Нерусский (немецкий и русский). Первый кадр

Нерусский (немецкий и русский)

Лана Экман


Первый кадр

Я закрыла глаза и... оказалась в мой юности.
Мой первый университет, моя маленькая группа немецко-английского отделения и... пронзительный холод.
В университете отключили отопление за неуплату. А за окном минус двадцать пять. Больше двух пар никто не выдерживает, ни преподаватели ни студенты. Всех отпускают домой.
Но это не самое страшное. Страшнее: экономический обвал. Пятьсот процентов инфляции за три месяца. Страна стонет, плачет, умирает от голода и холода. На дворе чёрный 1998 год.
На душе паника. Это мой последний курс университета. Что делать дальше? Денег нет и не привидеться. С моей профессией преподавателя иностранных языков кроме как работы в школе за гроши мне больше ничего не светит.
Нет. У меня хорошая профессия, благородная: учить детей. Видеть их успехи и радоваться тому, что ты их просвещаешь.... Какое великое удовлетворение высоких порывов души!
Но за какую сумму? На неё даже за дурацкое отопление не заплатишь. А на дворе лютует мороз. Весь мой пылкий юношеский максимализм моментально охладился обычной минусовой температурой за окном.
Снова учиться на более перспективную профессию? Смысла нет. Ведь никаких перспектив в стране нет. А если нет перспектив, то и перспективных профессий тоже нет. Всё очень даже логично. Была бы математиком, логику бы сдавала на отлично.
Но я не математик, а будущий преподаватель иностранного языка. А могла бы быть преподавателем математики! Но мне бы это сейчас тоже не помогло, подумалось мне грустно.
Перед мной лежат развёрнутые анкеты.
Одна моя знакомая рассказала мне о возможности поработать за границей. Существует такая молодёжная программа, сказала она, по которой можно выехать за рубеж. Пожить в немецкой семье один год и поучить язык. А за это помогать по хозяйству и сидеть с детьми. «Au-pair» называется программа.
Она дала мне адрес одного агентства в Мюнхене. Я написала туда письмо и быстро получила в ответ анкеты для устройства на работу.
Я сидела над анкетой и думала, что мне делать. Ехать в Германию мне было страшно. Но оставаться в России было страшнее. Выхода не было. Из двух зол приходилось выбирать меньшее.
Ни на что не надеясь, я вписала свою фамилию в первую строчку анкеты. На второй странице пошли смешные вопросы, умею ли я гладить, убирать, варить...
Ну, кто же из России этого не умеет делать? Написала — умею. Достаточно ли хорошо? Просто великолепно. Даже не кривя душой.
Наверно, готовлю чуть по-хуже. Но всё лишь от того, что в голодные студенческие годы тренироваться было не на чем.
С замирающим от страха сердцем, я отправилась на почту. Неопрятная тётка за стойкой взяла с недовольным лицом у меня конверт.
- Куда? - рявкнула она, увидев латинские буквы.
- В Германию, - робко прошептала я.
Её лицо стало ещё более недовольным. Она принялась искать нужный тариф. Знаний в этой области ей явно не хватало. Всё, дело сделано. Письмо ушло.
Мы обсуждаем на перемене планы на будущее. Лиза будет писать докторскую, Олеся хочет открыть свой магазин. Алекс хочет снова учиться.
- А что ты будешь делать?
- Поеду в Германию, как Au-pair-Mädchen.
- Немецким детям носы подтирать? - презрительно морщит нос наша преподавательница.
Я теряюсь и не знаю, что мне на это ответить. Какое-то смутное то ли сомнение, то ли предчувствие закрадывается мне в душу, что это путешествие не будет для меня сказкой.
На ум приходит название одного из моих любимых романов Достоевского: «В людях». Я молчу.
Ответ от семьи пришёл, когда начались выпускные экзамены. Мы живём под Мюнхеном и у нас двое детей, писала Барбара. Два мальчика. Оба милые. Мы все милые. Работы немного: только то, что положено контрактом. Гладить, прибирать, стирать, готовить обеды, играть с детьми и многое другое. Вы согласны? Наш телефон...
Я была согласна и позвонила ей. У Барбары оказался просто ангельский голос. В этот голос можно было влюбиться с первой ноты.
Мы мило поболтали. Она пообещала выслать мне приглашение на работу.
Экзамены шли с переменным успехом. По немецкому я получила четвёрку. Это значит: хорошо. Интересно, когда я буду гладить у Барбары бельё, мне понадобятся мои хорошие знания немецкого? К чему эта патетика? Всякий труд считается у нас в стране достойным уважения.
После экзаменов мы устроили выпускную вечеринку у Лизы. Это было наше окончательное прощание с детством. Мы собрались во взрослую жизнь. Желторотые птенцы.
Мы смеялись, галдели, пили, а потом плакали на балконе. На дворе была тёплая июньская ночь. Наплакавшись вдоволь, мы снова смеялись и пили. И так по кругу, до самого утра. Мы закончили УНИВЕРСИТЕТ! Мы взрослые.
На официальной церемонии декан нашего факультета торжественно вручал нам наши дипломы. Когда стопка дипломов иссякла, он произнёс заключительную речь. Он поздравил нас от души с окончанием университета и дал парочку отеческих наставлений.
- Ещё в начале учёбы, на зачислении, - сказал он. - я предупреждал вас, что одно знание языка не поможет вам в жизни. Вам придётся скорее всего снова учиться, чтобы получить хорошую работу.
Речь получилась действительно отменной: такой душевной и честной. Но нам почему-то взгрустнулось.
Родители вытирали слёзы. Не знаю были ли это слёзы радости, что дети закончили университет или же предчувствия, что им придётся платить за второе образование своих отпрысков. Миллионеров среди них не было.
Пришло приглашение от Барбары. Я записалась на приём к немецкому консулу на июль. В сентябре мне надо было ехать на работу. Времени было достаточно, чтобы оформить визу.
И началось... моё самое счастливое лето в жизни. Учёба за плечами, работа в перспективе и два совершенно свободных месяца. Без страха и отчаянья.
У одной моей из моих самых любимых подруг, Леночки тоже начались каникулы. Она была ничем не отягощена и свободна, как птица в полёте.
Лена преподавала английский за копейки в обычной пролетарской школе и жила в рабочем общежитии.
Месторасположение её общаги было гениальным. В самом центре города, неподалёку от «Плотинки». Но это оставалось его единственным достоинством. Внутри страшное и обшарпанное, кричащее бедностью здание.
Но мы этого нисколько не замечали в нашей эйфории. Мы наслаждались жизнью, как это могут лишь молодые, когда на их плечах ещё не лежат мирские заботы. Мы с интересом познавали огромный мир, полный тайн, которые нам предстояло ещё разгадать.
Как жаль, что этот острый интерес к жизни, который придаёт юности столь неповторимое эйфорическое состояние, угасает по мере нарастания с годами опыта!
Суровый и неприветливый зимой город был размозжён летней жарой. На улицах цвели липы и их аромат овеял Екатеринбург как запах дорогих духов.
Дни и ночи на пролёт мы ходили по дискотекам и кафе, болтали без умолку, пытаясь найти смысл жизни, или просто гуляли по набережной. Так, без всякого плана. Как в рассказах у Француазы Саган. Беспечные прожигатели жизни.
В середине августа я получила мой загранпаспорт с визой на три месяца. Я удивилась, потому что должна была поработать в семье по контракту год. Продлевать визу будут в Германии, объяснили мне.
В предпоследний день нашего лета Лена взяла мою записную книжку и написала мне в ней на прощанье:
When you open this notebook you will recall me and this summer and everything. When we have been happy and sad and the sky has been blue sometimes and there have been rainy days. But it REALLY has been and when it gets cold you'll recall those sunny days and you'll feel easier.
Я потеряла контакт с Леной уже давно. А вот её слова остались у меня в книжке и лёгкая грусть, когда я читаю её мысли.
В этот же день мы с Леночкой пошли на дискотеку. За мной увязался тощий парень. Алексей. Безмерно худой и неуклюжий, но очень самоуверенный, непонятно на каком основании.
Он прилепился к нам, ходя за нами по пятам. Все мои рассказы о том, что у меня послезавтра поезд и я уезжаю из страны, не произвели на него никакого впечатления. Он проводил меня до дома и сказал, что появиться завтра, чтобы проводить меня на вокзал.