города, где я бывал глава 6-1

ПУЩИНО
Пущино – на Оке, на левом её берегу. На правом – Приокско-Террасный заповедник. Город создавался, как научный центр биоисследований АН СССР. По месту расположения он был привязан к радиотелескопу ФИАН (Физический институт Академии наук), построенному в 1956 году. В городе планировалось создать несколько институтов: биофизики, белка, почвоведения, СКБ биологического приборостроения. Это в первую очередь. А далее он должен был развиваться по необходимости.
Место для центра выбирали академики. Они не обратили внимание, что все деревни расположены в низинах и оврагах, укрываясь от ветра, а выбрали место на самой высокой точке Средне-Русской возвышенности, где ветры гуляли в любое время года. Город строился на голом холме, озеленение которого предполагалось в будущем.
Мне дали общежитие. Надо было перетаскивать жену. В школе пустовало место преподавателя рисования-черчения. Если бы его заняли, работать ей по специальности было бы негде, а пока приходилось ездить на автобусе. Вытерпела она две недели: не переносила запаха бензина. Речь шла о возвращении в Серпухов.
На работу меня взял Фёдор Григорьевич Багдаев – директор Управления эксплуатации Дирекции научного центра. Осетин по национальности, красавец-мужчина, энергичный руководитель и любимец женщин. Но он мне отказал:
– Нет у меня квартир. Жильём распоряжается Черкашин. Это у него надо просить.
Черкашин – единственный представитель Дирекции научного центра в городе. Не откладывая дела в долгий ящик, я пошёл к нему. Тем более, что жил он в этом же доме в соседнем подъезде, во время обеда вероятность застать его дома была большая. Застал. Попросил. Он сказал: «Хорошо». Я ушёл. Но потом меня вызвал Багдаев и с порога понёс:
– Ты что, очумел? Ты Черкашина с горшка снял! Ты чего туда попёрся?
– Фёдор Григорьевич, вы же сами сказали, что просить нужно у Черкашина…
– Иди ради бога…
Я ушёл, а Богдаша дал семейное общежитие – двухкомнатную квартиру, да ещё и с мебелью. Так мы переехали в Пущино.
Все НИИ с биологическим уклоном находились в Москве, и понятно, что бросать Москву и перебираться в Пущино люди не торопились. Поэтому появились «ножницы»: квартиры имелись, а давать их было некому. Этим умело пользовался Фёдор Григорьевич, комплектуя аппарат своего управления. Тем более что слух об Академгородке на юге Московской области людьми был услышан, и в ответ на спрос появилось предложение. Так что, было из чего выбирать.
Управление размещалось на первом этаже дома №7 микрорайона «В», в двух противолежащих квартирах. В квартире справа размещались бухгалтерия и кабинет Багдаева. В квартире слева – кабинет главного инженера и комната инженерного состава. А в инженерный состав входили: руководитель сантехнической службы – Лидия Васильевна Генералова, начальник АТС (автоматической телефонной станции) – Юлия Николаевна Владимирова, руководитель службы электриков – Станислав Васильевич Зайцев. Кроме того, там обитала пара электриков, среди которых выделялся Василий Васильевич Аникеев, известный своим сутяжничеством и склочностью. Отирался там же и я.
Фёдор Григорьевич блюл честь инженерного работника, как военачальник блюдёт честь офицера. Однажды в бухгалтерию привезли мебель, и я взялся помочь. Мимо шёл Багдаев, посмотрел и вызвал меня к себе в кабинет.
– Я взял тебя инженером, а ты работаешь рабочим. Могу перевести тебя в рабочие. Чтобы я этого больше не видел.
Здание центральной котельной было построено. Три установленных водогрейных котла обвязывались трубами, монтировались щиты с приборами контроля и управления. В Серпухове я специализировался по автоматике, а в приборах был слабоват. В то время на ТЭЦ от монтажной фирмы работал Саша Дрямов. Это был специалист высшего класса и по монтажу приборов, и по их эксплуатации. Он мотался по разным предприятиям, устанавливал оборудование и сдавал его «под ключ», а жил – где придётся. Я встретился с ним, предложил работу и, естественно, со временем – квартиру. Саша, не колеблясь,согласился. Всё, дальше я мог брать кого угодно: Дрямов был способен обучить любого.
В лаборатории КИП второй СНФ её руководитель – Купцов Григорий Степанович, получал раз в месяц 200 грамм технического спирта. Кое-что перепадало нам. Все объекты в Пущино снабжались непосредственно от Академии наук, и поэтому отказа нам ни в чём не было. Я засел за обоснование получения спирта на производственные нужды КИП и автоматики, и раздул его до 20 литров в квартал. Первым делом разжился большим сейфом, ключи от которого никому не доверял. Спирт – ректификат. Чистейшей пробы. Какая карусель крутилась вокруг меня, когда я получал его! Но потребляли мы без излишеств, а часто – использовали как презент за хорошо сделанное дело.
Главный инженер был моим непосредственным начальником. Другой на его месте распорядился бы спиртом сам и выдавал бы мне по литру в месяц. А этот всего один раз попросил меня:
– Борис Сергеевич, дайте мне пол-литра спирта: у жены руку нужно растирать.
Я забыл, а через некоторое время он опять:
– Борис Сергеевич, дайте, пожалуйста, поллитра спирта: у жены со спиной хуже стало.
Я отлил ему литр. Больше он у меня никогда не просил.
На нашем бугре пока домов было всего ничего. Лес рядом. К примеру, жена давала корзинку: «Сходи, набери на ужин грибов». Я шёл и набирал. Грибов в окрестных лесах, пока их не вывели пущинцы, было много. Буквально в двух шагах однажды я набрал несколько корзинок отборных маслят: спустился в ложбинку, а там их – море. С ростом города грибные границы отодвигались дальше и дальше. Года через три за грибами приходилось выезжать за 15-20 километров. То же самое и с цветами. Ко времени нашего приезда склон к Оке был голубым от обилия незабудок. А через пару лет они исчезли.
Мы любили отдыхать в лесу. Я нагружал велосипед одеялами, и мы забирались поглубже в чащу. В котельной из большой технической ножовки я сделал себе обоюдоострый меч, который с одного удара перерубал маленькое деревцо. Место мы выбирали так, чтобы внутри оно было пустое, а вокруг – плотно окружено елями или соснами. Я рубил лапник, устилал лежбище и накрывал его одеялом. Потом мы ложились и укрывались другим одеялом. Если нам удавалось заснуть, мы спали. Нет – просто лежали. Мимо иногда пробегали лисицы. Испытывал кто-либо из вас что-то подобное? В Пущине мы были с природой одно целое.
Однажды, шестого апреля, мы с женой вышли погулять. Ещё лежал снег, а Ока была закована в лёд. Мы стояли на холме и излучина реки была перед нами как на ладони. Всё было хорошо: светило солнце, чирикали птицы. И вдруг мы услышали шум со стороны реки. На реке прибывающая вода взламывала лёд. Ледоход мы наблюдали во всей его последовательности вплоть до того, когда взломанный лёд поплыл по реке. Такого я не смог бы наблюдать нигде. Вот почему я запомнил дату – 6 апреля.
Планировка города была определена. Институты выстроены в линию на улице Институтской – один за другим. Институты и жилую часть города по улице Проспект Науки разделяла зелёная зона, которую оформляла озеленитель города Клара Кочнева. На одном краю сажались дубы, далее – липы, а в конце – хвойные. Я общаюсь с пущинцами. По их словам, рощи разрослись до неимоверной гущины. Похоже, озеленители в чём-то ошиблись.
Как и везде, «переселенцы» народ ушлый. Они сразу «ущучили», что можно поиметь с АН СССР. Например, разрешалось по очень льготным ценам приобретать мебель, поставляемую Академснабом, причём ещё и в рассрочку. Мгновенно, насколько возможно, были очищены его закрома. Внимательно изучая каталоги снабженцев, наши ребята обнаружили возможность приобретения экспедиционных тулупов (а по сути – дублёнок) по бросовым ценам. Так же, не откладывая дела в долгий ящик, половина Управления эксплуатации облачилась в тулупы.
К управлению относились медики, детсады и ясли. Все они инициативно пользовались своими возможностями. Какие бы заявки ни подавало Пущино, все они выполнялись без ограничений. Медики назаказывали себе бездну оборудования для физиотерапии. А вот разбираться с ним было некому. Единственными прибористами были мои киповцы. Отправил с Дрямовым пару человек. Разбирались они тщательно. Надо было ознакомиться с назначением устройства, с правилами его установки при безусловном соблюдении правил безопасности. Саше это было по силам. Привлёк внимание один прибор – по искусственному прерыванию беременности у женщин. Это был набор вкладышей разных размеров, которые вводились во влагалище, затем включался подогрев. Мне жаловался главврач, что наша работница с химводоочистки центральной котельной Елунина с него не слазит, блин. Ну, что же, каждому – своё.
Город строило строительно-монтажное управление номер 7 (СМУ-7), относящееся к Академстрою. Его сотрудники – это в перспективе жители Пущино. И поскольку техника была в их руках, а на землю тогда никаких откатов не требовалось, они и начали с обустройства своей будущей жизни. Наметив место, не церемонясь в средствах, они развернули строительство гаражей. Вначале экскаваторами и прочей спецтехникой вырыли котлован, подчистили его, стены укрепили кирпичом. Перемычки между гаражами тоже возвели из кирпича. Сверху положили бетонные плиты, оставив вход в яму или в погреб. Сверху построили кирпичные боксы и покрыли крышу железом. Весь материал и труд – из ниоткуда. Такой гараж обходился всего в 160 рублей. Право на строительство имели только владельцы автотранспорта. Сколько было куплено в это время мотоциклов и мотороллеров!
Впоследствии таким же путём были построены и овощехранилища. Правда, стоили они уже подороже: руководство СМУ себе гаражи выстроило, а прочие могут и проплатить.
В Пущино я был аборигеном. Нас было немного, и мы знали друг друга. Стать одним из первых в возводимом городе – это особое чувство. А город рос. Школа, детский сад и продуктовый магазин «Спутник» давно были построены и исправно функционировали. Все дела решались через «Спутник». Возводились дома на Проспекте Науки в микрорайоне «В» и по улице, названной потом ул. профессора Виткевича, где дома возводились из белого силикатного кирпича. Строилась теплотрасса от центральной котельной к жилому микрорайону. Канал теплотрассы был проходным. А это значит, что для определения места порыва не надо было рыть и искать, достаточно пройти по каналу. Диаметр труб, лежащих в кирпичном коридоре, уложенном под землю, – около метра. Но пока не пустили центральную котельную, отопление и горячее водоснабжение обеспечивала временная котельная, где я был председателем месткома. Рос город, росла моя карьера: меня выбрали секретарём партбюро парторганизации города с правами цеховой. Точнее, на меня спихнули то, что никто не хотел брать на себя. Пущинцы, вы не знаете, кто у вас был первым секретарём партбюро? Так это был я. И я в управлении уже был вторым человеком после Багдаева.
А город Пущино всё ещё оставался деревней, хотя население росло быстро. Верхушка биологической науки не желала бросать квартиры в Москве и переезжать сюда. Потом вышло специальное постановление, разрешающее им иметь две квартиры.
Как-то мы слонялись небольшой компанией по городу и, проходя мимо дома, где жил наш директор, заглянули к нему. Он переживал последствия хорошего подпития, был развязным и разговорчивым.
– Представляете, ребята, в какую ситуацию я попал. Вчера пришла ко мне молодая симпатичная деваха, она хотела квартиру. Мы выпили, легли, а она мне заявляет:
– Фёдор Григорьевич, я отдаю вам тело, а не душу.
– И я её выгнал, потому что мне, оказывается, нужно не только тело, но и душа. Видали дурака?
Повидали.
Любимым делом в Пущино, как в каждой деревне, была охота за неверными – мужьями или жёнами, всё равно. Главное – охота по всем правилам: загонщики, флажки, егеря. Удовольствие для каждого человека – своё. Была у нас одна сотрудница, которая улыбалась только тогда, когда делала людям гадости и притом успешно.
Моя жена с дочкой каждый год уезжали в Гудауту отдыхать. Окрылённый желанной свободой, я позволял себе кое-что. Разделённая со мной тысячным расстоянием, что она могла знать? И я был спокоен. Мне казалось, что я соблюдал необходимую осторожность. Но когда жена приехала, она расписала подробно всё моё времяпрепровождение. До мелочей. Уму не постижимо. Откуда? Как? Долго я не мог допытаться. И только много времени спустя жена открыла мне тайну. Оказывается, в Гудауте в сберкассе работала родственница Ерёминых. Приезжая из Пущина, пришла получать деньги по аккредитиву. Кассир взяла у неё паспорт и, прочитав адрес, сказала, что у неё там живут родственники – Троицкие. И тогда вкладчицу прорвало: «Троицкий,этот б...ун!..». Движимая лучшими своими чувствами, она выложила всё. Так я пал жертвой деревенских обычаев.
Женщины народ нетерпеливый. Жили мы в прекрасной двухкомнатной квартире. Живи себе и плюй в потолок. В это время сдали девятиэтажный дом и жена пилила: когда нам дадут квартиру. Я долго терпел, но, в конце концов, пошёл к Багдаеву, а мне – секретарю партбюро – он отказать не мог. А потом за грудки взяла меня Владимирова Юлия Николаевна, начальник АТС, с которой я был в дружеских отношениях, и потребовала, чтобы я отказался от квартиры. Оказывается, из очереди убрали её, а вставили меня. Я извинялся, говорил, что не знал, но идти и переигрывать не мог. После долгих перетирок, Юля сказала, что она согласна, если после того, как я перееду на новую квартиру, ей дадут моё общежитие и выпишут ордер. И с чем я пойду к Фёдору? Нужен был неубиенный аргумент. И я его нашёл: сыграл на чисто мужских осетинских чувствах. Я сказал, что ненароком отнял квартиру у своей любовницы, и расписал, на что она согласна. Без всяких колебаний Фёдор Григорьевич сделал всё, как хотела Юля. После этого я вполне мог стать её любовником, но у неё был муж, и мы дружили семьями. Но всё было поправимо.
С некоторых пор лучшими друзьями у нас стали серпуховичи. Они посещали нас в двух комбинациях: либо отец, либо Маня и отец. Визиты отца не отличались разнообразием: приезд, выпивка за обедом и сон вповалку на диване. Жене это дело обрыдло, и она во время сна брала бутылку с водкой, если в ней что-то оставалось, и разбавляла её водой.
После вонючей Серпейки чистейший лесной воздух опьянял. Кроме того, у нас была очень вкусная вода. Её качали из артезианских скважин. Холодная, слабо насыщенная растворами солей, она действительно имела специфический вкус. Кроме того, я пользовался её низкой температурой, пускал на пролив через тазик, а в него ставил продукты. Отец убеждал меня, что холодильник мне категорически не нужен.
Руководство однажды организовало нам поездку в Ленинград на автобусе. Выехали мы днём, а вечером были в городе. Кто-то заранее договорился в Ленинграде о ночёвке для женщин. Положили их в квартире на полу. Мужчины – главный инженер управления, инженер электрик Аникеев, Лёня Кудинов – начальник очистных сооружений и я ночевали в автобусе. Мы заперлись изнутри, спали, укрывшись одеялами. Утром разбудил стук в окно автобуса. За окном стоял милиционер. Мы открыли двери. Показывая на мостовую за автобусом, он изрёк: «А это что такое?». Там кто-то навалил кучу. Мы объясняли, что дверь автобуса ночью мы не открывали и никто наружу не выходил. Но милиционер был непреклонен, иначе он отберёт права у водителя. Начали решать чт оделать. Главный инженер на полном серьёзе сказал:
– Кудинов, ты у нас начальник очистных сооружений? Приступай к своим обязанностям, получишь отгул.
Проснулись женщины и мы двинулись дальше. Почти доехали до Дворцовой площади и остановились: сломался автобус. Водитель занялся починкой, а нам разрешили на пару часов удалиться по своим делам. Мы с женой помчались в Эрмитаж. Впечатление было обалденное, хотя, что такое для Эрмитажа два часа? Когда все вернулись, оказалось, что в Эрмитаже побывали только мы с женой. Остальные бегали по магазинам. Кто купил подследники, чем хвалился перед другими, кто-то – подобную же чепуху. И опять: каждому – своё. Были мы и в Петергофе на открытии фонтанов. Всё это сохранилось у меня на фотографиях, сделанных простой советской «Сменой-2».
Кроме этого нам были организованы
экскурсии в Оружейную палату и в Алмазный фонд. Алмазный фонд не произвёл на меня никакого впечатления. А вот оружейная палата впечатлила: золото, драгоценные камни – всё разноцветное, сверкающее. Возили нас и в недавно построенный Дворец Съездов на балет.
Жизнь в Пущино отличалась от жизни городской. Вода и воздух – само собой. Тишина, вот одна из сторон. В городе почти не было автотранспорта, и если проезжала машина, это воспринималось как гром небесный. Квартира на седьмом этаже имела небольшой балкон и шестиметровую лоджию. Балкон выходил на Проспект Науки и смотрел на зелёную зону, а лоджия была перпендикулярна ему. Я любил спать на балконе, оборудовав его ящичками для цветов – высаживал туда маттиолу – ночную фиалку. Постелив себе ватное одеяло, укрывался другим ватным одеялом. По-другому было нельзя: летним утром температура достигала не более десяти градусов. Духман от цветов, окантовывающих балкон, ночью стоял неописуемый. А вот с рассветом спать было невозможно: мешали… соловьи. Человек привыкает ко всему, но спать, когда поют соловьи, невозможно. К одному из моих знакомых приехали гости. Дома они жили при аэродроме. Недолго погостили и уехали: в такой тишине спать не могли…
Мой жизненный опыт позволяет оценивать достоинства Юга и Севера. Достоинства Юга я почти описал. Остались нетронутыми черты, присущие южанам: наличие солнца с его протуберанцами – в их характере. Северяне на это дело скупее. Отелло и Гамлет, это ли не пример. Но! – Вы знаете, как пахнут ландыши в Средней Полосе? Достаточно одной веточки, чтобы в доме распространился аромат. А флоксы? С букетом в доме спать нельзя: задохнёшься. В лесу весной, когда всё цветёт, как сказала одна моя подруга, такой аромат, что не дать невозможно. Самое вкусное яблоко – антоновка. Сколько сортов я перепробовал при засолке капусты, ни один не может сравниться с ней. А просто мочёное яблоко? Ягоды: чёрная смородина, крыжовник, земляника – всё напоено таким ароматом, какой Югу не свойственен. Даже солёная капуста изПодмосковья – подобной на Юге нет. Каждую осень, попозже, когда ударяли первые морозы и выпадал первый снег, мы брали машину и ехали в ближайшие колхозы за капустой. Капуста, слегка прибитая морозом – это что-то: сочность, сладость, полное отсутствие горечи. И наконец – грибы. Вёшки и шампиньоны на Юге есть. Но с точки зрения северянина, это не грибы, а фуфло. Да и какой искусственно выращенный гриб сравним с лесными – белым, подберёзовиком, подосиновиком, маслёнком. А опята, лисички, сыроежки, рыжики и многие другие! Даже обилие разновидностей захватывает, не говоря о качестве. Так что, друзья южане, сколько ни охаивай Север, а достоинства у него есть неоспоримые.
Оперативное руководство в СМУ-7 осуществлял специальный орган, названия которого я не помню. Регулярно проводились совещания, на которых решались текущие вопросы. Фамилию руководителя тоже не помню. Запомнилось, как он выходил из затруднительных положений. Как только выяснялся прокол, звучала фраза: «Неустроев нас подвёл». Неустроев, его же работник, как громоотвод снимал с руководителя вину. Виноват Неустроев, а он не причём. Я ни разу не слышал, чтобы Неустроев возразил.
Запомнился оттуда ещё один человек – Минаев. Это была личность. Он прекрасно играл в шахматы и успешно давал в городе сеансы одновременной игры. Знаменит он был ещё и своей сексуальностью. Ему всё равно было кем обладать – пионеркой или пенсионеркой. Здесь он свёл знакомство с начальником котельной Львом Ивановичем, который жил в однокомнатной квартире в общежитии и был весьма охоч до выпивки. И вот, встречались наш Лев с Минаевым.
– Лев Иванович, дай ключик на пару часов.
– А троячку?
Совершался обмен. Живут же рядом с нами Шуры Балагановы, которым надо немного для полного счастья. Как-то жена Минаева не выдержала и подала на него в партком. Оправдываясь, он громогласно заявил:
– Дура, я же тебя предохраняю.
Чёрт его знает, а может быть, он был прав. Через некоторое время за злоупотребления спиртным уволили Льва Ивановича.
С течением времени руководство научным центром принял Георгий Константинович Скрябин – директор института микробиологии. Однажды в Пущино приехал один из диссидентов- песенников. КГБ предупредило руководство, и зал Дома учёных ему предоставлен не был. Тогда один из научных сотрудников организовал выступление в своей трёхкомнатной квартире. Расправились с ним конкретно: Квартиру отобрали, из института выгнали и принародно в Доме учёных охаяли. Не знаю, что с ним сейчас, а последний раз, когда я слышал о нём, Скрябин был уже академиком.
Поскольку приближался пуск центральной котельной, учёбу во ВЗМИ я забросил. Наступило время дипломного отпуска, а у меня даже не было утверждённой темы диплома. Мои однокурсники уверяли, что я совершаю глупость: делать диплом со студентами предыдущего курса будет нелегко. Меня убеждали, и я убедился. Мгновенно смотался в Москву и на Московском заводе тепловой автоматики (МЗТА) взял тему: регулятор горения гидравлический унифицированный (РГГУ). Руководителем взялся быть ведущий инженер завода – Славин. Открытым текстом я сказал ему, что времени у меня очень мало и мне нужен практически готовый проект. Он меня понял и дал записку, которую надо было просто переписать. После этого я мотанул во ВЗМИ, утвердил тему, вписался в очередь на защиту предпоследним с нашим курсом.
Чертежи скопировал быстро и поехал к Славину: мне нужно было нарисовать график переходного процесса регулирования. Я изобразил что-то на свой вкус. Подошёл Славин и сказал, что график нужно строить несколько дней и что он должен выглядеть не так, и нарисовал, каким он приблизительно должен быть. Я зафиксировал его намётки, придал им достойный вид. Славин подписал мне все чертежи, дал бумагу и поручил мне же писать отзыв на свой дипломный проект. Я не стал наглеть, написал скромно, но достойно.
Защищаться нужно было послезавтра, а у меня ещё не был подписан лист по технологии. Я узнал адрес рецензента-технолога и утром в 6 часов утра ожидал его у подъезда: был выходной день и он собирался ехать на дачу. Выйдя из дома, он выслушал меня, не глядя подписал лист. К защите я был готов.
Защита не заняла много времени. Жена ждала меня в коридоре, и когда 10 июня 1966 г. я вышел уже дипломированным инженером, расцеловала. Мы поехали к тёте Тоне. Она тоже поздравила меня, налила стопочку и накормила. А на дорожку дала 10 рублей – хорошие деньги в то время. Отец не среагировал никак – «Защитился? Ну и хорошо».
А потом мы пускали котельную. Как сейчас говорят, всё было «штатно». Котельная работала на газе. Котлы гудели, приборы работали, автоматика регулировала. Заполняли теплотрассу.
А в ноябре 1966 года я решил перейти на работу в Институт белкА. Багдаев меня долго не отпускал. Он даже запретил принимать у меня заявление. И только когда я у секретарши подписал копию, акт свершился. Итак, я пошёл в науку.
Возглавлял институт Александр Сергеевич Спирин – член-корреспондент АН СССР. Кроме Спирина там работали ещё два светила биологии – Птицын и Митин. Приняли меня под начало Привалова, который приехал из Тбилиси. Темой его работы было исследование энергетических характеристик ДНК при плавлении. Мне предстояло изготовить прибор для этих замеров. Спирин, потомственный учёный, занимался синтезом белка. Он был предан науке до самого последнего своего нервика. Когда он занимался экспериментом, всё было подчинено только эксперименту. Люди дневали и ночевали при Спирине. Институт ещё не был построен, и «Белок" арендовал помещения в институте биофизики. Александр Сергеевич свободно говорил на английском языке, а в Англию ездил чаще, чем мы в Серпухов. Привалову прибор я сделал, но задерживаться у него не стал. Зарплата там была нищенская, а перспектив – никаких.