В промежутках между сном.

В ПРОМЕЖУТКАХ МЕЖДУ СНОМ.
…научи нас видеть Тебя,
За каждой бедой…
Б.Г.


Сижу и пивом запоздало оплакиваю умершего ребеночка. Ночка выдалась еще та…
Вечером узнал, что пришли две женщины рожать. Одновременно. Не отвертишься. Спросив возраст, удостоверился, будет как-то. В смысле - неизвестно как. Обеим по 17 лет, первые роды. Это всегда не предсказуемо. Нет, наверное, в книге судеб уже записаны судьбы всех четырех, я имею ввиду, очень скоро будущих мамаш и их детей. Кому-то или чему-то это возможно известно, но не мне. И не молодому парню медбрату Крису, чья ночная смена - сегодня. Но я рядом (мой дом находится в 30 м от госпиталя), и договоренность сильней «не хочу» . В любой момент ночи он меня зовет и я бегу с кровати прямиком в родзал .
Крисс позвонил в 3.21 ночи. Я, как можно быстрее оделся, кинул манговый леденец в рот, и на роды. Захожу в родзал и первым делом одеваю маску. Вонь. Вонища!!! Местные медики почему-то не клизмят мамаш перед родами, и те какают невольно в процессе. Некоторые очень много какают и угадайте, что приходится с этим делать? Да и гадать нечего! Убирать приходится. Руками. Рождение человека это очень грязное, кровавое и дурно пахнущее дело. По крайней мере, в Африке.
- Помоги надавить, я разрежу немного. Мамаша сложная, не слушается.
- Ок.- я надел белый клеенчатый фартук, отметил, что Крисс в моих резиновых сапогах, надел две пары перчаток, и поехали…Крисс хотел разрезать немного ножницами выход (или вход), откуда торчал треугольничек головы. Роды затяжные, долгие, мамаша одурела от боли и усилий, не слушается Криса, тужится невпопад, мечется на кровати. Крисс берет ножницы, заводит пальцы между головкой ребенка и плотью мамаши, и режет. Я слышу звук разрезаемых тканей и смотрю на женщину. Она кажется даже и не почувствовала разрез на фоне общей, безграничной, не передаваемой боли. Все ее лицо покрыто крупными бисеринками пота. Они блестят на черной, мокрой коже. Я начинаю двумя руками давить на живот. Мамаша устала, перестает тужится. Крисс не выдерживает и начинает кричать, что сейчас не время отдыхать, надо напрячься один последний раз, но очень сильно и мы родим. Я опять начинаю давить на живот. Давлю достаточно сильно, но не все время уперся и давишь, а рывками, и наблюдаешь с каждым толчком, как головка появляется все больше и больше. Мамаша напрягается настолько, что ее вены на шее и груди, кажется, сейчас лопнут. Разрез кровит, Крисс пытается высвободить головку, я толкаю. Так и хочется сказать - картина маслом! Самое сложное это родить головку, дальше обычно проще. Я вообще стараюсь не думать о происходящем, тело выполняет какие- то действия, автоматически, разум, сознание моё спокойно, и обращает внимание только на манговую конфетку во рту. Я вообще 10 минут назад ещё спал!
И тут с хлюпающим хлопком выскользнула головка, обдав Крисса дурнопахнущей, зелёно-жёлто-кровавой струёй околоплодных вод. Дальше ерунда уже, высвобождаем левое плечико, затем правое, и ребёночек сам выскальзывает. Живой. Замечательно. Трубочкой отсоса убираю всё, что у него скопилось в носике, рте, прочищаю дыхательные пути. Ребёночек начинает кашлять, плакать. Великолепно! Наверно самый приятный звук для всех находящихся в этой комнате. Если плачет, значит, дышит, дышит – живёт, живёт – все рады! Я марлевой салфеткой, намотав её на палец, убираю остатки скопившейся в ротике слизи. Теперь хорошо. Дыши. Живи. Будь. Девочка. Мой мозг по-прежнему обращает внимание только на вкус конфеты, но тело счастливо. Расслабление. Сделали. Накладываю два зажима на пуповине и между ними перерезаю её. Самая волнительная и можно даже сказать, торжественная, процедура (по крайней мере, для меня). Воображаю, что именно я отделяю ребёночка от матери, отправляю в жизнь, в открытый космос через мои руки, типа от меня, что-то зависит большое, важное, хрупкое. Иллюзия, что ты, что-то можешь решать. Не зря же существует понятие, что у хирургов, травматологов и аккушеров-гинекологов присутствует «комплекс Бога». Я не один из них, но волею судеб, я понимаю, о чём речь.
Крисс обкалывает лидокаином разрез и зашивает. Ребёночек в порядке, мамаша пока толком ещё не осознала всего, но поняла одно – уже не больно. Ну, всё, Крисс дальше справится один. Я иду спать. Время 4-50 утра. В палате корчится на кровати вторая роженица. Её время скоро придёт. Я знаю, что Крисс позовёт опять. Так что хоть 30 минут поспать.
Крисс позвонил в 5-20. Я даже умудрился уснуть. Опять, но уже не так быстро, оделся, кинул в рот смоктушку с вкусом мяты, и пошёл. Зашёл улыбаясь в родзал и расстроился сразу и окончательно. Родить то они родили, но ребёночек не дышал, и Крис пытался делать ему искусственное дыхание, и при помощи маски пытался раздышать ребёночка. Сердечко малыша еле-еле билось.
- Атропин! Адреналин! – Крисс очень быстро набрал это в шприцы и подал мне. Я вколол это поочерёдно в вялое тельце. Это был мальчик. Я уже видел такое, и уже осознавал, чем это закончится. Но чем, как говорят (кто?) не шутит. Положил салфетку ребёночку на лицо, зажал пальцами ему нос и начал делать искусственное дыхание «рот в рот». Несколько выдохов, несколько раз надавить на грудь, несколько выдохов, несколько надавливаний. Сердечко бьётся, пока качаешь. Остановился, и оно останавливается, продолжаешь, и оно еле-еле трепещется. И так минут 25-30. Тем не менее, ребёночек синел, сердце билось всё слабей и всё реже, а затем и вовсе остановилось. Дух покинул это маленькое, резиновое тельце, так и не войдя в него. Так прикоснулся слегка, чтоб мы его помучили, и исчез. Вот как описать эти ощущения, когда под рукой чувствуешь биение этого маленького, созданного для жизни, сердечка, и ощущать, осознавать, что хоть что ты сейчас ни делай, хоть вколи все уколы этого мира, хоть закатывай глаза в шаманских конвульсиях, оно всё равно затухает и оп…. и как отчаянно не надавливай на грудную клетку, оно не реагирует. Финиш. Какой на хрен «комплекс Бога??!!» какой на хрен «что ты что то можешь!!» Нет. Иллюзия и самообман. И всё это происходит под молчаливым взглядом 17-ти летней мамаши, которая и мамашей то побыть и не успела. Она лежит, смотрит и молчит. Когда я понял что всё, я снял перчатки, фартук, и не сказав ни слова Криссу пошёл спать. Лишние звуки сейчас ни к чему. Я старался вообще ни о чём не думать. Разум цеплялся за вкус остатков мятной конфеты, но не мог на нём удержаться, всё время срывался в какую-то серую пустоту. Когда подобная ситуация произошла в прошлый раз, я как-то странно отреагировал, закрылся в комнате на два дня, выпил 2.5 литра виски, и по кругу слушал Моцарта «Реквиемы» и Гребенщикова. Сейчас подобного повторения я не хотел.
Я зашёл в дом, достал бутылку пива из холодильника, запил им две таблетки снотворного, принял душ и пошёл спать. Да, блин, спать! Что ещё я мог сделать?
Поспав пару часов, я пошёл в госпиталь, посмотреть как там дела. На улице, рядом с госпиталем, прям на земле, сидели давешняя роженица и её отец. Я подошёл поздороваться, её отец начал меня благодарить, я перебил его и спросил с раздражением, за что он меня благодарит? За то, что я не смог спасти жизнь его внуку? Он задумался на несколько секунд и говорит:
- Ты ещё молод, я старше и послушай, что я скажу. Я тебе действительно благодарен, ведь ты делал всё что мог. Если бы было что-то, что можно было сделать ещё, я уверен ты бы сделал. Значит, тебе не за что корить себя, твоя совесть чиста. А что ребёнок умер… так Бог он знает, что он делает. У него на каждого из нас есть свой план. Это сложно понять. Это надо просто принять. У моей матери было 16 (!) детей, 16 раз она рожала, а выжило только трое! Так что Бог велик, и воистину пути его неисповедимы и не предсказуемы.
The end.