НОКТЮРН

Я – Ур-ыхс. Мои лапы когтисты. Моё тело легко и стремительно, а из глубины горла порою непроизвольно вырывается такое глухое и тихое рычание, что даже у меня самого мурашки бегут по спине.
Холодная дрожь. Холодная ночь. Булыжная улица. Луны нет. Чернота. Я – Ур-ыхс.
На когтистых лапах лечу через чёрную ночь. Эти лапы несут над дорогой моё несокрушимое тело. По булыжной мостовой стучат мои когти. В груди ровно колотится сердце. Стучит громче когтей. Оно гонит ночную мою, чёрную, словно небо беззвёздное, кровь, а кровь гонит меня в темноту. Горло рычит само, чаще и чаще, мне самому это страшно. Ур-ыхс хочет крови, а ледяные мурашки копошатся у меня в крови.
За поворотом дороги одинокий фонарь. Его жёлтый свет порождает внезапные формы. Я вижу: траву по сторонам булыжной дороги; вижу: концы своих передних лап, что мерно стучат по камням когтями; я слышу, как грохочет в груди моё сердце, которое гонит кровь, а ещё вижу я: впереди за фонарём вдалеке человек. Впереди – силуэт человека. Я лечу к нему, ибо меня гонит кровь. Но чем я ближе к нему, тем сильнее мой страх. Я не его боюсь, нет! И не крови его, которую хочет Ур-ыхс… Но мне дано испытать весь его человеческий страх, когда он поймёт, почему всё ближе стук когтистых лап и непроизвольное рычанье моего горла.
Так напросто устроен я – Ур-ыхс, человек-собака.
Но я же – и тот одинокий, что в холодную чёрную ночь бредёт по булыжной дороге. Я иду так давно, что забыл, когда и откуда вышел. (Да, никогда я того и не знал.) Куда я иду? Неизвестно. Вокруг холодная, бесчеловечная чёрная и сырая ночь.
За поворотом вдруг увидел я жёлтый фонарь. Под ним я какое-то время стоял, так как мне было страшно опять погрузиться во тьму бесконечной дороги. В кромешной тишине ночи стучало одно моё сердце. Оно гнало розовую тёплую кровь. Надо было идти. Я пошёл. Неизвестно куда.
Ледяные марашки бегут по спине. Холодно. Страшно. Страшно холодно. Я иду, а одинокий фонарь теперь светит мне в спину. Моя бесконечная тень сливается с бесконечною тьмой ночной дороги.
Вдруг что-то меняется. Я вижу: ещё одна тень начала выдвигаться и тянуться ко мне; я слышу: к стуку моего сердца добавился стук когтей о дорожные камни.
Когда я оглянулся, Ур-ыхс, человек-собака, уже миновал фонарь и летел ко мне, холодный, несокрушимый и жестокий, как ночь.
Страх копился давно. Теперь он меня бросил вперёд. И как бы сверху, со стороны я увидел: по дороге из последних сил бежал задыхающийся от ужаса человек с оскаленным ртом и вытаращенными глазами, а его догонял летящими прыжками человек-собака.
И это был я, Ур-ыхс. Я тоже всё вижу со стороны. Мне ещё страшней. Но горло рычит само. Лапы сами бегут. Кровь гонит меня. Чёрная кровь, без жалости, ночная, густая, как небо без звёзд.
Тот впереди испугался и бежит. От меня ему не уйти. Я слышу: свист его надорвавшихся лёгких, я слышу: стук моих когтей по камням, я слышу: грохот сердец – моего и его. Эти четыре звука меня подгоняют. Мне нужна кровь.
Но мне ведом и весь страх того, кого я настигаю. Он же – чувствует, слышит приказ моей крови. Я боюсь его страхом. Я – Ур-ыхс, человек-собака.
Но я же – и тот, чьи лёгкие надорвались от ужаса. И мне дано постичь суть человека-собаки. И чем ближе храп его горла, тем страшней мне, но ведь тем же страшней и ему, ибо мой страх – его страх.
И когда ужас подкосил ноги человека, Ур-ыхс разорвал ему горло клыками. В этот миг, умирая, человек испытал свой последний, дотоле неведомый страх, который сотряс пароксизмом человека-собаку. Сердце Ур-ыхса заколотилось с такой колоссальною силой, что его кровь, чёрная и густая, как ночь, хлынула ему сквозь глаза, уши, ноздри и горло. Розовая кровь мёртвого человека и чёрная кровь мёртвого оборотня смешались на гладких камнях бесконечной дороги, которую холодно заливал жёлтый свет одинокого фонаря.

* * *
А если вдруг кто-то не постиг всю сложность символики этого произведения, тому хорошо бы ещё раз его прочитать.