ДЕТИ ДРЕМЛЮЩИХ ОКРАИН

Введение в поэму

Дом с телефонной будкой на углу
Архитектуры монументализма.
В квартире номер пять снимают клизму,
А за стеной сажают на иглу.
Лет пятьдесят назад здесь может быть
Жил Старостин - спартаковец известный
Здесь бабушка моя была невестой
До дедушки отсюда час ходьбы.
Пол века минуло. Трамвайные пути
Гудят как провода от напряженья
Неумолимого тотального движенья
Эпохи. Надо перейти
Мне на другую сторону в киоск
Купить «Кинзмараули» или «Варны»
Иду вперед я перпендикулярно
Покуда трезв, покуда светел мозг.
Вон на картонных ящиках сидят
Торговцы всякой всячиной и мылом
С их стороны ведь было б очень мило
Прохожим предлагать еще канат.
Болтаться на канате не идти,
Но это ложный путь моей поэмы
Давайте будем на другие темы
Беседы с вами светские вести.















Место выживания


Шел девяносто третий год.
Шли из Москвы худые вести.
Шел на Востоке Дальнем лед,
А шелк за метр - тыща двести.

Шел человек, ни йог, ни бог,
Храня в глазах печали тайну.
Шел по одной из тех дорог,
Что направляла к процветанью.

Шел снег, и ветер бил в лицо,
И стыли ноги на морозе.
Весна, которая в прогнозе
Была объявлена, концом

Своим предстала. Сразу это
Свело окраину с ума
Ведь за весной должно быть лето,
Но за весной пришла зима.

Иной бы житель (иностранец)
Что делать не сообразил,
А мой герой накинул ранец
И сразу дунул в магазин.

Он не случайно сделал это.
Напоминаю: вроде май,
Но вместо близкого всем лета
Опять махровая зима.

И закружился рой за роем
Изнемогающих. Аминь.
Мой друг исчез среди героев,
Атаковавших героинь.

И вот пока он там, я знаю,
Соображает на обед,
Я здесь мгновенно набросаю
Его по памяти портрет.


Минзуркин

Хорош внутри, хорош снаружи,
В искусстве, спорте и любви
Он был, покуда не нарушил
Соотношение в крови

Самой крови и алкоголя.
И, равновесье потеряв,
Он крест поставил на футболе,
Театре. В общем говоря,

На ряд забав и увлечений.
Глушил вином протест души
И пропил все буквально через
Год , какой-то, с небольшим.

В пустой квартире на кушетке,
Как проспиртованный фитиль
Он часто тлел, горел нередко,
Опустошая вновь бутыль.

И отходя крестообразно
На постаревшей простыне,
Он бредил много и о разном:
О жизни, боге, о стране.

Придя в себя над "Розой мира",
Он возвышался, как вопрос.
И жизнь уже казалась мира-
жом из ландышей и роз.

Быть иль не быть - вопрос не праздный
Вопрос шекспировский весьма:
Быть - значит дальше пить заразу,
А нет - так горе от ума.

Другим ему казалось завтра,
Хотелось в новые места.
Но завтра было, как у Сартра:
Всегда под "Мухой" "Тошнота".





И начинался день"кондрата" -
Мини-гражданская война.
Зуб шел на зуб, как брат на брата,
Штыком колола щетина.

И грохотал в кишечном тракте,
Весь содрагая организм,
Уж далеко не мирный трактор,
А разрушенья механизм.

И тряску Рихтером не меря,
Не меря литрами сушняк,
Кондрат наш требовал похмелья,
Как перемирья подлый враг.

И появлялась батарея
Ближневосточного вина.
Мир наступал тогда скорее,
Чем могла кончиться война.

Бьет батарея эта метко,
Верна наводка, виден стиль,
И снова - дряхлая кушетка
И тихо тлеющий фитиль.

Бомжеубежище спокойно.
Пустых бутылок полон шкаф.
И смотрят окна, как иконы,
На это все исподтишка.













Ну что, давайте подытожим:
Он не настолько, может, плох,
Насколько мы представить можем.
Пусть он и стал последним бомжем,
Наверняка был первым Бог.

Я забежал вперед немного,
Про жизнь несчастную сказав,
Да и, наверное, про Бога
Загнул. А вот и он! Глаза

Горят, стремительны движенья,
Походка. Судя по всему,
Что от последних сбережений
Пришлось избавиться ему.

Пускай зима, пусть снова стужа,
Он тащит, бренькая, суму.
Ему давно никто не нужен,
И он не нужен никому.

Что оттого, что нет знакомых,
Что много жира в колбасе,
Что поздно, холодно, все дома,
А у него давно не все.

Что до Иисуса год остался,
А не осталось ничего.
Что раньше, может, и пытался,
Но запытала жизнь его.

И что любил когда-то даму,
Но ненавидеть не сумел.
Жизнь превратилась в мелодраму,
А мелодрама позже в мел.

Он жить уже не торопился
Давно к прекрасному остыл
И только письма, эти письма…
Терзаний желтые листы….




Письма Римской – подруге


Ты меня не извинила
Понял я из переписки.
Как и прежде из винила
Ты проигрываешь диски.

Как и прежде носишь клеши
Длинный волос по-хипповски.
Ездишь ветреная к Леше
Безрассудная чертовски.

И, наверное, потомкам
Дневники свои кропаешь
День проходит, а потом как?
Каюсь я, а ты икаешь.

Ты сомнамбула в тумане?
Или ежик? Дальше пошло…
Почему, тебя, то манит,
Что уже в далеком прошлом?

Как в окно к тебе я лазил
А потом… хочу в рассказе
Все подробно описать,
А сейчас….

Кто разберет? Найти статиста,
Который вынесет вердикт,
Который будет лапать, тискать,
Но чести тем не повредит.

И не оставит белых пятен
Ни на одежде, ни в душе.
Пускай , мой друг невероятен,
Но с милым рай и в шалаше.







……………………………………………………………………

Кто видит баловня в банкроте,
Кто пробивного в подлеце.
Но не пытайтесь, не найдете
Печать души ни в чьем лице.

Оно давно не отраженье.
Оно другим озарено,
И «дум высокое стремленье»
Не выдает уже оно.

Но есть особенная прелесть
В невыразительности черт.
Мы все глядим - а не приелись.
Мы все увидели - но нет!

Как будто что-то ускользает.
Как будто что-то снова в них
На ясность только намекает,
Но и намек невзрачно тих.

Да, эти лица, эти лица
Не знает зоркая страна.
Они, как тайные страницы,
Хранят иные письмена.

И если время проявляет
Их сокровений молоко,
Что эти лица выражают,
Прочесть все так же нелегко.



………………………………………










Тайная вечерня


Блохин позвал меня на вечер.
Он знал в веселье буйном прок.
Любил пространственные речи,
Беседы поздней огонек.

Вращаясь вместе с новостями
(То были слухи в основном),
Он каждый раз перед гостями
Блистал информбюроумом.

И, прибегая к ухищреньям,
Одной гримасой только мог
Всех привести без исключенья
В неописуемый восторг.

Так дамы попросту влюблялись
И приносили столько мук,
Что он давно не помнил дня без
Сердечных дел, и так ему

Любви обилье надоело,
Что собирался он уже
Пойти по правильной меже
И, наконец, заняться делом.

Мне заниматься было нечем.
"Пентхауз" свеженький листал.
И приглашение на вечер
Я игнорировать не стал.

Но зная все его проблемы,
Спросил я прямо: контингент?
- Вечерня тайная богемы.
- Богеме - да, базару нет!







- А что за лица, я их знаю?
- Актеры, рокеры..., поэт,
Спортсмены разные мелькают,
Да и кого там только нет.

- Нам там не станет сиротливо?
- Да что ты, вмиг усыновят,
А если будет море пива
И пара с травкою ребят,

Дойдет богема до предела,
Такой получится фантом...
- Но ты ж решил заняться делом...
- О деле, как ни будь потом.

---------------------------------------------------------

Дымился длинный коридор.
Весь наркомат собрался в кухне.
Был травиальный разговор
О том, кто следующий ухнет.

Разогревались косяки
И шли, всех, торкая по кругу,
То, забирая по хи-хи,
То, прибивая по испугу.

На шкуре было нелегко,
Как нелегко вообще в России.
Трава косила мужиков,
А не они её косили.

Двоих уж было не поднять,
Другие четверо торчали.
Тут ни прибавить, ни отнять,
Но это, правда, лишь вначале.

Мы подошли как раз в разгар
Психоделической беседы.
Мужик в наколках излагал
Свой взгляд на радости и беды




Интеллигента на Руси,
Стремленье к саморазрушенью,
И всех присутствующих просил
Не поддаваться искушенью,

Соблазну прелестей земных,
Быть начеку и постоянно
О целях помнить, об иных.
Хлебая водку из стакана,

Он экспрессивно призывал
Стать в оппозицию режиму,
Какой бы ни был, и развал
Провозглашал непостижимый.


- Давай завязывай, Бугор...
- И без твоих прогнозов тошно
Ломаешь кайф и разговор...
- Но это не одно и то же.

- Да полно вам, кончайте спор
И закурите трубку мира.
- Да, впору вешать уж топор:
Совсем прокурена квартира.

- Ну что за хлопоты, кума?
Оставь ты глупое занятье.
Есть просто дым, а есть кумар,
И это разные понятья.

Пусть он висит, как облака,
Что прячут пики Гималаев.
Мы, как они, торчим пока
И проясняться не желаем.






Туманный этот разговор
О горной области внезапно
Прервал гитарный перебор.
Блохин стакан свой выпил залпом

И в музыкальный перерыв
Пошел знакомиться по кругу,
Набор дежурных перерыв
Любезностей. Про друга

Забыл, оставив не у дел.
Не огорчился я особо
И незаметно пересел
К двум, как казалось мне, особам,

Что представляли женский род,
Но вот при ближнем рассмотренье
Я обнаружил двух господ
Мужского пола. Но сомненье.

И беглым взглядом проскользив
По хрупким тонким силуэтам,
Я в непосредственной близи
Под дулом даже пистолета

Не смог признаться б до конца,
К какому их причислить роду:
Так сбили с толку два юнца
Меня и матушку природу.

А вечер между тем кипел,
Беседы, споры клокотали,
Шла смена лиц, движений, тел,
Свеченья глаз, изгибов талий.

И сюрреальные огни
В кумире вязком расползались.
На кухне правили одни,
Другие царствовали в зале.

Но все в каком-то забытье,
В каком-то сумасшедшем хоре
Орали за Мирей Матье:
" Чао, бамбино, сори".

-----------------------------------------------------

Бдят дети дремлющих окраин.
Бдят, как речные маяки,
Спасенья, свет которых равен
Лишь взмаху ангела руки.

Им шепчет ветер тополиный,
И выпь ехидною поет,
Горят иконы и камины.
Но и до вас дойдет черед.


Шаманский танец увлекал.
Толпа задергалась в экстазе.
Налив шаманского бокал,
(Так называлась жидкость в вазе,

Где розы пили алкоголь),
Я потерял из виду друга
И, отхлебнув глоток-другой,
Пошел искать потише угол.

И в дальней комнате обрел
Одной компании затишье.
Мы оккупировали стол.
Раз перекинулись в картишки,

Раз погадали на меня,
По разу фокус показали
Как вдруг раздался грохот в зале
И следом крики, беготня.

Похоже, кто-то протрезвел
И посреди чумного пира
Призывным рыком заревел:
" Народ, а где же наше пиво?"

Пустые банки на вопрос
Красноречивейшим молчаньем
Ответ держали. Перерос
Тогда рев в общее мычанье,



Что издают на водопой
Гурьбой спешащие коровы.
За пивом в полночь на разбой
Все были двинуться готовы.

Вооружившись до зубов
Разнообъмной пивотарой,
Пять пивожрания столпов
Пустились в путь дорожкой старой.


Гляжу на этих молодцов
И понимаю, что без пива
Совсем не то. В конце концов
Оно берет неторопливо

В любое время - ночью, днем
Легко так и непринужденно.
Необходимо знать объем.
Переберешь на полбидона –

Уже сонливость, маета,
Невыносимо сиротливо.
Есть в пиве важная черта -
Как все обставлено для пива.

Не просто так вот, сгоряча
В подъезде грязном или поле.
Пить хорошо под звон мяча,
Тянуть спокойно на футболе.

Трибуны требуют судью
Пустить немедленно на мыло.
Судья - в свисток. Ему - адью,
Игрок на пальцах. Пантомима.

Над стадионом рыбный дух
Смешался с терпким духом пива,
Азарт прошел, запал утух.
А на табло нули, как сливы.



Голкипер бродит, так и сяк
Бросая дерн от бутс отставший.
Как неудачливый рыбак
Из сказки Пушкина, он тащит

Пустую сеть. Скучает он
По не назначенным пенальти.
Уже темнеет небосклон.
Прожектора включают. Нате!

Промокли майки и трусы,
А мы от пива не просохли.
Вот от центральной полосы
Пошли круги. Ребята сдохли.

Когда б не пиво, что тогда
На этом матче удержало
А пиво, братцы, не вода...
Еще бы долго рассуждал он,

В пивную партию клиент
К разливу пенному зовущий,
Но, к сожалению, момент
Был вяломедленнотекущий.

……………………………….

В углу под шишками часов,
Перебивая крик кукушки,
Сидел кудрявый философ,
Гундося рыженькой толстушке

Метафизический догмат.
Неподалеку на диване
Чередовался русский мат
С англоязычными словами,

Обозначая ярый спор
Гранжовика и металлиста.
Шел в зале танцев перебор
От блюза черного до твиста.




Блохин с надрывом голосил
Порнографические басни.
Мензуркин рядом моросил
И постоянно дерибасил.

Кто бил по струнам в кураже,
Кто тряс в экстазе волосами,
Кто в беспросветном неглиже
Махал трофейными трусами.

--------------------------------------------------

Мутила ночь, шел третий час.
Торговля, кажется, дремала.
Во тьме блуждало восемь глаз
По джунглям местного квартала.

Четыре пьяных молодца
Крались гуськом к ларьку пивному.
И подойдя к нему с торца
Предались взлому групповому.

Дверь уступила, наконец.
Один зашел, халат набросил
И, как заправский продавец
С лицом, застывшем на вопросе,

Встал у раздачи. Не спеша,
Цивилизованно, без пены
Бидоны мирным алкашам
Наполнил пивом постепенно.

Так образцово до сих пор
Здесь не обслуживали даже,
Когда народный контролер
Следил за качеством продажи.


Теперь иные времена,
Культура восторжествовала,
И даже трезвая луна
От умиленья зарыдала.



…………………………………..

Темп вечеринки как-то спал
Без алкоголя и кумара.
Шатался кто-то, кто-то спал,
А кто-то в кухне под гитару

Превозмогая сон терпел,
Уже заметно просыхая
Пока Плейбоев Павел пел:

Мы дети дремлющих окраин
Побег запущенной страны.
Мы называли небо раем,
А землю домом сатаны.

Стремились к далям неведомым,
Разъяв объятия земли.
Но небо нам не стало домом
И рая в нем мы не нашли.

Мы озирались дико ,бегло,
Бросая взгляды в черноту.
Уже казалось раем пекло
И ад похожим на мечту.

И не манили больше дали.
И тайны больше не влекли
Мы только жаждали страданий.
Мы на костер себя вели.

Зачем же мы себя сжигали?
Кто призывал на этот путь?
Чтоб свет костра умчался в дали
И нас заметил кто-нибудь.







…………………………………………..


Я поразился ходом этим.
Жизнь без огня напрасный труд.
Сгоришь - тогда тебя заметят
И пепел даже соберут.

Но стоит только нам узнать
Как быть должно и все на этом
И сил уже не хватит на
Борьбу за счастье с этим светом.

Ведь мир живет совсем иным
Мир не читает умных книжек.
И чтоб тянуться вслед за ним
Согнуться надо бы пониже.

Сутулы души. Что за грех
Здоровый дух в здоровом теле.
Но зачастую он у тех,
Кого давно уже отпели.

Зевает хор бездарных лет,
Горят иконы и камины,
А мы  : что есть, увы, что нет,
В земле затерянные мины.

Режимы режут лжеотцы
Из капитанской скалясь рубки
И элегантные шприцы
Грядут на смену мясорубкам.

По шпалам плачут поезда
Вагонизируя на запад
А на востоке как всегда
Восходит солнце. Может завтра

Перекрестится белый свет
Не будет тяжкого похмелья
Проснемся где-нибудь в Москве
В четырехзведночном отеле.




С Мисс Забайкалья под рукой
Во всем вечернем туалете
Какое счастье и покой
Бывает все же на планете…

Но кто карабкается вверх?
Он близорук, умалишенный?
И не известно есть ли грех
На свете им не совершенный.
……………………………………….

Плейбоев спел еще одну
Душещипательную тему.
Я думал: Если не усну
То закарабкаюсь на стену.

Но не успел. Звонок. И в дом
Когорта славная ввалила
Один бидон, другой бидон
Экспреприированого пива.

И что тут в доме началось.
Открылась течь в ковчеге Ноя.
Рекою пиво полилось
Ну а за ним все остальное.

Двух от напора унесло,
А третий следом водолазом.
Стояла девушка с веслом
За раскаленным унитазом.

Один бидон опустошен,
Другой всем миром слили в ванну.
Затем раздевшись, голышом
В нее полезли под "Нирвану".

Плескаясь в липкой тесноте,
Орали песни, терлись или
Хлебали влагу словно те,
Которых в жизни не поили.




Блохин как пьяный бегемот
Пытался выбраться на сушу
Мычал, пыхтел, но весь народ
Его не слышал и не слушал.

Купанье длилось до утра
Потом попадали нудисты
И слышен был лишь громкий храп,
Сопенье, хлюпанье и свисты.

Какой-то шелест за окном
Мой сон внезапно потревожил
Как «вошин гоу» - два в одном,
На чуть накренившемся ложе,

Мы почивали с Блохиным.
А рядом с нами в центре зала
Минзуркин с хрюканьем свиным
Спал на полу. Мне показалось,

Что отворилась в зале дверь,
Чихнул как будто кто-то в доме
И вдруг не человек ни зверь
Зашелестел в дверном проеме.

Готов был вскрикнуть я уже,
Но, приглядевшись, обнаружил,
Что это дама в неглиже
И в безобразнейшем к тому же.

Свисала розовая грудь,
Как плющ с готической колоны,
Но преграждали дальше путь
Ей голубые панталоны.

Держась рукою за косяк,
Она покачивалась башней.
Глаза, втыкая в полумрак,
Искала, видно, день вчерашний.




Потом резинку панталон
Движеньем пальца оттянула
И отпустила. Этот звон
Хлопка подобие и гула

Я не забуду никогда.
Она кивнула мне жеманно
И по чуть тлеющим следам
Пошла, покачиваясь в ванну.

Вдруг леденящий душу крик
Всех разбудил в одно мгновенье
"Утоп..., утоп..., утопленник"
Кричала "дама-откровенье".

Все повылазили из нор,
Чтоб зреть печальную картину:
Весь в пиве, вниз лицом Бугор...
- Да он копыта ведь откинул.

- Наверно в кипеше его
Плескаясь в пиве, утопили.
Не понимая ничего,
У ванны сонные толпились

Его приятели . Никто
Не побежал за неотложкой
Как будто все сошлись на том,
Что вот вздремнул Бугор немножко

И стоит только захотеть
И он проснется пусть не сразу,
Но чтобы умер, чтобы смерть
Понять отказывался разум.

…………………………………………











В башке наматывал Лиепа
Кардибалетные круги.
И все казалось так нелепо,
Хотелось крикнуть помоги-

те люди, люди, только люди
Не понимали ничего.
Кто почивал лицом на блюде,
А кто и вовсе без него.

0:3 уже не в нашу пользу
Телефонировал Блохин .
Сигару вынул как занозу
И жадно принял никотин.

Примчались лекари в халатах,
А следом сонные менты.
Одни искали виноватых,
Другие резали понты.
7.35 …..



















По всем приметам очень скоро
Наступит в мире благодать
И станут чаще режиссеры
Концы счастливые снимать.

Получит каждый новый Оскар
За расписную мутату,
А мы в аптеке купим оскар-
биновую кислоту –

драже и сразу семь горошин
себе закинем под язык.
Попробуй думать о хорошем,
Когда к обратному привык.

Любая горькая пилюля
Снаружи сладенький продукт
как жизнь, ее, не потому ли
Не разгрызают, а сосут.

Скажите доктор, все мы смертны?
Зачем оттягивать финал?
Зачем нужны нам эти метры
И похоронный ритуал.

Быть иль не быть - what is the qweschen
«Мы все умрем, когда ни будь»,
Но нас запомнят наши вещи,
Чтобы опять к себе вернуть.

Где часть души с прикосновеньем
Непонимающей руки
Осталась ждать - расческа веник,
Дверные ручки и замки.

Но кто твоей души хозяин
Мы все уже собрались в путь
О ней забыли и не взяли
Она раздроблена как ртуть.

И все страданья все восторги,
Как будто ртутные пары:
Раз надышался, на два в морге,
А на три в новые миры.


УТРО “Стрелецкой “ КАЗНИ

Под низким небом дремлет город.
В кварталах каменных громад
Мерцаньем призрачных лампад
Оцепенелый мрак исколот.
Кропят огни сырую даль,
Встречая или провожая
И только черная вода
Их свет печальный отражает.
Молчанье. Мир бетонных зданий
Спит, погруженный в темноту.
Склонили головы в порту
Речные краны. Очертаний
Не видно дальних берегов.
Гудок протяжный словно зов
В тумане слышится тревожный
И отзывается таежным
Трехкратным эхом от холмов
За дымкой спрятанных туманом.
Сереет даль и как- то странно
Все проявляется кругом.
Неразличимы очертанья
Еще охваченные сном,
Но постепенно проступает
Громад белеющих оскал
Угрюмый вид прибрежных скал
Холмов округлые макушки.
Свет расширяется и рушит
Нагромождение ночи
И чайкой раненной кричит
Ракета белая на суше.