Фабрика грез

ФАБРИКА ГРЕЗ

Два раза в неделю утро у меня начинается с жуткого запаха сигаретного дыма, которым пропитался весь наш фургончик. Анжелика курит беспрестанно, даже не замечая этого: привычка для нее столь же естественна, как и дыхание. И, пока мы кружим по городу, я успеваю схватить половину летальной дозы никотина. Вова, наш оператор, даже не морщится: он в проекте второй сезон и уже притерпелся.

Окончательно просыпаюсь я уже в съемочном лагере – где-нибудь посреди города, пью обязательный кисловатый кофе из картонного стаканчика, покорно провожу около получаса в гримерке – надоело, но без этого нельзя, и – в бой. Так я живу уже четвертый месяц, крутясь, как белка в колесе.

Так же начинается и сегодняшний день. Вова снимает нас эпизодами, пока мы добираемся из лагеря к пункту назначения. Мы с Анжеликой – она уже третий подряд съемочный день щеголяет в коротких ярких платьях и носит ядовито-рыжий парик – ведем непринужденную беседу, отрепетированную заранее. И одновременно я думаю о том, что в ванной подтекает кран, что опять не съездил к родителям, хотя собирался и даже позвонил, и еще о какой-то повседневной чепухе.

Фургончик, качнувшись, останавливается. Вова, качнувшись вместе с машиной, задевает потолочный монитор – он всякий раз таранит его головой.

- Вот мы и на месте, - для эфира произносит Анжелика, еще раз сверяясь с адресом, указанным в зрительском письме. – Ничего не скажешь, апартаменты роскошные. Как тебе, Паша?

Я выглядываю в окно. Особняк, открывшийся моему взору, тянет на сумму с шестью нулями – это точно. Умеют же люди устраиваться!

- М-м…неплохое бунгало. Но ведь финансовое благополучие – это еще не все, что необходимо человеку, - отвечаю я, подготавливая зрителей к дальнейшему развитию сюжета.

Мы выходим. Вова, умница, забегает вперед, снимая наше триумфальное шествие во всей красе. Анжелика указывает рукой на особняк:

- Женщина, живущая в этом доме, уже разучилась верить, надеяться и ждать. Каждое утро она встречает в одиночестве, и каждый день для нее безрадостен. Три года назад она волею судеб рассталась с любимым человеком и не может отыскать его до сих пор…

Тем временем мы подходим к воротам с коваными решетками, на створках которых чугунные павлины смотрят друг на друга чугунными глазами. Я перехватываю эстафету у Анжелики, пока она, глядя в объектив камеры наблюдения, усердно жмет кнопку звонка.

- Пользуясь минутной паузой, спешу напомнить вам, дорогие зрители, что нашим спонсором является сеть супермаркетов «Алина». Супермаркеты «Алина» - больше выбора во всем! – бодренько выкрикиваю я.

Нет никаких признаков того, что мы замечены. Анжелика, кривя губки, переминается с ноги на ногу. Пауза затягивается, и я, доверительно склонившись к камере, говорю:

- Будет чертовски нелепо, если нашей героине не повезет встретиться с нами. К сожалению, наша передача имеет возможность дать всего лишь один шанс, который легко можно упустить…

Меня останавливает легкий толчок в плечо. Я оборачиваюсь – Анжелика тычет пальцем сквозь решетку, другой рукой вцепившись в мой пиджак. К нам по дорожке, обсаженной карликовыми кипарисами или чем-то вроде, дефилирует сама хозяйка. Несмотря на простоту ее наряда, сразу видно, что именно она владелица всего этого великолепия: по походке, неторопливо-уверенной, по взгляду, полному превосходства, по надменно вздернутому подбородку. Нас она узнала, несомненно – нас знает вся страна. Однако восторга на ее лице я не отмечаю.

- Здравствуйте, - Анжелика излучает приветливое дружелюбие. Я тоже киваю с постным выражением лица. – Мы из передачи «Фабрика грез». Вы – Татьяна Сергеевна?

Легкий аристократический кивок в ответ.

Вы не ошиблись, - чуть заметно улыбается она. – Проходите, в доме поговорим.

Она невероятно владеет собой. Не визжит от радости, не крутится перед камерой, норовя заглянуть в объектив, и не вешается нам на шею, как поступают частенько наши «жертвы», словно состязаясь в истеричности чувств. Даже голос ничего не выдает, будто бы она говорит о чем-то совсем обычном с хорошо знакомыми людьми.

- Нет-нет, сначала – наш сюрприз! – Анжелика игнорирует приоткрывшуюся перед ней створку ворот. Топчусь на месте и я, оглядываясь, когда же из-за угла вывернет наш заветный грузовик, в котором мы возим подарки.

- А мне ничего не нужно, - опять улыбается Татьяна Сергеевна. Я до сих пор не могу определить ее возраст: мешают крашеные волосы и гладкое, как в рекламе, без единой складочки, лицо. – У меня все есть: дом, машина, свой бизнес, даже личный самолет. Я вполне довольна этим, и о журавлях в небе не мечтаю.

- Наш подарок – другого плана, - возражаю я. – Такое за деньги не купишь.

А на самом деле – запросто. Сто тысяч по частям (продюсер, скрепя сердце, дал согласие) – и дело в шляпе. После таких случаев начинаешь сомневаться: а есть ли в нашем мире что-нибудь, что действительно не продается?

Подарочный грузовик снежно-белого цвета, наконец, выезжает со своей позиции. Татьяна Сергеевна, кажется, удивлена, но старается ничем себя не выказывать. И я снова поражаюсь ее хладнокровию.

- Вы не догадываетесь, что мы вам привезли? – расплывается в хитрой усмешке Анжелика. – Смотрите.

Татьяна Сергеевна неторопливо выходит за ворота. Грузовик разворачивается, дает задний ход и подъезжает к нам, довольно урча. Тут же два парня, плечистых и фотогеничных, в белых комбинезонах с лейблом нашей передачи синхронно выскакивают из кабины. Они оббегают машину кругом и распахивают двери грузового отделения. Плавно опускается трап. Анжелика замерла в предвкушении нашего триумфа, даже Татьяна Сергеевна вся подалась вперед. А я стою, сложив руки на груди, я-то знаю, что там дальше по сценарию. Рядом со мной перестал суетиться Вова с камерой на плече.

И вот из темноты показывается фигура человека. Он выходит на свет, спускается по трапу и разводит руки в приветственном жесте. Татьяна Сергеевна вскрикивает, вмиг теряя самообладание. Еще бы, ведь это – ее бывшая любовь, ее единственный и неповторимый, пропавший в свое время без следа. Правда, мне известно, что он позорно бежал, но это уже детали, и совсем не для наших зрителей.

Итак, теперь наш подарок приближается, не опуская рук. Татьяна Сергеевна, по меньшей мере, шокирована – это уже заметно всем.

- Дима? – как-то и сухо, и неуверенно спрашивает она.

- Таня! Танечка… Вот, я приехал… - говорит он глухим голосом, заметно волнуясь.

И в тот момент, когда он уже подходит к нам, Татьяна Сергеевна неожиданно бросается ему навстречу, и, совершенно не стесняясь камеры и прямого эфира, отвешивает ему одну пощечину, вторую… Дима пробует закрыться от ударов, но напрасно: его бывшая возлюбленная похожа на разъяренную пантеру. У нас с Анжеликой сейчас, наверное, ошарашенный вид. А Вова продолжает снимать: отрицательный результат – тоже ведь результат, и такие скандальные сцены, несомненно, как-то разнообразят передачу.

Опомнившись, Анжелика пытается остановить бесчинства. У Дмитрия расцарапано лицо, Татьяна Сергеевна взъерошена и растрепана, тонкий налет светского лоска исчез без следа. А я замер, не зная, что делать. Если честно, такие представления я презираю до глубины души и потому никогда к ним не готов.

***
- Ложная наводка, - вздыхает Анжелика, прикуривая очередную сигарету и потирая переносицу. – Ты чего не вмешался?

Она не совсем права: сюжет получился хитовый, вот только я, действительно, малость прошляпил. Но мне нечего ответить, поэтому я отвожу взгляд и устремляю его сквозь клубы дыма в окно. Там тянется безрадостный пейзаж городских окраин.

- Паша, так нельзя. Теряешь имидж, - продолжает Анжелика. Она поправляет парик, достает зеркальце.

- Знаю, - соглашаюсь я. – Прости, виноват.

- Ладно, проехали, - говорит она, будто только и ждала моих скомканных извинений. Затем, затянувшись в последний раз, тушит сигарету: сейчас пойдет эфир.

- Приготовились, - командует Вова. – Три…два…один…мотор!

- Наш следующий герой – мальчик из небогатой семьи. Он страдает неизлечимым заболеванием – аутизмом, - тараторит Анжелика. – Его родные попросили нас о подарке, который хоть как-то приблизит ребенка к полноценной жизни. Сами они не в силах позволить себе сделать дорогостоящую покупку. «Фабрика грез» с удовольствием взялась помочь необычному мальчику. Без преувеличения, весь наш творческий коллектив заинтересовался его судьбой…

- …Наша передача в первую очередь ориентирована на подобные пожелания. Мы не забываем, что в нашем жестоком мире всегда находятся остро нуждающиеся, - теперь уже я продолжаю треп перед камерой. – Приятно сознавать, что мы в состоянии им помочь и сделать чью-то жизнь хоть немного лучше…

В десятисекундной паузе Анжелика жарко дышит мне в ухо:

- Не провали хоть этот сюжет, растяпа.

Настроение у меня мгновенно портится. Я укоризненно смотрю на Анжелику, но молчу.

И вот мы опять выходим из фургончика, и Вова суетится рядом, ловя удачный ракурс. А следом за нашей машиной останавливается тот самый белый грузовик. «Кому в голову пришло сделать его белым? – вдруг спрашиваю себя я. – Что за больница на колесах! Чистота, значит, и эта… как ее…непорочность». Впрочем, нечего философствовать, работать нужно.

Так, что тут? Райончик не из престижных. Беспорядочно натыканные серо-коричневые «хрущобы», куцые цветники под окнами, загаженные дворы и осыпавшаяся плитка на балконных щитах. Туземцы угрюмо взирают на нас – чистеньких, сияющих, аккуратных. Мы для них – будто с другой планеты.

У подъезда в нос шибает смесь диких запахов, от которых я уже отвык за последние лет десять. Держу пари, что для Анжелики такие ароматы вообще в новинку.

Следом за нами тащатся два наших белоснежных грузчика с коробками. Оба тяжело сопят. Мы взбираемся по лестнице на последний, пятый этаж, и к концу подъема я начинаю проклинать занывшее некстати колено. А вместе с тем радуюсь, что сам живу в нормальном доме – с лифтом.

- И вот мы у дверей квартиры, - задыхаясь, произносит Анжелика, миновав последнюю ступеньку. Вова продолжает съемку, с присвистом дыша мне в затылок. Он ловит в объектив палец Анжелики с длинным модным ногтем, вдавливающий кнопку дверного звонка.

За темной дверью с облупленной местами краской раздается громкая трель. Почти сразу же слышится щелканье замка, и нашему взору предстает невзрачная женщина средних лет в застиранном халатике, давно утратившем первоначальный фасон и цвет. Она молчит, у нее отвисает – не фигурально, а буквально – челюсть.

- Добрый день, Людмила. Вас беспокоит передача «Фабрика грез», - говорю я.

- Здравствуйте, - вторит мне Анжелика.

Хозяйка растерянно отвечает на приветствие.

- Я не верила…и не ожидала… - говорит она.

Классно. Такая реакция обогащает наши передачи. Никакой игры, натянутости, никаких дублей – только живая съемка, наш конек.

- Проходите, проходите, - суетится хозяйка, внезапно оживляясь. – Я вас чаем напою. Простите за беспорядок, вы так неожиданно приехали…

Как истинный джентльмен, я пропускаю Анжелику вперед – говорят, так повелось еще с первобытных времен, когда женщине предоставляли право первой войти в пещеру, чтобы проверить отсутствие хищников – и за ее спиной делаю жест грузчикам. Они тут же подхватывают коробки, опущенные перед тем на пол. Я захожу в квартиру, Вова следует за мной. В тесноте захламленной прихожей ему приходится проявлять всю свою изворотливость, чтобы нормально снимать. Нас ведь смотрят в прямом эфире!

Пока мы разуваемся, я примечаю настороженно выглядывающую из-за спины Людмилы девочку лет восьми с огромными глазами. Она нас сразу опознала, но, видимо, не доверяет своим ощущениям, как и ее мать минуту назад.

- Простите, а где ваш сын? – деловито спрашивает тем временем Анжелика, поправляя перед мутным зеркалом парик.

- Сюда, пожалуйста, - Людмила указывает на дверь позади себя. – Андрюша смотрит телевизор.

В голосе матери слышится какая-то безысходная надломленность.

- Ребята, оставляйте здесь, - командую я грузчикам. Больше в кадре появляться они не должны. – Подождите нас на площадке.

Теперь из-за коробок в прихожей не пройти совсем. Щелкает замок входной двери: грузчики вышли, и теперь будут ожидать нашего возвращения, после чего распакуют компьютер и подключат его. А пока Анжелика с оператором уже на пороге комнаты, и я спешу за ними.

- Андрюша! – Людмила зовет мальчика, впрочем, без особой надежды на ответную реакцию. Ей, в отличие от нас, хорошо известны манеры поведения сына. – Андрюшенька!..

Мальчик сидит на краю продавленного дивана и внимательно наблюдает за рекламой стирального порошка. На нас, вошедших, - ноль внимания. Если бы я не знал его возраст, ни за что не дал бы ему двенадцать: мальчишка мал, бледен и худ.

- Здравствуй, Андрей, - скорее на камеру, чем для него, говорит Анжелика.

Реклама порошка сменяется кадрами рапидной съемки скаковых лошадей. Андрюша по-прежнему не реагирует на наше присутствие. Людмила с выражением некоторого отчаяния на лице подходит к телевизору и выключает его. Мальчик не поворачивает головы. Пустой экран для него, оказывается, не менее интересен. И я догадываюсь, почему. Темное стекло стало в эти минуты зеркалом, в котором отразились все мы, неожиданно вторгшиеся в жизнь мальчика, и кого он не собирается удостаивать своим вниманием.

Никогда раньше я не видел больных аутизмом, и, возможно, поэтому во мне начинает расти жалость к несуразному человеческому детенышу, обреченному на пожизненное заточение в тесной клетке своего внутреннего мирка. Чем его образ жизни отличается от образа жизни фикуса в горшке на подоконнике? Страшные вопросы задаю я себе – и не могу на них ответить.

Прошло несколько десятков секунд, и исчезновение движущихся картинок на экране все же подействовало на ребенка: не спеша, он поворачивается в нашу сторону, и, готов поклясться, в его глазах мелькает слабый отблеск интереса.

- Андрей, узнаешь нас? – Анжелика приближается к мальчику. – Ты видел нас по телевизору раньше? Мы привезли тебе подарок.

Вместо ответа Андрюша встает с кровати, огибает свою мать, как какой-нибудь стул, и подходит – вначале к Анжелике, затем ко мне и останавливается возле Вовы. До каждого из нас он по очереди дотрагивается ладошкой, словно желая удостовериться в нашей реальности. Оператор берет его средним планом, потом крупно, чтобы на экране телезрители отчетливо могли видеть глаза мальчика.

Я присаживаюсь на корточки – так удобнее общаться с Андрюшей – и повторяю:

- У нас есть подарок для тебя.

- А разве сегодня мой день рождения? – после паузы вдруг спрашивает он, глядя куда-то в сторону.

- Нет, это просто подарок, - я совершенно логично полагаю, что вряд ли у мальчика именно сегодня день рождения. – Хочешь знать, какой?

- Почему? – он упорен и настойчив, как муравей.

Мне трудно ответить на этот вопрос. Действительно, почему? Выручает Анжелика.

- Твоя мама решила сделать тебе приятное, - говорит она, наклоняясь к Андрюше. – Мы только немножко помогли ей.

Людмила стоит рядом, сложив руки в замок. Ей неловко за сына, и я понимаю эту неловкость, но ничем помочь не могу.

- Подарок… - неуверенно произносит мальчик, и подобие улыбки трогает его тонкие губы. – Что вы будете мне дарить?

- Компьютер, - отвечаю я, с удовлетворением отмечая развитие диалога. – Ты ведь хотел компьютер?

Андрюша молчит. Его лицо постепенно кривится в гримасе. Я боюсь, что он сейчас разревется, оглядываюсь на Людмилу, но та сама находится в полуобморочном состоянии. Тогда я беру мальчика за плечи. Похоже, Анжелике передалось мое настроение, и она приходит на помощь – гладит мальчика по голове. Андрюша вздрагивает, уклоняется от ее рук и кривится еще больше.

- Не надо компьютер, - выдавливает он. – Не хочу…

- Что же ты хочешь? – все же интересуюсь я, уже понимая, что события развиваются не по сценарию. Анжелика осуждающе смотрит на меня: пошли, мол, ни к чему эти сцены.

Андрюша вяло пытается вырваться из моих рук, будто своим прикосновением я сделал ему больно. Я отпускаю его, и мальчик, как заведенная кукла, идет назад, к дивану. Потом взбирается на него и снова поворачивается к неработающему телевизору.

- Пойдем, Паша, - Анжелика кивает в сторону выхода. Пожав плечами, я собираюсь уходить, и замечаю в дверном проеме все ту же девочку с большими глазами – сестру Андрюши. Она, видимо, наблюдает за нами с самого начала. Перехватив мой взгляд, девочка тут же исчезает.

Вова выключает камеру, опустив руки. Вслед за Анжеликой он направляется в прихожую, где по-прежнему стоят не распакованные коробки. Людмила суетливо забегает вперед, чтобы отпереть замок.

Я почему-то мешкаю, отставая от них. И чувствую, как меня кто-то тянет за рукав.

- Подождите, - тихо говорит она. – Вы не поняли…

Я останавливаюсь, чувствуя приближение развязки.

- Он хотел другого… - голос девочки звучит будто издалека. – Я знаю…

- Тогда скажи мне, - наклоняюсь я к ней.

- Вы ведь, правда, все можете?

Я иронично улыбаюсь. В понимании этих детей мы – всемогущи.

- Он хотел…хотел… - запинаясь, говорит она.

«Что же могло родиться в твоей голове, малыш? – успеваю подумать я. – Какое желание пришло тебе на ум? Ты ведь совсем не знаком с окружающим миром – о чем же можно мечтать?»

- …увидеть Бога. – Она так и произносит: «Бога» с большой буквы.

Что-то обрывается у меня внутри, я оглядываюсь в комнату. И вижу глаза Андрюши. В его взгляде светится искренняя надежда.

«Господи! – молю я про себя. – Покажись этим детям. Не оставь их без внимания. Ни сейчас, и никогда в будущем».

- Паша, ну что ты там застрял? – раздраженно окликает меня Анжелика.

Глубоко вздохнув, я выхожу из комнаты, чувствуя спиной этот просящий, умоляющий взгляд мальчика. Мне нечего сказать ему, ожидающему чуда, и от этого еще более гадко и пусто на душе. Я просто спасаюсь бегством. Надеюсь, он мне простит…когда-нибудь.

Анжелика что-то говорит, но я ее не слышу. Только вертится одна мысль в голове: мы – обманщики, растиражированные на всю страну. Лживые чудотворцы грандиозного масштаба, а наши чудеса – пустышки. И вся колоссальная махина шоу-биза не способна выполнить желание ребенка, идущее от самого сердца…

***
Из передачи я ушел. Наш продюсер готов был меня порешить, когда у него перед носом я разорвал контракт. До суда дело не дошло единственно потому, что мне срочно нашли замену: белокурого красавчика с нелепым для него именем Федор. Замена оказалась удачной, рейтинги пошли вверх, и руководство махнуло на меня рукой.

Свою четырехкомнатную квартиру я более чем выгодно продал, переехав в скромный домик на окраине. Устроился работать по своей первоначальной специальности – я теперь экономист в небольшой фирме, торгующей компьютерами. И, признАюсь, я доволен своей спокойной жизнью.

Кроме того, у меня скопилась приличная сумма – от продажи квартиры и джипа. И я смог выслать Андрюшиной семье некоторую долю своих средств. Спасибо, помог старый друг, представив им внезапно свалившиеся на голову деньги как благотворительную помощь какого-то фонда. А то ведь мужчины в их доме нет, сбежал от проблем когда-то – как Людмиле одной управляться?.. Добро, я считаю, должно быть анонимным, иначе оно превращается в обременительный дар.

Еще я разыскал мать Анжелики, хотя и не без труда. Она жила в небольшом, забытом богом городке за две сотни километров от столицы, перебиваясь с хлеба на квас, и не видела дочь уже лет семь или восемь: Анжелика сама порвала все связи с ней. Глупая была, гонористая.

Я пригласил пожилую женщину погостить – и она, несмотря на болезнь, с радостью согласилась. А пока я написал и отправил в «Фабрику грез» проникновенное письмо под вымышленным именем. Оно наверняка пройдет конкурс, и по нему захотят снять сюжет: я-то ведь знаю, какой должна быть наводка, чтобы ее приняли к рассмотрению. К тому времени я лично привезу Анжеликину мать к себе домой. И буду ждать гостей.

Николаев, 2007