Роман Достоевского "Братья Карамазовы" Часть 2

Предлагаю вашему вниманию лекцию Дмитрия Быкова о романе Достоевского «Братья Карамазовы»
Часть 2. Ответы на вопросы

Перевела звуковую речь в написанный текст Красных Татьяна

~ 11 января 2015 года ~


Открытый урок. Про что «Братья Карамазовы»

Часть II. Ответы на вопросы


Если есть вопросы, а я уверен, что они будут, давайте спрашивайте. Потому что есть, конечно, среди вас несчастные люди, которые любят Достоевского, и никуда от этого не денешься. Я сам люблю «село Степанчиково» и перечитываю его регулярно. Любовь к Достоевскому мне внушена Новеллой Матвеевой, которая сказала мне как-то , что «Преступление и наказание» содержит ответ на все вопросы. А «Село Степанчиково» - самая смешная книга, когда-либо в России написанная.
И в общем я, благодаря ей, начал немножко этого автора, ну не то что как бы любить, но вычленять из него что-то душеполезное. Что-то хорошее, такое, как например, «Скверный анекдот», - прелестный совершенно рассказ. Проблема Достоевского в том, начиная с «Бесов» он все меньше владеет собственными художественными средствами. Про него замечательно сказал Белинский: «Это пример огромного таланта и огромного неумения распорядиться своим талантом» И чем дальше, тем меньше он умеет им распорядиться. Но когда этот великий талант все-таки побеждает и все-таки вопреки всему произносит приговор мучающим его бесам, вот тогда мы вместе с ним ликуем и аплодируем.
Вопрос из зала
Спасибо. У меня вопрос. Вы говорили, что общая черта всех братьев Карамазовых — это разврат.
Дмитрий_Быков
- Разврат
Вопрос из зала
- А это касается и Алеши, и Ивана? Мне кажется, что нет..
Дмитрий_Быков
- Я под развратом не обязательно понимаю секс. Вот это очень важно. Если бы все братья Карамазовы отличались только этим, то глядишь — и Федор Павлович был бы живехонек . Но проблема-то в том, что под интеллектуальным развратом, под под-польностью я понимаю расчесывание язв. Упоение собственными язвами. Разврат — это не знание меры, неумение остановиться. Интеллектуальный разврат Ивана - это его софистика, его парадоксы. Его нервная душевная болезнь. Его одержимость Богом без возможности поверить в Бога. Это касается и Алеши, кстати говоря. Но между прочим, в Алеше тоже есть карамазовщина. Он говорит, что в нем есть темное, карамазовское. Помните, как бешено он ревнует Лизу к Дмитрию. Он просто в лице изменяется. Письмо от нее получая для Дмитрия, он готов вообще ее ударить. Хотя это прямо нигде не сказано. Карамазовы все, конечно, немножко в этом смысле одержимы, бесноваты.
Но под развратом я понимаю не секс. Под развратом я понимаю любую чрезмерность и упоение этой безбрежностью. Грубо говоря, незнание берегов. И вот это — самое поганое. Секс по сравнению с этим, я должен вам сказать, детские игры. Детский смех на лужайке.
Вопрос из зала
- Д.Л., можно вопрос? Как писатель Достоевский может и переоцененный - нет портретов, пейзажей, но мне кажется, мы любим его за его театр. Вот Веллер нам называл, что у него во всех романах шекспировское нагромождение трупов, все узлы сюжета вывернуты, даже в «Братьях Карамазовых» - «а я Вам рученьку не подам»…
Дмитрий_Быков
- «А рученьку-то я вам и не поцелую...»
Вопрос из зала
- Т.е. нельзя сказать, что Достоевский больше драматург, чем писатель?
Дмитрий_Быков
- Нет, он, конечно, не драматург. Это просто Веллер развивает вам любимую свою идею о том, что человек всегда стремиться к максимальному чувству, максимальной выразительности, максимальному диапазону и т. д. Ребята, назовем вещи своими именами. Достоевский, как и его абсолютно точная инкарнация Солженицын, я не буду сейчас рассказывать о множестве параллелей между ними, но они совершенно очевидны. Вспомните, как Некрасов открыл Достоевского, как Солженицына открыл Твардовский. Это все неинтересно и многожды сказано.
Как и Солженицын, Достоевский — гениальный сатирик и гениальный публицист. Публицистика Достоевского, даже такая скучная статья, как «Еврейский вопрос», или «Балканский вопрос», - все это безумно интересно, желчно, самозабвенно, это… ну это лихо сделано. Ну и «Дневник писателя» - это лучшее его произведение, конечно. Ну можно его сравнить разве что с «Селом Степаничиковым». А сатирик он тоже совершенно великолепный.
Мы же.. понимаете, мы же не ищем у Солженицына рецептов спасения России. Мы все понимаем, что «Как нам обустроить Россию» - это пример абсолютно утопической публицистики. Во многих отношениях увлекательной, но совершенно не прагматичной. Мы любим Солженицына за другое. Мы любим его за главу «Улыбка Будды».
Понимаете, надо быть человеком уж начисто лишенным чувства юмора, чтобы перечитать, например, «В круге первом», и не расхохотаться над этой главой. Это очень черный, конечно, юмор, какой Шаламову и не снился.. Ну вы помните эту историю о том, как жена Трумена посещает, - еще до Фултонской речи Черчилля, - она посещает бутырскую тюрьму. И там, значит, один зэк уже успел начать писать мемуары «Мои встречи в бутырской тюрьме» когда, помните?- с единым всасывающим звуком исчез куриный бульон, кости были разжеваны, потом еще внесли картошку, потом кашу. И потом, значит, когда Будду внесли, внесли икону Христа, внесли Коран. После этого, значит, она расспрашивает, кто за что сидит, а надзиратель говорит: «Вот этот убивал детей во время ВОВ», - хотя он всего-то встретился с иностранцем, обменялся с ним двумя словами. Вот это, действительно, потрясающая глава. Черный юмор, который у Достоевского встречается довольно часто, вспомните Видоплясова, вопли Видоплясова… Колоссально смешно. А вспомните Лужина. С его бакенбардами в виде двух котлет.
Достоевский — гениальный сатирик, иногда юморист. Достоевский — замечательный публиВопрос из залацист. И все его романы сбиваются на публицистику. А художник он… Ну примерно того же класса, что Помяловский, или Михайловский. Или.. Ну не знаю, … Или любой хороший автор русской прозы 70-80-х годов. Ну не будем делать из него великого художника. Вы когда последний раз перечитывали Карамазовых? А если вы их перечитывали, то ужаснитесь, ну вспомните, с каким чувством неловкости за автора мы иногда читаем эти бесконечные, бесчисленные монологи. Ну он славный был, конечно, малый, но зачем, собственно делать великого художника из замечательного, остроумного фельетониста. Хорошего фельетониста, слов нет. Давайте не будем сравнивать его с Толстым. И даже с Чеховым.
Вопрос из зала
- Здравствуйте, Дмитрий, я смотрел Вас столько на ютюбе, что иногда хочется поставить на паузу и посмотреть о чем Вы говорите. По крайней мере фамилии и … видимо знаний не хватает. Да ладно… Вы уже второй раз говорите, что русская литература, в том числе Достоевский полны бессмысленных, пустых, по большому счету, долгих монологов, и это хорошо высмеяно в фильме Вуди Аллена «Любовь и смерть»
Дмитрий_Быков
- Очень хороший фильм. Я не говорю, что это бессмысленно, но это многовато, да.
Вопрос из зала
- У меня такой вопрос: есть ли какие-то фанфики, продолжения «Братьев Карамазовых»
Дмитрий_Быков
- Очень хороший вопрос. Значит, Елена Иваницкая, замечательный критик, когда-то опубликовала в журнале «Октябрь» подробную статью о фанфиках «Братьев Карамазовых» Попытка продолжения Карамазовых предпринята была одним, я сейчас не помню фамилию, но вы легко найдете это, в 1995 году в «Октябре» статью Иваницкой об этом фанфике. Там была попытка продолжить бесконечные разговоры братьев, там выяснялось, что Федор Павлович не убит, все это — хитрая инсценировка вокруг наследства. Интересная история, вполне в духе Достоевского.
Было еще несколько попыток продолжить с бесконечными разговорами о субстанции и акциденции. Я как сейчас помню, вылетела у меня из головы фамилия автора… [Анна Бердичевская «Крук»?]
Но понимаете, это же вам не «Мертвые души», которые вся Россия, вся русская литература пытается продолжить. Мне интересно, что будет дальше с Чичиковым. Мне интересно, как видит Гоголь будущее России. Но мне, видит Бог, совершенно неинтересно, что будет дальше с братьями Карамазовыми. Потому что братья Карамазовы уже успели мне все о себе рассказать. И я не знаю, что еще такого они могут сделать, кого еще убить.
На самом деле, самый реальный продолжатель линии Достоевского в русской прозе — конечно Владимир Сорокин. Это «Роман» , где в конце романа Роман топором убил всех. Это «Заседание завкома», где, - помните? - там с криком «Прорубона, прорубона!» накидываются на уборщицу и втыкают в нее колья, да? Это «Моноклон». В общем, где разговоры в конце концов переходят в бессмысленное и беспощадное зверство. Так что все фанфики на тему Достоевского уже Сорокиным написаны. Сорокин, наверное, и есть такое предельное выражение… Вот интересная, кстати, получается триада, я над этим не думал. Достоевский, Солженицын, Сорокин. Интересная триада. Сорокин, конечно, логически завершает собой эту линию в русской литературе. И «Сердца четырех» - это классический роман по Достоевскому. Где все зверства совершаются уже вовсе без всякого смысла. Ну просто без всякой причины. И тоже герои все время спорят.
В остальном… Понимаете, самый интересный фанфик на Достоевского сочинил один мой школьник, я люблю рассказывать эту историю, люблю вообще давать детям это задание. Ведь по справедливому замечанию Шкловского, русские романы кончаются дверью в никуда. Что мы можем сказать о Раскольникове, после фразы «Но теперешний рассказ наш окончен»? Мы не знаем, что будет с ним дальше. А вот я попросил детей написать. Один мальчик написал изумительную работу, как Раскольников становится священником, а Соня — попадьей. И у них румяные дети, и все они пекут блины. И катаются на салазках. Это жестоко издевательский текст.
Один мальчик написал вообще потрясающий текст. Значит это такой типичный с стиле (нрзб). Раскольников приехал в Москву, в поезде «Сибирь-Москва», зашел в ближайший кабак, спросил икры и щей, запил шампанским , и тут появилась странная бледная тень. Которая за окном прошлась и его поманила. И он вспомнил, что это — Лизавета. Очень похожая, во всяком случае. И он за ней побежал. Думает: Неужели она жива. Может, я не добил ее, может что-то… И она его завела на трамвайные рельсы и сказала: «А я ведь, Родя, беременная была. Нет тебе, сука, прощения.» В этот момент налетел на него трамвай.
Вот призрак его увел. Сказывается хорошее знакомство с триллером.
Но самую лучшую вещь написал замечательный совершенно Серега Рожнов, который в результате с истфака перевелся на сценарный. Вот это — гениальный ребенок. Он, кстати, слишком на беду свою увлекался воинскими искусствами реставрации, ну в школу к нам был взят как безнадежный. Иногда (~сечение?) брало таких талантливых детей, которые не уживались больше ни в одной другой школе. Но Серега был такой талантливый, что с ним было одно заглядение работать. Невзирая на его чудовищный характер, его все обожали наши. И вот он написал действительно гениальную работу. Это был хороший полноценный рассказ. Я даже напечатал это в «Новой газете» на радостях. Раскольников устраивается после выхода с каторги, его пораньше там отпустили, Порфирий подействовал, Соня молилась, в общем его выпустили, и он устроился в сыскное отделение. Потому что нигде больше ему Порфирий Петрович не мог оказать протекции. И вот он ищет всех. И вдруг ему становится известно, что вот на его участке все время появляется маньяк, который убивает старух. И Порфирий Петрович ему говорит: Родион Романович, одна старуха такая живет вот тут у нас близ Хитрова рынка, и что-то мне кажется, беспременно этот ее убьет нынче. Беспременно. Встаньте там на часах. Он идет в эту квартиру, где должна якобы жить старуха, и видит в окне болезненно красный месяц. Жуткий красный месяц. И когда он видит этот месяц, он испытывает абсолютно непреодолимое желание схватить топор и убить старуху. Он бежит в соседнюю комнату, а там сидит Порфирий Петрович, мелко хихикает, смотрит на него и говорит: «Родион Романович, черного кобеля не отмоешь добела. Вы — маньяк-с, Родион Романович. Вы и тогда убили, потому что вы — маньяк-с. И сейчас это вы-с убивали. Но на этот раз у вас не получилось.»
Вот это — гениальная история о том,что Раскольников на самом деле маньяк, а не философ, и вот эта потрясающая сцена, когда он вбегает, а та Порфирий, ну, слушайте, у меня волосы зашевелились. Вот это хороший фанфик. Это, пожалуй, из Достоевского сделать можно. Да, пожалуйста.
Вопрос из зала
- Все-таки, Дмитрий, общепринятая точка зрения состоит в том, что в Бога не верил как раз Толстой. И не чувствовал его, и у него не было органа, которым верят. И я совершенно не могу согласиться…. Что толстовский мир — божий, а Достоевский — нет. Но простите, толстовский мир приятней, потому что это мир богатых людей. У которых и несчастья протекают соответственно по-другому.
Дмитрий_Быков
-Ну да, да… особенно «Божеское и человеческое»… Или «Отец Сергий» - мир богатых людей...Или «Хозяин и работник“… ребята, не надо. Мир богатых людей — это «Анна Каренина», и то Николай Левин, вы помните как умирает, а уж «Воскресение» - это просто днище жизни. Ангел спустился в ад. Вот что такое «Воскресение». Поэтому толстовский мир — он просто полон Богом, потому что его не ищут, его чувствуют. И он действительно там есть. Это то, что Мережковский замечательно сказал «тайновидение, духовидение плоти.» Тогда как у Достоевского мы наоборот видим оплощение духа. Для меня… Ну можно об этом спорить, ради Бога. Но достаточно прочитать «Хаджи Мурата», достаточно прочитать «Казаков», и вы увидите, как Бог дышит в каждой строке. Одна моя девочка, очень умная, сказала «Главная ошибка в русской истории была в том, что отлучать, конечно, надо было Достоевского». Это очень верная мысль. Если бы отлучили Достоевского, то вся русская история пошла бы совершенно иначе. Толстого, даже когда он боролся с церковью, надо было удостаивать всех возможных орденов, потому что Толстой обратил к Богу больше народу, чем вся душеспасительная литература. Вспомните гениальный рассказ Куприна «Анафема», когда, помните?- дьякон знаменитым басом своим, вместо того, чтобы пропеть Толстому анафему, пропел ему «Вечную память“, и сорвал себе голос. Вот это истинно церковное, божие отношение к Льву Николаевичу. А Федор Михайлович, с его вечно блудливой ухмылочкой, с его вечной бесовщиной… Ничего не поделаешь.
Вопрос из зала
- Достоевский никого не обратил к Богу?
Дмитрий_Быков
- Не знаю. У меня есть смутное ощущение, что Достоевский многих обратил к так называемой русской душе. Он заставил Запад полюбить русскую душу. Неряшливую, и чаще всего, к сожалению, невоспитанную. Он внушил Западу представление о величии этой русской души. Тогда как настоящая русская душа — это Поленька, это Светлогуб у Толстого, это, конечно, Нехлюдов. Заметьте, что ведь Нехлюдов не ищет Бога. Нехлюдов просто спасает свою душу. И мне кажется, что Достоевский очень многих наоборот отвратил. Потому что от Достоевского пошла вот эта страшная розановская линия русской литературы. Линия интеллектуального разврата. Фигуры более развратной чем Розанов, в худшем смысле, я просто в русской литературе не знаю. Гениально Гиппиус про него говорила «Розанов — это даже не плоть, а просто пло, какое-то пло». Вот Розанов внушает мне отвращение физиологическое. Такое же, какое ему внушали отвращение евреи. Здесь мы квиты. И никакие его поздние примирения с еврейством на одре, они ничего не меняют.
Понимаете, мы можем снисходительно, конечно, относиться к антисемитизму Достоевского. Ну мало ли порядочных людей было антисемитами. Ничего страшного , подумаешь, иногда и Куприн поругивал евреев. Иногда и Чехов писал рассказ «Жидовка». Но все-таки небудем забывать, что ничего хорошего в антисемитизме нет. Если человек освятил своим именем одну из самых страшных гнусностей XX века, и он, и Вагнер, и многие еще, да? - это все-таки не добавляет ему очков, понимаете… И его страшная ненависть к жидовству, она во многом, - ну как вам сказать? - это во многом проявление той душевной болезни, которой весь он был пронизан. И в Розанове это тоже есть. Это ненависть.. Понимаете, это ненависть ко всему сколько-нибудь утонченному, сколько-нибудь культурному. Еврей здесь не более чем псевдоним. Ненависть к культуре — вот что это на самом деле. И когда Достоевский все время повторяет, что Бог живет не в образованном классе, а в народе, вот народ-то у нас богоносец,… А он не богоносец, он — рогоносец. Это надо как-то… Во всяком случае, он — разный. И вот это обожествление темноты, обожествление массы, обожествление народа, тоже такое народобесие, я бы сказал, - тоже за ним водился этот грех. В общем, почти нет у Достоевского убеждений, которые в XX веке не были бы скомпрометированы, не привели бы к великим потрясениям.
Вопрос из зала
- Добрый вечер, Дмитрий Львович. Скажите пожалуйста, а Коля Красоткин когда достигнет, ну условно, зрелости, приблизительно начала 80-х годов, чем он занимается?
Дмитрий_Быков
- Ну проходит 13 лет. Коле 15 лет. По всей вероятности Коля Красоткин, ну это будущий Желябов. У меня есть такое ощущение. Тем более что он мальчик очень развитой, и уж конечно изготовление бомб его бы интересовало. Но… Понимаете как? У всех героев Достоевского путь один либо в преступники, либо в святые. И вот два варианта. А почему-то стать отцом семейства не может он. Ну почему мы не можем себе представить счастливо женатого Колю Красоткина. Колю Красоткина, который родил сына и назвал его Илюшечка, в честь Илюшечки. Колю Красоткина, который поехал, например, путешествовать в Азию. Как Пржевальский. Или в Сибирь, охотиться. Или в Париж, образовываться. А почему-то мы его видим либо в подполье, либо во время оргии, либо мучающим больную, обязательно больную — жену.
В общем, невелик разброс путей для героев Достоевского. Вот вечный вопрос: чьим героем вы хотели бы быть? Героем Достоевского никто не хотел бы быть в силу простейшей причины. У героев Достоевского не может быть ни нормальной семейной жизни, ни физического здоровья. Ни даже, прямо скажем, сколько-нибудь нормального сексуального контакта. Потому что если это и будет что-нибудь, то только после кутежа в Мокром. Что очень неслучайно. Это Мокрое — это название очень понятное. Если уж герой Достоевского и попадает в Мокрое, то непременно через мокрое дело. Не хотел бы я. И Коле Красоткину этого не пожелал бы. Одна надежда у Коли Красоткина есть — вовремя перепрыгнуть в роман Толстого. Вовремя. Или в Чехова. Хотя у Чехова, тоже, прямо скажем, не очень хорошо. Я затрудняюсь вам назвать русского классика, у которого хорошо. Тургенев, разве что. Но он уже умер к тому моменту.
Вопрос из зала
- А я хотел спросить про «Село Степанчиково». Очень приятно было услышать этот рассказ. Он у меня любимый. Но вот я помню, когда я читал его, мне хотелось главного героя немножко добить. Т.е. мне казалось, что он очень мучается. Он как бы всех сажает себе на шею. Потом было очень стыдно за эту мысль. И для меня это какое-то явление стало. Потом я это видел в кино, где-то там. Фассбиндер, например. «В год 13 лун». Или у Сэлинджера «Ради толстой тети», такое похожее…
Дмитрий_Быков
- Да, да… Как раз Достоевский — любимый писатель Сэлинджера. Мы увидим в этом году сборник рассказов, где выйдет все про Глассов, включая 5 неизданных повестей. Вот то-то мы нарадуемся.
Что касается «Села Степанчикова». И центрального в нем персонажа Фомы. В замечательной работе Тынянова прослеживается сходство речей Фомы Опискина с гоголевскими фрагментами из «Выбранных мест». Конечно, Фома Фомич — пародия на позднего Гоголя. Но думаю, что здесь есть и определенное самобичевание, определенная борьба Достоевского с собственной напыщенностью. Конечно, в Фоме есть автопортрет. Вот это «Я знаю Россию, и Россия знает меня», - это расплата с собственным мессианством. Фома — это как раз первый подпольный тип Достоевского. Раздавленный, униженный, одержимый манией величия, вытекающей из этой униженности. Это вырождение маленького человека. И мне как раз очень нравится в Фоме Фомиче то, что он — Фомич, т. е. он преемственный, один из цепи многих бесконечных вот этих, да? Такой же, как отец. Всегда вот это выбивание дубля имени и отчества означает преемственность. Фома Фомич, как и Акакий Акакьевич, - это потомок бесконечного числа маленьких людей. Который несет на себе их бремя. И то, что Акакий Акакьевич так выбивает этот дубль, не случайно. Просто Фома Фомич прекрасен чем на самом деле? Он при все й своей вредоносности, при всем своем тартюфстве, он все-таки комичен. Вот «О, не ставьте мне памятников, в сердцах своих воздвигните мне памятник!» Потом, помните, он трогательный, маленький, выглядит мальчишкой, в матроске. Это такое зло еще не масштабное. А вот то, во что Фома Фомич разросся в поздних произведениях Достоевского, вот тот авторский образ, который стал Фомой Фомичем — это в общем, конечно, страшно. Если бы иногда Анна Григорьевна со своим здравым умом не подшучивала над своим полубезумным мужем, я думаю, он бы превратился, конечно, в окончательное чудовище.
Но раз уж мы заговорили об Анне Григорьевне , чтобы уже закончить на этом, на этой радостной ноте, не знаю, как вы, я-то никакого ужаса не испытываю перед рабочей неделей, у меня вся эта неделя была рабочей. Помим лекций, я уже с 5-го вышел на работу в «Собеседнике», уверяю вас, ничего ужасного нас завтра не ждет. Ну подумаешь, рубль упадет еще немного. Привыкать нам, что ли? Через Достоевского прошли, а тут рубль какой-то. Как раз чтобы закончить на чем-то веселом, я хочу сказать об Анне Григорьевне. Их переписка — это очень веселое чтение. Она наводит на мысль о том, что Федор наш Михалыч все гадости как-то реализовал в прозе. Выплеснул ее туда, всю гадость. А в жизни остался милейшим человеком. И может — это оптимальная литературная стратегия.
Вот Толстой — такая радостная, живая, счастливая проза, - и всю жизнь мучил жену и близких. А Достоевский всю жизнь мучил читателей, а с женой и близкими был абсолютным ангелом, чего и вам желаю.


(Картинка - рисунок Ильи Глазунова)