Когда деревья звенели...

От автора: Я понимаю, друзья, что читать прозаические произведения дольше, чем стихи... Но условия конкурса позволяют выставлять и стихи, и прозу... Тема этого конкурса мне показалась очень нужной и душевной, поэтому рискнула)))

КОГДА ДЕРЕВЬЯ ЗВЕНЕЛИ...

Маленькая повесть в 5 открытках, написанных в один день...


Открытка первая: ОТЕЦ

Я получил ее открытку несколько дней назад. Дочь, заметьте - взрослая дочь! - писала мне, что в ее северном городе внезапно наступила зима, вернее, оттепель с дождем. Хотя, как мне помнится, там в сентябре частенько уже лежит снег! Но потом мороз все-таки грянул, и каждая веточка каждого дерева покрылась ледяной кожей, и ветви стали звенеть при малейшем дуновении ветра. А еще, писала дочь – мы не виделись уже более десяти лет! — она очень грустит обо мне...

Я ехал из своего совхоза по свежему асфальту дороги в город. Ехать было легко, снегом в наших местах и не пахло, но настроение, как перед грозой, уже накатывало на меня…

Открытка дочери всколыхнула во мне что-то... Мне вспомнилось, как мы жили с матерью ее, Аллочкой, в далеком северном городе двадцать лет назад. Весело жили, дружили комнатами в огромном и веселом семейном общежитии, а ранними утрами, когда по стылому воздуху автобусы – «вахтовки» увозили мужчин на далекие буровые, в окнах
общежития, почти во всех, горел свет, а к стеклам изнутри прижимались женские лица...

Дочь, Сашка, очень похожа на мать. Волосы черные как смоль, сама - струнка. Я и по фотографии увидел сразу, что они — как две капли похожи. Интересно, какая же Алла сейчас? Хотелось бы увидеться, да разве выберешься...

Я подъехал к деревянному зданию ветстанции, которой командовала жена, Инна Семеновна, Инночка. Предгрозовое настроение, однако, не улетучилось.

Я не был дома пару дней, дела да дела, и теперь приятно было зайти в кабинет жены, которая, я знаю, сразу просветлеет лицом, увидев меня.

Я люблю этот момент своей жизни…
Жена начинает суетиться, будет искать большую глиняную кружку, потом наливать в нее воду, потом опускать туда кипятильник, чтобы успокоиться только тогда, когда я отхлебну густого и пахучего настоя из трав и еще чего-то, известного только ей...

Кабинет был заперт, но я чувствовал, что жена внутри и разговаривает по телефону. Едва я постучал, она открыла дверь. Телефонная трубка уже лежала на своих рычагах, через нее уже поступила какая-то информация, которая теперь сконцентрировалась в моей жене. Это, еще неизвестное мне, было везде: и в руках жены, что-то непроизвольно ищущих
на своем столе, и в ее опущенных к полу глазах, не распахнувшихся мне навстречу.

- Присядь, - сказала она мне, как обычному своему посетителю.

Я почему-то сразу повиновался.

- Тебе нужно ехать на Север, к дочери, Саше, - выговорила она наконец...


Открытка вторая: ДРУГ

Я получил ее открытку несколько дней назад... «Знаешь, - писала Сашка, моя первая любовь, девчонка из нашего двора, самая красивая девчонка, проводившая меня в армию и обещавшая ждать, а теперь чужая жена и мать маленького мальчика. - Знаешь, в нашем городе случилось чудо, волшебство какое-то. Деревья—просто сказочные, каждая ветка одета льдом и светится изнутри... Какая-то загадка природы...А еще, - писала она, - как было бы здорово нам взять, и взглянуть друг на друга...»

Я попытался представить ее себе и не смог. По плацу, за окном нашего здания, где разместилась школа прапорщиков, шагали эти самые, очень юные, «без пяти минут» прапорщики, и, я знаю это наверняка, в кармане каждой их гимнастерки, в смятых и зачитанных до дыр почтовых листках жила такая же Сашка, у каждого — своя.
Деревья, окружившие плац своими кронами, были зелены, как сами солдаты.
Осень на юге только вступала в свои права...


И Сашка вдруг пришла ко мне. Я вспомнил ее горячий шепот и почему-то ледяные руки, смятенные глаза, полные слез, когда она шла рядом со мной по перрону вокзала к поезду, увозившему меня на целых два года, на целую жизнь... Но тогда было легко и лишь чуть-чуть грустно. Мне очень верилось, что очень скоро, в моей новой взрослой жизни, появятся сначала письма от нее, может быть, и она сама, в отпуске краткосрочном, предоставленном мне за предстоящую доблесть, а потом, когда я стану совсем настоящим мужчиной, мы с ней снова возьмемся за руки, чтобы не разлучаться никогда...

Мы не виделись лет пять, подумалось мне. «На носу» выпуск нашей школы, мой взвод должен быть «дотянут» мной если и не до самых высоких «показателей», то хотя бы до похвалы нашего полковника Ивана Ивановича, человека с замерзшими глазами. Что может быть выше этой похвалы для взводного-сверхсрочника?..

В здание вбежал солдат. Он несся по коридору, громыхая сапогами, будто они железные. Было слышно, как он ткнулся в комнату командира, но ему не открыли, значит, сейчас
он бежит ко мне, так как по нашей «воинско-школьной» иерархии я - второй. Да, и здесь,
Сашка, я - второй, как ни крути... Солдат пробежал мимо, настигая появившегося в конце
коридора Ивана Ивановича. Густой баритон командира разлился по этажу, потом затих,
снова замерла жизнь.

А я — замер у окна, ожидая, что входная дверь сейчас устремится в черный провал коридора, и на моем пороге возникнет нечто, чего бы мне очень не хотелось. Я сжался. В дверь вежливо постучали, но не вошли. Я кинулся к двери, открыл ее.
Иван Иванович держал в руках белый листок бумаги, с вдавленными в узкие полоски телеграфного текста буквами.

- Послушай, - сказал Иван Иванович очень тихо, и от этого непривычного тембра его голоса и абсолютно оттаявших глаз, я это и увидел, и почувствовал кожей, стало жутко...

- Собирайся, сынок, поедешь в краткосрочный отпуск, на Север...


Открытка третья: МАТЬ

Я получила ее открытку несколько дней назад... От строчек, торопливо написанных
дочерью, веяло морозцем, уже прихватившем мои бывшие северные края, и звенело деревьями, одетыми в ледяную корочку.. А мы тут у себя только-только отыграли сенокос, муж сейчас в сарае гремит своими железками, мучается над чем-то, не ладится у него, надо бы пойти посмотреть...

Сегодня с утра совсем нет настроения. Младшая дочь, Сашкина «неполнородная», фу, какое слово, сестра, надулась и не разговаривает со мной. Замечательный вопрос задала мне вечером:«Что может быть хуже двойки, но не единица?», «что, где, когда?» какое-то. Выяснилось, что хуже не единица, а две двойки. Постояла в углу, посопела носом, но не плакала, вся в отца.

Сашка в свое время в такие-то минуты ревела во весь голос, размазывая слезы и путая свои смоляные волосы, Сразу становилось так ее жаль, что я готова была отдать за нее кровь свою по капельке. Каково теперь ей, с ее неуправляемостью, страстным желанием сделать всем все хорошо, распылиться на всех и вся? Растет малыш, внук, и муж у Сашки славный, добрый и заботливый. Да не горит к нему Сашка, видно по всему - не хватает ей чего- то.

Да тут и к бабке-гадалке ходить не надо, все дело в том давнем женихе-солдате, однокласснике, с такими огромными голубыми глазами, что и утонуть в них можно запросто.

Чем-то напоминала мне Сашкина «первая любовь» и моего первого, отца Сашиного, неуловимо, мимолетно, фантазией своей неуемной, песнями под три гитарных аккорда, силой жизни... Нет, муж у Сашки хороший, и по дому, и с ребенком, и к родителям - с уважением, и любит ее без памяти, а уж в сыне своем голубоглазом вовсе души не чает...

Что-то случилось с моим сердцем. И не болит вроде бы, но тесно от него в груди, сжимается ежеминутно, сеет страх. Надо пойти в сарай, на мужа посмотреть, успокоиться.

Утром во дворе тихо, калитка настежь, это дочь моя младшая удалилась величественно к какой-нибудь своей подружке. Она никогда не бежит, а плывет над землей, и даже взрослые смотрят на нее с каким-то особым уважением, и это - в ее 10лет! Сашка - не такая, она открыта нараспашку и для младенцев, и для старух, найдется для всех и слово, и шутка, и конфетка, и участие теплое, хотя, когда бежит по улице, едва касается асфальта легкими, ногами, а волосы за спиной - как крылья черной птицы...

Муж закончил стучать, сейчас подойдет ко мне, обнимет за плечи, проведет рукой по воло
сам. Так было и в первый наш с ним раз, давно, на Севере, когда я стояла у окна, проводив Сашкиного отца на вахту, а он, мой любимый, болел чем-то тяжело, бюллетенил, но тогда набрался смелости и подошел ко мне... Все случилось так внезапно, и было здорово, аж захватило дух! Я шла, прижимая к бедру Сашкину маленькую ладошку, а другую руку крепко держал он, уводя нас за собой, от снега, метелей, от претензий и непонятных и неприятных мужских попоек по ночам, в светлую и прекрасную жизнь...

Муж действительно подошел ко мне, но не обнял, а просто встал рядом со мной в проеме
калитки. В конце улицы показалась дочка, и с ней на ходу поравнялась почтальонша, тетя Глаша.
Может, от Сашки что?
Вот дочь младшая бежит ко мне, раскинув руки, словно собираясь с налета обнять. Почему она бежит, а не «плывет», как обычно? Сердце остановилось и медленно стало проваливаться в пропасть, да еще муж положил-таки руку на плечо, как придавил его тяжелым, будто свинцовым камнем.
- Аллочка, - медленно выговорила тетя Глаша, так и не дойдя до меня, издалека и тяжело, будто враз разучилась говорить.

- Аллочка, Саша умерла...

Открытка четвертая: МУЖ

Всего несколько дней назад, когда погибла Сашка, с утра я видел, как она старательно выводит что-то на простых почтовых открытках, загораживая ладошкой написанные тексты и адреса, как потом потихоньку прячет их в сумочку, также потихоньку берет у меня из кармана куртки ключи от нашего старенького «Москвича».

Если бы я в тот момент знал, что больше никогда не увижу ее, такую живую, такую одухотворенную от какого-то ее секрета, появившегося от меня, я бы не сделал вид, что сплю. Сын тоже еще спал, разметав по кроватке ручки и ножки, и, если бы я подал голос, он тоже бы проснулся, и маме тогда бы уже не уйти, не оторваться от него, и мама была бы жива...
Была бы жива моя Сашка, которую часом позже вынесло на крутом повороте в огромный провал под мостом, и она летела, вцепившись в руль, и, знаю, думала о нас с сыном, или о нем одном, с каждой секундой ее приближения к земле очевиднее остававшемся без нее...

Я восстановил в памяти два адреса - отца, живущего давно с другой семьей где-то в средней
полосе, и матери, изо всех сил рвущейся сейчас из той же средней полосы в последний раз увидеть свою дочь.

Но третьего адресата, летящего сейчас в одном с отцом и матерью самолете, я вызвал очень
просто. Я не мог его не вызвать, ведь он был когда-то моим Другом. Мы сидели с ним за одной партой, а Сашкины смоляные волосы развевались впереди, то у доски, то за первой у окна партой.

Мы оба знали, что Сашка есть в нашей жизни, но отдельно в моей и отдельно в его, и от этого разъединялись, расставались, и расстались совсем.

Я не пошел в армию по зрению, работал и жил как всегда, с папой и мамой, и проблем в общем-то не было. Но Сашка - была. Она была всегда и везде, даже если физически ее не было со мной рядом.

Через полгода, когда Друг служил уже где-то на юге, и было всего лишь одно письмо от него, я встретил Сашку в поликлинике. Мы вышли вместе, зашли в кафе неподалеку. Сашка была какой-то жалкой, но жестоко красивой, красивой как-то по-взрослому, но это была Сашка, и она была моей.Я вдруг ясно понял это. Мне было известно, что у нее и Друга роман прервался на взлете, что их разъединила жизнь, хотя, как казалось, всего-то на два года. И еще я понял, что Сашка и Друг не вместе. Подсознательно, инстинктивно, без Сашкиных слов, я вдруг увидел наше с ней Будущее.

Мы расписались с ней через несколько дней. Мои родители, особенно мать, поначалу не приняли Сашку, но потом, когда родился Сын, мама, она же теперь - бабушка, поняла Сашку своим материнским сердцем и впустила Сашку в него, впервые прижав к груди своего внука.

Что будет со мной, что будет с нашим сыном в этой непростой жизни, как мы сможем без тебя, Сашка?

Мы стоим, прижав два носа (один повыше, другой пониже) к замерзшему стеклу аэровокзала, и ждем, когда сядет самолет.
Он уже близко, и трое сидящих в нем пассажиров уже приготовились в последний раз взглянуть на Сашку, а она сегодня красивая, какой не была никогда, и нет сил думать, что она уже вырвана из моей жизни, так нелепо и жестоко снова нас всех соединившей...

И только редкие северные деревья наполняют замерзший аэродром своим хрустальным перезвоном...

Открытка пятая: СЫН

- Папа, - спросил маленький мальчик. – А где наша мама?

- Она уехала учиться, - отвечает папа, не глядя ему в глаза.

- Зачем? – удивляется маленький мальчик, он смотрит на отца огромными, такими, что можно утонуть, голубыми глазами. - Она же и так умная!

- Зато приезжают бабушка и дедушка, - добавляет отец.

- Это хорошо, - соглашается сын и спрашивает вдруг:

А ты не знаешь, папа, они когда-нибудь слышали, чтобы деревья звенели?..


Картинка из интернета: http://gorod-sad.info/derevya-vo-ldu/