве голоса был предельно низкий, томный и глубокий, в почти незаметно малой степени синтетически-искажённый бас-профундо; скажем честно, это голос ему к лицу больше, чем какой-либо другой.
- Какая это должна быть причина, чтобы так разволновать меня? - только успел протараторить Сик, после чего Амбуш немного вытянул руку вверх, призывая замолчать.
- У тебя нет поводов для волнений.
- Я понятия не имею, что с тобой было!
- Я надеюсь, что обладаю полномочиями не делиться этой информацией. Прошу, позволь.
- Ладно уж... Во всяком случае, я рад, что ты в порядке. - Сик слишком уважал своего нордического товарища, поэтому он предпочёл согласиться тому, чтобы узнать, отчего он канул в небытие на несколько недель.
- Сик, я полагаю, тебе следует успокоиться.
- Знаешь, наверное, ты прав, - ответил тот.
«Никогда не пойму Амбуша, - подумал он, - по уровню развития нас многое объединяет, но уж слишком он увёртливо всё умеет скрывать. Не уверен, что его вообще кто-то может понять».
- А я, в свою очередь, счастлив видеть, что не только у меня всё под контролем, - сказал Амбуш. - Сейчас нету смены, смею полагать?
- Нет. Не переживай, - ответил Сик, а потом пожал ему руку. - Береги себя, Амбуш. Твоя жизнь дороже золота.
- Постараюсь. Но исполнение миссии зависит от каждого, а не только от таких, как мы.
С этими словами тот, напутствуемый взглядами двух своих коллег, покинул помещение, чтобы уйти в другое - ради личного уединения, доставляющего ему наслаждение; там он, убедившись, что недосягаем для посторонних взглядов, состроил болевую мину и потёр место ранения.
Дело в том, что долгая и тяжкая реабилитация, сопровождавшаяся побочными эффектами, увенчалась тем, что рана Амбуша зажила не совсем верным путём; в итоге, сохранив размер и окрас практически без изменений, остался шрам, который с той поры часто ему даёт о себе знать ощутимыми болью и дискомфортом. Хотя он не подаёт виду, что их испытывает, и смог, ужившись с этим шрамом, продолжить привычную жизнь, пережитая травма значительно усложнила её: из-за неё гипотетический удар о любую плоскость - в том числе и о дверь - был бы для него очень болезненным; поэтому наш главный герой старается избегать таких ударов, во время нападений резко тормозя по достижении преграды и летя обратно; получив шрам, он поймал себя на мысли, что стратегия атаки приходится ему очень кстати. Кроме того, вследствие полученных впечатлений ему стало не дюже по нраву являться в большом подвале, служившем напоминанием об этом горьком опыте - даже вне смен.
Хотя если, когда летит Амбуш, какой-нибудь пронырливый исследователь решит закрыть за собой дверь, то тот запросто и всенепременно её выломает - честь для него явно важнее собственного комфорта; если на то пойдёт, то остановить его на пути исполнения планов не сможет никто.

• § Часть №3. «Проблема» | • Глава I – «Тяжесть бытия»

Увечье де-факто не мешает желанию Амбуша сбыться; однако этого так и не произошло, а за один визит людей, посланцев науки, он не совершает больше трёх нападений, в отличие от Раша, который это делает значительно чаще; это даже упомянуто в официальном очерке - энциклопедии о тварях «Гранда», составленной на опыте исследователей и предназначенной для преемников, рискующих взять их эстафету. С тем, что всё сложилось этим, а не иным образом, связана не лень, вообще не свойственная нашему герою, а другое обстоятельство, доставляющее ему неудобства - много значительнее шрама на правом боку; оно-то и есть самая большая спица у него в глазу, придающая ему сходство с Фране Селаком, и без неё его жизнь отличалась бы радикально.
Это обстоятельство состоит в том, что, помимо перенесённого ранения, у Амбуша имеются проблемы со здоровьем, принуждающие его брать больничный отпуск и лишающие его статуса завсегдатая смен. По сути дела, среди всего числа его сподвижников подверженных хоть каким-то болезням лишь малая толика: большинство - скажем, Дюп, Хайд и Окно, даже не ведают, что это за слово такое; некоторые всё же подчас переносят что-то наподобие легчайшей простуды, которая им обходится одним кашлем или чиханием и скорейшим выздоровлением. Хотя и крайне редко, но на Глаз обрушивается депрессия, на время которой они скрываются в укромном месте от посторонних - даже от коллег: они ничего не могут поделать с собой, когда заливаются океанами слёз обо всех возможных трагедиях.
Это - вершина, если не учитывать то, что происходит с Амбушем и, в свою очередь, не годится даже в сравнение с этими пустяками; этот факт не обсуждается, ведь он настолько очевиден, насколько только можно - по крайней мере теперь, когда никто больше не задаётся вопросом: отчего такое Seltsamkeit? А раньше Амбушу удавалось мастерски сохранять в секрете как саму причину уходов в такие отпуска, так и её этиологию: он мыслил объективно, но опасался, что если все узнают его больное место, то перестанут на него так всецело полагаться; да и до сих пор он в случаях такого рода пребывает в одиночестве.
В один из множества дней его длинной и насыщенной жизни, когда он знал свою главную проблему почти полвека, после безуспешной атаки он, дождавшись ухода нетронутой жертвы на достаточное расстояние, чтобы она не могла этого заметить, залетел в один из залов, лишённых им освещения; в нём было окно, сквозь которое виднелось безоблачное закатное небо. Он подобрался к нему поближе и, направив прямой взор на открывшийся перед ним вид, погрузился в бренные мысли и не издавал ни звука, пока у него не вырвался тяжёлый вздох.
- Житие, - поструились наружу мысли в виде грустного бормотания. - Пфу! Житие… Если оно состоит из боли, то какое это тогда… житие?
Его хлестали думы, терзающие его едва ли не каждый Божий день - обо всех его физических недочётах - и об одной проблеме, и о другой, которая была ещё хлеще… Но через некоторое время этих вечерних раздумий его придавило нечто неимоверного веса - казалось, его масса равнялась тысячам тонн; это было отчаяние. У него над глазами посередине появились две большие складки, уголки рта опустились, а затем на поднявшиеся нижние веки накатились слёзы и стали, стекая по его снежным щекам, мочить их; в силу своего довольно солидного возраста он не позволял себе сильно разъяриться: это могло бы негативно сказаться на его самочувствии. Он прижал обе руки к харе и заплакал:
- Ах, какой я несчастный! Я не могу больше терпеть, меня уже тошнит от этого жития! За что?
Амбуш плакал до наступления кромешной темноты, хотя он - стоик, каких свет не видывал: выпавшая доля даётся ему труднее, чем может показаться невеждам. Несмотря на примирение со своей проблемой, ему очень нелестно её присутствие, и она беспокоит его куда больше, чем других; насколько бы его жизнь облегчилась, если бы её не было!
Сама проблема проявляется так, что нашего героя то и дело донимает немочь. Хотя он упорен, он не безразличен к своему здоровью и осознаёт, что при этом серьёзном отклонении к нему надо относиться бережно; незначительное недомогание он предпочитает игнорировать, но если оно становится ощутимым и мешает нормальной работе, то он берёт больничный отпуск, что случается регулярно - примерно раз в два месяца, и всегда по одному и тому же поводу: возникают общее недомогание и слабость, зачастую начинает кружиться и болеть голова, иногда могут примешиваться тошнота, кашель и одышка, а в тяжёлых случаях симптоматика усиливается. Тогда Амбушу приходится дожидаться облегчения самочувствия и отлёживаться, стенать и терпеть; проблема со здоровьем так же непредсказуема, как и он сам: порой удача улыбается, и он мучается всего один день, а иногда это длится аж две недели.
Ну и на десерт - главенствующий и первый симптом - боль в животе, которая на деле преследует его почти постоянно, не говоря уже о недомогании: резкое усиление, при котором она не спадает, первее всего сигнализирует о необходимости «взять бюллетень». Обычно, если боль слабая, Амбуш может не обращать на неё внимания; тем не менее она приносит такие страдания, с какими ему тяжко справляться. Насладиться хотя бы одним моментом передышки от своего бремени для него - редкая роскошь; ему совестно даже мечтать об этом. Но он не стал себя в нём винить, понимая, что не он за это в ответе, а судьба.
Так как же он получал увольнительную на время хворости, если среди монстров «Гранда» нет системы, какая действует на сегодняшний день в городском офисе? Ответ предельно прост: Кодекс Нападений всякий знает наизусть, но никто не знает его в таком совершенстве, как Окно; оно не напрасно является одной из тридцати частей своего общества. Внешне оно не больше, чем светящиеся белые зубы и пара глаз-кружков, но на нём держится вся организованная деятельность его «сослуживцев»; его самое большое на свете пристрастие - за всеми наблюдать, и оно служит основным подспорьем в его работе: Окно волшебным образом ухитряется снаружи наблюдать за каждым вошедшим в отель исследователем так, что он зачастую даже не догадывается о его присутствии. К тому же, оно всегда знает, где находится каждое из остальных существ; и если оно хотело что-то сказать тому из них, которое находится в зале без окон, то, находясь за стеклом ближайшей к нему комнаты, где они есть, кричало ему.
И вот однажды ему снова настала пора поработать, когда многострадальный Амбуш был захлёстнут «фирменным» нездоровьем, и обыкновенно отправился пережидать его в потайное помещение за заколоченной дверью в зале 0043, представлявшееся длинным коридором, ведущим в просторный номер с панорамным окном; это был единственный не пронумерованный зал в «Гранде» (что могло бы послужить нам аргументом в пользу того, что архитектор отеля страдал деменцией прекокс). Разумеется, туда могли попасть только существа, способные к телепорту, и Амбуш был одним из таких.
Он со стоном рухнул в резное кресло, обитое пурпурным бархатом, и лежал, с чуть приоткрытым ртом, словно у него расслабилась челюсть, и болезненно озабоченными глазами; ему казалось, что в животе буйно копошатся чешуекрылые, неприятно щекоча его изнутри (это не говоря уже о том, что они ему претили). Спустя какое-то время ему немного полегчало, и он, чтобы отвлечься от боли, взял в руки труд про тригонометрию, лежавший рядом с ним на столике. Однако потом живот так разболелся, что он не смог более концентрироваться на чтении. Тогда он, пренебрежительно бросив книжицу обратно на стол, прокряхтел и в очередной раз проборматал себе под нос «проклятье». Он сомкнул очи, но при том так, что не находилось ни капли сходства со спящим - а казалось, он бесшумно силится подавить дискомфорт внутри; так он и оставался недвижим, как и всё его окружение, пока внезапно не раздался чей-то зычный, тонкий, хриплый голос:
- Эй! - Амбуш открыл усталые глаза. - Амбуш!
- Я тебя слышу, - ответил он, глянув в сторону, откуда шёл голос, - Неужели ты забыло, какой у меня слух? Я понял, что это ты.
- Так точно, - сказало Окно, нарисовавшееся за оконным проёмом. Его голос слышался гораздо тише голоса нашего героя; отчасти оттого, что то говорило сквозь стекло, и отчасти - оттого, что второй по натуре громче изъясняется. - Слушай, я увидело, что какой-то исследователь заткнул Сика за пояс. Но, поскольку ты здесь, голову даю на отсечение, что ты не выручишь. Верно?
- Горестно это говорить, но да.
- Опять прихворал?
- Похоже на то… - простонал тот, держась одной рукой за хару.
- Не волнуйся, я твоему синему врио скажу, чтобы он с ним разобрался. Это, кстати, женщина.
Амбуш опешил: ему в голову ударила историк-культуролог Юлиана Ваттсон - та, из-за которой он некогда стал калекой; но сразу успокоился - это не могла быть она, так как с той поры прошло слишком много лет.
«Вот, проклятая собака, - со злобой подумал он, - если б я только мог, устроил бы этой крысе настоящий скандал!»
- А я и не волнуюсь. - Чуть погодя, он слабо выдавил: - Спасибо.
Хотя этот диалог был для него вполне ожидаем, он желал поскорее снова оказаться в покое и тишине.
- Да не за что. - в последний раз молвило Окно и исчезло; неизвестно, куда - может быть, дальше исполнять свои обязанности, может, снова заняться своим пристрастием… наш герой не стал задумываться об этом - для него это было не так важно, как уединение и выздоровление.
После этого в помещении, в котором он находился, послышался тяжкий басовитый вздох. Словом, Амбуш нередко сталкивался с грустью от тягот своего «жития», которые успели набить ему оскомину; из-за этого у него давно начала всплывать мысль, что ситуацию хорошо бы поменять. Однако он не реализует её и остаётся пассивен - даже после стольких лет подобное ещё не прекратило происходить; как ни печально, вариант того, что он это делает без веского основания, исключается, ибо для него это высший абсурд, до которого, зная себя, он ни за какие коврижки бы не опустился.

• Глава II – «В поисках решения»

Источник пожизненных боли и страданий, испытываемых Амбушем с самого начала, на заре своего века не был известен даже ему самому; он не мог не принять это во внимание, потому тут же поставил себе цель определить его. Почти ежедневно он погружался в раздумья, и постепенно у него появились различные предположения насчёт этого.
С Рашем у нашего главного героя немало общего: можно счесть, что у него вместо сердца большая ледышка, но на самом деле оно у него есть, равно, как и у Раша; об этом можно догадаться по истине, подтверждённой соучредителем реальности, частью которой эти двое являются. Она известна обоим из них и, само собой разумеется, Вам; именно на неё и опирались теории Амбуша - навряд ли его проблема со здоровьем могла быть связана с чем-то ещё. Хотя у Раша дела обстояли диаметрально противоположно - так, что лучше некуда; тем более в физическом плане: хара у него не болела совершенно никогда, а о самочувствии ему не приходилось не то, что беспокоиться - даже думать. Пускай он летает, сколь душе угодно - и ничего ему за это не будет; поэтому его нападения во время смен происходят с интервалом не более 20 залов (что делает его довольно опасным для людей).
Мучительное безвестие нашего героя продлилось недолго: однажды во время смены он попробовал напасть трижды подряд - то есть, в трёх соседних залах; в этом случае они имели номерки «0013», «0014» и «0015». После этого его состояние резко ухудшилось - начались одышка, слабость, головокружение, а голову и живот, в в котором как раз находится сердце (это последняя капля, утверждающая его схожесть с вулканцами), охватила боль; это побудило сделать несколько выводов: он решил, что такие трюки стоит стараться не проворачивать, и исключил где-то треть своих гипотез.
А потом, найдя себя готовым к этому, уже при первой возможности отправился в большую библиотеку; тогда его обуяла жажда - неконтролируемая жажда знания, которого ему так не хватает, и которое, быть может, могло бы изменить трудную жизнь. Амбуш, одержимый этой жаждой, не терял ни единой секунды; совершив менее, чем за минуту несколько телепортов и спешно преодолев около мили, он наконец добрался до преддверия заветного места; теперь он остановился и, переведя дух, взглянул на высокую двухстворчатую дверь - последнее, что отделяло от него библиотеку. Наш герой вздохнул и, аккуратно распахнув её, влетел внутрь и закрыл её за собой. Внутри было пусто - Фигуры на то время ещё не существовало.
Очень жалко, что «Гранд» закрылся настолько быстро; в его время это была самая крупная библиотека во всей Германии, хотя тот факт, что он располагался близ столицы, заставляет удивляться меньше. На полках стоят и одиноко пылятся сотни самых разных книг всевозможных сортов, и цветов, и размеров; мелкие, крупные, красные, синие, зелёные, рыжие, бирюзовые, чёрные… перечислять можно бесконечно. Среди них есть словари всех языков мира, известных на то время, труды по точным наукам – «Алгебра» Эйлера, которую так любит порой читать Амбуш в свободное от работы время, сочинения Декарта, Ньютона и античных знаменитостей по географии, биологии, истории, искусству и много чему ещё. И, разумеется, произведения мировой литературы: сборники отборных произведений в престижном издании - «Гамлет», «Дон Кихот» и прочая проза и драматургия со всей планеты.
Всё это сборище принялся перебирать Амбуш, суетясь у книжных шкафов и время от времени, закончив проверять содержимое в одном, перелетал к другому; он искал любой полный справочник по медицине, чтобы хотя бы попытаться вывести на свет причину своих странностей. Он вытаскивал из полок разные книги и бесцеремонно кидал их себе за спину - его ничего не волновало, кроме одного: он твёрдо решил, что обязан найти то, что может ему помочь.
Один из аспектов Кодекса Нападений гласит, что он, Раш и Блитц лишают залы освещения только при нападениях; из-за этого в библиотеке как ни в чём не бывало продолжали мирно светиться люстры. Даже если бы царила абсолютная темень, Амбушу ничто бы нисколько не мешало - он в любой момент сам себе служил огромной лампой.
- Не то, не то… - ворчливо пробормотал он, повиснув перед одной из высочайших полок шкафа в ближнем ко входу ярусе, - Не то… И это не то… Да что это такое?
Спустя два часа успех к нему не пришёл, но он не прекращал ковыряться.
- Ну где же эта чёртова книга… Хоть какая-нибудь, какая могла бы пригодиться…
Через минуту он раздражённо добавил, разведя руками:
- И, самое главное, непонятно, как эта дребедень могла оказаться в научном разделе! Сплошная беллетристика, и ничего соответствующего категории! Безобразие, просто слов нет… А говорили - лучшая библиотека Германии… Теперь понятно, почему такие, как я, ненавидят людей.
В это время в преддверие библиотеки решил заглянуть Трепет, по обыкновению искавший вдохновение для рисования, и, услышав грохот летящего барахла, сопровождаемый непрестанным бухтением нашего героя, проник в зал, тихонько открыв дверь; тогда воздух словно сковал его, очевидно изумлённого происходящему.
- Эй, - окликнул он, - ты что… ай… здесь делаешь?! - Он почесал макушку; по ней стукнула багряная книжица с лирикой Пушкина.
- Что я здесь делаю? - послышался риторический ответ, - Грубо говоря, я ищу ответ на вопрос, который мучает меня уже несколько лет! Достоевский, Гёте, Данте… Да когда это кончится наконец?!
- Звучит в некоторой степени философски, - заметил Трепет. - Тебе, случаем, помочь не надобно?
- Ты только мешать будешь, - буркнул Амбуш, продолжая заниматься своей шумной работой, - Мне надо найти книгу.
- Вижу. Что надо.
- А именно - медицинскую энциклопедию.
- А зачем тебе? Наукой заняться хочешь? Похвально.
«Вот классика жанра, - подумал Трепет. - Но стоит ли ради этого разворошить всю библиотеку?»
- Не суть важно… А сейчас я попрошу тебя… - Тот поправил книгу, чтобы та не упала, и обернулся на него. - Удалиться.
- Добре, - сказал, кивнув, Трепет и плавно вылетел из залы, негромко захлопнув за собой дверцу.
- Ты смотри: если запрёшь меня, пожалеешь об этом! А эти двери я выломаю к едрени матери! - пригрозил Амбуш и проводил его глазами, будто видя сквозь неё.
Муторные поиски кончились уже затемно, когда он в верхней полке шкафа на другом ярусе в конце концов увидел то, что ему было нужно - самый полный медицинский справочник в тёмно-синем переплёте со всяческими украшениями.
- Вот она, - тихо, но восхищённо причёл он, - Это и есть то, ради чего я три года мучился в безвестии. Три года! - На этой фразе он поднял правую руку. Затем, оглядевшись вокруг, он прибавил: - И, поддавшись неконтролируемому чувству, допустил весь этот беспорядок. Тем не менее, мне не составляет труда его прибрать… - Достаточно ему было закрыть глаза и секунду помолчать, чтобы все книги оказались на своих местах: они просто поднялись в воздух и, без малейшего звука, сами собой вставились туда, откуда пали на ковры.
Амбуш имел свойство, которым обладают некоторые существа в «Гранде» - телекинетическим способом возвращать вещи на должные места, если образуется бардак (за исключением осколков от повзрывавшихся ламп).
Он, едва заметно улыбнувшись, вытащил книгу - с гораздо большей бережностью, чем предыдущие, а затем, уже начав её листать, полетел к креслу, стоявшему рядом с огромным панорамным окном в готическом стиле. После того, как он в нём примостился, начался другой процесс - такой же длительный, но должный оказаться решающим - сосредоточенное чтение каждой страницы, содержащей информацию касательно сердечно-сосудистых отклонений и заболеваний, сверение его симптомов с ней и доказательство и опровержение его теорий.
Амбуш бодрствовал на протяжении целой ночи, и к утру его физиономия в корне поменялась; она стала угрюмой и серьёзной. Хотя он это скрыл, но был расстроенным - мы бы даже сказали, чересчур; конечно, ни одна из гипотез об источнике случающихся с ним неприятных странностей, его не радовала, но суть в том, что он подтвердил самую вероятную из них - она радовала его меньше остальных.
- Что и требовалось доказать, - грустно вздохнул он, не отводя глаз от раскрытой энциклопедии.
Как выяснилось, истинная причина всех его периодических недомоганий проявлялась не только ими, но и тем, что при реабилитации от увечья хара болела из-за того, что кровопотеря и ранение оказывали большую кардионагрузку; как и давешний проворот с несколькими нападениями подряд, когда Амбуш просто выбился из сил - его атаки также сильно энергозатратны (неудивительно!). Из-за того, что делает его сердце крайне уязвимым, ему пришлось смириться с тем, что он должен избегать слишком крупного воздействия, вредоносного для него - вроде таких случаев, и… с тем, что аспект в Кодексе о максимальном количестве нападений за смену останется неизменным; к сожалению, из-за шансов найти лекарства в «Гранде», практически равняющимся нулю, искоренить свои проблемы со здоровьем ему всё равно, что повернуть время вспять. Единственное доброе дело, которое он может сделать себе во благо - проявлять к себе такое внимание, какое в его случае возможно, и терпеть; мало того, время не встало бы на его сторону - напротив, эта дрянь постепенно станет приносить ему больше боли, с которой он и так вынужден жить, и сохранится с ним пожизненно. Когда наш главный герой это осознал, печаль на его лице стала видна как никогда отчётливо; он удручённо закрыл веки, и из одного из его глаз вытекла слеза; одна, но несущая в себе столько сокрушения и тоски, сколько могла бы нести в себе сотня.

• Глава III – «Признание»

С тех пор у Амбуша появилось новое бремя - самая сокровенная из всех его тайн; это была большая тайна, поэтому он берёг её, как зеницу ока, ото всех своих коллег. Но даже тайна, больше всех нуждающаяся в сохранении, рано или поздно должна раскрыться - та, которая была хранима им при себе 56 лет, не смогла увильнуть от действия этой закономерности, дабы стать исключением.
Это произошло в тот знаменательный зимний вечер, когда за окном небольшого люксового номерка, в который вела дверь со значением «0085», раскрылся самый мирный пейзаж из всех в этом декабре: в течение месяца напролёт буйствовали, завывая, суровые метели. В этот же вечер погода была абсолютно ясная - самое крошечное облачко было бы незаметно даже при свете дня; всё вокруг остановилось - лишь ярко-белые метеоры давали о себе знать, резко выстреливая из чистого небосвода, усеянного мерно поблёскивающими звёздами. Даже слабейший ветерок не колыхал и не взметал белёсые вихри на заснеженных равнинах, устланных голубоватой сумеречной дымкой и безмятежно пустовавших под покровом сапфирового купола грядущей ночи; их не было видно, так как окно располагалось на верхнем этаже «Гранда». В это окно, замерев и сложив руки перед собой, вперил невесть отчего потускневший понурый взгляд наш главный герой, который, только оправившись от очередной хвори, глубоко окунулся в размышления, как заправский философ. Вид у него был непривычно вялый и тоскливый. Он, издав звучный и тяжёлый, чуть дрожащий вздох, смахивающий больше на стон, стал болботать:
- Ах, жизнь… такая жизнь… Бывает же такая жизнь… - Немного погодя, он прибавил: - И за что мне она? А? За что?
Через пару минут послышался тихий скрип дверцы, и в комнате появился Халт; когда он заметил впереди высокий белый силуэт, его забрала лёгкая оторопь.
- Ой. - У него выпорхнул тихий смущённый смешок. - Добрый вечер.
- Добрый, - откликнулся вяло, словно спросонья, Амбуш.
- А что ты здесь делаешь? Если не секрет.
Тот даже не шелохнулся.
- Ничего особенного, - глухо отозвался он. - Всего лишь задумываюсь о методах достижения трансцендентальной свободы.
«Нет, вы только подумайте, реинкарнация Шопенгауэра - ни дать ни взять!» - подумал Халт и, подлетев к нему слева, безмолвно посмотрел на него.
- У тебя грустный вид, - заметил он, а затем рассудил вслух: - Твоя судьба, насколько я склонен верить, великолепна. Так зачем сетовать на неё?
- Это неважно… Важно, чтоб мы все дела свои выполняли, как полагается, и всё… а не позорились дураками.
- Я тебя не узнаю, - недоумевал Халт, - мне не припоминается у тебя такое неуверенное лицо.
- В этом мире и не такое бывает. - Амбуш этими словами пытался, что для него непривычно, ускользнуть от необходимости оглашать горькую правду.
- Всё же я не понимаю, почему ты берёшь больничный, - продолжил тот. - Что с тобой? Может, скажешь в конце концов?
На этот раз Амбуш не подал ответа, а вместо него послышался глубокий и надсадный вздох, от которого печаль окутала его ещё сильнее.
- Это долгая история, - промямлил он, опустив взгляд.
Но Халт был непреклонен:
- А вдруг это что-то серьёзное? Извиняюсь за откровения, но ты однажды серьёзно заболел, а ещё нам неоднократно приходилось слышать твои стоны.
Тогда у Амбуша в сердце ёкнуло; но это была не боль, а осознание: если он не раскроет Халту тайну, то к этому наверняка призовёт кто-то другой; к тому же, было ясно, что только это может успокоить душу того.
- Ну-с… признаюсь, я довольно долго держал это в секрете, - печально сказал он, - но думаю, это имеет смысл.
У Халта словно валун с груди свалился.
- Вот и славно, - выдохнул он, - а то мне уже беспокойно становится.
- Но при одном условии, - возразил тот. - Я бы хотел, чтобы это оставалось только между нами. По крайней мере пока.
- Я постараюсь это обеспечить.
- В таком случае я высвечу причину твоих волнений, если это действительно тебе нужно.
- Мне это очень нужно! - умоляюще сказал Халт.
- Всё началось сразу после моего появления… уже тогда я страдал этой гадостью. Когда я сделал анализ своих симптомов с помощью медицинской энциклопедии, то убедился, что… у меня… - Амбуш замолчал и, казалось, сделался более нерешительным. Затем у него изо рта выскочила такая фраза, которая произвела на Халта самое заметное впечатление.
- О, Боже мой… - Он пришёл в смятение. - И почему после стольких лет я узнал об этом только сейчас?
- Я решил, что так будет лучше для всех. К тому же, я могу с этим справляться.
- Но это же…
- Знаю. Поэтому я осознаю важность моральной подготовки к тому, что может произойти дальше.
В итоге Халт стал первым, кто удостоился чести узнать нелестную правду про это; под словом «это» мы подразумеваем то, вокруг чего вертелась эта фабула. Наш главный герой не испытывал ни малейшего недовольства от допущения этого - он тоже после почувствовал некоторое облегчение; хотя про рану он предпочёл умолчать, так как старался не выдавать информацию, касающуюся его уязвимости. Тем не менее, он был более, чем уверен, что рано или поздно его проблема окончательно перестанет быть тайной; но вместо того, чтобы спровоцировать её на это самостоятельно, он решил дождаться потенциального момента, когда это станет неизбежно.
На счастье ему, ценящему свою выгоду, ожидание продлилось весьма долго; однако этот момент всё-таки наступил - в начале июля 2021-го года, когда ему пришлось испытать случай недомогания из разряда тяжёлых, которые теперь происходили чаще - с отклонением его здоровье следовало принципу «больше лет - больше хлопот». Он не увидел необходимости удаляться в потайное помещение - сердце подкачало сразу после постановления работе шабаша. Но оно подкачало бесцеремонно и на редкость жестоко; шёл седьмой день, а на позитивную динамику - ни намёка. Амбуш, ухватившись за живот и сожмурившись, ворочался на постели и то и дело заливался жалобным нытьём; у него случился, так сказать, болевой подъём. Когда в зал 0027 - то есть, к нему - вошёл его доверенный, то сделался весьма расстроенным.
- Эх, бедный, бедный друг мой, Амбуш, - пролепетал он, глядя на кардиологические муки товарища. - Мы надеялись, что ты быстро оклемаешься, но ведь нет…
- Признаюсь, я и сам надеялся, - дрожащим голосом выдавил тот, когда снова оказался в тисках боли; сразу после завершения речи у него вырвался резкий стон.
- Да что с тобой такое?! Нет, так больше не может продолжаться. Я должен рассказать об этом остальным! Прошу, позволь мне! Это уже слишком!
- Ладно… что тут поделаешь… - через силу смог выговорить Амбуш, прежде чем кашлянуть. - Мне и так уже всё равно.
Когда он кончил фразу, обеспокоенный Халт поспешно исчез за дверью, почувствовав, как у него зачесались руки кому-нибудь вытрясти то, что вертелось у него на языке; оказавшись в соседней комнате, он внезапно остановился и задумался.
- Что же делать-то? - тихо протараторил он себе под нос, гладя одной рукой под глазами. Раздумья пробыли с ним совсем недолго и улетучились от посетившей его голову мысли: надо сходить к Фигуре - можно всегда смело быть уверенным, что она будет присутствовать либо в большой библиотеке, в которой она проводит фактически весь досуг, либо - в электрощитовой; даже работой она занимается только в этих двух местах. Отсюда следует, что её найти займёт меньше времени, чем кого-то ещё.
- И как же я раньше не додумался? - спросил себя Халт и стремглав полетел, телепортировавшись на несколько комнат вперёд, в пресловутый зал 0050.
Он сокращал расстояние между собой и точкой назначения так быстро, как только мог - прямо-таки невтерпёж было сообщить про нелестное «это». Когда синее привидение, наконец, совершило последний телепорт и было окружено возвышавшимися перед ним рядами книжных шкафов, то стало отдуваться: как от такой спешки не утомиться?
Фигура тем временем раздражённо рычала, как на смене, и что-то оживлённо искала: от какого-то звука ей пригрезилось, что в библиотеке присутствовал человек; но, увидев напротив входа своего коллегу, замерла и сконфузилась.
- Ух-ты, - пробормотала она, - это ты, Халт? Э-э-э… Прошу прощения. - Она обтрясла руки друг об друга. - Я просто подумала, что началась моя смена. Ты что-то хотел? И в иной раз стучись, прежде чем заходить в мою библиотеку!
- Хорошо-хорошо, прости, - проронил, пыхтя, Халт. – Но я должен тебе кое-что рассказать. Это срочно.
- Я надеюсь, это стоит того, чтобы рассказывать об этом мне.
- Более чем! - уверенно ответил тот. - Знаешь, почему Амбуш берёт отпуска?
Фигура оторопела; затем, на сей раз стараясь не издавать грохота шагами, подошла к Халту и, встав, левой ногой смела в сторонку лежавшие рядом с ней щепки.
- Ну-ка повтори? - вымолвила она, с интересом уставившись на него; она не совсем ясно расслышала фразу.
- Хочешь узнать?
- Узнать что?
- Правду. О том, отчего мне иногда приходится работать за Амбуша.
- А ты его позволение взял?
- А как же? Взял.
- Тогда говори! - воскликнула она. - Ты думал, ты один за него волнуешься?
- Ну… у него… это… - заминался Халт. - Порок сердца… причём врождённый.
Фигура, остолбенев, приняла позу истукана, в которой её имя говорило само за себя, и смятённо потупилась.
- Кто бы мог подумать, - причла она через несколько мгновений шокированного молчания, в течение которых ни разу не шевельнулась. - Как он узнал?
- Где-то лет сто назад он сверился с медсправочником и поставил себе этот диагноз. Больше данных он получить не смог.
- Долго же мы ждали…
- Прошу, расскажи остальным! - попросил Халт, моляще сложив руки. - Не только нам с тобой это знать.
- Обязательно, - кивнула та.
- И вот ещё что. Передай им, что Амбушу нужен покой; ему до сих пор нездоровится.
- Тот же ответ. А ты лучше отдышись и успокойся, - посоветовала Фигура, - а то я знаю, какой ты нервный.
Теперь на сердце у Халта стало значительно спокойнее; но тревога за состояние нашего главного героя всё ещё скребла его за душу, что побудило на следующий день отправиться его проведать. Халт уже был в комнате 0026, когда туда же водворилась компания из Сика, Раша, Глаз и давешней Фигуры. Однако это было для него отнюдь не слишком неожиданно.
- Не шумите, - вполголоса сказал он, поводив рукой. - Вы же… знаете?
- Конечно. Я же говорила, что выполню твою просьбу, - мягко ответила Фигура. - Я небезразлична к своим коллегам.
- Как он? - вмешался тонкий голос Сика.
- Я ещё не знаю, - признался Халт, разведя руками.
Потом в зале появился из неоткуда Трепет.
- Здрасьте, - причёл он и осмотрелся на своих знакомых.
- Потолок покрасьте, - пошутил Раш и усмехнулся.
Тот улыбнулся в ответ, поощрив этот брызг честного дружеского юмора.
- Надеюсь, я ничего не упустил? - учтиво продолжил он, сохраняя улыбку.
- Ещё не успел, - сказали Глаза.
- Шутки в сторону! - вставил Сик, - Мы не просто так пришли. Фигура нам сказала, что у Амбуша… - он нарочито откашлялся. - Порок сердца.
Глаза пододвинулись к нему и спросили, с надеждой воззрившись на Халта:
- Это правда?
Сам Амбуш в это время лежал в кровати и обмахивался книжкой, как веером, в напряжённом ожидании: ему должно было стать либо хуже, либо лучше. Его феноменальный слух ловил весь этот гомон, который нисколько его не удивлял; он прекрасно понял, что это значило. Он, с кряхтением поднявшись с постели, смиренно подлетел к двери и распахнул её, а затем возник перед шестью существами, собравшимися в соседнем зале, став седьмым; все, в том числе и Халт, зависший чуть поодаль, оглянулись на беззвучно замершего Амбуша.
- А ты лёгок на помине, - промолвил Халт. - Мы тебя не потревожили?
- Ничуть.
«Мне и так уже покоя не видать», - добавил тот про себя.
- Ты же хворый, зачем ты вышел?
- Я лучше сам признаюсь, чтобы наших товарищей уже точно не терзали сомнения. - Тогда короткая цепочка вопросительных взглядов, раскинувшаяся перед ним, стала пересекаться с его - подавленным и печальным.
- Амбуш…
- Я всё слышал, - ответил тот, - не нужно лишних прелюдий.
Он надсадно вздохнул, и ему показалось, что невольно захотелось плакать.
- Мне скверно это признавать, - почти сквозь слёзы произнёс он, - но это… правда.
После этих слов все затихли, в том числе и сам Амбуш, который, закрыв глаза, уныло поводил головой, а потом снова обречённо взглянул на своих сослуживцев.
- И поэтому ты так часто уходишь в отпуск? - захотел уточнить Сик.
- Да. - Несмотря на полную готовность к вопросу, Амбуш с трудом мог говорить.
- А почему ты раньше не мог нам сказать? - вмешался Раш. - Может, можно было бы откопать какую-нибудь микстуру, чтоб тебя вылечить, или хоть немного облегчить жизнь…
- Да какие здесь будут микстуры! - отрезал тот. - Этот отель уже давно закрыт, отсюда уже всё забрали.
- Но люди - они и есть люди; вдруг что-нибудь из медикаментов здесь забыли?
- Теоретически такое возможно, но это маловероятно… - Амбуша ударило ухудшение самочувствия, не могущее остаться незамеченным, поэтому он решил побыстрее оборвать нить разговора. - Что ж… Спасибо за внимание. Но боюсь, мне пора уходить. А что касается медикаментов, то я, в принципе, могу протянуть и без них; вот уже вторую сотню лет я на свете живу… Adieu. - И сразу поклонился.
- Ты выздоравливай скорее, - попросил Трепет - нынешний член компании тех, кому теперь известен факт, который их коллега Амбуш долгое время упорно держал в тайне.
- К сожалению, друг мой, я при всём желании не смогу на это повлиять. Это вполне очевидно, - вздохнул в ответ тот, кому принадлежало пожелание Трепета.
- Тебя не надо проводить? - участливо спросил Халт.
- Благодарю. Я обойдусь. - С этими словами Амбуш благополучно ретировался туда, откуда явился, и захлопнул за собой дверь. Остальные постояли с минуту молча, напутствуя ему взглядами, и, отойдя в сторону, чтобы не беспокоить его, принялись беседовать.
- И что мы теперь будем делать? - растерялся Трепет. - Если когда-нибудь - простите меня за такие слова - Амбуш станет неработоспособным, то что на это скажут остальные? А-120, например, точно не оценит.
- Ты только задумался бы, как он страдает! - добавил Сик. - Порок сердца - это тебе не «бабочек гонять»!
- И не говори, - согласились Глаза. - Нам теперь за него даже, честно говоря, стало волнительно.
- А он ещё как-то это скрывать умудряется! - удивился Раш.
- Лично я не хочу видеть, что с ним случится, - подумал вслух Халт, находившийся рядом с обнажённым дверным проёмом, ведущим в чёрное предыдущее помещение.
Через этот проём, умудрившись оставаться всё это время недосягаемым для чужих глаз, наблюдал за сценой Скрич, который теперь, зависнув у бока Халта, захихикал и пропищал:
- Хи-хи-хи, вот так история!
Но тот это услышал, и, хотя был достаточно скромным, строго укорил:
- Это не смешно, Скрич. Кто будет над этим смеяться?
- А чего же не смеяться? Такое редко происходит!
- Я бы рад, если бы этого вообще не было.
- А ты не расстраивайся. Ведь возможно, в другом случае мы бы стали просто не нужны, не говоря уже о тебе!
Халт присоединяется к участникам в смене в нескольких случаях: иногда, когда Амбуш потерпел неудачу при раннем появлении, или чтобы повысить шанс успеха; или же, чаще всего, когда тому хворается.
- Типун тебе на язык, дурень! - вырвалось у Халта. - Ты хоть представляешь, как Амбушу тяжело? Вдобавок, по твоим рассуждениям, у нас было бы тогда больше отпусков. Так чего ж хорошего в его проблеме?
В этот момент Скричу стало совестно, и он смущённо обнажил зубы, нервно сглотнув. Как ни странно, это не относится к интересующей нас теме; по крайней мере так, как то, как наш герой будет справляться дальше со своей проблемой, и удастся ли ему повлиять на своё будущее… интересно, что Халт об этом не упомянул ни слова.

• § Часть №4. «Болесть» | • Глава I – «Разочарование»

Истина о «белой харе», прозванной так человечеством, была достаточно горька, чтобы встрепенуть каждого; ибо громогласная и, не позарез потребно скрывать, в некоторой мере мелодраматичная оказия, датируемая вторником 13-го числа июля 2021-го года и выпустившая её на волю, как голубку из золочёной клетки, стала эпицентром её мощного взрыва: хотя Фигура, узнавшая о ней прежде, не успела разведать её всем, оповещённые существа Отеля стали эмулировать, расплёскивая её другим своим сообщникам, от которых она залетала в Комнаты и чёрный ход; пока «это» не развеялось повсюду и не нашумело среди коллег Амбуша, которого теребить никто из них не стал: пусть себе спокойно отудобеет; грешно вокруг этого свистопляску поднимать.
Между тем стоны, доносившиеся из помещения, где был он сам, вместо того, чтобы начать сходить на нет, стали заунывными и протяжными и болезненно прорезали воздух чаще, чем ежеденно; он, уповая на послабление проявления сердечного порока, дожидался его безуспешно. Скорее наоборот - срок недомогания близился к длиннейшему допустимому, а симптомы только усиливались: перед помутневшими глазами всё на взоре расплывалось и кружилось снежинками; на его измученном лице, целиком покрытом совершенным цветом перчатки гробоносца, которую пронзает солнечный свет, под глазами и на переносице были складки и морщины. Позднее хвороба налегла на несчастного Амбуша сильнее: у него что-то внутри, ютясь, стало тошнить и нудеть, и будто подступало к его горлу и слегка щекотало заднюю стенку; от этого ему беспрерывно казалось, что его вот-вот вывернет. В животе у него всё изнурительно ныло, распирало и обременяло так, что заставляло ныть его самого, потом вдруг пришлась некстати замешавшаяся боль в шраме; кроме того, возникло ощущение увеличения температуры его тела.
В конце концов в Амбуша прокралось чувство, никоим образом не сочетающееся с его менталитетом; это было чувство уязвимости и беспомощности перед могущественной матерью-Вселенной - то, которого он более всего опасался. Оно было характерно для раненых и больных. Как вы наверняка помните, Халт при беседе с ним о его проблеме подсветил, что до этого ему уже приходилось сталкиваться с этим чувством - 41 годом ранее; его болезнь оказалась весьма и весьма серьёзной и продлилась три недели. Но суть в том, что теперь наш герой понял, что слёг опять, как и в прошлый раз - его симптомы выражались в слишком высокой степени для обычного недомогания; необходимость смирения с этим фактом удручала вдвойне. Тем не менее, это не стало поводом для перемещения в потайной уголок, ведь три недели - это куда меньшее значение, чем средний интервал между сменами.
На шестнадцатые сутки после начала развития отчаянного положения Амбуша тот же Халт отправил к нему Окно, дабы дознаться до его положения дел; он заподозрил неладное - усмотрел, как тот не вернулся с отпуска, когда это уже должно было произойти, потому и пошёл на эту фортель.
Тем временем в спальне-офисе за дверью посередине правой стены коридора, имеющего номер 0027, на пунцовом покрывале, какие распластываются почти на каждой кровати «Гранда», покоился Амбуш с приоткрытым ртом, из которого струился, разливаясь по комнате, скулёж; этот скулёж чем-то напоминал грустноватый отрывистый звук, который производит шелудивая оса, застрявшая в узкой, непосильной для неё щёлке - только на одну-две октавы ниже.
- Ох, Боже мой, - простонал Амбуш, - как вовремя я взял больничный лист! - Немного погодя, он прибавил: - Das Leben, конечно, всякую свинью может подставить, и я всё понимаю… но, как по мне, это уже смахивает на перебор!
Он слегка приподнялся, оперевшись руками о матрац, но оттого, как у него закружилась голова и потемнело в очах, он тут же со стенанием принял исходное положение; кровать прохрипела, как недовольный дворовый кот, реагирующий на скандальную встречу с сородичем-конкурентом. Но тут как раз за прозрачной стеной, за которой также разыгралась, укутав небо тёмно-сизым мороком, гроза, появилась с ударом молнии простодушная улыбка с парой искренних светящихся глазёнок; ей и представало Окно.
- Салют, - приподнятым тоном проголосило оно. - Я не хотело беспокоить, меня Халт к тебе послал. Не доложишь, как дела обстоят?
Амбуш лишь поднял на него своё переутомлённое лицо и моргнул, после чего отрадная ухмылка Окна растаяла.
- Ну, судя по всему, не ахти.
Тот тяжко вздохнул и нехотя выдавил:
- Кажется, на этот раз я действительно заболел.
- Обожди… в смысле - действительно заболел? Ты постоянно болеешь!
- Нет. То, что бывает обычно - ещё не болезнь. В отличие от того, что со мной сейчас.
- Шутишь? - испугалось Окно, - Прошу, скажи, что ты шутишь!
«Хотя по тебе видно, что нет», - про себя вставило оно, печально убедившись, что вероятность правдивости слов Амбуша предельно высока; да и с какого перепугу он стал бы врать?
- Мне придётся тебя огорчить: я не сторонник такого юмора.
- Так мы и знали, - воскликнуло Окно, - что с тобой, зараза, что-то стряслось! - И тихо запричитало: - То, что было 40 лет назад… как это ужасно… неужели это повторится… нет, только не это… Не надо, приятель, не разбаливайся - мы без тебя не обойдёмся.
- Я не могу это обещать, Окно, - пробурчал тот, устремив подавленный взгляд вниз, - но допускаю.
- Хвала небесам, хоть одна хорошая весточка! Я жуть как на то надеюсь. - Глянув в сторону, Окно сказало: - Ладно, мне пора, а то меня Халт там ждёт. Он, знать, хотел ещё с Рашем и тобой день мушки устроить, если бы ты только был здоров… бывай! - И моментально испарилось.
Наш главный герой, к своему великому разочарованию, не отыскал в себе сил даже попрощаться с ним; он угнетённо и страдальчески провыл.
«То-то они обрадуются», - съязвило наученное таким нелестным опытом Окно перед тем, как поведать о нём Халту, который ранее пролистывал случайно найденный им журнал «Аврора» и сформировывал мысленную рецензию к иллюстрации по мотивам одного из вложенных в него рассказиков.
Теперь же он собирался передать эстафету Окна Рашу, который находился в помещении наподобие столовой, одновременно выступающей картинной галереей, и в это время, положа руки на стол, перебирал и перетасовывал в них игральные карты; все создания этакого прусского пандемониума откровенно выглядели странно, но у Раша эта черта была обострена: это было серое лицо с некрупными чёрными глазами; отметины, которыми оно было покрыто, и окружавшие его клубы дыма имели идентичный глазам цвет.
- Странное у меня предчувствие, - подумал вслух Раш, - хотя что на меня нашло? Не должно вроде ничего испортить этот день…
Ах, как же он глубоко заблуждался!
Халт подоспел назло ему, нежданно появившись в том же зале, и выглядел растерянным и озадаченным.
- Да что ж это за месяц такой?! - негодующе прошептал он, неслышно для Раша. - Что ни день, то сплошные странности! То Глаза вдругорядь окунулись в хандру свою, то теперь - Амбуш больной… - Затем он бодро, но удручающе обратился: - Раш… у меня нерадостные новости. Боюсь, с пасьянсом придётся повременить.
- Это ещё почему? - смутился адресат фразы, подняв на него недоумённые глаза.
Тот почесал затылок.
- Я смущён не меньше тебя. Но Амбуш… кхм-кхм… он заболел!
Раш раскрыл рот.
- Он же должен был наоборот - выздороветь! - высоким, хриплым голосом, гибридом голоса старика и голоса молодого хлопца, произнёс он, запинаясь.
- М-да, это и впрямь жутко неожиданно, - согласился Халт, - Но я это услышал от Окна. А я склонен ему верить, ведь, смею напомнить, до скончания века гласить чистую правду - одна из его присяг перед Адом!
Халт стал массировать висок, упёршись поробевшим взглядом на пол, а Раш, издав удивлённый возглас, разочарованно спрятал лицо за руками; оба оказались поставлены в тупик. Да и чёрта с два что кто-нибудь обрадовался бы повторению прошедшего негативного опыта.
- Ёпрст, - выдохнул второй. - И как мы другим ответ держать будем?
«Пурга намечалась, да град помешал…»
Ответ-то держать у них бравады хватило, и сослуживцам, как те ждали, это пришлось не по нутру; но они расстроились далеко не настолько, чтобы потерять рассудок - приняли себе утешающий помысел, что за недельку больной придёт в чувства, как было 41 год назад. С той же надеждой и он сам себя заверил, что его состояние, оставляющее желать лучшего, в любой степени улучшится как можно скорее; только вот прошлая болезнь оказалась отличной от нынешней - если бы Окно было в курсе, что произойдёт с Амбушем, оно сказало бы ему «Мужайся и крепись», потому что он разболелся так, как до этого ни в жизнь не приходилось ни ему, ни кому-то ещё. Это распознали и остальные таким образом, что некоторые соглядатайствовали, слыша звучания его мучений - стенания, скрипы кровати, кашель и частое, грубое дыхание; а некоторые пару раз навестили его, каждый раз возвращаясь с печальной физиономией.
Он и сам в один летний вечер поймал себя на мысли, что невыгодность ситуации огорчает. Столица Германии была довольно дождливым городом, из-за чего, сколько он себя помнил, частенько заставал, как по окнам отеля в это время суток барабанили градинами ливневые капли; но этот вечер был одним из немногочисленных в году, когда на небе не стелилась завеса ненастья, а в воздухе не витал петрикор. Минул закат, о чём возвестили звёзды, начав одна за другой зарождаться и тихонько мерцать всеми оттенками утончённого - звёздного - белого.
Почти во всём здании властвовали тишина и умиротворение, которые не нарушали даже паучок по имени Тимоти, сидевший в какой-то мрачной каморке в шуфлядке мелкой тумбочки, ни для кого не слышно гутаривший со златоглазкой и изумлявшийся, как она сюда попала; и Трепет, воспользовавшийся идеей попробовать себя в новом деле - писании мемуаров (что у него получалось не слишком хорошо, так как грамотеем или кандидатом на компетентного редактора его назвать, увы, ни у кого язык не повернётся), примостившийся в офисной комнатке и что-то чиркавший попавшимся под руку пушистым гусиным пером на маленьком помятом листке. Эти двое, в отличие от других, не сильно задумывались, что происходило в зале 0027, который уже мало чем меньше месяца служил настоящей Голгофой для нашего героя - эти думы так разрывали им сердце, что они просто отвлекались от них.
А зал 0027 как раз был единственным местом, не затронутым гармонией полного безмолвия - там, укрывшись одеялом, свесив одну руку, державшую любимую эйлеровскую «Алгебру», с кровати, и схватившись другой за живот, лежал и ныл с искривлёнными устами Амбуш. Его с хары до макушки охватили отчаяние, бессилие и осознание безнадёжности; он чувствовал себя омерзительно - это слово подразумевало, что ему было настолько плохо, тошно и больно, что он вертелся на грани того, чтобы выбиться из сил это выносить. Даже при реабилитации от ранения он не помнил подобных ощущений. Его несуществующие лёгкие, резко вздымаясь и опадая, надрывались от надсадного, частого затруднённого дыхания.
Вдруг Амбуш резко вздрогнул и приподнялся, его глаза раскрылись, а рот сжался; он выглядел так, словно у него сейчас начнётся рвота, но он, вместо того, чтоб её пережить, стал, глухо прокряхтев, зычно, хрипло и душераздирающе кашлять. Через несколько секунд рука, занесённая ко рту, была запятнана изумрудной кровью, уже капавшей с неё на простыню; у больного объявился новый симптом - кровохарканье, или, как он бы это назвал, гемоптизис. Ему не оставалось ничего иного, как обтереть руку об постель; потом он, лёгши на неё и замерев, снова начал пыхтеть.
Когда он решил немного окинуть взглядом номер, игравший для него роль палаты, то нечаянно наткнулся на лежащий рядом с ним на прикроватном столике ртутный термометр - по-видимому, для воздуха; то, что он заметил его только сейчас, его опечалило - это означало, что у него уже помутилось сознание.
«Случайностей не бывает, - подумал Амбуш. - Может, хотя бы температуру себе померю.»
Благо, из-за имевшейся у него начитанности ему был прекрасно известен алгоритм использования градусников; единственным способом, представившимся ему возможным, был оральный, поэтому он раскрыл рот и ввёл себе туда градусник. Его функция всё ещё работала, судя по тому, как полоска красной жидкости в капиллярной трубке стала стремительно удлиняться; однако это его нисколько не радовало. Каждый монстр «Гранда» знал собственную нормальную температуру тела, и у Амбуша она равнялась -13,7°C (но он не видел необходимости это кому-то рассказывать, из-за чего раньше Вам это значение было незнакомо). Спустя недолгий срок, который он посчитал приемлемым для такой процедуры, он вынул термометр и, взглянув на новоявленные показания, грустно вздохнул - ртуть застряла на уровне 10,2°C. Он понял, что огрёб серьёзный жар; и вправду - он перестал ощущать своё тело привычно холодным.
Подавляющее большинство созданий ведали, главным образом из литературных источников, что такое «бессознательное состояние», но лишь немногие знали об этом не по наслышке… в том числе и наш главный герой, которому после пережитого им в день ранения обморока оно паче любого чаяния напомнило о себе, когда он, отложив приспособление обратно на столик, окунулся в беспамятство; оно продолжалось где-то 10 минут и прекратилось на том, что он начал глухо постанывать и зажмуривать смежённые веки.
- Ч-что… чёрт побери… это было? - отрывисто промямлил он, более-менее прийдя в адекватное состояние. Он, только что очнувшись, осознал, что пролежал в синкопе, которая пролетела для него молниеносно - просто на мгновение ока всё кругом исчезло и стало чёрной, бездонной пустотой. Но не успел Амбуш полностью одуматься, как его, словно грушу кулаком боксёра, снова ударила боль в сердце. Он прохрипел, опять резко сомкнув глаза: - Ах, мой живот…
Он, перевернувшись на бок и сгорбившись, обхватил хару руками и издал несколько жалобных гортанных стонов. Когда боль слегка отпустила его, он стал тяжело дышать и отдуваться.
- За что? За что мне это? - выдавил он сквозь частые вздохи, а потом перенёс мучительный приступ гемоптизиса.
Неизвестно, что именно всё случившееся значило, но, как бы то ни было, к нему явился неутешительный вывод: его физическое состояние уже можно было назвать плачевным; он, не на шутку этим расстроенный, понадеялся и сам себе напоследок сказал, что на следующий день лихорадка сойдёт и ему полегчает.
Амбуш так измотался с беспощадной болью и отвратным самочувствием, что не заметил, как с этой мыслью канул в обитель Морфея; существа «Гранда» неподвластны уставу биологии, следовательно, сон по ночам им несвойственнен, хотя изредка, в исключительных случаях, они ему подвергаются - как и нынче наш герой. Он очутился в невероятно инаком мире, где из недвижимого не находилось в поле зрения ничего, кроме песчано-жёлтой сухой безжизненной земли, ярко-голубого неба без солнечного светоча на нём и иссохших, полностью голых тёмных деревьев. Движимое же привело его в сильное потрясение: по пустынному покрову ползали толпы разноцветных бабочек, расправивших крылья, но притом ни одна из них не взмывалась вверх; книги растекались лужами, символы интегралов сбивались по четверо в нечто вроде свастик, которые, как колёса, катились куда глаза глядят; акулы обладали непомерно длинными ногами, похожими на дрели, и бежали так, словно не имеют веса, при этом напевая под какофонию аллегро виваче с абсолютно непостижимо дурацкой мелодией, которая наигрывалась невидимым оркестром:
- Баби-даби-бо, лаби-даби-лаби-бо… - И мимолётно проносились мимо, легко двигаясь по земле своими конечностями-палками.
Это сумасшествие мелькало то тут, то там и окружало Амбуша, зависшего в воздухе и растерянно оглядывавшегося на него с вытаращенными глазами и ртом, раскрытым так широко, как при атаке; он был настолько ошарашен, что не сразу обнаружил чёрную шляпу-котелок с алым бэндом у себя на голове и галстук-бабочку цвета индиго, закреплённую среди живота. Казалось, он прямо-таки попал в картину Сальвадора Дали.
Он не успел отреагировать на дружно навалившуюся на него огромную кучу мяукающих кошек всевозможных окрасов, которые в ней перемешались - огненные, снежные, пепельные, угольные, полосатые, пятнистые, акромеланистические… он на какое-то время погряз в ней, пока она наконец не слезла, оставив потрёпанные шляпу и бабочку, а вместе с ними и бедного Амбуша, лишившегося сознания, валяться на земле. Оклемавшись, он поднялся, уставился вперёд и сделал прежнее поражённое лицо.
- Куда я попал?!.. - громко выговорил он, и на этом сновидение закончилось; проснувшись, он тут же распахнул испуганные глаза, содрогнулся и подскочил в кровати с возгласом, после чего, откашлявшись, залился пыхтением.
Это произошло уже далеко засветло - за огромным окном с видом на утреннее патио обстановка воцарилась ещё более праздная и обнадёживающая, чем вчера: на грабах разражались звонким щебетом и воркованием снегири, вьюрки и зяблики, время от времени переминаясь с лапки на лапку и взмахивая крылышками; на краях кровли пищали ласточки, оперение которых роскошно отливало синим; а над цветущими ирисами, тюльпанами, лилиями и остальной садовой флорой суетились репейницы и ленточники. Солнце улыбалось вновь родившемуся Мирозданию, озарив его лучами тёплого, приветливого, искристого света и сделав его цвета насыщеннее и ярче; свет добрался сквозь стекло и до номера в зале 0027 - его бело-жёлто-рыжие пятна давно переливались пестрядью на каждом предмете его интерьера, в том числе и на постельном белье.
Не коснулся он только очей и рта нашего героя, имевших цвет беспробудной полуночи и выражавших порядочное замешательство вперемешку с некоторыми испугом и разочарованием; его настроение явно было не к лицу радостному гомону наступившего дня - он всё ещё силился унять огромное впечатление ото сна, классифицированного его разумом как «кошмар». Амбушу получилось вытолковать из него гнусную правду: он верил в математическую логичность и достоверность, и считал логичным как человеческий мир и его устройство, о которых ему было известно изрядно много, так и существование у него и его коллег паранормальных способностей и трудно поддающихся доказательству явлений в отеле, в котором они повадились. Следовательно, его не должно было удивлять, ни то, ни другое, а значит, и немыслимые фантазии пошатнувшегося умом жителя психбольницы, показанные в сновидении; однако же они заставили его чувствовать непривычный ему страх, что происходило с ним впервой и намекало, что его здоровье окончательно сбилось с колеи нормального ритма, а состояние, вопреки писку брезжившей надежды, стало хуже по сравнению с прежним.
Амбуш и сам утратил в этом сомнения, когда разразился стенанием оттого, что боль в животе дала о себе знать и теперь ощущалась менее терпимой; к тому же, слабость возросла до такой степени, что он нашёл себя прикованным к постели. Другие симптомы тоже усилились, присоединившись к миссии измождать его.
- Оа-а-а, как мне это надоело, - болезненно протянул он.
Через три секунды послышался отдалённый скрип, а после него - деликатное стучание в дверцу в его номер; но больному было так плохо, что он даже глазом не моргнул, а только слабо кряхтел сквозь закрытый рот.
- Mi scuso, - мягко пробормотал голос за дверью, - я изволю войти?
- Извольте, - прохрипел Амбуш.
Тогда из отворившейся дверцы, беззвучно качнувшейся вбок, в комнату неторопливо влетел Халт и в сей же миг грустно уставился на занятое, богато отделанное ложе.
- Амбуш, - посочувствовал он, - на тебя просто больно смотреть.
- Я не удивлён, - тихо выдавил тот. - У тебя веский повод для визита ко мне, верно?
- Верно, - пролепетал Халт. - Зачем бы мне иначе его организовывать? - Он бесхитростно усмехнулся, стараясь поддерживать тишину.
Амбуш ничего не ответил: он ещё был способен на голосовую коммуникацию, но у него впритык хватало мочи хоть на что-то. Заместо ответа он лишь направил на лазурного сподвижника вялый, неохотный взгляд.
- Мы не могли сидеть сложа руки, - проронил Халт, - видя, как тебе становится худо. Так что, если не возражаешь, у меня для тебя кое-что есть.
- Что… именно?
- Знаешь, я это… решил почитать немножко… Сервантеса… только вот карандашик, который я использовал как закладку, куда-то дел… и, знаешь, в тумбочке вместо него отрыл вот эту вещичку. - И показал Амбушу, вынув из-за спины, руку, держащую крошечный стеклянный прозрачный фиальчик с такой же прозрачной жидкостью, заткнутый пробкой и не имеющий этикетки. - Вот и подумал, мало ли - вдруг тебе поможет. Только беда в том, что на этой штуке нету этикетки, поэтому я не могу посмотреть, зачем она вообще нужна…
- Постой, там… какой-то ярлык, - заметил Амбуш, присмотревшись к бутыльку, - что там написано?
У него было идеальное зрение, но, по всей видимости, по болезни оно основательно ухудшилось, из-за чего он не смог разглядеть даже… надпись на картонном ярлыке, привязанном ниточкой к горлышку флакона. Халт, поразмыслив и повертев флакон в руках, глянул на страждущего собеседника и хмыкнул.
- Думаешь, что-то стоящее? Посмотрим… «Применять только в экстренных ситуациях», вот.
Несмотря на присутствие в комнате Халта, Амбуш не удержался от того, чтобы охнуть от боли.
Похоже, гарантий мы не имеем, - вздохнул он опосля. - Но навряд ли ты найдёшь средство понадёжней.
- Что ж… Как говорится, если есть шанс, хватай его за хвост. Ажно ценой риска. Но медлить больше нельзя.
- У нас и выбора толком нет, - молвил Амбуш. - Давай я выпью… а дальше - будь, что будет.
В этот момент Халт кивнул и смиренно протянул больному фиал, после чего тот его откупорил, чуток осмотрел и опрокинул на себя, вылив содержимое со вкусом и запахом аммиака себе в рот - всё до дна. Тогда оба одновременно сделали слегка депрессивный вздох.
- Напоследок хочу попросить тебя об одном, - промямлил Амбуш, переведя на Халта блёклые, пустые глаза; тот воззрился на него. - Скажи остальным, чтоб не навещали меня, пока моя болезнь не кончится… я не желаю, чтобы они видели меня таким. Неважно, что будет со мной, скажи им; так они не будут страдать, наблюдая, как страдаю я.
Халт смятённо и удручённо потупился.
- Хорошо, - ответил он. - Если ты считаешь, что так будет лучше, я спорить не буду. Тебе нужны уединение и отдых. Так что, полагаю, мне стоит тебя оставить.
- Уф… согласен с тобой, - прокряхтел тот. - Тебе, прежде всего, больнее за меня не будет. Но я выражаю свою благодарность. Спасибо.
- Ты мне льстишь, - улыбнулся Халт, чего нельзя было увидеть, так как у него нет рта. - Чего не сделаешь для такой персоны, как ты? Впрочем, я, пожалуй, пойду. И поправляйся скорее, друг любезный.
- И ты не болей, - еле-еле смог произнести Амбуш.
После этого Халт угукнул и молча удалился, тихонько закрыв за собой дверь. Так наш главный герой остался один, и оставалось ему только терпеть, ждать и гадать, оправданной ли была совершённая в тот день авантюра. Терпеть, ждать и гадать…

• Глава II – «Балансируя на грани»

По правде говоря, развернувшаяся позднее хронология событий была зело противоречивой: её можно было назвать относительно ожидаемой, но вот благодатной - без вариантов; её возникновение явно не входило ни в чьи планы, а нам с нашей стороны уместно было бы заранее пожалеть Халта.
А вся соль в том, что и на минувшем вечерке с температурой 10,2°C и незаурядном сне судьба не пресытилась; Амбушу стало ещё хуже - всего через каких-то несколько деньков статус-кво с его болестью сотворилось до того вопиющим, что только и скажешь - ей-богу, хоть на речку беги топиться. Он, уже вошедши в акме, терял сознание каждые Божьи сутки, был одержим, помимо уже имевшихся досаждавших факторов, тремором, хореей и кровавой рвотой; а еженощно ему перед потемневшим взором мерещился бесконечно расширяющийся «тоннель-червоточина» из математических формул, чисел, уравнений и интегралов - вестимо, это относится к ближайшей к нему и его складу ума дисциплине - и в то же время слышались произносящие их смутные, странные, трудно разбираемые голоса и вибрирующий звенящий звук. Невозможно было знать наверняка, отчего наш герой пребывал в таком отчаянном положении, но его уже стала посещать мысль о том, что к нему поспевает верная гибель; каждая секунда времени, растянувшегося пружиной, была для Амбуша мукой.
Мало того, все коллеги с нетерпением и трепетом желали, чтобы он поправился как можно быстрее, ведь ежели бы случилась смена, то кому-нибудь из них пришлось бы, соприкоснувшись с ним, совершить трудноисполнимую энергозатратную транспортацию в потайное помещение за заколоченной дверью в зале 0043; такого расклада, естественно, никому не хотелось. Только одно радовало Krankheit - Халт, не раздумывая, послушался его утреннего совета, потому тот мог более не печься о нежданном визите постороннего.
Именно такое положение дел и держалось 2-го августа, которое началось с угрюмой косматой тёмно-бусой хмари, угрожающе рокочущего грома, зыркающих, сверкая, молний и струящегося, как из корыта, ливня; эта буря не кончилась и поутру, продолжая буйно неистовствовать. Согласитесь, это не самая приятная погодка, но уж что-что, а самочувствие никак не могло прельщать Амбуша: голова раскалывалась, а тупая, тянующая, гудящая, разрывающая боль, поглотившая всю хару, теперь поднялась до степени адской и не прислабляла тиски ни на секунду; казалось, в животе всё нутро скрутилось, будто его отжимают, как мокрую хозяйственную тряпку, а потом его вспороли для сэппуку. Потому больной практически не отпускал от него рук, едва-едва не плакал, непрестанно мычал и выл и весь был окутан напряжением; он был готов едва ли не на всё, дабы эти пытки закончились - хоть литров двести бренди выхлебать, или по меньшей мере положить себе в рот кляп, сделав свои стоны недосягаемыми для чужого слуха; однако даже если бы ему были представлены все условия, у него не хватило бы сил ни на то, ни на другое.
Вскорости он резко и внезапно почувствовал, как что-то в очередной раз подступало к горлу, в котором невыносимо ныла тошнота, и наполовину позеленел; у него раздулись щёки, а сквозь поджатый сомкнутый рот вырвался глухой томный отголосок. Затем, когда он со вторым, более отчётливым отголоском схватился за хару, у него случился рвотный позыв - на простыню, белую, словно она была идеально чистая и отглаженная, пролилась кровь. Отродясь такого не бывало, и вот опять… Сделав надрывный хриплый вздох и пару раз кашлянув, он претерпел позыв ещё мучительнее предыдущего.
Отдышавшись, больной ощутил состояние, угнётшее его из-за того, что дотоле он его не испытывал; его бросило в озноб. Хотя диапазон удобных ему температур был очень широк и шёл в обе стороны (и вспомните: от него самого веет морозом), теперь ему было крайне некомфортно; его захватила дрожь, которую он никак не мог унять. Ему хотелось укутаться пуховым одеялом, приложить к животу, болящему, как лепетала его иррациональная глубинка, от холода, тёплую грелку и прижать её покрепче, обхватив обеими руками. Но при этом горемычный страдалец понимал, что искать грелку в «Гранде» - напрасная трата времени; одно лицо, неспособное это уяснить, ценилось бы миллионов в 60 марок.
Спустя где-то часа два Амбуш, давно уставший от изнеможения, притих и уже только безмолвно покоился на спине, стонал в разы тише, чем минуту ранее и держался за живот; глядя на него, монстра роста 270 сантиметров, так диву и даёшься, как под ним не просела кровать и как он вообще на ней умещается.
В тот же миг в номер водворилась через приоткрытый васисдас двухдюймовая в размахе крыльев бабочка вида «павлиний глаз» и стала, кружась, маневрировать под потолком, выглядя крохотным летающим чёрным существом; пока наконец не осела Амбушу на переносицу. Она, вместо того, чтобы уже по прилёте пасть на половицы, как ни в чём не бывало прядала своими распахнутыми пёстрыми, хрупкими крылышками и контрастировала с его ослепительно-белой физиономией; существа, способные убивать, могут делать это только по своей воле.
Больному, однако же, не было до насекомого никакого дела - он пропускал его мимо глаз, хотя заметность того максимально в них бросалась; его состояние так поплохело, что почти довело его до лишения способности думать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Сейчас его внешность была принципиально иной: от его обнаковенной яркости не осталось и следа; свет вокруг виделся тусклее и серее нормы; лицо исказилось страданием; глаза, на один из которых накатилась слеза, преисполнились болью и отчаянием, а их чёрный, как смоль, цвет стал ещё глубже и бездоннее; Амбуш молчал, но при одном взгляде на него можно было понять всё - для этого более, чем достаточно быть физиономистом хотя бы на один процент.
Теперешний, он больше не напоминал того - гордого, важного, смелого и импозантного Амбуша, внушавшего уважение и почтение знакомым; того, которому гонора не занимать и к которому те привыкли - по крайней мере в подобающей степени. Сейчас наш главный герой чувствовал себя как никогда беспомощным, обессиленным, слабым и нездоровым - заправским невольником вышестоящей по власти силы. С этим он и сам-то не свыкся, но, превозмогая боль, смирился с этими тошнотворными обстоятельствами.
Время суток мало-помалу сменилось с дневного на вечернее, и на улице стало темнеть; вместе с ним поменялась и погода - гроза утихла, и её угомонившаяся челядь, состоящая из туч, рассеялась и покинула небосвод над «Грандом». А «павлиний глаз», не менявший место отдыха с тех пор, как сел на Амбуша, внезапно вспорхнул и, быстро и элегантно маша крыльями, улетел туда, откуда представился - тот его спровоцировал, вздрогнув, громко ахнув, ощерившись и перевернувшись на бок; его, словно оглушив, стукнул в сердце приступ боли, какой претерпевать ему не доводилось. На воображаемом графике течения хвори наметился взлёт, накрывший Амбуша с головой: он начал выть, издавать громкие стенания, оханья, блеянья и кряхтенья и метаться, побуждая каркас кровати скрипеть; только проявились ясные очертания вечера, он заплакал, заливая ланиты горчайшими слезами, а простынь - кровью, с силой блюя и харкая.
Зато у Глаз ситуация напротив - обладала позитивной и светлой аурой: они практически оправились от уже минувшей нездоровой меланхолии, судя по тому, как они вновь решили заняться любимым делом, которому давно не уделяли времечка; им нравится играть на клавишных инструментах также, как Скричу - расследовать все тёмные залы и закоулки отеля, Рашу - играть в пасьянс, а Трепету - в шахматы. После поисков нотной книги, продлившихся полдня и завершившихся обнаружением её в одном из шкафов для литературы, они доставили её в зал 0018 - единственный, в котором имелось пианино - то был резной антиквариат, облачённый в гагатовое покрытие, пропахший старостью и разукрашенный тонкими мазками позолоты и объёмными орнаментами.
- Недаром трудились, - пробормотали Глаза и, подняв крышку инструмента, принялись листать книгу, поставленную ими на пюпитр; задумавшись, они протяжно хмыкнули. - Что бы такое сыграть… А! Вот… - Они приложили руку к названию одного из расписанных опусов. - Симфония №40, Моцарт, Вольфганг Амадей. Думаем, зайдёт в самый раз!
Когда Глаза вздумали малость размять конечности перед игрой, те захрустели.
- Да, вовремя мы нашли эту книжицу… пора бы уже освежить навыки. Итак, попробуем…
Чёрные и белые частички клавишного стола энергично задвигались, генерируя мелодию, под которую существо стало подпевать:
- Ла-ла-ла, на-ла-ла, на-ла-ла-лан…
Через полминуты блаженства, чем это было для него, в пространство вонзался наточенным кинжалом истошный, разрубающий сердце и раздирающий слух вопль, заставивший Глаз от неожиданности уронить руки на клавиши, которые после этого создали другой, беспорядочный звук; все тридцать восемь очей исполнителя обескураженно вытаращились и дружно вперяли взгляды по всем сторонам.
- Ч-что? - проронил, заикаясь, исполнитель и, оглянувшись на дверь с номерком «0019», протёр глаза. - Что мы, с дубу рухнули?
- А разве что-то не так? - донёсся до него слабенький скрипучий голосок, от которого он вздрогнул и прикрикнул от испуга.
- Кто это сказал? - робко выпалили Глаза.
- Да успокойся, - спокойно ответил голосок, - Это я, Тимоти.
- Успокой-тесь.
- А-а-а, так вы - Глаза, - прохрипел Тимоти, - А я и не заметил… Извиняюсь.
- Не страшно. Ты ж сидишь в ящике своём, вот тебе было и невдомёк; такие вещи не стоят извинений.
В этот момент послышались тихие аплодисменты из тумбочки, находившейся в том же зале, что и Глаза.
- Хорошо играете, - сказал паучок, оказавший их.
- Благодарствуем, - улыбнулись те.
- А в чём дело-то?
- Ты слыхал?
- О чём вы?
- Мы только что что-то слышали, - отозвались Глаза, - нечто похожее на крик... по крайней мере, нам так показалось. Что это было… не знаешь?
- Нет, - вздохнул Тимоти. - Но я тоже слышал.
- Ну, мы хотя бы не свихнулись, - выдохнули те. - Прибредится же…
Но тут они возгласили и затаили дыхание; их несущее сердце рьяно забилось бешеной собакой; глаза, моргнув, раскрылись, а райки в них сузились. Их озарила животрепещущая, тревожная мысль, обернувшаяся их самой вероятной теорией происхождения странного вопля: они припомнили о том, за кого ныне у всех души болят.
- Что? - взволнованно спросил Тимоти.
Глаза нервозно сглотнули.
- Э-э-э… неважно. - Произошёл их телепорт, отзвук которого тот уловил.
- Эй, вы куда? - негромко окликнул он, а потом глубоко вздохнул. - Ну ладно. С кем не бывает…
А Глаза тем временем уже материализовались в коридоре зала 0027, предполагая, что в нём никого не будет, но всё равно решились посетить его в надежде на возможность выяснить желаемое; всё-же эта возможность им предстала - в обличии Халта, повисшего и прижавшегося к двери в середине правой стены, непрерывно и безнадёжно смотревшего на неё, хныкавшего и слушавшего всё незавидное и отчаянное, что доносилось из номера. Беспокойный и искренний взгляд существа, алчущий выпытать ответ и устремившийся на коллегу, задавал ему вопросительную маску; через минуту оно нарушило молчание, какое мы могли бы охарактеризовать как скорбное:
- Амбуш? - неуверенно спросило оно.
- Амбуш, - слезливо вякнул тот, после чего издал судорожный вздох, обернулся на Глаз и медленно полетел к выходу, виновато закрыв лицо рукой; затем, переглянувшись с ними, он приложил к глазам и вторую руку и начал горестно всхлипывать. Он как нельзя лучше понимал, о чём шла короткая речь Глаз - словно он видел их насквозь; это было взаимно. - Боже мой!.. - прочитал он сквозь всхлипы. - Ты представляешь… если он умрёт… я этого не вынесу… просто не вынесу… понимаешь?.. - И тихо заплакал.
Глаза, на которых выразилось сочувствие, пододвинулись ближе к Халту и дали ему руку; у всех троих - и у больного, и у двух его притеснившихся друг к другу товарищей, были чересчур непривычные лица и состояния. Отлетев от Глаз, Халт покачал головой и пробормотал:
- Оставим его. Известно же, что он просил…
Оба через пару мгновений удалились из зала, причём второй - в совсем другое помещение, представлявшееся одним из номеров, в которые можно войти через проёмы за стенами широкого коридора, нумерованного, как 0013; прислонив руками к лицу раскрытую книгу, плюхнувшись на кровать и озарив её мягким циановым светом, привидение, погруженное в отчаяние ещё задолго до этого, горько завыло навзрыд.
- Господи, какой я кретин! - рыдало оно, стуча книгой по себе, - безалаберный, конченный кретин! Я полный идиот, паскуда! Что я натворил! Может, он выздоровел бы и без этой дрянной склянки! Ах, болван я, болван, я его, чего доброго, убил!
В то же время мимоходом по коридору как раз шагал Сик, у которого каждая из двух дланей была занята бокалом благоухающей спиртом рыжеватой прозрачной жидкости - настоявшегося белого вина, которое он разлил по держимым им сосудам в энотеке Большого подвала; он хотел устроиться в каком-нибудь приятном месте наподобие того, где находился Халт, и выпить, дабы хоть на толику подавить саспенс, затронувший, помимо остальных, и его. Второй бокал он взял на случай встречи с посторонним, чтобы разделить с ним здравицу за Амбуша, неугодного на сие лето Фортуне; и порешил поглотить оба, если таковой не произойдёт. Однако, заслышав ноющий плач Халта, он обернулся, подобрался к дверце в комнату, где тот находился, и, отворив её, зашёл внутрь. Халт поднял на него угнетённый и тоскливый взгляд.
- Предполагаю, что тебя так расстроило, - вымолвил тот после. - Уверен, не только тебя одного. - Тогда он сел рядом с ним.
- Ага… - Халт всхлипнул. - Господи… если он окочурится, что мы будем делать?
- Ну, Халт, успокойся. Я тебя понимаю, мы все за него волнуемся, но нам ли не знать, какой он сильный и ответственный? Даже я мог бы доверить ему свою душу. Разве нет варианта, что он продержится, поправится и всё будет хорошо?
- Не будет ничего хорошего, - озабоченно тараторил Халт. - Я сам не знаю, что ему сунул! Если сложится иначе, то виноват буду я!
- Нет, - ответил Сик, поводив головой и преданно моргнув своим одиноким миндалевидным глазом с чёрной радужкой. - Ты не мог предвидеть расклад событий; тем более, что всего лишь хотел помочь Амбушу. За его смерть ни при каком исходе тебя винить никто не вправе.
- И то верно, - пролепетал тот. - Но я себя никогда не прощу! - И снова, закрыв глаза руками, принялся реветь.
- Прошлое назад не вернёшь, - пожал плечами Сик, - Но твои слёзы ему точно не впрок. Во всяком случае, у меня есть кое-что, что может пойти впрок нам.
Он, поднявшись, взял бокалы со столика, на который он их прежде поставил.
- Вот. - Он протянул один из них Халту. - Это вино. Выпей, может, полегчает.
- Но… но мы не пьянствуем!
- В такие трудные часы, думаю, можно позволить себе один бокальчик. Когда у Глаз была тяжёлая депрессия, я им дал - и помогло. К тому же, это не какая-то там дешёвка, а херес олоросо; попробуй - точно не пожалеешь! - Снизив голос, Сик прибавил: - Да и я бы не отказался. - Через мгновение он возгласил, подняв свой сосуд: - Тост за спокойное сердце, светлую голову и доброе здоровье нам и нашему досточтимому другу!
- Присоединяюсь.
Оба чокнулись кубками, выглядящими почти хрустальными, запрокинули их на себя и за несколько секунд их опустошили.
- Спасибо, - выдохнул Халт, положив свой на стол.
- Не за что, - добрым тоном сказал Сик и направился к выходу. - За Амбуша себя корить бессмысленно, - произнёс он, прежде чем уйти. - Если ты сейчас и можешь что-то для него сделать, то только помолиться.
Хотя Халт хныкал и время от времени всхлипывал, он уже не рыдал; он, кивнув, на прощание поднял руку, и после этого Сик покинул помещение, аккуратно прикрыв за собой дверь. Выйдя, он остановился, поник и слегка сгорбился, а затем, выпустив изнутри короткий удручённый вздох, всё-таки выпрямился и засеменил… к пресловутому на всю округу в пределах отеля под Берлином залу 0027. На каждом пятом или десятом шагу он смятённо озирался вокруг, и всё время выглядел печальным; наконец, подошедши к дверце с заветным номерком и приблизив к ней голову, Сик затих и прислушался, тем не менее за пять минут так и не услышал ровным счётом ни-че-го.
Тогда он испуганно выпрямился - как охотничий пёс, учуявший стаю волков; он осознал, что отсутствие звуков в данных обстоятельствах не могло сулить ничего хорошего, поскольку могло, по одному из вариантов, быть извещением о том, что наш главный герой - пардон за подобное шокирующее высказывание - успел сыграть в ящик. Сик, запыхтев паровозом, поспешно и небрежно растворил дверь и вбежал, но, вспомнив о необходимых для болезного тишины и покоя, остановился, подняв руки, и деликатно прикрыл её; единственным шумом был её тонкий слабый скрип.
С такой же тишиной он прокрался к другой двери, ведущей в сам номер, и забрался и в него; оглянувшись сначала по сторонам, он нашёл там идеальную тишь, а потом перевёл взгляд на кровать, где, под наполовину слезшим с него одеялом, полным складок и бездвижно свисавшим с неё, лежал Амбуш. Рахитичный, плюгавый, послабелый, обессиленный и потускневший (при таком, ненормальном самочувствии он тускнеет и блёкнет, а не бледнеет, так как он белый, хотя имеет зеленоватые тени и аналогичную по цвету световую ауру вокруг), он походил на покойника, переносимого в гробу впереди процессии на похороны; из него будто бы высосали всю энергию - до самой последней капли. Его глаза, смежённые, как и рот, выглядящие обычно окнами в беззвёздный космос, стали чем-то вроде изменяемых по форме чёрных дыр, начисто лишённых жизни. Амбуш не издавал ни единого звука или движения, а просто-напросто покоился на ложе, как спящий; но при этом сморщенное лицо его было переполнено страдальческим терзанием.
Он не показал ни малейшей реакции на визит Сика, что породило в том беспокойство; Сик отмерил несколько бесшумных шагов к его постели и, нависнув над ним, внимательно его рассмотрел и заметил, что тот, как ни странно, выглядит иначе, чем спящим, что усилило его тревогу; впрочем, усилило её и то, что «пациент» не отреагировал даже на лёгкое прикосновение Сика шуйцей к его боку.
- Эй, - вякнул тот тогда и тихо проболботал: - Ты вообще жив?
После этого тоже не последовало отклика, и Сик, окончательно взбудоражившись, задал Амбушу с двух сторон по по пощёчине (не в том смысле, в каком Вы могли бы счесть), решив, что он без сознания; ни одна из них не побудила его очнуться.
- Амбуш! - выстрелил опосля гуманоид, повысив голос и встряхнув его вцепившимися в него руками.
Испуганно отдуваясь, он резко прижал свою ладонь к руке больного, распростёртой вдоль тела, и не нащупал в ней никакого пульса. Тогда, размахнувшись, он во всю ивановскую ударил ему по харе, чтобы попытаться возобновить работу его сердца, однако тот только вздрогнул от этого, как и полагается физическому телу. Это повторилось ещё два раза; на третий раздался гортанный стон, Амбуш подскочил, затем снова вошёл в первоначальное положение - только рот его чуть приоткрылся. Сик, наклонясь к сослуживцу-великану, уловил его еле слышное неровное дыхание.
- Жив… - выдохнул он, вытянувшись и глянув перед собой. Несмотря на этот факт, он всё ещё оставался взволнованным.
Сик, сев на краю матраца, снова устремил взгляд на нашего главного героя и мягко промолвил:
- Ты как?
Тот в ответ промолчал, и в его лице всё сохранилось неизменным - и зажмуренные глаза, вокруг которых у него потемнело, и вялые, хилые, неритмичные вздохи, и уста с опущенными уголками, от которых по щекам и прочему телу прорисовывались ручейки, капли и кляксы крови. Завидев их и на нём, и на простыне, Сик проникся тихим ужасом и подлинной тревогой, что стало видно по его глазу.
С Амбушем на тот момент творилось то, что он не претерпевал ни разу доныне - скажем, фантасмагорическая лихорадка с температурой 24,1°С, о которой он не был в курсе в силу неспособности следить за показаниями градусника; но не так его пытали она, тошнота и слабость вместе прихваченные, как сатанинская, зверская, кошмарнейшая, нестерпимая боль, не прекращавшаяся ни на секунду.
Она пленила, вымотала и ослепила его; ныне он не мог никак самовыражаться - ни разговаривать, ни адекватно реагировать, ни даже стенать и мычать; казалось, он не видел никого, и не пытался ни смотреть, ни слушать, ни воспринимать что-либо. Болезнь вконец подкосила его и отмудохала так, что он уже всем болящим сердцем предвкушал тот судьбоносный миг, когда он вылетит за пределы этого бренного мира; он ощущал, будто костлявая баба-скелет в плаще и с наточенной косой уже взошла на порог к его душе и готовится её захватить с собой в неизведанное. Сознание несчастного Амбуша помутилось до такой степени, что он не мог различить от сущего несущее, а от истины - ложь; тем не менее, теперь он хотел лишь очутиться там, где нету ничего - ни истинного, ни ложного; ни эмоций, ни помыслов; ни материи, ни антиматерии; лишь нырнуть в пустоту, чтобы не чувствовать боли, донимавшей его.
Существовали только две вещи, о которых он мог задумываться: во-первых, стыд и вина перед самим собой за то, что он себя подвёл, позволив обстоятельствам сделать его беспомощным; во-вторых - надежда на столь же верную службу долгу Ада всех его остальных сообщников после его смерти, если она случится, сколь и до неё, и на то, что они зарубят на носу знания, которые он им преподал своим примером; недаром ведь он подчас молвил: «Учитесь, пока я живой!».
Сик не вставал с постели и пристально, не отводя глаз, смотрел на него; пока вдруг, аккуратно потрогав его рукой и положив её ему на бок, не встрепенулся.
- Ты… тёплый, - почти шёпотом проговорил он, подняв глаза со своей руки на стену; сведения о его коллеге позволяли судить о том, что тёплая температура тела ему была крайне несвойственна. - Иисусе Христе, сын Божий, помилуй нас, грешников, - прошептал он себе под нос, покачав головой, и перекрестился.
Полагаем, бесполезно спорить, что наш герой является лучшим из лучших - единицы избранных могут быть настолько важны и ценны для своих коллег и настолько выделяться виртуозным исполнением задач, словно фигуры высшего пилотажа; естественно, им неприятно представлять, что было бы, если бы не было таких, как он. Как и Сику, который был готов до самого рассвета сидеть с ним, что немудрено - так он пёкся за то, что жизнь снежного приятеля увядала, как засыхающий цветок, и висела на волоске. Он отнюдь не желал, чтобы тот скончался; и если бы скончался, то, по крайней мере, не по-английски - неожиданно и ни с кем не попрощавшись. Глядя на него, практически монохромного, Сик едва мог сдерживать слёзы, размышляя о том, что даже представить себе не способен, как тот мучается.
- Держись, товарищ, - тихо причёл он, крепко приложив к нему обе руки; приподнявшееся веко его зоркого при погоне за исследователями ока чуть не становилось мокрым от накатившей слезы. - Прошу, держись. После всего, что ты для нас сделал… - Сик всхлипнул. - Ты не можешь так с нами поступить. Ты так всем нам нужен, товарищ… не уходи.
Сик, силясь не зарыдать, преданно и сокрушённо смотрел на Амбуша, не шевелясь; оба они, вместе с залом 0027, Грандом целиком и всем пейзажем вокруг него, убаюканным ночью, превратились в огромное, необъятное цветное изваяние. Маятник, встроенный в напольные часы, чеканил неразличимыми друг от друга стуками и мерно отсчитывал временные промежутки, следующие один за другим; ласковый всток ерошил растительность и обдувал каждое препятствие, встречаемое им на пути. Тёмная прохлада закутала Германию в охапку со всей Европой и стелилась в каждом её закоулке. Часы крались неторопливо, хищно и угрожающе; когда минуло несколько из них, в продолжение которых Сик держал Амбуша за руки и за бок и молился, гармония хаоса прервалась его вздохом. Он поймал себя на горькой мысли:
«Прости нас, дурней, что мы не смогли тебе помочь по-настоящему; даже немного… меня прости. Мне так стыдно, что ничего нельзя исправить…»
И Сик как будто слышал телепатически, языком понимания, от больного:
«Никто не виноват… вы не могли сделать больше.»
После этого он, стараясь не потревожить того, встал с кровати и, в последний раз обернувшись на него, доковылял к выходу и отворил дверь с номерком «0027»; он только успел вышагнуть, загребая ногами, когда наткнулся на стоящую анфас Фигуру.
- Как считаешь, он выживет? - послышалось её контральто.
- Сомневаюсь. Он уже на ладан дышит… даже слова не может выговорить.
- Всё ещё хуже, чем мы ожидали… - покачала головой Фигура.
- Не говори Халту, - предостерёг Сик, - разрази меня гром, ему это точно не понравится. Уж что-что, а это - последнее, что ему сейчас нужно слышать. Ты его видела - он и так уже в шаге от депрессии.
- Хорошо. Но смерть скрывать не получится, - вставила та. - Ежели Амбуша не станет, ему придётся узнать.

• Глава III – «Флакон»

Весть о болезни Амбуша послужила крупным потрясением для всех… но не таким, как то, что всего через одну неделю после того, как Халт напоил его фиалом вещества невесть какого состава, тот стал ложиться на смертный одр. Теперь все монстры до единого - даже асы - готовились поставить крест на упование за здравие аса среди асов… у каждой персоны в Мироздании судьба имеет своё собственное амплуа; когда это учительница, когда судья, когда потатчица, а в его случае она, воплотившись палачом, стала оппонентом против его тела и духа в самой значимой и тяжёлой борьбе в его жизни. Последний луч света - жизненной силы и веры в победу в ней - мерк; утерявшему, как другие, всю свою надежду, ему каждый миг сдавалось, что этот миг и несколько последующих обернутся для него последними.
Именно такой напряжённой и одновременно с этим беспросветной оставалась ситуация несколько дней страшного пика после посещения Сиком нашего главного героя, мучавшегося в том состоянии, в каком тот его застиг, пока тропа тамошнего сюжета неожиданно не свернула на 180° тем, что суровые ожидания, к всеобщему удивлению, не оправдались; крайне медлительно, но гибель стала идти на попятную, хотя поначалу, по переходе больного из пассивной агонии в активную, сызнова начавшего изнывать и вопиять, этого не было видно. Начало поправки заявило о себе, поставив подпись на окончании пережитого акме; бредни в виде математических элементов, жуткая рвота, гемоптизис и другие симптомы постепенно улетучивались.
Отступление болезни проходило в том же неприятном ритме, что и нарастание, но факт остаётся фактом: оно воплотилось прекрасной новостью и для него, и для его коллег; он уже только и мечтал, что о том, чтобы невыносимая боль ушла или по меньшей мере ослабла. Когда его посетил старый приятель Халт, к нему уже успел вернуться дар речи, хотя хара доставляла очень большую боль, а в теле ютились слабость, тошнота и озноб. Явившись в комнату, где он покоился - разумеется, с его согласия - Халт просветлел, увидев его слегка ожившие открытые очи.
- Слава Царю небесному! - тихо возрадовался он. - Ты буквально с того света вернулся.
- Это был странный опыт, - согласился тот, - но я категорически не желаю тебе его получить.
- Ещё бы! - возгласил Халт. - Как здоровье?
- Не хуже, чем тогда, - пробасил Амбуш и поднял пока ещё вялый взгляд на него. - Merci.
- За что? - растерянно спросил Халт, усмехнувшись.
- На самом деле неизвестно; но на всякий случай стоит поблагодарить тебя за флакон. Сложись иначе, шут его знает, что бы со мной сталось.
- Мне лестно, - ответил тот, смущённо приложив сложенные руки к груди. - Но, полагаю, это не столько мои заслуги, сколько удачи.
- Несомненно, ты прав. Но прибедняться с твоей стороны нелогично; твой поступок был бескорыстен.
- Конечно, спасибо; но главное, что ты выжил.
Сепарация нашего главного героя от зала 0027 произошла лишь после 9 сентября, когда боль в сердце - последний купировавший свою аберрантную хватку симптом - уменьшилась до пределов нормальной, выступив признаком полного выздоровления; Амбуш предусмотрел упрятать намёки на свою болезнь от людей, дабы не нарушить закон Кодекса о подспудности для человечества любых черт существ, кроме нападений, заправив за собой постель методом телекинеза и стерев с пола зелёные капли, благодаря чему кровавые следы перестали быть видимыми; и сам по доброй воле своей предложил относиться к минувшему, точно этого и не бывало.
Как и следовало предполагать, сие событие не могло обойтись без помпы: в ближайшие сроки его ближайший по духу круг общения с праздными улыбками чокнулся с ним бокалами рислинга в честь его возвращения к привычной жизни; опосля он наконец вместе с Халтом и Рашем организовал день мушки, о котором теперь мог думать, как и о золотом сечении, постоянных Фейгенбаума, числе Авогадро, тригонометрических функциях, философии, Стендале и Шарле Бодлере.
Усевшись за столом в картинной галерее, все трое увлечённо принялись совершать действия с пиками, трефами, тузами и валетами; однако посреди третьего раунда, в тот самый момент, когда один из игроков клал карту, возникло Окно и торжественно вскрикнуло сквозь стекло о том, что в «Гранд» вступил возрастной мужчина, представитель касты волонтёров на его исследование. После этого они и их коллеги поступили так, как, в общем, поступали всегда в такой ситуации - как один, живо составили алгоритм устранения научного деятеля, притом в случае с выходами Сика и Фигуры всё оставалось неизменно, а Амбуш нашёл наиболее правильным вариант совершить банальное нападение в 80-х, куда он заблаговременно успел перебраться; зависнув в крестовом коридоре с самой искренней гримасой злорадства, он скрестил руки на себе и предчувствовал, какая заваруха ожидает бедного человека, если он крепким орешком доберётся живым до зоны, где тот будет атаковать.
Поскольку все принимающие участие в согласованном задании против божеских протеже были осведомлены о договорённости касательно действий друг друга, он был в курсе, что в комнате, кроме него, также находился Дюп, который, в свою очередь, тоже знал о его присутствии.
- Слушай, я долго боялся тебе это сказать, - прохрипел Дюп через закрытую дверь псевдо-в-следующий-зал, - но я просто не понимаю.
Тот оглянулся на него с почти каменным, настороженным лицом, и кивнул вверх, призывая объяснить, что он имеет в виду.
- Ты мне, названому плуту, своей ушлостью пример подаёшь. Раш, знаешь ли, порой мне всю работу портит, ограждая моих возможных жертв от возможности попасться на меня; а ты догадался не следовать его примеру, что идёт мне на пользу и, по-моему, очень даже умно.
- Дюп, не будь идиотом, - надменно и строго отчеканил Амбуш, - об этом нетрудно догадаться даже чехони. И, по большей части, это из-за оригинальных особенностей наших тактик, продиктованных в Кодексе Нападений.
- Да, кстати о тактиках, - продолжил Дюп, - а вот если бы тебе сердце никакая парша не изводила, ты бы… внёс в свою какие-нибудь изменения… нет?
С появления такой возможности 13 июля, он, естественно, узнал о проблемах со здоровьем у нашего главного героя - от Глаз, с которыми он якшался и которые по натуре склонны сообщить об узнанном абы кому, почему мы бы не рекомендовали доверять им тайны. Амбуш, для которого заданный им вопрос оказался весьма экстравагантным, благоразумно воздержался от эмоциональной реакции.
- Об этом и речи быть не может, - пылко отрезал он и довольно улыбнулся. - Ты этого вовек не дождёшься.
- Да, это на тебя похоже, - ответил Дюп. - Я должен был предположить, что ты так ответишь.
«Значит, болезнь точно оставила меня, - подумал Амбуш. - Но я бы ни за что этого не сделал, даже если бы у меня не было ни порока, ни раны.»
Возникновение такой мысли не сильно удивляет, так как он воистину гордился своей стратегией нападения, которой, надо признать, он воспользовался позднее в зале 0083 для устранения расследователя более, чем успешно: за это ему надо вручать гран-при, потому что на тогдашней смене, во время которой монстры потратили немало усилий, это стало настоящим подарком для них.
Работа завершилась на той ноте, что в одном из помещений Оранжереи примостились два создания; одно - невысокое, тёмное и человекоподобное - стояло, оперевшись спиной об стол-грядку, а другое, справа от него - большое, белоснежное и светящееся - с немного понурым лицом недвижно пялилось куда-то вниз. Они, стоя рядком и притихнув, непрерывно, расслабленно, но при этом тоскливо, смотрели на ясное закатное небо, которое занимали лишь несколько маленьких перьевых облаков; цветовая гамма от синего до рыжего и жёлтого стелилась к горизонту, почерневшему, точно предвидя приближающуюся ночь. За жизни этих двух созданий, занявшие довольно крупные отрезки хроники, и заходящее солнце, и темнеющий, переливчатый небосвод, замечаемые ими многократно, закрепились у них в голове как привычные, прозаичные явления; одновременно с этим тот закат думался им, умиротворённо глядящим на него, особенным, чувственным и необычным; вдобавок, любой безоблачный закат достаточно красив, чтобы привлекать на себя глаза. Эти существа глубоко задумались, но ни понять, ни объяснить, о чём именно, не было возможным ни для кого - ажно для них самих; и этими существами, как вы, наверное, уяснили, являлись Сик и наш главный герой.
- Жалко тебя, Амбуш, - вздохнул первый, не отрываясь от пейзажа за стеклом. - Тяжело тебе так жить. Даже дурак завидовать не станет.
- Радуйся, что сам живёшь не хуже, - томно ответил второй, повернувшись на собеседника свысока.
- И то правда, - согласился тот и стал размышлять вслух: - Знаешь, всю жизнь, с тех пор, как я тебя знаю, и по сей день меня терзает один вопрос: откуда ты такой умный нарисовался?..
- А что бы ты сделал, если бы я тебе задал такой вопрос?
- Сказал бы, наверно, что не имею ни малейшего понятия; чего греха таить? - Сик пожал плечами.
- Ты удивишься, но… это неизвестно даже мне, - произнёс тот, покачав головой. - Мне лишь известно, что наши интеллекты распределил таким образом Сатана, и то, что мы никогда не узнаем истину о его решении. Апостериори смысла в том, чтобы этот вопрос тебя терзал, нет.
Несмотря на то, что апофеоз событий второй половины лета 2021-го года оказался не слишком ожидаемым, судя по выпавшему на долю 2-го августа, он был самым благоприятным из всех, какие можно было представить; из этого факта следует, что здоровье Амбуша вполне крепко, если способно выдерживать, как планида размахивается на него своим огненным канчуком; но в таком случае, дорогой читатель, Вам может становиться повадно задать такой вопрос: какой характер будет иметь течение реки его жизни в дальнейшем, и как оно в кои-то веки поменяется? Но, как ни восхитительно, и на него у нас нашлось средство отыскать ответ, что толкает нашу совесть с охотой предложить его Вам; если угодно знать, это нечто подобное воображаемому Маховику времени из Поттерианы. Не переживайте, Вам требуется не иметь представление о предназначении этой вещи, а всего-навсего пролистать читаемую Вами книгу дальше.

• § Часть №5. «По ком не звонит колокол» | • Глава I – «Рождение конца»

Как ни крути, согласно закону подлости, раз уж у феральной Кармы затупились зубы, и она положила на кого-то глаз, чтоб поточить их об него, значит - кровь из носу - она не покинет его, пока полностью не доконает; этот закон сработал на Амбуше, что мы и детализируем в качестве вступления, приняв во внимание изменения, происходившие на протяжении 76 с половиной лет после последнего описанного нами ранее.
Прежде всего поделимся фактами относительно первой границы данного die Zeitmessung, которых мы не коснулись прежде: Амбуш подвергся болезни в силу своего на ту пору уже солидного - 124-летнего - возраста, и ей являлась дилатационная кардиомиопатия, о чём не знал никто, включая его самого; причина, вероятно, вполне ясна - во время неё ему было не до медсправочников.
А высказывания Халта в беседе с нашим главным героем, когда тот выздоравливал, были фактически верны: жизнь того была спасена удачей в лице склянки нитроглицерина, употреблённого им и подействовавшего не в течение считанных минут, как в случае с ожидаемыми изготовителем пользователями - то есть людьми, а через неделю, когда вовсю буйствовало акме, угрожая смертью; в тот момент и случилось действие вещества, привёдшего к выживанию страдавшего. А Халт до чёртиков боялся, что тому от дозы станет лишь хуже, и вовсе наступит капут; впрочем, неудивительно - о том, что это был нитроглицерин, также было невдомёк ни ему, ни Амбушу, ни кому-то другому.
Последний, и, скорее всего, самый печальный и трепетный факт заключается в том, что болезнью сердце Амбуша подало тревожный сигнал, что начало ослабевать, как и он сам после неё (тем не менее, это отнюдь не затрагивало его интеллектуальные преимущества и таланты); постепенно, шаг за шагом, но уверенно: годы проплывали, и его эпизодические недомогания становились всё более жестокими, пока их труднопереносимость не возросла до такой степени, что во время одного из них он удручённо подумал:
«Пока что всё сходится на том, что я болен опять.»
В конце концов ажно в обычном функциональном состоянии он стал выглядеть измождённым, с чем его сподвижники еле-еле смогли свыкнуться. Это, разумеется, сказалось на стратегии нападения: первым делом максимальное число пролётов через комнаты во время атак, которое мог себе позволить наш главный герой, уменьшилось с 6 до 4; несколько лет спустя после изобретения наукой блестящего вещества медово-оранжевого цвета, способного увеличить выносливость и продолжительность жизни и использовавшегося в бюро, покровительствующем посланцам в «Гранд», появилась возможность выжить при нахождении в его поле зрения и досягаемости (при условии, что человек употребил одну положенную дозу этого вещества). Позже Амбуш утратил способность выламывать двери, и об этом узнали, как только один из исследователей убедился в этом, закрыв за собой дверь, пока тот сзади к нему приближался; результатом такого фокуса стало то, что существо не открыло её, а заместо того улетело обратно, и проходимцу оставалось только дождаться, пока оно не исчезнет. И, наконец, последним, до чего докатилось дело, стало уменьшение расстояния, на котором наш герой мог убить жертву, и приравнение его скорости к той, что имеет Раш.
В течение описываемых нами 76 с половиной лет человечество стало исследовать злосчастный немецкий отель исключительно в одиночку, так как в энциклопедии уже имелось достаточно информации для этого, и каждую жизнь было по морали приоритетно сохранить; стоит сказать, оно приняло к сведению не только изменения, которые перенесли некоторые из 30 обитателей этого места, но и то, что… часть их - один за другим - перестали появляться. По обнаружении этого у людей забрезжила надежда, что также, по логике вещей, исчезнут и все остальные, после чего они покончили с вторжениями в него.
Уменьшение количества созданий мы прокомментируем тем, что к тем из них, кто пропал, подошёл конец жизненного срока; перед смертью они просто теряли силы и энергию, а в конечном итоге испарялись, рассыпаясь на невесомые песчинки, плавно взмывающие в воздух и улетучивающиеся. Первый инцидент из этого разряда ознаменовал лихолетье для существ, ибо «пророчество» Homo sapiens, как виделось по всем признакам, стало сбываться: по следам ушедших в мир иной стали ступать и другие; кроме того, отсутствие исследователей означало невозможность исполнения долга, доверенного им Люцифером, Вельзевулом и Астаротом. Вместе с тем единиц осенила мысль, что он уже выполнен…
Но не это есть суть дела; мы упомянули промежуток именно в 76 с половиной лет, потому что другой его конец окажется судьбоносным для каждого.
Он выпадает на 25 декабря 2098 года, когда «Гранд» остался неснесённым и сохранил чин памятника культурного достояния, несмотря на то, что граждане старались держаться от него на расстоянии; а половина земного шара выступает яркой, живописной картиной, мазки на которой - ребяческие восторженные улыбки и смешки, разукрашенные ёлки, тёплые и приветливые огни, уют в домах и квартирах, мишура, рыхлый пушистый снег, сосульки, свисающие с крыш, и праздничное богослужение. Однако судьбоносен стал миг до того, как эти мазки были выполнены - ранним утром, в продолжение которого за стёклами всех зданий можно было увидеть то, что не совсем приятно ожидать на Рождество Христово: на улице грозно завывала метель, взметая вихри снежинок в воздух, а всё пространство - и небо, и земля - было пропитано белизной.
Тем временем внутри «Гранда», в зале 0069, неряшливом и зловещем с виду угловом коридоре с номером, где кто-то пробил стены и украсил их следами от исполинских когтей, зависли вровень две хари: одна - белая, другая - алая; имя первой Вам, полагаем, и так достаточно очевидно, а вторая известна, как Хейст, и это скорее даже не харя, а некое подобие черепа, только рот и глаза у него были также преисполнены чернотой, как и у его товарища. Хейст входил в круг наиболее схожих по способностям и интересам с Амбушем и являлся вторым по «опасности» после него; и теперь они вдвоём глядели в окно, по углам которого вились сети паутины, и погрузились в неведомые мысли.
- Что-то будет дальше? - томно пробасил Амбуш, выпустив одну из своих. - Никому не известно.
- Как и то, что будет с нами, - добавил Хейст одновременно с хриплым вздохом.
После воцарилось молчание, но через несколько минут он прервал его, повернувшись на собеседника:
- У тебя был юбилей?
- Да, - коротко сказал Амбуш. - В марте.
- Я помню, - ответил Хейст. - Поздравляю. Так неловко, что я не сделал этого раньше…
- Полно, - успокоил его тот. - Эти годы, откровенно говоря, не время для поздравлений.
- Может быть… но никто же не мешает их сделать, ведь они всегда так приятны.
Амбуш, заложив руки за спину, медленно закивал, искусственно опустив уголки рта, в знак согласия; в вербальном ответе он смысла не нашёл.
- Я давно хотел у кого-нибудь поинтересоваться насчёт вон того, - проронил Хейст, кивнув на кучу кирпично-бурой субстанции, похожей на фарш и распластавшейся на полу возле входа в коридор, и указав на неё рукой. - Никак не пойму, откуда взялась эта мерзость.
- По моим скромным наблюдениям, в неё превратились трупы погибших исследователей, - сухо отозвался тот, искоса посмотрев на ту кучу, - которые не смогли вынести санитары. - Санитарами именовался особый, приоритетный для министерства контингент служащих, задача которых состояла в выискивании тел и вызволении их из отеля, дабы предотвратить негативные последствия для храмины и обеспечить возможность похоронить их, что те делали раз в полгода; следовательно, им нужно было заботиться о жизни с особенным вниманием, почему им и предоставлялись строгие меры безопасности. Некоторые трупы так и лежат в «Гранде», поскольку вместе с ними там лежат и трупы самих санитаров, не справившихся с задачей.
- У меня для тебя есть новость, - прохрипел Хейст, - но она тебе не понравится.
- Признаюсь, исходя из цепочки всех пережитых мной событий, ни одна новость не сможет серьёзно исказить моё Geistiger Zustand, - произнёс в ответ Амбуш тоном преподавателя по математике.
- А-120 преставился, - вздохнул тот, переведя взгляд вбок. - Недавно я был в Комнатах; там и отдал ему должное.
- Очень жаль.
- Да… хороший был товарищ. Конечно, изредка бывал бахвалом, но никогда не сдавался. Умел найти творческий подход.
- Выходит, мы теперь одни… Остаётся только ждать. - Амбуш - увы! - подразумевал, что они ждали… своей смерти. Замолкнув на несколько мгновений, он сказал: - Знаешь, Хейст, природа работает так, что жизнь не бесконечна; и каждому рано или поздно придётся разлучиться даже с самым большим товарищем.
- Конечно, - согласился Хейст. - К нашему счастью, это произошло не слишком быстро…
Тот, опустив глаза, глубоко и надсадно вздохнул.
- Что? - участливо спросил его Хейст, обратив на это внимание.
- Всё хорошо. Просто… я неважно себя чувствую в последнее время. - По его внешнему виду было прекрасно видно, как за все проплывшие годы подогнулось его состояние.
- Мы уже долго прожили в этом мире, - сказал Хейст. - Я и сам уже не тот, каким привык себя ощущать.
- Что - правда, то - правда, - ответил Амбуш. - Время не щадит никого.
- Понятное дело. Хотя я почему-то в плане самочувствия в полном порядке.
- Плохого в этом ничего нет, - спокойно пробормотал тот.
Затем оба дружно выдохнули и вновь смолкли, устремившись глазами в одну сторону; ими овладевало странное чувство, будто в бренном мире уже ничего от них не требуется, когда им осталось жить уже недолго. Слова были излишни - и Амбушу, и Хейсту было более, чем достаточно одних мыслей, чтобы идеально понимать друг друга; и их уже ничего не беспокоило, кроме парочки маленьких вопросиков, змеившихся у них в подсознании: сгинут ли они одновременно, или же жизнь решит иначе, и один это сделает раньше? И если так, то кто?

• Глава II – «Приговор судьбы»

Накаркал Хейст, молвив своё, предпоследнее, потому что вскоре в теле Амбуша кто-то словно повернул переключатель режима, и боль, ныне испытываемая им постоянно, тогда неожиданно поменяла свою ритмику; несмотря на то, что он зрячий, его взгляд замер, потух, помрачнел, помутился и стал подобен взгляду слепца, что в силу своей внимательности не смог проигнорировать Хейст.
- Ты в порядке? - кротко и прерывисто поинтересовался он.
- Да, - бросил Амбуш.
- По тебе так сразу и не скажешь.
Тот звучно вздохнул, так ничем на это и не отозвавшись.
- …Амбуш?
Словно в ответ, у Амбуша зашелестел сомкнутый рот.
- Ты меня слышишь, Амбуш?
Он опять издал немного зычный вздох, продолжая молчать.
- Ты чего это? Что с тобой? - обеспокоенно закудахтал Хейст.
В этот момент дыхание его адресата зачастило и стало тяжёлым, и у него вырвался тихий стон.
- Тебе тяжело дышать?
- Мне… - дрожащим голосом пролепетал тот, - легко.
Тогда он собрался свалиться наземь и уже было начал падать, но Хейст вовремя придержал его по бокам со спины, чтобы смягчить его приземление, причитая:
- Тихо-тихо-тихо-тихо-ти-и-ихо…
После этого Хейст помог ему лечь на благородно-бордовый узорчатый ковёр и развернул его на спину; резко переместившись на секунду своим взглядом с его лица на руку, схватившуюся за хару, он вернулся им в исходную точку.
- Что? - негромко выпалил он.
- Ничего, - пропыхтел трясущийся и сожмурившийся Амбуш. - Просто живот заболел…
- Ну, если он у тебя так заболел, то это ни на что не годится, - протараторил Хейст. - Тебе нужно передохнуть; проведу-ка я тебя в номер, чтоб ты отлежался, сойдёт?
- Х-хорошо… - Тогда с помощью Хейста он с усилием и гортанным кряхтением поднялся в вертикальное положение, и тот повёл его, охающего, туда, куда предлагал, приговаривая:
- Тихо, тихо...
Как только двое добрались до кровати, Хейст успокаивающе произнёс, похлопывая нашего главного героя по плечу:
- Без паники, сейчас всё будет хорошо. А теперь ложись…
- Угм-м… - простонал Амбуш, опускаясь на мягкую постель, жалостливо заскрипевшую под его весом.
- Вот так.
Потом Хейст выстрелил, полностью сменив тон и схватив его руку своими:
- А теперь скажи мне, что, во имя Отца и Сына и Святого Духа, за чертовщина с тобой творится?!
- П-помнишь две тысячи… двадцать первый год?.. - прошептал Амбуш. - Тебе… кто-то говорил про мой порок, так ведь?
- Да, - кивнул тот. - Боже, да у тебя сердце, что ли, подкачало? - испугался он, стыдясь себя за то, что не предположил это ранее.
- Уф, скорее всего…
- Не переживай, возможно, сейчас полегчает, или хотя бы откроется второе дыхание.
- Да вот я лежу, и что-то мне легче не становится… - выдавил Амбуш и слегка приподнялся, оперевшись на руки, но на него положил ладонь Хейст, останавливая его и побуждая опуститься.
- Нет-нет-нет, лежи, тебе… лучше не вставать… - поспешно причёл он.
- Понимаю…
Через какое-то время самочувствие Амбуша только ухудшилось, и его симптоматика была характерной для тяжёлого случая недомогания; Хейст же вылетел из номера, чтобы развеяться и немного отвлечься от волнения за своего последнего живого сообщника. Вдруг позади него послышался надсадный кашель, заставивший его встрепенуться; им оказался пережитый Амбушем приступ гемоптизиса.
- Тебе салфетку дать? - спросил Хейст, вернувшись и посмотрев на его запятнанную кровью руку.
- Нет, - ответил, отдышавшись, тот, лёжа на левом боку и держась за свой живот, - в этом зале нет салфеток. Ты ничего не успеешь сделать.
- Чёрта с два я тебя так оставлю.
- Ты мне ничем помочь не можешь… всё равно мне придётся терпеть.
Время текло практически по капле, а состояние Амбуша становилось отчаянным с таким темпом, за которым то точно не поспевало; он стенал громче, чем до этого, кашлял и полностью был окутан тремором.
- Держись, - вполголоса процедил Хейст, положив ему руку на бок, - всё будет хорошо.
- Нечего меня успокаивать, если мне и так лучше может не стать… - отозвался тот, что явно далось ему с большим трудом.
Однако через мгновение выражение лица Хейста радикально поменялось - его огорошил огромный крестовидный шрам, замеченный им на боку у белого коллеги-мученика; как и то, что он его не увидел сразу.
- Твою налево… - ужаснулся он. - Да кто же знал…
- Я был уверен, что в кои-то веки это случится, - промямлил Амбуш.
- А кто же знал-то?
- Скрич знал, - признался тот, - он сам нашёл меня, но никому ничего не сказал. Я попросил.
- Что это такое?! Откуда это у тебя? А почему я не знаю, что это такое? А?! - забросал его вопросами Хейст, указав на жуткий изумрудный рисунок, служивший объектом разговора.
- Никто больше не знает, - вымолвил Амбуш, продолжая медленно утрачивать дар речи. - Но боюсь, я не успею ответить на эти вопросы. Да, собственно, и не надо.
- И как это понимать? Какого это паршивого кобеля вдруг не надо? Ты был ранен, Амбуш!
- Сам посуди: это уже неважно. Наша жизнь ведь уже прожита - нам известно всё, что необходимо.
Эта «реплика» побудила Хейста к философским размышлениям, отчего он не издавал ни звука несколько мгновений; чуть погодя, он осознал, что тот был вполне себе прав. Между тем в течение всего времени, проводимого этими двоими в зале 0069, там уже нарисовалось нечто незримое, трансцендентное, но бесконечно нагнетающее; неизбежное ни для чего живого на планете - ни для тварей Божиих, ни для… Сатанинских. И это нечто почувствовали и Амбуш, хиревший и изнывавший на ложе, у изголовья которого оно теперь витало, и Хейст, которому это усилило впечатление: ежели до этого он расслабленно мог смело высказываться, то сейчас еле сдерживался, чтоб не заплакать.
- Мне так жаль, - причёл он. - Халт рассказал мне тогда, и я… представляю, как тебе все эти годы было тяжело.
- Знаешь… - Тот, на тот момент притихнувший, приложил к нему руку, дрожащую осиновым листком, и легонько улыбнулся. - Я счастлив, что твои жизнь и успех были столь же внушительными, что и мои. Достойно уважения…
- Не такого, как твои, - признался Хейст. - Я давно… нашёл в тебе опыт, мастерство и мудрость, которыми я так восхищаюсь… - Он ответил так ввиду стыда и вины перед ним и правдивых мыслей о том, что он, несмотря на практически равную с Амбушем степень развития способностей, всё же несколько уступал ему; и они, наряду со всеми подвигами и силой, достались ему практически даром, и единственной отплатой было заставание им ухода своих товарищей, но он, несмотря на солидное долгожительство, не знавал тропы неописуемых страданий, которую прошёл его белоснежный сообщник, на что, по его скромным суждениям, способны лишь единицы, и что сформировало характер того наравне с врождённостью. Исходя из всего опыта, он считал скорее его «старшим из ветеранов», чем себя.
«В любом случае, мне уже не придётся поминать тебя», - вставил он про себя.
- Я ступал с вами бок о бок, потому что это мой долг… который я обязан был исполнить. Но судьба есть судьба, от неё не деться. - В эту секунду отвечающего охватил очередной приступ боли и кашля. - Если уж настал мой срок, то… прощай… если я не смогу сказать тебе это позже.
Он ощущал, будто некая змееподобная рептилия обвивается вокруг его сердца, сковывая его в свои кольца и сдавливая его в них; как только мнимая она, занеся свою голову вплотную к органу, вонзилась в него своими огромными клыками, несущий его в себе крикнул; немудрено, что у него буркалы налились слезами первее, чем у «красного черепа». У него тоже, помимо того, тлели размышления, но их объект был отличен от того, что имелся у Хейста (что соответствует закону о всемирной различности индивидуального восприятия мира), и прельщал его нимало не больше; Амбуш ментально констатировал факт переживания в тот момент наступления после стольких лет жизни, насыщенной неизбывными мучениями, мига, на который он рассчитывал, как на окончание их, и который он ждал в продолжение срока более 200 лет. Он был вполне уверен, что даже если он попадёт в Ад, навряд ли его там ждёт намного большая пытка, чем та, что он пережил, или, как он допускал, на грани того, чтобы испытать.
Пять минут спустя - тяжелейших минут - и для «белой хари», и для «красной», у которой сердце разрывалось оттого, как стенала та, вторая пролепетала, уже почти не контролируя нарастающее отчаяние:
- Амбуш, прошу, скажи что-нибудь, скажи!
Но Амбуш не ответил ей ничем, а лишь пыхтел, часто дыша, и постанывал с миной великомученика перед смертью, не прекращая.
- Сердце, - выдавил он из себя практически шёпотом всё, что сумел, - у меня… болит…
Он мог бы без колебаний назвать своё самочувствие омерзительным, если б у него хватало мочи высказать что-то ещё, пускай и мысленно; но ситуация обстояла иначе, и ни на что, кроме как пожаловаться, он способен не был, хотя в ином случае он, как самодостаточная и гордая особа, из кожи бы вылез, а не произнёс ни единой жалобы. Сейчас же он был слишком беспомощным и обездоленным.
Ближе к вечеру буран стих, придав погодной атмосфере торжественное, праздничное благоговение, какое ей и следует иметь на Рождество; оно распространялось, наверное, на весь Берлин, одначе же не на номер в помещении 0069, наперекор сердечным надеждам персон, находящихся там. Да и о чём тут говорить, ведь одна из этих персон тогда уже ни на что не могла надеяться; если несколько часов до минуты, до которой достучали стрелки на циферблате нашего разговора, она сквозь слёзы вопила от мифически ужасающей боли, то ныне не смогла бы ни взреветь, ни даже произнести у себя в голове фразу «Аз есмь труп». Потому что давешнюю, абсолютно несносную боль на тот момент никак нельзя было повернуть язык охарактеризовать даже как адскую - единственным более-менее подходящим описанием могло стать только прилагательное «трансэкзистенциальная»; Амбуш ощущал такую боль, какую не испытывал никогда - даже при второй болезни, воспоминания и впечатления которой остались с ним навсегда, и казалось, никому во все времена не было настолько больно - кроме, разве что, самого Иисуса Христа.
Величественная и страшная Вамматар, похоже, кейфствовала по полной программе, присосавшись к нему, точно пиявка к помазаннику своего аппетита: ему чудилось, что в его сердце, отяжелевшем так, словно оно налилось осмием, воткнута сотня ржавых ножей, лезвия которых прежде окунули в спирт и соль, и что оно сейчас разорвётся на куски и расплавится. Вследствие этой боли и потери крови он сам был совершенно монохромен, хотя в уже слабой иллюминационной ауре вокруг него сохранялась крохотная доля хризопраза.
Хейст, придерживаясь его обеими руками и уставив на него свои глаза, даже не представлял себе, какие мучения терпел тот, на кого он смотрел; сего не мог совершить никто - даже сам Амбуш, если бы мог размышлять, боялся бы представлять на своём месте постороннего, и неважно, кого - будь то коллега, или… человек. Хейст, рыдая от видимых и ощущаемых им страданий коллеги, алкал всей душою, чтоб боль минула того, и готов был силой его от неё оградить, коли была б на то его воля; но бурлящая у того в горле кровь, заставляя этим его ей задыхаться, всё лиях и лиях и выплёскивалась у него из уст на покрывало, меняя его ализариновый окрас на чёрно-бурый и заполоняя его собой, и стекала с него на половицы.
- Господи, - только и причёл Хейст и более ничего не молвил, зная, что состояние нашего главного героя не улучшится и он рано или поздно всё равно вскорости окочурится.
Когда свечение, окружавшее Амбуша, сделалось столь же монохромным, что и он, во дворе стояла чернейшая полночь. Единственное колебание графика статус-кво произошло в ту секунду, как его очи открылись и пересеклись с очами Хейста, преданно смотревшего на него. Поведение угасающего на глазах коллеги, указывающее на ослабление боли, должно было быть расценено иным как странное, но того это ни капли не удивило; выражение его лица не изменилось. Амбуш, выглядящий почти тряпичной куклой, легонько, но искренне улыбнулся, едва держа на нём вялый, тусклый взгляд; Хейст также искренне улыбнулся ему в ответ, а затем… фактически окунулся в одиночество: белые веки товарища опали, погрузив его в сон - на этот раз беспробудный… Всё. Всё было кончено. Теперь Хейсту не с кем было говорить. Он стал единственной живой душой в «Гранде», рядом с которой безжизненно валялось на кровати тело.
Всем видом он, сейчас лишь до смерти мрачно глядя, не отводя глаз, на усопшего, показывал, что только что проскользнувшее по необъятной реке времени в прошлое событие взорвало и подкосило ему душу, невзирая на то, что он был морально к нему подготовлен; оно инициировало у него основательное расстройство вследствие мыслей, от каких оно виднелось у него на лице - о отсутствии возможности сказать о том, что знал и видел уход знакомого и ближайшего из товарищей, о недостойности его того, чтобы этот уход был таким мучительным, какой он испытал, и ещё о том, что он имел достаточно чести для того, чтоб ему отпели пышнейшую и душевнейшую панихиду, если б он не совершил за жизнь слишком много дурного и являлся бы человеческим индивидом.
Именно таким образом и прошла половина суток, закончив день празднества явления Сына Божьего на том, что Хейст, печально вздохнув и даже не прикоснувшись к трупу, а только сделав ему книксен, покинул, плавно летя, зал; куда - не так принципиально, как то, что ему не было суждено прожить такой отрезок времени, какой с некоторой долей вероятности достался бы Амбушу, не стукни его сердечный приступ, который тот, к несчастью, не вытерпел; хотя, с какой-то стороны, возможно, подобное распоряжение Кармы было к лучшему для всех: всю жисть второго сопровождали проявления порока сердца, заключавшегося в гипертрофии миокарда, пролапсе митрального клапана, межпредсердной блокаде и сети Хиари, которые, вместе с обременявшим его шрамом, сподвигнули его на собственном примере доказать неоспоримость природного закона о том, что ажно сильнейшие неспособны устоять пред Божественным, и оказали до того крупное влияние, что стали причиной его смерти, которая на деле-то случилась чуть позже - как только преставился последний хранивший его в духе своём.
Сие и есть трагическое повествование о почтенном и уважаемом своими сподвижниками Амбуше - Амбуше, перенёсшем столько страданий, сколько не переносил и бравый и искушённый спартанец; как ни странно, оно не завершается и на этой ноте, ибо внезапно в давеча упомянутом помещении внезапно донеслись мягкие, скрипучие шажки: это возникла из дверного проёма Иоланта Ласкарис - правнучка Юлианы Ваттсон, взявшая греческие имя и фамилию вследствие того, что её бабушка женилась на представителе данной нации, и получившая солидный опыт в искусстве своего дела. Ей должно было в скором времени перевалить за 60 лет, судя по внешнему виду, но телосложение у неё было крепкое.
В «Гранд» её послали лишь для подтверждения гипотезы, гласящей, что существа - все до единого - прекратили, сгинув, досаждать человечеству чередами гнусных погибелей, и кое-какую информацию насчёт неё она захватила с собой по выходе позднее из проклятого отеля: зайдя в коридор, она распахнула глаза с думой: «Да это insidiae alba! Да ещё и в лежачей позе! И с руками!», и через минуту распахнула их сильнее, застав, как белое, как офисная бумага, тело медлительно распадается на частички, взлетающие в воздух, испаряющиеся и служащие фрау Ласкарис одновременно пугающим и завораживающим зрелищем.
Когда тело полностью растворилось, Иоланта стремглав понеслась к залу 0100, из которого, вылезши на свет из люка и стряхнув с костюма грязь и пыль, направилась в министерство. Во время заседания она проявила честность, рассказав по порядку всё увиденное, на что один из высших членов взял в руки смартфон со словами: «Давайте-ка я психбригаду вызову», но его сосед возразил, схватив держащую гаджет руку: «Нет. Она права. Это правдоподобный сценарий. В словах фрау есть логика, и если она не психбольная, то «Гранд» теперь свободен от нечисти». С этим человеком все согласились, и Иоланту не только не забрали в сумасшедший дом и удостоили доверия её словам, но и вручили ту же премию, что и герру Гансу Фитцу. Дело имеет многообещающий конец: отель в конце концов не снесли, а сделали историческим памятником, и смелых граждан, привлекаемых им со всей Земли, приглашали и допускали с тех пор на экскурсии.
Прежде, чем вы закроете читаемую вами книгу и перейдёте к другому занятию, вот Вам, дорогой читатель, от скромнейшего разума нашего совет на всякий бытийный случай; нам неизвестно даже приблизительно, пригодится он Вам когда-нибудь или нет (однако мы уверены стопроцентно, что это произойдёт по меньшей мере единожды), но так или иначе его молвим: если вдруг Вы повидаете на своём веку весьма одарённого и успешного человека, прежде чем решать, что он живёт припеваючи и сможет запросто выполнить действие, сопряжённое с его лучшими навыками и талантами, гораздо лучше, чем уже способен делать, стоит серьёзно задуматься: быть может, это неправда, и большой путь, пройденный сквозь трудные испытания жизни, благодаря которым тот человек, возможно, и обрёл пышный успех, стоит у него за плечами…

• | ПЕРСОНАЖИ | •

Амбуш (англ. Ambush)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – главный и центральный персонаж, фигурант;
Халт (англ. Halt)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Хейст (англ. Haste)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Сик (также известный, как Искатель)(англ. Seek)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Окно (также известное, как Салли)(англ. Window)(им. собств., средн. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Фигура (англ. Figure)(им. собств., жен. род, 1 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Юлиана Ваттсон (англ. Julianne Wattson) – второстепенный персонаж высшего порядка, фигурант;
Раш (англ. Rush)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Трепет (в соотв. статье в онлайн-энциклопедии по игре «DOORS» записан как Дред)(англ. Dread)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Глаза (англ. Eyes)(им. собств., мн.ч., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Дюп (англ. Dupe)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Тимоти (англ. Timothy)(им. собств., муж. род, 2 скл., неизм.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Скрич (англ. Screech)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Пустота (англ. Void)(им. собств., жен. род, 1 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Эль Гоблино (англ. El Goblino)(им. собств., муж. род, 2 скл., неизм.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Джефф (англ. Jeff)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Боб (англ. Bob)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Иоланта Ласкарис – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Ганс Фитц (англ. Hans Fitz)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж низшего порядка, фигурант;
Неназванный мужчина-исследователь – второстепенный персонаж, только упоминается;
А-90 (англ. A-90)(им. собств., муж. род, 2 скл., неизм.) – второстепенный персонаж, только упоминается;
А-120 (англ. A-120)(им. собств., муж. род, 2 скл., неизм.) – второстепенный персонаж, только упоминается;
Хайд (англ. Hide)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж, только упоминается;
Джек (англ. Jack)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж, только упоминается;
Смотритель (в соотв. статье в онлайн-энциклопедии по игре «DOORS» записан как Смотрящий)(англ. Lookman)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж, только упоминается;
Блитц (англ. Blitz)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж, только упоминается.
Путеводный Свет (англ. Guiding Light)(им. собств., муж. род, 2 скл., изменяем.) – второстепенный персонаж, только упоминается.

• | ФАКТЫ | •

№1.):
· Изначально произведение предполагалось автором, как рассказ из 5 глав, но в результате 5 стало частей, а глав - 12; в итоге получилась повесть.
№2.):
· Данный фанфик является литературным дебютом автора - т. е. первым реализованным фанфикшен-литературным проектом.
№3.):
· Тем не менее, автор не собирается оставлять его единственной своей работой - она в будущем, вероятно, напишет ещё фанфики.
№4.):
• При работе над проектом автору не пригодился ни бета (корректор), ни гамма (редактор), ни иллюстратор: грамматическую коррекцию, оформление электронной версии и создание 7 иллюстраций (включая обложку) она осуществляла самостоятельно.
№5.):
· К данной повести как нельзя лучше подходит отметка «Hurt! Ambush» («Hurt! Амбуш»): весь сюжет, по сути, вращается вокруг Амбуша и его страданий.
№6.):
· Работу смело можно читать без знания канонической вселенной.
№7.):
· Основным мотивом автора к созданию «Бремени изнутри…» являются эмоции к Амбушу - её любимому существу, и желание своеобразно выразить теорию, у которой нет ни одной несостыковки с каноном.
№8.):
· У произведения были другие, неактуальные версии названий, во времена разработки: «Бремя изнутри», «Бремя изнутри, или Трагическая история Амбуша», «Бремя изнутри, или Трагическая история белого сноба, умеющего аристократично заставать врасплох», «Карма, или Бремя изнутри», или даже просто «Карма».
№9.):
· У обложки есть англоязычная версия, которую автор не использовал из-за отсутствия перевода на английский язык.
№10.):
· Согласно интерпретации автора, в гороскопе Амбуша Солнце находится в знаке зодиака Овен, Луна - в знаке Козерога, а Асцендент - в знаке Скорпиона; вероятно, что этот гороскоп не совпадает с его характером в произведении, так как автор не является специалистом в астрологии, но ему просто нравится так думать.
№11.):
· Хотя это не упоминается в тексте «Бремени изнутри…», у автора есть теория, что в этом произведении Амбуш один искупил за счёт Кармы не только свои греходеяния, но и других существ - путём собственных мучений; возможно, поэтому никто из остальных не страдал - по крайней мере, в той степени, в какой это делал Амбуш.
№12.):
· В произведении есть не слишком значительные отклонения от текущей канонической вселенной, по большей части из-за того, что оно было написано до появления 31 августа Шахт в игре; другая, менее значимая причина – интерпретация автора.

• | Уточнения | •

СЛОВАРЬ ЛЕКСЕМ И ВЫРАЖЕНИЙ:
· Эстафета – (перен.) дело, занятие, традиция и т. п., передаваемые кем-либо следующему поколению, последователям и т. п.
· Фабула – (книжн., филол.) содержание событий, изображаемых в литературном произведении, в их последовательной связи, сюжетная схема.
· Побратим - здесь: о ком-, чём-либо, находящемся с кем-то в дружеских связях, в сотрудничестве.
· Диорит – (минер.) магматическая интрузивная гранитная порода зеленовато-коричневого цвета.
· Баловник – (разг.) озорник; тот, кто балуется.
· Патио – (архит.) открытый внутренний двор жилого здания, часто окружённый галереями.
· Вестимо – здесь: употребляется как вводное слово, соответствующее по значению слову «известно».
· Пунцовый - насыщенный красный, багровый цвет.
· Амбре – здесь: (разг., неодобр. или ирон.) сильный запах (обычно неприятный).
· Аркада – (архит.) ряд одинаковых арок, опирающихся на колонны или столбы.
· Арабеск – (худож.) узорчатый орнамент из стилизованных листьев, цветов, геометрических фигур и т.п. (возникший в подражание арабскому стилю).
· Герр – господин; вежливое обращение к мужчинам в Германии, также исп. для упоминания.
· Пендельтюр - дверь на колеблющихся петлях, открывающаяся в обе стороны.
· Обнаковенно - обыкновенно.
· Прерогатива – (книжн.) исключительное право, принадлежащее кому-либо.
· Мандраж – (прост.) состояние страха, неуверенности в себе, нервозности; боязнь.
· Кунктатор – (книжн., устар.) медлительная, нерешительная персона.
· Пассаж – (устар., книжн.) неожиданный, обычно неприятный случай.
· Гроссмейстер – (спорт.) высшее спортивное звание в шахматах и шашках.
· Статус-кво - здесь: текущее положение дел.
· Жупел – (книжн.) то, что внушает страх, отвращение, ужас, чем запугивают кого-либо.
· Компетенция - знания и опыт в определённой области; круг вопросов, в которых кто-либо хорошо осведомлён.
· Фортель – (разг.) ловкая проделка, хитроумный приём, неожиданная выходка.
· Раритет - (книжн.) редкая ценная вещь; здесь: редкость.
· Дошлый - здесь: (разг.) смышлёный, ловкий, бойкий.
· Ремиссия - здесь: (перен.) временное исчезновение/послабление проявлений чего-либо.
· Долгоденствие – (устар., высок.) долгая, счастливая жизнь.
· Страта – (книжн.) слой (общества и.т.п.).
· Дотоле – (устар., высок.) прежде, раньше, до того, до тех пор, до того времени.
· Прецизионный – (спец.) обладающий высокой точностью или созданный с соблюдением высокой точности параметров.
· Карамазовый - оттенок тёмно-серого цвета.
· Хмарь – (рег.) пелена туч.
· Жисть – (сниж.) жизнь.
· Авторизация - здесь: представление собственной личности, имени.
· Тентакль – (биол.) щупальцеподобное образование некоторых живых организмов.
· Десница – (устар., высок.) правая рука.
· Фрейлейн – мисс; вежливое обращение к незамужним женщинам в Германии, также исп. при упоминании.
· Загодя – (разг.) заранее, заблаговременно.
· Пышный – здесь: (перен.) высокопарный, напыщенный; здесь: гордый.
· Пастырь – (религ.) священник, руководитель и наставник паствы.
· Обедня – (церк., разг.) русское народное название литургии; церковная служба у христиан, совершаемая в первую половину дня, то есть до обеда.
· Мысок - передний конец ступни, обуви, чулка и т. п.
· Раёк – здесь:(устар.) радужная оболочка глаза.
· Гроссуляр – (минер.) минерал жёлто-зелёного цвета из группы гранатов.
· Ухарский – (разг.) проявляющий ухарство; задорно-молодецкий, свойственный удальцу, ухарю.
· Сыр-бор – (ирон., разг.) большое, хлопотное дело, вызывающее конфликт, переполох, неразбериху; здесь - суматоха.
· Шалопай – здесь: (разг., неодобр.) повеса, бездельник.
· Зебрано - экзотическая порода древесины, имеющая полосатую расцветку.
· Апостериори – (книжн.) на основании опыта, после получения данных.
· Прободить – здесь: (устар.) проколоть, пронзить, проткнуть.
· Анестетик – (мед.) препарат, временно купирующий чувствительность организма или отдельной его части.
· Гедонист - приверженец гедонизма, человек, живущий и делающий все исключительно для наслаждения, получения удовольствия.
· Хризопраз – минер.) минерал, разновидность халцедона, имеет главным образом зелёный окрас.
· Пичуга – (разг.) маленькая птичка.
· Цитрин - минерал оранжевого, жёлтого цветов.
· Хризолит, нефрит - минералы зелёного цвета.
· Вересень – (устар.) сентябрь.
· Мозжить – (разг.) о неотвязно ноющей, тупой боли.
· Антик марэ – (шутл.) нечто необыкновенное, замечательное, вкусное и т. п.
· Агдам сухейн – (жарг., мол., шутл.) дешёвое некачественное вино.
· Каберне, шардоне, мускат - сорта вин.
· Де-факто – (книжн.) фактически, на деле.
· Мина - гримаса, выражение лица, отдельное мимическое движение как проявление какого-либо чувства (обычно неприятного или неприязненного).
· Казус - случай (обычно странный или неприятный).
· Контратенор – (муз.) мужской голос с самым высоким тоном.
· Врио – (разг., сокр.) временно исполняющий обязанности.
· Деменция прекокс – (устар., психиатр.) в 1850-е–1910-е годы: название шизофрении.
· Немочь – (прост.) болезнь, недомогание, слабость.
· Этиология - мед. причины возникновения какого-либо заболевания или патологического состояния.
· Толика – (разг.) небольшое, незначительное количество.
· Радикально - в корне, коренным образом.
· Эмулировать - здесь: книжн. соперничать, конкурировать (от слова «эмуляция»).
· Оказия (устар.) - непредвиденный, редкий, из ряда вон выходящий случай; неожиданность.
· Ретироваться – (разг., шутл.) удалиться (удаляться), уйти (уходить).
· Сконфузиться - смутиться, прийти в замешательство.
· Шабаш – (разг.) перерыв в работе, окончание работы в какое-либо урочное время.
· Добре – (устар., редк.) ладно, хорошо (в смысле согласия).
· Беллетристика - прозаические повествовательные произведения художественной литературы.
· Шуфлядка - выдвижной ящик стола.
· Петрикор - землистый запах, который ощущается после дождя.
· Бравада - показная смелость, легкомысленная храбрость, бесцельно-дерзкое поведение; здесь: храбрость.
· Пандемониум – (мифол.) сборище всех злых духов и демонов, их место собрания, чертоги.
· Мушка - карточная игра, в которую может играть от 3-х до 7-ми человек.
· Дабы – (устар.) чтобы.
· Отудобеть – здесь: (диал.) очнуться, опомниться; прийти в себя.
· Свистопляска – здесь: (разг.) неразбериха, беспорядок
· Акме – здесь: (мед.) кульминация болезни.
· Зело – (устар.) очень, весьма.
· Ажно – (устар., прост.) аж, даже.
· Фиал - сосуд с узким горлышком.
· Бэнд – здесь: лента, которой обвязана тулья шляпы.
· Аллегро виваче – (муз.) значительно быстро (о темпе исполнения музыкальных произведений).
· Свастика - крест с загнутыми под прямым углом (реже дугой) концами.
· Синкопа – (мед.) обморок.
· Гутарить – (устар. или рег.) разговаривать, беседовать, болтать.
· Ланита - (устар. устар., поэт., обычно мн. ч.) щека.
· Ощериться - (разг.) оскалить зубы.
· Гонор – (устар.) честь, достоинство, гордость, самолюбие.
· Физиономист - специалист в области физиономики, физиогномики; тот, кто умеет определять внутреннее состояние человека по движениям и мимике его лица.
· Прядать – (устар.) шевелить, совершать движение чем-либо (обычно ушами).
· Васисдас – (устар., разг.) небольшая форточка в двери или окне.
· Сэппуку - ритуальное самоубийство самураев методом вспарывания живота.
· Бусый - синевато-серый цвет.
· Хорея – (мед.) нервное заболевание, проявляющееся в непроизвольных беспорядочных сокращениях мышц, подёргивании конечностей.
· Фантасмагория – здесь: нечто нереальное, призрачное, созданное мечтой, воображением, в бреду.
· Шуйца - (устар.) левая рука.
· Плюгавый - здесь: истощённый, худой.
· Рахитичный - (перен.) слабенький, маленький, недоразвитый; здесь - слабый, немощный.
· Херес олоросо - разновидность хереса, сорта белого крепкого виноградного испанского вина.
· Саспенс - (кинемат.) сюжетное напряжение; элемент жанрового фильма, особенно характерный для детектива, триллера и фильма ужаса; здесь: тревожное напряжение.
· Длань - (устар., книжн., поэт., высок.) ладонь, рука.
· Пюпитр - подставка для нот (вмонтированная в музыкальный инструмент или напольная), а также настольная подставка для книг, тетрадей.
· Гагатовый - оттенок чёрного цвета.
· Рислинг - сорт винограда немецкого происхождения; здесь: белое столовое вино из такого винограда.
· Помпа - показная пышность, торжественность.
· Подспудный - находящийся под спудом, скрытый, неявный.
· Аберрантный – (мед.) отклоняющийся от нормального строения, расположения или состояния.
· Потатчица - (разг., неодобр.) - та, кто потакает кому-либо/чему-либо.
· Амплуа – здесь: (перен.) положение и социальная роль в обществе, коллективе, род деятельности, круг занятий, обязанностей, интересов.
· Контральто - (муз.) самый низкий женский голос глубокого грудного бархатистого тембра.
· Анфас - лицом к смотрящему.
· Всток - здесь: (диал.) восточный ветер.
· Аз – здесь: устар. либо церк. форма им. пад. Слова «я»
· Буркалы - (груб.-прост.) глаза.
· Бахвал - (разг., пренебр.) хвастливый болтун.
· Феральный - (устар.) роковой, злосчастный, фатальный.
· Планида - (перен., ритор., ирон.) то же, что участь, судьба (обычно о несчастливой/тяжёлой судьбе/участи).
· Апофеоз - здесь: фееричное завершение чего-либо.
· Ушлый – здесь: (перен.) хитрый, вёрткий, изворотливый, хваткий.
· Протеже – тот/та, кому кто-либо покровительствует, осуществляет поддержку.
· Давеча – (устар. или прост.) некоторое время назад (обычно в течение текущего дня), незадолго до момента разговора.
· Книксен - (истор.) в светском обществе — поклон с приседанием как знак приветствия или благодарности.
· Панихида – (религ., церк.) христианская церковная служба, совершаемая над телом умершего, а также в годовщину его смерти или рождения
· Ализариновый - оттенок красного цвета.
· Лиях - (церк.-слав.) форма прош. вр. слова «литься».
· Алкать – здесь:(перен., устар., книжн.) страстно желать чего-либо, испытывать непреодолимое стремление к чему-либо.
· Помазанник – здесь: (перен.) избранник.
· Кейфствовать – (разг.) наслаждаться, получать удовольствие.
· Вамматар - в финской мифологии богиня боли и страданий.
· Есмь - (книжн.) форма наст. вр. слова «быть».

ПЕРЕВОДЫ:
Испанский
· Mujer - в переводе с испанского означает «женщина».
· Magia - в переводе с испанского означает «магия».
· Amigo - в переводе с испанского означает «друг».
· De acuerdo - в переводе с испанского означает «Хорошо» (в смысле согласия).
· Hombre - в переводе с испанского означает «человек».
· Sí - в переводе с испанского означает «Да».
· Enfermería - в переводе с испанского означает «лазарет».
· Hola - в переводе с испанского означает «Здравствуйте».
Итальянский
· Mi scuso - в переводе с итальянского означает «Извините».
Немецкий
· Das Leben - в переводе с немецкого означает «жизнь».
· Krankheit - в переводе с немецкого означает «больной» (о персоне).
· Geistiger Zustand - в переводе с немецкого означает «психическое состояние».
· Die Zeitmessung - в переводе с немецкого означает «хронометраж».
· Das Wunder - в переводе с немецкого означает «чудо».
· Fall - в переводе с немецкого означает случай.
· Seltsamkeit - в переводе с немецкого означает «странность».
· Adieu - в переводе с немецкого означает «До свидания», «Прощайте».
· Menschen - в переводе с немецкого означает «люди».
Французский
· Merci - в переводе с французского означает «Спасибо».

ПРИМЕЧАНИЯ:
· Вселенная, описываемая автором в данном произведении, не является каноничной, так как составлена, по сути, им и его воображением.
· Отель «Гранд» - выдуманный автором прототип почти идентичного ему отеля в игре «ДВЕРИ».
· Пруссия - историческое название регионов Восточной и Центральной Европы.
· Переносица - здесь: у Амбуша - клиновидный, волнистый по краям участок внизу, между сливающимися глазами.
· Хара - энергетический центр организма, средоточие жизненной силы; у людей находится внизу живота. Здесь: живот - у некоторых существ место подо ртом, где (в случае с Амбушем и Рашем) расположено сердце.
· «Гамельнский крысолов» - немецкая народная песня.
· Фране Селак - хорватский учитель музыки, известный, как самый невезучий человек в мире.
· Красная ратуша - историческое здание в центре Берлина.
· Вулканцы - вымышленная инопланетная раса, существующая в научно-фантастической вселенной «Звёздный Путь» авторства Джина Родденберри.
Свалиться в покатуху - сильно засмеяться, залиться неудержимым хохотом (возможно, придумано автором).

• | БЛАГОДАРНОСТЬ | •

Я от всего своего трепещущего перед результатом своих усилий сердца благодарю любимых маму и бабушку, которые искренне поддерживали меня в создании этой работы, Яню, который ободряет мою память, и Сириусу, который забавляет меня и был со мною в пору создания.
Спасибо за прочтение! Надеемся, Вам понравилось!
Если хотите поделиться отзывом, рецензией, напишите мне через платформы, на которых опубликована работа!

УДАЧИ!