ЮНОСТЬ В СТАЛИНСКУЮ ЭПОХУ

Посередине лета 1945 воз, гружёный посудой, бедной семейной одеждой, книгами, папой, мамой и мной, с привязанной сзади коровой,  медленно тащили две лошади через сожжённое немцами село Немировцы (торчали лишь обугленные печи от сгоревших хат), далее через процветающее село Вийтовцы, в новое наше местожительство - село Дергановку Ружинского района той же Жтомирской области.
При въезде в Дергановку один мой восторг сменялся другим: меня восхищали и еловая роща на окраине села, и проходящая там же одноколейка (я позже узнал, что по ней ходили поезда Киев-Умань), и знаменитая по описанию Нечуй-Левицким в повести "Микола Джеря" небольшая речка Раставица, где-то впадающая в Рось (последняя впадает в Днепр), и перекинутый через эту речку  железнодорожный мост, охраняемый часовым, и красивая с куполом и колокольней церковь, и большая трёхкомнатная квартира, которую родители взяли в аренду - ничего подобного в предыдущих моих местах жительства я не видел.
Дергановку и Белиловку разделяют лишь маленький ручей с деревянным мостиком и большое озеро, сквозь которое протекает Раставица.  Белиловка казалась мне вершиной цивилизации: до революции это было поселение городского типа с действующими двумя большими церквами и костёлом, и густо населённым еврейским центром, а после революции и ВОВ от "центра" остался пустырь, одну из церквей и костёл превратили в склады.   Правда, рядом с центром-пустырём появился вместительный клуб с дощатым полом, в котором по праздникам бывали собрания, примерно, раз в месяц - танцы и кинопередвижка показывала, в основном, трофейные замечательные фильмы. В помещении клуба была также скромная библиотека. Культурную жизнь села оживлял талантливый мужчина Войтко, видимо, с театральным образованием, который руководил и ученическим хором, и драмкружком, был и актёром и режиссёром, ставившим спектакли по пьесам Корнейчука. 
Для меня важнейшее значение имела Белиловская школа-десятилетка, в которой я в том же 1945 продолжил учёбу с седьмого класса. Мне очень нравились учителя, особенно географичка Агафья Фёдоровна (руководитель седьмого класса) и её муж химик Пётр Антонович (с его уроками органической химии я познакомился аж в 10 классе, и они повлияли на выбор моей будущей профессии).
Чтобы жизнь мёдом не казалась, меня угораздило, примерно, в январе 1946, ради развлечения, а не по необходимости, съездить с соседом-колхозником в колхозное поле для заготовки соломы для колхозного скота. Был сильный мороз, я был легко одет, простудился и заболел воспалением лёгких. Не помню, как меня лечил местный фельдшер, были ли  в моём распоряжении антибиотики, но болел я, кажется, целый месяц. Во время болезни я всё же учил уроки по учебникам, и, вернувшись на занятия в школу, наверстал упущенные знания настолько успешно, что единственный из выпускников седьмого класса получил похвальную грамоту, и такие приятные слова от  Агафьи Фёдоровны: "Анатолий Лизогуб - зеркало нашего класса!". Учёба спасала меня от каторжной работы в колхозе, где за трудодень платили всего 100 грамм зерна. Однажды я присутствовал на просходившем в помещении клуба показательном суде, на котором районный судья объявил приговор - посадить тракториста на 3 года в тюрьму лишь за то, что он якобы пахал колхозное поле на глубину 18 сантиметров, вместо нужных 20-ти! Тайком люди расшифровывали аббревиатуру ВКП(б), Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков), так: Второе Крепостное Право (барщина). Тем не менее, на выборы депутатов трудящихся ходили практически все избиратели, которые отдавали ЗА депутатов 99, 9% голосов (в бюллетене всегда значился только один кандидат от блока коммунистов и беспартийных). Главным агитационным “бигбордом” накануне выборов и праздников был лозунг “Хай живе великий Сталін!”, который мы, школьники, рисовали огромными красными буквами на белых стенах многих крестьянских хат.
В то время я мечтал стать судостроителем, поэтому уговорил своих друзей-одноклассников Андрея Збаражского и Леонида Пецыка ехать в Киев, чтобы учиться в судостроительном техникуме.  Мы целую ночь ехали в Киев на ступеньках вагона пассажирского поезда и даже там спали, привязавшись снятыми со штанов  ремнями к поручням ступенек (приобрести билеты на поезд мы тогда не могли, даже при наличии денег).  Нас троих без экзаменов приняли в техникум (несмотря на то, что Андрей и Леонид не были круглыми отличниками), и Леонид стал студентом-кивлянином, а затем и профессиональным техником-судостроителем (до сих пор мы изредка общаемся по телефону). Что касается Андрея и меня, то мы по разным причинам забрали документы из техникума и продолжили учёбу в 8 классе Белиловской СШ.
В школе я влюбился в дочь директора школы Лену, но хранил свои чувства в тайне и только старался блеснуть перед Леной своими способностями. То стенгазету оформил так, что вызвал её похвалу, то сочинил и прочитал в её присутствии стихи в честь Т. Шевченко, то выступил перед школьным коллективом с лекцией о Богдане Хмельницком. Поскольку Лена училась на один класс впереди меня, я решил догнать её, окончив за один год два класса. Длинными зимними вечерами при керосиновой лампе я изучал алгебру, тригонометрию, литературу, историю и другие предметы по программам восьмого и девятого классов. Пришла весна 1947 года и я попросил директора школы разрешить мне держать экзамены за два класса одновременно. Разрешение получил и экзамены сдал, причём за восьмой класс - с похвальной грамотой и за девятый - две четвёрки, остальные - пятёрки. Наконец, мечта моя сбылась и я - рядом с Леной. Но дальнейшего сближения не последовало, видимо, из-за разницы в социальном статусе (“он был титулярный советник, а она — генеральская дочь!”). Тем более, что я, вместо классического конфетно-букетного ухаживания, признался ей в любви стихотворением М. Ю. Лермонтова “Счастливый миг”:
Не робей, краса младая,
Хоть со мной наедине;
Стыд ненужный отгоняя,
Подойди - дай руку мне.
Не тепла твоя светлица,
Не мягка постель твоя,
Но к устам твоим, девица,
Я прильну - согреюсь я.

От нескромного невежды
Занавесь окно платком;
Ну, - скидай свои одежды,
Не упрямься, мы вдвоем;
На пирах за полной чашей,
Я клянусь, не расскажу
О взаимной страсти нашей;
Так скорее ж... я дрожу. -

О! как полны, как прекрасны
Груди жаркие твои,
Как румяны, сладострастны
Пред мгновением любви;
Вот и маленькая ножка,
Вот и круглый гибкий стан,
Под сорочкой лишь немножко
Прячешь ты свой талисман;

Перед тем чтобы лишиться
Непорочности своей,
Так невинна ты, что, мнится,
Я, любя тебя, - злодей.
Взор, склоненный на колена,
Будто молит пощадить;
Но ужасным, друг мой Лена,
Миг один не может быть.

Полон сладким ожиданьем
Я лишь взор питаю свой;
Ты сама, горя желаньем,
Призовешь меня рукой;
И тогда душа забудет
Все, что в муку ей дано,
И от счастья нас разбудит
Истощение одно.
В ответ Лена пожаловалась классному руководителю на мою “безнравственность” (в СССР, как известно, тогда “секса не было”), мне угрожали какие-то санкции, но я показал руководству томик сочинений Лермонтова, и “дело закрыли”. В это время рядом со мной классный руководитель посадил Викторию, стройную девушку с большими карими глазами, чёрными бровями и ослепительной улыбкой — в такую невозможно было не влюбиться! Мы сидели вместе на уроках, ходили в кино, танцевали, гуляли, а на выпускном вечере  решили вместе ехать на учёбу во Львов. Было это так. Когда на выпускном балу, в присутствии родителей, под туш духового оркестра, нам вручили аттестаты зрелости, мы с Викторией вышли в пришкольный садик,  пообщались насчёт будущей учёбы, и состоялся такой диалог:
-Значит, Витя, мы договорились ехать вместе во Львов учиться?
-Да, Толя, конечно!
-Но всякий договор надо скреплять печатью. Где ж её взять?
-А вот тебе печать!- сказала Витя и влепила мне страстный поцелуй в губы (это был первый поцелуй в моей жизни!)
В это время начал накрапывать дождик, и я произнёс:
-Витя, сейчас ночь,  идёт дождь, а мне светит Солнце!
 Многие считали нас женихом и невестой, но не судьба! Несмотря на то, что во Львов мы действительно вместе поехали, Виктория поступила учиться в Политехнический институт, я - в Университет, наши пути в дальнейшем разошлись.
В связи с выездом на учёбу во Львов, вспоминается моя маленькая победа над бюрократами районного масштаба. Дело в том, что в те годы органам милиции было дано партийное указание не выдавать паспорта жителям сёл, чтобы они никуда не могли надолго уехать, чтобы колхозы не теряли рабочую силу. Когда мы, выпускники средней школы, пришли в райцентр за паспортами (пешком 12 км), нам в отделении милиции ответили отказом. Я мигом обратился к районному прокурору с протестом, поскольку чувствовал, что закон на нашей стороне. Ведь в сталинской Конституции была статья о праве личности на учёбу. И я не ошибся. Прокурор сразу же позвонил начальнику милиции и потребовал, чтобы нам выдали паспорта. Дорога в университет передо мной была открыта.
Мой папа провожал на учёбу меня, Викторию и "примкнувшего" к нам одноклассника Ваню Дзюбу (он поступил во Львовский торгово-экономический институт) две остановки поездом, от станции Раставица до красивого узлового вокзала Казатина, и там, в роскошном ресторане, украшенном по всем стенам огромными копиями картин Шишкина, попрощался с нами. Меня впервые вдали от родителей ждал новый неведомый мне мир.