МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ПЕЙЗАЖ

В белесом тумане — Врата Мирозданья.
В их мраморных белых столбах
Живут несомненные чьи-то желанья
И детский полуденный страх.
Царапают высь их никчемные шпили
И рвут телеса облаков.
А там что? Горгулья? Уродлива… Или…
Нет, не разобрать, далеко.
Врата призывают явиться к ним в гости,
Они обещают любовь.
Но чу! Вдруг покажется мертвою костью
Их мрамор… Богатый улов
Они собирают века и эоны,
Раскинув крепчайшую сеть.
А колокол… Так и не знаем, по ком он,
По ком обречен он звенеть…
Ложатся на землю недлинные тени.
Они, полупроводники
Несмелых и странных дневных озарений,
Стекают, плоски и легки.
Но каждая рифма шутя удлинняет
Их легкий и мягкий парад.
В их смутных телах ветер пылью играет,
Палач и заведомый Брат.
Как страшно, должно быть, ползти, извивая
Как плетку свое существо
И в пятнах ярчайшего света — таять,
Коль створки пропустят его.
Да, slab человек. Только тени слабее,
Но все же в сплетении дней
Они ни о чем, ни о чем не жалеют
В извилистой жизни своей.
Врата… Да, Врата! Все в плевках мутных взглядов,
Плывут сквозь сомнений туман,
И кажется нам почему-то, что надо
Раскрыть их обман, как карман,
В котором Небесная Манна хранится
И Изобарический Рог,
В котором и слово, и звук, и страница,
И буква, и строчка, и слог.
О, вот возгордимся, да, вот рассмеемся,
Всезнаньем чело увенчав,
Открыв! А пока… А пока остаемся
Вариться в телах, как в печах.
И варево это — паршивого сорта,
Животного, я бы сказал:
Мы — дети, что выжили после аборта,
И дом наш — унылый подвал.
Нам кажется, что мы чего-то, да стоим,
Бумажки, стекляшки копя.
Тела свои в тщательных щёлоках моем,
Душонки ж — в дерьме и репьях.
Гордимся мифической силою воли,
На сленге — жестокость вый,
Упрямей ослов и прожорливей моли,
Мы грезим о Краiне Мрий,
Где все будет наше, где даже синицы, —
Молчу уж о журавлях, —
Обязаны будут в горстях поселиться,
В натруженных жадных горстях…
Но вот ведь в чем дело: когда наша каша,
Сварившись, плеснет через край,
Боюсь, что потащит такою парашей,
Что вынесет вех святых Рай.
Нам песню споет наш удушливый ветер
О том, где и чем он видал,
Куда всё творится на нашей планете,
Споёт, как и что он искал.
Он запахом хлева, зловоньем клоаки
Исчертит свои небеса,
Повыметет старые добрые знаки,
Свистя, как стальная коса
Китайского мальчика Лю Шаомыня;
Лю где-то в одном из миров
Стоит на горе, а коса его стынет
На розе китайских ветров.
На шапочке шарик, дракон на халате,
И миска в изящной руке, —
Он стать собирается вечности зятем,
Женившись на быстрой реке.
Так вот, а Врата, — а Врата понемногу
Отходят на дальний план.
Они и Идущий, они и Дорога,
И Истина, и Обман;
Врата растворяются, реют и тают,
А я, пожилой дезертир,
Из виду теряя их, засыпаю
Обратно в свой пошлый мир,
Свой дряхлый реальный мир,
Прогнивший унылый мир,
Бездонный, как вымя, мир,
Нелепый и страшный мир.