МОСТ

«МОСТ - ПОПЫТКА ТРЕТЬЯ»

Необходимое авторское вступление.
1.
5 апреля 1942 года Гитлер под бетонными сводами своего «Волчьего логова» принял решение: «Засадить в Центральной полосе России все заболоченные земли камышом, чтобы с наступлением следующей зимы легче будет переносить страшный русский холод».
Чтобы оценить степень прозрения фюрера, напомним, что говорил он это после бесчисленных факельных шествий, диких погромов, освещавшихся кострами горевших книг, после прокатившегося по Европе огненным смерчем похода победителей.
Думал ли тогда бесноватый фюрер, что через пятьдесят лет у него найдутся последователи и где – в стране, по которой война прошла самым бесчеловечным и безжалостным катком! Где в ночь с 22 на 23 августа 1991 года, под улюлюканье пьяной толпы, был сдернут с пьедестала памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому.
Сидевшая тогда за красно-коричневыми стенами Кремля команда белобилетников, умами редким, почти прозрачными, сообразила – ЧТО можно использовать в качестве громоотвода.
Кадры теленовостей, на которых «Железный Феликс», раскачиваясь на тросе угнанного с ближайшей строительной площадки автокрана, с понимающей и прощающей улыбкой, обошли весь мир. И, потрясенный происходящим в Москве, мир увидел, как воплощенный в бронзе, Дзержинский еще раз спас страну, громоотводом принявший на себя все то, что многие из россиян хотели бы высказать властям, но не решались или просто боялись.

2.
Прошло полгода с памятного августа 91-го и, вот, зазвучала тревога в выступлениях чекистов на Всероссийском совещании руководящего состава Министерства безопасности 25 февраля 1992 года:
«Средства массовой информации, ставившие под видом борьбы за гражданские права и свободы цель дискредитировать органы безопасности, достигли результата».
И чекисты остро почувствовали, как им в затылок шумно задышал противник. Его спецслужбы стали работать нагло и открыто, безошибочно и мгновенно используя все – геополитическую ситуацию, бесхозность, неуправляемость огромной страны и ее последующий развал.
Как-то быстро все забыли, что органы госбезопасности, сама страна и народ ее населяющий, были единым организмом, с одними на всех радостями и печалями. И было бы глупо, бессмысленно и безнравственно отрицать как историю страны, так и историю органов госбезопасности, имевших небывалую власть и влияние на умы и судьбы людей. И нельзя просто листать страницы истории, о чем-то умалчивая или обливая помоями.
Надо бросить на весы истории и признать тот факт, что кроме собственно госбезопасности, НКВД СССР был и милицией и пожарной охраной, не только контролировал, но и управлял невиданным по масштабам роста хозяйством, разрушенным Первой мировой и Гражданскими войнами, страной тотального бездорожья и неграмотности.
И было под ним важнейшее строительство – Главгидрострой, Главпромстрой, Дальстрой, горно-металлургические предприятия, шоссейные и железные дороги, аэродромы и оборонительные сооружения; управления госсъемки и картографии; мер и весов; охрана лесов, хранение золотого запаса и архивов. Само собой – добыча алмазов, нефти и угля, охрана музеев, дворцов и правительственных дач и, даже спортобщество «Динамо» и система «Интурист».

3.
Большая история Большой страны складывается, как из кирпичиков, из множества историй людей, эту страну населяющих. И истории «маленьких» людей, случается, весьма существенно влияют и на то, как и куда повернет история Страны.
Об одном из эпизодов Великой войны, о том, как «маленький» человек на мгновение взял в свои руки нить Истории, с какой рабоче-крестьянской решительностью он повернул ход этой самой Большой Истории, и будет наш рассказ.
Герой нашей, уже истории, в упомянутое время работал в НКВД Башкирии и отвечал (головой, как и все в то время!) за безопасность железнодорожных перевозок по Уфимскому железнодорожному узлу. Люди компетентные говорят, что подлинное имя Героя рано еще называть, хотя и похоронен он был с должными почестями три года назад. Прислушаемся к их совету и будем называть его просто – Чекист.

Берлин и Москва
4.
В углу, напоминающего размерами зал ожидания железнодорожного вокзала, кабинета Гитлера стоит соответствующий размерам помещения, письменный стол. За ним, дальше в угол, огромный глобус на подставке из черного дерева. По стенам развешены гобелены, на полу – толстый ковер.
18 декабря 1940 года этот кабинет был до отказа забит разношерстной военной публикой. Генералы армейские и «Люфтваффе», в черном – флотоводцы и служители СС, тут же немного гражданских личностей – историки и стенографисты. На лицах собравшихся пот, в позах - почтение.
Среди военных, стоящих вокруг стола, с разложенной на нем оперативной картой, выделяется монументальная фигура и накрашенное лицо рейхсмаршала Геринга. Поблескивают свежим маникюром ногти и блестят многочисленные массивные перстни на толстых, похожих на баварские сосиски, пальцах любимца фюрера.
Сам Гитлер сидит за столом. На нем обычный военный китель, без погон, на груди Железный крест, на рукаве – широкая повязка, красная, с черной свастикой в белом круге. На окружение не смотрит, постукивает остро отточенным карандашом по карте, лежащей перед ним. Карте СССР.
- Конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга – Архангельск. – Гитлер привстает, делает карандашом широкий росчерк.
- Таким образом, - продолжает фюрер, - в случае необходимости, последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации.
Гитлер вскидывает взгляд на рейхсмаршала Геринга. Тот раздувается уже совершенным фазаном. Смотрит на окружающих с высоты своего роста. Гордо.
Гитлер находит взглядом Канариса и поворачивается к адмиралу со свойственной ему манерой богемного художника:
- Я не ошибаюсь, адмирал?
Маленький седой адмирал кашлянул, ссутулившись больше обычного, продвинулся вдоль стола к Гитлеру:
- Мой фюрер! Абвер располагает безупречными данными, согласно которым, Москва связана с Уралом всего лишь одной узкоколейной линией железной дороги, идущей от Москвы на восток через Куйбышев, Уфу, на Челябинск. – Канарис коротким пальцем водит по той же карте, следуя пунктиру условных знаков, - Мой фюрер! Абвер по Вашему приказу разрушит любую дорогу – железную или шоссейную! Хотя таких дорог в России нет!

5.
Уже 24 июня, то есть всего через два дня после внезапного нападения Германии на Советский Союз, был создан Совет по эвакуации во главе с Председателем Шверником и заместителем А.Н. Косыгиным, которого впоследствии назовут «железным сталинским наркомом».
Великая страна в едином порыве буквально встала на рельсы. Пораженный мир с удивлением наблюдал за порядком и распорядительностью, с которыми заработала железная дорога.
О напряженном темпе работы, взятом с первых дней войны генерал-майор П.Г. Григоренко, служивший в то время в штабе Дальневосточного фронта, рассказывает так:
«В самом начале войны пришло распоряжение отгрузить немедленно на запад весь мобзапас вооружения и боеприпасов. Комфронта Апанасенко рыкнул на начальника тыла фронта: - Там разгром! Немедленно начать отгрузку! Вы головой отвечаете за быстроту отгрузки! Мобилизовать немедленно весь подвижной железнодорожный состав! Грузить день и ночь! Доносить о погрузке и отправке каждого эшелона в центр и лично мне!
Пришло из Центра распоряжение немедленно отправить восемь полностью укомплектованных и вооруженных дивизий в Москву. Темпы отправки были столь высоки, что войска из лагерей уходили на станции погрузки по тревоге.
Потом приказали отправить еще четыре, потом, по одной, по две, отправили еще шесть. Всего восемнадцать дивизий».

6.
Страна сжималась в стальной кулак. Забыты слезы и обиды, мелочными стали казаться личные счеты. Беда – одна на всех, объединяла людей.

7.
А веселевшие с каждым днем немцы захлебывались восторгом первых быстрых побед.
В дневнике, ставшим, в последствии, известным всему миру не благодаря усилиям его автора, генерал-полковника Гальдера, а именно вопреки им – усилиям - начальник Генерального штаба сухопутных войск записал 3 июля 1941 года: « … восточнее Днепра мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск».
И даже сам фюрер, совершенно обалдевший от неожиданно высокой скорости продвижения своих войск по территории СССР, на совещании 4 июля нарочито удивляясь, в полном недоумении, очевидно, находясь:
- Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически, он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить.

8.
А в Москве, далеко заполночь, 4-го же июля Вознесенский и Микоян докладывали на очередном совещании в Ставке ВГК проект Решения ГКО «О выработке военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны».
За ними Шверник – председатель Совета по эвакуации зачитал Постановление ЦК ВКП(б) и СНК «О порядке вывоза и размещения контингентов и ценного имущества».
Надо обязательно отметить, что во времена те, решения Правительства не только своевременно принимались, но и выполнялись всеми, имевшими к ним отношение буквально и безоговорочно.
Мощно и напряженно забился пульс железных дорог. Круглые сутки шла погрузка и отправка на восток оборудования предприятий, рабочих и их семей.
Всмотрись в эти цифры, читатель! Всмотрись и преклони голову, признавая подвиг невиданный до этого и не повторенный больше никем и нигде.
Для эвакуации только «Запорожстали» было использовано 8 тысяч вагонов! А кроме оборудования заводов, «железа», было эвакуировано 2,5 млн. голов КРС, 800 тыс. лошадей, 5 млн. овец и коз – это ведь тоже основа будущей Победы.
Удивленный мир с восхищением наблюдал, как в предельно короткие сроки, к январю 42-го, было перевезено и вскоре введено в строй 1523 промышленных предприятия. И только за период с июля по декабрь 1941 года из западных районов страны с эвакуированным населением и оборудованием промышленных предприятий было отправлено 1,5 миллиона вагонов!
Этот факт переоценить нельзя. Невероятными, фантастическими по самоотверженности усилиями, практически целая индустриальная держава переместилась на сотни и тысячи километров на восток и быстро начала восстанавливать военный потенциал.

9.
В это время по всей Германии громкоговорители гремят военными маршами. Праздничное волнение охватило народ – будто вся страна участвует в военном параде. О фюрере говорят с великим почтением.
Интересно, что и народ и армия были уверенны, что Гитлер находится в Берлине или Цессене, где находилось управление Генштаба сухопутных войск.
Немцы умели хранить тайны, и в течении всей войны никто (за исключением работающих там) не знал о существовании «Волчьего логова» – Ставки, которую, в преддверии Великой войны, Гитлер приказал построить в районе Растенбурга, так называемой Системе Мазурских Озер.
Обширную территорию там обнесли общим проволочным заграждением и минными полями, поделили на несколько зон. В Мазурский лес, прячущий «Волчье логово», провели железнодорожную ветку, по которой ходили спецпоезда – обслуживание и салон-вагоны. На поверхности были построены длинные помещения с залами для совещания, узел связи, казарма охраны и даже небольшое казино. Шестиметровой толщины бетонное перекрытие главного бункера оберегало от случайностей войны самого фюрера.
В дни стремительного наступления и, кажется, победного марша по России, в ставке Гитлера стоит праздничное настроение, все приветливы, улыбчивы. Отброшены заботы, сомнения и колебания. На фюрера смотрят с великим почтением. В его присутствии говорят только шепотом.
И в полный голос, раскатисто, Гитлер 23 июля ставит дополнительной задачей, к ранее заявленным:
Группе армий «Север» (Лееб) – взять Ленинград;
Группе армий «Центр» (Бок) – взять Москву, третьей танковой группе, входящей в ее состав двинуться к Волге;
Группе армий «Юг» (Рундштедт) – пройти через Харьков и Донбасс, вторгнуться на Кавказ, и дальше, согласно Директиве № 32, двигаться в Иран и Ирак.
Вопросы, зарождающиеся в глазах, озадаченного таким быстрым развитием событий генералитета Гитлер гасит уверенным взмахом руки: - Зачем ждать? Противник разгромлен, он шатается, его надо только толкнуть!

10.
И, немного позже, 6 сентября Гитлер подписывает Директиву № 35 на проведение операции «Тайфун», по которой группе армий «Центр» были переданы три последние дивизии из резерва ОКХ. Сказать точнее – в распоряжении Главного Командования вообще не осталось резервов.
Но, хотя и в танковых группах, набралось всего 60% машин, пригодных для боя, в группе армий «Центр» к началу октября было собрано для наступления на Москву около двух миллионов солдат и офицеров, распределенных в три армии и три танковые группы, всего 76 дивизий. Плюс Второй Воздушный Флот генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга.

11.
«Тайфун» разразился 30 сентября ударом танковой группы Гудериана по войскам Брянского фронта.
Пять советских армий оказались в Вяземском котле.

12.
15 октября Гепнер со своей танковой группой прорывается через Московскую линию обороны. Пропахший гарью сражения генерал докладывает из Калуги:
- Мой фюрер! Мы взяли Калугу! Падение Москвы теперь неизбежно!

13.
Что делал т.Сталин в это время?
А в это время Сталин – Верховный Главнокомандующий – лично распределял каждый танк, орудие, машину, прибывающую в Москву.
Первого октября он распределял даже колючую проволоку.
А еще он собирал в мощный кулак всю страну, от самых восточных окраин.

14.
15 октября под грифом «Сов. Секретно. Особой важности» вышло Постановление ГКО об эвакуации столицы в Куйбышев.

«Об эвакуации столицы г. Москвы»
«В виду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный комитет обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в Куйбышев. (НКПС – т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия организует их охрану).
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позже, смотря по обстановке).
3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группы Генштаба в Арзамас.
4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всё электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).
Председатель Государственного Комитета Обороны
И. Сталин
Туда же, в Куйбышев в ночь с 15 на 16 октября тихо снялся и почти полностью был эвакуирован центральный аппарат НКВД.

15.
Через пять дней громыхнуло Постановление ГКО № 813 от 19 октября 1941 года «О введении с 20 октября в г. Москве и прилегающих районах осадного положения».
Опираясь на него НКВД железной рукой наводил порядок в столице, ставшей прифронтовым городом. И пропали с улиц люди, тащившие мешки с мукой или сахаром, обвешанные кольцами колбас, с торчащими из карманов горлышками бутылок.
Москвичи рыли противотанковые рвы вокруг города и отправляли в тыл самое дорогое – детей. Всего их было эвакуировано около пятисот тысяч. А еще увозили книги – из одной только «Ленинки» семьсот тысяч «единиц хранения», вывезли и сохранили восемнадцать тысяч четыреста тридцать бесценных экспонатов из Третьяковской галереи.
Москвичи, убедившись, что Правительство и сам Сталин остаются в городе и намерены отстаивать его, взялись за оборону всерьез. «Сталин с нами!» – было постоянным лозунгом защитников города. Точно передал настроение людей той поры поэт Алексей Сурков:
- Сталин сказал мне, что борьба будет кровавая, трудная, но победа будет за мной. Слезы женщин и детей кипят в моем сердце. Но убийца Гитлер и его орды своей волчьей кровью заплатят мне за их слезы!
На улицах Москвы воцарилась спокойная решимость. Столица была готова сражаться до конца.
- Транссиб, это вопрос жизни. Дело фронта в руках транспорта! – так говорил Сталин, отправляя маршала Ворошилова инспектировать Транссиб, а еще Сталин дал ему, как всегда, точную и ясную инструкцию, - Запомните и доведите до каждого – за неисполнение решений ГКО, касающихся железнодорожных перевозок – военный трибунал!

Уфа
16.
Гудит и воет за окном жестокий ветер ранней осени. Колотится и гремит плохо прибитая жестянка.
В дальнем углу длинного помещения – кабинета Начальника Республиканского Управления НКВД, за толстым стеклом башенных часов тихо плавает сверкающий диск маятника.
В кабинете весьма прохладно, даже холодно и сизый папиросный дым, поднимаясь клубами над столом, пластом выплывает через единственную открытую маленькую зарешеченную форточку.
Сиреневые гимнастерки сидящих за длинным столом, кажется, взяты ими у старших братьев, так исхудали, избегались их владельцы. На рукавах гимнастерок потускневшие щиты и мечи.
Лица серые от усталости и постоянного недосыпания. Воспитание в этой «конторе» суровое, порой жестокое и работники хорошо знают, что, в охваченной военным безумием и горечью первых поражений стране, порядок надо начинать с себя. Голодные и усталые, но сапоги блестят, щеки тщательно выбриты.
На столе парит чай в подстаканниках из алюминия. По блестящему металлу выдавлено изображение отчаянно дымящего паровоза.
На чайных блюдцах по два кусочка желтого сахара, поданного в честь высокого совещания. Греющиеся чаем, упорно не замечают положенный сахар, намереваясь, по возможности, незаметно от московских гостей, упрятать в карманах галифе сладкие кусочки, чтобы вернувшись под утро домой, положить их на табурет у детской кроватки.
Один из прибывших с маршалом, с двумя рубиновыми ромбиками на синих петлицах, спокойно и буднично продолжает настраивать «территориалов» на борьбу с новым для них врагом:
- Таким образом, товарищи, Абвер, точнее, Абвер-2, ведающий диверсионно-разведывательной деятельностью в тыловых районах СССР, переносит эту, с позволенья сказать, работу, в глубь станы, на Урал и в Сибирь. А Серьезную агентуру для работы там, Канарис готовит в разведшколе в Брайтенфурте, близ Вены. Курсанты этой школы получают статус немецкого солдата, хорошее питание, увольнительные в город. Особо «одаренным» устраивают поездки по Германии, показывают им уровень жизни в Третьем рейхе, чтобы сравнивали его с уровнем своей прежней жизни в СССР. Так что они знают, за что рискуют и воюют.
Товарищ с двумя ромбиками усмехнулся невесело, потянулся к потертой, коричневой кожи, толстой папке.
- К вам мы заехали вот по какому поводу. В районе Рузаевки была недавно выброшена группа из трех агентов с заданием пробраться через Куйбышев, Уфу, Челябинск в Свердловск. Особенно их интересует все, связанное с поставляемыми из Америки самолетами, если вы не в курсе - сотни из них уже находятся в пути. Конечно, персонал при них. Но это – строго секретно!
Он достает из папки фотографии – реконструкции карандашом – диверсантов, сам на них не смотрит, кладет на стол, жестом предлагает пустить по кругу. Отходит к стене, на которой висит крупномасштабная карта Уральского отрезка Транссиба.
- Особое внимание они будут уделять работе железнодорожного транспорта, организации взрывов мостов и тоннелей на уральском участке Транссиба, по которому идет активная переброска войск под Москву.
Начальник Республиканского Управления подошел к нему, говорит из-за плеча негромко, также рассматривая карту, - Товарищ старший майор государственной безопасности! Мы делаем все возможное…
Встрепенулся за столом, молчавший до этого Маршал, - Что значит возможное? Товарищ Сталин не только разрешает, но и требует от вас делать и невозможное! Поймите, страна на краю пропасти!
Горячая кровь подбрасывает немолодого уже кавалериста с места.
- Они уже нас списали со счетов, форму парадную сшили! – Ворошилов выпрямляется, повышает голос:
- Довожу до вас приказ товарища Сталина – беречь этот мост как зеницу ока! В прошлую войну с немцами, его уже пытались взорвать, в шестнадцатом году, но тогда жандармы все свели к личному. Вам это не простят, если что!

17.
Станция Уфа, прижатая рекой к высокой, изрезанной оврагами и покрытой чешуей мелких домишек горе, клокочет суетной железнодорожной жизнью.
Под горой – желтая подкова здания локомотивного депо. Поворотный круг. В открытые ворота выглядывают из своих стойл стоящие на ремонте паровозы. Заглушает любые разговоры круглосуточный стук и грохот пневматических молотков.
Простужено сипят маневровые паровозики, ласково называемые «Кукушками». Тонко пересвистываясь между собой, они носятся взад – вперед по переплетению многочисленных станционных путей, протискиваясь между стоящих эшелонов.
За переплетением путей – здание вагонного депо, сразу за ним берег реки.
На путях черные паровозы - гиганты ФД и СО фасонисто блестят красными колесами, пыхтят, стоя в очереди на заправку водой. Вокруг громадных машин суетятся паровозные бригады, с молоточками и масленками с длиннющими носиками – готовят горячих любимцев к следующему перегону.
У одного из локомотивов стоит женская бригада, в ожидании приказа на отправку. Замасленные ватники кокетливо перепоясаны ремнями. За ремни заправлены брезентовые рукавицы, черные от угольной пыли. Женщины стоят в плотном солдатском кругу, перебрасываются с ними колкими шуточками.
Среди множества солдат внимательный взгляд отметит и белые полушубки. Их владельцы, как и остальная воинская братия, по-солдатски хозяйственны. Суетятся, носятся с котелками и чайниками. Некоторые, пользуясь близостью реки, стирают, не обращая внимания на ледяные забереги.
На самой бровке берега группа солдат у костра. Один выгребает печеные картофелины прутиком, бросает, не глядя, через плечо. Обжигающие ладони клубни перекидываются из одних рук в другие. Кто-то торопливо разламывает хрустящую, угольной черноты, картофелину. Из разломанной картофелины в черных руках поднимается белый пар.
А вот и кружок пляшущих, на первой, самой широкой платформе. Солдаты греются в пляске так, что пар от них идет, как от той картошки. Пляшут солдаты, как в последний раз, уже не обращая внимания на музыку – им уже все равно, «Барыню» играет гармонист или «Яблочко». Возможно, завтра – в бой, вот и пляшут, стиснув зубы и закрыв глаза.
Пляшут на фоне вагонов с заводским оборудованием. Поблескивают у вагонов и платформ, с заботливо укрытыми от непогоды и посторонних взглядов ящиками и брезентами, штыки часовых.
Тут же вагоны пассажирские и «теплушки», вокруг которых бегают детишки и группками стоят женщины, курят мужчины. Это работяги переселяемых на восток заводов.
Черный дым из паровозных труб, дым от печек-буржуек, обогревающих «теплушки», переплетается причудливо с дымами из труб домов и домишек, прилепившихся к горе.

18.
Ворошилов с сопровождающими проходит мимо своего вагон-салона, взмахом руки поприветствовав часового у подножки. Часовой долгим взглядом провожает ладную фигуру уже немолодого маршала.
Темно-синяя шинель у него туго перепоясана портупеей. Яркими пятнами на шинели выделяются красные петлицы с окантованными золотом большими маршальскими звездами. Широкие красные галуны на рукавах шинели увенчаны такими же золотыми звездами.
Ворошилов чутко улавливает, среди множества присущих железной дороге технических запахов, что-то родное, знакомое. Это густой запах, речным ветерком доносящийся, от невидимых за стоящим эшелоном, вагонов с лошадьми.
Чекист на вопросительный взгляд Маршала отвечает быстро, с охотой, - Наша, башкирская кавалерия грузится, под Москву идут!
Ворошилов понимающе кивает головой, приостанавливается,
- Жаль, времени нет, хочется посмотреть конезавод, это ведь мое детище, да и школу кавалерийскую, ну, ладно, пойдем.
Навстречу идущим, с дальнего конца платформы, доносится команда: «По вагонам».
Гармонист на платформе, в годах, в последнем аккорде пробегает корявыми пальцами рабочего по пуговкам гармони. Солдат – плясун застегивает телогрейку и готовясь сорваться, трогает гармониста за плечо: - Не грусти, Иваныч! Живы будем – не помрем!
Бегут, бегут по платформе солдаты, бегут на грянувший призыв: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!».

19.
Окна тесной кабины железнодорожной дрезины, мелко дребезжащей двигателем, быстро покрываются изморозью от дыхания заполнивших ее людей.
Машинист дрезины, с окаменевшей от напряжения спиной, включает прожектор и отпускает тормоза. Вслед набирающей скорость дрезины доносится: « …идет война народная, Священная война».
Желтый свет прожектора дрезины мечется вправо – влево по ходу движения. Слева упирается в гору, справа – теряется во мгле речной поймы.
В луч прожектора, слева, по ходу, попадает здание церкви, по виду – заброшенной. Однако, широкая тропинка протоптанная в первом снегу говорит сама за себя.
Маршал, прищурившись смотрит на церковь, говорит в окно кабинки: - Правильно товарищ Сталин выпустил попов из лагерей! Вера – великая сила и церковь нам поможет. Народ ей еще верит. Товарищ Сталин, кстати, приказал одной из первых эвакуировать Рублевскую «Троицу».
Дрезина постукивает мерно на стыках рельс. Дальше, вдоль дороги видны по горе, редкие огни в окнах частных домишек. Брешут вокруг них беспокойные дворовые собаки. В черноту ночного неба поднимаются из труб белые дымки.

Мост
20.
Черная, тяжелая маслянистая поверхность, слегка парящей последним теплом воды, между белеющих в ночи припорошенных снежком берегов.
В синем свете далеких равнодушных звезд видно одноэтажное, чернеющее окнами, здание казармы охраны моста. Рядом с ними – хозяйственные постройки, небольшой плац. Колючая проволока в три ряда прикрывает подходы к мосту и казарме.
Следов на свежевыпавшем снегу нет, ибо не бывает в этом районе не случайных прохожих, не бродячих псов.
Со стороны города к мосту в свете прожектора приближается наша дрезина, притормаживает, свистит особым образом. Свисток понятен часовому и принят им. Часовой нажимает неприметную кнопку. В тишине казармы тревожно взрывается звонок.
Уже бегут к дрезине, свернувшей в тупичок у моста, разводящий и начальник караула. В светлой полосе, упавшей из открывшийся двери дрезины, узнают «своего» Чекиста и замирают при виде выходящего следом за ним человека с маршальскими звездами на петлицах шинели.
Рука начальника караула, подчиняясь Уставу, дернулась к шапке-ушанке, а вот слова-то рапорта прихватило волнением в горле, будто замерзли они там.
Ворошилов махнул рукой, мол, не надо шуметь,
- Ну, давай, лейтенант, показывай свое хозяйство.
Маршал ежится, поднимает воротник шинели,
- Как дела у тебя тут вокруг моста? Все нормально?
Лейтенант начал дышать. С дыханием к нему вернулась способность говорить, - Товарищ Маршал, так что все как обычно! Весь день баржи таскали речники, а к вечеру рыбаки с плавными сетями потянулись, но мы смотрим за ними!
Как будто подтверждая его слова, с реки доносится гудок невидимого в темноте парохода. Удивляется Ворошилов,
- А они что тут ночью делают?
- Баржи тащат с башкирским зерном, из Ахлыстино, наверное – отвечает Чекист.
Маршал ищет взглядом гудящий пароходик,
- И как они вообще в такой темноте плавают? Не видно ведь ничего! Молодцы!
В темноте ночи чернеет железом конструкций мост. Пять опор – быков и шесть пролетов, перекинутых через реку. По случаю войны затемнены.

21.
Маленькая группа инспектирующих идет по насыпи к мосту. Берег уходит вниз, к реке. Насыпь становится уже. Идущие люди вытягиваются в цепочку по одному. Рядом с Маршалом идут, по железнодорожному пути, Чекист и Лейтенант. Чуть отставая, два бойца, с винтовками и серьезными лицами.
Ворошилов, чуть обернувшись к лейтенанту, - Ну? Рассказывай!
- Так что, один часовой со стороны казармы, двое – с той стороны и один посредине моста, товарищ Маршал! – лейтенант проникся важностью момента.
- Посредине? – Маршал вскидывает брови, - Как он там… Тут же поезда один за другим, как трамваи в Москве, ходят!
- А там, товарищ Маршал, есть площадочка такая, чтобы от поездов прятаться… только с берега ее не видно!
- Ладно, - соглашается Ворошилов, - не видно, так не видно. А это что за газон?
Маршал показывает подбородком на небольшую, расчищенную до пожухлой травы, площадку, расположенную слева, по ходу идущих.
Лейтенант забегает вперед и влево. Встает в центре площадки. Инспектирующие по одному выходят на площадку.
- Это, товарищ Маршал, мы подготовили для спаренного пулемета, зенитного… ну, на всякий случай.
-Ты что, лейтенант, какой такой случай? – Ворошилов смотрит на «летеху» с прищуром.
Вступается в разговор замнаркома НКВД, тот человек, с двумя ромбиками на петлицах - Да он немцев собирается зенитками гонять!
Ты, лейтенант, от диверсантов мост береги, а самолетами немецкими другие займутся!
Маршал, заложив руки глубоко в карман, смотрит на уходящий в темноту мост.
Что-то привлекает его внимание. Маршал чуть наклоняется вперед, пытаясь это что-то рассмотреть.
- Огонек, что ли там… - Ворошилов влево – лейтенанту, - У тебя что, лейтенант, часовые на посту курят? – и, тут же головой вправо – Чекисту, - Все в порядке, говоришь?
Товарищ Маршал… - Чекист договорить не успевает, его с восточным темпераментом перебивает Замнаркома НКВД:
- Точно курит, вон огонек! – черные в темноте ночи глаза сверкают искрами, - Вы что тут, в тылу… Да этот мост – ниточка, на которой судьба страны висит!
Все, капитан!
Партбилет – на стол, и петлицы тоже!
А ты, лейтенант - под трибунал пойдешь со своим часовым, мать вашу так и перетак!
Чекист замер от непонятного наскока, стоит с лицом каменным, спина прямая, руки по швам, смотрит на мост. А замнаркома продолжает:
- Спите вы тут все! Мы вам не позволим…
Звенящий от напряжения голос Чекиста перебивает возмущение высокого Начальника, - Извините, что-то не то!
- Что не то? Ты что, капитан?
- Затягивается он без перерыва, огонек - то его не гаснет! - Чекист поворачивается к ближнему бойцу, протягивает к нему руку, показывая на винтовку, - Дай-ка сюда!
Боец, подчиняясь команде, сдергивает винтовку с плеча. Чекист нетерпеливо выхватывает ее из рук солдата, передергивает затвор, вскидывает оружие к плечу. Лейтенант делает шаг в сторону Чекиста. Маршал смотрит ему в лицо. Замнаркома пытается что-то сказать. Человек в форме железнодорожного начальника сильно зажмуривает глаза.
«Ба-бах!» – выстрел. Отдачей откидывает плечо Чекиста. Маленькая группа людей в замороженной ночи смотрит вслед вылетевшей из ствола добротного русского оружия пуле.
Чекист поворачивается к молчаливой фигуре Маршала, говорит голосом замороженным, но твердым в своей правоте:
- Товарищ Маршал, разрешите? Надо бы «красный» на перегон дать, пока не разберемся.
Ворошилов, не отрывая взгляда от моста, машинально качает головой:
- Да, да, конечно. – И, повернувшись к человеку в форме железнодорожного начальника, - Распорядитесь, от моего имени, задержать все эшелоны восточнее Уфы и западнее Демы! Немедленно!
Человек в форме железнодорожного начальника рысью припустил к казарме караула.
Маршал смотрит ему вслед, - Хорошо бегает! Молодец! – Хмуро сопровождающим, - Пойдемте, посмотрим, что ты натворил, капитан. Смотри, если бойца застрелил…
Идет Маршал, и идет невеселое его сопровождение, по узкому служебному настилу железнодорожного моста к тому месту, где должен быть часовой. Место нашли. А на этом месте - вместо часового – черная, неправильного контура лужица.
Кровь? Может быть! А где часовой?
На тревожный свисток лейтенанта бегут бойцы караула. Звонко цокают подковы по металлу железнодорожного моста. «Цок – цок – цок!» Болтаются за мальчишескими спинами тяжелые для них винтовки.
Прибежали на место. И что?
Чекист, оглянувшись мельком на Маршала и гневливого товарища с двумя ромбиками, командует:
- Лейтенант! Двух человек с фонарями и веревками, на опору! Быстро! Прожектора освещения - включить! На начальство внимания не обращать – я отвечаю!
И вот уже опора моста с двух сторон ярко освещается фонарями, подвешенными под пролетами, несколько солдат караула подсвечивают переносными фонарями своим товарищам, спускающимся по вертикальной, вделанной в бетон опоры лестнице.
И видят бойцы на запорошенной белым снегом небольшой площадке, лежащую вниз лицом, черную фигуру с распластанными полами солдатской шинели. Под головой неподвижно лежащего караульного широко расплылось черное пятно.
Спустившийся первым солдат наклоняется к лежащему телу, переворачивает его на спину, - Твою мать! Товарищ лейтенант! Это Петро… убитый!
Солдат переводит взгляд вслед своему крику. Медленно выпрямляется. Замирает. И новый крик:
- Товарищ… лейтенант… ящики тут. Взрывчатка… и фитиль отстреленный!
Крик солдата заглушается грохотом проходящего по открытому для движения моста воинского эшелона, тамбур одного из вагонов которого забит курящими солдатами. Лица стоящих в тамбуре еле видны в сумрачном дежурном освещении. Среди них усатый старшина в накинутом на плечи белом полушубке.
Солдаты смотрят в проем открытой двери. И слушают старшину.
- Однако, Уфа мне понравилась! – старшина выплевывает табачный дым.
Солдат в годах, ранее лихо плясавший на платформе Уфимского вокзала, выбрасывает в проем двери выкуренную «козью ножку», похлопывает старшину по плечу:
- Ты, Иваныч, не того… - оборачивается к окружающим, - Город ему понравился! Бабенки тебе понравились железнодорожные! Сердечко-то, поди, екнуло, а, старый?
Старшина досадливо отмахивается от говорящего. Кивком головы показывает в проем двери:
- Смотри-ка, казарма… видишь?
Солдаты подступают к проему двери, напирают на старшину.
- Тихо, черти, вытолкните! – старшина недоволен напором молодых, - Во-на кому хорошо-то! В тепле и бабы рядом, кобели тыловые, чтоб им!
А в казарме включено полное освещение. На шести составленных вместе попарно табуретка лежит изломанное тело солдата.
Шинель на груди пропитана почерневшей кровью.
Светлый ежик коротко стриженных волос. В уголках широко открытых глаз застыли навечно слезы боли и недоумения. Обиженно поджаты синие губы на белом лице.
Худая мальчишеская шея, с острым кадыком, зияет черной, от уха до уха раной.
Вокруг застыли солдаты охраны моста, сопровождающие Маршала и он сам с непокрытой головой. В непривычно ярком свете казармы серебрится его низко опущенная голова.
Сдавленным от скорби голосом хрипит Ворошилов:
Эх, сынок, сынок… Не уберег ты себя… - Маршал поворачивается к Чекисту, говорит не глядя тому в глаза, - Спасибо тебе, капитан, спас ты… Всех нас спас!
Задрожали окна казармы. Заскрипели дощатые стены. Маршал оглядывается в сторону окон.
- Тяжелая техника… - чекист смахивает горячей ладонью пот, или слезы, с горящих щек. - Танки под Москву пошли, товарищ Маршал!

Для справки:
«Только с первого июля по первое декабря 1941 года
органами контрразведки было разоблачено
около семи тысяч шпионов
и более 450 абверовских диверсантов.
В битве под Москвой было обезврежено
более двухсот агентов Абвера
и около пятидесяти
диверсионно-разведывательных групп».

Москва
26 ноября немцы прорвались через канал Москва – Волга в районе Яхромы. Наступил кризис.
Спасли Москву резервы, которыми Ставка ВГК (читай – т.Сталин)распорядилась весьма расчетливо.
Когда атаки вермахта заглохли буквально на самых подступах к Москве и гитлеровцы валились с ног от усталости, был отдан приказ на начало контрнаступления. Именно в эти дни командующий группой армий «Центр» Ф.Фон Бок записал в своем дневнике: «Исход сражения под Москвой будет решен последним батальоном».
Резервы эти, которые Сталин формировал втайне от всех, даже от своих ближайших соратников – три армии: 1-я Ударная, 2-я Ударная и 30-я. Как и было запланировано, эти три армии, сосредоточенные под Москвой, Сталин держал до последнего, до самой критической минуты.
И вот уже подоспела, почти не спящему с 22 июня Сталину, записка от Маршала Жукова:

«14 декабря 1941 г.
Товарищу Сталину

«Пленные из группы Гудериана показывают,
что им сейчас в связи с холодами,
разрешено одеть парадное обмундирование,
которое они везли с собой
для парада в Москве»
Жуков