Песни мятежного Юга

Мы сидели перед небольшим костерком, я, как и вся наша троица кутался в видавшие виды армейское одеяло. Оно сильно прохудилось, и в нем было столько дыр, что если бы бросить на него горсть бобов, то ни один бы не удержался – юркнули в бреши, что твоя форель в ручье. Да, сэр. Даже о бобах приходилось теперь только мечтать, а не то что о форели, хе-хе, уже как пятый день мы не видели ни одной лавки или поместья, где смогли бы сменять провианта, а последнюю лошадь мы съели еще три дня назад.
Северный край суров и люди в нем селятся далеко друг от друга, надеясь на свои силы. Слава Богу, хоть воды было вдоволь, мы топили снег и пили отвар из каких – то прошлогодних ягод и иголочек, которые собирал для нас Рой. Если бы не он, мы точно подохли бы еще на подступах к Канаде. Только благодаря ему у нас не отмерзли ноги, он умудрился раздобыть драную шкуру медведя и порезать ее на некое подобие сапог. Он вырос рядом с этими краями и знавал местный климат, а еще пару троп, по которым ни эти паршивые янки и тем более конфедераты не могли нас нагнать. Да, мы здорово скостим путь, но платили мы за это пустым брюхом и дьявольски холодными ночами. Хе-хе, кто говорит, что в аду бушует пламя, тот сильно ошибается, да сэр, на самом деле в аду чертовски холодно…Холодно. Я заворочался, что бы натянуть одеяло повыше и хоть как-то сохранить тепло и согреться, совсем недавно меня сменил Сэм, и я хотел хоть немного поспать.

…Мне снова снилась эта бойня при Фредериксберге. Почти каждую ночь я оказывался на этом чертовом поле. Поле сочнейшей изумрудной травы, резко переходило в приличный холм, практически гору. Прекрасное место что бы построить ранчо, и клянусь Богом, большая часть наших парней думала о том же. А вот о чем думал наш командир, когда повел отряд аккурат в гору, да еще и без разведки, идиот.… Наш прославленный главнокомандующий – Эмброуз Эверетт Бернсайд, любимчик «Честного Эйба», мать его.

Высоты Мэри были основательно подготовлены к осаде, опять наше упущение. Мы опережали южан почти на два дня, но задержавшись для переправы, потеряли все преимущество. После тяжелой переправы нас сразу бросили в атаку. Добрая часть пороха отсырела, позиция была отвратительной, наши войска несли потери уже на подступах к Высотам. Холм преграждала каменная стена, и мы не могли приблизиться даже для толкового выстрела, что говорить про гренадеров, которых просто бросили под прицельный винтовочный огонь в отчаянной попытке проделать в стене брешь.
«Энфилды» и «Шарпсы» южан косили наши ряды, словно жнецы адовы. После бесплодных попыток, продолжавшихся почти сутки, мы отступили, оставив позиции, каждый фут которых щедро оплачен нашей кровью. Дав небольшой отдых войскам, необходимый только для перегруппировки и пополнения дивизии из резервов нас снова бросили в атаку. Катастрофическая нехватка пороха в нескольких полках привела к самоубийственной штыковой атаке. Южане били по нам с пятидесяти ярдов. Офицерские «Ле Ма» собирали свою кровавый урожай, крупнокалиберный револьвер наносил тяжелые увечья, а выстрел картечью из центрального ствола срезал людей, словно серп спелые колосья. Я не выдержал. В какой – то момент я понял, что уже не увижу свой дом и Дженни, и маленького Мэтью, если буду продолжать это безумие. Отдав загодя оговоренный приказ своему отделению: рассеяться и отступать по одному, я развернул коня и задал ему шпор...

Мы встретились уже далеко за городом. Наш сильно поредевший полк насчитывал теперь всего около двадцати рейнджеров из почти трех сотен. Что я скажу их матерям и женам? Прождав около часа, мы не дождались еще двоих, надеюсь их смерть была быстрой.

- Дело такое, парни… - Я посмотрел на грязных обессиленных и израненных солдат. – Похоже, что мы стали дезертирами, хе-хе. Вы все знаете, ЧТО полагается за такой проступок, как у нас, так и у дикси. Теперь нет субординации, я не ваш командир. И вот что я скажу: я устал убивать. Сейчас я направлюсь домой к своим родным, чего и вам всем советую. Если кто захочет остаться, я не буду никого осуждать. Если хотите меня пристрелить – стреляйте сейчас - не хочу получить пулю в спину.

Рейнджеры угрюмо и потрясенно молчали. Перспектива стать дезертиром мало кого привлекала, за такое вешали без разговоров, либо тащили в кандалах через весь штат, а то и два, и там тоже вешали. Но и умирать по глупости высшего командования тоже не хотелось, тем более, почти у всех дома остались без опоры жены, матери и сестры.

- Из каких вы краев, полковник, - Молодой парень с наспех перехваченной несвежей тряпицей поверх мундира левой рукой выехал из центра. – Я сам из Канады, рядом с Виннипегом вырос. Если вы пойдете на север, то нам по пути.

- Как зовут, рейнджер? – Я прищурился глядя на него.

- Рой МакЛинн, сэр. – Парень отдал честь и поморщился – мундир сдвинулся и потревожил рану.

- Спасибо за предложение, Рой. Действительно, нам двоим будет по пути.

- Троим, сэр! Семюэль Тёрск, сэр. – Средних лет крепкий мужчина подъехал на своем гнедом жеребце к нам и так же отдал честь. – Я сирота и семьи у меня нет, поэтому, если у вас найдется место на ранчо…

- Конечно, Сэм. Время сейчас тяжелое и хозяйство давно пора привести в порядок. Лишние крепкие руки ой как пригодятся!

Остальные рейнджеры уже вовсю крутили головами и разбивались на небольшие группки, что бы удобнее было добраться до родных мест. Значит, и у них война в потрохах уже застряла.

- Прощайте, парни! Для меня было честью сражаться рядом с вами. – Я развернул коня, подтянув вожжи. – Удачи!

- Удачи, полковник! – отозвался слегка смущенный нестройный хор голосов...

…Я проснулся, услышав пение. Сэм собирал хворост и пел. Песня была мне не знакома, и я прислушался.

I wish, I wish my baby was born
And sitting on its papa's knee
And me, poor girl, and me, poor girl, were dead and gone.
And the green grass growing o'er my feet.

I ain't ahead, nor never will be. Till the sweet apple grows
On a sour apple tree
But still I hope, but still I hope the time will come.
When you and I shall be as one

I wish, I wish my love had died. And sent his soul to wander free
Then we might meet where ravens fly. Let our poor bodies rest in peace

The owl, the owl is a lonely bird
It chills my heart with dread and terror
That someone's blood there on his wing
That someone's blood there on his feathers.

- Сэм, где ты научился так петь? – я был удивлен, такой чистый баритон с легкой хрипотцой никак не вязался с его суровой внешностью.

- Моя Ма всегда пела мне ее, когда я был еще маленьким. Она стала ее петь после того, как мой отец ушел пасти скот и не вернулся. А через полгода слегла от чахотки.

- Полковник! – Рой подбежал к нашему косту весь разрумянившийся. Однако я тут самый соня, старею, старею. – Завтра будем в моем доме и я буду угощать вас знаменитым жаркое моего кузена!

- А вот это действительно приятная новость, Рой! Поспешим же!

И мы стали собирать свой импровизированный лагерь...