Я родом из России. Книга. 8 Редакция (1971-2024 г.г.)

Я родом из России. Книга. 8 редакция. 1971-2024
Анатолий Чертенков

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я – родом из Вчера! Я рос в стране портретов,
Где церкви на крови, а тюрьмы на крестах.
Я верил в коммунизм, и хоронил поэтов,
И в грязных кабаках топил в стакане страх.

Я – родом из Вчера! Любовь и вдохновенье
Господь мне подарил для будущих стихов.
Зачат был в темноте, но первый день рожденья
Я встретил в светлый час под пенье петухов.

И тысячи ветров со мной пути скрестили.
И миллионы звёзд включили маяки…
Нет!.. Я – не из Вчера… Я – родом из России!
Сегодня и всегда! До гробовой доски.

Начну с того, что мне ужасно повезло – я видел шестидесятников! Совсем немного, но на всю жизнь!
До середины шестидесятых годов того века (так мне сегодня подсказывает
память…) читать стихи вслух было делом модным, отсюда всё и началось.Родился я в Новосибирске, где и прожил семнадцать с половиной лет. В пятнадцать пошёл работать, устроился учеником автослесаря. Забегая вперёд, добавлю, что автомобильную карьеру закончил в качестве начальника транспортного цеха, но это уже было в Тихвине, и мне уже было тридцать лет, и у меня уже было высшее образование, и кое-какой опыт работы начальником автоколонны. Потом занимал ещё разные должности, в том числе был представителем цеха Тихвинских производств объединения «Кировский завод» на головной площадке тогда ещё Ленинграда.
В 1993 году все производства развалились, и я пустился в свободное плавание. Но у меня уже был «Провинциал».
Первые стихи написал в школе, технически они, конечно, слабы, но я их люблю…
В Тихвин попал по комсомольской путёвке в 1974 году. Женился, обжился, родились и выросли две замечательные дочки…
В Тихвине же первый раз вышел на сцену от общества книголюбов в 1978 году.
Спустя десять лет, в 1988 году, был придуман литературный альманах «Провинциал». В 1990 г. он увидел свет. Всего вышло четыре номера и 23 приложения к нему.
Первые два выпуска альманаха «Провинциал» тиражами по 11000 экземпляров успешно разошлись по всей территории СССР. Была масса писем, одно, помнится, даже из Парижа. (К слову, из Тихвина – ни одного).
В 1991 году в стране произошла финансовая реформа, в результате которой денег от реализации второго выпуска хватило только на одну бутылку водки, которую я и выпил, без всякого, признаюсь, удовольствия…
Следующий номер альманаха увидел свет в 1998 году. А тут опять дефолт, и всё повторилось сначала.
Тем не менее из литературной деятельности не уходил. Совместно с другими энтузиастами принимал участие в подготовке книги «Литературный Тихвин. Вчера. Сегодня. Завтра».
Книга включила в себя произведения авторов, так или иначе связанных с Тихвином с начала XIX (это не оговорка) века и до наших дней. Боялись кого-нибудь не вспомнить.
В 2005 году альманах вышел в свет.
В этом же, 2005 году появился ещё один литературный сборник – «Не хлебом единым», а в 2007 году – «Отражения».
Из детства хорошо помню фильм «Две жизни» и дворовую песню «Когда фонарики качаются ночные».
Став старше, увлёкся фольклором и стал собирать и заучивать наизусть тексты уличных песен, что не могло не повлиять на меня в дальнейшем.
И только уже совсем взрослым узнал, что автор книги «Две жизни» – Сергей Воронин, а «Фонариков» - Глеб Горбовский.
С Сергеем Ворониным меня познакомил «Провинциал», посчастливилось поговорить с ним, быть у него дома, он даже благословил наш альманах.
Была и мистика…
Где-то в конце 80-х мне приснился сон. Снился дед по отцовой линии (он умер, когда отцу было 7 лет), и снилось, будто бы я парю над деревней Чертёнково – это в Тогучинском районе Новосибирской области. Для справки: в 1968 году она стала селом Заречным.
А дед мне и говорит:
– Толя, я хочу, чтобы первоначальное название нашей деревни – Чертёнково - не позабылось бы и не сгинуло. Сделай так, чтобы оно где-нибудь прозвучало. А я тебе помогу.
И всё… И появился «Провинциал».
Через несколько лет просьба деда была выполнена, хотя и без моего непосредственного участия.
В 1999 году питерский комитет по культуре объявил литературный конкурс, на который я отправил стихотворение «Душа поэта». Так уж получилось, что оно и открыло сборник «Потомки Пушкину посвящают».
Но сначала был звонок. Меня дома не было, трубку подняла жена, у неё спросили, где я родился. Она взяла мой паспорт, полистала его и сказала: «В Новосибирске».
И каково же было моё удивление, когда в сборнике перед своим напечатанным стихотворением прочитал: «Анатолий Чертенков родился в деревне Чертёнково, Тогучинского района, Новосибирской области».
Это было неправильно. Но эта неправильность меня здорово обрадовала.
Выходит, просьба деда уважена…
Благодарность наступила незамедлительно.
Сборник вышел в конце декабря 1999 года, а уже в марте 2000 года состоялся мой юбилейный творческий вечер на сцене Дома культуры.
Потом я стал руководителем ЛИТО «Автограф», ну, и ещё было много приятных вещей…
Вот такая история…

Я за поводья ухватил Судьбу.
И плеть взметнулась, завизжала чёртом.
Ладони в кровь… пуд соли на горбу…
Душа в надрыв, а значит, я – не мёртвый!

– А ну, куда шарахнулась?.. Назад!
Моя нелёгкая! Опомнись, ради Бога!
Опасно нажимать на тормоза,
Когда повсюду скользкая дорога.

Пусть мозг мой раскалится добела
И наизнанку вывернутся нервы.
Не разрубив не взятого узла,
Не победить, не оказаться первым!

Но можно отступить и бросить меч.
И шапку снять и выгнуться дугою…
Мечты – в огонь! И заползти за печь,
И никогда не обрести покоя.

И думать: – всё напрасно, се ля ви!
И смерти ждать, дряхлея понемногу.
Но чёрт возьми! Я – в пене! Я – в крови.
А значит, жив… и молод…Слава Богу

ГЛАВА 1. ПО СЛЕДУ СОВЕСТИ

МОНОЛОГ ПОГИБШЕГО СОЛДАТА

Я вернулся с войны в отчий дом как погибший за Родину.
Попрощаться с семьёй девять дней после смерти дано.
И калитку открыл. И колодец прошёл и смородину,
И дрожащими пальцами стукнул в родное окно.

Застонала изба. Пёс завыл за дощатым курятником.
В тот же миг зеркала повернулись к холодной стене.
И седой капитан, не стесняясь, начальство крыл матерно.
Бедолага не знал, как сказать старикам обо мне.

А потом я ушёл поклониться Престолу Господнему.
И сказал мне Христос: – Выправь плечи. Ты – русский солдат!
Не пристало бранить пацанов, жизнь отдавших за Родину.
Убиенным в бою полагается белый наряд.

И открылись врата – и побрёл я дорогой неведомой.
Позади горизонт – на земле он всегда впереди.
И увидел свой взвод возле самого светлого терема.
И услышал: – Привет! Ну, чего рот открыл?.. Заходи.

Я рванул. Побежал… К лучшим людям из лучшего прошлого.
Сколько выпито слез – и совсем не по нашей вине.
И рассвет полыхнул. И захлопали звёзды в ладоши нам –
Взвод восполнил ряды. Только Мишка Стрельцов на войне.

Жизнь не выдала нам ничего, кроме рода и племени.
А судьба расшибала ещё не окрепшие лбы.
Мы учились стрелять – на любовь просто не было времени.
И несли тяжкий крест – класть друзей в именные гробы.

И погибшие мы, но не павшие духом и совестью,
Собрались в тишине навсегда и на веки веков!
Я вернулся с войны рассказать взводу свежие новости
И приказ получил – доложить, как там Мишка Стрельцов.

Я вздохнул и сказал: – Два раненья Стрельца не исправили:
Он такой же чудак – всё считает себя молодым.
Разреши, командир, нам с ребятами выпить за здравие,
Чтоб последний из нас на земле был подольше живым!

ТИХВИН, 9 ДЕКАБРЯ*

В час суровый за отчий дом
Не ходил я на силы тёмные.
Не писа;л под сплошным огнём
Окаянные похоронные.

По воронкам средь мёртвых тел
Не искал боевых товарищей.
И не видел через прицел
За околицей танк пылающий.

Я – другого календаря!
Не достались мне «зори тихие».
Но девятого декабря
Я всегда говорю о Тихвине.

Здесь, на месте былых боёв,
Повстречал я её высочество.
Здесь когда-то имя моё
Повзрослело и стало отчеством.

Отчего же душа болит?!
Тяжко ей, неспокойно, боязно.
Будто мчится она в Аид
Полуночным электропоездом.

А вокруг, да по всей Руси!
Тьма могил неизвестных воинов…
У кого бы узнать, спросить?..
Нашим душам больнее больного!

*9 декабря – день освобождения Тихвина
от немецко-фашистских захватчиков.

БАЛЛАДА О ГОРЬКОЙ РУССКОЙ ЗЛОСТИ

Я не злоба. Я – горькая русская злость!
Это мой флаг взлетел над Рейхстагом.
Сколько крови моей молодой пролилось
По фронтам, по тылам, по ГУЛАГам…

Это я в сорок первом шагнула на дот
И воскресла в пылающем танке.
Мне Гастелло доверил свой главный полёт,
И меня не купить за полбанки.

Я свинцовой иглой вся прошита насквозь,
Но – живая! По воле Господней.
Я – нормальная русская горькая злость! –
Вот взяла и проснулась сегодня...
ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Как мило верить в доброго царя,
О будущем мечтать на сон грядущий
И, отрывая лист календаря,
Надеяться, что новый будет лучше.

Не слышать вздора, глупостей, вранья.
Друзей встречать вопросом о погоде.
Всё возвращается на круги на своя,
А молодость тем временем уходит.

И вот она – незримая черта!
За ней огни последнего причала.
– О Господи! – прошу я у Христа, –
Дозволь спастись и жизнь начать сначала.

Ты видишь сам, разруха, мрак кругом.
Хотя признаться в этом неприятно.
Всё возвращается: Гоморра и Содом,
А молодость уходит безвозвратно.

Господь ответил: – Рад бы, да нельзя!
Со временем шутить никто не вправе.
Одна и та же самая стезя
Приводит на Голгофу и ко славе.

Дом не построить, сидя у костра.
И не согреть холодными сердцами…
Всё возвращается: и дни… и вечера…
А молодость не меряют годами!

ТРИПТИХ

Давай поговорим о доброте!
Откроем окна. Двери – нараспашку.
Наденет солнце свежую рубашку
И в дом войдёт к живущим в темноте.

О милости давай поговорим!
О грустном вспомним, но совсем немного.
Врагов простим – как велено нам Богом.
И жизнь свою любимым посвятим.

***
Стихи замёрзли. Мир сошёл с ума…
Бредёт усталость по годам-ступенькам.
И прошлое стареет помаленьку,
И за зимою следует зима.

Нет лучших дней, и ночи все плохи.
И не простить, и не прийти с повинной.
И женщина глуха, и слеп мужчина,
И на губах погибшие стихи…

***
Не позабудь любимой дать тепла…
Борьба за власть, погоня за карьерой –
Всё мимолётно, всё сгорит дотла.
Но будут у тебя любовь и вера.

И мудрый кот под дубом вековым
Цепь разорвёт и позовёт в дорогу.
Ты будешь жить и жизнь давать другим,
Но не забудь быть благодарным Богу!

К ВОЗВРАЩЕНИЮ ТИХВИНСКОЙ
ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

Неужели и нас удостоит Господь благодати?!
Не за веру, увы! – Свята Русь, а народ без креста.
Но как много свечей, поминальных свечей у распятий!
И за каждой душа. И у каждой своя высота.

А Господь – он один! И Россия – одна во вселенной!
Есть кого возлюбить. Есть за что умереть в свой черёд.
Всё вернётся на круг Плоть и кровь наши грешные бренны,
Но бессмертна душа! И её Матерь Божия ждёт.

СКАЗ ПРО ТО, КАК ОДНАЖДЫ
БЕЛУЮ ЗАВИСТЬ СДЕЛАЛИ ЧЁРНОЙ.
И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Не всякая правда рождается скоро.
Иную до смерти хранят на груди.
Не каждое яблоко - символ раздора,
Не всякая туча приносит дожди.

Жила-была Зависть. В такой-то деревне
В таком-то году – молода и бела!
С рассветом вставала. И к зорьке вечерней
Всегда успевала закончить дела.

Скотина накормлена – козы, овечки…
И убрано в доме, пирог на столе.
Котёнок Пушок развалился у печки,
И небо прильнуло к усталой земле.

А Белая Зависть на мягкой кровати
Мечтает о счастье, о солнечных днях.
О том, как сошьёт подвенечное платье
И вышьет лебёдушек на рукавах.

А утром однажды, подобно принцессе,
Лицо окропит ключевою водой.
И всё будет так, как написано в пьесе:
И принц молодой, и дворец золотой!

Но очень не нравилось бабке Глафире,
Как Белая Зависть романсы поёт.
У ней-то самой – грязь в холодном сортире
И сорной травою зарос огород.

И бабка Глафира пришла к бабе Дуне,
А та пригласила Фому и Петра.
И сопли летели, и брызгались слюни,
И брага в стаканы лилась до утра.

– Ну, что будем делать? – спросила Глафира.
– Придумаем что-нибудь, – фыркнул Фома.
А Пётр засмеялся: – Историю Мира
Листай перед сном, дорогая кума!

Возьмём бочку с дёгтем. А дальше всё просто:
Испачкать ворота – всего-то делов…
И Белая Зависть от липких вопросов
Сама почернеет, поклясться готов.

Ну, что приумолкли? Ещё по стакашку! –
И злая усмешка слетела с лица.
И взвизгнули петли, и дверь нараспашку,
И горе-трава зацвела у крыльца.

А Белая Зависть покрылась позором.
И чёрною жабою стала она…
Не каждое яблоко – символ раздора,
Не всякая правда смертельно больна.

ЗАЛОЖЕННАЯ СОВЕСТЬ

Решил я совесть сдать в ломбард.
Зашёл в шикарный зал.
В смятенье бросил робкий взгляд
На тучных вышибал.

– Ну-ну! – сказал хозяин-«шкаф». –
Чего раззявил рот?!
У нас не пьют на брудершафт,
Ты перепутал вход.

Блеснуло золото в зубах,
Забрызгало слюной…
А я, в поношенных штанах,
Голодный и больной,

Решал единственный вопрос:
Предать иль не предать?
Как будто пачку папирос
Пришёл на хлеб менять.

Но «шкаф» был опытен, умён,
Нахален, как паук.
Занёс меня в реестр имён
И совесть – хлоп в сундук!

– На, получай за вещь сполна
И дальше падай вниз,
Тебе дарует сатана
Бессовестную жизнь.

Я пропустил его намёк,
Квитанцию в карман:
– Мерси, мусьё!
– Прощай, совок!
Да здравствуй, Нью-Иван!

И вот я в новеньких штанах –
Гуд монинг! Видерзейн! –
На незнакомых языках
Приветствую друзей.

Лечу в Нью-Йорк. Качу в Париж.
В Канаду. В Амстердам.
Верчу дела. Блюду престиж.
Хожу по головам.

Сметать преграды на пути –
Неслабая стезя…
Да только в отчий дом войти
Без совести нельзя.

Я поражён, сражён, побит,
А бес мой – тут как тут.
– Спеши в ломбард, – мне говорит.
И поднимает кнут.

Знакомый зал.
Всё тот же «шкаф»,
Да я – не дуралей!
Со мною пили брудершафт
Потомки королей.

– Здесь вещь моя! – кричу я в лоб. –
Вот деньги, документ…
Давай скорее, остолоп,
Высчитывай процент.

«Шкаф» заскрипел.
Что взять с него…
Открыл ногой сундук.
Но не увидел ничего
Ни в нём я, ни вокруг.

Лишь только старые штаны.
Да пыль. Да таракан…
А «шкаф» глядел со стороны
И водку лил в стакан…

ДОРОГА В НИКУДА

Война Миров – дорога в никуда …
В преддверии Великого Суда
Созвал Всевышний подданных своих.
Про жизнь спросил и о делах земных.

И гром гремел, и бледен был Господь.
Француз ответил:
– Миром правит плоть!
– Мы не согласны! – возразил еврей…

А русский молча выпил за друзей
И положил горбушку на стакан…
А мусульманин руку на Коран.
И лица в ожиданье напряглись…

Господь воздал, и души вознеслись…
Блажен, кто верою и помыслами чист!
– А как же мы?! – воскликнул атеист.
И погрузилась, суша в океан…
Познали Господа потомки обезьян

БАЛЛАДА О БЛАГОРОДНЫХ МЕТАЛЛАХ

Господь дал людям серебро.
И злато дал! И всё – с избытком…
А Сын Его погиб под пыткой –
За то, что веровал в Добро.
За то, что знал всё наперёд,
«Распни, распни!..» – кричал народ.

Компьютер заменил перо,
Но не избавил мир от злобы…

Однажды Злато высшей пробы
И высшей пробы Серебро,
Кольцо и дамский медальон,
Попали на аукцион.

– Ну вот! – съязвило Серебро, –
Ты – лот четвёртый, я – десятый.
Сейчас вальяжные ребята из антикварного бюро
Почертыхаются слегка и продадут нас с молотка.

– Глупцы! Гореть им всем в огне!
Причём в аду! – сказало Злато. –
Я знало Понтия Пилата,
А перст его был братом мне.
Мы ужас сеяли и страх…

– Мой друг! Ты сбрендило никак! –
Расхохоталось Серебро. –
Ну, где теперь твой прокуратор?!
А я касалось губ Сократа,
Шепталось с женщиной его.
А мудрость, золотце, не власть:
Купить нельзя и не украсть!..

Два лота, страшно дорогих,
В хвальбе не ведали предела.
И Матерь Божия смотрела
Печально-горестно на них.
Вовек не видела добра
Она от злата-серебра.

Назавтра грянула война.
И было царствие Булата.
И продалось за водку Злато,
А Серебро – за горсть зерна.

И Бога вспомнили они.
И гвалт толпы: «Распни, распни!..»
И слёзы были у креста…
Добро и Зло – в одной упряжке!
И, может, в нищенке-бродяжке
Душа воскресшего Христа…
А люди гибнут за металл…
– Прости, Отец, их! – Сын сказал.

ЛАМПАДА

Притворяться святыми не надо.
Все грешили когда-то немного…
Верой-правдой служила я Богу
И была неподкупной лампадой.

А когда Бога в доме не стало
И убрали иконы с божницы,
Погасили меня… И светиться
Я, заплёванная, перестала.

– Свет твой вреден! – сказали мне строго,
Отобрали чины и награды.
И добавили тихо: – Так надо!
Умер Бог! Слава новому Богу!

Тотчас ангелы миру явились.
Впрочем, было так... Много раз было.

И безмолвную, ту, что светила,
Опрокинули те, что молились!

НЕ ПОМНЮ, НЕ ЗНАЮ…
ИЛИ ПРЕДЧУВСТВИЕ АПОКАЛИПСИСА

Не помню, куда я ехал…
Кричало, взывало эхо:
– Не время сейчас молиться!
Сын первого человека –
Презренный братоубийца.

И камни поднялись в воздух,
И задрожали звёзды,
И понеслась потеха…
И ужаснулось эхо.
Умолкло. Но было поздно.

Всё в прошлом!.. И всё так будет!
Ни звёзд, ни судей, ни судеб!..
И солнце глядит сурово
На мёртвых… И Божье слово:
«Не троньте Каина, люди!»

Не помню, куда я ехал,
Не знаю, что стало с эхом…
О Боже! Дозволь мне проснуться….

АПОКАЛИПСИС.
МОНОЛОГ СОЛНЦА

Господь мне сказал: «Свети!» –
Всё просто, и всё понятно.
Быть нужным всегда приятно.
Почётен огонь в пути!..

И сотворил мне твердь. *
И сделал своей звездою.
Земля была молодою,
Не ведала слова «смерть».

«Свети!» – повторил Господь.
И появились люди.
Хорошее да прибудет!..
Восславьтесь, душа и плоть!

Прошли миллионы лет.
И вот человек однажды
Сказал: «Солнце зрит не каждый,
А Господа просто нет!»

И всё!.. Помню шквал огня…
Господь Тьму вернул обратно.
Холодный Мир лёг на ватман –
Без веры и без меня…

*Небесная твердь - небо, небесный свод.
ГОРИЗОНТ

Памяти безвременно ушедших из жизни русских поэтов.

Есть мачты, паруса – да ветра нет!
Есть горизонт – да лодка на приколе…
Жить на чужбине, лес валить в неволе,
В могилу лечь в расцвете сил и лет –
Такая у поэтов русских доля!

Напрасно ветер бьётся взаперти,
Пытаясь вырваться и разорвать оковы.
Ему ль не знать – действительность сурова!
И гаснут звёзды на её пути.
И горизонт недосягаем снова

РАЗМЫШЛЕНИЯ У РАЗБИТОГО КНИЖНОГО ШКАФА

Вот ты и умер, книжный шкаф!
Неужто твой философ прав
И сбудутся его пророчества?
Но, право, умирать не хочется! –
Недолюбив, недомечтав…

От человечества устав,
Земля запросит одиночества
И первозданной тишины,
И книги будут сожжены…
И пыль захватит власть на полках…
Не тронут душу у ребёнка
Герои сказочной страны…

И овдовевшая двустволка
У обезглавленной стены
Какой неведомо страны
Замрёт под тяжестью вины
За то, что разбудила волка
Посредством пули и курка,
По воле пьяного стрелка
В угоду царственным подонкам.

Но хищно лязгнули клыки…
И души – в крик! И небо клочьями…
Вся в ранах, шрамах, кровоточинах,
Земля решит, что жизнь закончена,
И распадётся на куски.
***
Что ждёт нас в мире бестелесном?
Вольготен будет или тесен
Нам уготованный приют?..
Какие растворятся двери?
Но, может, каждому по вере
Не подадут, а воздадут?

Там поздно думать о премьере!
Не будет зрителей в партере.
И лампы в зале не зажгут.
Неужто сбудутся преданья?
И Тот, кто выше всех по званью,
Придёт вершить Великий Суд…
Но, может, предсказанья врут?

БАЛЛАДА О ЦИФРАХ,
ИЛИ ГРИМАСЫ СТАТИСТИКИ

Колонки цифр ворвались в тронный зал.
Переполох поднялся во дворце.
– Наденьте маски! – Дьявол приказал. –
Мы в тридевятом дантовом кольце.

Здесь шум и гам. Здесь страшная жара.
Больную душу ставлю на зеро…
Я ложь глушил стаканами вчера,
А нынче правды вылакал ведро.

Колонки цифр построились стеной,
Привычный мир ломая и круша.
– Пришли за мной… Они пришли за мной! –
Вопит моя заблудшая душа…

Всё! Ставки сделаны… Жду Страшного суда.
И слышу шёпот: – Выпало зеро!
– Вы чем-то недовольны, господа?
Я нынче правды вылакал ведро!

Колонки цифр взорвали тронный зал.
– Снимите маски! – Дьявол приказал…

СТРАННЫЙ СОН

Странный сон вижу я: черти с духами
Безобразничают, дуют в ухо мне:
– Выпей, друг! Насладись «беломо;риной».
Ты сегодня прощаешься с Родиной!

«Вы чего», – говорю, – завелись с утра?»
– А того! – говорят, – пировать пора!
Силы тёмные, силы несметные
Одержали победу над смертными.

Извиваются тропочки узкие,
Колобродят берёзки нерусские.
И нахально зовут в заведения
Легкомысленные привидения:

– Эй, мужик, заходи, кушать подано!
Русь твоя с молотка будет продана.
Слишком долго сидел ты на привязи,
Думал, кто-то другой воз твой вывезет.

Но сорвался с цепи, как шатун-медведь.
И коня задрал и свалил на ведьм…

– Вы чего? – повторяю в смятении.
– А того! – шелестят привидения.

Я зевнул и очнулся в полиции.
Значит, точно – дошёл до кондиции,
Раз мерещатся всякие глупости.
Вот сейчас поколотят и выпустят.

Так и вышло. Шагаю довольный я.
Слава Богу! Страна наша – вольная!
Босиком по родным по колдобинам
Мимо памятника русским воинам.

Прохожу всю дорогу центральную
И сворачиваю на Вокзальную.
Там пивнушка. Там – Варька Рогожина!
Дух ядрёный! И всё как положено…
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛАМПОЧКИ
Её прообраз мощностью в сорок Ват,
светил в туалете одной городской квартиры…
но однажды засиял так…

Я не помню – когда и откудова
Появилась у нас эта лампочка.
Может, с Вологды, может быть, с Чудова…
Но не важно – не светская дамочка.

И светила по первости тускло так.
Может быть, не старалась особенно.
Сорок Ватт в электрических мускулах
Не спешили знакомиться с Родиной.

Туалет, впрочем, дело интимное.
И светить в нём особенно нечего.
Сделал дело своё по-спортивному –
И гуляй, и приятного вечера!

Я свалился в постель раньше времени.
Рядом пиво поставил прохладное.
Засыпаю, но чувствую теменем:
Что-то в доме творится неладное.

Я поднялся, обул ноги в тапочки,
Опорожнил бутылку до донышка.
И бегом в туалет, там же – батюшки! –
Лампа светит что ясное солнышко.

От макушки до пяток просвеченный,
Словно в суд заявился с повинною,
Я на стенку, а стенка-то с трещиной,
И страшенный паук с паутиною.

Я за дверь. Свет за мною – в прихожую.
Голова сразу кругом поехала.
Мне – хозяину! – пьяною рожею
Угрожает небритое зеркало.

Завопил я и ринулся в комнату,
Спотыкаясь, петляя по-заячьи.
На стакан наступил перевёрнутый,
Чертыхнулся в сердцах на ночь глядючи.

Тут окурки пошли из-под плинтуса.
Заскулила посуда за вёдрами.
И дурацкое дерево фикуса
Посмотрело совсем не по-доброму.

Как такое стерпеть безобразие!
Я сорвал с ног дырявые тапочки…
Спите мирно, Европа и Азия!
Взмах руки… И ни света, ни лампочки.

А потом, наклонясь над осколками,
В полумраке, но в полном спокойствии
Я сказал: – Ах, какие мы – тонкие! –
И напился с большим удовольствием…

ЗАКОН ЗЕМНОГО ТЯГОТЕНИЯ

Велик закон земного тяготения
И справедлив – когда есть парашют…
Мы с лучшим другом в день его рождения
Зашли в кафе под вывеской «Приют».

Купили водки, сигареты «Невские»
И закусь взяли и открыли рты.
И друг сказал: – За марки, за немецкие,
Я в Ленинграде брошен был в «Кресты».

А нынче сын мне подарил сто долларов,
Каков нюанс! Что скажешь, старина?!
Невестка, правда, почернела здо;рово.
Куда ни глянь – везде её слюна.

Мы закурили…После водки выпитой
Душе и телу сделалось теплей.
И память возвратила пережитое…
И я сказал: – Не надо про детей!

Они в рывке, а мы с тобой в падении,
И до земли каких-то пять минут…
Велик закон земного тяготения,
Но нам достался рваный парашют.

ЗАКОН РАВНОВЕСИЯ

Чашу заклеишь – бокал разобьёшь.
Это закон равновесия.
Если есть правда, должна быть и ложь!
Так почему же не весел я?

Горе и радость, огонь и вода –
Вехи, столбы пограничные...
Власть у судьбы не забрать никогда
Без равновесия личного!

Задан вопрос, но не найден ответ! –
Возгласы… мат… междометия…
После заката приходит рассвет,
После забвенья – бессмертие…

Чашу заклеишь – бокал разобьёшь.
Это закон равновесия.
Если есть правда, должна быть и ложь!
Так почему же не весел я?

ПАМЯТИ ЖЕРТВ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ТРАГЕДИИ*

Девочке Тане четыре годочка.
Девочка Таня проснулась вдруг ночью.
Мамочка, мама! – всплакнула девчушка. –
Дай мне попить.
Мне не спится… Мне душно…

Но не ответил ей голос знакомый.
Что же случилось? Нет мамочки дома?
С преданным другом – тряпичным медведем -
Маму искать побежала к соседям.

Долго ручонки в квартиры стучали.
Двери железные не отвечали.
Звёзды погасли, луна не светила.
И тишина… и могилы… могилы…

Всё. Просыпаюсь. Вползаю в сознанье.
Жив и здоров!.. Не в тюрьме. Не в изгнаньи…
Ночь на исходе. Грядёт воскресенье.
Боже! За что мне такие виденья?!

Встал. Закурил. Выпил самую малость…
Дочка в кроватке во сне улыбалась.
Дедовы ходики время считали –
Прошлое с будущим соединяли.

Сон. К чёрту сон! Настежь окна и двери.
Я не хочу! Не желаю! Не верю!
Было не так всё. Вот первые строчки:
Спит сладко-сладко, ручонку под щёчку,
Девочка Таня… И близится Пасха…
Жаль, что Чернобыль - не детская сказка…

*Чернобыльская трагедия – это печальный урок для человечества. Самая грандиозная техногенная катастрофа
произошла 26 апреля 1986 года, на 4-м блоке Чернобыльской атомной электростанции в небольшой городке-спутнике под названием Припять.

ПАМЯТИ ЭКИПАЖА ПОДЛОДКИ «КУРСК»

Приговор был, как выстрел, коротким…
Содрогнулась от боли страна.
На затопленной в море подлодке
Очутилась внезапно она.

«По местам!» – прогремела команда…
Ложь красива и многим к лицу…
А суровая, горькая правда
По плечу только Богу Творцу!

Если совесть слепа и безмолвна,
Ей цена - два стакана вина!
Мир дрейфует на лодке огромной
И не видит опасного дна.

Убиенным бессмертье даруют!
Свечи ставят на Млечном пути…
Дайте воздуха, добрые люди!
Царь Небесный, грехи отпусти!

Приговор был, как выстрел, коротким…

ВСПОМИНАЯ БОРОДИНО, ИЛИ
В ЛИХИЕ 90-е...

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
французу отдана?..»
М.Ю. Лермонтов, «Бородино».

Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Земля охвачена пожаром до самой Колымы?
Нам сволота швыряет кости,
Но нет зубов. Нет даже злости!
И стонут предки на погосте: – Богатыри не вы!..

Плохая нам досталась доля…
Но чу! Уж свищет ветер в поле!
Он весть несёт. Господню волю…
Услышьте же, волхвы!

Нам сволота швыряет кости,
Но нет зубов. Нет даже злости!
И стонут предки на погосте: – Богатыри не вы!..


ЛЕГЕНДА О ПАЛАЧЕ
Пролог
Прошлого не украсть
Ни палачам, ни судьям,
Боги имеют власть,
А умирают люди…
Часть I. Начало. XX век
– Из народишка, что половчей,
Сколочу я артель палачей
И начну без эмоций и слов
Животы отделять от голов…

И запрыгал палач, точно мяч.
Поскакал по Расее палач.
Прыг да скок – по полям, по долам,
По рукам, животам, головам.

И молились ему палачи,
И хихикали бесы в ночи,
И дремал русский дух на печи;…
Не кричи, помолчи, промолчи…
Часть II. Смерть палача
В извечных странствиях за славой и успехом
Я попросил владыку тьмы и зла
Продать мне стрелы для борьбы со Смехом
И разрешить стрелять из-за угла.

И, получив поддержку их злодейства,
Назло плеяде жалких добряков
Я превратил расправу в святодейство,
Мир разделив на злых и дураков.

Я не щадил ни тело и ни душу.
И презирал послушных мне людей.
Я кораблям велел ходить по суше,
Автомобилям – ползать по воде.

И вот, когда добрался до вершины,
Которую так долго воздвигал,
Болезнь меня ударом страшным в спину
Монашке чёрной бросила к ногам.

Ну, всё, конец! Не будет больше Смеха.
Никто не влезет с шуточкой в окно.
Свершилось то, к чему я долго ехал.
И мне впервые сделалось смешно!

Часть III. Похороны палача

Были рядом они. И свеча,
И плевок на портрете строгом…
Провожали глаза палача,
А уста отпевали бога.

Жил да был человек и ушёл.
В землю лёг – обычное дело.
Но плевку было нехорошо,
А свеча исцелить не смела…

Часть IV. Память.

Ей разбивали губы,
Клеймили за нрав и спесь.
Крошили и рвали зубы…
А Память была… и есть

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ СУКИНА СЫНА
СУКИН СЫН
Я – щенок неизвестной породы!
Сколько нас – друг на друга похожих,
Обречённых на долгие годы
Цепь влачить, устрашая прохожих.

Первым делом из кожи добротной
Мне хозяин сварганил ошейник.
И ремень заграничной работы
Для острастки повесил в передней.

А потом, точно школьника в классе,
Стал учить меня тайнам природы.
Он военный, полковник в запасе.
Ну, а я – неизвестной породы!

И, когда в середине урока
Я посмел ухмыльнуться недобро,
Он сказал мне: – До Бога далёко! –
И добавил, ударив под ребра:

– Господа не прощают обиду.
Зуб за зуб! А за глаз – оба глаза!
Чтобы не раздавили, как гниду,
Не кусайся, щенок, без приказа!

Научись подчиняться командам,
И тогда у тебя, пёс безродный,
На десерт будет торт шоколадный,
Суки будут и всё что угодно…

Человек – фантазёр от природы.
Тюрьмы выдумал… выстроил лично.
А щенок неизвестной породы
Лапу поднял – и всё как обычно…

СМЕРТЬ СУКИНА СЫНА

Я со сворой собачьей расстался вчера,
Но к волкам не примкнул – не стерпелся.
Волчья жизнь – это долгая ночь без костра,
К чёрту сказки про храброе сердце!

Только клич вожака: – Навострите клыки!
На разбой собирается стая! –
А голодные псы за мясные куски
Пятки лижут у хмурых хозяев.

Совершенно один. Без родных и друзей.
Без врагов – не бывает, однако…
Я завыл на луну и у чьих-то дверей
Взял и умер бездомной собакой.

Только клич вожака: – Навострите клыки!
На разбой собирается стая! –
А голодные псы за мясные куски
Пятки лижут у хмурых хозяев.

МОНОЛОГ РУССКОГО ИКАРА

Бесновалась толпа, алкоголем наполнив аорты:
– Человеку летать не дозволено, глупый Икар!
Я парил над землёй – колыбелью живущих и мёртвых -
И в созвездии Псов справедливость для мира искал.

Мне свистели вослед. Предрекали тюрьму и верёвку.
Сила силу брала, и судьбина точила косу.
Я смотрел на людей. Было грустно, обидно, неловко –
Что скажу я Творцу? Весть какую Ему принесу?

Равнодушный народ равнодушно бродил по дорогам.
Он не верил в себя, и страшила его высота.
Лицемерный народ лицемерно кричал мне с порога:
– Выбрось крылья, Икар! И печать наложи на уста.

А на грешной земле, где был я неугодным и лишним,
Горизонт засыпал, и заря торопилась к нему.
Я о солнце мечтал. Я хотел говорить со Всевышним.
Кто сказал, что богов знать при жизни нельзя никому?!

РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОД СТУК КОЛЁС

Какая ты все же большая –
Россия, Отчизна моя!..
Но дождь…Он не землю питает,
Он тупо пытает меня.

Попутчик мой, враль первоклассный,
Смешит простодушный народ.
Меняются станции, кассы…
А дождь всё идёт и идёт…

И вьются тропинкою узкой,
Петляют верста за верстой.
Земля называется русской.
А русскою - значит святой!

Но вырвалось солнце из плена -
И к людям, в сердца и умы.
И кровь заспешила по венам,
А значит – не мёртвые мы!

Я сбросил покорность с коленей -
И к чёрту… в окно… на перрон…
И ветер с настоем сирени
Ворвался в плацкартный вагон.

И снова тропинкою узкой
Петляют верста за верстой.
Земля называется русской.
А русскою - значит святой.
ЧЁРНЫМ ПО БЕЛОМУ

У соловья отобрали рощу!
Но дали взамен особняк у моря.
И слуги ему заказали яства
И самые лучшие в мире вина.

У соловья отобрали небо!
Но выстлали пол дорогими коврами.
И люстру повесили из самоцветов.
И привезли золотую рыбку.

У соловья отобрали звёзды!
Но главную роль предложили в спектакле.
И зрителей дали – громадный город.
И фонограмму аплодисментов.

И рыбке велели: – Сверши нам чудо!
Заставь соловья песни петь в неволе...
И рыбка покорно хвостом вильнула.
И соловей обернулся дятлом.

У соловья отобрали рощу...
У соловья отобрали звёзды...
Стучит по стволу одинокий дятел.
А чудо обратной дороги не знает...

МОНОЛОГ АВТОМОБИЛЯ «ЗАПОРОЖЕЦ»

Я по дорогам русским,
Ухабистым и узким,
Не ведая нагрузки,
Повсюду проезжал.

А надо мной смеялись,
Глумились, издевались:
Мол, если ты машина,
То ты – большой нахал!

Я говорил прохожим,
Противным, толстокожим:
– Малышка «запорожец»
Ни в чём не виноват.

Но злая, как овчарка,
Крутая иномарка
Под магазинной аркой
Разбила мне фасад.

Хозяин мой взбесился.
Он никогда не злился,
А тут за лом схватился,
Ужасно побледнев.

А тот, кто был в «тойоте»,
Швырнул нам по банкноте -
И в крик: «Куда вы прёте?
Не видите, я – лев!»

Наглец и образина!
Хлебнул, видать, бензина.
И думает, скотина,
Что он большой спортсмен.

А был бы я КАМАЗом,
Не так бы пел, зараза!
Неделю б с унитаза
Не слазил, супермен!

Мне надоели лорды,
«Фольксвагены» и «форды»,
Я «запорожец» гордый -
От фары до руля.

Хохол наполовину,
Я родом с Украины,
Династии старинной -
На зависть «жигулям».

Потрёпанный, помятый,
Я в доску свой, ребята!
Ни Англии, ни Штатов
Не знаю, не хочу!

На дерзкую «тойоту»
Отправлюсь на охоту
И возле поворота
Мерзавку проучу.

МОНОЛОГ АВТОМОБИЛЯ «КАМАЗ»

Не прошу ни награды, ни милости.
Мне бы волю да ветра глоток!
Я, КАМАЗ, на дорогах извилистых
Отбываю пожизненный срок.

А туман ненасытный бессовестно
Пожирает промокший асфальт.
И дымит сигаретой бессонница.
И на стрелки ворчит циферблат.

У хозяина – дома две дочери.
Он спешит, подгоняет мотор.
Я скриплю тормозами рабочими,
И соляра сочится из пор.

А туман ненасытный бессовестно
Пожирает промокший асфальт.
И дымит сигаретой бессонница.
И на стрелки ворчит циферблат

С человеком тягаться бессмысленно!
Мы летим… Мы в крутом вираже…
Мой прицеп догорает под Тихвином.
И печаль на пустом гараже.

А туман ненасытный бессовестно
Пожирает промокший асфальт.
И дымит сигаретой бессонница.
И на стрелки ворчит циферблат.

ЧЕТВЁРТЫЙ ПОВОРОТ

Мне нужен был четвёртый поворот.
Сказали мне: за ним златые горы!
И я услышал и рванул вперёд,
Доверив жизнь бездушному мотору.

И первый перекрёсток пролетел
Легко и просто, на одном дыханье.
Но я не знал, что угодил в прицел,
Победа – всем безумствам оправданье!

А во второй раз вырулить не смог…
И кровь была. И страх, и трос буксирный.
И руки мамы… Но забыт урок,
И вновь колёса на дороге пыльной.

И снова ветер, солнце, звездопад…
Я весел и влюблён и очень молод.
И скоро буду сказочно богат
И подарю любимой светлый город…

Но где несчастный третий поворот?
Мне без него не одолеть четвёртый...
Визг тормозов… Врубаю задний ход,
А там мосты горят и воздух мёртвый.

Дороги нет! Нельзя ни вверх, ни вниз…
О Господи! Слепа душа без света…
И внял Господь!.. И возвратил мне жизнь!..
А поворот четвёртый спрятал где-то….

МОНОЛОГ МЯТЕЖНОЙ ДУШИ
ПОГИБШЕГО ПОЭТА

Вглядитесь, в траур небеса одеты,
Не светит ковш Медведицы Большой…
Я навсегда покинула поэта:
Нет больше сил – служить ему душой!

Он не жалел меня, всё гнал куда-то. –
Спешил прийти, увидеть, победить.
Был бунтарём, мечтателем, солдатом…
Всех ран его не счесть, не залечить.

Я задыхалась, в мир попав жестокий,
А он слезинки собирал мои,
И превращал их в буковки и строки,
И строил храм на собственной крови.

А коль, случалось, слов недоставало
И стены воздвигались кое-как,
Он всё ломал. Всё начинал сначала.
И снова боль… И пена на губах!

Он рвался ввысь, срывался, падал в бездну,
Но всё прощала, понимала я:
Раз есть поэты - значит есть надежда!
А нет надежды - нет и бытия!

Я столько с ним скиталась по дорогам,
Что от меня он, видимо, устал…
И я ушла. Ответ держать пред Богом,
А мёртвый он – взошёл на пьедестал!

ГЛАВА 2. ПО СЛЕДУ ЮНОСТИ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОШЛОЕ

Я никогда не буду
Петь о волшебных травах.
Не повстречаюсь с чудом,
Не погонюсь за славой.

Не закажу на вечер
Солнечное затменье
И не задую свечи
В день своего рожденья.

Светел, смешон, наивен
Мир в девятнадцать вёсен...
Душу тревожит ныне
Очередная осень

Не багровеют жилы.
Разуму служит сердце…
Господи! Дай мне силы
Выкрасть мечты у детства.

ПИСЬМО ДРУГУ

Привет, мой друг! Спасибо, что живой!..
Дозволь сказать тебе строкой короткой
Про то, как ветер рыщет над Невой,
А дождь по окнам хлещет мокрой плёткой.

Как гужевые клячи-облака
Тепло увозят в грязном тарантасе
И превращают город в старика –
Седого, как наш физик в пятом классе.

Когда б не сборы третьего числа
И не забота о семье и доме,
Давно бы к чёрту бросил все дела
И укатил куда-нибудь под Гомель.

Да, кстати, помнишь Витьку Хрусталя?
Привет тебе прислал из Монреаля.
Он мне остался должен три рубля,
А я ему – словарь толковый Даля.

Мне жаль Витька. Один в чужой стране,
И некого, поди, послать за водкой…
Попасть в неволю к денежной жене
Печальнее, чем сгинуть за решёткой!

Меня ж судьба взяла на абордаж
На корабле под флибустьерским флагом.
И я вонзаю в строчки карандаш,
И кровью заливается бумага.

Пусть жизнь – театр, как говорил Шекспир,
Но, если у тебя родится Слово,
Не торопись его отправить в мир,
Остерегайся шага рокового.

Иначе вместе с ним и пропадёшь!..
Забудешь про беспечность и браваду.
Господь не дал поэту прав на ложь,
А люди бьют за искренность и правду.

МАМЕ

Не ругай меня напрасно, мама!
Не брани за легковесный нрав.
Тот, кто возраст называет драмой,
На любом наречии неправ.

Потому что годы, словно пчёлы,
Память-мёд приносят в отчий дом…
Хорошо б сейчас прийти из школы
И скатиться с горки кувырком.

И ворваться в новое столетье.
И любимой голову вскружить...
На любом известном диалекте
Слово «мама» - означает жизнь!

Не ругай меня напрасно, мама!
Не брани за легковесный нрав.
Тот, кто возраст называет драмой,
На любом наречии неправ.

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

Не позабыться, не заснуть…
Вопросам нет конца…
– А что такое «Млечный путь?» –
Спросил я у отца. –

Большая звёздная река
В сиянии огней?..
У бати сильная рука –
Надёжно рядом с ней!

А вдруг там всё наоборот –
В космической глуши?
Где выход должен быть – там вход
В пристанище души…

А, может, Млечный путь – коллаж?
Художника каприз?!
Обман? Иллюзия? Мираж?..
А звёзды там, где низ…

– Сынок, да разве в этом суть?! –
Услышал я отца. –
На чёрном небе Млечный путь –
Дорога в дом Творца.

И свечи яркие на ней
Льют свет на облака…
Нет бати моего сильней!..
И влажная щека…

ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Голосом Радмилы Караклаич*
Тишину ласкал магнитофон…
Ты впервые оставалась на ночь,
Я впервые думал, что влюблён.

За окошком тосковало детство
И стучалось в запертую дверь.
Глупое – без фальши, без кокетства –
С кем оно скитается теперь?

И мгновенья замерли как будто,
И застыли тени на стене.
А замок твоей дурацкой юбки
Не желал повиноваться мне.

Юность, юность… Как всё было просто! –
Удивляйся!.. Радуйся!.. Живи!..
Девушка и юноша-подросток
Ничего не знали о любви.

*Ра;дмила Каракла;ич (серб. Радмила Караклајић / Radmila Karaklaji; , р. 1939, Белград) — югославская и сербская певица и актриса, народная артистка Югославии, народная артистка Сербии.

ОЖИДАНИЕ ВЕСНЫ.
МОНОЛОГ ЛЮБВИ

Осень. И деревья сняли шляпы!
На тебе прабабушкина шаль.
И крадётся на медвежьих лапах
По продрогшим улицам печаль.

И ползут заплаканные тучи…
Ты грустишь – и небу тяжело!..
Я – любовь! Я делаю жизнь лучше,
Проникать умею сквозь стекло…

Ты смеёшься… Шаль сползает на пол.
Вслед за нею лёгонький халат…
И деревья снова в модных шляпах.
И весна!.. И мысли невпопад…

К НАМ ВЧЕРА ЗАГЛЯНУЛА ЗИМА…

К нам вчера заглянула зима!
Выпал снег, как всегда, неожиданно.
Загрустили дома-терема,
И в душе моей стало не прибрано.

И морозец пришёл под закат
И явил миру ярмарку звёздную.
А на ярмарке той, говорят,
Можно встретить звезду путеводную.

Буйство первого зимнего дня –
Гололёд красит кудри водителям.
И смекалистая ребятня
Тянет ручки к спешащим родителям.

Мне сказали: «Все тропки – твои!
Выбирай!
А проспекты – для избранных…»
А в домах-теремах соловьи!
И в душе моей снова не прибрано…
ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Вьюга на венчание собралась под вечер,
Шаль достала белую и покрыла плечи.
Распустила волосы, небо занавесила…
Было сладко-боязно, было горько-весело.

А красавец суженый, витязь ветер северный,
Выходил навстречу ей в сапогах серебряных.
Похвалялся мо;лодец удалью и силушкой…
И гуляла свадебка… Зачиналась зимушка.

СЛЁЗЫ ЛЕБЕДЯ БЕЛОГО

Сказывают, что собралась однажды весна красная на землю русскую к народу российскому и отправила впереди себя лебедя белого.
А зима стояла лютая, и армия у неё была могучая, и служили ей верою-правдою мороз трескучий да ветер безжалостный.
Летел лебедь белый по небу хмурому, под облаками низкими, смотрел на землю продрогшую, и неуютно было ему, нерадостно.
И переполнила печаль глаза его, и заплакал лебедь белый, и рассыпались слёзы его по земле русской.
И упала слезинка одна пречистая в лес дремучий, в самую чащу его непроходимую и превратилась в девицу красную.
И пропала бы и сгинула, но было у неё слово доброе!
И поклонилась она лесу и сказала с почтением:
– Ой вы, сосенки мои милые, ой вы, ёлочки величавые, покажите мне путь-дороженьку на землю русскую к народу российскому…
И качнул лес ей шапками-кронами, убрал ветви колючие, и открыл небо синее, и показал слезинке - девице красной - тропу короткую.
А за лесом зима-старуха, злющая-презлющая, о посох серебряный опирается, бисер ледяной из глаз её сыплется, по земле рассыпается…
И говорит ей слеза лебедя белого – девица красная:
– Здравствуй, зимушка, здравствуй, матушка! Славно, вижу, потрудилась ты. Не щадила себя в трудах праведных: и снега навалила больше большего, и холодов не жалела, а далеко-далеко в краях северных ждут тебя детушки – льды бескрайние, да, видать, не дождаться им…
– Ой, и права же ты, девонька, – отзывается зимушка и посохом о землю ударяет, и в небо тёмное – только её и видели…
И желает слеза лебедя белого, девица красная, полёта ей лёгкого, и путь продолжает свой на землю русскую к народу российскому.
Но выходит в дозор ветер северный, воин безжалостный.
И хватает он девицу красную, слезинку хрупкую, и несёт за болота топкие, и бросает в пещеру бездонную, и закрывает вход плитою гранитною.
И собирает тучи в войско несметное, и идут они воевать землю русскую и народ российский.
Боязно в мешке каменном девице красной.
Задыхается, угасает она без чистого воздуха в темноте кромешной.
Но что это?
Слышится ей голосок слабенький, будто помощи просит душа живая!
Да это же стебелёк тоненький сквозь камни пробивается! Но не выжить ему, болезному, без тепла и внимания…
И превращается девица красная в слезинку-капельку и касается бледной кожицы, и утоляет жажду её, и отдаёт жизнь свою и слово доброе:
– Живи!..
И становится стебелёк тоненький цветком весенним красоты неописуемой, и имя цветку тому – подснежник, капля снежная!
И светло становится в пещере и радостно. И видит это ветер северный, и отодвигает плиту гранитную, и ударяет свет по глазам его…
И другой уже ветер, тёплый и ласковый, мчится на землю русскую к народу российскому, и прогоняет тучи чёрные, и освобождает из полона солнышко ясное, и приходит весна красная, и опускаются гусли с небес, и звучит музыка лёгкая, и рождается день новый, и берёт его весна под руку, и капель аплодирует им, и сосульки падают с крыш, и ручейки собираются в хороводы…
А солнце всё теплее и теплее, и река расстаётся с зимней леностью – и вперёд, вперёд, к празднику…
И просыпается земля-матушка, и радуется народ российский, и спешат к озеру чистому слезинки – девицы красные, что однажды зимой студёной лебедь белый обронил на землю русскую…
И встречают подснежники их, и летят на волю слова добрые, и превращаются слезинки лебедя белого – девицы красные - в звёздочки ясные, и поднимаются в небо высокое, и одаривают народ российский талантами великими.
И нет им числа на Руси святой…

ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА

Подарили мне мир нарисованный…
И теперь я чертовски богат!
Арлекины, факиры и клоуны
Сторожат мой заоблачный сад…

А художник, точнее художница,
Говорит, расправляя постель:
«Посмотри, день уж к вечеру клонится,
А вокруг всё светлей и светлей…"

Прочь сомненья, прочь мысли крамольные,
Что покоя душе не дают…
Люди добрые, люди достойные
В нарисованном мире живут…

Сумасшедшая, вечно манящая,
Между звёздами бродит луна.
И весна, что ни есть настоящая,
Наряжает сирень у окна.

Я смотрю на неё очарованный…
Я сегодня чертовски богат.
Арлекины, факиры и клоуны
Сторожат мой сиреневый сад…

Прочь сомненья, прочь мысли крамольные,
Что покоя душе не дают…
Люди добрые, люди достойные
В нарисованном мире живут…

СЕМЬ МИЛЛИАРДОВ «Я»

Семь миллиардов «я»
Живут на планете Земля.
И каждое «я» от других отлично.
Сознанием, сущностью бытия...
И только в любви «я» не буква, а личность!

УТРО ВЕШНЕЕ

Утро вешнее – это же здо;рово!
Защищайтесь, года-господа…
Закружила черёмуха голову,
Заманила в полон навсегда…

Облака превратились в кораблики –
Мандариновые паруса!
И зайчишка – луч солнечный аленький
Переполнил улыбкой глаза.

Мир в предчувствии праздника скорого…
Боже мой! – Я умею летать!..
Если утро – и сладко и здо;рово,
Значит ночка была – благодать!

Облака превратились в кораблики –
Мандариновые паруса!
И зайчишка – луч солнечный аленький
Переполнил улыбкой глаза.

ЮНОСТЬ

Плачут рощи-чащи утренней росицей,
Над певуньей речкой ивушка-девица
Собирает в косы шёлковые пряди…
Мне приснилась юность, вся в губной помаде.

Ах, любовь-глупышка, ах, любовь-подружка!
Над тобой смеялся за пивною кружкой.
И опять влюблялся!
И не знал, не ведал,
Что за солнцем ясным тень шагает следом.

Плачут рощи-чащи утренней росицей,
Заплетает косы ивушка-девица…
Прикоснулась юность к памяти щекою,
И проснулась песня над парной рекою…

Ах, любовь-глупышка, ах, любовь-подружка!
Над тобой смеялся за пивною кружкой.
И опять влюблялся!
И не знал, не ведал,
Что за солнцем ясным тень шагает следом.

НОЧИ БЕЛЫЕ

Перепутаны стороны света…
Царь Небесный, спаси, сохрани!
Ты сложил, как слагают сонеты,
Ночи белые – чёрные дни!

Вновь одна за другою напасти,
Те, что сотни и тысячи лет
Называются призрачным счастьем
Неудач, огорчений, побед...

Не понять, не объять, не измерить!
Слишком короток жизненный путь.
Сквозь закрытые наглухо двери
В наше завтра нельзя заглянуть.

Не дано. Ах, какая досада!..
Я лечу на цветочный ковер.
И любимая женщина взглядом
Мне зачитывает приговор...

Перепутаны стороны света…
Царь Небесный, спаси, сохрани!
Ты сложил, как слагают сонеты,
Ночи белые – чёрные дни!

Не понять, не объять, не измерить!
Слишком короток жизненный путь.
Сквозь закрытые наглухо двери
В наше завтра нельзя заглянуть.

НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО

Не ищи письма в конверте
В светлый день Богоявленья...
Мне любить тебя до смерти,
А любил всего мгновенье.

Ты тянула руки к небу,
Стать желала феникс-птицей...
Можно ли вернуться в небыль
И живой воды напиться?!

В этом мире всё непросто:
Жизнь мгновенна, смерть внезапна.
Ты прости меня за то, что
Я украл тебя из завтра.

Ты тянула руки к небу,
Стать желала феникс-птицей...
Можно ли вернуться в небыль
И живой воды напиться?!

ЛИРИЧЕСКОЕ

На рисунке солнце
На рисунке горы.
Личико в оконце,
Только вот – в котором?!

Холодно и зыбко...
Осень у причала
Без твоей улыбки
Парус раскачала.

Я шагнул навстречу...
Звёздочка упала.
– Здравствуй!
– Добрый вечер! –
Ты проворковала.

Обернулось небо
Заревом прекрасным...
Жаль, что я там не; был.
И грустил напрасно...

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ,
ИЛИ МОНОЛОГ ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА

Который год мне снится тот же сон:
Душа моя, скитаясь по вселенной,
Находит мир таинственных племён
И видится с красою несравненной.

Не нимфа, не сирена, но жена! –
Спешит к ручью по солнечной дороге.
И озорная лёгкая волна
Летит навстречу, омывает ноги.

Я прочь гоню видение моё.
И горлом кровь. И рвутся перепонки…
И снова сон. И снова мы вдвоём.
И кто-то третий тянет к нам ручонки.

И я врываюсь в яблоневый сад,
И ем плоды, и обретаю силу.
Сто тысяч солнц и сто веков подряд
Мне одному… О Господи, помилуй!

И Бог Отец услышал и пришёл…
Он понял всё и тихо молвил сыну:
–Ты рай познал, а это хорошо.
Познай же Ад… Иначе – стань мужчиной!

Вот дом тебе. Вот женщина – владей!
Но не забудь! – Вначале было Слово…
И вдруг заплакал… Знал Господь людей:
На сто миров ни одного святого.

ГЛАЗА

Смотрю в немилые глаза,
От милых глаз сбежав беспечно…
Звучит орган, мерцают свечи.
А за окном бушует вечер
И надвигается гроза…

В чужих глазах и хмель, и мёд...
А в тех, родных, глазах – усталость.
Но в них душа моя осталась.
Она сегодня отказалась
Вкусить со мной запретный плод.

А на столе – вино и снедь.
А за окном – бьёт дождь по крышам...
Протест души я не услышал,
И ей теперь перед Всевышним
Придётся плакать и краснеть.

В чужих глазах и хмель, и мёд...
А в тех, родных, глазах – усталость.
Но в них душа моя осталась.
Она сегодня отказалась
Вкусить со мной запретный плод.

БАЛЛАДА О МОЛВЕ

Сентябрь отпел, отбушевал
Пожаром дней золотокосых.
Бредёт по осени молва,
Что косарица по покосу…
И открывается глава
Из книги сплетен и доносов.

Молва без устали, без сна
Косою машет влево – право…
И объявляется война,
И разрушаются державы…
А мы с тобой: к спине спина…
И ни виновных нет, ни правых…

Мир на пороге октября.
На небе бледном ни кровинки.
Я жгу листки календаря
И сплетни, точно паутинки…
И прячет новая заря
В моих глазах твои слезинки.

Сентябрь отпел, отбушевал
Пожаром дней золотокосых.
Бредёт по осени молва,
Что косарица по покосу…
Сечёт коса – летит трава!
А у влюблённых – души босы…

ПРОЩАНИЕ

Поле бескрайнее, тёмное небо.
Искры костра, камышовый шалаш…
След от звезды, на которой я не был,
Нарисовал хулиган-карандаш.

Долго ль в дорогу собраться бродяге?
Несколько наскоро связанных строк…
И заскользил карандаш по бумаге,
Песня любви не слагается впрок.

А чуть промедлишь – вспорхнёт, словно птица,
И улетит. В темя клюнет – и вон…
Мы расстаёмся, но пусть сохранится
В наших сердцах этот сказочный сон.

Долго ль в дорогу собраться бродяге?
Несколько наскоро связанных строк…
И заскользил карандаш по бумаге,
Песня любви не слагается впрок
КОГДА-НИБУДЬ Я СТАНУ МАЛЕНЬКИМ

КОГДА-НИБУДЬ Я СТАНУ МАЛЕНЬКИМ

Когда-нибудь я стану маленьким
И заберусь на ручки к маме.
А мама скажет: «Спи, мой заинька!»,
И Бог звезду зажжёт над нами…
КУКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО
Маша слёзы-звёздочки высыпала на пол…
Спать совсем не хочется, но торопит папа…
Пропадёт без Машеньки Кукольное царство.
Раненой медведице не дадут лекарства…
И укол не сделают, не залечат лапу.
Спать совсем не хочется, но торопит папа…

ПАПИНА КОЛЫБЕЛЬНАЯ

День проходит, и снова смеркается.
В сонном озере вечер купается.
Бродит месяц по россыпи звёздной.
Спи, малышка моя! Очень поздно…
ЛЕНКА И ВЕСНА
У Ленки на щёчках искрятся веснушки.
Над ней потешаются в школе подружки.
А мама смеётся: – Вот глупые дети!
Веснушки на щёчках – весна на планете!
АКВАРЕЛЬ
Мне идёт десятый год,
А на улице апрель…
По реке зелёный лёд
Солнце веником метёт,
Я шагаю на дуэль…
Победю; и до ворот
Понесу её портфель…
Вот такая акварель!

ГЛАВА 3. ДВОРОВЫЕ ХРОНИКИ

ГУСАРСКАЯ БАЛЛАДА,
ИЛИ ОДНАЖДЫ ЗА КАРТОЧНЫМ СТОЛОМ

Друзья мои! Не верьте даме пик.
Она в колоде – главная подлюка!
Один чудак к ней в спаленку проник –
С тех пор о нём ни слуха и ни звука.

Не поддавайтесь страсти, господа!
Остерегайтесь дамы чёрной масти.
При встрече с ней ни ум, ни борода
Ещё не панацея от несчастья.

Жила-была на свете дама пик –
Посланница великого азарта.
Я к ней губами жадными приник,
И в тот же миг теплее стала карта.

И было чудо! И виденье мне.
И солнце вышло из-за туч мохнатых.
И прикоснулось эхо к тишине:
– Она ни в чём, ни в чём не виновата…

Ах эти злые, злые языки!
Но, посмотрите, как она красива!
Во всей вселенной нет милей руки…
Доверюсь ей. Так будет справедливо.

И я решился… И возврата нет!
И было мне досадно и обидно,
Когда какой-то крашеный Валет
Сорвал весь банк, став картою козырной.

И отдал я себя на суд богам.
И грянул выстрел, довершая драму.
И долго-долго падала к ногам
С пробитой грудью Пиковая Дама…

Не поддавайтесь страсти, господа!
Остерегайтесь дамы чёрной масти.
При встрече с ней ни ум, ни борода
Ещё не панацея от несчастья.

ПОСЕЩЕНИЕ ЗООПАРКА

Солнце, воздух, воскресенье,
Двадцать первое июня.
Впрочем, может быть, июля,
Не взыщите, если вру.

В зоопарк, что в Петербурге,
На трамвае, как на муле,
Подъезжаю повстречаться
С какаду и кенгуру.

Я не пьяный, а шатаюсь –
Потому что атмосфера…
Триста граммов под редиску –
Всё равно что ничего.

Впереди меня девица,
По-научному – гетера,
Покупает два билета
Неизвестно для кого.

Я сравнил её с жирафой,
Сопоставив ноги с шеей.
Каблуки отрезать если –
Уравняются в длине.

А по мне, так с каблуками,
Но без юбки – веселее!
А жирафа на диване –
Что оглоблей по спине.

Мать честная! Обезьянка!..
Без хвоста, не вру, ей богу!
Чудно матушка природа
Представляет образцы.

Я сперва подумал: Клавка,
Что живёт через дорогу.
Это ж надо – как похожи,
Точно сёстры-близнецы.

– Интересно, кто в бассейне? –
Я стою и размышляю, –
Крокодил иль крокодила?..
Есть примета, говорят:

Крокодил укусит если,
Значит быть неурожаю.
Если самка – то в квартире
Лампы все перегорят.

Ну и день весёлый нынче –
Двадцать первое июня.
Впрочем, может быть, июля,
Мне, признаться, всё равно.

Кенгуру не видел, жалко.
Попугайчики уснули.
Я сказал: – Прощай, жирафа! –
И отправился в кино.

СЧАСТЛИВАЯ ПЕСНЯ,
ИЛИ ЗАЯЦ НА ТРАМВАЕ

Эту песню всякий знает,
Стар как мир сюжет –
Едет заяц на трамвае,
Не берёт билет.

Говорит, мол, без билета
Ехать я хочу.
Потерял бумажник где-то,
Вот и не плачу.

Не ворчи, кондуктор-душка!
Жизнь всего одна! –
Дома ждёт меня кадушка
Доброго вина.

И подружка молодая
И любимый кот.
Хочешь, я тебе сыграю
Медленный фокстрот?

А потом споём дуэтом,
И не надо слёз…
Пусть никто на свете этом
Не грустит всерьёз!

И затренькала гитара.
Заплясал трамвай…
И сказал кондуктор старый:
– Ладно, поезжай!..

БАЙКА ОТ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА

– Жили-были давно: Георгин…
И Подснежник – красавец блондин… –
Напевал мне Ходжа Насреддин,
Разомлев от зелёного чая
И дурмана изысканных вин…

– Дни вставали в черёд за ночами,
Звёзды падали, озорничали. –
Продолжал напевать Насреддин, –
А цветы из-за милых причин –
Тосковал в сентябре георгин,

А подснежник в апреле печалил. –
Никогда и нигде не встречались…
«Я прекрасней тебя!» – не кричали…
И дожили до светлых годин…
Славен Мир и Ходжа Насреддин!..

КОЛЛЕГИ,
ИЛИ ДЕЛА РАЗБОЙНИЧЬИ

Мы впервые повстречались с Серым
В чаще леса прошлою весной.
Я тащил сынка миллионера,
Волк бежал с ворованной овцой.

Повстречались, разошлись по-братски,
Ссориться коллегам не с руки.
Волк сказал: – Там полицейский в маске!
Я ответил: – В поле – мужики!

А теперь, обнюхивая клетку,
Через прутья в руку толщиной
Смотрит волк, как я жую конфетку,
И от злости давится слюной.

Шерсть ему запорошило снегом,
А в глазах – обида и укор…
Я сказал: – Не нервничай, коллега!
У людей – непойманный не вор…

НА ДОРОЖКЕ БЕГОВОЙ …

На дорожке беговой
Спорят ноги меж собой…
– Вены рвём, а на фига?! –
Стонет правая нога.

– На тебя весь мир глядит, –
Ей другая говорит, –
А с тобой без матюга –
Ни в трактир, ни на врага!..

Но у правой свой резон,
Держит, подлая, фасон,
Говорит – Милее кед
Ничего на свете нет!..

Пусть хозяин наш, спортсмен,
Выше собственных колен
Носит майку и рога –
Мне всё это на фига?!

Тут какой-то винтокрыл
Им на пятки наступил.
Зацепился за рога -
И как не было врага.

На ступеньке золотой
Спорят ноги меж собой…
На хозяине медаль.
Бег закончился, а жаль…

КОРОТКО О РАЗНОМ

ВСПОМИНАЕТ СТРЕЛА, ПОГУБИВШАЯ АХИЛЛЕСА

Я когда-то была кипарисом.
Но сказали, мне это приснилось…
Верой-правдой служила Парису,
Но сказали, что я соблазнилась.

Что-то в мире не так! Мерзко, гадко…
Я летела, не чувствуя веса.
И царапнула грязную пятку...
Но сказали – пяту Ахиллеса.
ПРО СПЛЕТНИ…
Сплетни – змеи во красе
С пакостными мордами,
Жалят больно! Жалят всех
Языками злобными.
Расползаются, шипят,
Перевоплощаются,
Я бы мог им дать под зад,
Да боюсь ославиться...

НАГЛОСТЬ УЧИТ…

Я жить учила мальчика
По глянцевым журнальчикам,
А тот погряз в задачниках
И сгинул в неудачниках…
БЕЗ МОРАЛИ
«Сынок, твой тенор неплохой, –
Сказал певцу старик глухой. –
Но в нём не вижу прока.
Дозволь дать маленький урок» …
И соловей в могилу лёг
Навек и раньше срока…

Пришёл к художнику слепой…
И так далее.

РЕКВИЕМ ПО ФУТБОЛЬНЫМ БОЛЕЛЬЩИКАМ
19 НОЯБРЯ 2009 г.

Холодное пиво выпито,
Горячий подлещик съеден,
И телевизор выключен,
И мы никуда не едем…
И утро настало грустное,
И небо ужасно сыро...

Фанаты футбола русского
Убиты своим кумиром.

МОНОЛОГ СЕЛЬСКОГО ЖИТЕЛЯ

Говорят, что в Ватикане
В церковь ходят после бани…
Может, взять и вместо брани
Спасу свечку поднести.

Он святой не очень строгий:
Пожалеет нас, убогих.
Мы ж не звери на дороге,
А заблудшие в пути!

Тут ещё корова Клара
Молока давать не стала.
Ей плевать на курс долла;ра!
Впрочем, рубль ей на; фиг тож!

И жена – такая стерва! –
Ходит пятками по нервам.
Мне пришлось ударить первым,
Чтоб спасти последний грош.

Ко всему у сына Пети
Возраст хуже нет на свете –
В медицинском кабинете
Поломал стеклянный шкаф.

Взял каких-то там таблеток…
А меня, за дело это,
Члены школьного совета
Подвели под крупный штраф.

Ладно, Спас Нерукотворный!
Я не злобный, я – голодный!
У меня рундук в уборной
Весь прогнил – какой позор!

Так и быть! Куплю две свечки.
Ты же дай мне дров для печки,
Дай лекарства для аптечки.
И штаны – сходить на двор.

ТРИ КРИМИНАЛЬНЫХ ИСТОРИИ

История I. Городская

Я мирно по парку бродил,
И водка плескалась во мне…
Вдруг слышу: «Постой, командир!
А где у тебя портмоне?

И что на груди за значок?
Какой, интересно, страны?!
Давай-ка снимай, дурачок,
Ботинки, пиджак и штаны».

И чёрной тряхнул бородой
И выпачкал пеплом усы.
«Тебе, – говорит, – молодой,
Не в масть золотые часы!»

Я мог бы расстаться с добром,
Но водка сказала: пора!
И нож мой нырнул под ребро,
И детство ушло со двора…

История II. Деревенская

Засунув обрез под ремень –
Иначе в деревне нельзя, –
Я милую ждал целый день
В субботу, в конце сентября.

И вдруг чуть не грохнулся с ног –
Громила два метра в длину
Сказал мне: «Снимай пиджачок,
Не то в хулахуп изогну».

Короче, стал брать на испуг
И ждать от меня энурез…
Я вытащил фигу из брюк,
И лязгнул затвором обрез.

Любовь бушевала во мне,
А милая что-то не шла…
Представьте, при полной луне
Остаться в чём мать родила.

Я мог бы обиду простить,
Запал не расходовать зря,
Но некого было любить
В субботу, в конце сентября.

Обрез мой и ловок, и скор.
Пиф-паф! – и закрыты дела…
Зачем, не пойму до сих пор,
Я ждал, а она – не пришла?..
История III. Привокзальная
Просыпаюсь на вокзале
И смотрю: штаны украли! –
Ни в Париж на авторалли
И ни к чёрту на рога!..

За душою ни копейки,
Телефон без батарейки…
Крошки хлеба на скамейке…
Под скамейкой – ни фига!

Я плююсь и негодую
На судьбу глухонемую.
И полицию штурмую,
Мол, найдите мне штаны!..

– Ты, я вижу, самый умный! –
Ухмыляется дежурный,
А плеваться надо в урны. –
Перед вором все равны!

У тебя штаны украли –
У меня очки пропали! –
Что творится на вокзале,
Я не вижу, хоть убей!

За душою ни копейки,
Телефон без батарейки…
Крошки хлеба на скамейке
И привет от голубей…

НЕЗАЧЁТ

Мне братва подарила права,
А родня – легковую машину…
И сказал я, глотая слова:
– Водки всем! А машине – бензина!

Лицемерный, безнравственный мир!
В Храмах Божьих торговые лавки…
И судьба – полевой командир –
Раздаёт поводки и удавки.

Пьяно путая тормоз и газ
И потея, как в бане у печки,
Я не слышал ни матерных фраз,
Ни проклятий и мчался по встречке…

И тут фура, как вражеский дот...
И мы встретились мокрыми лбами…
Я права получил в Новый год,
А братва – две могилки с венками…

На плечах моих ангел и чёрт
Рвали надвое душу и тело…
Жизнь поставила мне незачёт –
Ни понять, ни простить не сумела…

Лицемерный, безнравственный мир!
В Храмах Божьих торговые лавки…
И судьба – полевой командир –
Раздаёт поводки и удавки.

МОНОЛОГ ЗАПЛУТАВШЕГО ЧЕЛОВЕКА

Кричала дверь про холод, про собачий!
А я спешил и к ней не подошёл.
И не открыл, не снял замок висячий.
Прекрасен Мир, и всё в нём хорошо!..

Кричал фонарь: Его зажечь забыли…
А я спешил, не подошёл к нему.
И не зажёг, и люди заблудились…
Прекрасен Мир, когда бы не в тюрьму…

Кричала печь, мол, угли прогорели!
А я спешил и не подбросил дров…
Прекрасен Мир, когда есть сила в теле

И не боишься власти и воров…
Кричала дверь: «Долой замок висячий!..»
А я спешил, и ей не мог помочь…
Прекрасен Мир, когда б не лай собачий!
И умер день! И наступила ночь!..

ДВА ПИСЬМА

ПИСЬМО ТРАКТОРИСТА
ГОСПОДИНУ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ

Господин глава министров!
Пишет Вам Артём Канистров.
Всей бригадой трактористов
Ждём Вас в гости к четвергу.

Всё не так! Всё сикось-накось!
Но селёдочка на закусь
Победит любую пакость
В государственном мозгу.

А когда затопим баню –
Я такой парок сварганю!..
Русский дух, пивко с таранью,
Лучший банщик – Никодим.

Говорят, он внук шайтана,
Потому и буйный пьяный.
Но девятого стакана
Мы ему не подадим.

Отдохнём – и к бабе Насте…
Вот она и скажет власти:
Сколько стоят хлеб и сласти,
Всё, что думает народ…

И – не надо о престиже!
Мы не в городе Париже.
Наш мужик, когда обижен,
Далеко не Дон Кихот!

Он три года без зарплаты,
Но с утра всегда поддатый!
У него детей – палата!
Вам, министрам, не в пример…

Впрочем, где теперь порядок?!
Всюду кризис и упадок…
Приезжайте! Будем рады!
Адрес: бывший СССР.

ПО МОТИВАМ ОДНОГО ТЕЛЕСЮЖЕТА.
ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ

Товарищ Путин, президент российский!
Мы верим Вам. Вы очень велики!
Вы знаете немецкий и английский,
А мы с Петром играем в поддавки…

Петро - герой, и с этим не поспоришь!
Он Курск прошёл и помнит Халхин-Гол.
Отдашь ферзя – и он твой верный кореш.
Коня возьмёшь – хватается за ствол…

Мы не бомжи. Живём в электробудках –
Их подарил нам водочный магнат...
Печали нет, еды полно в желудках.
А смерть, видать, забыла про солдат…

Но вот беда! Пришли большие люди –
Они себя назвали «Арбитраж»…
Здесь, говорят, построен замок будет,
А будки ваши портят весь пейзаж…

Товарищ Путин, президент российский!
Мы просим Вас… Мы страшно на мели…
И обещаем выучить английский!
Немецкий – тоже…Лишь бы помогли.

ОБРАЩЕНИЕ К СИЛЬНОМУ ПОЛУ
В КАНУН ЖЕНСКОГО ПРАЗДНИКА

Господа, собратья, мужики! –
Это что же с бабами творится?! –
Всё у них не так. Всё не годится!
То в подъездах не видать ни зги,
То шпана под окнами резвится,
То на праздник рвутся сапоги.

Нет чтоб сесть всем обществом за спицы
И мужьями верными гордиться –
Всё же есть на свете чудаки! –
Не хотим, галдят, пера Жар-птицы,
Серебра желаем в сундуки.
Словом, тень наводят на плетень…

Я своей на день Восьмое марта
Пеньюар купил и шарфик с бантом.
И, достав бокалы из серванта,
Подмигнул: «Помойся и надень!..»
Ну, признаюсь, это было что-то…
С той поры и мучаюсь икотой.

Но молчу – креститься неохота
И мозги под кепкой набекрень…
Вдруг, не дай бог! – ляпнется чего-то
И прощайте шалости в постель! –
Безопасней дуло пулемёта
И дорога в сильную метель…

В прошлой жизни, в бане под Астрачей,
Ублажая веником горячим
Собственность из кожи и костей,
Я увидел, тысяча чертей!
Лучшее решение задачи. –
Сколько женщин, столько и страстей!..

Прикоснулся к пылкому уму.
Приоткрыл истории завесу.
Женщину назвать неинтересной,
Поддаваться вкусу одному. –
Жизнь не дозволяет никому! –
Ни в Москве, ни в солнечном Марселе.

Вот она! – при деле и при теле –
Ждёт, томится, чтоб её раздели,
Уложили в мягкую постель,
А потом одели… от Версаче
И духовно сделали богаче!..

Женщины не судят, а судачат!
– Мой-то, слышь, ядрёна купорос! –
То в гараж слиняет, то на дачу…
А вчера – за пачкой папирос
На минуту вырвался из дома…
И пропал – такая аксиома!
Ну, а твой?.. – Мой умер в прошлый год…

– Вот те на! А я и не слыхала…
– Ты тогда на юге отдыхала…
Ну, покуда! – дел невпроворот…

Женщины, а их совсем немало! –
Строят Мир по собственным лекалам…
По каким?! – Да кто их разберёт…

ПАРОДИЯ НА БОЕВИК

Из рук вон плохо шли дела…
Сначала пили из горла,
Потом скучали у стола
И ждали Гогу.

Вова;н бил стёкла, пули грыз…
Баклан у видика завис…
А Любка делала стриптиз
И ела йогурт.

Потом Портос – секьюрик наш –
Достал из шкафа патронташ.
Пора брать банк на абордаж!
Но где же Гога?..

Идти в поход без главаря -
Что в первый класс без букваря!
Колокола без звонаря
Звонить не могут.

А тут ещё гранатомёт
Стреляет задом наперёд
И Любка матерно орёт:
– Тоска без Гоги!

Я мышцу лобную напряг
И Любке выправил синяк.
Баклан схватился за тесак –
Козёл безрогий!

Портос глазищами сверкнул
И кобуру подрасстегнул,
Но до ствола не дотянул
Совсем немного –

Мой кольт ему умерил страсть! –
Когда борьба идёт за власть,
Вся карта падает не в масть!.
Но где же Гога?..

В крови купается Вова;н,
В петле болтается Баклан,
И Любка корчится от ран…
Умрите, с Богом!..

Потом вдруг взрыв!
Песок... Цемент…
Лежу в палате –
Рядом мент.
И я сказал, узнав акцент:
– Ну, здравствуй, Гога!..

НА МАРС…
БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ

Где ты, Вовка, чёрт лохматый?
Отзовись, ты нужен мне.
В наши годы поздновато
Начинать летать во сне.

Окуну тебя в джакузи –
Праздник телу подарю.
Удивительный санузел:
Пять минут - и ты в раю.

Дядя мой американский,
Упокой его Господь,
Сделал мне подарок царский,
Вот те крест, не вру, Володь!

Завещал мне миллиарды!
И не рубликов к тому ж!
Супермаркеты, ломбарды,
Поваров две сотни душ.

Жаль, друзей оставил меньше –
Банкоматы не друзья…
Здесь, Володька, столько женщин –
Приласкал бы, да нельзя!

Помнишь?.. Моника Левински
И бедняга президент…
У меня плохой английский,
Но усвоил инцидент…

Здесь жара что в преисподней!
Не прими слова за фарс:
Я на пристани сегодня
Приобрёл билет на Марс.

Набирали волонтёров,
Добровольцев, так сказать.
Так что, Вовка, буду скоро
Марсианок целовать.

Фантазёром сроду не был!
Ловелас, обманщик, льстец…
А поди ж – билет на небо
Получил в один конец.

Но – тьфу, тьфу, пока всё в тайне –
Много разных тайн в стране!
Прилетай, ты нужен крайне,
Помолиться обо мне.

ПРО ЭТО, ИЛИ Я В ДЕТСТВЕ
ЧАСТО ПРИСТАВАЛ К ОТЦУ…

Я в детстве часто приставал к отцу:
– Откуда, пап, скажи, берутся дети?
И вот, меня погладив по лицу,
Отец однажды ласково ответил:

– Растёшь, сынок! Серьёзен твой вопрос,
Такой, что не обманешь за минуту…
Тебя, к примеру, аист нам принёс
Из самого крутого института.

– Вот это да! – обрадовался я. –
Спасибо, папа!.. Значит, всё в порядке…
А то Наташка – прям такая вся! –
Я, говорит, нашлась в капустной грядке...

Я получил и разум, и талант.
Здоровый дух имел в здоровом теле.
И вдруг какой-то пьяный музыкант
Не говорит, а так, лепечет еле:

– Довольно, парень, глупости пороть!
Про это дело знают все на свете.
Детей дарует женщине Господь,
Посредством мужика, прошу заметить.

И тонким пальцем крутит у виска…
А это не смешно и неэтично!
Ударил бы, но дрогнула рука:
Бить человека – непедагогично.

ЖИЛ ДА БЫЛ ЧЕЛОВЕК В БЕДЕ…

Жил да был человек в Беде.
Так случилось…
Он в ней родился.
Грусть-печаль познавал в труде
И Бедою своей гордился.

И жена у него была.
И сынишка…
И две дочурки…
И бурьян, и в печи зола,
И в тарелке с каймой – окурки.

И с друзьями встречался он,
Пили всё, что гореть умело, -
За Боливию, за ООН,
За Мадонну и за Памелу.

И дрались, как никто нигде
Не дерётся на всей планете…
Жил да был человек в Беде –
В самой лучшей Беде на свете!..

ДВЕ СУДЬБЫ

Как-то собрался мужик за дровами.
Ватник надел, сапоги – и на двор…
Смотрит, в сарае сверкают глазами
Два человечка с большими ушами…
Ахнул мужик - и скорей за топор…

– Кыш, проходимцы! Какая зараза
Вас поселила в сарае моём?..
– Мы, – загалдели ушастики разом, –
Глупость твоя и твой про;питый разум!
Где народилися – там и живём!..

– Эко, какая свалилась удача! –
У мужика заскрипело в спине. –
В нашем лабазе – сельмаге иначе,
Где не бывает ни чеков, ни сдачи,
Глупость, болтают, взлетела в цене.

И побежал мужичок до сельмага…
Глупость за ним, уши спрятав в пальто,
А человечек другой, бедолага,
Тот, кто был про;пит, заполз под корягу…
Что было дальше – не знает никто.

ПРО МЕЧТУ И МУЖИЧКА
ИЗ КАКОГО-ТО ТАМ ПОСЕЛЕНЬЯ

На Мечту был донос в воскресенье…
Мол, живёт, не таясь, с мужиком
Из какого-то там поселенья –
От болота неделю пешком…

Непорядок, сказали, крамола!
Ишь, удумал чего, дурачок!
Не закончена средняя школа,
А туда же – к Мечте под бочок!..

И пошёл мужичок по этапу…
Стал угрюмей, хитрее и злей!..
А Мечту умыкнули на Запад –
От болота сто двадцать недель…

Зря грустили они о парсеках,
Попивая портвейн из горла;…
Обманула Мечта человека –
И в болото его завела…

ПИСЬМО ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА

Ужасный холод на дворе,
Пишу у Джека в конуре,
У входа – тощий шизофре-
ник – дядя Женя.
Вокруг шныряют дураки!
У них и когти, и клыки.
А у меня гудят виски
от напряженья.

Здесь лужу сделает любой.
Восьмые сутки – мордобой,
Зелёный, красный, голубой
портфели делят.
Им всем амбиция нужна.
Но у окна кровать одна…
А у меня своя война – нарыв на теле.

Ни сесть, ни встать, ни снять бандаж…
А тут ещё народец наш
На женский ринулся этаж, как враг на Трою.
И взял бы враз, но баба Кать
Из шифоньера швабру хвать…
И наша доблестная рать сдалась без боя.

А здесь, у Джека – всё «на ять»!
Прижмёшься к стенке – благодать…
И вспоминаешь вашу мать и вас с любовью…
Но увезите поскорей
Меня за тридевять морей.
Собачий холод у дверей вредит здоровью...

СЁМКА И ЕВРЕИ

Сёмка хлопнул дверью:
– Васька, подь сюда!
Скоро иудеи
Сгинут навсегда.

Откопали где-то
Старенький ковчег...
И Господь за это
Их берёт наверх.

Дожили, Васюха!
Во настанет жисть! –
Я ответил сухо:
– Выпил, так проспись!

Не пеняй на вожжи –
Кони не везли!..
Без евреев множить
Некому рубли.

Лекарей не будет
И ни чудаков…
И откуда люди
Будут брать врагов?..

Потому евреев
Надобно беречь…
Сёмка мне поверил
И полез на печь.

БУМАЖЕЧКА,
ИЛИ В ПОИСКАХ ОЧЕРЕДНОЙ ЖЕРТВЫ

Я не клоп, не таракашечка.
Я – всесильная бумажечка!
Захочу – все станут грязными:
Короли и челядь разная.

Я политика известного
Проглотила и не треснула,
А начальника полиции
Съела вместе с амуницией.

Эй, людишки лицемерные!
Шебутные и примерные…
Завтра буду в вашей волости,
Привезу дерьма и подлости…
Ждите с первой электричкою.

Брысь, пацан!.. Не балуй спичкою…

ПОЛЕНО ДЛЯ ДУРАКОВ,
ИЛИ В ОДНОМ ИЗ СУМРАЧНЫХ КРУГОВ…

В одном из сумрачных Кругов,
Что в Мире параллельном,
Уму учили дураков
Берёзовым поленом.

Нет, нет! Зачем же по спине?! –
Извольте-с быть любезней. –
Берёзка, думается мне,
Полешками полезней!

Посадишь дурака на печь,
Дровишки бросишь в топку…
И внятней сделается речь.
И мысли станут чётки…

А печь, заметьте, не одна! –
Их много… очень много…
Здесь Божья кара не страшна:
Нет в преисподней Бога!..

СОСНА И ПЕНЬ

– Ты мхом зарос, – ругает Пень Сосна, –
Друзья твои – паршивые поганки.
– Мадам, – вздыхает Пень, – идёт война.
Послушной плахой я не знаю сна…
Служу столом на беспробудной пьянке.

Я проклят Богом. Дьяволом забыт,
И в чёрном списке у меня две строчки…
И только эти славные грибочки
Не тащат мне из прошлого обид.
Мы гибнем вместе, но поодиночке!

Сосна хохочет: – Ты болтаешь вздор!..
А ранним утром в лес пришёл Топор…

ЛЕВ И МАНГУСТ

Тяжёлая лапа у льва.
Великое царство – Саванна!
Но выжил мангуст, как ни странно, –
Не пала по воле тирана
Отчаянная голова.

Воистину сладок искус –
В угоду толпе сумасбродной
Царя укусить принародно…
Но Господу было угодно,
Чтоб стал змееловом мангуст…
ДЕЛО БЫЛО В ОГОРОДЕ

Любителям переливать из пустого
в порожнее посвящается.
Пристаёт Репей к Фасоли:
– К нам сегодня на гастроли
Приезжает рок-певец –
Парниковый Огурец.

Огурец живёт с Капустой,
Хорошо, но очень грустно.

У Капусты шашни с Розой.
Роза злобна, как заноза,
Но на то она – актриса!
И встречалась с Кипарисом.

Кипарис царит на юге
И бывает на досуге
У Лаврового Листа.
Полагаю, неспроста!

Этот самый Лист Лавровый
Побывал в краю суровом
И влюбил в себя Морковь.

У Моркови есть свекровь –
Пышногрудая Капуста.
Огурцу с Капустой грустно…
Приходите в огород.
Вот…

БАЙКИ ОТ ЕВГЕШИ ВЕСЕЛУХИНА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НОВОГОДНЯЯ

БАЙКА I. БЕЗ СНЕГА…

Новый год - и совсем нет снега!
Нет и солнца! – Ну, что тут скажешь?..
Нам не сани нужны – телега!
Не истории – репортажи.

Скажем так: человек хороший
Крепко спит на рабочем месте.
Он три дня как женою брошен –
Чем не повод семь раз по двести?!

Ноги топчутся у трактира.
Двери в нём, как обычно, настежь.
А по телику звёзды мира
Улыбаются власть держащим…

Нас бессовестно обманули!
Настоящие звёзды – в небе…
В том году выпал снег в июле –
Чем не повод?! Теперь о хлебе…

БАЙКА II. НОВЫЙ ГОД НА ЛУНЕ

– Спасём от бюрократии страну!
Достойно встретим праздник Новогодний!..

Шёл пятый сон. Мы мчались на Луну,
А власть осталась дома – в преисподней…

А на Луне термометр на нуле.
И воздух прян…
Что нет его – неправда!
Костры дымят, картошечка в золе…
И Новый год смиренно ждёт команды…

Прощай, мороз!..
До встречи, гололёд! –
Душа моя о многом не мечтала.
И чтобы на Луну, да в Новый год!
Я чертыхнулся - сразу полегчало…

Здесь, на Луне, мужик в большой цене!
А женщины скромны и молчаливы!..
Но, повторяю, это снилось мне –
Имею право быть во сне счастливым.

Потом был бал…
И накрывался стол ...
Петарды, конфетти, аплодисменты…
А Новый год к нам взял и не пришёл…
Его черёд – за речью президента!..

А президент остался на Земле…
Совсем один – без ночи Новогодней!
А на Луне – картошечка в золе…
Такой вот сон увидел я сегодня.

БАЙКА III. ПОКАЯНИЕ, ИЛИ ВТОРОЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА

Чтоб я, да в Новый год, да пил боржом…
Да никогда! Всемилостивый Боже!
Ну, было дело, ползал голышом
И чёрного кота побрил, похоже, –
Так тот же сам нарвался на рожон,
Когда я надевал носки в прихожей.

А тут поклёп! Шампанское не пил:
Не разбудили, сволочи, не смели…
За пивом в лавку, помню, заходил,
Бутылку взял, а под прилавком - змеи.
Но я их пожалел и не убил.
Они накрыли стол, и мы поели.

И про кассиршу злые люди врут.
Не приставал, а уделял вниманье!..
Пусть мне дадут неделю воздержанья
И всё, что недовыпито, – вернут!

Не буду больше медлить с покаяньем,
Но отмени сегодня Страшный суд!

БАЙКА IV. В ТРЕТИЙ ДЕНЬ ЗА НОВЫМ ГОДОМ...

Я на Марсе не был сроду!
Но в нетрезвую непогоду,
В третий день за Новым годом,
Марс напомнил о себе…
Опустились с неба сани,
Появились марсиане.
Мы их встретили с Васяней,
Но слегка – не по злобе.

И в кабак «У Аполлона» –
Там поёт моя Алёна.
Бармен, муж её законный,
Наливает нам коньяк.
– Не взыщите, марсиане! –
Извиняется Васяня. –
Наш мужик, когда по пьяни,
Без побоища никак…

– Фью, фью, фью, – свистит Алёна, –
А на Марсе есть музоны?
А какие там фасоны?
Впрочем, это во-вторых…
А во-первых – лапать бросьте!
– Мы как все! – гогочут гости, –
Славим мёртвых на погосте
И не веруем в живых!..

А потом в какой-то бане
Потерялись марсиане…
Веник в руки взял Васяня –
Тех как не было в парной…
Не видать мне Марса сроду!
Но в нетрезвую погоду,
В третий день за Новым годом,
Тень его была со мной…

БАЙКА V. СУДНЫЙ ДЕНЬ. ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА

Судный день не ждали вовсе!
Марсиан не ждали тож…
Старый год, и Новый после,
Провожала молодёжь.

Избегая нот высоких,
Два хмельных бородача
Упражнялись в караоке
Без скрипичного ключа.

Двести душ в огромном зале –
Не ахти какой расклад!
И охранники зевали,
Но шмонали всех подряд.

Неожиданно в проходе,
Ростом с праздничную ель,
Появился гуманоид,
Не изученный досель.

Зыркнул взглядом добродушным
На цыплёнка табака,
И лицо его в веснушках
Зарумянилось слегка.

Бородач из караоке
Замахал ему рукой:
– Ты отколь такой высокий? –
Из провинции какой? –

Прям, звезда телеэкрана!
Не стесняйся – классно здесь…
Для тебя у нас путана
Прехорошенькая есть…

Незнакомец глянул в залу,
Повздыхал и снял ремень.
И сказал: – Пора, пожалуй,
Начинаем Судный день.

БАЙКА VI. БАЙКА С ТОГО СВЕТА

В райских кущах шум и гам! Прибыл дух чиновника.
С ним чего-то там в мешке… и нательный крест…
Эту байку рассказал мне Серёга Плотников,
А Серёга, если врёт, ничего не ест…

Просветлели ангелы: – Дядя положительный!
Вон и крест на животе с камнем в сто карат.
И чего-то там в мешке… а мешок внушительный! –
Так что с завтрашнего дня забираем в штат…

– Полно врать! – сказал Господь, –
На планете бездна их, причисляющих себя к голубым кровям.
Но зачем нужны в раю олухи и бездари?
Уберите с глаз долой - и ко всем чертям…

БАЙКА VII. БАЙКА О ДИОГЕНЕ

В древней Греции очень давно
Жил философ один – Диоген –
Сын менялы, любимец сирен…
Жил, болтают, ужасно смешно.

В бочке спал и почёсывал пах.
И представьте себе: с фонарём
Человека искал ясным днём…
Не нашёл… И остался в веках…

БАЙКА VIII. МИХАЛЫЧ, ПОГОДА И НАРОД

Какая стоит погода,
Такая в стране и власть!
С метелью да с гололёдом –
Попробуй-ка не украсть…

Михалыч – начальник ЖЭКа,
Налил до краёв стакан:
Погода для человека -
Большая печаль, Иван!..

Известно, коньяк халявный
Речам добавляет вес…
– Народ-то у нас – нахальный:
И гадит, и пьёт, и ест…

И денег желает много
И разного там всего…
Поставь завтра свечку Богу –
Умилостиви его!

Погода нужна нам, Ваня,
Конкретная и везде…
Народ наш собою занят
И мыслями о еде…

Михалыч тряхнул затылком:
– Такая у нас страна! –
И выпитую бутылку
Прочь выбросил из окна…

В глазах не печаль - обида!
На столике – двести грамм…
Я сплюнул, вздохнул и выдал
Михалычу... по зубам…

Какая стоит погода,
Такая в стране и власть!
С метелью да с гололёдом –
Попробуй-ка не украсть…

БАЙКИ ОТ ЕВГЕШИ ВЕСЕЛУХИНА
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИТЕЙСКАЯ

БАЙКА I. БОМЖ И АГРИППИНА

У меня сегодня именины.
Свистнуть, что ли, - может, кто подаст?..
Ты ужасна в профиль, Агриппина,
И совсем не смотришься анфас.

Кстати, денег – ровно рубль с полтиной!
А Вова;н твой сволочь и дурак.
Ну, какой ответственный мужчина
Лупит бабу утром натощак?!

Я недавно бомжевал в Тольятти,
Так мне кореш выдал – офигеть:
Сорок тайн у женщины под платьем,
А ещё – рождение и смерть!

Может, ты святая, Агриппина?
Ишь, как светит изумрудный глаз!
Третий час стоим у магазина,
И ничейна падла не подаст!..

БАЙКА II. НОВОСИБИРСКИЙ БАН*

А у нас да на вокзале, на бану,
Пассажир совсем не жаловал шпану
И держался крепко за карман…
Ой ты, мой Новосибирский бан!

А у нас да на вокзале, на бану,
Друг мой Колька мог прославить всю страну,
А поехал славить Магадан…
Ой ты, мой Новосибирский бан!

А у нас да на вокзале, на бану,
Дядьки добрые служили в старину.
Здесь звучали песни каторжан…
Ой ты, мой Новосибирский бан!

А у нас да на вокзале, на бану,
Я купил билет во взрослую страну
И наполнил памятью стакан…
Ой ты, мой Новосибирский бан!

БАЙКА III. Я, БУКИН И АНТИКРИЗИСНОЕ ПРОИЗВОДСТВО

Вольное изложение свидетельских показаний по уголовному делу
Пиджачок – вельвет английский,
Туфли фирмы «Адидас»,
Нос боксёрский, лоб арийский
И с утра налитый глаз.

К башмакам добавьте брюки,
Киньте галстук на живот…
Это мой директор Букин,
Или – мистер Кашалот!

Он в дверях меня встречает.
Я смущаюсь: «Что за честь?»
«Полно, – Букин отвечает, –
Проходи и можешь сесть.

Я позвал тебя, Володя,
Чтоб помог сообразить,
Как заботу о народе
С производством совместить.

Ты у нас большой учёный,
Славу любишь и почёт.
Вот пивко, рыбе;ц копчёный –
И вперёд, спасать завод…»

Мне начальство облапошить
Проще, чем налить стакан.
Скинул с валенок калоши
И достал секретный план.

Говорю, всё очень просто:
Эйн, цвэй, дрэй – и план готов!..
Запускаем производство
Позолоченных гробов.

А для пущего азарта
Баннер вывесим такой:
«Кто помрёт до послезавтра –
Ляжет в гробик золотой».

– Молодец! – воскликнул Букин, –
Да чего там?! – Чародей!..
Наконец-то от науки
Будет польза для людей.

И, достав из дипломата
Термос с водкой ледяной,
Он спросил: – А сколько злата
Нам достанется с тобой?..
БАЙКА IV. О РЕВНОСТИ И НЕ ТОЛЬКО О НЕЙ...

Пересуды, кривотолки…
Бабы давеча болтали:
– Пса убили из двустволки
И под хохот закопали…

А ещё они болтали:
– Пресекли молокососа!
Говорят, его застали
С дамой нашего Барбоса…

– Быть не может. Неужели?..

А потом они болтали:
– Мужу фото из борделя
По имейлу передали…

Голова у мужа кругом,
Фотографию жжёт взглядом, –
На него глядит супруга,
А на ней – одна помада…

День и ночь нам дышит в спины
Ревность – мерзкая кликуша!
Ухмыляется, скотина!
Да нашёптывает в уши…

И клокочет… и божится…
Получаем в результате:
Муж в тюрьме – жена в больнице! –
С крыши прыгнула некстати…

И несутся по ухабам
Зависть, гнев, чужие лавры…
Всех людей рожают бабы!
В том числе и чёрных мавров…

БАЙКА V. НАПУТСТВИЕ ПЕРЕД ВЫБОРАМИ

Граждане, имейте совесть! Пожалейте хорошего человека…
Пусть он не показывает, что ему тяжело,
но мы-то с вами это понимаем.
/из листовки/

Чем значительнее даты –
Тем острее компроматы…
Пожалейте кандидата
В депутаты, господа!

У него две грыжи сразу.
И какая-то зараза.
По сравненью с ней проказа
Всё равно что ерунда.

Кандидат не виноватый,
Что имеет домик в Штатах.
У кого из нас, ребята,
Не водилось в детстве вшей.

Да не домик там, а норка!
Что такое для Нью-Йорка
Одноместная каморка
В девятнадцать этажей?!

Не смотрите мрачновато!
Он хорошим был когда-то.
Но родился рановато –
В девяносто лет и зим

Просыпаться трудновато,
А ложиться страшновато…
Пожалейте кандидата.
И Россию вместе с ним!

БАЙКА VI. КАК МЫ СО ШКЕТОМ ГОЛОСОВАЛИ

Говорят, Пушкин пел здесь когда-то –
Дому триста с копейками лет…
Мы идём выбирать депутатов
С лучшим другом по прозвищу Шкет.

– Пушкин был», – говорю, – гениален!
И по бабам великий ходок…–
Васька в галстуке и при фингале.
– Ну, давай», – говорит, – по чуток…

Открываю бутылку «Столичной».
Васька закусь терзает ножом.
Всё у нас в государстве отлично,
Только я никому не нужо;н!..

Ну да ладно…
Мне Пушкина жалко –
Поминаю его каждый день.
Дуб зелёный с котом и русалкой
Не попал ни в один бюллетень.

Я с программой такой не согласен:
Без поэзии про;дыху нет!
– Ну… за Пушкина! – крякает Вася,
Лучший друг мой по прозвищу Шкет.
БАЙКА VII. ИСТОРИЯ ОДНОГО ОТПУСКА, ИЛИ ПОЦЕЛУЙ СИРЕНЫ

Вот же не было печали! –
Бес попутал берега…
Как нас дома провожали!..
Как встречали нас юга!..

Там на пляжах столько женщин,
В меру полных и худых…
Там простор для мыслей грешных
И погибель для святых!

Солнце, воздух, дух особый,
Море, пальмы, шашлыки…
С пышногрудою зазнобой
Заплываем за буйки.

Ну, и бестия, однако! –
Кожа – кофе с молоком
И костюмчик – «кот наплакал» –
Веерочек с пояском.

Было сладко-пересладко!
Но свернулась жизнь в кольцо...
Мне оставила мулатка
На прощанье письмецо.

Да такое, что без водки
Не осмыслить, се ля ви!..
Мол, в аду на сковородке
Ждут меня грехи мои…

Что зовут её – Сиреной. * –
Дочь она одной из муз.
Ей поручено геенной
Резать нити брачных уз…

Вот же не было печали! –
Бес попутал берега…
Нас и дома не встречали…
И забыли нас юга…

Сире;ны — (др.-греч. ;;;;;;;;, лат. Sirenes) — в древнегреческой мифологии морские существа, олицетворявшие собой обворожительную, но коварную морскую поверхность, под которой скрываются острые утёсы и мели.

БАЙКА VIII. НЕ ГНЕВИ СУДЬБУ, ПРОХОЖИЙ.
.
Не гневи судьбу, прохожий! –
Люди страшно не похожи!..
Кто-то крут, что острый ножик,
У кого-то взгляд тупой.

А бывает – бродят вместе
В сдобном теле, словно в тесте,
Взгляд тупой и острый ножик…
Да по улице пустой.

А навстречу ты, прохожий, -
Догадаешься, быть может,
Просветлеть душой и кожей,
И отдать им золотой…

Не гневи судьбу, прохожий! –
Денег жаль, но жизнь дороже!..
Взгляд тупой и острый ножик
Наблюдают за тобой…

БАЙКА IX. ЛЮБИТЕЛЯМ ТЕЛЕСЕРИАЛОВ

– Где мой чёрный пистолет?!
Что за фильм... а режиссура...
Муж – болван. Супруга – дура!
Но глазища! А фигура...
Пригласите на фуршет! –
Приказал авторитет.

– Так охота пострелять!..
Фильм не вяжется с эпохой...
Но мила, мила дурёха!
Хорошо с такой поохать
Серий эдак двадцать пять...

Ладно, спрячьте пистолет!
К простыням претензий нет…

БАЙКА X. ОДА РЕМНЮ

– Сынок, ты должен стать поэтом! –
Решил отец и снял ремень.
Я возразил. И был на лето
Отправлен к бабушке в Тюмень.

И там, в плену, в избе брусчатой
Я звёздным небом занемог.
Но получил промеж лопаток,
И написал двенадцать строк.

Теперь поэмы мерю метром,
Ношу фуражку набекрень…
И наполняет парус ветром
Отцовский кожаный ремень.

БАЙКА XI. ПОСЛЕДНИЙ МАМОНТ

Я вчера узнал секрет:
Мамонт спал семь тысяч лет.
Но расстался с феей снов
И пошёл искать слонов. –
Передать от предков весть…
А слонов вокруг не счесть!
И на всех на них – штаны
Непомерной ширины.

Сделав вежливый поклон,
Мамонт вытрубил закон:
– Вес имеющий большой –
Должен быть с большой душой!

Но ответили слоны:
– Перво-наперво – штаны!
А большущая душа
Не потянет и гроша!
Потому – гулял бы ты
В зону вечной мерзлоты!

Ископаемым – привет!..
Твой закон, приятель, – бред!..

БАЙКА XII. ШПИОНСКАЯ ИСТОРИЯ.
МИХАИЛУ ПОРЕЧЕНКОВУ*

Нарушив границу,
Вошёл во столицу агент-шпион.
Прикинулся геем
И скрылся в музее. Но где же он?

Вот так история!
Может, в «Астории» он размещён
И документы
С грифом «секретно» шлёт в Вашингтон?

Гадать непристойно,
Вернёмся спокойно к истории.
Не сладко шпиону
Из Вашингтона в «Астории».

Портье и швейцару
Давать по долл;ару – прилично ли?
И девочкам, кстати,
За танец в кровати – наличные.

Платил он таксистам,
Лакеям мясистым и дворникам.
И слал донесенья
По воскресеньям и вторникам.

Но злая судьбина
Взяла и сгубила разведчика.
Приходит он в баню,
А там при нагане – Пореченков…

*Михаил Пореченков – исполнитель главной роли в многосерийном боевике «Агент национальной безопасности».

ГЛАВА 4.
ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ АЛКОГОЛИЮ

ПОСЛЕ БАНИ,
ИЛИ КАК МЫ С ВАСЬКОЙ УГОДИЛИ НА ПАРНАС

Как-то, выпив после бани
Первача по стопарю;,
Очутились мы с Васяней
В удивительном краю:

Слева – вишни, справа – сливы,
В самом центре – баобаб...
И ещё – таких счастливых
Я нигде не видел баб.

Знай себе идут гуляют,
Рядом дети и мужья.
– Во какая жизнь бывает, –
Говорю Васяне я.

Тот незлобно матерится,
Утираясь кулаком:
– Щас бы водочки под шницель,
Да с холодненьким пивком…

Мы рванули к магазину.
Васька сразу выдал суть:
– Дай-ка, шеф, на рубль с полтиной
Освежиться чем-нибудь.

Продавец – дитя порока –
Улыбнулся: – Сей момент! –
И тотчас бутылка сока
Появилась как презент.

От такого натюрморта
Мы попятились назад.
Васька в крик: – Какого чёрта!
Издеваться вздумал, гад!

Мы желаем «Рашен водки!» –
И пивка налить изволь…
А не то ножом по глотке –
И в колодец... Правда, Коль?

У дитя порока тут же
Запузырилась слюна:
– Мужики, вы в страшной луже! –
Здесь – тверёзая страна!

А для вас, бело-горячих,
Мы построили приют.
Там вас встретят, отфигачат,
Но по стопочке нальют.

Поезжайте! И настанет
Жизнь красивая у вас.
Так мы с Васькой после бани
Угодили на Парнас…

Слева – вишни, справа – сливы,
В самом центре – баобаб...
И ещё – таких красивых
Я нигде не видел баб.

ПРО ИСТИНУ В ВИНЕ

Мой друг не прав, когда храпит во сне.
Свободы нет, а истина в вине!
Я съел с расстройства банку первача
И врезал Ваське с левого плеча.

Но я в трусах по крышам не бродил.
Про баб враньё!
Я бабочек ловил.
А что уснул у Вечного огня,
Так это ноги предали меня.

Вот так всю жизнь…
То ноги не идут,
То глаз косит, то пуговицы жмут.

И лишь когда смотрю на воронок –
Соображаю, что не одинок.

Тут конвоир прикрикнул:
«Не канючь!» –
И запер дверь железную на ключ…

А я представил, как скажу жене:
«Страдаем, мать! За истину в вине!»

УТРО ПОСЛЕ ПИКНИКА,
ИЛИ ПОЧТИ ПО ШЕКСПИРУ

Не всяка зорька хороша!
У Васьки – тонкая душа!
И он мычит едва, дыша:
«Нет рыбы пакостней ерша!»

А я терзаю кожу щёк
И улыбаюсь – жив ещё!
И аплодирует мне гнус...
Я матерюсь и вижу куст.

А под кустом мой плащ лежит…
– Ура! Спасенье к нам спешит…
В плаще, в кармане потайном,
Томится грелочка с вином…

Но Васька – тонкая душа!
Соображает не спеша:
– А сколько метров до куста?
Скажи-ка мне, пожалуйста…

Я отвечаю: три шага.
И понимаю ни фига!
Мне не добраться до плаща
И не спасти товарища.

У Васьки – тонкая душа!
И он мычит едва, дыша:
«Коня…полцарства за коня!»
И грустно смотрит на меня.

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

– Сон мне снился, слышишь, Вась!
Что глаза навыкате?..
Будто клад нашёл вчерась
Я в стране Египете.

Вот те крест!
Ей-богу, друг!
Золото и платина...
Кто теперь мне скажет вслух,
Что за свет не плачено?

Оклемавшись после сна,
Сбегал в туалетную...
– Дуська! Где ты там, жена?
Майку дай приметную.

Я куплю аэроплан,
Шубы соболиные...
Где пиджак?..
Я шасть в карман –
В нём лишь пробки винные.

– Ну, Колёк! Ты оборзел,
Как с полбанки выпитой.
Это надо ж! Захотел
Золота с Египета!

В лоб стучи себя, не в грудь!
Да с такими грошами
Ты б валялся где-нибудь
На гуляш, искрошенный…

И зачем, тебе, скажи,
Золото и платина?
Из-за них – ты под ножи
Ляжешь обязательно.

– Точно, Вась! Ты лучший друг.
Нет! – не ради прихоти!
Похмели, не то каюк
Мне придёт в Египете.

ПРО ВАСЮ И КОЛЮ И СТРАНУ АЛКОГОЛИЮ

Жизнь как в неволе без алкоголя!
Сердце томится, телу не спится...
Так размышляли Василий и Коля
В поисках способа опохмелиться.

В городе старом на улице бойкой
Дом у них был. В нём три стула, две койки,
Пара штанов на дощатых полатях –
Вот и весь скарб, что имелся у братьев.

Как-то под вечер Василий и Коля,
Выпив флакон с нарисованной молью –
Не было денег на лучшее зелье,
Спать собирались в дурном настроенье.

Вдруг из подполья – большой и лохматый
Чёрт выползает:
– Здорово, робя;ты!
Струсили братья, крестясь неумело.
Коля стал красным. Василий стал белым.

Чёрт салютует гранёным стаканом –
Средство надёжное – вроде аркана.
И поясняет: – В стране Алкоголии
Водки навалом, а браги – тем более!

Братьев упрашивать долго не надо.
Спрыгнули к чёрту, дымя самосадом:
– Много спиртного?..
Честное слово?..

Чёрт подмигнул и ответил лукаво:
– Дьяволу – слава! И пьяницам – слава!
Пейте и славьте страну Алкоголию…
Коля доволен, Василий – тем более…

И наполняют подпольные тролли.
Коле стакан… и Васяне – стакан…
– Как, человече?
– Отлично, братан!
Славная эта страна, атаман…

Дня через два, а может, чуть более,
Бабушка Настя нашла их в подполье…
Не было царства. И не было трона…
Только канистра из-под ацетона.

МОНОЛОГ ЕЩЁ НЕ РОДИВШЕГОСЯ РЕБЁНКА

– Не спи, мамуля! Перестань храпеть.
И где с утра обещанная брага?
В твоей утробе можно захиреть,
Хотя известно – пузо не тюряга!

Спасибо генам – им благодаря
Я белый свет познаю очень скоро.
И научусь балдеть с нашатыря
И кайф ловить от пачки «Беломора».

Ты с мужиками только разберись:
Отца найди с квартирой и деньгами...
Я появлюсь на волю – пьяный вдрызг,
Хотя и без ноги, но с кулаками.

ЧЕРТОВЩИНА,
ИЛИ СТРАДАНИЯ НЕСВОБОДНОГО ЧЕЛОВЕКА

Вот такая пошла чертовщина –
Мне надели на палец кольцо…
Обозвали паршивой скотиной
И угрозу швырнули в лицо:

«Выбирай: загс, цветы и жениться.
Или – загс, но могилка с венком».
Я вздохнул, и пошли небылицы
По земле о коварстве мужском.

Но теперь я «урод ненормальный»!
Точно слов нет на свете других.
И шатаюсь по улицам пьяный
И глазею на женщин чужих.

А чужие – такие же бабы!
И у каждого своего пряника и кнут…
Я молю… Я взываю: – Хотя бы
Помолчите пятнадцать минут…
Вот такая пошла чертовщина…

СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ

СЦЕНА 1. ССОРА

– А ну дыхни! Где шлялся, паразит?
– Да я…
– Не ври! И дверь закрой, сквозит.
– Ну хватит, Кать! Вот леденец ребятам…
– И это всё, мерзавец?! Вся зарплата?!

– Цыц, женщина! Укороти язык!
Я к обращению такому не привык.
– Где деньги, пьянь!?
– Катюш, убавь немного… Вот брошь тебе…
–Убью!..
– Побойся Бога…

СЦЕНА 2. УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ,
ИЛИ УТРО ПОХМЕЛЬНОЕ

Глаза открываю рукой...
И вижу: лежу, точно йога,
На коврике возле порога,
А рядом ботинок с клюкой.

Вот брюки – в них влез я едва.
Вот сердце застряло в лопатках.
Вот, кажется, голень.
Вот пятка... Но где же тогда голова?

Вот кот – жрёт мою колбасу.
Вот баба моя, Катерина.
С ней рядом громадный детина...
О Господи! Что я несу?!

СЦЕНА 3. ПРИМИРЕНИЕ

Я много работал весною.
Угробил и трактор, и плуг.
Но ты отказалась со мною
Отправиться в отпуск на юг.

И Северный полюс отвергла,
И Ближний, и Дальний Восток.
На Юге, мол, солнце померкло,
А Север ужасно далёк…

Усилием силы и воли
В Париж предлагаю лететь.
Ты вновь отказалась… Доколе
Мне бабьи капризы терпеть?!

Я спирт проглотил как лекарство
И встал на оконный карниз…
Полшага до вечного царства!
Но, чтоб наверху оказаться,
Я вынужден броситься вниз.

А там громыхают машины…
Вся жизнь парадокс и абсурд:
Чем раньше уходят мужчины,
Тем женщины дольше живут.

Ты прыгаешь кошкою рыжей
И просто, без всяких затей
Мурлычешь: – А ну их, Парижи…
Пойдём лучше, милый, в постель!..

ГЛАВА 5. ПОСВЯЩЕНИЯ

АЛЕКСАНДРУ КУШНЕРУ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ИРОНИЯ СУДЬБЫ

Не надо, бабочка, мне затруднять движенье…
Когда она мне предложила чаю, остаться надо было...
Александр Кушнер

Она молила, убеждала, умоляла:
– Любимый, выпей чай. Покушай шоколад.
Ах, ночь! Какая ночь была… Я так устала.
Не вздумай выходить один сегодня в сад.

Но я не выпил чай и шоколад не скушал.
Приученный с утра пить марочный коньяк,
Я в гневе закричал:
– Ещё не умер Кушнер!
И к домику в саду дойдёт он натощак.

И вот я на тропе, потрёпанный, но гордый,
Иду назло судьбе, назло себе иду!
Любимая, не плачь! А Вы, с нахальной мордой
Комар, летите прочь и вымойтесь в пруду.

Ирония судьбы! Почти у самой цели
Предательский удар, как выстрел – наповал!
На голову мою две бабочки уселись,
И я лицом в траву поверженный упал.

Какой позор! Какой конец бесславный!..
Я пробую ползти, пытаюсь закричать:
– Поймите, бабочки! Я человек! Я – главный!
Какой вам прок вперёд мне двигаться мешать?!

Летите, милые! – прошу я, умоляю. –
Умру – зачем вам поражение моё?..
Зачем, когда она мне предложила чаю,
Я по гордыне не послушался её!

ГЛЕБУ СЕМЁНОВУ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ПРО КОТА И УПРЯМУЮ МУЗУ

Я в доме один, не считая кота…
Пью чай и сажусь у окошка...
Г. Семенов

Я в доме один, не считая кота.
Сходить в кабачок не даёт нищета.
Пью чай и сажусь у окошка,
А кот ждёт соседскую кошку.

Коту хорошо, ну а мне каково?
Я днём, кроме музы, не жду никого.
Друзья и враги на работе.
И кот скалит зубы, напротив.

Послать бы всё к чёрту, забраться в кровать…
Но я продолжаю сидеть и гадать:
Кто первой пройдёт под окошком,
Упрямая муза иль кошка.

ИРЭНЕ СЕРГЕЕВОЙ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ВЕРШИНА КУЛИНАРНОГО ИСКУССТВА

Слаще спелого арбуза мне январская заря...
И. Сергеева

Я сегодня встану рано,
Белу баньку протоплю
И зернистого тумана
Миску полную налью.

Размешаю поварёшкой,
А примерно через час,
Посолю его немножко,
Процежу и вылью в таз.

Накрошу зари пахучей,
Небо сечкой нарублю
И чуть-чуть пикантных тучек
Для приправы наловлю.

Обваляю их в сметане
В первозданной тишине.
Выпить неба после бани
Предстоит сегодня мне.

ВИКТОРУ ТИХОМИРОВУПОСВЯЩАЕТСЯ
ТАКОВА ДЕРЕВЕНСКАЯ ЖИЗНЬ.

Не случайно на луковой грядке
меня батя когда-то нашёл…
Я своею судьбою доволен,
горожанин меня не поймёт...
В. Тихомиров

Горожанин, который богатый, –
О других говорить не хочу –
Свято верует в силу каратов,
Ходит в церковь, но чаще – к врачу.

Покупает и этим гордится
Дорогие вино и коньяк,
Но на луковом поле родиться
Горожанин не может никак.

А в деревне иные порядки.
Здесь всё запросто – шли бы дожди!
А какие поэты на грядке!..
Хочешь ешь, хочешь в фартук клади.

Я своею судьбою доволен.
Горожанин меня не поймёт.
Потому и на луковом поле
Не посеется и не взрастёт.

ИГОРЮ ШКЛЯРЕВСКОМУ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ТОВАРИЩ МОЙ

Теперь его не проведёшь,
мчит, закусивши удила,
Кричит стене: – Ну, как живёшь?
Кричит столбу: – Ну, как дела?
И. Шкляревский

Мой друг – ярчайший из людей!
Народ любил и понимал…
Но телеграфный столб-злодей
Ему на голову упал.

Теперь – с отметиной на лбу –
Его так просто не возьмёшь!..
За сто шагов кричит столбу:
– Здорово, Вася! Как живёшь?!

ГАЛИНЕ ГРИНКЕВИЧ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ЧЁРНЫЕ МЫСЛИ

Белая простынь, не смята постель. Сумерек просинь, дождя канитель.
Зов замирает в недвижной ночи.Это потеря.… Кричи, не кричи.
Г. Гринкевич. «Утрата»

Я умираю под хохот дождя.
Чёрные мысли по нервам скользят.
Чёрные тени на чёрной стене
Чёрные рожицы делают мне…
Ты не пришёл. Перестала я ждать.
Белая простынь не смята опять

НАТАЛЬЕ ИВАНОВОЙ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
В СУМЕРКАХ

Когда в окно метель стучится…
Мне Ахмадулина читает свои любимые стихи.
Н. Иванова. «Разговор с книгами»

Когда метель звенит извёсткой
И сумрак бродит под окном,
Я не мечтаю за напёрстком
И не тоскую за вином.

И не варю себе пельмени,
Но ожидаю при свечах,
Когда божественный Есенин
Придёт весь в песнях и в стихах.

И дождалась! Мы с ним в беседе
Всю ночь приятно провели.
И про друзей, и про соседей
Слова душевные текли.

С тех пор мне в сумерках не спится.
Волненье, дрожь меня берёт...
А вдруг Тургенев постучится,
А может, Пушкин подойдёт!

МОЕМУ ПОКОЛЕНИЮ.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ВСЛУХ ВО ВРЕМЯ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ
АЛЛЫ ПУГАЧЁВОЙ

Когда в марте 2009 г. шла пресс-конференция А. Пугачёвой,
в Тихвине на канале «Россия» почему-то не было звука…

Не пишется ни сердцем, ни рукой.
Не хочется, хоть вывернись и тресни!
Слова мои не строятся строкой
И не желают становиться песней.

На столике программа передач
И сигареты в импортной коробке.
Терзаю пульт, ищу футбольный матч,
И вдруг – она! На двадцать третьей кнопке.

И круглый стол, как будто эшафот.
И маски, маски, змеи, росомахи…
А женщина, которая поёт,
Совсем одна и голова на плахе.

И микрофоны…
Это ж сколько их?!
И все кричат, все обнажают жала.
А звука нет…
Он есть в «Вестях ночных»,
Есть в «Новостях», но нем канал, где Алла.

Не знаю, что случилось в небесах,
Кто перерезал звуковые нити…
Смотрю в экран, ловлю печаль в глазах.
Ищу друзей и вас, последний зритель!

Я ненавижу сплетни и нытьё.
Но горько мне, невыносимо плохо.
Редеет поколение моё!
Становится минувшею эпохой.

И я швыряю строчки в тишину,
Вжимаясь в кресло, точно в катапульту…
Она поёт… Я недоступен сну
И не хочу воспользоваться пультом.

МОРЯКАМ–ЧЕРНОМОРЦАМ

Младшему брату Виктору и его
друзьям-однополчанам посвящается.

Нептун и поныне Бог!
От прошлого нет лекарства…
Три года – нормальный срок
Для века морского братства.

Усталых не надо слов!
Пусть память пожмёт ладони…
Лишь тихо:
– Ты помнишь, Вов?!
И грустно:
– Конечно, помню…

Андреевский реет флаг!
Нептун преклонил колени…
Мы вместе с тобой, моряк!
И в жизни, и в сновиденьях!

11 МАРТА 1995 г.
Памяти брата Юры

Прощай, братишка мой, прощай!

В другой стране обетованной,
Где нет ни подлости, ни зла,
Найдёшь себе покой желанный
В озёрах Света и Тепла.

Тебе его недоставало
У нас, в сумятице мирской…
Пусть небо будет покрывалом,
А звёзды – чистою рекой!

Прости меня, великодушно,
За то, что в сутолоке дел
Твою истерзанную душу
От ран избавить не сумел.

За недомыслие расплата
Пришла по Млечному пути
И увела с собою брата
Туда, откуда не прийти!

НА СМЕРТЬ ВЕТЕРАНА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ
Памяти Б. Н. Смирнова

Хороший человек покинул нас.
К вратам небесным выстлалась дорога.
Ему не надо будет перед Богом
За жизнь свою
краснеть и прятать глаз.

На небесах, где свято всё и строго,
Он будет ждать совсем другой приказ…
ВСПОМИНАЯ ПОЭТА
Памяти Владимира Высоцкого

Он у судьбы не шёл на поводу.
Был впереди и ей торил дорогу.
Его просили не хрипеть в аду,
А он не смог и был отправлен к Богу.

И Бог спросил: «Что делать мне с тобой?
Кем хочешь быть: безумцем иль мессией?»
Поэт вздохнул и пробасил трубой:
– Вели вернуться грешником в Россию!

ТВОРЧЕСКИМ ЛЮДЯМ ЛЕНИНГРАДСКОЙ
ОБЛАСТИ ПОСВЯЩАЕТСЯ…

ЗЕМЛЯКАМ
В 2020 году ЛИТО «Земляки» г. Пикалёво. Бокситогорского р-на
Ленинградской области исполнилось 60 лет.

С юбилеем, друзья!
«Земляки!» –
Вот же… слово какое хорошее!
Чуть печально, как поле некошеное…
Величаво, как русло реки…

А поётся-то как: «зем-ля-ки»!

Что поэзии нет – ерунда!
Не бывает романтика бывшего…
Ваше творчество будет всегда,
Потому что оно от Всевышнего!

С НОВЫМ ВЕКОМ, «АВТОГРАФ»! *
Декабрь 1999 г.

С Новым веком, господин «Автограф»!
С Новой эрой, господа поэты!
К чёрту маски! К чёрту меч Дамоклов!
Ночь всегда венчается рассветом…

Наступает новая эпоха –
Счёт пошёл на тысячелетья…
Нет в своём Отечестве пророка!
И не будет в будущих столетьях…

Без вины не может быть прощенья.
Без прощенья – горестна улыбка.
Друг ошибся – что за преступленье!? –
Преступленье – упрекать ошибкой!

С Новой эрой, господин «Автограф»!
Бьёт Пегас копытом у порога…
К чёрту маски!..
К чёрту меч Дамоклов!
Будем жить! – Так велено нам Богом…

КРЫЛАТЫЙ КОНЬ ПО ИМЕНИ АВТОГРАФ

Когда спят музы – души холодны!
Ни песен, ни тетрадок со стихами…
Могучий Марс, суровый бог войны,
Гремит копьём с двенадцатью щитами.

Когда спят музы – не горят сердца!
Не слышно их биенье под луною.
И нелюбовь – проклятие Творца,
На землю брызжет чёрною слюною.

Когда спят музы – злобствуют умы.
И процветают леность и покорность.
Небытие рождается из тьмы,
Где правят бал неискренность и вздорность…

Когда спят музы – ужас будит нас.
Внизу – Аид, на небе – меч Дамоклов.
Но – гимн богам! – есть в Тихвине Пегас!
Крылатый конь по имени Автограф! *

* Говорить об «Автографе» можно до бесконечности… Он был создан при Тихвинском районном Доме культуры в год 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. В тот юбилейный 1999 год комитет по культуре правительства Ленинградской области выпустил сборник стихов «А. С. Пушкину потомки посвящают…», в который вошли произведения победителей одноименного конкурса, ну а тихвинские авторы заняли в этом сборнике достойное место!

К ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЮ А.Е. ДУДЧЕНКО

Друзья мои!
Многопочтенный зал!
Вы помните – вначале было слово.
Потом явились Пушкин и Бальзак,
Есенин, Блок, Булгаков и Маршак
И Дудченко из града Пикалёво.

Прошу всех встать и прокричать «ура!»
И ощутить торжественность момента.
Нам повезло – счастливейшим из смертных:
Мы можем видеть Мастера пера
И награждать венком аплодисментов.

И шутки ради или просто так,
Без ведома Кремля и Пентагона,
Без толстых крючкотворцев из ООНа
В подъезде тёмном снять с него пиджак
И в Эрмитаж загнать с аукциона.

Ах, Александр Евгеньич, дорогой!
Совсем нетрудно раствориться в быте –
Уснуть, проснуться, отобедать, выпить…
А ты спешишь талантливой рукой
Мгновенья наши превращать в событья.

ПРИШЕДШАЯ СО ЗВЕЗДЫ
Ларисе Виноградовой

Улыбнитесь, Лариса Вадимовна!
Не терзайте плакучий платок.
В Вашу честь Муза песню сложила нам,
Да такую, что в горле комок.

Сколько троп и дорог перемерено,
Сколько пролито зла и добра,
Сколько строчек в бумагу посеяно,
Чтобы стать королевой пера.

Грациозная русская женщина,
Вы лукавы и чуть озорны.
И при этом безумно божественны,
И, к чему притворяться, умны!

Улыбнитесь, Лариса Вадимовна!
Человек необычной судьбы,
Вы милы, и немного завидно нам…
Вы – пришедшая к нам со звезды!

ТАТЬЯНЕ ОЛЕЙНИЧ

У полярников – олени,
У романтиков – атланты,
А у Танечки Олейнич* –
Муза, песни и таланты.

Вот плывёт она по сцене
И теплеют день и вечер.
Свет касается коленей,
На её ложится плечи.

Зритель смят и очарован. –
Звёзды справа… звёзды слева.
Микрофоны жаждут слова –
Перед ними королева!

*Татьяна Олейнич – режиссёр РДК г. Тихвина

ИГОРЮ ДОЛГОВУ*

Грустно очень, что в мире суровом
Нескончаемо бытиё…
Властвуй, Игорь! не силой, а словом –
И прославится имя твоё!

*Игорь Долгов (04.04. 1930 – 22.11.2013) – поэт.

ДИАЛОГ В ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ
ПАМЯТИ ИГОРЯ ДОЛГОВА

– Поэты уходят в Лету!
В ту самую, что Забвенье... –
Шепнул продавец буфета,
Мне в прошлое воскресенье.

И громко: – Морская рыба
Под водочку бесподобна!
– Нет, – отвечаю, – спасибо,
Не надобно… не угодно…

А он мне: – Да ради Бога!..
А хочешь на память книжку?! –
Подписано " Игорь До;лгов." –
Поэт! Но не в этом фишка.

Живуча она, зараза!
В огне не горит – хоть тресни!
Вот крест те!
Сжигал три раза…
Из пепла вставали песни!

Бери и на жизнь не сетуй!
Да рыбки купи для суши…
Поэты уходят в Лету…
А возвращаются в души…

В НОЧЬ ДОЖДЛИВУЮ, НЕПОГОЖУЮ…
ИЛИ ТАНЕЦ СО СЛОВОМ
Галине Николичевой*

В ночь дождливую, непогожую
Не спешите считать года.
Не Судьбиною – волей Божию! –
Вы в поэзии навсегда.

Слово нежное. Слово лёгкое
Закружилось, взлетело в высь…
Ночь упала в болото топкое
И Вы заново родились.

Слово доброе и великое.
Пригласило на танец Вас.…
Пусть часы непрерывно тикают! –
Пусть поёт, и танцует вальс.

Дождь прошёл, дни пришли погожие! …
Не спешите считать года!
Не Судьбиною – волей Божию! –
Вы в поэзии навсегда.

*Галина Николичева – Тихвинский поэт

О ЛАДЕ И СЛАВЕ
Владу Курочкину*

Задыхаюсь, пью горечь-отраву.
И молюсь…
И кричу невпопад…
Думал я, правит музыкой Слава.
Оказалось, командует Лад…

А метель белой известью сыпет…
И термометр уснул на нуле…
Слава служит богам на Олимпе,
Лад разносит тепло по земле.

Но ложится на землю пороша,
И мороз…и зима в полный рост.
Много песен у Лада хороших!
А до Славы две тысячи вёрст…

Задыхаюсь, пью горечь-отраву.
И молюсь…
И кричу невпопад…
Думал я, правит музыкой Слава.
Оказалось, командует Лад…

*Влад Курочкин – тихвинский бард.
По паспорту – Владислав,
Друзья зовут Славой.

К ЮБИЛЕЮ Р.Д.К.

Сегодня праздник…
Здравствуй, Р.Д.К!
Нам довелось служить одной эпохе.
Поэты, музыканты, скоморохи
Питают жизнь – как озеро река.

Так было и так есть на все века! –
От колыбели и до самой смерти…
Иссякнуть могут нефтяные верфи,
Но никогда поэзии строка…
5 марта 2005 г.

ДОМА И ДВОРЦЫ,
ИЛИ ОДНАЖДЫ В РАЙОННОМ ДОМЕ КУЛЬТУРЫ

Артист из Златоглавой,
Известный всем и всюду,
Приехал к нам за славой
И подхватил простуду.

«Районный дом культуры, –
Сказал в сердцах, – и что же?!
В Москве архитектура
Громадней и дороже! –

Из стали и бетона,
В огнях, рекламах, фресках.
В изысканных колоннах,
Надраенных до блеска…

А в вашем доме блёкло!
У вас – никчёмный зритель!
И желтизна на стёклах…
И скучно! – извините!»

И попросил вахтёра
Дать жалобную книгу…
Вахтёр царапнул взором,
Сложил из пальцев фигу
И выложил артисту,
Без всякой режиссуры:
– У вас – Дворцы министров!
У нас – Дома культуры!

ХАНДРА. ОБРАЩЕНИЕ К САМОМУ СЕБЕ

Когда хандра терзает грудь
И добирается до горла,
Не торопись в последний путь,
Напейся лучше, раз припёрло!

Мир без поэзии жесток,
Но нет её в кругу почётном…
Вот потому придумал Бог
Поэта, пьяницу и чёрта.

Ты не щадил своих коней
И запрягал в чужие сани.
Но никогда кровавой дани
Не подносил царю теней!

Мир без поэзии жесток,
Но нет её в кругу почётном…
Вот потому придумал Бог
Поэта, пьяницу и чёрта.

Хандра лютует, давит грудь
И добирается до горла…
Кричи!.. Напейся, раз припёрло,
Но не спеши в последний путь!

Мир без поэзии жесток,
Но нет её в кругу почётном…
Вот потому придумал Бог
Поэта, пьяницу и чёрта.

ПОСВЯЩЕНИЕ ДРУЗЬЯМ

Служить не дворцам – красоте!
Уметь говорить со вселенной.
И самой высокой мечте
Дать веру, надежду и верность.

Творить и хранить чудеса.
Смеяться, когда всё неладно…
Без ветра мертвы паруса,
Печален корабль без команды.

И если душа не поёт,
Нет солнца и месяц не светел…
Друзья мои, полный вперёд!
Покуда вы есть, я – бессмертен.

ГЛАВА 6. КОГДА ЧУВСТВА НЕ МОЛЧАТ

ТЫ ЗНАЛ,
ИЛИ ОБРАЩЕНИЕ К НЕХОРОШЕМУ ЧЕЛОВЕКУ

Ты знал – это курточка брата,
Но взял и обшарил карманы.
И десять минут был богатым
И вечность – воришкой поганым.

Ты знал – это женщина друга,
Но взял и завёл с ней романчик.
И вы укатили в Калугу
В один засекреченный ящик.

Ты знал, что Звездой Золотою
Твой дед награждён был посмертно.
Но взял и награду героя
Предал за три тысячи центов.

Потом ты уверовал в Бога,
Купил канделябр со свечами.
Ты знал – на земле горя много,
Но взял и добавил печали.

ВИНА

"Вот же оно как вышло…
Прозрел я, но слишком поздно,
Сердце своё не услышал -
И почернели звёзды.

И сумрак упал на крыши,
И ветрено стало очень…
Друга вчера не услышал -
И наступила осень…"

ПРО ЛЕНЬ И ПРО НОВЫЙ ДЕНЬ

Ко мне приехал в гости новый день.
Стучал, звонил, заглядывал в окошко.
Велел не спать…Но сладенькая лень
Моя сердилась и сучи;ла ножкой.

И я не встал и двери не открыл,
Не пожелал туда, где всё неладно!
И день ушёл и не придал мне сил…
А лень корону примеряла в ванной.

МОНОЛОГ СТРАХА

Меня и бранят, и судят,
И видят в глазах чужих.
Я страх – разрушитель судеб,
И маленьких, и больших.

Что я побеждён – не верьте!
Довольно красивых фраз!
С рождения и до смерти
Я в каждом живу из вас.

Меня не поставить к стенке,
Не выгнать из головы.
Я вам щекочу коленки,
И нервно смеётесь вы.

Морфей меня не тревожит,
И нет у меня идей…
Я честно, по воле Божьей
Испытываю людей.

Меня и бранят, и судят,
И видят в глазах чужих.
Я страх – разрушитель судеб,
И маленьких, и больших.

МОНОЛОГ РАДОСТИ

Чем больше святых имён,
Тем мракобесия меньше!..
Я радость! Я сладкий сон
Суровых мужчин и женщин.

Прохладно в глазах пустых,
Пустынно в глазах холодных…
Чем меньше имён святых,
Тем больше собак бездомных!

Мне велено мир спасти!
Нет прошлого без ошибок…
Я – радость! И я в пути
С большим рюкзаком улыбок.

МОНОЛОГ ПЕЧАЛИ

Быть печалью совсем не просто –
Не спасает от слёз вуаль…
Не открыть в океане остров,
Не поверить в святой Грааль. *

Опоздать на последний поезд,
Ждать разбившийся самолёт…
И не слышать, как сердце ноет,
И не видеть, как снег идёт.

И единственному на свете
Изменить просто так, назло…
И смотреть, как ломает ветер
Молодому орлу крыло.

И свободу закрыть в кутузке.
И отдать на неправый суд…
Быть на свете печалью русской –
Это очень тяжёлый труд.

*Святой Грааль — это духовная
реальность наивысшего порядка,
достичь которой человеческому
духу просто не суждено.

МОНОЛОГ СВОБОДЫ

Зовите меня свободой
Без всякого предисловья.
Я дерзкая от природы
С животворящею кровью.

Я к жизни привыкла острой…
Скитаюсь, брожу по свету…
Бывает, влюбляюсь в монстров,
Но больше люблю поэтов.

Мне с ними легко и просто.
Поэты – жрецы столетий.
Лежат себе на погостах
И мёртвые миру светят.

Я ветрена и беспутна,
Прекрасна и благородна…
Проснитесь – и грянет утро!
Вздохните – и вы свободны!

МОНОЛОГ МЕЧТЫ

И молчать нельзя, и кричать боюсь…
Я – мечта, королева желаний!
Из седых времён я пришла на Русь
И зовусь деревенскою баней.

Заходи, браток! Да на царь-полок,
Да под веничек, под берёзовый…
С головы до пят, вдоль и поперёк
Тело бледное станет розовым.

Пусть Америка трёт салфеткой лоб.
Пусть Европа за нею следует.
После веничка хорошо в сугроб
И о женщинах побеседовать.

Охладись, браток! Да на царь-полок,
Да под веничек, под берёзовый…
С головы до пят, вдоль и поперёк
Тело бледное станет розовым.

А когда, разомлев за стопочкой,
Ты найдёшь для врагов прощение,
Я – мечта! – стану модной кофточкой
В тёти Пашиных сновидениях.

А она, браток! Тянет вдовий срок
Двадцать лет, почитай, без малого…
И мы сядем с ней и попьём чаёк,
И зажгусь я зарёю алою…

ВЗЫВАЮЩАЯ МЕЖДУ СТРОЧЕК.
МОНОЛОГ БОЛИ

Болью быть и всегда кровоточить –
Безнадёжней судьбы не найти!..
Я, взывающая между строчек,
Попросилась из песни уйти.

Страшно жить на мальчишеских веках,
А на девичьих – страшно вдвойне!
Это я, и винить тут некого,
Не давала молчать тишине.

Я молилась…
– Дай мудрости, Отче!
И ответил Господь мне:
– Изволь…
Боль, взывающая между строчек –
В песне русской заглавная роль!

Страшно жить на мальчишеских веках,
А на девичьих – страшно вдвойне!
Это я, и винить тут некого,
Не давала молчать тишине

МОНОЛОГ БЛАГОДАТНОГО ОГНЯ

Я Огонь Благодатный –
Дуновенье Господне.
Православную Пасху
Восславляю сегодня…

Возлюбите друг друга –
И делами, и словом …
Мир вам, братья и сёстры!
С Воскресеньем Христовым!

РАЗМЫШЛЕНИЯ В КАНУН РОЖДЕСТВА

Я не обрёл богатства к Рождеству! –
Не научился приходить с повинной.
Мне ангел белый пел про синеву,
А чёрный бес заманивал вершиной.

И между ними выбрать я не мог.
И сердцу было под лопаткой тесно…
Душа стонала, но тащила рок.
Я понукал…
Прости, Отец Небесный!

О НАБОЛЕВШЕМ.
МОНОЛОГ ПЕГАСА

Мне бы смолчать! –
А не ржать бестолково…
Но притащила людская молва
Из супермаркета пряник медовый
И утюжок, чтобы гладить слова.

Тишь…благодать…
И нет воздуха снова!
И не взлететь…
Тяжела голова.
Тянут в Аид золотые подковы…
Мне б закричать! Но шепчу я едва:
– Бойтесь, друзья, сладко - гладкого слова!

СТРАШНЫЙ СОН,
ИЛИ ГИБЕЛЬ ПЕГАСА

Мой Пегас был помазан свободе служить
Так Всевышнему было угодно
Но однажды его обвинили во лжи
И ногайкою… в кровь… принародно…

И хомут на него!
И шлею на него!
И седло, и уздечку, и шоры…
А друзей – никого!
И врагов – никого!
Равнодушные коридоры…

И не выдержал конь! Захрипел и упал.
И зажглись поминальные свечи.
О свободе теперь пустословит толпа
На каком-то невнятном наречье…

Но хомут на неё!
И шлею на неё!
И седло, и уздечку, и шоры…
А друзей – никого!
Всюду кровь и враньё!
И длиннющие коридоры…

Открываю глаза:
– Сон безрадостный, прочь!
Изойди! Чёрен ты, а не светел…
Сотни резвых коней бьют копытами в ночь,
Но лишь тот, кто летает, – бессмертен!

Но хомут на него!
И шлею на него!
И седло, и уздечку, и шоры…
А друзей – никого!
И врагов – никого!
Равнодушные коридоры…

МОНОЛОГ РОМАНТИКА

Я весь в сомненьях…Сломан карандаш…
Сказали мне, романтика – мираж! –
Не зацветёт альпийский эдельвейс.
И Робин Гуд покинет вольный лес.
И рыцарем не станет Дон Кихот.
И птица Феникс в песню не войдёт.
Корабль мечты заблудится в морях,
Не полетит на алых парусах…

Непросто жить в мальчишестве моём!
Герои книг врываются в мой дом.
Зовут в походы, побеждают рок…
А я читать пытаюсь между строк…
И верю в неземные чудеса.
И наполняю ветром паруса,
И падают в ведро карандаши…

Романтика – мелодия души!

АНГЕЛ И ДЕМОН

Ангела угомонили –
Пулькой ему – чик в затылок…
Сорвали венок и крылья –
И всё на блошиный рынок.

А там уже ждал нечистый!
Хвать крылья – и в чан дубовый…
И новый раздался выстрел,
И всё повторилось снова.…

Ангела угомонили –
Пулькой ему – чик в затылок…
Сорвали венок и крылья –
И всё на блошиный рынок.

Душа покидает тело,
Но разве она свободна?..
Когда гибнет ангел белый,
Рождается демон чёрный.

ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Выбери предателя
Клятвы на крови!
И законодателю
Цену назови.

Именем республики
Проведи допрос.
«Бла-бла-бла» за рублики –
Сделка – не донос!

Мордою да по столу
Реквием сыграй…
Предложи апостолу
Два билета в рай.

Мудрствовать не буду я –
Истина проста!
Чтобы стать иудою,
Нужно знать Христа!

ИСТОРИЯ ОДНОГО ТАНЦА.
МОНОЛОГ МЕСТИ

Вы ждали меня так долго –
Семнадцать бессонных лет!
И вот я в костюме строгом
Спустилась на Ваш паркет.

Я – Месть. Я пришла за Вами.
Я – Ваш непрощённый грех!
Не надо перечить даме,
Простите мне глупый смех.

И мы закружились в танце,
А это был белый вальс!
У Вас чуть дрожали пальцы,
И я стала петь для Вас.

Я – Месть. Я пришла за Вами.
Я – Ваш непрощённый грех!
Не надо перечить даме,
Простите мне глупый смех.

Дождь бил по стеклу и плакал –
Вы падали из окна…
Семнадцать бессонных с гаком –
Печальные времена…

Я – Месть. Я пришла за Вами.
Простите мне глупый смех.
Я – Совесть! Я – Страх! Я – Память!
Я – Ваш непрощённый грех!

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Я – точка невозврата,
За мною только Бог!
Не достаюсь по блату,
Не покупаюсь впрок.

Мне разговор тверёзый
О жизни ни к чему…
Я вытираю слёзы
Поэту своему.

Он третий день на фотке
Рисует грустный стих,
А я бутылку водки
Шаманю на двоих.

Гранёные стаканы –
Оптический прицел...
И напилась я пьяной,
А мальчик протрезвел.

Я – точка невозврата,
За мною только Бог!
Не достаюсь по блату,
Не покупаюсь впрок.

Он поперхнулся матом
И вышел в никуда…
Я – точка невозврата,
До встречи, господа!

УКРАЛИ ЧУВСТВА ИЗ ДУШИ…

Убрали с неба миражи
Однажды в одночасье, –
Мол, миражи – полотна лжи,
Симфонии несчастья…

Пришли мечтателям вослед
Бессолнечные люди…
Свободы не было и нет!..
И никогда не будет…
Украли чувства из души…

ГЛАВА 7. ПО СЛЕДУ ПАМЯТИ

МОНОЛОГ ПАМЯТИ

Я – Память суровых годин фронтовых,
Свидетель безумной охоты.
Я видела бой каракатиц стальных
И землю, растившую доты.

Мне в спину стреляли, плевали в лицо,
Клеймили за стойкость и веру…
Обычным считается у подлецов
На Памяти делать карьеру.

Я падала в пропасть, горела в огне,
Молилась, вопила, стонала
О тех, с кем шагала пешком по войне
И правду в подол собирала.

Убитых делить на своих и чужих –
Нет в мире печальней работы…
Я – Память суровых годин фронтовых,
Свидетель безумной охоты.

СИБИРЯКИ.
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Мы с ним не виделись, наверное, эпоху…
Он был мне другом, братом, земляком…
– Я, – говорил он, – сгинул бы до срока,
Когда б не доля – быть сибиряком!

Соблазны всюду… – Устоять непросто!..
И Сатана родился неспроста…
Апостол Пётр был больше, чем апостол,
Но трижды отрекался от Христа.

Душе широкой тесно в бренном теле,
Его рожденье – для неё арест!..
Когда бы Пушкин не искал дуэли,
Не стал бы падшим ангелом Дантес…

И вдруг замолк…и кулаки, как гири,
Взметнулись в воздух… Но нашлись слова:
«Когда б не наши парни из Сибири,
Под чьей пятой была б сейчас Москва?!»

НЕРАВНЫЙ СЧЁТ, ИЛИ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ

Бойцу исполнилось семнадцать,
А танков было восемнадцать –
Не в пользу человека счёт…
И Смертушка к нему пристала:
– Куда ты супротив металла?..
А он ей - бац в беззубый рот…

Не по злобе, да и не больно…
Потом по танкам – бронебойным…
«Всё в цвет, костлявая, всё в масть!»
Война не знает чувства меры!..
Горели чёрные «пантеры»
И морды зарывали в грязь…

– Сгоняй-ка, Смертушка, за пивом, –
Сказал боец неторопливо, –
Мне помирать никак нельзя…
Но тут глаза его закрылись…
И с неба ангелы спустились…
Кратка солдатская стезя!

Бойцу исполнилось семнадцать,
А танков было восемнадцать –
Такой вот выдался расклад…

Врагов мы в гости не просили…
Не на молве стоит Россия,
А на крови своих солдат!

ВЕТЕРАНАМ ВОЙНЫ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Давай пожмём друг другу руки…
А.Шмульян

Семнадцать лет тогда вам было,
Когда нагрянула война,
Когда стать братскою могилой
Земля была обречена.

Горьки солдатские науки!
И говорили вам друзья:
– Давай пожмём друг другу руки!
Нам труса праздновать нельзя!..

Солдата нет без чувства долга!
В нём злости, храбрости – не счесть…
Он может в землю лечь надолго,
Но не отдаст ни дух, ни честь!

Пройдут года, и вспомнят внуки,
Как говорили вам друзья:
– Давай пожмём друг другу руки!
Нам труса праздновать нельзя!..

Как в ленинградскую блокаду,
Когда не знала меры смерть,
Считалось высшею наградой
Обнять любимую успеть!

Украсть мгновенье у разлуки…
И говорили вам друзья:
– Давай пожмём друг другу руки!
Нам труса праздновать нельзя!..

Друзья, чьим домом стало небо,
Сидели с вами за столом,
Когда великая Победа
Коснулась Родины крылом…

И нет ни старости, ни скуки!
И рядом верные друзья…
– Давай пожмём друг другу руки!
Нам труса праздновать нельзя!..

СУДЬБА СОЛДАТСКАЯ

ОТЧИЙ ДОМ

Солдат покинул отчий дом.
И над колодцем оскуделым
Скрипит теперь осиротелый
Журавль с разорванным ведром.
Солдат покинул отчий дом.

Один остался старый дом.
Сорвало ветром черепицу.
По обветшалым половицам
Никто не ходит босиком.
Солдат покинул отчий дом.

Забвенье. Сумрак. Там и тут
Сквозняк играет паутиной.
Безмолвье комнаты пустынной
От мира тени стерегут.
Солдат покинул отчий дом.

Солдат покинул отчий дом.
Давно... В тревожном сорок пятом…
И тихо всхлипнул виновато
Журавль с разорванным ведром.
Солдат покинул отчий дом.

ПОЩЁЧИНА

Я – Господня пощёчина
На солдатской щеке…
Он вернулся из прошлого –
Две войны в вещмешке

Да кольцо с красным камешком,
Табачок, самогон…
Только жёнушка Аннушка
Не встречала его…

Окна ставнями хлопали,
Не смотрели в лицо…
И трава возле тополя
Поглотила кольцо.

Он рыдал над могилою
И не видел ни зги:
– Ты мне, жёнушка милая,
Помереть помоги!

Как же вышло, случилось как? –
Не вняла смерть мольбе…
Дом хрустальный на облаках
Подарила тебе.

Знать, моя жизнь закончена –
У виска пистолет…
И Господня пощёчина
Появилась на свет…

БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК

«Жди меня, и я вернусь» …
Константин Симонов

Когда на Девятое мая
Врата открываются рая,
Герои войны, воскресая,
В Бессмертный вливаются полк…

Плакаты, портреты, знамёна,
Медали, фуражки, погоны
Несёт по аллеям зелёным
Один непрерывный поток…

Мгновенье войны – это много!
Молитвой и матерным слогом
Победу просили у Бога,
А тот отвечал:
– Дайте срок!

Пять слов в треугольном конверте
Пронзительней солнца и ветра!..
Бессмертье даётся посмертно!..
А правда, как пуля в висок!

Но снова девятого мая
Врата открываются рая…
Герои войны, воскресая,
В Бессмертный вливаются полк…

Плакаты, портреты, знамёна,
Медали, фуражки, погоны
Несёт по аллеям зелёным
Один непрерывный поток…

РЕВОЛЮЦИЯ

Я никогда не прихожу одна –
Мне дышат в спину голод и разруха…
Я – Революция! Купель моя – война!
Без жалости, без зрения, без слуха…

Во все века, в любые времена
Моя судьба – лечить больные страны!
Я сею смуту, злобы семена,
Бедой и горем прожигаю раны.

Я одеваю в чёрное народ…
Моря и реки крашу в цвет багровый.
История торопится вперёд –
Ей не нужны вчерашние оковы.

Мне не страшны цари и короли.
Моя задача – делать рокировки.
И я вскрываю вены у земли
Стальным штыком безжалостной винтовки…

НЕТ НА СВЕТЕ ЛУЧШЕ СЛОВ…

Электронное письмо, анонимное
Мне прислал какой-то чмо ночкой длинною.
В нём пятнадцать тысяч слов обаятельных:
От могучих: «Будь здоров!»
И до матерных…

А внизу особняком надпись гнусная:
«Объявляется врагом всё, что русское!»
Слишком много стало слов обаятельных:
От могучих: «Будь здоров!»
И до матерных…

И бутылку я достал… Выпил граммочку,
И взгрустнул, и прочитал: «Мама, мамочка» …
Нет на свете лучше слов обаятельных:
От могучих: «Будь здоров!»
И до матерных…
Электронное письмо, анонимное…

БОМБА

Спешила бомба в город вольный
С тысячелетнею судьбой.
А в голове её довольной
Шептались беды меж собой.

– Смотри, какая красотища! –
Какой премилый детский сад!
Детишек в нём не меньше тыщи! –
И все по-детски говорят.

У бомбы нет мотивов личных.
Ей всё едино!
Всё – одно!..
Что Божий Храм,
что дом публичный,
Что зоопарк,
Что казино…
Не клясться ей на верность Флагу!
И, как сказала мне одна:
«Куда пошлют, туда и лягу! –
Такие нынче времена!»

– Ну что? – Дадим огня, девчата! –
Другая молвила беда…
– Под нами цель!..
– Домов десяток
Вперёд! Встречайте, господа!

И бомба рухнула на город,
Собой довольная вполне…
И беды с нею: мрак, и холод,
И Смерть на вздыбленном коне…

У бомбы нет мотивов личных.
Ей всё едино!
Всё – одно!..
Что Божий Храм,
что дом публичный,
Что зоопарк,
Что казино…
Не клясться ей на верность Флагу!
И, как сказала мне одна:
«Куда пошлют, туда и лягу! –
Такие нынче времена!»

У НАС ОПЯТЬ СТРЕЛЯЛИ В ТИШИНУ

У нас опять стреляли в тишину…
Вчерашние девчонки и ребята
Пошили ей и кривду, и вину –
И тра-та-та в неё из автомата.

У нас опять стреляли в тишину!
Она была воистину прекрасна!
И охраняла целую страну…
Была принципиальна и бесстрастна.

У нас опять стреляли в тишину!
За боль её. За свет, что чист и ясен…
И мы в окно увидели войну…
И всей страной очнулись на Донбассе.

И я порвал гитарную струну.
На подоконник сумерки упали…
У нас опять стреляли в тишину!..
А может, в нас из тишины стреляли?..

РАБОТАЙТЕ, БРАТЬЯ!..
ПАМЯТИ МАГОМЕДА НУРБАГАНДОВА

Довольно злословить:
Мол, жизнь такова –
Веками шьёт чёрные платья…
Простые, знакомые с детства слова
Сказал он: «Работайте, братья!»

И дверь отворил в поднебесную твердь.
И с Господом встретился взглядом.
И стала страшить, строить рожицы Смерть.
Он выдохнул: «Лучше не надо!..

Работайте, братья!
Всем доброго дня!
Сердца обнажайте и души.
Шакалы сегодня убили меня
За то, что их песен не слушал…»

И в горле комок…
И Господня слеза
Упала на чёрную землю…
– Работайте, братья! Раскройте глаза. –
Россия злословью не внемлет!

ТРИ ДЕТСТВА

МИР ВО ДВОРЦЕ ХРУСТАЛЬНОМ

А вчера мне приснилось детство,
Бесшабашное, как всегда.
И оставило мне наследство:
Клён и лавочку у пруда.

Было пасмурно и печально…
Я задул шестьдесят свечей.
Детство – мир во дворце хрустальном,
Жалко – нет от него ключей.

Напряглись до предела нервы. –
Грусть не выгнать из головы!
Первый шаг, бой кулачный первый
Повторить не дано, увы!

А сегодня проказник ветер
Посыпает деревья хной.
Улыбаются мамам дети…
Мир хрустальный всегда со мной!

БАЛЛАДА О СЛЕЗИНКЕ

Ах, детства смешные картинки,
Дворцы из речного песка…
Одной непорочной слезинке
Моя полюбилась щека.

И я зарывался в подушки
И злился на весь белый свет,
Слезинке сказали подружки,
Что в жизни волшебников нет…

Тотошка, щенок бестолковый,
Скулил у железных дверей.
Я верил в волшебное слово,
А он – в настоящих друзей!

Мы с ним поругались немножко…
Курлыкал октябрь за окном.
Я тронул слезинку ладошкой,
И та обернулась стихом!

РЕКВИЕМ. МОНОЛОГ БОЛИ

За гробиком шла душа –
К Господу шла на милость.
На личике малыша
Время остановилось.

Осиротела душа! –
В горле комок и слякоть…
Малыш три дня не дышал
И разучился плакать.

Забылось, как жизнь назад
Маме шептал он слёзно:
«Не приходи в детский сад
Больше за мной так поздно!» …

Убил ли их самолёт
Или шальная мина?..
Две тысячи чёрный год.
Новая Украина…

МАЛЬЧИШКИ

Мальчишки взрослеют поздно,
А гибнут ужасно рано,
Одни – на дороге звёздной,
Другие – в угаре пьяном.

Судьбе не покажешь дулю –
Стреляет она в десятку!
Кропит роковая пуля
То голову, то лопатку.

Мальчишки судьбе не внемлют!
Но если вдруг час суровый…
За дом, за родную землю,
Да с честью – всегда готовы!

Есть правда и чувство долга.
Есть небо, и есть глубины...
Мальчишки взрослеют долго –
До самой своей кончины…
ПАМЯТИ БОРИСА ВИЛЬДЕ

Не вспоминая прошлое,
Будущее не увидеть…
Влейтесь, слова хорошие,
В песню по имени Вильде*.

В сорок втором близ Парижа…
Нет, он не умер в застенках.
Просто стал к Господу ближе,
Русский, с балтийским акцентом.

И обратился он к Богу.
И, получив дозволенье,
Звёзды зажёг над дорогой
Группы «Сопротивление» …

*Борис Вильде (фр. Boris Vild;, 25 июня (8 июля) 1908, Санкт-Петербург — 23 февраля 1942, Форт Мон-Валерьен) — русский поэт, лингвист и этнограф в Музее человека в Париже, участник Сопротивления, один из основателей и редактор газеты Resistance («Сопротивление»). Расстрелян.

МОИ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ПОЛЁТА В КОСМОС ЮРИЯ ГАГАРИНА

Решено, я лечу на Марс!
Ленка Фокина – на Венеру…
Нас, космических пионеров,
Провожает весь первый класс.

Васька Сытин принёс рюкзак
И фонарик на батарейках…
Ленка шлёпает по ступенькам
И болтает о пустяках…

У неё разнесчастный вид. –
Ей не нравится Васька Сытин…

– Стыдно спать на уроке, Витя! –
Мне учительница говорит…

ВСПОМИНАЯ ШКОЛУ. БИТЛЗ

Моим стихам темно на задней парте…
Я у доски, в кармане мятый рубль.
Указка ищет Комсомольск на карте.
А мне хотелось в город Ливерпуль,
Моим стихам был нужен Пол Маккартни…
Я у доски, в кармане мятый рубль.
ОДНАЖДЫ УТРОМ…
– Представляешь, мать, был в Интернете
И застрял в нём! – смеётся муж…
– Интернет, мам, – щебечут дети, –
Много лучше, чем наша глушь.

Там командует серая мышка.
С нею папа копает клад…
Ты, мамуль, старомодная слишком.

А она улыбнулась мальчишкам,
Застегнула замки на пальтишках
И сказала:
– Пора в детсад.

НА БОРЦОВСКОМ КОВРЕ.
КАРТИНКА ИЗ ДЕТСТВА

Спортивному обществу «Спартак», г. Новосибирск. Посвящается

На ковёр борцы выходят,
Самый лёгкий вес:
Рукомойников Володя
И Павлуха Бес.

Мышц и дурости у Паши -
Килограммов сто.
Почему он в весе нашем –
Не сказал никто.

Кисти рук что экскаватор,
Или даже два.…
Конопатый аллигатор
Мне кивнул едва.

На него Васёк поставил
Двадцать щелбанов –
Много всяких разных правил
Есть у пацанов.

На ковёр борцы выходят,
Самый лёгкий вес:
Рукомойников Володя
И Павлуха Бес.

Я на нервах. Я на взводе!
Мне не до смешков…
Потому что я Володя
Рукомойников…

ОПЕЧАТКИ,
ИЛИ НЕДЕТСКАЯ СЧИТАЛКА

Путь в "гадко" из "гладко" –
Одна опечатка –
Рукою подать.
Отдали печатку,
Вернули перчатку –
Зачем же стрелять?

Мои опечатки –
Сплошные догадки –
Заглянем в тетрадь:
Подстрижены свечки,
Погасли овечки
И стало темня;ть.

Не понято слово,
Так это не ново –
Зачем же стрелять?
Путь в "гладко" из "гадко" –
Одна опечатка –
Рукою подать…
ЖУЖЖАЛОЧКА
Жук жужжит, жужжит, жужжит.
Жи–шу–жи.
Малышей шалун страшит.
Ши–жу–ши.
Задрожали малыши-голыши
И сбежали в камыши.
Ши–жи–ши.

Страшно. Жутко. Ножонки дрожат.
Жук-жучок, пожалей малышат!
Не жужжи, не дрожи, не визжи...
Вот и всё! И ши–жу и ши–жи…

СЛУЧАЙ НА ЭВЕРЕСТЕ

– Западный склон Эвереста…
В жизни и в Царстве Небесном
Нет безнадёжнее места! –
Шерп*, улыбаясь, сказал.

Он проводник самый лучший,
Друг мой и верный попутчик…
Шерпу подняться на кручу,
Что забрести на вокзал.

Горы не терпят кручины!..
Здесь не грустят без причины.
Шерп говорит: – До вершины
Несколько сотен минут…

Вдруг на одной из ступеней
Сами согнулись колени.
– Стас! – я сказал в изумленье.
Остановился маршрут.

Лучше б мы встретили чёрта –
Стас в девяносто четвёртом
Лучшую в мире девчонку
Сделал несчастной вдовой.

Продал, паскуда, душманам
Мужа её, как барана…
Дочка осталась Татьяна,
Да портсигар со звездой…

Кто с ним ходил к Эвересту –
Мне до сих пор неизвестно.
Там, под скалою отвесной,
Стас ничего не сказал.

Тряс бородою козлиной,
Путал долину с вершиной,
Крыл белый свет матерщиной
И рукавицы швырял.

– Сволочь! – я сплюнул сквозь зубы, –
Мразь! – и взмахнул ледорубом…
– Стой! – шерпа дрогнули губы,
Горы взмолилися: «Please**» …

Наши усталые спины
Приняли сукина сына…
Тяжко вздохнула вершина
И проводила нас вниз.

*Шерпы (тиб. ;;;;;, вайли shar pa ‘восточные’) — народность, живущая в Восточном Непале, в районе горы Джомолунгма, а также в Индии. Самоназвание — шаркхомбо.
** please, англ. (Плиз», пожалуйста).

КОНЕЦ ЭВЕРЕСТА

Ни паденья, ни взлёта, ни точки.
Небо хмурится, воздух прохладен.
Я сегодня разбил на кусочки
Эверест, будь он трижды неладен!

Одурачили медные трубы.
Заманили скалою отвесной.
Завтра люди возьмут ледорубы…
А у них больше нет Эвереста.

Боже праведный, Боже суровый!
Миром правит не вера, а сила.
Обронил я нечаянно слово.
А оно – вишь чего натворило…

В ПАРКЕ ПОГИБШЕЙ МЕЧТЫ

Весна. У цветов карнавал!
На клумбе стоит самосвал –
Коптит выхлопною трубой…
Мы в парке погибшей мечты:
Колёса калечат цветы,
И судьбы – одну за другой!

И смотрят печально на нас
Две сотни анютиных глаз…
А мы говорим о любви.
Мы дышим шашлычным дымком –
КАМАЗ с чёрным джипом знаком,
А тот – по баранку в крови…

Тяжёлый железный вандал
На клумбе устроил привал.
Я двери его отворил,
Обида мне сил придала.
Она очень долго спала,
Вином я её разбудил.
Две сотни анютиных глаз
В дорогу отправили нас.

И вот мы на мокром шоссе,
И я хохочу над рулём,
И прямо на столб с фонарём
По встречной лечу полосе…
И умер железный КАМАЗ.
Но мой не закончен рассказ.

Мы в парке несбывшихся грёз.
На клумбе стоит лесовоз –
Коптит выхлопною трубой…
Колёса калечат цветы,
Хоронят надежды, мечты
И судьбы – одну за другой...
И смотрят печально на нас
Две сотни анютиных глаз…

А мы говорим о любви
Мы дышим шашлычным дымком –
КАМАЗ с чёрным джипом знаком,
А тот – по баранку в крови…

ОТКРЫТЫЙ УРОК

Птенчику папа принёс червяка
И просвистел: «Жизнь - игра, но без правил!»
Мудрый скворец знал на трёх языках:
«Червь голосить против птицы не вправе!»

– Очень питательно, кушай, сынок!
– Мяу! – кот Васька проснулся на крыше.
Он облизнулся и сделал прыжок,
Лёгкий, такой, что никто не услышал…

А под скворечней играли в футбол
Ромка и Жорка – джентльмены удачи!
Вместо ворот – табуретка и стол.
Кот между ними скакал, словно мячик.

Жизнь, утверждают, – большая игра,
Только вот правила к ней растеряли…
Ромка на ножик нарвался вчера,
Жорка в запое и выйдет едва ли…

Первые слёзы, последний звонок,
Женское счастье, мужское начало…
Жизнь – это вечный открытый урок,
Жаль, что хороших оценок так мало.

БАЛЛАДА О БЕЛОМ ЦВЕТЕ

Белый цвет на белом троне
Правил светом много лет…
А на солнечном газоне
Танцевал зелёный цвет.

И велел король народу
Цвет зелёный запретить –
Это ж надо, взяли моду
Королей плясать учить.

Белый цвет на белом троне
Правил светом много лет…
А на бледном небосклоне
Зарождался синий цвет.

И велел король народу
Синий цвет испепелить –
Это ж надо, взяли моду
Королям глаза слепить.

Белый цвет на белом троне
Правил светом много лет…
А на новом Рубиконе
Развивался красный цвет.

И велел король народу
Красный цвет залить огнём –
Это ж надо, взяли моду
Хохотать над королём.

Красный, синий и зелёный –
В Лету канули цвета,
И теперь на троне чёрном
Правит светом темнота…

И велит она народу… и так далее

* Белый цвет в чистом виде в природе не существует. Он состоит из множества других цветов, из которых основными являются: красно-оранжевый, сине-фиолетовый и зелёный. И если эти цвета уничтожить, то в мире наступит темнота...

ДВЕ ТЕНИ

Я не верил своим глазам.
Тень моя родила мне тень!
И явился ко мне Я сам.
И не в сумерки – в ясный день.

У меня в голове сквозняк!
У меня на душе тоска.
Мне без них, скажем так: никак! –
Что песочнице без песка.

И сказал мне Я сам другой,
Обе тени отбросив прочь:
Я в тебе – это свет благой!
Ты во мне – это мрак и ночь.

Сплюнул я, рассмеялся я,
Опускаясь на табурет:
– День и ночь помирить нельзя!
Остальное – всё чушь и бред.

Ни один самый точный счёт
Не прибавит на небе лун...
Но другой Я закрыл мне рот,
Из сеней притащив колун.

И колол я дрова весь день,
И другой Я колол со мной…
Тень моя родила мне тень
И покрыла весь шар земной…

МИМОЛЁТНАЯ ВСТРЕЧА

– А хочешь забраться на облака?
А хочешь над миром власть? –
Спросил господин в роговых очках. –
Бери!.. Не спеши упасть!..

Возвышу, воздам, научу летать…
«Чёрт, – думаю, – сатана!»
И вслух, но негромко:
– Товарищ тать!
Не надобно… не нужна…

И мы разошлись…
Завершался век.
И было мне невдомёк,
Что звал на вершину, тащил наверх
Не демон, не тать, а Бог…

И мир предо мною закрыл врата.
Я мог бы его иметь…
Однажды, давно, не узнал Христа…

– А хочешь? – спросила Смерть…

ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Нет ни зверья, ни птицы:
Мне зазеркалье снится.

Кроны шумят крылами,
Корни гремят цепями,
Ветер стволы качает,
Душу мою встречает…

Я поднимаю веки –
Нет меня в человеке!

Это как финкой острой:
В зеркале вижу монстра,
Лыбится, гад клыкастый,
На подбородке пластырь.
Жёлтые скалит зубы,
Бесцеремонно, грубо
Не говорит, а свищет:
«Я – это ты, но чище!»

Нет ни зверья, ни птицы:
Мне зазеркалье снится.

Я поднимаю камень –
Бац по зеркальной раме…
И разлетелась рожа,
Что на меня похожа,
Стало сто страшных рожиц.
Я их собрал, размножил –
Ксероксов много нынче…
Рож стало – сотни тысяч!
Страшно число большое,
Но лишь одна – с душою!
И холодок по коже –
Вдруг я ошибся, Боже!

Нет ни зверья, ни птицы.
Мне зазеркалье снится…

ЛЕГЕНДА О КУЗНЕЦЕ,
ИЛИ ОДНАЖДЫ В СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА

Иногда с тропинки узкой
Можно путь увидеть дальний…
Жил кузнец в деревне русской,
Звали парня Наковальней.

Он имел два метра роста,
Мог коня поднять плечами.
Но жилось ему непросто –
Память мучила ночами.

Снилась жёнушка Маруся –
Словно тень, ходила следом,
Мол, когда бы ты не струсил,
Не была бы я под шведом.

– Я не струсил – пьян был очень, –
Говорил он и крестился,
И кошмар той чёрной ночи
На постель к нему садился.

Он имел два метра роста,
Звали парня Наковальней.
Только жить совсем непросто,
Если женщины нет в спальне!

В ней одной и ложь и правда!
Блеск огня и лязг металла…
И взмахнул кузнец кувалдой,
И душа его восстала.

Отковал он меч булатный,
Запалил огонь победы.
И вернул жену обратно.
И разбиты были шведы.

Кто встречался с болью русской,
Знает – нет судьбы печальней!..
Но, порой, с тропинки узкой
Начинается путь дальний…

ОДНАЖДЫ В ИЮЛЬ ВАСИЛЬКОВЫЙ

Однажды в июль васильковый,
В день ясный мне стало темно…
Забрали у слова основу
И суффиксом стало оно.

Не стало у слова улыбки,
Не стало у слова тепла.
Страдания, ужасы, пытки
Из прошлого жизнь принесла.

Испортилось доброе слово…
И это совсем не смешно!
За тридцать паршивых целковых
Неласковым стало оно…

Не стало у слова улыбки,
Не стало у слова тепла…
Забрали у жизни ошибки –
И жизнь в тот же час умерла.

Я НЕ НОШУ КОРЗИНОК СО СТИХАМИ

Я не ношу корзинок со стихами –
Мечты мои ютятся в голове.
И Млечный путь не трогаю руками
И не слагаю песен о Москве…

Стихи мои – то листья, то иголки –
Живут во мне!
Мне просто повезло…
Когда в Москве друг друга грызли волки,
Россия пела всем смертям назло.

Меня не манит стольное богатство,
Когда в опале целая страна.
Мечты мои – поверить в государство!
И мне до боли Родина нужна.

БАЛЛАДА О ШЕСТИДЕСЯТНИКЕ

– Прости, Господь, что чёрта помяну!
Но если б кто сказал в шестидесятых:
«Я перестал гордиться за страну,
Я не могу любить её, ребята!» –
Кулак бы глазом точно подловил…
Но слов таких я в юности не слышал.
Мы пели песни, жаждали любви,
Гоняли мяч и лазали по крышам.

Бывало, сдвинешь шапочку на лоб,
Глаза закроешь – так, на всякий случай, –
И прыгаешь с предбанника в сугроб,
А мама крестит: «Дров принёс бы лучше» ...

Мы презирали трусов всех мастей,
Не верили жрецам и ворожеям,
И достигали высших скоростей,
И ошибались, и ломали шеи.
Друзей своих не мерили рублём,
За подлость в морду полагалось сразу…
Страна была великим кораблём,
Открыть кингстоны* не было приказа.

Бывало, сдвинешь шапочку на лоб,
Глаза закроешь – так, на всякий случай, –
И прыгаешь с предбанника в сугроб,
А мама крестит: «Дров принёс бы лучше» ...

Но, пережив беду, и не одну,
Не стали мы людьми второго сорта…
И говорить: «Я не люблю страну» ...
Прости, Господь, что поминаю чёрта…

Старик вздохнул, под ним качнулся пол,
Дворовый пёс залаял виновато…
Господь простил. Друзья накрыли стол.
И он ушёл к своим шестидесятым…

Бывало, сдвинешь шапочку на лоб,
Глаза закроешь – так, на всякий случай, –
И прыгаешь с предбанника в сугроб,
А мама крестит: «Дров принёс бы лучше»..
.
* кингсто;н – морск. клапан в подводной части судна, при необходимости открывающий забортной воде доступ внутрь, часто с целью затопления корабля.

ОСЕННИЙ СОН,
ИЛИ МНЕ СНОВА 20 ЛЕТ

Садилась осень за рояль,
Туманились глаза…
Шальная молодость моя
Спешила на вокзал.

И скорый поезд тут как тут,
И дан зелёный свет.
Я опоздал на пять минут,
А молодости нет.

На землю рухнул горизонт,
И некому поднять.
И дождь пошёл, и сломан зонт,
Жизнь покатилась вспять…

Догнать я молодость не смог
И накопил морщин…
И вдруг от дочери звонок –
У них родился сын.

Садилась осень за рояль,
Туманились глаза…
Шальная молодость моя
Спешила на вокзал

И скорый поезд сдал назад,
И вспыхнул красный свет,
И заскрипели тормоза –
Мне снова двадцать лет

ГЛАВА 8. ВЗРОСЛЫЕ СКАЗКИ.

СКАЗКА О ЗЕЛЁНОМ ЗМИЕ,
ИЛИ В СЛАВНОМ ЦАРСТВЕ ТРИДЕВЯТОМ

Присказка

«Кто главнее всех на свете?»
Спорят взрослые и дети
С незапамятных времён
Невпопад и в унисон…

Действие I. Сделка
В славном царстве тридесятом,
В государстве, тридевятом
За Кудыкиной горой
Жил-был царь Горох Второй.

Всею мощью интеллекта
Царь придумывал прожекты
И тащил свою страну
То на скалы, то ко дну.

Между делом, шутки ради,
Пива, мёда или браги
Полведра одолевал
И на троне засыпал…

При деньгах да при короне –
Все деяния в законе!
Одного страшится власть:
Как бы с кресла не упасть
***
Как-то царь проснулся ночью
И за сердце… разум – в клочья! –
Перед ним во всей красе
Змий Зелёный тёр пенсне….

У царя взопрело тело,
Топнуть ножкой захотелось,
И забыла голова
Все хорошие слова.

– Дайте кто-нибудь рассол,
Или всех велю на кол!..

Змий Зелёный скорчил рожу,
– С кем останешься, надёжа?! –
Хватит воздух сотрясать
И аорту напрягать?
Всё равно никто не слышит,
Разве что коты на крыше…
Так у них медовый час –
Им, поверь мне, не до нас…

Ну-ка, скатерть-самобранка,
Прикажи накрыть полянку!
И предстань перед царём
В лучшем облике своём!

В тот же миг из ниоткуда
Появилось чудо-юдо:
Круглый стол на трёх ногах.
Ноги – в красных сапогах.
На столе – ковёр персидский,
На ковре – ликёры, виски,
Осетрина с балыком…

Змий защёлкал языком:
– Вот наливочка от Марьи,
Коньячок от тётки Дарьи.
От Авдотьи – огурцы,
От Матрёны – леденцы…

Сядешь в кресло с папиросой,
Выпьешь ковш - и ты философ,
Два – художник и поэт,
Три – тебя на свете нет...
Право, были прецеденты!

А теперь про дивиденды:
Я хочу за этот стол:
За хлеба и разносол,
За вино в час неурочный –
У девицы непорочной –
А такая в царстве есть. –
И не где-нибудь, а здесь!
Сердце нежное забрать –
Чур! своё не предлагать.

У царя скрутило челюсть:
– Что за чушь! Какая ерись!
У меня, да дева чтоб…
Наливай вино, холоп!

Днём с огнём во всей столице
Не найти тебе девицы,
А тем паче во дворце.
Пал ты, Змий, в моём лице!

И пошли по кругу кружки! –
Царь смеялся, пел частушки...

Вдруг открылась в гостевой
Дверь и мальчик–вестовой
В ноги пал: «Прошу не злиться. –
Разрешилася царица –
Дочку утром родила!»
Змий присвинул: – Во дела!!!
И гортанно: – Браво! Please*,
Государь, извольте-с приз…

Царь икнул и протрезвился.
Краской красною налился.
– Всех сослать! К чертям!.. В Сибирь!..
А царицу – в монастырь!

* Please (Плиз) – пожалуйста.

***
Дым и смрад над государством.
Царь Горох воюет с пьянством.
За указом шлёт указ
В глубину народных масс:

«Пастухам и рудокопам,
Мудрецам и недотёпам!
Отправляться в дальний путь –
Сердце девичье вернуть…
Змия выследить, сничтожить –
Спасу нет от мерзкой рожи!..
Обезглавьте упыря!
И прошу – ко мне в зятья!»

Но напрасно краснобаи
Виноградник вырубали. –
Завтра, ныне и тогда –
Змий Зелёный навсегда!..

Действие II. Объединение преступных кланов.

Спустя 19 лет и 10 месяцев.
Рядом с городом-столицей,
В замке мрачном, как гробница,
Жил безвыездно Кощей –
Князь кинжалов и плащей,
Крёстный батюшка бандитов,
Упырей и паразитов,
Волкодавов и быков
И обычных дураков.

А над речкою за пашней
Возвышался домик с башней.
Жил в том доме атаман –
Вождь бесхвостых обезьян,
Сам Иван Лукич Степанов.
У него своя охрана,
Ресторация, казна,
Раскрасавица жена –
В прошлом: «мисс Вселенной» – Настя.
И мечта о царской власти!
***
Меж соседями вражда
Не кончалась никогда!

Из-за кур, из-за покоса,
Из-за баб и по вопросам
Положения в стране –
Быть ли миру иль войне.
Рать одна другую била,
И рыдала на могилах,
И плясала в кабаках,
И стрелялась просто так.

Неприязнь, коварство, злоба –
Три гвоздя на крышку гроба!
***
Как-то раз за миской щей
Прикусил губу Кощей:
– Ну не сволочь ли Ивашка?! –
Умыкнул вчерась барашка…
А намедни порося…
И любимого гуся…

Голова моя шальная,
Научи меня, родная!
Как Ивашку погубить
И себе не навредить!

– Ты, я вижу, тяпнул лишку,
Впрочем, есть одна мыслишка, –
Отвечает голова, –
Так и быть – учи слова: –
«Настя – Ванькина мегера –
Обожает флибустьеров» …

В тот же день убрал Кощей
Паутину из ушей,
Туфли ваксою надраил,
Галстук-бабочку поправил
И с букетом орхидей
Был у Настиных дверей:

– Из Венеции брильянты
Привезли мои мутанты.
Приглашаю посмотреть –
Восхититься и надеть…

Настя ахнула:
– Я в шоке!
И Кощея – чмоки-чмоки…
– Ну и душечка ты, Кость!
В гости звать пришёл, небось?..
И платок себе на шею…
И в объятия Кощея…

Ай да Настя! Ай огонь!
Да, такую только тронь!
За колготки ли, за платье –
Окунёшься не в объятья,
А в бочонок с кипятком…

Но Кощей был мужиком
Старой – правильной закваски –
До вина и женской ласки
Не по возрасту охоч…

И прошли и день и ночь…
И взглянул Кощей на небо…
И сказал: «Портвейну мне бы!.. –
Мне с тобой, моя Настась,
Было сказочно вчерась!..
А сегодня муж твой нужен. –
Я послал к нему на ужин
Обаятельных ребят –
За тебя просить оклад...
***
А Иван Лукич Степанов
В это время грыз стаканы…
Он Кощеевых воров
Принимал, как докторов:
Пригласил саксофониста,
Дядю Пашу – пианиста.
Накупил еды, вина…

– Налетайте, мать честна!..
За Кощея! Барин зна-а-атный...
Насте будет с ним приятно.
Но просить её назад
За немыслимый оклад?..
Тут Иван Лукич Степанов,
Вынул фигу из кармана…
***
Через месяц стал Кощей
Привидения тощей.
Заболел радикулитом,
Ревматизмом, менингитом…
И пришёл к Ивану он:
Не на стрелку – на поклон…

– Не губи, не дай пропасть мне,
Забери назад Настасью!
Гадом буду – отслужу! –
Замок древний заложу...

– А на кой мне эта рухлядь,
Тьма и мрак с ужасной кухней?!! –
Отпарировал Иван, –
Работёнка есть, братан!
Сногсшибательная, кстати. –
Я хочу стать царским с зятем!

– Дык, того, – икнул Кощей, –
Нас за холку и взашей!..
Царь - дурак и недотёпа,
Но за ним стоят Европа,
Воркута и Магадан…

– Ну и что?! – сказал Иван, –
Наглость делу не помеха! –
Супротив – зарок успеха!
Есть в хлеву моём свинья –
Ростом с доброго коня,
Прямо чудо неземное!..
Сердце вырежу свиное:
Принесу его царю…
И царевну – к алтарю!
Действие III. Государственный переворот
В дверь царевны утром ранним
Постучал усталый странник…
Недовольная, она
Оторвалась ото сна:
– Кто посмел меня тревожить?
Жизнь пресытила, быть может?!
Стража! Выгнать наглеца
Батогами из дворца…

Спят, козлы!.. И это – войско?!
Кто ни есть – входи, не бойся!
Ё-моё! Да это ж – Змий!..

В тот же миг из ниоткуда
Появилось чудо-юдо:
Круглый стол на трёх ногах.
Ноги – в красных сапогах.
На столе – ковёр персидский,
На ковре – ликёры, виски,
Осетрина с балыком…

Змий защёлкал языком:
– Вот наливочка от Марьи,
Коньячок от тётки Дарьи.
От Авдотьи – огурцы,
От Матрёны – леденцы…

Вот серёжки, вот колечко…
И… моё…твоё… сердечко. –
Нам назначено судьбой
Разделить его с тобой…
***
Царский двор жил жизнью важной:
На посту дремала стража
И придворный чёрный кот
Чистил когти у ворот.

Царь подписывал указы,
Казначей считал алмазы,
Тень ложилась на плетень –
Словом, был обычный день.

А под вечер во дворец
Заявился молодец.

– Я принёс царёвой дочке
Сердце в шёлковом платочке –
И Ивана Лукича
Пропустили как врача.

Чтобы зря не докучали,
Царь велел всем быть в печали…
– Ну, рассказывай, орёл!
А не то велю на кол!

Лесть царям нужна не меньше,
Чем капризнейшим из женщин.
Правдой глаз не подвести,
Потому и не в чести…

Протянул Иван платочек…
И сказал:
– Прими… для дочки…
Мне не терпится, отец,
Прогуляться под венец…

У царя скрутило челюсть:
– Что за бред?! Какая ересь!
У тебя, да сердце чтоб…
Ты кому поёшь, холоп?! –
Не бывать тому, пройдоха!
Жить тебе, считай! – два вздоха…

Тут бы сказочке конец!..
Но принёс письмо гонец:

«Государь, отец мой милый!
Змий Зелёный – муж любимый,
Отогрел меня вчерась…
Отревела… дождалась…
Не взыщи… Пора в дорогу…
Уезжаем… Слава Богу!»
***
– Разыскать, четвертовать,
Войско за море послать! –
Царь икнул, припомнил чёрта
И упал на землю мёртвым.
– Ой, беда, – заохал двор, –
Царь, кормилец наш, помёр!

Нет надёжи-государя!
Горе нам! Беда, бояре!
Государство и народ
Без Гороха пропадёт!..
А народу – всё едино:
Что топор, что гильотина...

Сумасшествие, стрельба… –
Стены рушит голытьба…
Пули свищут… бесы в доме…
Но стоял Кощей на стрёме.
Ждал, преступный элемент
Исторический момент…
И взлетел над домом царским
Черепастый флаг пиратский.
И взошёл Кощей на трон…
И казнил Ивана он...

Эпилог

И последнее: О Насте! –
Став вдовою в одночасье,
Завела гусей, цыплят.
В церковь ходит, говорят,
Да с соседями бранится…
А могла бы стать царицей.


Сказка ложь, но в ней намёк,
Красным девицам урок.

ЗЛОДЕИ. СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

ПРОЛОГ

Ой ты, матушка-Расея,
Верноподданная Русь!
Жили-были два злодея:
Гад Кондрат и гад Петрусь.

Гад Кондрат имел винчестер,
Гад Петрусь имел наган.
Одного манил Манчестер,
А другого – Мичиган...

Но не будем торопиться
Раньше времени в финал.
Открывается страница...
Начинаем сериал.
I СЕРИЯ

Гад Кондрат возился с ломом,
Гад Петрусь терзал пилу.
В это время дед Ерёма
Спал на строганом полу.

– Старикан смешон до дури! –
Ухмыляется Кондрат, –
Бабы нет! Не пьёт, не курит.
Значит, должен быть богат!

Заглянул в окно разбойник
И скорей за портсигар.
В кухне – медный рукомойник
И старинный самовар.

– Продадим, накупим водки. –
Гад Кондрат припрыгнул аж. –
И к цыганам до слободки.
Там сегодня вернисаж.

Нагулялись всласть злодеи,
А когда пришли домой –
Ни дивана... ни постели…
Только пьяный домовой.

II СЕРИЯ

Гад Петрусь с Кондратом-гадом
В бане делают коньяк.
«Белый аист» мутным взглядом
Подаёт им добрый знак.

Спирт в канистре, пачка чая
Плюс из проруби вода.
Удивительно простая
Арифметика труда.

Улыбаются злодеи:
Гад Кондрат и гад Петрусь.
Ой ты, матушка-Расея,
Вечно жаждущая Русь!

Гад Кондрат с Петрусем-гадом
Заглянули в кабачок.
Взяли кофе с шоколадом
И заморский коньячок.

Ну, и выпили ребята
Граммов так по пятьдесят…
И Петрусь свалился с пяток,
Вслед за ним упал Кондрат.

Не подумали злодеи
Перед тем, как выпить сесть,
Что по матушке Расее
Чёрных бань не перечесть!..

III СЕРИЯ

Пересыщен воздух матом,
Пот на лицах в три ручья!
Ожидается зарплата:
Сразу всем и сразу вся!

Гад Кондрат с Петрусем-гадом
Бьют баклуши у дверей...
Интересно, что им надо
От униженных людей?

Вот Петрусь цигарку бросил,
Бритый череп поднапряг
И сказал:
– Прощенья просим,
Но случился кавардак.

К нам отправлены с Венеры
Вредоносные лучи:
Эпидемия холеры
Ожидается к ночи.

И припрётся, тварь, хоть тресни!
Но у нас надёжный план –
Гад Кондрат достал винчестер,
Гад Петрусь – достал наган.

Взяли всё, что захотели,
Гад Кондрат и гад Петрусь.
Ой ты, матушка-Расея,
Всё прощающая Русь!

Ночь прошла…
И с ней досада…
Бабы охают у плит.
Мужикам работать надо.
Да похмелье не велит.

Живы все.–
И слава Богу!
Всё как двести лет назад.
И выходят на дорогу
Гад Петрусь и гад Кондрат.

IV СЕРИЯ

Жить не принято богато
На такой земле, как Русь!..
Гад Кондрат стал депутатом,
Стал помощником Петрусь.

Принимай братков, столица!
Голь смекалкою сильна...
Ну-ка, парни и девицы!
В пляс пускайтесь, мать честна!

Гармонист рванул трёхрядку:
Эй, народ, посторонись!
И пошёл, пошёл вприсядку.
Энто да! Вот энто жисть!

Убираются злодеи
Вон из нашего села.
Веселись, гуляй, Расея,
Золотые купола!

Год минул. Второй и третий...
И на Яблоневый Спас
Почтальон принёс в конверте
Из самой Москвы указ:

«Все народы…
От Востока
До каспийских берегов
Облагаются оброком
За ношение носов».

Ниже подпись и приписка:
«Если что - пришлём солдат.
Всем вам кланяются низко
Граф Петрусь и князь Кондрат».

ЭПИЛОГ

Ой ты, матушка-Расея,
Пресвятая матерь-Русь!
Где-то прячутся злодеи:
Гад Кондрат и гад Петрусь.

Может быть, надели маски.
Может быть – наоборот...
Незаконченная сказка
Ожиданием живёт!

НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КНЯЗЯ ГВИДОНА
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ

В синем море-океане,
Да на острове Буяне
Город высится средь волн.

Княжит градом князь Гвидон
И царевна лебедь-птица…
Есть чем городу гордиться!

Белка в тереме живёт,
Кедры держат небосвод,
Под ногами изумруды…
Византийская посуда
Для орешка золотых –
Раздают горстями их
По приютам и больницам.
Вот такая небылица…

Тридцать три богатыря
В рог трубят ни свет-заря –
Будят дядьку Черномора…
С ними встретимся мы скоро.

А у северных ворот,
Говорят, живёт народ,
Но о нём Гвидон не слышал –
У орлов просторы выше!

Это присказка была,
А теперь – колокола…

А ткачиха с поварихой,
Вместе с бабой Бабарихой
Жить спокойно не хотят,
Козни разные творят.

И по морю-океану
Слухи катятся к Салтану,
И гнусавят, и шипят,
Перепачкать всех хотят…
Бабариха:
– Вы слыхали, лебедь-птица
Над самим царём глумится…
Ткачиха:
– Шасть к Гвидону под бочок!
Год прошёл, а где внучок?..

Царь Салтан зовёт Гвидона.
Салтан:
– Видишь, бочка просмолёна!
Ты мне внука подари.
Про дела не говори!
Всё равно не дам отсрочку.
Прикажу – раз-два и в бочку…

Князь Гвидон к жене идёт,
Думу грустную несёт…
Царевна:
– Отчего глаза туманны?
Гвидон:
– Был я нынче у Салтана…
В гневе он, такой вот сказ!
Внука требует от нас…

Царевна:
– Это козни Бабарихи,
Поварихи и ткачихи –
Злыдни!
Мёртвою водой
Опоили нас с тобой.
Вот по этакой причине
Мы бездетные поныне.
А отец твой правда мил!
Вот и бочку просмолил…
Служанка:
– Я могу помочь вам в горе.
Город Тихвин есть за морем.
В нём чудес не перечесть,
А ещё там диво есть!
И районный Дом культуры –
Давних лет архитектуры.
Царевна:
– Собирайся, князь Гвидон,
Верю я – поможет он!

Служанка:
– Там такие коллективы –
Все талантливы, красивы…

Царевна:
– Вот тебе мой перстенёк!
Перстенёк:
– Север, запад, юг, восток…
Князь, спешу к тебе на службу!
Но потри меня – так нужно…

Потёр князь Гвидон колечко и тотчас
оказался на сцене Тихвинского
Дома культуры.

А ткачиха с поварихой,
Вместе с бабой Бабарихой
Жить спокойно не хотят,
Козни разные творят.
Бабариха:
– А крепка ли сеть, сестрицы?
Чай, идём ловить не птицу.
Ткачиха:
– Вот дурёха, мать честна!
Сетка выдержит слона…
Повариха:
– Змей Горыныч ей однажды
Утащил из дока баржу,
Шуму было – прямо страсть!
Хором:
– Не увидит дива князь!..
Бабариха:
– Я на пакость мастерица
И такая баловница…
Мне украсть конферансье
Что коробку монпансье.
Хором:
– А концерт без конферанса -
Что комедия без фарса!

Князь Гвидон за кулисами:
– Что нам делать, перстенёк?
Перстенёк:
– Север, запад, юг, восток…
Войску дядьки Черномора
Окружить сестёр забором!
Появляется Черномор с дружиною.
Поют:
– Мы на дело правое, ать-два!
Собрались в поход.
С выправкою бравою, ать-два!
Животы вперёд…
Ребятушки бравые, ать-два!
Весело живём!
Дело наше правое, ать-два!
Мы всегда при нём…

Черномор – Гвидону:
– Мы поставили дозор
И построили забор
На крутом холме высоком,
Будь спокоен, ясный сокол!

Гвидон трёт перстенёк:
– Где же диво, перстенёк?
Перстенёк:
– Север, запад, юг, восток
Опускается экран,
На экране образ Тихвинской
иконы Божией Матери.

Перстенёк:
– Город Тихвин, князь Гвидон,
Быть великим обречён!
Образ матери Господней
Бережёт его сегодня…
Ты Святыне поклонись!
Помолись и повинись…

Монолог Тихвинской
иконы Божией Матери:
– Князь, томить тебя не буду!
Диво ты искал повсюду:
В океане, на земле,
В бочке и на корабле.
Не щадил телес и душу…
А теперь меня послушай!

Диво – это твой народ!
Опустись к нему с высот.
Разреши его сомненья,
В доброте твоё спасенье!
Да поздравь Салтана с внуком!
Ну, ступай же… вот же мука…

ГЛАВА 9. ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ

СВИСТОК
Когда я учился в первом классе, мне очень хотелось иметь свисток, который можно было купить или поменять на тряпки у старьёвщика.
Денег у меня не было. Как, впрочем, и тряпок. Мама занималась рукоделием, и ничего не выбрасывалось.
И тогда я стал экономить на завтраках, что, по словам мамы, было самым страшным преступлением, и уже через неделю свисток был у меня в кармане. Ух, и свистел же я, важно надувая щёки.
Но однажды меня с ним увидел, а точнее, услышал отец.
– Откуда свистулька? – спросил он.
Я растерялся. Ответа я не знал и ляпнул первое, что пришло в голову:
– Нашёл…
– Не ври!
– Я не вру.
На этом диалог закончился. Отец отобрал у меня бесценное моё сокровище, достал из ящика молоток и сказал:
– Считаю до десяти. Или ты перестаёшь врать, или…
Я не признался и всю ночь прорыдал над пластмассовыми осколками.
Прошло много лет. Я давно взрослый, но всегда, когда пытаюсь соврать, перед глазами появляется свисток и слышится голос отца…
И тогда я усаживаюсь за стол, открываю тетрадь и начинаю выдумывать самые правдивые истории.

КАК ЛОВИЛИ ШПИОНА

Эта история произошла в конце шестидесятых годов прошлого века.
На экраны страны только что вышел фильм «Ошибка резидента» с Георгием Жжёновым и Михаилом Ножкиным в главных ролях…
***
««Зачем звал? – спрашивает Генка», – говори быстрей, мне ещё в библиотеку успеть надо…»
«Библиотека отменяется», – говорит Владик, выдерживая паузу.
– Случилось что? – интересуется Генка.
– Тсс, – Владик оглядывается, – шпиона одного разоблачить надо…
Генка растерянно смотрит на приятеля.
– Ты случаем не того?
– Ну, ты даёшь! – Владик начинает злиться. – А чувство бдительности у тебя есть?
– А у тебя?!
– У меня?! Да говорю же тебе, засёк одного типа.
– И кого же?
– Да ты не скалься!
– Я не скалюсь.
– Нет, скалишься!..
– Ну, тогда я пошёл…
– Да погоди ты! Вспомни лучше, сколько лет мы с тобой в баню ходим?
– С третьего класса.
– Три года, значит! И ты ничего не усёк?..
Генка чешет затылок и отвечает уверенно:
– Нет, разве что тазы…
– Что тазы?!
– Ну, чистые, говорю, они не всегда…
– Фу, ерунда, какая! – возмущается Владик и переходит на шёпот: – Ты дядю Васю банщика помнишь?
– Это рыжего-то, с усищами такими смешными? Помню, конечно. Ну и что?!
– А то!.. Сколько за это время банщиков сменилось? И припомнить трудно. А дядя Вася и до нас был, и сейчас есть, и никуда деваться не собирается. Вот и мотай на ус, почему все нормальные люди поработают в бане месяц-другой – и дёру. А этот держится.
– Может быть, нравится ему банщиком быть, – неуверенно говорит Генка, – работник хороший, зарплата там, то да сё…
– Да где это видано, чтобы хорошие люди банщиками работали. Хорошие – в космос летают, дома строят… Вот ты, когда вырастешь, пойдёшь в баню работать? Нет! То-то же…
Владик вплотную подходит к Генке и шепчет ему в ухо:
– Так вот, я уверен, что дядя Вася – шпион, и нам с тобой надо его разоблачить! Так что забудь про библиотеку, собирайся и айда в баню.
***
– Ну, ребятки, проходите, проходите, вот вам венички, парьтесь на здоровье, – приветствует дядя Вася.
– Вишь, заигрывает, сволочь, – раздеваясь, говорит Владик. Чует, гад, что раскусили его. Значит, так, ты, Генка, дуй в парную, а я тут караулить буду, потом поменяемся. Из виду нам его выпускать никак нельзя…
Прошло два часа. Ничего подозрительного за банщиком не наблюдалось.
– Может, зря мы всё это затеяли, – бубнит Генка, – я и в библиотеку не сходил.
– Заткнись! – Владик толкает приятеля в бок, – смотри…
Генка цепенеет и видит прямо перед собой завёрнутого в простыню мужчину лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Мужчина поднимает вверх правую руку, щёлкает пальцами, подносит руку ко лбу и делает вид, что вытирает пот. При этом простыня сползает с его плеча и обнажает татуировку в виде русалки и надписью под ней.
Эта надпись и привлекает Владькино внимание, потому как сделана нерусскими буквами.
– Luisa, – читает Генка. – Да, Владик, ты, кажется, прав.
– Замри!..
К незнакомцу, озираясь по сторонам, приближается дядя Вася. Тот что-то говорит банщику, суёт в руки какую-то бумажку и ногой выталкивает из-под скамейки холщовую сумку… Дядя Вася поднимает её и направляется к выходу.
– Ну, Генка, – шепчет Владик, – давай двигай за банщиком, а я здесь попробую всё разузнать об этом типе. В сумке, по всей вероятности, бомба. Видел, какая пузатая?
Генка натягивает штаны, набрасывает на плечи рубашку и босиком выбегает на улицу. Зыркает по сторонам, но банщика нигде не видит…
– Ушёл гад!.. Владька говорит, у него в сумке бомба, надо что-то предпринимать…
Генка возвращается в баню, просит у кассира разрешения позвонить по телефону и набирает 02…
***
Владик с невозмутимым лицом наблюдает за «объектом». «Объект» достаёт часы и долго глядит на циферблат. Затем сбрасывает с себя простыню, поднимается и идёт в моечное отделение…
«Сейчас или никогда! – проносится в разгорячённой мальчишечьей голове. Надо узнать фамилию незнакомца».
Владик подходит к кабинке подозрительного типа и опускает руку в карман серого пиджака…
– Ага, попался голубчик! – слышит он грубый голос. – А я-то думаю, что это ты тут всё высматриваешь…
Владику становится душно, он поднимает глаза… и видит Генку, входящего в раздевалку в сопровождении милиционера.
Владик облегчённо вздыхает…
– Вот он, шпион! – Генка тычет пальцем в незнакомца…
И тут появляется дядя Вася.
– Что в сумке? – спрашивает его блюститель порядка.
– Да вот, – дядя Вася ставит сумку на лавку, – товарищ попросил пивка купить…
– Пивка?! – у Генки глаза полезли из орбит. – А мы думали…
Он пытается ещё что-то сказать, но дружный хохот прерывает его…
Банный день продолжается.

КАКИЕ ГЛАЗА У ЗИМЫ.
ОДНАЖДЫ В СССР

«Запаздывает, запаздывает зима. Вот и птицы улетели, и деревья пригорюнились, и зайцы шубки сменили, а за окном... Ох, Господи! Прости меня, грешного...»
С невесёлыми мыслями засыпал вчера технорук зареченского лесопункта Андрей Петрович Веселов, и были у него на то свои причины.
А утром проснулся, глянул в окно: деревья серебром позванивают, с морозцем заигрывают. А меж ними тропинки, а за ними делянки. И всё вокруг бельём свежим заправлено, ветерком любовно разглажено.
«Топ-топ-топ, хлоп-хлоп, дзинь-дзинь-дзинь!» – донеслось из детской. Проснулась внучка, шестилетняя Ленка, и сразу к деду:
– Деда! Покачай на ножке.
– Да ты же большая, Ленка!
– Ну и что! Мне так нравится!
Делать нечего. Садится дед Андрей – здоровенный детина сорока восьми лет от роду на табурет и давай подбрасывать Ленку. Та и довольна.
Вверх-вниз, вверх-вниз! Ух!
– Деда! А почему у тебя бороды нет? А палочка где? Ты же у меня дедушка и должен ходить с палочкой.
Дед смеётся:
– Ишь ты, с палочкой!..
– Ой! – взвизгивает Ленка и бежит к окну. – Ой, деда! Зима настоящая! Смотри, деда, смотри!
Доволен Андрей Петрович – и внучке зима по сердцу! А та знай себе тараторит:
– А у зимы глаза есть?
– Есть, – отвечает дед. – А то как же! Чтоб за порядком смотреть, дороги лесовозные намечать, морозу их заказывать. Чтоб заспешили по тем дорогам нагруженные лесом автобогатыри, чтоб было из чего тебе к школе стол письменный да шкаф смастерить.
– А какие они, глаза у зимы? У мамы моей – голубые, у папы – карие,
а у бабушки Любы – серые.
– Гм, – озадачивается дед, – это ты должна сама определить, когда с зимой повстречаешься.
– А где она живёт?
– Известно где, в лесу.
– Хочу в лес! Хочу в лес! – запрыгала Ленка.
– А не забоишься?
– Что я, маленькая?! – у Ленки от обиды задрожали губы.
– Ну, ладно, ладно, – сдаётся дед. – Пойдём.
И не успел день разгореться, как они в путь собрались. Идут счастливые, довольные. Снежок под ногами поскрипывает. Поскрипывает да подбадривает: «Хорошо идти. Хорошо идти».
Но вот и лес в новом убранстве, словно к празднику принаряженный.
Как медведицы заполярные, подбоченились сосны мохнатые. Тут же ёлочки, словно девушки белым бисером платья вышили. А сквозь веточки, сквозь иголочки небо видится синим озером.
Изумилась Ленка и вскрикнула:
– Ой! Глаза у зимы как у мамочки: голубые, большие и добрые!
Час прошёл, вслед второй незамеченными.
– Хорошо, деда! – танцует Ленка.
– А то как же! – поддакивает дед.
Неожиданно потянуло холодом. Деревья расступились, и очутились путники на заброшенной, позабытой делянке.
И тотчас пропало солнце. Это ветер загнал его в гущу облаков, от стыда подальше.
– Что это? – испугалась Ленка.
Впереди, насколько хватало глаз, лежали свалки леса. Мёртвого леса. Пропал запах смолы. Ни птиц, ни следов звериных.
И померещилось Ленке, будто попала она в Кощеево царство. И бродит по этому царству Зима, бродит, головой качает, руками разводит, а поделать ничего не может.
Не превратить сгнившие деревья в строевой лес. Не заставить его подняться к небу, подпереть Твердь могучими стволами. Не возвратить былой красоты и величия.
А ещё почудилось Ленке, будто повернулась к ней Зима лицом, но не улыбнулась. Окатила ледяным взглядом, а глаза у неё не голубые, как давеча, а тёмные, насквозь пронизывающие. И от этого ещё горше стало девочке. Прижалась она к деду и заплакала.
Что мог сказать ей Андрей Веселов? Чем успокоить? Его это лес! Его свалки! За них и орден получил.
Впрочем, за вывозку лесопункт не отвечал. Не отвечал он и за строительство дорог. Зарплату давали за умение работать пилой, а оно вон как аукнулось...
Взял дед Андрей Ленку за руку, и поплелись они восвояси.

ЧУЖАЯ ЛЮБОВЬ.
ОДНАЖДЫ В СССР

– Андрюша! Ну! Что ты, милый! Что ты! – сопротивляются Алкины
губы. И где-то там, далеко, в коре головного мозга, остатки сознания
дают команду рукам: оттолкнуть!
Руки не слушаются, а губы, её, Алкины губы, обжигают его лицо и в нём сгорают. Алка закрывает глаза:
– Ты меня любишь? – спрашивает она.
– Очень! – отвечает он.
Сознание гаснет, упругое тело слабеет, становится легче, невесомей. Вдруг Алка вздрагивает и просыпается. Ночь. Тишина. Одна… Нахальная луна вскарабкалась на небо и заглянула в комнату общежития. Алка грозит ей кулаком:
– Уйди, надоела!
За платяным шкафом шепчутся молодожёны. Неприятна Алке чужая любовь, да куда деться от неё? Куда спрятаться? Притерпелась к ней, свыклась.
Донимают только сны. Страшные. Жаркие. Беспощадные…
Снится Андрей, её Андрей. Когда это было?.. Да и было ли?!
Алка стояла на остановке. Шёл дождь, от которого не было спасения. И тут появился он. Большой и красивый. С веткой сирени и зонтиком:
– Меня зовут Андреем.
– А меня Алкой!..
Через полгода они поженились, точнее, расписались. Он ютился в одном общежитии, она – в другом. Были ли они вместе?.. Как им это удавалось?.. Алке трудно вспоминать, память не знает пощады.
Была пятница. Счастливая, выполнившая главную женскую работу молодая мать покидала родильный дом. Андрей нёс сына и всё боялся, что раздавит.
Общежитие встретило холодом.
– Не задерживайтесь, молодой человек, – буркнула вахтёрша, привычно пряча в стол паспорт Андрея. Потом спохватилась: – Поздравляю!..
Впрочем, у неё служба, у них – счастье! Настоящее! Пелёнки, распашонки, подгузники. И он, его величество малыш!
– Имя придумал? – спрашивает Алка.
– А как же! – хвастается Андрей.
– Ну!
– Завтра скажу.
– Сейчас! Сейчас! – Алка топает ножкой.

– Ой! Да я же ему слона купил. Во какого! – Андрей, дурачась, разводит руки.
– Слона? Зачем?!
– Кататься! Я сейчас, мигом.
Он бежит в своё общежитие. Алка кормит сына и смотрит телепрограмму «Взгляд».
Назад Андрея не пустили, а она ждала. Андрей знал это. Не мог не знать. Была не была!
У Алки крайнее окно на седьмом этаже, как раз у водосточной трубы. И вот, точно ангел с распростёртыми крыльями, он у окна любимой. В комнату летит плюшевый слон.
– Андрейка, ты!
– Я!
Цепляясь за козырёк карниза, Андрей подтягивается. Вдруг железо лязгнуло, поехало...
Алка не слышала крика. Сознание покинуло её.
Потом были похороны, следом за ними – зима...
Сын отдан в приют, как брошен в омут. Алка стала бояться его. Душа застыла, разум надломился. Если можете, судите её!..
– Когда же это было? Сколько тысячелетий назад?!
За шкафом, обыкновенным платяным шкафом, шепчутся молодожёны...
Две недели, как они расписались…

КАРУСЕЛЬ.
ОДНАЖДЫ В СССР

– Здравствуй, Софьюшка, подружка моя задушевная. Не удивляйся письму моему, садись поудобней на диван, подогни под себя ноги, как ты любишь, и начинай читать.
История эта не вымышленная и произошла она со мной на побережье Чёрного моря, куда я, по простоте душевной, укатила в поисках мужа.
Город, название которого я тебе нарочно не называю, произвёл на меня потрясающее впечатление. Представляешь, чего я накупила себе! Капри фирменные, как у Вальки Фетровой, помаду французскую, цвет – прелесть! Да ещё перстенёк со змейкой. А вечером ресторанчик посетила, «Парус» называется. Вокруг море плещется. Да, кстати, бабы на юге всё ещё без лифчиков ходят. Села за столик. Закинула ногу на ногу. Ноги-то у меня ничего, сама знаешь. Сигареточку из сумочки достаю. Попсово эдак.
– Разрешите?
Я и ответить не успела, а перед сигареткой моей уже огонёк пляшет. Благодарю, конечно, а про себя думаю, что это за ухажёр такой выискался? Поднимаю глаза и вижу – сидит прямо передо мной молодой человек, ничего себе такой мальчишечка, зажигалку в руке держит, а на меня и не смотрит вовсе. Как бы нет меня совсем. Можно подумать, что это его зажигалка сама инициативу проявляет. Сидит, без бороды, без усов, и одет, представляешь, рубашка беленькая, галстучек. Обидно мне сделалось, и стала я издеваться над ним. Про себя, конечно. А он ручку свою беленькую подымает, чтоб, значит, пот со лба вытереть. И тут… я даже глазам своим не поверила. Запонка у него на рубашке бриллиантовая. Мне как-то нехорошо стало. Да так, что пока я в себя приходила, сигаретка моя возьми и погасни. А зажигалка его точно ждала этого. Чирк – и передо мной опять огонёк завальсировал. Смотрю, а зажигалка-то вся из чистого золота. Я совсем растерялась. Хорошо, официант выручил:
– Что изволите?
- Бокал шампанского, – говорю, – и мороженое с орехами и сиропом.
– А вы, молодой человек?
А он, представляешь, покраснел ещё больше и тихонечко так промямлил:
– Пожалуйста, то же самое.
Ну, думаю, птенчик, только от маминой юбки оторвался, даром что запонки бриллиантовые. Набираю тогда в лёгкие больше воздуха и спрашиваю:
– Вы сюда в гости приехали или так, путешествуете?
– Нет, – говорит, – я с папой приехал, а до этого мы всей семьёй в Англии жили, папа дипломат у меня. А здесь у папы товарищ живёт. А мама в Москве осталась. По дому соскучилась, вот и не поехала с нами. А вчера папа вместе с товарищем в Москву улетели: вызвали их зачем-то, а меня здесь оставили. Отдыхай, сказали. Ну, я и отдыхаю!
Пока он мне всё это говорил, я внимательно наблюдала за ним. Врёт, думаю, или не врёт? А он – то краснеет, то бледнеет, да всё салфеткой лоб вытирает. Нет, решаю, не врёт, поскольку и врать вряд ли умеет. А значит, выходит, я клад отыскала. Мальчик этот – принц настоящий, и надо быть трижды дурой, чтобы не стать для него принцессой. Но тут меня точно кипятком ошпарило. «Боже мой! – думаю. – Да он и баб, наверное, уговаривать не умеет. Не самой же к нему в постель проситься. Напугаю ещё...»
Побледнела я, наверное, потому что птенчик мой тоже побледнел, вскочил со стула как ошпаренный и спрашивает:
– Что с вами? Вам дурно?
– Да, – говорю, – что-то голова закружилась.
Он говорит:
– Ничего, сейчас пройдёт. – И вдруг другим, твёрдым, голосом: – Официант! Коньяку, живо!
Потом мы купались. Потом катались на такси. Потом сидели в баре и снова пили коньяк.
«А ты хороший, Алёшка», – сказала я.
– Ты тоже хорошая, Лада, – ответил он. Это он стал называть меня Ладой. А мне всё равно. Лада, так Лада. Лишь бы замуж.
– Куда едем? – спрашивает таксист.
– Где ты живёшь, Лада? Я отвезу тебя домой.
«Далеко, – отвечаю я. – Здесь же первый день», – сказала и отвернулась. А потом вдруг, сама не знаю отчего, разревелась.
– Что с тобой, Ладка?
– Ты ещё спрашиваешь! – закричала я. – А кто меня поил?.. Из-за кого я не нашла жильё?.. Подонок! Негодяй! – и я влепила ему пощёчину. – На, получай!
Меня злость душила. Я готова была растерзать его.
Он достаёт сигареты и чиркает чёртовой зажигалкой.
Мы ехали в такси. Мы ехали целую вечность.
– Так куда? – повторяет вопрос таксист.
– Морской бульвар, 25, – отвечает Алёшка.
Мы поднялись на пятый этаж. Он достаёт ключи, открывает дверь.
– Входи, Лада.
Я вошла. И тут заиграла музыка. И откуда-то: с потолка, со стен, из-под пола – отовсюду разлилось море света, красного, жёлтого, ярко-синего. Знаешь, Софьюшка, мне до сих пор кажется, во всём виновата эта безумная музыка света.
– У тебя есть выпить? – спрашиваю я.
– Есть, – отвечает он. – Ты на меня злишься?
– Ещё бы!
Мы выпили...
«Ну я пошёл, Лада», – говорит он. – А ты располагайся вон там, – Алексей рукой показал на тахту.
И тут гаснет музыка. Да, я не оговорилась, именно гаснет. Мне стало дурно, и я опять заплакала. Он приносит воды. Простой холодной воды в хрустальном бокале. Я выливаю воду на ковёр. Он смотрит на меня есенинскими глазами.
– Я люблю тебя, Лада! – говорит он.
– Ты пьяный, Алёшка! – говорю я.
– Я трезвый, Лада…
Тут опять зажигается музыка. Но я уже не принадлежала ей. Я принадлежала ему.
А утром он сказал:
– Мы едем в Москву.
– Когда? – спрашиваю я.
– Сейчас.
– Почему?
– Видишь ли, – он стал объяснять, – папа мне оставил немного денег, но я вчера где-то выронил бумажник. Конечно, я могу позвонить родителям, но это не совсем удобно. К тому же я хочу познакомить тебя с мамой.
У меня закружилась голова, но разум опустил на землю. Сама понимаешь, что ехать в Москву так сразу не входило в мои планы. Потом, когда я буду знать, что ношу под сердцем его ребёнка, тогда пожалуйста. А сейчас боже упаси!..
Я боялась его маму, не говоря уже о папе, но ещё больше я боялась одиночества. Поэтому-то и сказала:
– Фи, какая важность – деньги! У меня есть несколько тысчонок. Нам хватит. У меня отпуск, Алёшенька! И я так мечтала о море.
Он побагровел. Я никогда не думала, что его такие кроткие, как мне казалось, глаза могут швырять молнии.
– А ну повтори! Чтобы я был на иждивении у женщины... Никогда! Сегодня же едем в Москву, потому что завтра у меня не будет денег на билеты.
Ох, Софьюшка, Софьюшка, и что мы только за народ – бабы! Ну, почему нам всё время хочется друг дружку заткнуть за пояс? А тут стать невесткой дипломата – шутка ли! Алексей сердился, но я была уверена: в Москву мы не поедем. Поэтому, ни слова не говоря, пошла варить кофе.
Кофе, коньяк и любовь сделали своё дело. Я победила.
А вечером все деньги отдала Алёшке.
По правде сказать, я думала, он засмущается, будет краснеть, но ошиблась. Он спокойно взял деньги. Потом вдруг засмеялся и сунул мне в руки сто баксов.
– На, – говорит, – если потеряешься, деньги на трамвай будут.
Я тогда тоже засмеялась, представляешь – сто баксов на трамвай.
На другой день мы были в ресторане и меня пригласили танцевать. Я пошла, что тут особенного. А вернулась – не узнала Алексея.
Где тот желторотый птенец, краснеющий без всякого повода! Передо мной багровел мужчина, левая рука которого была сжата в кулак, а правая – хватала то вилку, то нож. Казалось, ещё секунда, и Алексей убьёт меня.
– Ты что, ревнуешь, Алёша? – спрашиваю я, втайне любуясь им. Согласись, Софьюшка, что ярость порой мальчика превращает в мужчину, а мужчину делает богом.
– Нет, – хрипит он, – но в следующий раз убью вас обоих. Поняла?!
Надо признаться, что в то мгновение воля моя была парализована. И скажи он тогда: встань на колени, я бы встала не задумываясь. Но через минуту меня уже душил гнев. Я вышла из ресторана.
Если бы он остался, если бы дал остыть. Но нет, он вышел вслед за мной, грубо схватил за руку и привёз домой.
– Всё! С этой минуты мы никуда не ходим.
Он бушевал весь вечер. Я ещё надеялась, что ночь помирит нас, но он лёг в другой комнате.
Утром меня разбудил звонок. Алексей спал, во всяком случае, открывать не пошёл. Тогда встала я. Набросила на плечи халат – подарок Алексея - и открыла двери.
На пороге стоял молодой человек лет тридцати - тридцати двух.
– Что вам угодно? – спрашиваю я.
– Извините, но я потерял ключ.
– Но у меня нет вашего ключа.
– Конечно. Только вы меня неправильно поняли. Я ваш сосед, и у нас общий балкон, разделённый куском фанеры. Надеюсь, вы разрешите воспользоваться этой причудой строителей.
И тут появляется Алексей. Небритый, с заспанным лицом, он был поистине ужасен.
– Ах, вот оно что! В моем халате и с любовником!
Он бьёт меня по лицу. Я падаю…
Выручает сосед. Не говоря ни слова, берёт Алексея за шиворот и, как цыплёнка, бросает на пол. Затем помогает мне подняться, извиняется и уходит.
Мы остаёмся одни. Я не плакала. Нет. Обида высушила глаза. Я стала собирать вещи.
– Ладка, Ладочка, – стал умолять Алексей, – не надо, не уходи. Это всё ревность. Давай уедем в Москву. Вот увидишь: всё будет иначе.
– Ладно, – говорю я, – остаюсь.
Я ещё хотела выйти за него замуж, но уже презирала его.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Неужели это всё было со мной? Не сон ли это?! Я осталась, но жила как в тюрьме. Дверь была постоянно закрыта на какой-то особый замок, который я так и не сумела открыть. Мы никуда не ходили.
Но не буду рассказывать обо всех этих ужасах. Скажу только, что Алексей делал всё, чтоб я возненавидела его. Мало того, я возненавидела себя, весь мир. Но я хотела жить, и ещё мне очень хотелось к людям.
Регулярно, два раза в день, Алексей уходил из дома. Первый раз – в десять утра за сигаретами и возвращался ровно через пятнадцать минут. Второй раз – вечером за продуктами и отсутствовал ровно час, то есть с семнадцати до восемнадцати. Почему я так подробно пишу тебе о времени. Да потому, что оно, время, сыграло значительную роль в дальнейшем.
Однажды, когда Алексей уходил за сигаретами, то есть ровно в десять часов утра, я вышла на балкон подышать свежим воздухом.
– Здравствуйте, – вдруг услышала я. – Вот мы и опять встретились.
– Как, это вы?! А ведь я ваша должница.
– Ну, что вы, какие пустяки! Я же объяснил, что я ваш сосед и зовусь, между прочим, Глебом.
– А я Лада, то есть Люда!
– А кто этот деспот? Муж?
– Нет, жених!
– Ого! Представляю, какой из него муж получится.
Я рассмеялась:
– Ничего, обкатаю.
– Думаете? А что, если нам сходить в ресторан?
– Что вы, – испугалась я, – не могу.
– Разве я вам не нравлюсь?
Вопрос был довольно коварен.
«Выходите в пять часов на балкон», – говорю я. – А сейчас мне некогда.
Глеб зачарованно смотрит на меня. Я посылаю ему воздушный поцелуй.
– Ну и лентяйка же вы! – смеётся он.
– До пяти часов! – грожу я пальцем и возвращаюсь в комнату. И вовремя. Как раз приходит Алексей. И, как всегда, не в духе.
Но удивительно, меня это совершенно не трогает. Решение было принято.
Ровно в пять я была на балконе. Глеб уже ждал меня.
«Ну, вот и хорошо», – говорю я. – Давай сюда.
Таким, как Глеб, два раза не повторяют, такие всё понимают с полуслова, с полунамёка.
У нас был всего час времени, но зато какой час! Этот час вернул мне жизнь.
Теперь об Алексее. Первое моё впечатление о нём погасло, и я с каким-то особым удовольствием открывала в нем всё новые и новые отвратительные черты характера. Так было легче.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Учит нас жизнь, учит, а нам хоть бы что. И вот что удивительно: когда много счастья, нам его мало, а когда нет совсем – достаточно крупицы. Этой крупицей для меня стал Глеб.
Но однажды, когда мы с Глебом предавались любви, в комнату прямо с балкона влетела, как ты думаешь, кто? – Глебова сожительница. Впрочем, об этом её статусе я позже узнала. Ругается, плюётся, ногами топает. А тут как раз и Алексей возвращается. Я думала, он нож схватит, а он нет, посмеивается.
– Ну что, Ладушка, допрыгалась?
Мымра эта, значит, глазами пилькает то на меня, то на Глеба, то на Алексея. Потом вдруг хватается за голову, и только её и видели. А Алексей опять невинное лицо делает и говорит укоризненно:
– Ну, как же так, Ладушка? Вроде, и не жена ещё, а уже рогов мне наставила?
Я разозлилась и выпалила в сердцах:
– Да знаешь ли ты, шут гороховый, что чем больше не доверяешь женщине, тем скорее она обманет!..
Он пожимает плечами и выходит из комнаты. А я ухожу к Глебу…
Ну, Софьюшка, чёрт бы его побрал, вот это мужчина! Что бы там ни было, а я его всю жизнь помнить буду, хотя тоже подлец, каких мало. Да и вообще, все мужики – гады! Все до одного.
Ты что думаешь, кончились мои мытарства? Как бы не так. Хотя неделю, верно, я самой счастливой бабой была. Глеб от меня без ума, каждый день цветы покупал, на машине катал. А один раз мы в Новоафонских пещерах были. Представляешь, здорово там так, но об этих пещерах я тебе потом все выложу. А сейчас о Глебе.
Мужчина он по национальности – нерусский. И зовут его не Глебом, а по-другому как-то, только имя его не выговорить с первого раза, поэтому друзья его Глебом и окрестили.
Так вот, Софьюшка, стала я замечать, что Глеб мой на балкон повадился, и как раз в те же часы, в которые я с ним встречалась, когда у Алёшки жила, то есть два раза в день. В десять утра и в пять вечера. Меня, понятно, подозрение взяло, и я решила проследить за ним.
Глеб – на балкон, я – следом. Смотрю, а он через перегородку перешагнул, а там уже ждут его.
Тут я совсем соображать перестала. Врываюсь в комнату… и что вижу? Глеб мой с бабой какой-то в обнимку лежит, а та в чём мать родила. Я, понятное дело, глаза ей царапать... Тут дверь открывается и входит Алексей.
– Ну что же ты, Катерина? – это он к бабе той обращается. – Вроде, и не жена еще, а уже рогов мне наставила?..
Тут я и поняла всё. Схватилась за голову и побежала прочь из этого ада. На улице успокоилась немножко. Ну, думаю, что делать-то теперь?
Эти мерзавцы, по всему видать, карусель придумали. Сажают в неё нас, дур непутёвых! Ну да так нам и надо!
Хотела было в полицию пойти. Так ведь что скажу? Что замуж за принца захотела. Это уж точно.
Сунула я руку в карман, а там сто баксов лежат, которые мне Алексей «на трамвай» оставил. Ну, думаю, подлец, всё предусмотрел. На эти деньги я прикатила домой. Вот, Софьюшка, и всё…

P.S.
Прошу, нет, умоляю, приезжай, найди время, плохо мне…Людмила.

СИЛА ИСКУССТВА

«Я люблю тебя», – говорит Иванов.
– Докажи! – говорит Петрова.
Он прижимает её к себе и целует в щёку.
– Вульгарно! – отстраняется она.
Он гладит её по голове и дует в ухо. Она не верит.
«Как ей доказать?» – думает Иванов, переминаясь с ноги на ногу. Глаза его блуждают по красочной афише: «Сегодня в Доме культуры состоится концерт художественной самодеятельности. Художественный руководитель Николай Сидоров».
– Ба! Да это же Колька, однокашник! – радуется Иванов. И тут рождается идея: – Я докажу свою любовь силой искусства.
***
Петрова сидит в зале. Иванов и Сидоров за кулисами ожесточённо спорят.
– Да не могу, пойми меня, не могу! – кричит Сидоров, жестикулируя руками. – Да тебя и в школе до уроков пения не допускали...
– Нет, это ты пойми меня! – парирует Иванов. – У меня, между прочим, на карту любовь поставлена, жизнь, можно сказать, а ты «не могу, не могу!». Вот тебе диск, запускай, остальное – не твоё дело!
– Ладно, давай, – бурчит Сидоров. – Чует моё сердце, выгонят меня с работы.
***
Иванов выходит на сцену и открывает рот.
– Я люблю тебя! – гремят динамики. Иванов торжествует. Вдруг в динамиках что-то щёлкает, и они повторяют: – Я люблю тебя!
«Диск заело!» – с ужасом думает Иванов, покрываясь испариной. А динамики всё повторяют и повторяют:
– Я люблю тебя! Я люблю тебя!
– Я тебя тоже! – кричит Петрова и выбегает на сцену.
***
Зал взрывается аплодисментами. Динамики на мгновение замирают и продолжают: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно…»
Но Иванов и Петрова этого уже не слышат. Они, счастливые, бредут по весенней улице и улыбаются.
Счастья им!

ПОГОВОРИМ О ПОГОДЕ

Давайте поговорим о погоде.
Встречаются два человека.
– Какой сегодня день замечательный! – говорит один.
– Не говори! Выхожу на улицу, смотрю – солнце. Любуюсь… Бац! – перелом ноги. Поскользнулся, называется…
А вот две женщины в супермаркете:
– Представляешь, выхожу вчера из дома. Дождь, грязь, а тут самосвал мимо меня. Всю окатил. Возвращаюсь домой. Так и есть. Генка мой соседку ублажает…
Но чаще всего тема погоды обыгрывается в письмах.
Вот вы, молодой человек, надумали жениться. Невеста согласна, родители её тоже. А ваши живут в другом городе.
Ничего страшного. Берите лист бумаги и пишите:
«Здравствуй, милая мамочка! У нас сильно штормит, кружит голову…»
Материнское сердце – вещун! Оно сразу поймёт, с вами что-то произошло. Поэтому дальше пишите прямо: «Да, мамочка, я женюсь!»
Или вы солидный мужчина, отправились в командировку, но не рассчитали свои возможности, попросту говоря, остались без денег. Надо писать жене. Но как?!
Например, так: «Дорогая, тружусь не покладая рук. Вечерами прихожу домой и смотрю на крышу сбербанка. Обычно утром оттуда выходит солнце».
И далее смело вставляйте вашу любимую цифру. И всё! Ждите...
Если жена вышлет половину – всё нормально! Так и должно быть.
Если не пришлёт ничего, значит, соскучилась.
Но, если денежный перевод превысит ожидаемое, срочно бросайте все дела и возвращайтесь домой. Неладно там, ух, неладно…
Или, скажем, вы отправили жену на курорт и облегчённо вздохнули.
Прошла неделя, от неё ни строчки – вы призадумались.
Прошла третья – вы заметно занервничали.
Но вот оно, долгожданное письмо!
Вы разрываете конверт и начинаете читать: «Извини, дорогой мой, что долго не писала. Всё время шёл дождь. Но сегодня погода великолепна! Солнце не скупится на тепло, небо на синеву, море на волшебство. Да, дорогой мой, ты правильно меня понял. Я полюбила другого и уезжаю. Куда – не важно. Важно, что с ним…»
Ну, ладно! Заболтался я тут с вами. А за окном между тем гроза собирается.
Скоро жена с работы придёт…

ЕЩЁ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ

Башмак влюбился. И влюбился самым неожиданным образом.
Однажды их с братцем пригласили в гости.
О! Как это прекрасно – быть в гостях! И танцевать, танцевать, танцевать с изящными туфельками….
Неожиданно башмак споткнулся и наступил на тонкий, слегка вздёрнутый носик.
– Фи, какой неуклюжий, – возмутилась прелестница. – Какие у вас отвратительные манеры.
Башмак смутился и споткнулся второй раз.
«Пропал, совсем пропал», – подумал он, а туфелька тяжело вздохнула и ничего не сказала. Праздник продолжался.
Но вот на землю опустилась ночь. Сдвинулись шторы, погасли лампы. Башмак отдыхал на коврике возле кровати и завидовал дремавшему рядом братцу.
И тут неожиданно на него упала сорочка. Да, да! Самая обыкновенная дамская сорочка. Воздушная, невесомая, мягкая… И от неё исходил удивительный аромат. Башмак не выдержал и воскликнул:
– Гм, сударыня! Вы очаровательны!
Сорочке тоже хотелось поболтать, и она страстно прошептала:
– О, какой у вас великолепный шнурок! А нос, а каблук! В жизни не встречала ничего подобного.
А утром сорочка улетела. И это произошло так стремительно, что башмак не успел поцеловать её на прощание.
Наступил новый вечер.
Башмаки заспешили к знакомому дому. Но напрасно, напрасно…
Никто не ждал их, и они, одинокие и совсем несчастливые, побрели по засыпающему городу.
А сорочка?.. А сорочка в это время говорила другому лакированному ботинку:
– О, какой у вас великолепный шнурок! А нос, а каблук! В жизни не встречала ничего подобного…

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

«Что у меня за жизнь? – думал Шарик. – Ни экстерьера, ни родословной…» –
Старый бездомный пёс с обвисшими ушами, он понимал – медалей ему не видать. Но как раз о медалях Шарик больше всего и мечтал…
И тут с неба на него упал непотушенный окурок и больно укусил за кончик носа.
«Вот возьму и научусь курить», – сказал он сам себе и сунул в пасть дымящуюся сигарету…
***
«Что у меня за жизнь, – думал Копейкин, шагая по тротуару, – ни мыслей, ни денег…» –
Не имея профессии, он понимал – золота ему не видать, но как раз о золоте Копейкин больше всего и мечтал.
И тут он увидел курящего Шарика…
– Невероятно, – закричал Копейкин, – потрясающе!.. Курящая собака… слава... богатство…
Копейкин восхищённо смотрел на Шарика. Шарик восхищённо смотрел на Копейкина…
Они без слов понимали друг друга.
***
Выпивохин катил детскую коляску. Коляска позвякивала пустыми бутылками. «Что у меня за жизнь, думал он, – ни закусить, ни выпить…» –
Умножая в уме стоимость пустой бутылки на количество, Выпивохин понимал – выпивки ему не видать, но как раз о выпивке Выпивохин больше всего и мечтал.
И тут он увидел Копейкина и курящего Шарика.
– Ну, чего уставился? – зашипел Копейкин. – Давай дуй в редакцию, сенсация, понимаешь…
***
Рекламкин, начинающий журналист, смотрел на монитор компьютера.
«Что у меня за жизнь думал он, – ни вдохновения, ни удачи…» –
Не имея таланта, он понимал – пера золотого ему не видать, но как раз о нём Рекламкин больше всего и мечтал.
И тут в кабинет влетел Выпивохин:
– Т-а-ам… там курящая собака!
– Не может быть! – прохрипел Рекламкин. – Сенсация!..
И они побежали…
***
Копейкин, Выпивохин и Рекламкин пили водку…
Пили не чокаясь…
В свежевырытой яме лежал Шарик, погасший окурок наводил тоску. Пёс не дышал…
– Капля никотина убивает лошадь, – вспомнил Копейкин и прослезился, – прощай, друг! – А про себя подумал: «Вот же сволочь! – Подох, скотина… и где, скажите, мне теперь деньги брать…»
– Нам тебя будет не хватать, – вздохнул Выпивохин и бросил в яму горсть влажной земли, а про себя подумал: «Как бы это мне под такое дело журналюгу ещё на пузырёк раскрутить…»
– В память о тебе мы сложим песню, – пообещал Рекламкин, а про себя подумал: «Ещё чего! Разбежался… буду я напрягаться из-за какой-то дохлятины…».
И они разошлись. И никогда больше не встретились.

ЧАСЫ

Мне восемнадцать! Улыбки, цветы, поздравления. Мама торт купила и шампанское.
Папа снимает с руки часы:
– Носи, сынок. Непростые они, отечественные….
Подношу к уху – тикают, смотрю на циферблат – 12:00.
Праздник в разгаре. Гости танцуют, друзья завидуют. Я счастлив. Смотрю на часы – 12:00. Подношу к уху – тикают.
Папа подмигивает:
– Всегда молодым будешь!

Женюсь. Невеста в белом, я в чёрном. На руке часы – папин подарок. Подношу к уху – тикают, смотрю на циферблат – 12:00. Да здравствует вечность!
Завтра юбилей. Никто не верит. Подношу к уху часы – тикают, смотрю на циферблат – 12:00. Здорово.

Серебряная свадьба. Просыпаюсь бодр и весел. Раз – делаю зарядку. Два – чищу зубы, три – умываюсь, смотрю на часы и… Это не мои часы.
Жена улыбается:
– Вот, дорогой, подарок тебе. Швейцарские, самые точные. А твой металлолом я в мусоропровод выбросила. Да, кстати, не пора ли завтракать?
Смотрю на циферблат – 9:37. Подношу к уху – тикают.

Часы тикают, стрелки двигаются. Бессмертие моё закончилось…

ХОД КОНЁМ. МИНИАТЮРЫ

ЗАВИСТЬ
– Его хотя бы ногами не бьют! – завидовал футбольный мяч волейбольному…
УВЫ!
У одной маленькой шашки была большая мечта – стать дамкой, но для этого надо было встать на голову, а она стеснялась…
ХОД КОНЁМ…
– Полцарства тому, кто научит ходить конём! – воскликнул король, получая мат…
АПОКАЛИПСИС
Однажды Архимед нашёл точку опоры…
ПРО ТЕЛЕГУ
– Дайте мне пятое колесо! – попросила телега.
Дали…
– Покрасьте!
Покрасили…
– Принесите мне зонтик!
Принесли…
– Назовите меня фаэтоном!
Назвали…
– Скажите: «Но!..»
Сказали…
А коня-то не было…

ЗАРИСОВКА

Женщина плачет…
Её спрашивают:
– Случилось что?
– Ничего! – всхлипывает она, – обидно только: работаю, работаю, а ребёнку подарок купить не могу…
Я прохожу мимо и думаю: «Перед самой войной деду моему за такие речи, двадцать лет лагерей дали …
А говорят, у нас сегодня свободы Слова нет…
Ничего подобного» …
ПРО СЧАСТЬЕ

Жило-было на свете маленькое облачко, и звали его счастьем.
Необыкновенно красивым было оно.И улыбались люди ему и радовались…
И спустилось счастье на землю и стало стучаться в окна…
А люди не узнали его. Они подумали, что это туман, и прогнали…
И вернулось облачко на небо и горько заплакало.
А люди сказали:
– Какая страшная чёрная туча…
УРОК
Учительница:
– Дети, это буква «А» – самая первая в алфавите.
Вовочка:
– А мой папа говорит, что самых-самых выбирать надо…
Учительница, делая вид, что не слышит Вовочку:
– А это, дети, цифра один, она же единица, она же кол!
Её придумали специально для Вовочки и его папы…
Так, благодаря высокому профессионализму учительницы младших классов, была сохранена незыблемость русского алфавита.

ПРО МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ,
ПУПЫРЧАТЫЙ ОГУРЧИК И ФИЛОСОФИЮ

Однажды два убелённых сединами старца, проходя мимо деревни, увидели маленькую девочку.
Малышка стояла возле огуречной грядки и громко смеялась над пупырчатым уродцем.
Насмеявшись всласть, девочка наклонилась, сорвала огурчик, вытерла его о подол платьица и съела.
«– Пожалуй, свою новую поэму», – сказал один из старцев, – я начну словами: жила-была на свете маленькая девочка …
– Нет! – возразил другой, – начинать надо: жил-был на свете маленький огурчик.
И полилась беседа…
Так на земле появилась философия.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОЭТА

– Ай да Пушкин, ай да молодец! – восклицает Александр Сергеевич и кладёт рукопись в папку. Работа завершена!
С той самой зимы 1837 года, как он, благодаря Жоржу Дантесу, поменял место жительства, это восклицание вырвалось из его уст впервые. И надо заметить, что повод был весьма и весьма подходящий. Написана новая книга стихов. Да ещё какая! Ничего лучшего из-под его пера не выходило.
– Вот покажу Жоржу, расстроится, бедняга…
С Дантесом их заставили помириться сразу же по прибытии последнего на Небеса.
– Прости, если можешь! – выдавил из себя Дантес.
– Бог простит, – ответил Пушкин, и они больше не стрелялись…
***
Однажды Александра Сергеевича осенило:
– На Землю мне надо, в Россию. – Посмотреть, как там без меня слово русское!
Из Небесной канцелярии возражений не последовало, но сказали:
– Одёжку мы тебе подберём, без проблем и по моде. И портфель кожаный выдадим, а вот волосяного покрова – не обессудь, дать не можем никаким образом. Лысым придётся быть тебе. И денег не дадим. Не полагается…
– Ну и ладно! – соглашается Александр Сергеевич, без денег, так без денег – мне не привыкать! На гонорар проживу! Вы только меня до издательства солидного доставьте.
– Обязательно, – отвечают ему. – Доставим. Но помни: обратная дорога на Небеса у тебя только одна – Чёрная речка… Кстати, телефоном пользоваться умеешь?
– Умею, – кивает Александр Сергеевич, – показывали мне…
– Ну и отлично! Вот номер Дантеса. В случае чего – звони!
***
И не успел Александр Сергеевич глазом моргнуть, как очутился на большой площади, и прямо перед ним здание высотное. И надпись на нём «Издательство». И двери перед ним сами открылись, и девушка симпатичная мило улыбнулась, и к шефу своему впустила безотлагательно.
– Не стесняйтесь, молодой человек, входите. Что у вас? Стихи, проза?
– Стихи, рукопись пятьсот страниц.
– Ого! Желаете книжку издать?
– Хотелось бы, – смущается Александр Сергеевич, опускаясь в мягкое кресло, – это будет лучшая моя книга, если, конечно, её напечатают.
– А куда ей деться, обязательно напечатают! – уверяет хозяин кабинета. Давайте знакомиться. Я Игорь Николаевич, фамилия моя Лапшинский – директор издательства.
– А я – Пушкин Александр Сергеевич!
– Пушкин? Надо же…
– Да, Пушкин…
– Хорошо, хорошо, так и запишем. Теперь к делу. Обложку какую хотите – мягкую или твёрдую?
– Твёрдую.
– Прекрасно. С золотым тиснением или попроще?
– С золотым …
– Отлично! Условия у нас такие: тираж – тысяча экземпляров, стоимость – пятьсот рублей страничка.
– Пятьсот рублей множим на пятьсот страниц… – Александр Сергеевич пробует считать в уме. – Получается, получается…
– Двести пятьдесят тысяч, – подсказывает издатель. Хорошая цифра.
– Хорошая, – соглашается Александр Сергеевич, а про себя думает: «На первое время хватит, а там, глядишь, и «Правнука Онегина» одолею».
– Надо же, Пушкин! – повторяет про себя Лапшинский, а вслух говорит:
– Ну, коль согласны, подписываем договор, проводим денежные расчёты, и через недельку-другую книга выходит – годится?
– Разумеется, – соглашается Александр Сергеевич, оглядывая кабинет. Первое, что бросается ему в глаза, – его собственный портрет и надпись под ним: «Светоч русской поэзии А.С.Пушкин».
«Ничего себе!» – думает он, но возгордиться не успевает, потому как Игорь Николаевич любезно просит показать материал.
Александр Сергеевич открывает портфель, извлекает из него папку и протягивает её издателю.
Тот мгновение держит рукопись на ладони, как бы взвешивая, и небрежно бросает в ящик стола.
– Вот и всё!
– А что, читать не будете? – удивляется Пушкин.
– А зачем время тратить? О цене мы договорились, подписывайте договор – и в кассу. Не забыли? Пятьсот рублей за страничку.
– Как можно! – восклицает Александр Сергеевич. – Как можно.
– Ну и ладушки, касса по коридору направо.
***
Телефон зазвонил почти сразу.
– Алло! – поднимает трубку Игорь Николаевич.
– А у него… а он… – голос кассирши Леночки (Игорь Николаевич узнал бы его из тысячи) захлёбывается от недоумения и возмущения. – А он деньги платить не хочет. Говорит, что это вы ему должны двести пятьдесят тысяч… и собирается вас убить... Игорь Николаевич, Игорь Николаевич, он идёт к вам!
Последняя фраза явно запаздывает. Разгневанный светоч русской поэзии врывается в кабинет издателя.
– С каких это пор поэты стали платить за свой труд? Бред, глупость, абсурд! Пусть тогда и дворники платят, и уборщицы, и книгопечатники. Поработал – заплати! Короче, отдавайте мою рукопись, больше я с вами не сотрудничаю.
– Это никак сделать невозможно, – парирует Игорь Николаевич, – договор на то и договор, чтобы его выполнять! В противном случае место на нарах я вам обещаю.
– А это видел?! – Александр Сергеевич переходит на «ты» и подносит к раскрасневшемуся лицу издателя наспех сотворённый кукиш. – Давай мою рукопись, и я не буду тебя бить!
Поняв, что ситуация выходит из-под контроля, Игорь Николаевич нажимает ногой на кнопку под столом. В кабинете появляются четверо охранников, и Александр Сергеевич оказывается в отделении полиции.
– Влипли вы, однако! – буднично говорит дежурный следователь. – Игорь Николаевич у нас крупный общественный деятель, а вы кто?! Короче, нехорошо вам будет, если не заплатите.
– Я хочу позвонить!
– Валяйте.
Александр Сергеевич набирает номер. Трубка реагирует немедленно.
– Дантес слушает!
– Жорж, голубчик, умоляю, приезжай срочно…

ВЫВЕСКА.
ОДНАЖДЫ В СССР

Как-то утром жена мне говорит:
– Отстали мы от жизни, Феденька, и берлога наша на европейскую не тянет. Но ничего, у меня выходной сегодня, придёшь с работы – квартиру не узнаешь.
Ладно… Отработал смену. Прихожу домой и… ничего не вижу.
Тут жена выходит из кухни и подсказывает:
– Феденька, да ты на потолки посмотри.
Смотрю, – а там обыкновенным фломастером написано: «ГОСТИНАЯ». Вот никогда не думал, что нашу комнату гостиной назвать можно. Возвращаюсь в коридор и там по слогам читаю: «ВЕ-СТИ-БЮЛЬ». Хорошо ещё, что спальня – СПАЛЬНЕЙ названа, зато кухня – РЕСТОРАНОМ.
Жена смотрит на меня влюблёнными глазами и ждёт, как я отнесусь к её новшествам.
– Для чего надписи? – спрашиваю.
Она подходит ко мне, гладит по голове как маленького и говорит:
– Отсталый ты у меня совсем, Феденька! Не понимаешь, что вывеска – первое дело. Вот и парикмахерская наша салоном названа.
– А при чём тут потолки? – спрашиваю.
– Для пущего эффекта.
– Ладно, – говорю, – эффект эффектом, я есть хочу!
Захожу в так называемый ресторан, смотрю, на столе меню лежит. Раскрываю его и читаю:
1. СУП КАРТОФЕЛЬНЫЙ.
2. –
3. ЧАЙ.
Ну, что тут скажешь – славное меню…

На другой день жена с утра заводить меня стала:
– Феденька, как ты думаешь, может, мне с работы уволиться, а? У нас теперь РЕСТОРАН, ГОСТИНАЯ, ВЕСТИБЮЛЬ, трудновато справляться, однако.
Я говорю:
– А давай, Вальку наймём, из 35-й квартиры…
Жена руками машет:
– Что ты, родненький, сама управлюсь, но на работу больше ни ногой…
Проходит месяц. Чувствую, на супружницу мою опять критическое состояние наворачивает.
– Ну?! – спрашиваю.
– Да вот, – жмётся она, – думаю я, имя своё и фамилию сменить.
У меня глаза из орбит наружу запросились:
– Ты что, замуж за другого собралась?
– Господь с тобой, Феденька, просто фамилия наша – Кирпичиковы – не звучит, а что ты скажешь, если я Анной Австрийской назовусь или, того лучше, Екатериной Медичи?
Я посмотрел на её накрашенное лицо, на видавший виды халат и сказал:
– Что ж, Катюха! В таком случае я Людовик XIV! До вечера не жди, ухожу в Лувр.
А сам, конечно, ни в какой Лувр не пошёл, делать мне нечего больше! А наикратчайшей дорогой через ближайший винно-водочный магазин рванул к приятелю. Приняли мы с ним по два стакана по этому поводу. Чувствую, развозить стало.
– Как, – говорю, – я в таком виде своей королеве покажусь? Она мне такой приём устроит – век помнить буду.
Приятель подумал немного, потом вырвал из дочкиного альбома для рисования лист и написал крупными буквами: «Я ТРЕЗВЫЙ!».
– Вот, – говорит, – вешай себе на грудь и смело иди домой. И помни: вывеска – первое дело!

КАК ДЕД ВНУКА ЗУБЫ ЧИСТИТЬ УЧИЛ.
ОДНАЖДЫ В СССР

– Подойди ко мне, внучок! Слышал я, ты зубы свои не любишь, ну и правильно! Будешь как я. – Дед открывает рот… Внук закрывает глаза…
Дед продолжает:
– Страшно, внучок? А я, между прочим, в отличие от тебя, зубы свои любил, но вот закавыка – любить их было нечем. Это сейчас в магазинах паст зубных великое множество – начни считать, на какой-нибудь трёхзначной цифре споткнёшься обязательно…
А в моё время зубная паста страшным дефицитом была. А дефицит, внучок, — это очень плохо, правда, не всегда и не для всех!
Скажем, маме твоей при дефиците в ноги бы кланялись, ещё бы, кто она у нас? – продавец колготок, тогда это звучало примерно, как английская королева…
Кстати, и для здоровья дефицит полезен. Помнится, когда с прилавков спички исчезли, мы с бабушкой твоей курить бросили, папку твоего родили, а бритвенных принадлежностей не стало, ну там, лезвий, помазков – тебе это без надобности пока, – я бороду отрастил, видишь, какая она у меня густая и окладистая.
Люди уважать стали…
Но зубы – дело другое. Без них многое чего в жизни сделать нельзя, улыбка опять-таки…
Хотя, признаюсь тебе, когда зубная паста из магазинов исчезла, я не сильно расстроился, знал, что в старину зубы мелом чистили, а мы с бабушкой твоей как раз потолки белили – мела завались было…
Только кто мог знать, что мел этот с клеем был, чтобы к потолку приставал лучше. Короче, склеились зубы мои между собой намертво, ни водички попить, ни слюной поделиться. Два дня так жил…
А на третий день побелка наша с потолка на бабушку твою возьми да свались, а та в новом платье – только что из магазина. Представляешь, что тут началось… лучше тебе не знать, короче, зубы мои сами собой расклеились.
Вот какие времена были, внучок!
Помнится, однажды пшеничной мукой зубы почистил, исключительно гигиены ради – так неделю потом блинами отплёвывался…
Про мыло и вспоминать не хочу – эффект был моментальный, но неприятный…
Наконец, сам пасту изготовил, только рецепта у меня не спрашивай – всё равно не скажу, потому как люблю тебя, неслуха этакого, и долгой жизни тебе желаю!
Изготовить-то изготовил, а добровольцев нет…
От собственной кандидатуры я отказался сразу же – не устраивала она меня…
Чёрт ведь его знает, чего я такого сотворил…
С бабушкой твоей переговоры сразу не заладились. Она к маме своей сбежала, представляешь, и возвратилась, лишь когда эксперименты мои закончились.
А в ту пору у нас в доме собака жила, Бобиком звали.
Намазал я снадобьем своим сахарную косточку, от души так намазал, и дал пожевать дворняге…
И ничего – выжил пёсик! Но пропал…
Последний раз его на крышах загородных видели. Врут, наверное, не котяра же он...
Короче, для совершения подвига никого, кроме меня самого, рядом не оказалось ...
Выпил два стакана минеральной водички, огурчиком свеженьким хрустнул и приступил к испытаниям.
Намазал снадобьем своим верхний ряд зубов – не стало верхнего ряда, намазал нижний ряд – не стало нижнего. И что самое удивительное – ни крови тебе, не боли.
А потом, внучок, бабушка твоя вернулась.
Посмотрела на меня, руками всплеснула, сняла с себя серёжки золотые, и пошли мы с ней к стоматологу…
Так что не хочешь зубы любить – не надо!
Будем вместе дёснами шамкать…

СПЕЦИАЛИСТ, ИЛИ ОДНАЖДЫ СССР
В ОДИННАДЦАТЬ ВЕЧЕРА… ОДНАЖДЫ В СССР

– Проходи, дорогой! Принёс? Молодец!.. Да не трясись ты, я и не из такой гадости спирт делал!
Специалист я, понимаешь?
Иду как-то по скверу, гляжу, рожа знакомая… Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Представляешь?..
Ого, колбасит-то тебя как, давай ботинок снимай. Снял. Кидай в ведро… Молодец! – Если только шнурки растворятся, так пить будем, если весь – разбавлять придётся. Чего-чего? – Дуй за водой, говорю…
Представляешь, иду по скверу, гляжу, рожа знакомая. Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Обхожу справа – молчит, слева – молчит… а баба у тебя есть? Ну, такое огромное, с тряпкой и рычит…
Иду по скверу, представляешь, гляжу, рожа знакомая. Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Обхожу справа – молчит, слева – молчит… Захожу сзади и хлобысть по затылку… а это статуя, блин! Больно…
Ну, куда улёгся? Завалился куда, спрашиваю? – проход здесь, люди опять-таки…
Спирт я им делаю…
Иду по скверу…

МОНОЛОГ ПОД ЗАНАВЕС.
ОДНАЖДЫ В СССР

Кстати, о пороках…
К кому-то они сами липнут, да так, что миром отскребай – не отскребёшь!..
А ко мне хотя бы малюсенький порок прилип или напёрсточный грешок присосался!
Помню, ещё в школе: кто на уроках в картишки режется, кто девчонок за косы таскает, а мне не интересно всё это. Даже учительница моя, Елизавета Петровна, удивлялась:
«Ты, – говорит, – Ивашкин, – это я Ивашкин, – ты», – говорит, – Ивашкин, как не от мира сего. Неужели тебе никогда не хотелось мне мышь дохлую в сумочку подбросить или кнопку в обивке стула спрятать?»
– Не хотелось, – признавался я.
– Странно, – недоумевала Елизавета Петровна, пожимая плечами, хотя она была женщиной исключительной доброты и душевности.
Кстати, о женщинах!
Странный они народ. Вот, к примеру, была у меня одна – Галей звать.
Так у неё неделя со вторника начиналась.
Два месяца я с ней встречался. Предложение сделал. Как полагается, по всей форме: рука на сердце, колено – на асфальте…
Галя моя, понятное дело, головой закивала, со стариками своими познакомила. Папаша у неё – забавный такой мужичок, всё «вот тебе раз!» любил повторять – достал из буфета графинчик.
– Ну что, Валера, – это я Валера. «Ну, что, – говорит, – Валера, обмоем это дело, перетолкуем.»
Я говорю:
– А что! Перетолковать можно. Только графинчик не надо. Не пью я…
Он посмотрел на меня исподлобья и спросил почти шёпотом:
– А ты, случаем, того, от алкоголя не лечился?
«Не лечился, – говорю, – потому как непьющий и некурящий…»
Галочка моя как услышала это, так сразу в рёв кинулась:
– Папочка, да он, по всему видать, ненормальный! А я-то, дура, всё удивляюсь – чего это он меня в койку затащить не пытается… а вдруг ему и жениться нельзя?! А вдруг от него дети дефективными будут?! Не пойду за него замуж, и всё тут!..
Так мы с ней и расстались.

Потом была у меня Катя… Катенька…
Но с ней дальше зашло – три года вместе прожили. Детишек, правда, не было, но тут я не виноват. Катя сразу объявила:
– Или мы вдвоём, или я одна… Третий лишний!
Прожили мы с ней, значит, незабываемые эти три года. Хорошо ли плохо – неважно, не об том речь сейчас…
Но однажды… Прихожу домой. Как обычно, букетик цветов ей подаю.
А она!.. Цветы мои в мусорное ведро бросила и пошла, и пошла голосить:
– Да что это мне за наказание такое! Все бабы как бабы! Мужей своих гоняют. Вениками по их пьяным мордасам хлещут… а у меня… а у меня – мужик каждый день цветы приносит. Кому сказать – на смех поднимут… Уйду я от тебя… И ушла. К Пашке Пономарёву ушла!
Так он её через три дня с балкона выбросил. Благо, второй этаж был.
И что вы думаете? В милицию пошла? В прокуратуру? Как бы не так! В магазин пошла… Винцо… сальцо…
Короче, помирились они…
А мне куда деться?
От нечего делать в институт поступил. Закончил с отличием, механиком работать стал.
Работа, я вам прямо скажу… Не соскучишься… Слесари: один в загуле, другой в прогуле, третий – на больничном сидит. Только и слышу: Ивашкин, сюды… Ивашкин, туды… За четверых пашу. КПД – ноль!
Вызывает меня однажды начальник в кабинет свой. А там в табачном дыму дву… да что дву, пятиэтажный мат плавает…
Захожу и слышу:
– Слабак ты, Ивашкин, для своей должности. Давай расставаться по-хорошему.
Тут я не выдержал - и как рявкну:
– Да идите вы!..
От неожиданности начальник мой чуть язык не проглотил. А зам по оборудованию, Иван Иванович, осторожненько так сзади подкрался и говорит:
– Ну-ну, голубчик, продолжайте, куда же нам следует идти?
И сказал я... Никогда раньше не говорил, а тут сорвалось… Да так быстро, что и сам испугаться не успел.
Но все заулыбались, обрадовались. А зам по оборудованию целоваться полез:
– Молодец, – говорит, – Ивашкин! Наконец-то человеком становишься. На, закури, Ивашкин!..
Ну, думаю, была не была… Затянулся пару раз, в голове поплыло и… что было дальше – не помню.
Но жизнь моя с той поры изменилась до неузнаваемости.

МИНУТА СЛАВЫ В СКАЗОЧНОМ ГАЗОВОМ КОРОЛЕВСТВЕ
Пьеса для пикника

Действующие лица:
Граф.
Фрейлина.
I-я претендентка на конкурс «Минута славы».
II-я претендентка на конкурс «Минута славы».
III-я претендентка на конкурс «Минута славы».
Генка.
Виртуальные роли – голос.
Пролог
Голос. В одном самом, что ни на есть, сказочном Газовом королевстве жил-был граф.
Однажды графу позвонил король
Действие I
Пень, имитирующий рабочий стол. Граф. На пне телефон. Граф в кресле (пеньке меньших размеров), читает. Звонок. Граф снимает трубку.
–Алло! (подносит руку ко лбу, вытирает пот). Слушаю, ваше величество. Будет исполнено, ваше величество. Так точно, ваше величество! Граф кладёт трубку на аппарат, звонит в колокольчик. Появляется фрейлина.
Фрейлина. Вызывали, ваша светлость?
Граф. Приказ Короля. На «Минуту славы» срочно требуется одна конкурсантка. Но без кастинга нельзя – недемократично. На всё про всё у тебя 10 минут.
Действие II
Фрейлина (поднимает телефонную трубку и нажимает на кнопку). Алло, Соня! Про «Минуту славы» слыхала? Отлично… Приказ короля. Хватай Машу с Галкой и срочно на кастинг в кабинет шефа… никакого макияжа… бегом…
Действие III
Друг за дружкой появляются Соня, Маша, Галка.
Галка за руку тащит за собой Генку. Генка упирается…
Генка. Галчонок, ну, не надо, ну, прошу…
Галка. Надо, Гена, надо…
Фрейлина (тычет пальцем в Генку). А это что за фрукт?
Галка. Это Гена, жених мой. Ни на минуту одного оставить нельзя, уведут… вот, и приходится …
Фрейлина (машет рукой). Ладно!.. Я позвала вас…
Граф (поднимается с кресла (с пенька), отстраняет фрейлину). Я сам скажу (обращается к девушкам). Что такое кастинг, знаете? Короче, я его открываю, Соня подойди ближе.
Соня делает два шага по направлению к графу.
Граф. Вот тебе, Сонечка, первый вопрос: сколько времени без бытового газа выдержат крестьянин и его многочисленное семейство?
Минутная пауза...
Соня (смотрит в потолок (в небо), крутит глазами, встречается взглядом с графом). Крестьянин из Баварии – одни сутки, из Ивановки ¬– сколько надо…
Граф. Смотри-ка, правильно… а теперь второе задание – номер! Что представишь королевскому жюри?
Соня. Танец.
Граф. Хорошо! (щёлкает пальцами, включается музыка). Соня танцует, кружась, приближается к графу:
Соня. Разрешите пригласить Вас, ваша светлость.
Граф неуклюже поднимается, делает несколько движений, спотыкается и наступает Соне на ногу. Соня морщится. Музыка останавливается.
Граф. Двойка. Конкурсантка должна иметь терпение и крепкие нервы…
У Сони на глазах появляются слёзы.
Граф. Ну, не плачь, не плачь… вот тебе последний шанс. Скажи мне слово заветное, на котором графство наше держится, и, кто знает, может, победишь ещё…
Соня теребит волосы и пожимает плечами.
Граф. Я правильно понял, не знаешь?
Соня. Не знаю, ваша светлость.
Граф. Жаль…
Граф возвращается в кресло (пенёк), кладёт ногу на ногу…
Действие IV
Граф (обращаясь к Галке). Прошу…
Галка выдвигается вперёд, ни на минуту, не отпуская от себя Генку.
Граф. Вопрос на засыпку: в одной квартире газовая плита оказалась подключена к батарее отопления. Почему?
Галка смотрит на Генку, жестикулирует губами. Генка наклоняется к ней, шепчет на ухо.
Галка. А потому, ваша светлость, что хозяева квартиры решили сэкономить на чаевых для слесаря. Тот обиделся, ну и почудил немного…
Граф. Верно. А теперь основной номер. Чем порадуешь нас?
Галка. Песней, но только за меня Генка споёт, можно?
Граф (машет рукой). Валяй…
Фрейлина подаёт Генке гитару. Генка настраивает её и поёт куплеты…
Граф (Генке). Неплохо, неплохо…
Генка. Спасибо, ваша светлость!
Граф (Галке). А теперь скажи мне, красавица, слово заветное, на чём наше графство стоит и всегда стоять будет?
Галка смотрит на Генку. Тот опускает глаза.
Галка (графу). Мы… то есть я… не знаю…
Граф. Жаль.
Галка с Генкой присоединяются к Соне.
Действие V
Граф (подзывает Машу). А теперь ты, Машенька! Назови-ка мне, не торопись только, имя форварда футбольной команды «Зенит», благодаря которому однажды та стала чемпионом России, причём досрочно?
Маша (не задумываясь). Газпром!
Граф. Верно! А теперь основное - номер. Давай, производи впечатление!
Маша. У меня стихотворение.
Граф. Стихотворение… с удовольствием послушаю.
Маша (опускает глаза, смотрит в пол (в землю) и читает по
слогам). А у нас повсюду газ…
Граф. Браво, брависсимо (стучит в ладоши, смеётся). Молодчина, и ещё раз – молодчина! Не в бровь, а в глаз, и, что особенно похвально, – слово заветное знаешь и назвала его сразу, не то что некоторые! Ну, какое это слово? Повтори, Машенька!
Маша. Газ!
Граф. Умница! Газ… Газ – это наше всё! Прошлое, настоящее, будущее…
Действие VI
Граф. Прошу построиться, будем подводить итоги…
Конкурсантки, Генка и фрейлина строятся и внимают графу.
Граф. Победила Маша! Ура!
Все (хором троекратно). Ура! Ура! Ура!
Действие VII
Граф. Машенька подойди ко мне.
Маша делает два шага…
Граф (вручая грамоту и целуя в щёку). Поздравляю тебя, Машенька, ты победила! И тебе предоставляется исключительная возможность раскрыть свой талант на «Минуте славы».
А теперь – изюминка, то бишь главное! – В этом году «Минута славы» будет проходить по адресу: улица Газовых фонарей, дом 48. Задача: произвести во всех подъездах этого дома внеплановую проверку газового оборудования, а это двести квартир. Непростая, но почётная миссия. Вперёд!.. Время пошло….
Маша уходит.
Граф. Всем остальным – на пикник… Шашлыки готовы…


ГЛАВА 10.
НЕЛЬЗЯ УМИРАТЬ В ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
ПОВЕСТЬ

Нас ненависть в плен захватила сейчас,
Но не злоба нас будет из плена вести…
В. Высоцкий, «Песня о ненависти»

Профессиональный канатоходец Виктор Львович Оболенский из всех явлений при¬роды больше всего любил грозу. При пер¬вых признаках её появления садился у рас¬крытого окна на свой любимый, пережив¬ший не одно поколение венский стул, сни¬мал тёмные очки и замирал в ожидании дождя. Виктор Львович был слеп от рож¬дения.
Надю в такие минуты мучила ревность. Чтобы прогнать её, она забиралась на ди¬ван, подгибала под себя ноги и любовалась мужем. Оболенский был высок, статен, кра¬сив, обладал недюжинным умом и невероят¬ной силой воли.
В десять лет Виктор Львович, тогда ещё просто Витька, впервые прошёл по канату. Тридцати двухмиллиметровый стальной трос был натянут на уровне Витькиной гру¬ди между двумя могучими соснами. Две¬надцать с половиной метров нужно было преодолеть мальчику, чтобы стать мужчи¬ной, но Витька тогда ещё не знал этого. Он просто поднялся на сооружённую забот¬ливыми отцовскими руками площадку и сделал первый шаг. Девчонки завизжали, пацаны притихли, взрослые стали отгова¬ривать.
«Я пятками вижу», – сказал будущий канатоходец. Это была его первая в жизни победа.

Вопреки расхожему мнению, что каска¬дёры долго не живут, отец Виктора – ле¬гендарный Лев Владимирович Оболенский прожил долгую и красивую жизнь. Единст¬венное, что ему долго не удавалось, так это создать семью. «Работа у меня такая», - обманывал он себя, прыгая в неизвестность с крыши многоэтажного дома или направляя в про¬пасть пылающий автомобиль. Женщины ему не верили, однако иллюзий не строили. Так было всегда.
С Катей, двоюродной сестрой режиссёра фильма, в съёмках которого каскадёр при¬нимал участие, Лев Владимирович познакомился на собственном пятидесятилетии. Несмотря на разницу в возрасте, Катя бы¬ла моложе на двенадцать лет, они сразу почувствовали, что созданы друг для друга. И была свадьба!..
Через месяц Катя поняла, что беременна, и поделилась своим открытием с мужем. Это была первая настоящая радость в семье Оболенских. Разве могли они знать, что судьбе будет угодно, чтобы даты рожде¬ния сына и смерти матери совпали с точ¬ностью до минуты.
Кати не стало. А появившийся на свет мальчик был обречён никогда не видеть его. Он родился слепым. Вот тут-то и потребова¬лось от каскадёра всё его мужество.
Оболенский выстоял, заставил себя не пасть духом, воспитал сына и научил его всему, чем владел и что умел сам.
Старый каскадёр умер в восьмидесятилет¬нем возрасте, успев женить сына и понян¬чить внучку, чудную белокурую девчуш¬ку Алёнку.

Сверкнула молния, и вслед за раскатом грома на землю обрушился ливень. Круп¬ные капли, ударяясь об асфальт, объединя¬лись между собой, превращаясь в ручейки и лужи. Всего этого Виктор Львович не ви¬дел. Он вдыхал пряный, пропитанный гро¬зой июньский воздух. Глаза его были ши¬роко открыты, челюсти сжаты, на лбу образовались морщины. Вновь ударила молния. Виктор Львович почувствовал её обжигающее дыхание. «Как прекрасен свет!» – пронеслось в подсознании, и тут он увидел звёзды. Это было невероятно.
«Звёзд в грозу не бывает», – машиналь¬но подумал Оболенский и закрыл глаза. Звёзды пропали. Сделав над собой усилие, он приподнял веки и снова увидел звёзды.
– Надя! – позвал он, – Надюша!
– Что случилось, Витя? – женщина по¬дошла к мужу и обняла его за плечи.
– Я вижу звёзды, Надя!
– Этого не может быть!
– Но я вижу. О Боже! – Виктор Льво¬вич схватился за голову. Прямо перед собой он увидел Алёнку, которая ровно год назад вышла из дома и не вернулась.
С какой звезды спустилась девушка, он не заметил, да и со звезды ли...
Её силуэт появился неожиданно и с каж¬дой секундой становился отчётливей, при¬обретая объём и форму. Наконец Алёнка опустилась так низко, что казалось, протя¬ни руку - и дотронешься до её лёгкого, почти невесомого платья.
– Алёнка?! – прошептал Виктор Львович.
– Да! Это я, папа! Я пришла попрощать¬ся.
– Где ты, Алёнка?
– Меня убили. Ровно год назад. Отомсти за меня, папа! Нельзя умирать в восемнад¬цать лет...
Видение исчезло.
«Я только что видел дочку, Надя», – сказал Виктор Львович, повернув к жене голову. – Нашу Алёнку!»
И тут до него стало доходить: он видит. Будто из ту¬мана, к нему выплывала комната, точно та¬кая, какой он её и представлял.
– Я вижу, Надя!
Виктор Львович за¬метался по квартире.
– Вот кровать, она заправлена шёлко¬вым покрывалом. На нём изображены че¬тыре белых лебедя, а вот здесь, – Виктор Львович ударил ладонью по покрывалу, – а вот здесь заштопано тёмно-синими нитками.
– Да, голубых у меня тогда под рукой не оказалось, – как в бреду отозвалась Надя.
– Вот телевизор, на правой стенке цара¬пина. На телевизоре – ваза.
– Вообще-то, да.
– В вазе цветы, по-моему, каллы, белые такие.
– Нет! Цветов нет.
– Как же нет? Я же их вижу, – Виктор Львович взял вазу в руки. – В самом деле – нет. Но что это такое? Я держу вазу в руках, но вижу, что она продолжает находиться на телевизоре, и в ней эти проклятые цветы!..
– Успокойся, милый! Ты просто переуто¬мился. После исчезновения Алёнки я не держу в доме цветов.
– Да, я знаю, прости! Ты хочешь ска¬зать... – Виктор Львович сам испугался своих мыслей.
– Может, коньяку, Витя? – спросила Надя.
Оболенский обернулся к жене и вдруг неожиданно засмеялся.
– Знаешь, Наденька, я сейчас вспомнил сказку про шапку-невидимку.
– При чём тут шапка? – Надя не на шутку испугалась.
– Невидимка, – повторил Виктор Льво¬вич. – Понимаешь, у меня такое ощуще¬ние, что на нас с тобой надето по такой шапке. Чушь, конечно! Но дело в том, что я вижу нашу комнату, вижу кровать, теле¬визор, вижу вазу с несуществующими цве¬тами, различаю цвета и понимаю буквы, но я не вижу ни тебя, ни себя. Странно, ты не находишь? Ладно, принеси выпить, только водки.
Надя сходила на кухню, принесла бутыл¬ку, стопку, бутерброд. Он молча вы-пил.
– Так, – медленно произнёс Виктор Львович, – у нас есть в доме отрывной календарь?
– Есть, я же тебе говорила. Он у нас всегда был, и у мамы моей был.
– Знаю, потому и спрашиваю, надеюсь, ты листки с него регулярно отрываешь?
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
– Пойдём, – Оболенский уверенно на¬правился к коридору. Включил свет. – Вот он. Я вижу его. И лампочку вижу, и выключатель, а теперь попробую прочи-тать, что на нём написано, а ты проверяй. 25 июня, правильно?
– Да.
– Вторник?
– Нет, среда.
– Я так и думал. А год какой?
– 1997-й.
– А я читаю – 1996-й. Ты понимаешь, в чём дело?
– Нет.
– Попробую объяснить, если, конечно, я не рехнулся. Кстати, сколько сейчас време¬ни?
– Ровно шесть вечера.
– Хорошо! У нас в запасе 15 минут, ты только не волнуйся, – Виктор Львович об¬нял жену, она прижалась к нему и запла¬кала.
– То, что ты сейчас услышишь, Надя, похоже на бред, но поверь, я в здравом уме. Ты мне веришь?
– А когда я в тебе сомневалась?!
– Вот и умница. Я не знаю, как объяс¬нить это явление, но дело в том, что я дей¬ствительно вижу, но не сегодняшний день, а то, что происходило ровно год назад. С тобой, со мной, с Алёнкой.
Надя опять заплакала.
– Ну вот, а говоришь, что веришь мне. Прекрати плакать, у нас не так много вре¬мени. Если то, о чём я думаю, имеет место, то ровно через десять минут должна появиться Алёнка. Я это помню точно. Она обещала прийти ровно в шесть, а пришла пятнадцать минут седьмого. Я ей сказал, что пункту¬альность красит человека, а не наоборот, а она поцеловала меня в щёку. Вот сюда. – Глаза канатоходца увлажнились, но он быстро взял себя в руки. – А сейчас, Надя, пойдём на кухню и встанем у окна. Только прошу, стой тихо и во всём меня слушайся. Сама-то ты ничего не увидишь, но я буду обо всём подробно рассказывать. Кстати, приготовь права и ключи от машины, возможно, они понадо¬бятся.
– А если не понадобятся?
– Тогда я признаюсь, что действительно переутомился, и пойду спать. Но нет! Я, кажется, прав.
– Что случилось?
– Ничего. Просто я увидел самого себя. Сижу за столом и точу нож. Знаешь, а я ведь раньше себя никогда не видел, даже в зеркале. А вот и ты, возишься с блинами. Слушай, а ты у меня настоящая красавица!
«Да, год назад у меня ещё не было седых волос», – подумала Надя, а вслух сказала:
– Я рада, что тебе понравилась.
– А вот и Алёнка! Улыбается как ни в чём не бывало, чмокает меня в щёку, под¬ходит к тебе, берёт из тарелки блин, ты де¬лаешь вид, что сердишься.
– Боже мой! – побледнев, воскликнула Надя. – А ведь я действительно тогда шлёпнула её по рукам, значит...
– Вот, – перебивает Виктор Львович, – она с блином во рту пытается сделать ре¬веранс, потом моет руки, и мы садимся пить чай. Разговора не слышно, всё происходит как в немом кино.
Комментировать дальше не имело смыс¬ла. Оба они до малейшей детали помнили последний проведённый с дочерью вечер. Надя прижалась к груди мужа и заплакала. Казалось, ещё чуть-чуть, и она не выдержит, сорвётся в истерику.
– Прекрати реветь! – су¬рово сказал Виктор Львович. – Иначе мы никогда не узнаем, что случилось с Алёнкой. Иди заводи машину и жди меня, она уже прощается с нами.
Путь оказался недолгим. Алёнка торопи¬лась: шла быстрым шагом, почти бежала. Через два квартала свернула и направилась в сторону парка. Возле входа остановилась, села на близстоящую скамейку и открыла сумочку.
– А я и не знал, что она курит, – впол¬голоса сказал Виктор Львович.
– А я знала, – так же тихо сказала На¬дя. – Тебе не говорила, не хотела расстра¬ивать. – Только теперь она окончательно поняла: то, что с ними сейчас происхо¬дит, не является бредом, плодом больного воображения… Лицо её посуровело, слё¬зы высохли.
– Подъехала «скорая», точнее, машина реанимации, «3708», буквы не разобрать, залеплены грязью, – прервал молчание Оболенский.
– Так это же Лёшкина машина, он ещё говорил, что у него водителя сокра¬тили, так он теперь и жнец, и кузнец, и на трубе игрец – водитель и врач в одном ли¬це, – поразилась Надя.
– Боюсь, что ты права. А вот и он сам! Выходит из машины. Точно, Бедров. Алёнка много раз описывала его внешность, так что я не могу его не узнать. Они обнимаются, Алёнка целует его в гу¬бы. О Боже! Что он делает? У него в руке шприц. Мерзавец! Он ставит ей укол прямо через платье. У Алёнки от удивления рас¬ширяются зрачки, она падает ему на руки. Он несёт её к машине, открывается задняя дверца… А это ещё кто такой? Маленького роста, пухленький, как колобок, на правой щеке родинка...
– Лысый, и нос пуговкой?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Так это же Оливьер Владленович!
– Оливьер Владленович? – переспросил Виктор Львович.
– Ну да. Солнцев, главный врач нашей больницы, крупнейший по бо-лезням сердца. Ой, Витенька! Мне страшно. Я с ним в одной школе училась, только он тремя классами старше. Он тогда ещё Се¬мёновым был, а Солнцевым он потом стал, когда его в толстых журналах печатать стали. Началось с придуманного им самим псевдонима, а закончилось изменением в паспорте. Он тогда как раз за мной ухажи¬вать пытался, замуж звал. Только он мне всегда противен был, скользкий такой, вы¬сокомерный... а потом я тебя повстречала.
– Да, дела... – задумчиво произнёс Вик¬тор Львович. – Земля и в самом деле кру¬глая!.. Но мы, кажется, отвлеклись, а они между тем отъезжают. Надя, давай заводи мотор, следуем за ними. Едем пока прямо.

«Скорая» кружила по городу. Несколько раз останавливалась. Бедров оставлял ма¬шину и с чемоданчиком входил в подъезды домов. Два раза Виктор Львович следовал за ним, потом, сплюнув, сказал:
– Подлец! Делает себе алиби. Работает строго по командам диспетчера скорой помощи, все адреса сходятся, потому он и не вызвал ни у кого подозрения.
– Но что там Солнцев делает с Алёнкой? – спрашивает Надя.
– Если бы знать. – Оболенский приза¬думался. – Ровно в 24 часа Бедров пере¬даст машину сменщику, осталось не так много времени...
Точно подслушав его слова, Бедров включил зажигание, и «скорая», вы-ехав за город, свернула на лесную дорогу. Проехав с полкилометра, остано¬вилась. Бедров с Солнцевым вышли из ма¬шины и стали копать яму.
«Роют могилу», – догадался Виктор Льво¬вич, а вслух сказал:
– Крепись, мать! Сейчас будут закапы¬вать нашу дочь.
Сказать-то сказал, а сам сорвался. Выско¬чил из машины и заметался по поляне, словно раненый зверь, безуспешно рассе¬кая кулаками воздух.
И видел лес, как упал этот сильный человек на траву, как царапал и грыз ни в чём не повинную землю.
И слышал лес, нет, не крик, а вопль: то душа человечья жаждала мщения!
Подошла Надя и совсем тихо спросила:
– Они здесь её закопали? Значит, теперь мы знаем, где могилка нашей доченьки.

– Принеси из машины лопату, – вместо ответа сказал Оболенский.
– Ты хочешь...
– Неси быстрее, я сказал!
Надя при¬несла инструмент.
«Ну, вот», – сказал он, окопав могилку со всех сторон. – Я больше ничего не ви¬жу…

И наступил новый день.
Бедров припарковал новенькую, ещё пах¬нущую заводской краской «девятку» и вышел из машины. С трепетом погладил ка¬пот автомобиля, поправил галстук и вошёл в подъезд. Одет он был в модный сво¬бодного покроя пиджак, джинсы, на ногах лакиро¬ванные ботинки. Открыв двери своей однокомнатной квартиры и включив свет в прихожей, молодой человек первым делом подошёл к зеркалу. Осмот¬рев себя с ног до головы, остался доволен и, сладко потягиваясь, сказал вслух:
– Что бы там ни говорили, а жизнь пре¬красна!
– Безусловно, – услышал он мужской голос, – но для тебя это уже пройдённый этап.
Щёлкнул выключатель, и комната озарилась ярким светом. Мурашки пробе-жали по спине Алексея.
Посредине комна¬ты за письменным столом, который ещё ут¬ром стоял у окна, он увидел мощный торс Оболенского. На самом столе, впереди тор¬са, удобно расположились огромные кулаки в чёрных перчатках, между ними на месте телефона с автоматическим определителем номера находился ручной пулемёт, единст¬венный глаз которого смотрел холодно и равнодушно. Бедров машинально сделал шаг назад.
– Стоять, мразь! – услышал он жен¬ский голос, принадлежащий Надежде Алек¬сеевне Оболенской – жене Виктора Льво¬вича.
– Стоять, мразь, я сказала! – повтори¬ла она, направляя на Алексея автомат Ка¬лашникова.
– Что вам надо? Я буду жаловаться! – пролепетал хозяин дома.
– Жаловаться?! Некому, голубчик, да и поздно! – сказал Оболенский, вставая из-за стола. Точный удар в солнечное сплете¬ние помог Бедрову оценить произнесённые слова и принять соответствующую позу.
– Обойдёмся без поклонов, – съязвил Виктор Львович, лёгким ударом под подбородок возвращая Алексея в вертикальное положение. Тем временем Надя откупорила водочную бутылку и ткнула горлышком в ровный ряд белых зубов, которыми так гордился несостоявшийся жених её дочери.
– Пей, иуда! Разговор у нас будет дол¬гим.
Превозмогая боль, Бедров глотал вод¬ку до тех пор, пока она не попросилась обратно. Надя брезгливо отдёрнула руку и плюнула ему в лицо:
– Вот тебе на закуску! А теперь разде¬вайся, – приказала она и по слогам доба¬вила: – До-го-ла.
Бутылка упала на лакированные ботинки, рыгнула на них и, удовлетворённая, с чувст¬вом выполненного долга, покатилась по па¬ласу.
У Бедрова дрожали руки, молния на шта¬нах не слушалась, не хотела расстёгиваться.
– Может, помочь? – спросила Надя. – Только смотри, я ненароком могу оставить тебя без мужских достоинств, впрочем, они тебе всё равно больше не пригодятся.
– Вы меня убьёте? – промямлил несча¬стный.
– Тут ты не прав! – философски заме¬тил Виктор Львович. – Убивают врагов, а преступников казнят.
– За что?! Что я вам сделал? – заво¬пил приговорённый. Совершенно голый, с посиневшими ногами и размазанными по щекам соплями, он стоял перед своими судьями, причитал и дрожал, не то от холода, не то от страха.
– А теперь вспомни 25 июня 1996 го¬да, – Виктор Львович старался говорить спокойно, отчётливо выговаривая каждое слово.
– Я... Я не убивал Алёнку, – выдавил из себя Бедров, не замечая, что проговорил¬ся. А когда понял, было уже поздно.
Раньше его никогда не били, тем более так долго и так больно. Баловень судьбы, он всегда унижал других, никогда не за¬думываясь над тем, плохо, хорошо ли поступает. Для этого он слишком любил себя. Сейчас же пришёл его черёд получать удары, и это справедливо. А раз справедли¬во - значит правильно!
«Дурак ты, Бедров», – сказал Виктор Львович, когда первый раунд экзекуции подошёл к концу. И, выдержав паузу, доба¬вил: – Оливьер Владленович умнее тебя. Ему наши аргументы, – Оболенский постучал костяшками пальцев по пулемёту, – пока¬зались достаточно убедительными, чтобы рассказать правду. Он сразу признался, что ты уговорил его сделать аборт беременной от тебя женщине, за деньги, разумеется, но так, чтобы она об этом не знала. Он согла¬сился, вы обговорили детали, разработали план. Операция прошла успешно, но тебя это не устраивало. Ты остановил машину в ле¬су, прошёл в салон, наклонился над женщи-ной и ножом нанес ей удар в сердце.
– Но! – взмолился Алексей.
– Никаких «но», – перебил Виктор Львович. – Вина твоя доказана, приговор объявлен. Надя, приступай к исполнению.
Бедров встал на колени:
– Но я не уби¬вал Алёнку, клянусь вам! Она не была бе¬ременной, мы с ней только целовались, – скороговоркой выпалил он. Надя носком туфли ударила его в грудь. Бедров оп¬рокинулся на спину и тотчас почувствовал, как холодный ствол автомата упёрся ему в горло.
И тут он увидел муху. Бедняжка угодила в паутину, запуталась в ней, безуспешно пытаясь вырваться, а невероятно больших размеров паук, в предвкушении вкусного обеда, злорадно ухмылялся. Бедрову пока¬залось, что насекомое насмехается над ним, и ему стало по-настоящему страшно.
– Никаких «но», – повторил Оболен¬ский, – впрочем, мы готовы выслушать твою версию, у тебя есть полминуты.
– Это всё Солнцев! Оливьер Владлено¬вич. Он заставил меня, он... Он страшный человек, у него была больная, её привел какой-то грузин, клянусь, я не знаю его имени. Но больную звали Ниной. У неё был неизлечимый порок сердца. Короче, Оливь¬ер Владленович решил сделать ей пересад¬ку и.… и использовал вашу дочь в качестве донора, я не мог отказать ему, не убивайте меня! Он обещал мне деньги на машину, хотите - заберите её! Только не убивайте!
Надя нажала на курок, однако выстрела не последовало. Она отбросила автомат, рухнула на пол и в бессильной ярости замо¬лотила кулаками по мокрому от пота телу Бедрова. Не выдержал и Виктор Львович, впервые в жизни он, потеряв ориентацию, упал, уронив стол и находившийся на нём ручной пулемёт. Однако руки его непости¬жимым образом отыскали шею Бедрова... Смерть заглянула в глаза подонку, опорож¬нила ему мочевой пузырь и вырвала из горла нечто хриплое, непереводимое, страшное…
Эта естественная реакция обреченного организма вернула Оболенских в осознанную действительность.
– Принеси бумагу и ручку, они должны быть в твоей сумочке, – попросил Виктор Львович жену. Надя поднялась на ноги, машинально поправила юбку, убрала со лба прядь волос и осмотрелась. Заметив опро¬кинутый стол, поставила его на место, но¬гой отодвинула пулемёт и подняла брошен¬ный автомат.
«А если Бедров догадался, что оружие ненастоящее, – подумала она, но тут же осекла себя: – Впрочем, теперь уже всё равно. Всё, что требовалось, мерзавец вы¬ложил, а против Вити у него кишка тонка».
Надя бросила взгляд на мужа, открыла сумочку и достала требуемое.
– Теперь пиши! – сказал Виктор Льво¬вич, усаживая Бедрова. – Да не сучи ногами, раньше бояться надо было. Надя, принеси ему водки...
«Супругам Оболенским…» – спустя неко¬торое время читала Надя, с трудом разбираясь в каракулях Бедрова.
«Уважаемые Виктор Львович и Надежда Алексеевна, с прискорбием сообщаю вам, что труп вашей дочери находится в лесу, схема прилагается». Ниже следовал чертёж и подпись: «Доброжелатель».
– Это чтобы не было лишних вопросов, надо же дочку похоронить по-христиан¬ски, – пояснил Виктор Львович.
Надежда Алексеевна приступила к чте¬нию другого письма: «Начальнику мили¬ции...»
Оболенский не слушал. Набросив на шею Бедрова верёвочную петлю (мало ли что тому может прийти в голову), он намотал другой конец верёвки себе на руку и погру¬зился в воспоминания. Память возвращала его в разные периоды жизни. Он смотрел на себя как бы со стороны, анализировал и не находил ничего такого, за что Господь должен был так сурово его наказать, лишив единственной дочери.
– Можно, я ещё выпью? – дрожащий голос Бедрова вернул Оболенского в дей¬ствительность.
– Пей, – разрешил Виктор Львович. – Водка твоя…

«А теперь в ванную», – сказал Оболен¬ский, когда чтение подошло к концу.
– Зачем в ванную? Что вы хотите? – заегозил Бедров.
– А что делают в ванной? – усмехну¬лась Надя. – Естественно, мыться, зря, что ли, раздевался.
– Не бойся! Потом оденешься, и поедем к Солнцеву, – успокоил Виктор Льво¬вич и, обращаясь к жене, добавил: – Наденька, приготовь ванну, молодой человек волнуется.
Ничто так не способствует восстановле¬нию жизнедеятельности ор-ганизма, как водные процедуры. Алексей вымыл шампунем голову, соскрёб с лица запёкшуюся кровь, помассировал мышцы.
«Может, пронесёт, – промелькнула мысль. – Может, не посмеют...»
Но его надеждам не суждено было сбыть¬ся.
«Сейчас ты умрёшь», – сказал Оболен¬ский. – Надеюсь, на том свете тебя встре¬тит моя дочь и плюнет в твою поганую физиономию.»
– Но вы же обещали, вы…
– Я подонкам никогда ничего не обе¬щаю. Прощай! – перебил Виктор Льво¬вич, при этом рука его сделала молниенос¬ное движение. Бедров запнулся на полусло¬ве, глаза его закатились, и он медленно стал погружаться в воду.
– Ну вот! – сказал канатоходец. – Од¬ной мразью на земле стало меньше. Давай, Надюша, наводи порядок. Здесь я тебе не помощник, не забудь только протереть всё, к чему мы с тобой прикасались.
Дождавшись сумерек, супруги вышли из подъезда. Виктор Львович нёс в руках большую сумку, в которую было аккуратно уложено бутафорское оружие. Надя держа¬ла мужа под руку. Они спустились по сту¬пенькам и прошли мимо притаившегося за деревом человека, не обратив на него вни¬мания. Этим человеком был Оливьер Владленович Солнцев.
Час назад он должен был встретиться с Бедровым в своём кабинете: намечалось важное мероприятие, но тот на встречу не явился, не подавал признаков жизни и телефон. Почувствовав неладное, Солнцев подъехал к дому Бедрова и ещё издали за¬метил свет в окнах его квартиры.
«Что всё это может значить?» – подумал он, на всякий случай прячась за дере¬вом. Ждать пришлось недолго. Свет в квар¬тире погас, и Оливьер Владленович услы¬шал шаги. Кто-то спускался по лестнице. Открылась входная дверь и тут же закры¬лась. Мимо озадаченного доктора прошли двое, у одного в руках большая сумка.
«Неужели воры?!» – подумал Солнцев, но тут же прикусил язык. Он узнал Оболен¬ских. Оливьер Владленович на минуту за¬думался, затем решительно вошёл в подъезд, поднялся на третий этаж, открыл сво¬им ключом квартиру Бедрова и, включив карманный фонарик, стал обследовать её.
Полностью удовлетворив любопытство и сделав однозначный вывод, он многозна¬чительно хмыкнул, после чего осторожно, стараясь не наследить, покинул квартиру.

«Если хочешь добиться успехов в жиз¬ни», – говорил Оболенский-старший малень¬кому Вите, – приучи себя к самодисцип¬лине. Недисциплинированность – привилегия слабых, а слабость – привилегия трусов.
– А трусость? – спросил будущий ка¬натоходец.
– Трусость?! – Лев Владимирович за¬думался, однако быстро нашёл ответ: – Трусость, – чеканя каждое слово, ска¬зал он, – придумали недисциплинирован¬ные люди, чтобы оправдать свою слабость.
Прошло много лет. Маленькая берёзка на могиле каскадёра превратилась в громад¬ное дерево, мальчики обзавелись детьми, юноши – внуками, но не стёрлись в памя¬ти Виктора Львовича отцовские слова. Бессильно время перед мудро¬стью.
Оболенский заставил себя проснуться в шесть утра. Сделал зарядку, вылил на голо¬ву ведро холодной воды, обтёрся махровым полотенцем и, облачившись в спортивный костюм, вышел на прогулку, целиком дове¬ряя себя интуиции и белой трости, которую он вполне серьёзно называл штурманом.
Дружок, как всегда, ждал у подъезда. Увидев Виктора Львовича, он радостно бросил¬ся к нему, задрав морду, и уткнулся влаж¬ным носом в ворсистую ткань.
– Прости, Дружок! – вместо приветст¬вия сказал Оболенский. – Я забыл тебе сахарку принести.
Дружок отчаянно залаял, как бы говоря: «Ну, что ты! Какие мелочи. Мы же друзья!»
Они действительно были друзьями: сле¬пой канатоходец и дворовый пёс по кличке Дружок, неизвестной породы, лохматый, с отвисшими ушами, но непомерно свободо¬любивый. Виктор Львович неоднократно приглашал его к себе домой. Пёс приходил, как должное принимал угощения, затем ло¬жился на коврик, вытянув лапы, и засыпал, чтобы, отдохнув, умчаться на волю, в свой, только ему ведомый собачий мир.
Сегодня они гуляли молча. Виктор Льво¬вич часто останавливался, пёс терпеливо ждал, не проявляя ни малейших признаков недовольства.
Неожиданно Дружок насторожился. Что-то подозрительное показалось ему в кустах. Он громко тявкнул, но вдруг резко развер¬нулся, оторвался от земли и сбил Оболенского с ног. Виктор Львович ударил¬ся головой об асфальт, но всё же, теряя со¬знание, успел услышать выстрел.
У верного пса хватило сил доползти до человека, который называл его другом, положить лапы на грудь и последний раз лизнуть в подбородок.

Когда раздался телефонный звонок, Надя заваривала чай.
«Кто бы это мог быть? – подумала она, – В такую рань». Не спеша подо-шла к аппарату, сняла трубку:
– Да, я слушаю.
– Надежда Алексеевна, – ответил при¬ятный баритон. – Извините за беспокойст¬во, меня зовут Игорем. Я хочу передать вам привет от Алёнки. Да, ваша дочь жива!
– Что? – только и смогла сказать не¬счастная мать. Ноги её предательски согну¬лись в коленях, она опустилась на пол.
Не родилась ещё на Земле мать, сердце которой поверило бы в смерть собственного ребён¬ка. Даже своей рукой закрыв ему глаза, она продолжает думать, что это только сон. Плохой, страшный, но сон... а сама вздрагивает от малейшего стука в ок¬но, звонка в дверь, штопает старые носки, гладит рубашки...
Надежда Алексеевна не видела свою дочь неживой (слово «мёртвая» она запретила себе говорить). В ту страшную ночь, опасаясь за душевное состояние же-ны, Виктор Львович не позволил ей взять¬ся за лопату. А последующие сутки – раз-ве они были легче?
– Где она? Что с ней? Что?! – уже не спрашивала, а крича¬ла Надя.
– Ваша дочь жива! Вы можете сами в этом убедиться. Год назад я ехал на машине. Был немного не в себе и сбил девушку. Не думай¬те, я не бросил её. Девушка была жива. Я отвёз её к себе домой. Если честно, то я был чуть выпивший, поэтому не со¬общил в милицию, а «скорая» была без на¬добности – я сам врач. К тому же девуш¬ка быстро пришла в себя. Но она потеряла память, вы ведь знаете, такое случается. А вот сегодня... А вот сегодня она всё вспомнила, и я уз¬нал, что она ваша дочь, и что она любит вас, и что зовут её Алёнкой, а до сегодняшнего дня я её называл Верой. – Парень говорил скороговоркой, словно боялся, что его пере¬бьют, не дадут высказаться.
– Почему же тогда она не позвонила са¬ма? Не приехала? – спросила Надя.
– Дело в том... Ну, словом... Ну... Ну, вы сегодня стали бабушкой! У вас великолепный внук. Три пятьсот!
– Что три пятьсот? – не сразу поняла Надя.
– Внук, говорю, у вас родился, весит три килограмма пятьсот граммов. А Вера, то есть Алёнка – моя жена. Понимаете?
Я так рад, так рад! Во время родов она всё и вспомнила. Какое счастье! Спускайтесь, я на машине и жду вас у подъезда. Не удив¬ляйтесь, я звоню по мобильному телефону, только побыстрее, пожалуйста, а то мне ещё на работу надо.
Надя выглянула в окно. У подъезда дей¬ствительно стояла машина темно-синего цвета, в марках Надя не разбиралась.
Рядом с машиной молодой человек приятной на¬ружности приветливо махал телефонной трубкой. Надя больше не сомневалась. Алёнка, Алёнка жива! Это было главное. Вот обрадуется Витя!
В состоянии эйфории ей даже не пришло в голову, что, если их дочь жива, за что же тогда они казнили Бедрова? Набросив пря¬мо на халат лёгкую кофточку и машиналь¬но схватив сумочку, Надя быстро закрыла двери и побежала вниз по лестнице.
– Прошу вас! – молодой человек, улы¬баясь, открыл перед ней дверцу. – Сади¬тесь поудобнее, едем прямо в роддом. Вы только пристегнитесь, пожалуйста.
– Ах, да! – спохватилась Надя. – Из¬вините, забылась.
Она сняла с защёлки ремень, опоясала им себя и стала застёгиваться. Вдруг что-то укололо её в большой палец левой руки.
– Что там колется? – хотела спросить Надежда Алексеевна, но сознание её зату¬манилось, тело стало невесомым, она про¬валилась в сон.

– Если это смерть, то она прекрасна! – подумала Надя, возвращаясь в сознание. Тело её ощущало необычную лёгкость, хо¬телось петь, танцевать... Она приподняла голову, открыла глаза и обнаружила себя сидящей в невероятно большом кресле. Ощущение нереальности усиливали картины: «Распятый Иисус», «Мадонна с Младенцем», «Святые угодники», но особо выделялся портрет мужчины в голубой ру¬башке. Он был изображён вполоборота и не походил ни на одного святого. Картина рас¬полагалась таким образом, что создавалось впечатление, будто портрет ведёт немой диалог с распятым Христом.
«Кто бы это мог быть? – подумала На¬дя. – Кого он мне напоминает? Неужели?! Ну да! Конечно. Это же Солнцев Оливьер Владленович, вот никогда бы не подума¬ла...»
Надя сладко потянулась и опустила ноги на ковёр. Справа от себя она увидела небольшой на колёсиках столик, на котором дружно уживались корзина цветов, бутыл¬ка шампанского в ведёрке со льдом, фрукты на серебряном подносе и хрустальная конфетница, наполненная всевозможными сладостями.
Если бы Надя была более внимательной, то она обязательно обратила бы внимание на то, что окна, через которые лился мягкий матовый свет, были хотя и необычными, но все-таки светильниками, а еле приметная дверь надёжно заперта... Но ей не хотелось ни о чём думать: она ощущала себя Золуш¬кой, попавшей в сказочный дворец, и чувст¬вовала потребность привести себя в поря¬док. Взгляд её заблуждал по комнате, на миг задержался на большом старинном рояле, пробежал по искусственному камину и остановился у входа в ванную комнату. На¬дя направилась к ней.
Оливьер Владленович посмотрел на часы и про себя выругался. Он явно опаздывал. Действие наркотика подходило к концу, скоро пленница придёт в себя, а всесиль¬ный Солнцев ничего не мог с этим поделать.
– Чёрт бы побрал этого Игорька! Само¬уверенный пацан! Убить собаку вместо че¬ловека и не удостовериться, не убедиться. Теперь приходилось на ходу менять весь план, просчитанный до каждой мелочи.
Оливьер Владленович находился у себя в больнице, куда только что доставили Обо¬ленского. Ничего страшного: лёгкое сотря¬сение мозга, но Солнцев приказал дать ему лошадиную дозу снотворного, сутки про¬спит.
Действия главного врача не обсуждаются. Сказал, надо, – значит надо!
Итак, сут¬ки у Оливьера Владленовича были в запасе. За это время ничего существенного прои¬зойти не должно. Никто его подопечного не потревожит: ни милиция, ни друзья.
Он позвонил Игорю, выдал инструк¬ции и поехал к себе на дачу.

Надя почувствовала слабость, когда за¬канчивала возиться с причёской. В висках стучало, затылок сделался ватным. Она плеснула в стакан воды из крана, поднесла его к пересохшим губам, сделала глоток. Вода показалась безвкусной и пресной. «Хорошо бы сейчас щей!» – пронеслось в голове.
Надежда Алексеевна вышла из ванной, подошла к столику, взяла яблоко, надкусила его. По телу пробежали мурашки, лицо ис¬казила судорога.
«Что это со мной?» – подумала женщи¬на и упала в кресло. И тотчас почувствова¬ла нестерпимую боль. Будто кто-то провёл по её голове раскалённым железом.
Это была память. Она обрушилась на На¬дю, не испытывая ни жалости, ни сострада¬ния. И женщина полностью пришла в себя.
В медицине это называется шокотера¬пией. Шансы пятьдесят на пятьдесят – или полное выздоровление, или смерть.
Оболенская выдержала. Неистребимая любовь к семье и жгучая ненависть к по¬донкам, посягнувшим на её счастье, соеди¬нились в одно целое, в чувство, которому до сих пор ещё не придумано названия, в чувство, на которое способно только смер¬тельно раненное материнское сердце.
– Где я нахожусь? – спросила себя На¬дежда Алексеевна, когда полностью пришла в себя. – И что это за маскарад? Шампанское, цветы, конфеты... А может, Алёнка?.. Может, она на самом деле жива?..
И тут её взгляд остановился на портрете Солн¬цева. Оливьер Владленович смотрел на неё со стены, усмехался и как бы говорил: «Ну, что, голубушка! Отвергла меня, а что в результате вышло?!»
– Господи! – воскликнула Надя. – Как же я сразу не догадалась?! Кстати, где моя сумочка?
Она осмотрелась. Сумочка ви¬села на подлокотнике кресла. Надя взяла её в руки, открыла.
– Слава Богу! – произнесла она. Всё на месте: ключи, бумажник, косметичка, но самое главное – скрученные в трубочку заявления Бедрова, которые она позабыла выложить. – Хотя, что я, дура, радуюсь. Раз ничего не тронуто, значит, жизнь моя не стоит и ло¬маного гроша. – Надя машинально прове-ла рукой по волосам. – Господи! Заколка! Как я про неё забы¬ла? – закричала она про себя от нахлынув¬шего возбуждения. Этой заколкой однажды чуть не убили Льва Владимировича, её свёкра. Укол заколки вызывал паралич сердца.
Заколка хранилась в доме как реликвия, в специальном сейфе. На¬дя заколола ею волосы по настоянию мужа, когда они отправлялись на квартиру Бедрова.
– Мало ли что может произойти, – ска¬зал тогда Виктор Львович. – Я всё-таки слепой, а предприятие у нас серьёзное...
А потом всё завертелось, закружилось, и женщина забыла о заколке, а вот теперь вспомнила, и как нельзя кстати.
– Теперь ты у меня попляшешь! – ска¬зала Надежда Алексеевна и, сделав из паль¬цев известную комбинацию, показала её портрету.

«Здравствуйте, Надежда Алексеевна», – сказал появившийся в дверях Оливьер Вла¬дленович. – Ну и жара сегодня. Извините, что заставил вас ждать. Дела, знаете ли. Кстати, как вам моя берлога? Между про¬чим, она находится под моим гаражом. – Солнцев захихикал. – А вот рядом с гара¬жом у меня дом. Знаете, будь вы в своё вре¬мя чуточку покладистее, и это всё могло быть вашим. Да, чуть не забыл, вам привет от Виктора Львовича, чувствует он себя уже лучше. Ба! Какой я всё-таки болван! Вы ведь не знаете, что в него стреляли.
Солнцев любил эффекты. Он был хоро¬шим психологом, и каждое сказанное им слово достигало цели.
Видя, как побледнело лицо Оболенской, как задрожали её руки, он медленными движениями расстегнул пуговицы на пиджа¬ке, ослабил узел галстука, подвинул к се¬бе кресло, уселся в него, закинул ногу на ногу, достал сигареты, зажигалку и только после этого продолжил.
– Курите? Нет! А я вот балуюсь. Да не волнуйтесь вы так. Стре¬лок промазал. Пуля угодила в собаку, слав¬ный был пёсик, ха-ха-ха! А у вашего мужа лёгкое сотрясение мозга, завтра его доста¬вят домой, я уже распорядился.
Напрасно Надя репетировала перед зер¬калом: улыбалась, строила глазки, томно вздыхала. Спокойная речь Солнцева выве¬ла её из равновесия.
– Ах ты, сука! – закричала она, и хру¬стальная ваза, выполняя фигуры высшего пилотажа, полетела к своему хозяину. Но Оливьер Владленович обладал завидной ре¬акцией. Ваза пролетела мимо его лица, уда¬рилась о стенку, рассыпалась на куски, стекло перемешалось с конфетами, а в лицо женщине уставилось чёрное дуло пистолета.
– Спокойно, крошка! Ещё одна глупость, и Виктор Львович станет вдовцом. – Оливьер Владленович вытер лицо платком и уже спокойно добавил: – Не кипятитесь, мы же цивилизован¬ные люди.
«Да что это я, в самом деле», – обруга¬ла себя Надежда Алексеевна, а вслух ска¬зала:
– Что вы хотите?
– Так-то лучше. – Оливьер Владленович положил пистолет во внутренний кар¬ман пиджака и, усмехнувшись, продолжил: – Не обольщайтесь, нервы у меня крепкие, стреляю я прилично, а нажать на ку¬рок много времени не потребуется. Перей¬дём сразу к делу. Начнём с того, что я не буду больше вводить вас в заблуждение – ваша дочь мертва. Поверьте, у меня не бы¬ло выхода. Мне заплатили, и я должен был выполнить работу. Бизнес есть бизнес!
Пот выступил на лбу бедной женщины, ли¬цо её исказилось, сделалось багровым.
– Только без эксцессов, – на всякий случай ещё раз предупредил Солнцев.
«А ведь он боится», – подумала Надежда Алексеевна, но вслух спросила:
– Что вы хотите от меня?
– Я хочу вас! – спокойно ответил Оливьер Владленович. – Я так долго ждал этой минуты, что смею надеяться на взаим¬ность.
– Вы случайно не больны?! – только и смогла сказать Надя. – По вам давно психушки плачут. Признаётесь в убийстве моей дочери, угрожаете пистолетом, орга¬низуете, я в этом не сомневаюсь, покушение на моего мужа и одновременно хотите, чтобы я ласкала ваше мерзкое тело, да ещё бы и стонала от восторга.
– Именно так! – невозмутимо произнёс Оливьер Владленович. – И поверьте, у вас нет другого выхода.
– Ну, ты и наглец!
– Возможно, но давайте говорить откро¬венно. Допустим, вы отказываете мне. Что ж – ваше право, но тогда я должен заявить, что всё равно овладею вами, потому что я так решил. Короче, в лю¬бом случае ваша добродетель пострадает. Но это ещё не всё. Завтра в восемь утра вашего мужа доставят домой, а там его будет ждать сюрприз. Помните Игорька, который так прелестно вас разыграл, не правда ли, хороший мальчик?.. Так вот, он выступит в роли сюрприза и, уверяю вас, второй раз не промажет. А потом я убью вас. – Солнцев сделал паузу, прику¬рил сигарету и, зевая, добавил: – Вам это надо? Я думаю, нет! Мне, кстати, тоже.
Надежда Алексеевна в свои неполные тридцать девять лет немало повидала в жиз¬ни: и хорошего, и плохого, но с таким ничем не прикрытым цинизмом повстречалась впервые.
«Эту гадину мало убить, – думала она. – Её надо раздавить, разложить на молекулы, развеять в космическом прост¬ранстве... Только бы не выдать себя, только бы не выдать... Господи! Помоги...»
Туман застелил ей глаза, в горле застрял комок, сердце учащённо забилось.
– Гос¬поди! – повторила она. – Помоги! – За¬тем откашлялась и спросила: – А где гарантия, что потом… – она за¬мялась. – Что потом вы оставите моего мужа в покое?
– Хороший вопрос! – Солнцев повесе¬лел. – Всё будет зависеть от вас, дорогая Надежда Алексеевна. Вы можете не гово¬рить мне о любви, Бог с вами, но о ней должны сказать ваши руки, ваши губы, ваше тело, и простите меня за вульгар¬ность, но не я должен взять вас, а вы ме¬ня. Сумеете – и жизнь Виктора Львовича вне опасности. Нет – тогда примите мои со¬болезнования...
– Хорошо, – сказала Надя. – Я соглас¬на, только у меня есть одно условие.
– Какое ещё условие?
– Я хочу знать, что за тварь носит в гру¬ди сердце моей дочери и имя подонка, ку¬пившего его.
– Зачем это вам? – пожал плечами Оливьер Владленович. – Впрочем, пожа¬луйста. Вот визитная карточка, там адрес, фамилия, телефон, вот фотографии девушки, до операции и после. Вы удовлетворены?
– Такая молодая и уже стерва! – про¬шептала Надя и положила документы в свою сумочку. Солнцев усмехнулся.
– Вам, наверное, небезынтересно узнать, знали ли они правду? – спросил он, наблю¬дая за женщиной. – Безусловно, знали. Они видели вашу дочь, говорили с ней, смотре¬ли анализы – помните, Алёнка лежала в боль¬нице с воспалением лёгких?
Солнцев бессовестно врал. Не для того, чтобы обелить себя, и уж, конеч-но, не для того, чтобы завоевать любовь женщины. Просто такова была его сущ-ность.
Надя еле сдерживала себя. Ей хотелось поскорей покончить с этой мразью, плюнуть на бездыханное тело и уйти, убежать по¬дальше от этого места к себе домой, упасть мужу на грудь, прижаться к нему, запла¬кать, ощутить себя женщиной, слабой и беззащитной, какой велит быть ей при¬рода. Но Солнцев вошёл в раж, слова текли из него сплошным нескончаемым потоком, и она заставила себя стать сильной.
– Вы думаете, я подонок, подлец, него¬дяй. Нет, Наденька, ещё раз нет. Я врач! И, смею заметить, хороший врач! Мои руки спасли не один десяток людей...
– А скольких угробили?! – не выдержа¬ла Надя.
– Да бросьте вы. Это всё сантименты. В жизни всё гораздо проще. Представьте, у меня в клинике больные, вполне приличные люди. Почки, печень, селезёнка – всё у них в порядке, а сердце никудышное: изно¬сился насос, требует замены. А вокруг столько убогих людишек, жизнь которых – балласт один. Я говорю: «К чёрту ли¬рику! Отдайте мне хотя бы сумасшедшие дома, и человечество забудет, что такое сте¬нокардия и инфаркт миокарда». Так эти умники, из Академии Наук... даже говорить о них не хочу. Трусы они, а я – врач!
В комнате воцарилась тишина. Солнцев на мгновение замолчал и посмотрел на стену, где рядом с Христом находился его бесцен¬ный портрет.
«Ну что, висишь? – как бы говорил портрет Богу. – Чего ты добился, что сделал? Один ученик тебя предал, другой – продал, остальные вместе с толпой смирен¬но ждали, когда тебя приколотят к кресту, и ничего не предприняли для твоего спасения. А возьми меня. Я добился в жизни всего, чего хотел. Совсем скоро меня будет ублажать женщина, которая меня ненавидит. Предо мной преклоняются, меня обожествляют. Ну, что скажешь?»
Христос молчал. Он знал истину…
– Я – врач! – повторил Оливьер Влад¬ленович. – И могу отделить зёрна от пле¬вел. И у меня есть ученики. Они поставля¬ют мне материал для работы: проституток, гомиков и прочую нелюдь. Хотите, я покажу вам свою операционную, она у меня здесь, за стенкой.
– Вы хотите сказать, что здесь делаете пересадки сердца?
– Не всем. Далеко не всем. В основном я оперирую в больнице, там имеется свой банк, но это так – туфта, им пользоваться нельзя. Зато на каждый орган имеется документ, откуда взялся и так далее. Всё под номерами – не подкопаешься. А на¬стоящий банк у меня здесь. Комбинация довольно простая: в своём банке беру запасные части, документы в больничном, эрзац на помойку. Главное – конечный результат.
Солнцев открыл шампанское, наполнил им бокалы.
– Давайте, Наденька, выпьем за взаимопонимание!
Надя устала. Ей казалось, что попала она в бочку с дерьмом и нет такой силы, чтобы вызволила её оттуда. Но её мучил один вопрос, и она задала его:
– А как же моя дочь? Она ведь не была проституткой.
– Да, – спокойно ответил Солнцев. – Не была. «В любом деле случаются наклад¬ки», – сказал так, будто речь шла не о живом человеке, а о каком-то неодушевлённом предмете, бракованной шестерёнке, напри¬мер. Потом немного подумал и, сладко по¬тягиваясь, добавил: – Да, она была честной девушкой, до са-мой смерти. Но умерла женщиной, правда, не зная об этом.
– Что вы этим хотите сказать?
– Ничего. Просто я у неё был единствен¬ным в жизни мужчиной.
«О Господи! – взмолилась мать. – Когда же это всё кончится, я не могу больше…»
Словно подслушав её мысли, Солнцев сказал: – Что ж, Надежда Алексеевна, я сдержал своё слово. Теперь ваша очередь. Прошу в койку, мадам!
– Может, сначала выпьем? – попросила Надя, чтобы дать себе время привести мысли в порядок.
– Ну, это другой разговор, – засуетился Оливьер Владленович. – За исполнение желаний!
– Взаимно!
У Оболенской было только одно желание, но, чтобы оно исполнилось, ей нужно было собрать всю свою волю в кулак и, прежде всего, заставить себя улыб-нуться. Сделав пару глотков, она поставила бокал на столик, приподнялась с кресла, отодви¬нула его и, покачивая бёдрами, стала мед¬ленно раздеваться.
Пуговица за пуговицей расстёгивался ха¬лат, обнажались плечи. Лёгкий взмах руки – и халат завальсировал в воздухе, закружил¬ся, к нему присоединились сорочка, лиф¬чик, трусики.
Солнцеву стало жарко. Он тяжело зады¬шал, лоб его покрылся испариной, а «стрип¬тизёрша», подыгрывая ему, бесстыдно лас¬кала себя руками, томно улыбалась и драз¬нила, дразнила...
Не выдержав, Оливьер Владленович бро¬сился к ней.
– Нет, я хочу под душ, – вывернулась Надя. – Если хочешь, пойдём со мной.
Она забралась в ванну, открыла краны. Вода струйками побежала по её телу, делая его ещё соблазнительнее. На ходу раздева¬ясь, Солнцев ринулся к нему, такому же¬ланному, еще вчера – недоступному.
«Моё, моё! – ликовал мозг. – На¬конец-то моё!»
Она позволила его губам дотронуться до сосков, рукам – обнять бёдра, прижалась к нему и сняла заколку...
Оливьер Владленович остался верен себе. Он и умер, не сомневаясь в своей непо¬грешимости и в том, что ему дозволено всё! Стоит только захотеть...

Поезд прибыл в Армавир рано утром. Они вышли на перрон и двинулись по на¬правлению к вокзалу. Мужчина шёл не то¬ропясь, постукивая впереди себя белой тростью. Женщина держала его под руку, то и дело оглядываясь по сторонам. Наконец она увидела телефонную будку.
«Лишь бы трубка была не оборвана», – сказала женщина.
– Будем надеяться, – ответил мужчи¬на. Им повезло. Телефон был исправен.
– Алло! Георгия Вашхадзе, пожалуйста.
– Я вас слушаю, дорогой!
– Вам привет от Оливьера Владленовича.
– От Солнцева? Где вы находитесь? Как вас узнать? Я сейчас буду. Его друзья – мои друзья…
– Ну, – спросила Надя. – Что он сказал?
– Приедет, – ответил Виктор Львович. Они сели на скамейку и стали ждать.
Вашхадзе узнал их сразу. Он приехал на стареньком, много чего повидавшем «Моск¬виче», вывалился из машины и заспешил к Оболенским, держа в руках огромный букет ярко-красных роз. Ослепительная улыбка озаряла его лицо.
«Зовите меня Георгием», – сказал кав¬казец. Он уже дарил Наде цветы, обнимал Виктора Львовича и улыбался, улыбался, улыбался...
– Стол уже накрыт, Нина вас ждёт, по¬ехали, поговорим в машине. Оболенские, не¬ знакомые с южным темпераментом, немного опешили, но послушно влезли в салон и уселись на заднем сиденье. Георгий закрыл за ними дверцы, сел за руль и включил за¬жигание.
– Я с Оливьером Владленовичем в одной школе училась, – начала разговор Надя, после того как они представились. – А тут мы с мужем в отпуск собрались, я его слу¬чайно встретила, он мне и дал ваш адрес.
– А почему телеграмму не дали?
– Неудобно как-то.
– Почему неудобно? Солнцев - мой друг! Вы его друзья! Очень даже удобно.
– А вы сами как с ним познакомились? – вмешался в разговор Виктор Львович.
– Вай, вай, вай! Какой замечательный человек, – замотал головой Вашхадзе. – Мою дочку спасал, меня счастливым сделал! Он вам не рассказывал?
– Нет. А что, Нина – ваша дочь?
– Нина! О, вы сейчас увидите её, чувст¬вует себя хорошо, а раньше совсем бледная была, с палочкой ходила, а теперь порхает, как мотылёк. И всё Оливьер Владленович, он для меня как отец родной. Кстати, вы верите в судьбу, Надя?
– Не знаю, – ответила женщина.
– Я тоже раньше глупый был, а теперь верю. Года полтора назад приехал я в ваш город с коллекцией цветов, я ведь цветовод, причём потомственный. Прадед мой розы выращивал, дед выращивал, отец выращи¬вал, мне завещал. Первое место дали. Грамота, премия – всё как полагается, а у меня проблема, сов-сем небольшой, но такой противный. Про¬стите за откровенность, чирей у меня вско¬чил, да на таком месте, ну, вы сами понима¬ете, – от волнения Георгий заговорил с акцентом, который в спокойном разговоре у него был почти незаметен. – Прихожу в поликлинику, мне говорят: «полис давай! Какой, говорю, по¬лис, когда садиться нельзя? Не знаю, что бы я делал, если бы не Оливьер Влад-ленович, Бог послал мне его.
«Или дьявол», – подумал про себя Обо¬ленский, но промолчал.
– Короче, – продолжал Георгий. – из¬бавил он меня от моей болячки, процедуры назначил, я ему деньги даю, не берёт, гово¬рит: «Если я за каждый прыщик деньги брать буду – уважать себя перестану!» И протягивает мне свою визитную карточку. Я как прочитал её, так сразу про себя поза¬был, дочка тогда у меня сильно болела, неизлечимый порок сердца, наши врачи руки опустили, а тут – такая удача. Врач с мировым именем. Рассказал я ему про свою беду, тут он сразу серьёзный стал: приво¬зи, говорит, дочку, а там посмотрим». Спас он её. Потому я ему по гроб жизни обязан.
На мгновение в машине наступила тиши¬на, прерываемая только гудением мотора да потоком встречного воздуха.
– Скажите, Георгий, – нарушил молча¬ние Виктор Львович, – Оливьер Владле¬нович, как я понял, сделал вашей дочери пересадку сердца?
– Именно! – воскликнул Вашхадзе и, немного помолчав, добавил: – Девушка у вас тогда одна погибла, в автомобильной катастрофе, может, слыша¬ли, «жигуль» её под лесовозный прицеп угодил? Группа крови у неё такая же была, как у моей Нины, Оливьер Владленович до¬говорился с её родителями, я деньги давал.
– Вы сами отдали деньги родственни¬кам? – тихо спросила Надя.
– Ну что вы! Как можно. Оливьер Вла¬дленович всё на себя взял и Нине просил не говорить... а вот и мой дворец.
Машина остановилась возле небольшого саманного домика. У калитки стояла черно¬волосая девушка лет семнадцати с двумя смешными косичками.
– Нина, встречай гостей! – сказал Геор¬гий, помогая Оболенским выйти из машины.
– Здравствуйте, – проворковала девушка, – проходите, я вам завтрак приготовила.
Они вошли в дом. Впрочем, домом его можно было назвать с большой натяжкой: саманные стены, земляной, покрытый линолеумом пол. Если чего и было в нём в избытке, так это уюта, да ещё цветов.
– Вы, наверное, удивлены? – спросил Вашхадзе, заметив недоумение на лице Надежды Алексеевны, и добавил с некоторой грустью: – Был у меня дом, большой, красивый, от деда достался, две «Волга» был, белый и чёрный, продал всё...
– А жена? – спросила Надя. – Жена у вас есть?
– Была жена, – ответил грузин и без сожаления добавил: – Ушла. Когда я всё продал, так сразу ушла. Куда – не сказала, да я и не интере¬совался. Но что это мы о грустном? Вот поставлю дочку на ноги, выдам замуж, а там, глядишь, и внуки пойдут. Так что не надо о грустном. Проходите к столу, у меня есть великолепный тост...
Он замолчал, заметив, что лица у гостей побледнели, глаза увлажнились.
– Я что-то не так сказал? – спросил он. Надя выбежала на улицу.
– Нет, всё нормально, – ответил Вик¬тор Львович, сжимая в кармане ставший неожиданно ненужным солнцевский писто¬лет.
– У нас тоже дочка была. Погибла в том году.
– Простите, я не знал.
– Ничего. Но мы, пожалуй, пойдём...
Эпилог
В выходные дни на городском кладбище всегда многолюдно. Супруги Оболенские, склонив головы, стояли у могилы дочери. Слов не было. Не¬делю назад произведено перезахоронение, сегодня поставили памятник. А как жить завтра?!
– Здравствуйте!
– А, капитан, – холодно отозвался Вик¬тор Львович, узнав голос, но всё же протя¬нул руку для приветствия.
– Здравствуйте, Вадим Петрович, – На¬дя кивнула головой и посторонилась. Мили¬ционер положил на могилку цветы.
– Что скажешь, капитан? – спросил Оболенский. Он хотел добавить, что место для разговоров выбрано неудачно, но сдер¬жался.
– Да вот, на пенсию ухожу.
– Поздравляю.
– Не с чем. Впрочем, спасибо. Я вот за¬чем вас ищу: вчера при задержании был убит Игорь Черных.
– Кто такой? – Оболенский сделал уди¬влённое лицо.
«Ну и выдержка у него!» – изумился капитан, а вслух сказал:
– Третий из группы Солнцева. Пытался сбыть одному иностранному гражданину человеческие органы, был изобличён на ме¬сте преступления. Оказал сопротивление, пытался скрыться, результат я вам только что сообщил. Так что дело Солнцева, в связи со смертью преступников, скоро будет сдано в архив. Я думаю, вам будет

небезынтересно узнать детали: Черных, по всей вероятности, не поладил с сообщниками и убил их. Мотив налицо. Да, чуть не забыл. Надежда Алексеев¬на, хочу вам вернуть одну вещичку, не теряйте больше.
Надя недоуменно посмот¬рела на капитана и увидела в его руках за¬колку, про которую она совсем забыла. Ли¬цо её побледнело, в висках застучало: «Так он всё знает...»
Но капитан, как будто не замечая её замешательства, положил закол¬ку на могилку рядом с цветами и добавил:
– Кстати, на квартире у Солнцева в его сейфе находилась картотека с именами по¬тенциальных клиентов. Там была и Нина Вашхадзе. Так что рано или поздно, но их пути обязательно бы пересеклись. Заболе¬вание Георгия только поторопило события. В противном случае, не будь Нины с её не¬излечимым недугом, Солнцев никогда бы не обратил внимания на её отца. И ещё! Не думайте, пожалуйста, что в милиции ра¬ботают одни дураки. Хотя и без них не об¬ходится.
Вадим Петрович достал из кармана сига¬рету, прикурил её от спички и продолжил:
– Нашёлся у нас один умник...
– Короче, капитан! – перебил Оболен¬ский.
– Если короче, то Вашхадзе узнали правду, и Георгий, и Нина. Кстати, вы очень хорошо сделали, что не тронули их. Они ни в чём не виноваты. Вы мне верите?
Оболенские молчали, но капитан и не на¬деялся получить ответ. Он отошёл в сторо¬ну, и тут Надя увидела Вашхадзе.
Георгий шёл медленно, низко опустив го¬лову. Лицо его осунулось, постарело. Нина поддерживала отца под руку. Встретившись глазами с Надеждой Алексеевной, девушка на миг замерла, потом, оставив отца одно¬го, бросилась к ней, упала на колени и за¬плакала.
– Что ты, что ты, дочка!
Надя помогла Нине подняться, прижала её голову к своей груди и стала гладить чёрные как смоль волосы.
– Простите меня, тётя Надя!
– За что, девочка моя?!
– За то, что я осталась жива! – И совсем тихо добавила: – Можно, я буду называть вас мамой?!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

СТИХ СКВОЗЬ ПРОЗЫ,
ИЛИ СМЕХ СКВОЗЬ СЛЁЗЫ АНАТОЛИЯ ЧЕРТЕНКОВА

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами,
что смеянствуютсмеяльно, О, засмейтесь усмеяльно!
Велимир Хлебников

Анатолий Чертенков – поэт самобытный, именно это определение как нельзя лучше подходит к его творчеству. Несмотря на явные обращения к городскому романсу, к городскому фольклору, на котором воспитывался, так же, как Владимир Высоцкий, несмотря на близость к тем самым звукам и темам, к той же гражданской позиции и социальным мотивам, Чертенков имеет свой твёрдый и оригинальный поэтический голос.

– Я – родом из Вчера!
Я рос в стране портретов,
Где церкви на крови, а тюрьмы на крестах.
Я верил в коммунизм, и хоронил поэтов,
И в грязных кабаках топил в стакане страх…
И тысячи ветров со мной пути скрестили.
И миллионы звёзд включили маяки…
Нет!.. Я – не из Вчера…
Я – родом из России!
Сегодня и всегда!
До гробовой доски.

Для него, как и для Высоцкого, основной составляющей творчества, краеугольным потенциалом, фундаментом и смыслом является смех. Но это не просто высмеивание пороков и курьёзов политики и социальной сферы жизни, это – смех как философская категория, как мировоззрение, как закон жанра, в частности. Не зря же герой его цикла или короткой поэмы «Легенда о палаче», палач основной своей задачей и целью своей деятельности считает уничтожение смеха. Вот признание этого, на самом деле, АНТИгероя –

В извечных странствиях за славой и успехом
Я попросил владыку тьмы и зла
Продать мне стрелы для борьбы со Смехом
И разрешить стрелять из-за угла.

Потому и многие стихотворения Чертенкова, и даже рассказы неожиданно превращаются в сатирические произведения, в гротески, в фельетоны –

Решил я совесть сдать в ломбард.
Зашёл в шикарный зал.
В смятенье бросил робкий взгляд
На грозных вышибал…

…Но «шкаф» был опытен, умён,
Нахален, как паук.
Занёс меня в реестр имён
И совесть – хлоп в сундук!

– На, получай за вещь сполна
И дальше падай вниз,
Тебе дарует сатана
Бессовестную жизнь…

Всё же герой Анатолия одумался и решил вернуть заложенную вещь –

… «Шкаф» заскрипел,
Что взять с него…
Открыл ногой сундук.
Но не увидел ничего
Ни в нём я, ни вокруг.
Лишь только старые штаны.
Да пыль. Да таракан…
А «шкаф» глядел со стороны
И водку лил в стакан…

Конец, прямо скажем, неутешительный, даже безутешный. Чертенков часто использует приём макаронических стихов (с иностранными словами), что только усиливает комичность и сарказм, на поверку, трагических ситуаций.
Глубокая искренность, чуткое отношение к произнесённому, речённому слову, духовная и душевная чистота делают поэзию А. Чертенкова близкой и открытой не только элитарному, продвинутому столичному читателю, слушателю, но и неискушённому, и провинциальному. Это придаёт творчеству поэта более глобальный статус общественного явления –

Боже праведный, Боже суровый!
Миром правит не вера, а сила.
Обронил я нечаянно слово.
А оно, – вишь, чего натворило…

И я вонзаю в строчки карандаш,
И кровью заливается бумага.
…
Господь не дал поэту прав на ложь,
А люди бьют за искренность и правду.

Давай поговорим о доброте!
Откроем окна. Двери – нараспашку.
Наденет солнце свежую рубашку
И в дом войдёт к живущим в темноте.
О милости давай поговорим!
О грустном вспомним, но совсем немного.
Врагов простим – как велено нам Богом.
И жизнь свою любимым посвятим!

Очевидная, но хитроумно продуманная и выстроенная простота сюжетов (многие или, точнее, почти все стихотворения и все без исключения прозаические произведения Чертенкова имеют вполне определённый сюжет), эта простота не так проста, как может показаться.
Например, стихотворение «Четвёртый поворот» – это не что иное, как философия, метафизика метаморфоз – смертей и новых рождений, которую, в том или ином виде, исповедали многие поэты и раньше, и сейчас. К примеру – Николай Гумилёв, Николай Заболоцкий, Юрий Кузнецов, Алексей Ахматов…
И всё же у Чертенкова свой особый взгляд, особенное представление, и несомненная христианская, православная позиция –

Дороги нет!
Нельзя ни вверх, ни вниз…
О Господи! Душа слепа без света…
И Бог услышал и вернул мне жизнь,
Но поворот четвёртый спрятал где-то…

Человек, работающий на земле, обладает иногда недюжинным умом, не вопреки, а благодаря тому, что пашет и сеет, собирает урожай, держит домашних животных. Смекалка, хитринка, находчивость - часто неотъемлемые черты деревенских жителей, имеющих обычно добрый нрав и спокойный характер. Таковы «чёрным по белому» герои Анатолия Чертенкова, кем бы они ни были – автомобилями, богатырями, птицами, людьми городскими или провинциалами. Такова жизненная позиция и критерий ценностей автора. Недаром журнал-альманах, который он издавал в Тихвине, назывался «Провинциал».

«Монолог автомобиля «Запорожец» …» –
Я по дорогам русским,
Ухабистым и узким,
Не ведая нагрузки,
Повсюду проезжал.
А надо мной смеялись,
Глумились, издевались:
Мол, если ты машина,
То ты – большой нахал!
…
Мне надоели лорды:
«Фольксвагены» и «Форды»,
Я «Запорожец» гордый
От фары до руля…

слишком явно перекликается со стихотворением чисто городского (питерского), хотя и родившегося в Сланцах, в провинции, нашего современника, которого, к сожалению, уже нет в живых, Василия Русакова:

«Запорожец» смотрит гордо –
Его морда, как у «Форда»,
Его цвет такого сорта,
Что не хуже, чем у «Форда»;
У него резина стёрта,
У него в салоне спёрто,
Он не годен для эскорта,
Но и он не хуже «Форда» …

Чертенков мастерски владеет всеми поэтическими выразительными средствами - такими, как образ (троп), ритм, рифма, форма стиха.
Кажущаяся лёгкость создания текстов, на самом деле, требовала от поэта немалой работы. Анатолий Александрович, по его собственному признанию, постоянно возвращается к написанному, созданному ранее, редактирует, дорабатывает или перерабатывает. От этого стихотворения становятся слаженнее, становятся крепко сбитыми, обретают плотность. Ярче блестит блеск, темнее сгущается тьма. Не останавливаться на достигнутом и идти дальше – это кредо творческой мастерской Анатолия Чертенкова.
И всё же есть разница в уровне стихотворений, написанных раньше и тех, что созданы позднее. Конечно, первоначальный вид первых мог существенно преобразиться, но всё равно в них чувствуется какая-то юность, непосредственность, наивный, подчас, максимализм, отчасти ощущаются влияния старших собратьев по перу.
Со временем стиль и слог поэта полностью сформировался, созрел, Чертенков стал увереннее, свободнее, смелее, чётче, я бы сказал. Пришли более сильные и глубокие обобщения, более серьёзные темы.
Поразительна, скорее всего, не только неосознанная, но даже сверхреальная связь-перекличка с не так давно ушедшим от нас поэтом, Юрием Кузнецовым.
Возможно, Чертенков и не встречал книги или публикации Кузнецова никогда. И, тем не менее, мистическая, почти сказочная мифология-фантастика Кузнецова чуть ли не напрямую пересекается с творчеством Анатолия.
Читая у Чертенкова о погибшем солдате, вернувшемся в родной дом, чтобы уже навсегда проститься с близкими, невольно вспоминаешь похожую ситуацию у Кузнецова – в стихотворении «Четыреста» - своеобразную притчу о судьбе отца, как бы, выражаясь церковным термином, о посмертных его деяниях.
Близость двух поэтов, их тем, настроений, взглядов и чувств – вполне понятна. Идеи витают в воздухе, в особенности – среди современников.
Разумеется, Анатолий Чертенков - поэт независимый и свободный. Он, несмотря ни на какие новые веяния и современные авангардные изыски, верен своему главному слову.
МАКСИМ ШВЕЦ

Глава 11. ПОСТСКРИ́ПТУМ

ЕСТЬ У ВОЙНЫ-СТАРУШКИ ВНУЧОНОК-ДУРАЧОК…

Есть у войны-старушки
Внучонок-дурачок.
Пальнёт из чёрной пушки
В игрушку-погремушку –
И шасть к себе в избушку
И двери на крючок…

И там звонит бабуле,
Выпячивая грудь:
– Мы славно громыхнули!..
Все пушки утонули…
Стою на карауле…
Пришли чего-нибудь…

И у войны бессмертной
Улыбка в складках щёк:
– Мои аплодисменты!
Воспользуйся моментом!
Не думай о процентах –
Умножатся ещё...

Есть у войны коварной
Внучонок-дурачок...
А дураку всё ладно:
Осколки – с неба манна…
Была б марихуана
Да женский каблучок…

СТАВЕНЬ, ИЛИ ДВЕСТИ ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

Не даёт мне покоя ставень –
Достаёт скрипом ржавых петель,
Говорит:
– Ты застрелен, парень!
Нет тебя больше двух столетий…

И меня нет!..
Не дёргай веком!
Я – больное воображенье…
Уничтоженный человеком
Мир готовится к погребенью…

Заслонил ставень свет в окошке…
Петли скрипнули виновато.
В небе звёзды что хлеба крошки,
Мной рассыпанные когда-то…

СТРАШНО

О Господи, прости великодушно!
Мне не понять: зачем?.. когда?.. откуда?..
Рабам твоим, плохим и самым лучшим,
Пришла идея оправдать Иуду!
В Тебя не веря, уповать на чудо!
Предать огню сограждан непослушных…
В ушко иголки пропихнуть верблюда…
И горлом кровь! И – вдребезги посуда…
Тела мертвы… Без покаянья души.
В саду воронки. В подворотнях – пушки…
Темно и сыро! Голодно и душно!..
О Господи, прости великодушно!..

УРОКИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

Когда бы знать, что нервы на пределе
И что она – не нашего двора…
Пришла жена, а мы в одной постели…
Потом не помню... чёрная дыра.

Естествознание не скоро познаётся.
Когда бы знать, что дождь заморосит
И что жена за зонтиком вернётся…
Ученье – свет, пословица гласит.

Когда бы знать, что кончатся патроны
И что одна горбушка на троих…
Не для войны придуманы законы.
Не верьте тем, кто говорит о них.

Естествознание не познаётся скоро.
Когда бы знать, где пуля просвистит…
Вчера опять бомбили спящий город...
Воздастся всем, - история гласит…

ЖАЛЬ…

А дураку – что вдоль, что поперёк!
Услышит: «Фас!» – глотнёт винца из фляжки,
Живот вперёд… рука под козырёк…
И с топором на столб…
и нет бедняжки…

БАЙКА О ДЫРЯВОМ КАРМАНЕ

Часть первая… День вчерашний…

Для того, кто хочет бросить
Каждым утром чистить зубы,
Одеваться, обуваться,
Пудрить нос и красить губы,

Кто не любит с лучшим другом
Посидеть за чаем чинно, –
Предлагаются к услугам
Полки винных магазинов…

Часть вторая… День сегодняшний…
Смотри часть первую

Резюме:

Горожане и сельчане!
Толку нет крушить витрины…
Наплевать дыре в кармане
На другие магазины…

МНЕ ПОВЕДАЛИ СТРАШНУЮ ТАЙНУ

Мне поведали страшную тайну:
– Лето кончилось, осень на круге…
Дом соломенный – это нормально
В жаркой Африке, но не в Калуге!..

На рыбалке полезен – согласен!
Но смешон в Заполярье суровом…
И нелепо совсем на Парнасе
Строить башни соломенным Словом.

Создавать персонажей брутальных…
Воздавать за чужие заслуги…
Мне поведали страшную тайну:
– Лето кончилось, осень на круге…

БЕЛЫЙ ГРИБ. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ…

Он франтом был, сентябрьский белый гриб!
В шикарной шапке на короткой ножке…
Любил стихи. Знал пару редких рифм...
Но позабыл: где люди, там лукошко!

– Я, – говорил, – король поляны сей!
Да что поляны! Я владыка леса…
– Ты лучше всех! – сказал лесник Евсей,
Прослушав речь с огромным интересом.

У старика улыбка до ушей!
В руке тростина… За спиной корзинка…
Привозят внуков – славных малышей…
И будут смех и пироги с начинкой.

Он франтом был, сентябрьский белый гриб!
В шикарной шапке на короткой ножке…
Любил стихи. Знал пару редких рифм...
Но позабыл: где люди, там лукошко!

ПАУТИНА

Мухи работают на паука…
Чтобы, достигнув угла потолка,
На пол плевать и глядеть свысока…
Мухи работают на паука…

Это сказала мне строчка одна,
Что проскользнула в постель из окна.
И попросила стаканчик вина.
Мухи работают на паука…

А у меня нет ни капельки в рот...
Ну, и строка - от ворот поворот!
Сплюнула зло и шагнула в народ.
Мухи работают на паука…

И научилась цитировать вслух…
Знают теперь и овца, и пастух:
Сила паучья в покорности мух!
Мухи работают на паука…

ГОРОДУ ТИХВИНУ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Мне доверилась Память вечная:
– Город древний парит над речкою,
Люди в нём и милы, и молоды.
Называется Тихвин-городом.

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что на свете ты есть!

Говорила мне Память вечная:
– Долг священный - служить отечеству!
Закаляться огнём и холодом
И гордиться великим городом.

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что на свете ты есть!

Память вздрогнула и добавила:
– Не нужны мне чужие правила!
Не надейтесь, не ждите, вороги!
Не сдадим... Нам детишки дороги!

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что в России ты есть!

ОДА, ИЛИ МАРСИАНЕ В ТИХВИНСКОМ РДК

Не слагал я оды сроду,
Но в ненастную погоду
Почему бы эту оду
Не явить на белый свет.

Было так: осенней ранью
Прилетели марсиане
И к Нефёдовой Оксане
Заглянули в кабинет.

– Привезли мы Вам посланье
Из другого мирозданья.
Есть огромное желанье
Донести его до Вас…

Хорошо бы фортепьяно…
Опечалилась Оксана:
«Не ко времени и рано».
Но сказала:
– В добрый час!..

А на сцене зажигали…
Заводили, окрыляли,
Изумляли, вдохновляли
Коллективы РДК.

Лица, личики и лики…
Вот – «Цвети, наш край!» великий!
Вот – Володин многоликий,
Взбудораженный слегка…

Ножки тянут балерины…
Вот Володина Ирина
Создаёт фотокартины, –
Что ни снимок, то шедевр!

И куда ни глянь – таланты!
Самородки-бриллианты!
Все достойны главных грантов
За надежду и за нерв…

Вот идёт Иван Порошин.
Постучим давай в ладоши!
Ах! Какой мужик хороший!
Жаль, что не при бороде…

Вот «Гармония» с «Экспромтом» –
Все от Бога и от чёрта…
Голосов таких, без понта,
Во Вселенной нет нигде…

И взгрустнули марсиане,
Позавидовав Оксане…
А в субботу утром ранним
Заявился казачок.

Шасть к директору с портфелем…
И уже через неделю
Всем готовым быть велели…
А к чему? Пока молчок…

ПЕРВОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ
Тамаре Ивановне…

Я возвращаюсь в год Шестидесятый.
В свой Первый «В» второго сентября…
И слышу голос: «Здравствуйте, ребята»…
И отрываю лист календаря…

Не всё былое вкус имеет горький!..
Учительница первая моя,
Спасибо Вам огромное за двойки!
Без них пятёрок не познал бы я.

И снова я лечу в Шестидесятый
С корзиной самых нежных хризантем…
И слышу голос: «Здравствуйте, ребята»…
А я в углу, не видимый никем.

Не всё былое вкус имеет горький!..
Учительница первая моя,
Спасибо Вам огромное за двойки!
Без них пятёрок не познал бы я.

СЧАСТЛИВЫЕ НЕ ПЛАЧУТ

Друзья, проснитесь! Есть весна на свете!
И улыбнитесь… И вперёд за счастьем!
Пусть непогода дверь срывает с петель –
Испортить праздник у неё нет власти…

Украсть рассвет не смогут дождь и ветер!
Вперёд, друзья!
За песней, за удачей…
Ликует жизнь на солнечной планете!
Преданья врут!
Счастливые не плачут!

НОЧЬ

Ночь покрыла покрывалом
И мосты, и перекаты.
Если сердцу грустно стало –
Повернись лицом к закату!

Ночь с волной заговорила,
Подняла над яхтой парус…
Если солнце загрустило –
Значит, мы с тобой не пара!

Ночь поблекла и пропала,
Осень стала бабьим летом...
Если сердцу песни мало –
Повернись лицом к рассвету!

ИСТОРИЯ МАТЕРИ

Я носила его целый срок,
Тридцать девять недель с половиной,
И, мечтая, шептала:
– Сынок!
Станешь ты настоящим мужчиной!

Белокурым, таким, как отец,
С голубыми, как небо, глазами.
И построишь волшебный дворец,
И украсишь планету цветами.

Дождалась… Принесли малыша...
Я взглянула, и стало мне плохо...
– Боже мой! – застонала душа,
Принимая чернявого кроху.

Муж ушёл. В тот же миг, в тот же час.
Не поверил в мою невиновность.
– Не хочу жить с такой, и весь сказ!..
И уехал в Ростовскую область.

А сынок между тем подрастал.
Представляете – стал космонавтом!
В том году пару раз прилетал:
В Новый год и на Женское марта.

Жизнь моя – испытательный срок!
Мать, отец, бывший муж на погосте…
А потом этот странный звонок...
И сто лет ожидания гостя…

Так, быть может, идут на расстрел.
Сердце стыло, просилось наружу.
Мне глаза целовал офицер –
Был он копией бывшего мужа.

Говорил: «Подменила меня
Медсестра ради лучшей подруги...
Оказался на Севере я,
Всё потом расскажу на досуге.

Ну, поплачь… на сестру не гневись!
В страшных муках скончалась весною…
Непутёвая, грешная жизнь…
Но успела связаться со мною…»

И закончилась долгая ночь –
Тридцать девять годин с половиной…
Мне теперь не бывает невмочь!
Навещают меня оба сына…

АБСУРД

Абсурд – парадокс Всевышнего
Вне нашего разумения…
Ничто на земле не лишнее:
Ни косность, ни озарение….

Абсурд – это туча чёрная,
Что дождика не желает…
А грузные лжеучёные
Овец заставляют лаять…

Абсурд – это время летнее,
А люди дрожат от холода…
И третье тысячелетие
Стучит по планете молотом…

Мне верилось и не верилось.
Абсурдны мои сомнения!
Супружеским долгом сделалось
Первое грехопадение…

Ничто на земле не лишнее:
Ни косность, ни озарение...
Абсурд – парадокс Всевышнего
Вне нашего разумения…

ЛИЦЕМЕРИЕ

Не дружили Любовь с Равнодушием,
Не грустили под песню одну…
Но однажды попили, покушали
И решили закончить войну.

И друг дружке раскрыли объятия…
Сладкой патокой стала слюна…
Поменялись законы, понятия…
И великие имена…

И улыбок красивых намерили.
Сочинили смешной кинофильм.
И родили на свет Лицемерие…
И колени склонили пред ним…

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ…

Несправедливость бьёт под дых,
И вечер нехорош,
Соображали на троих,
Считали каждый грош…

Потом вся морда в синяках…
Солома на ушах…
Да что мы всё о пустяках?
Давай на брудершафт…

С чужою бабой замутил
И выпал из окна…
А ты бы взял да отпустил,
Товарищ старшина!

ИЗМЕНА

Мы стали друзьями на долгих полдня –
Так было начертано свыше!..
Ты влагой целебной поила меня,
Слова золотые я слышал.

Мы громко смеялись. Взлетали до звёзд…
Грустили, друзей вспоминая. –
До крика! До боли! До стона! До слёз! –
Подлюку-разлуку не зная.

Но вот бес ударил меня под ребро.
Убил нашу дружбу святую!..
Я бросил тебя головою в ведро –
Бутылку портвейна пустую…

АЛЛО, АЛЛО, ИЛИ ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР С НАЧАЛЬНИЦЕЙ ФМС, НАХОДЯЩЕЙСЯ В КОМАНДИРОВКЕ
(На мотив известной песни)

– Алло, алло!
Я возвращаюсь в среду.
Везу подарки, с вас – большой пирог…
Прошу, однако, про дела поведать
И оправдать оплаченный звонок.

– Всё хорошо, владычица вы наша!
Но возвращайтесь поскорей.
Ни бог, ни дьявол с вами нам не страшен,
Ни уголовник, ни злодей...

А о плохом – одно словечко:
Исчез весь нашатырь в аптечке.
А в остальном, хорошая вы наша,
Всё хорошо, всё хорошо…

– Алло, алло!
Вы там в своей тарелке?!
Аптечка, нашатырь – какая чушь…
Скажите прямо: были в перестрелке,
Теперь нужны тональный крем и тушь…

– Мерси за тушь, любезная вы наша!
Дела идут, и жизнь легка...
ОМОН поймал за день вчерашний
Три сотни нарушителей УКа.

– Алло, алло!
Мой разум на пределе,
ОМОН и нашатырь – какая связь?
Скажите правду: был пожар в отделе,
И в кабинете бомба взорвалась…

– Пожар – пустяк, печальная вы наша.
Но протоколы для суда…
Мы их пахали – лошадь так не пашет...
Мужья – налево… Дети – кто куда…

Тут, как назло, старик из Сан-Франциско
Свалился с крыши головой в сугроб,
Мы сгоряча к аптечке медицинской,
И два бинта – на нелегальный лоб.

И вдруг приказ – быть срочно в Петербурге!
Бумаги по портфелям – и вперёд…
Но, слава Богу! Замглавы по дружбе
Прислал нам персональный вертолёт.

– Алло, алло!
Мужья сбежали – надо ж?!
А дети с кем?
Начальство… Нашатырь?
Скажите прямо: было много жалоб,
И ждёт нас скоро женский монастырь…

– Всё хорошо, владычица вы наша,
Всё хорошо, всё хорошо…

ПАМЯТИ ЕЛЕНЫ ГРИГОРЬЕВОЙ*

Где день?! Где ночь?!
Не знаю… Смыты грани…
Осиротел великий город наш…
Ценою жизни, разорвав аорту,
Она сдала последний репортаж…

Но в спешке не сказала «до свиданья»
Ни брату, ни супругу… никому…
Вздохнул Господь: «Работа без названья –
Придётся потрудиться самому».

И написал: «Григорьева Елена!»
И в скобках: «Замечательная жизнь!»…
И стало больше звёзд на небе бледном.
И света стало больше падать вниз…

*15 октября 2022 года ушла из жизни Григорьева Елена Николаевна – главный редактор газеты «Дивья», г. Тихвин, и телеканала «Дивья ТВ». Уважаемая коллега, любящая мать, добрая жена, прекрасный человек.

О БУКВАХ…

Любое произведение состоит из слов, слова – из букв. Буквы автор хранит в подсознании. Иногда из букв получаются мысли… Но, чтобы мысли стали общедоступны, их надо время от времени проветривать, вынимать из головы, не забывая, однако, что мысли, поданные в виде полуфабриката, не достигают цели… Увы…

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РЕСТОРАННОГО ЗЕРКАЛА

Здравствуйте! Меня зовут Ресторанным Зеркалом. Родителей не помню, сирота я!
Пользуются все, а помыть некому. Так что не взыщите…
Чем занимаюсь? Отражаю действительность. Правдиво и беспристрастно с отведённого мне хозяином места…
Вы полагаете, что если ресторан, то и публика в нём соответствующая. Ничего подобного.
Очень даже приличные дяденьки и тётеньки заходят. Бывает, что и с детишками, но это днями больше. Вот и сегодня карапуз один причёсывался у меня. Пухленький такой, ножки коротенькие, но самостоятельный – ужас! Я это сразу почувствовало, как только взглянуло на него…
Причёсывается малыш, а у самого губы дрожат, того и гляди разрыдается.
– Мамочка, – жалуется он, – я в садике… – И реветь… Минут пять, наверное, надрывался. Еле-еле конфетами успокоили…
– Не могу, – говорит, – я со всеми вместе на горшок ходить, а меня за это в угол сегодня поставили…
А рядом с ними старичок стоял, номерок гардеробный в карман засовывал и всё слышал. Задели, видать, его эти слова.
Повернулся он к мальчику, головой седой покачал и говорит:
– Между прочим, за такие дела в наше время к стенке ставили… а в угол – это не страшно…
А вообще-то, Зеркалом работать можно. Главное – ни на что не реагировать и всё на ум записывать…
Потому как слово есть такое, замечательное, «мемуары» называется…
Вот думаю, не пора ли мне ими заняться…
Не разбили бы только…

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ СТИЛЛАВИНУ.
РАДИО «МАЯК». НАЧАЛО ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ.
ДВАДЦАТОЕ ЧИСЛО

Уважаемый господин Стиллавин!
Обстоятельства вынуждают меня предостеречь Вас от попыток разжигания классовой ненависти. Я имею честь быть постоянным слушателем Вашей программы и очень люблю её, но больше всего мне нравится Ваше неподражаемое ржание, и я готов слушать его круглосуточно.
Для этой цели я себе приёмник приобрёл, маленький такой, работает на батарейках и от сети. Но батарейки у меня быстро закончились, а купить новые пока не получается.
А давеча с ним несчастье приключилось – голос потерял, шепчет только… Но я вот что придумал: электрический провод удлинил. Приёмник к поясу привязал, чтоб слушать лучше, и хожу с ним по квартире, а провод электрический, как хвост мышиный, длиннее только, за мной стелется…
А шестнадцатого или семнадцатого сентября, точно уж и не помню, аккурат перед «Народным продюсером» произошло вот что.
Надо признаться, начало передачи я прослушал, Петруха из девяносто девятой квартиры припёрся время спросить. Я ему говорю: «Подожди, сейчас «Маяк» пикать будет», а он говорит: « Нет, пойду у Васьки спрошу», - и ушёл...
Закрываю я, значит, за ним дверь и слышу в приёмнике моём, какой-то чин нашёптывает, мол, зарплата у него маленькая, всего сто двадцать тысяч, и потому помощь ему требуется, и немедленная...
И тут классовая ненависть во мне проснулась…
Ну, и вышвырнул я приёмник свой в окно: ишь чего надумал, сто двадцать тысяч ему мало, а мне две недели назад получку дали, цельных три тысячи двести, и живу хорошо, «Маяк» слушаю.
Короче, выкинул я в окно приёмник – обидчика своего, а про провод электрический забыл начисто. На нём-то он и повис – бедолага мой! и давай раскачиваться, а потом возьми да об стенку шмякнись. И тут, представляете, звук у него прорезался, да такой звонкий, отродясь такого от него не слыхивал. Ну, и попёрли из него деньги, зарплата невиданная, неведомочейная: и двести тысяч, и триста… за пятьсот числа перевалились…
Понятно, вокруг приёмника моего толпа собираться стала, а у неё – у толпы – классовая ненависть тоже, поди, имеется. Короче, стал народ в мой приёмник камни бросать, но с бросанием у него получалось, мягко сказать, неважно…
И камни, по этой причине, всё больше в окна попадали, и из окон лица любопытные появлялись и тоже классовой ненавистью заражались…
И чего тогда только в приёмник мой не летело… перечислять больно…
Жалко мне его стало, дурёху! Хороший он, а главное – говорить научился, громко и без запинки. Ну, я и заспешил на помощь к нему. Забрался на батарею отопления, чтоб легче за провод дёргать, а батарея возьми да и лопни!
Пятьдесят лет стояла, ничего, а тут - на тебе!..
Ну, и хлынула на меня водица, чёрная, как дёготь…
А подо мною два этажа… ладно, не восемь и не пятнадцать, а то… страшно представить…
Так вот, господин Стиллавин, подхожу я к самому главному.
Счета мне принесли, кругленькие такие, ну да Вы их сами увидите, так как я с первой оказией их Вам отправляю…
От себя ничего не добавляю, потому как передачу Вашу люблю и уважаю, а классовая ненависть душе моей противопоказана…
С глубочайшим уважением, преданный Вам Жора Правдолюбов.

ВОЛШЕБНИК. ПИСЬМО К ДЕДУ МОРОЗУ

Здравствуй, Дедушка Мороз. Зовут меня Гришей Григорьевым. Учусь я в третьем классе, мне 9 лет, и я волшебник.
О том, что я волшебник, мне под большим секретом сообщила бабушка, но просила об этом никому не говорить, потому как волшебство болтовни не терпит.
Первое своё чудо я сотворил в шесть лет – спас наш дворовый футбольный мяч от большой и очень страшной машины. Машина называлась мусоровоз. Мячик катился прямо ей под колёса. Я сосредоточился, как учила меня бабушка, и приказал машине остановиться, а сам лёг на мячик. И машина остановилась…
Потом я пошёл в первый класс, и у меня появился друг Славка. Мы с ним сидели за одной партой и были неразлучны. Учительница называла нас «Не разлей вода».
Однажды Славка принёс в школу спичечный коробок, на котором был изображён мальчик на мячике и застывшая перед ним большущая машина. В этом мальчике я сразу узнал себя. Мне все хлопали в ладоши, и это было чудесно!
А во втором классе появилась Светка. Весёлая и очень красивая, хотя и задавала. Нам со Славкой она очень понравилась.
У Светки был котёнок Тишка. Она его очень любила и гуляла с ним.
Однажды Тишка чуть не утонул в огромной луже, которая неожиданно появилась у нас на дворе и становилась всё больше и больше. Её наполняла прорвавшаяся из-под асфальта наружу струя воды. Потом я узнал, что под асфальтом лопнула какая-то труба…
В эту лужу и угодил Тишка. Барахтался в ней бедный, лапками по воде стучал и скулил, скулил, скулил… жалобно так… и всё зря. Выбраться из лужи у него не получалось.
Тут я вспомнил про своё волшебство и стал искать нужные заклятия, но они не находились.
А Славка бросился в лужу, схватил Тишку за шиворот… короче, вызволил…
И Светка позвала его к себе домой пить чай и обещала постирать рубашку.
А совсем недавно на соседней улице был пожар. Горела собачья будка. Почему она загорелась, не знаю, но полыхала сильно. В будке кто-то скулил.
Я тут же сосредоточился и стал вспоминать волшебные слова, а Славка подбежал к будке, сунул руку в лаз и вытащил щенка. При этом кожа на руке у Славки стала чёрной от сажи и немного обгорела. И Светка потащила его к себе домой делать перевязку и пить чай.
Дорогой Дедушка Мороз! Не хочу больше быть волшебником! Забери у меня волшебство и отдай его Славке…
Мне очень нравится Светка. Я мечтаю с ней встретить Новый год. И чтобы она угостила меня чаем и разными вкусностями. А я бы под ёлку положил для неё от тебя подарок.
И чтобы ёлка была такой же красивой и нарядной, как Светка…
Ученик третьего класса Гриша Григорьев. Волшебник…

НАРОД СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Основано на реальных событиях

Эта история произошла в одном из подмосковных супермаркетов. Но, как говорили классики, могла произойти в любом районе нашей необъятной Родины…
Это был грустный день. Все средства массовой информации одно за другим передавали: не стало заслуженного деятеля культуры. COVID… COVID… COVID…
В огромном вестибюле, каждый сантиметр которого кричал: «Смотри, какой я чистый, опрятный и безопасный», два добрых молодца в настоящих респираторах ненавязчиво предлагали посетителям надеть маски. Чуть поодаль симпатичная девушка с ослепительной улыбкой мерила температуру…
У нас с женой температура оказалось нормальной, маскировка соответствовала, и стеклянные двери перед нами услужливо открылись…
Полчаса мы бродили по коридорам, изучая вывески. Я из любопытства, жена – из необходимости. Ей срочно нужно было то, о чём она ещё и сама не знала. Мы вошли в один из отделов. Я сел на диванчик, на котором лежали журналы с красивыми картинками, и стал их перелистывать.
Наконец нужная жене безделица нашлась, и мы направились к кассе.
Миниатюрная девушка в фирменной синей блузке, в роскошной маске с попугайчиком и в перчатках телесного цвета тонкими пальчиками пробежалась по клавиатуре кассового аппарата и назвала сумму.
Жена открыла сумочку, извлекла из неё кошелёк, из кошелька банковскую карточку… короче, всё как обычно.
Радуясь, что моя экзекуция закончилась, я взял с прилавка бутылочку с мутной жидкостью, плеснул несколько капель себе на ладони и стал обрабатывать руки.
Кассирша изумлённо посмотрела на меня. Глаза её брызнули зелёно-голубыми искрами, изящная фигурка превратилась в восковую, и я услышал:
– Неужели вы верите в COVID?!

Мат! Конец истории… Народ слезам не верит!
ПРОЩАНИЕ С ДЕТСТВОМ

Отголосив, с трудом,
Двери открылись в сенцы…
Я покидал свой дом
И расставался с детством…

Помнится, скрипнул пол,
Чайник пыхтел на печке.
Бросив ключи на стол,
Я загадал: «До встречи!».

Ветер свистел кнутом,
В пояс велел согнуться…
Я покидал свой дом,
Чтоб уже не вернуться…

ЗМЕЕЛОВ НИКИТА. ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ

Не шумите, скоморохи!
С государем шутки плохи.
А царевной пренебречь –
Всё равно что лечь под меч
Или прыгнуть с колокольни…
Кто не верит – тот разбойник!

Я рассказчик, а не враль…
Жил да был на свете царь.
Восседал на троне красном,
Уверял, что жизнь прекрасна
И что чёрт ему не брат…
И скучал семь дней подряд –
Цифра выбрана условно,
Потому дышите ровно!

***
А теперь заглянем в дом,
Что на горке, за прудом,
Без крыльца и без навеса…
Там под кучей занавесок
Спит Никита Змеелов –
Семь побед его улов!

Он по царскому приказу
Шесть мерзавцев грохнул сразу,
А последнего в тюрьму
Приволок назло всему…
Вытер лоб, перекрестился
И в обратный путь пустился…

***
Солнце греет кожу щёк…
Жив! Здоров! А что ещё
Надо бравому солдату?!
Сердце бьётся под бушлатом,
И мечтается легко…
– Пусть Маруся далеко –
Вот приеду и женюсь!
Лишь немного отосплюсь, –
Говорил коню Никита,
Конь кивал и бил копытом.

***
Ох, наивная душа!
Жизнь не только хороша,
Но её порой стреляют,
Продают и покупают.
И задаром отдают…
А кого теперь не бьют?!

***
Зло с бедой под ручку ходят.
Змей Трёхглавый на свободе.
Как смола его дела:
Полыхают два села
И двенадцать поселений…
И четырнадцать имений…

***
Я рассказчик, а не враль…
И пришёл к Никите царь.
Стал служивого будить
И три короба сулить:
– Обещаю чтить законы,
Отдаю царевну в жёны
И три четверти земель.
Только Змея одолей!

– Все три морды мною биты! –
Отвечал царю Никита, –
Будут биты и сейчас!
Только ты отдай приказ.
Потому как без приказа
Ничего нельзя ни разу…

А царевна мне не в честь! –
У меня Маруся есть.
Я ей верность не нарушу!
Сын у нас растёт – Андрюша…
Вот со свадебкой никак:
То приятели, то враг…

Подожди – не в службу, в дружбу –
Пять минут, до ветру нужно.
У меня и в январе
Все удобства во дворе! –
Нам ли этого не ведать…

Право, чтобы за беседой
Провести полдня с царём –
Надо быть богатырём!..

***
– Говоришь, сбежал змеёныш?
А в который раз – не помнишь?
Не гони мне порожняк! –
И Никита сжал кулак:
– Зашибу…Теперь затраты:
Я, конечно, небогатый,
В этом часть твоей вины,
Но важнее для страны
Сеть бесплатных туалетов.
Сотвори её до лета.
Лучше, если до весны!

Не убудет из казны!
Дело дорого не стоит –
Туалет не замок строить:
Двадцать досок, потолок
Да бесхитростный замок…
Набери ребят толковых,
Вдохнови рублём и словом…

***
Я рассказчик, а не враль…
– По рукам, – ответил царь.
И работа закипела!
Ну, ещё б – царёво дело!
Возразить поди посмей…
Берегись, проклятый Змей!

***
И Трёхглавый, трижды битый
Непосредственно Никитой,
Быстро понял что к чему –
Лапы поднял – и в тюрьму…

***
Не шумите, скоморохи!
С государем шутки плохи.
А царевной пренебречь –
Всё равно, что в землю лечь!
Кто не верит – тот разбойник! –
Всех на плаху недовольных…
И Никита был казнён
И посмертно награждён…
***
В то же время тёмной ночкой
Змей покинул одиночку.
Но без шума в этот раз:
Попросили ждать приказ,
Потому как без приказа
Ничего нельзя ни разу…

***
Я рассказчик, а не враль…
И пришёл к Марусе царь…

На крыльце Андрей Никитич
Брови хмурит, но не хнычет,
Отрабатывает речь:
– Мама, где отцовский меч?!
***
Помню, бабушка учила:
– Береги, внучок, чернила –
Сочиняй в уме стишок!
Но сначала на горшок.
И не хнычь!.. За все деянья
Воздаётся Мирозданьем!

***
Сказка ложь, но в ней мораль!
Я рассказчик, а не враль…

ОКСАНЕ НЕФЁДОВОЙ

С Днём рожденья, Оксана! –
С Днём благостным! –
Уберите грустинки из глаз…
Звёзды в небе с любовью и радостно
Сочиняют поэмы для Вас!

И апрель по-хозяйски – вразвалочку
По владеньям прошёлся своим
И взмахнул дирижёрскою палочкой,
И склонились деревья пред ним. –

Засверкали листвой раньше времени…
Завальсировал дождь озорной…
Потому что у Вас День рождения
И божественно пахнет весной!

МОНОРИМЫ*

1. ТОСТ

Запомни, Васенька, урок:
Нельзя жене давать зарок,
У всякой верности есть срок:
И если век её истёк -
Беги, пока не занемог...

Перешагни чужой порог
И недругу состряпай рог.
Прошу прощения за слог,
Рога, конечно, видит Бог…
Короче, похоть не порок! –
Ты не в постель чужую лёг,
А демографии помог…

За то и выпьем, Василёк!

2. КТО ЕСТЬ КТО?

Француз- ¬мальчишка , не старик,
Вчера узнал из модных книг:
Мир многогранен, многолик,
И кто есть – баба, кто – мужик!? –
Нельзя понять за краткий миг…

И страшный вопль… И горький крик…
Напялив бабушкин парик,
Пацан внутрь зеркала проник:
– Да что со мной? –
Спросил язык…
И зеркало сказало: – «Бзик!».

• Монори́м, также — монорифма — однорифменный — стихотворение или часть его, использующее одну рифму

ТОВАРИЩУ БУХАРИНУ…

Мир велик, многолик, многогранен. –
Помнит сотни лохматых голов.
Вы бессмертны, товарищ Бухарин! –
Основатель прекраснейших слов. .

Обойдёмся без громких оваций.
Море синее вброд перейдём…
Забухать, а потом набухаться,
Может каждый…
Но лучше – втроём!

ДВЕ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ИСТОРИИ

Управляя чужой повозкой, пьяный возница загнал её в пропасть. В результате погиб сам и погубил лошадь.
Оставшись одна, повозка сказала:
– Наконец-то я свободна! ...
Вздохнула и развалилась.

***
Изъяв из навозной кучи червяка Фильку, слегка подвыпивший, нигде не работающий Сенька нацепил его на крючок и бросил в воду.
Заметив танцующего Фильку, карась Кузька немедленно проглотил его, но сам был съеден щукой.
В свою очередь, щуку, внутри которой мирно дремал наш герой-червяк, выловили рыбаки и доставили её вместе со спящим Филькой в императорский дворец… Там они попали: сначала на кухню, потом на стол императора…
Через два дня червяк Филька вернулся в родную навозную кучу и стал рассказывать необыкновенные истории, которые обычно начинал словами: «Когда мы с Его Величеством сидели за одним столом …»

ВАНИНЫ ЖЕНЩИНЫ

Первой женщиной у него была мама. В её животике было хорошо и спокойно.
Настроение было прекрасное. Ваня улыбался и дрыгал ножкой.
Маме это не нравилось, и он родился…
Потом он познакомился с бабушкой…
Бабушка носила его на руках, а он вредничал и громко плакал.
А бабушка любила его…И так было всегда…
Потом бабушки не стало. Мама сказала, что бабушка улетела на небо…
Через несколько лет на небо улетела и мама.
А ещё у Вани были жена и дочка.
С женой он иногда ссорился, но справлялся, а вот с дочкой? –
Дочка была вся в папу…
А потом пришла чужая. – Добрая, ласковая, спокойная.
Уложила его в постельку, погладила по голове и улеглась рядом.
Ване это не понравилась, и он задрыгал ножкой.
Чужая обиделась и сказала: «Я ухожу и больше к тебе никогда не приду!»
Ваня махнул рукой: « Ну, и ладно. Но скажи, как зовут тебя?»
– Старость! – ответила чужая и хлопнула дверью…

P.S.
Старость сдержала своё слово.
Ваня получил звание Героя России задолго до её прихода... посмертно ...

БУМЕРАНГ

Маруся Марковна проснулась,
Глаза открыла… потянулась…
И тут будильник дал звонок.
Она толкает мужа в бок:
– Твой храп разбередил Европу! –
– Да я, – скрипит зубами Стёпа, –
На свадьбе был трезвее всех!
– Мерзавец, бабник, пустобрех!

В кафе «Надежда» всем всё по фиг! –
"Корона льва" и "Дама в профиль". –
Грустят картины на стене
По невозвратной старине…

Степан гнобит официанта:
– Ругаться с модным музыкантом!? –
Он кто тебе? – Внебрачный сын! –
А у меня пустой графин…

Официант приносит водку,
Стакан и тощую селёдку…
– Я отлучусь на полчаса –
Любовь зовёт под паруса…
Спешу... Характер у таксиста! –
Не быть ему премьер-министром!..
А Баба, знаешь, у меня! –
С ума схожу четыре дня…

Маруся Марковна обулась,
Надела шляпку, улыбнулась…
На шею шарфик цвета беж. –
Её мужчина юн и свеж…
А как галантен!.. Как заводит…
И на проспект она выходит…

И он летит к ней на такси…
Святые люди на Руси!

Крокус Сити Холл.
Гвоздичка. Девять дней…

Гвоздичка на столике в спальне…
Перчатки, коробка конфет…
Хозяйка ушла на свиданье –
А ей и семнадцати нет.

А он – на полгода моложе,
Но клялся: «Двадцатый пошёл!..»
Мужчине быть младше негоже.
Приехали… Стоп… Крокус Холл...

Гвоздичка на чёрном граните ¬
Одна в океане цветов…
– Ищу…не встречали… простите! –
Девчонку… шестнадцать годков?..

Зазеркалье. Второй эпизод

Двуглавый сон явился мне:
Вхожу сквозь зеркало в стене
В шатёр без окон и дверей,
Без ярких ламп и батарей...
Там тишина, покой, уют…
Там наши головы живут. –

Не те, что носят на плечах
По недосмотру палача. –
А те, что бренные тела
Зовут на добрые дела
И не желают дел иных…
Им невозможно дать под дых…

Там нет дороги на погост
И не страшит Великий Пост.
Не манит слава и успех… –
И главный там не выше всех! –
Но светел, честен и умён! –
И тут меня покинул сон…

Скрипит несмазанная дверь,
Жара от хмурых батарей…
Журнальный столик у окна…
В мозгу извилина одна…
Ни ветерка, ни сквозняка…
Печальна поздняя строка.

ИСТОРИЯ БУРОГО МЕДВЕДЯ,
РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ

Так случилось: я, бурый медведь –
Из потомков старинного рода, –
Оказался на шабаше ведьм,
На закланье лесного народа…

Дым клубился до самых небес…
Запах гари, смолы и картечи…
Бил в литавры звериный оркестр,
Веселилась поганая нечисть:

В пляс пускалась, играла с огнём,
Отравляла дубравы и степи…
Забываюсь искусственным сном
И не вижу закованных в цепи…

Не взреветь! И не встать в полный рост…
Не расправить могучие плечи.
Не услышать ответ на вопрос:
– Кто страшнее: слепцы, или нечисть?

Жизнь и смерть в мире гнуса и ведьм
Не зависят от воли народа…
Я – Медведь, и отец мой Медведь.
Мы – наследники древнего рода!
Треть всей правды – всегда только треть!..
Без свободы нет искренней речи…
Я – не бог и могу умереть!
Но не раньше, чем чёрная нечисть…

ПРОРОКИ ТОЛПОЙ НЕ ХОДЯТ…

Я верю и знаю точно! –
Беды чужой нет в природе…
И звёзды восходят ночью,
И в марте весна приходит...

И ветры верны свободе. –
И нет страшных слов в конверте!..
Пророки толпой не ходят,
Ни до и ни после смерти!..

Всё в жизни во имя Жизни! –
Свист пули, раскат орудий…
Я верю: в моей Отчизне
Пророков ещё пребудет!..

Начало творческого пути. Вторая половина шестидесятых годов
ХХ века. ( в сокращении)


¬¬¬¬¬¬¬По следу моих первых строк…
Начало творческого пути. Вторая половина шестидесятых годов
ХХ века. ( в сокращении)

Эпизод 1. Судьи

Не подлецам во славу,
Не для триумфа лжи
Людям даётся право
И умереть, и жить!

Тысячи сотен судеб
Не поместить в гранит…
Вечность дала нам в судьи:
Совесть, любовь и стыд…

Боязно, но не в тягость! –
Мне до седых волос
С ними в печаль и в радость
Странствовать довелось…

Не подлещам во славу,
Не для триумфа лжи
Людям даётся право
И умереть, и жить!

Эпизод 2. Раненый в сердце

Раненый в сердце пощады не просит –
В раненом сердце любовь свою носит.
Сжальтесь над ним и не ждите: «Спасибо!».
Врач не сумеет заштопать обиду…

Врач не сумеет заштопать обиду…
Парень он крепкий, но только для виду!
В сердце мальчишки застыла печать,
Сердце мальчишки не может молчать…

Ревность-подлюка со всей своей силой
В сердце мальчишки жало вонзила.
В сердце мальчишки жало вонзила.
И обманула…и погубила…

Лето закончилось… Барствует осень…
Раненый в сердце пощады не просит!
Раненый в сердце пощады не просит –
В раненом сердце любовь свою носит…

Эпизод 3. Подарок.

Они сидели на берегу моря. Тёплый южный ветер приветливо трепал им волосы…
Небольшие волны накатывались на берег, разбрасывая разноцветные камушки…
Дети любовались морем и мечтали…
Им не было и двенадцати, и жили они давным-давно, ещё в Первый век Мирового Согласия, когда люди ещё жили на одной только Земле и обогревались только одним солнцем.
Но эти двое подарили Миру счастливую улыбку и вечную жизнь.
Сегодня, когда давно забыты страшные и непонятные нашему сознанию слова: смерть, горе, печаль, трудно себе представить, что они были когда-то и имели страшную силу.
Но это было! Так учат летописи, и нет причин им не верить.
Эту историю мне поведал мой дедушка, а дедушке рассказал его отец, его отцу – отец его отца…
Давно это было.
– О чём задумалась, Лена? – Спросил голубоглазый мальчик в коротеньких штанишках с покрасневшей от загара спиной.
– Да так, грустно что-то, ответила девочка, – лето быстро закончилось…
Они дружно молчали. Долго ли – коротко ли – не знаю…
Но вот солнце прижалось к земле и обернулось вечерней зарёй... Да такой красивой, что взгляд невозможно было отвести…
– Ты ничего не чувствуешь, Лена? – спросил мальчик. – Не видишь?
Нет, – ответила девочка. – Что с тобой, Павлик?
– Сам не пойму! Просто слышу мелодию, будто пианино играет, и запах сирени чувствую… Но это же невозможно. Сирень в конце августа не цветёт. Может, на солнышке перегрелся?..
– Нет, нет! – вскрикнула Лена, – я тоже слышу музыку и запах сирени чувствую…

И тут наступила тишина…
И прямо из моря на берег вышла неописуемой красоты девушка. В руках у неё было два изумительных цветка цвета морской волны.
Она протянуло их детям:
– Вот, возьмите. Это цветы жизни. Раздавайте их людям. Они вечны. Отдадите один цветок – тут же появится другой. И пусть одни люди радуют ими других людей. И так будет бесконечно. И всё будет хорошо! И все будут счастливы…
И дети побежали приносить Миру радость…
Когда это было?
Или: когда это будет?

Эпизод 4. ДОРОГА К СЧАСТЬЮ . ОДНАЖДЫ В СССР

Генка Воронцов спускался к реке по узкой тропинке, и в памяти его проносились картины детства.
– Вот камень, – вспоминал он, – на котором, бывало, оставлял одежду и с разбегу прыгал в прозрачную воду, а вот пещерка, в которой он, прячась от взрослых, доставал из потайного места огрызок сигары, прикуривал, делал две-три затяжки, гасил и возвращал на прежнее место. Курить он не любил, но это было его тайной, и он ею дорожил…
Когда всё это было…
Сейчас ему двадцать четыре, за плечами армия: срочная и сверхсрочная…
Сегодня он шофёр первого класса, всеми уважаемый человек, Геннадий Степанович Воронцов, бригадир автоколонны 1418.
Несмотря на август, было невыносимо жарко. Генка сбросил с себя рубашку и тут чьи-то сильные руки оторвали его от земли…
Генка сразу узнал эти руки: большие, мускулистые…
– Мишка, ты?!
Руки бережно опустили его на землю.
– А я всё-таки нашёл тебя, душа пропащая!
Друзья обнялись.
– Шесть лет не был в родных краях, – вздыхает Генка.
– А теперь, стало быть, в командировке?
– Да на уборочную со своей бригадой…
– Ну, что, идём?
–Идём, – соглашается Генка.
И они пошли. Но не к Мишке, как предполагал Генка, а совсем в другую сторону…
– Куда ты меня ведёшь, «Иван Сусанин»? – спросил Генка.
– Всему своё время. Сейчас узнаешь. Впрочем, пришли уже...
Калитка была открыта… От неё до самого крыльца вилась тропинка. На крыльце несколько человек громко смеялись…
– Посторонись, – раздвинул их Мишка, – нам прямо!
– Проходь, – хором ответили парни, – А это кто с тобой, Мишель? Ужель Ворона?
Ты откуда нарисовался, Генок?
У Генки кружилась голова… В груди щемило... Слова не хотели вырываться наружу, и он всем отвечал молчанием…
– Покурим, Генок!
– Не курю….
– Молоток! Тогда вперёд…
Народ расступился, и Мишка с Генкой очутились в празднике.
Виновницей праздника была младшая хозяйка дома. Звали её Татьяной, и ей исполнилось 18.
Родители Тани уехали в город, якобы по срочным делам… Но все понимали, что они просто решили не смущать молодёжь. Однако, к вечеру обещали вернуться…
«Неужели это Танюха-Веснуха?! – подумал про себя Геннадий. Как она выросла. Как похорошела…
Последний раз он видел её….
– На твоих проводах в армию, шесть лет назад, – точно прочитав его мысли, сказала Татьяна. – Ну, что стоишь как истукан? Давай поздравляй меня. – Таня подмигнула ему и рассмеялась…
Генка от неожиданности покраснел и стал хлопать себя по карманам в надежде найти в них что-нибудь, похожее на подарок.
Рука его наткнулась на перочинный нож. Он достал его и протянул Тане.
– Вот… выйдешь за меня замуж – будет чем картошку чистить…
Слова вырвались сами собой. Генка не их ожидал и покраснел ещё больше…
Татьяна засмеялась.
– Замуж? За тебя?
Глаза их встретились….
Потом пришло Время Тостов. Праздничный стол ломился и изнемогал от нетерпения…

***

Быстро и незаметно пролетело время. Урожай собран на славу... Пора возвращаться домой…
Геннадий увозил домой молодую жену – Татьяну Воронцову.
Они болтали, строили планы и улыбались друг другу. Вместе с ними улыбалось счастье – большое, но очень хрупкое…
Их машина была первой в колоне. Большая часть пути была преодолена…
И вдруг грузовик Воронцова обгоняет зелёный «Газик» Витьки Лебедева, оставляя за собой столб пыли…. А впереди крутой поворот… К тому же, всю ночь шёл дождь….
– Куда? Куда? Разобьёшься! – Генка кричал, кричал громко, кричал насколько хватало голоса, отлично понимая, что Лебедев его не слышит…
Машина останавливается... Воронцов кричит жене: – Прыгай! – выталкивает из кабины и давит на педаль акселератора…
Он успевает до поворота догнать лихача, обойти его и развернуть свою машину…
Потом удар… беспамятство…

***
Что такое белый цвет?! Его в чистом виде в природе не существует… Это всего-навсего множество других цветов, непрерывно находящихся в движении…
Генка открывает глаза.
– Где я? Что со мной? Рядом девушка в белом халате. Кто она? – Таня?! Нет, не Таня… Тогда кто?.. И почему у неё такие грустные глаза и почему так сильно болит левая нога…
– Пить, – просит он и ощупывает ногу: бедро… коленка… а дальше? – Дальше ничего нет… Но почему тогда болит? Мысли путались, пугали сознание, которое, хотя медленно, с большой неохотой, но возвращалось к нему и пробуждало память.
Генка вспомнил всё! Вспомнил, и ему стало страшно…
«Зачем я ей? Зачем!?
Она молода… красива… а я…»
– Пить! Хочу пить! Дайте воды!
Сестра приносит воду и помогает ему утолить жажду…
– Очнулся, ну, вот и молодец, там девушка тебя ждёт…Две недели от тебя не отходила, пока ты в беспамятстве был…. Мы ей кушетку в коридоре поставили… уснула только что… разбудить…
– Нет! – Выдавливает из себя Геннадий, – не надо… пусть уходит… скажите ей, что не люблю я её… и никогда не любил… Пусть проваливает… Точка. Я хочу спать…

***

Таня пришла через неделю. Где она была? Что делала? – Геннадий не знал. Он убеждал себя, что поступил правильно, что так и только так поступают настоящие мужчины…
– Привет! – Сказала Таня, – я присяду.
Генка кивает…
– Я долго думала, что скажу нашему ребёнку, когда он вырастет и спросит: «Где наш папа?»
И вот что придумала: – Наш папка, скажу, – трус и слабак и недостоин нас… Прощай!
– Что? – только и смог выдавить из себя Геннадий. – Ребёнок! Какой ребёнок?!

***

Прошло 20 лет.

Воронцовы провожали сына в армию.
– Служи достойно, сынок! – Сказал Геннадий.
– Пиши чаще! – Сказала Татьяна
– Я люблю вас! – Сказал Степан, – и не подведу…

МОИ СЕМИДЕСЯТЫЕ.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОЛОДОСТЬ

ПРЕЛЮДИЯ

Говорят, я в плену у Есенина, –
Взят без боя одною строкой…
Мне явили её в День рождения
В толстой книжке, не помню какой…

С той поры: и в погоду осеннюю,
И в мороз, и цветущей весной –
Эта строчка из стихотворения
В кошки-мышки играет со мной…

*СЕРГЕЮ ВИНОГРАДОВУ.
МОЙ ДОЛГ – ПОЭЗИИ СЛУЖИТЬ!

Хвала судьбе! Я пародист!
И, честно, дело не в престиже
Сажусь за стол…
Я – чистый лист!..
Всё гениальное из книжек!

Мой долг – поэзии служить! –
Я – детектив!
Я – изыскатель!
Вникаю в суть стихов чужих,
Как в золотой песок старатель…

*Четвёртого сентября 2024 года ушёл из жизни старейший Тихвинский литератор, журналист Сергей Виноградов…
Не всё знают, но он был автором многочисленных пародий: они у него получались смешными, но всегда светлыми…
В то время мы часто выступали в школах, общежитиях и других аудиториях…
Естественно, без дружеских шаржей не обходилось…

ДОРОЖНАЯ ИСТОРИЯ

Господа!
Вся земля опоясана
Серпантином шоссейных дорог…
Снова в рейс нам, и месяц над трассою
Самый главный диспетчер зажёг.

Километры с колёсами шепчутся,
А о чём? Угадай! Разберись!
На руле стрелки часиков вертятся,
Отмеряя секунды и Жизнь.

Жизнь! –
Она: и печали и почести!
И аварии – чёрт бы побрал!
И дневник непроверенный дочери,
И туман ненасытный с утра.

И усталость!..
И зрение портится…
Знать, не зря, чтоб не спать за рулём,
Дорогую, безмерно, бессонницу
Мы с собою в дорогу берём….

Две заправки до города Тихвина…
Ну, мотор! Поднажми, старина!
Он ревёт - и сигналом, как выстрелом,
Разрывается тишина.

ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ

Питерский дядька-дождик –
Разве его осудишь? –
Тупо вбивает гвозди
В стены безлюдных улиц.

Сумрачно во столице!
Царствует мрак осенний.
В луже, озябшей птицей
Плещется лист последний….

Ветер мукою сыпет,
Птицы не видят веток…
Тяжко вздыхает Питер
Над убиенным летом.

ЗИМНЕЕ

Разве виновна зима,
В том, что унылы дома?
В том, что у сотен сердец
Нет обручальных колец.

Разве виновна она,
В том, что метель допоздна
Ходит с метлой у ворот,
Свищет и спать не даёт?

В том, что не топлена печь?
Рядышком не с кем прилечь…
В том, что постель холодна, –
Разве виновна она?

Люди ругают зиму.
Холодно жить одному…
ВИШНЁВЫЙ ОМУТ

Вишнёвый сад – вишнёвый омут!
И нам по 18 лет…
Ты уходила в ночь к другому,
А я с другой встречал рассвет...

Осталось взять любовь в кавычки.
Купить билет в чужой маршрут.
И наблюдать из электрички,
Как вишни рядышком растут…

СОЛДАТКА

Бродит вечер по земле,
Лампы зажигает…
На неубранном столе
Водка прокисает…

День накинул капюшон,
Остывает ужин…
Не приносит почтальон
Весточку от мужа…

Муж воюет на войне –
Всё предельно просто!
Шепчет карта на стене
Про Даманский остров…

Бродит вечер по земле,
Лампы зажигает…
На неубранном столе
Водка прокисает…

***
Милая, хорошая!
Что глаза печалятся?
В тереме у месяца
Осень зачинается…
Отвечает милая:
– Ноченька отравлена:
И вино не выпито,
и постель заправлена…

УТРО

Вышло утро из тумана,
Ночь ушла за горизонт…
Полусонная путана
Прячет личико под зонт…

Левый глаз слегка подкривлен,–
На войне как на войне!
У клиента без извилин
Тяжелее портмоне.

Прячет личико девица…
Дома дети и свекровь.
Муж два года в психбольнице…
Ну, какая тут любовь?!

Лечь попозже – встать пораньше…
Деток в садик отвести…
И всё дальше, дальше, дальше…
Боже, миленький, прости!

Осеннее... Лирическое...
Ветеран войны вспоминает

До осени сорок минут…
При свете ночных фонарей.
Её с нетерпением ждут,
Надеясь расстаться скорей

А помнишь, лет сорок назад,
Нет-нет! – много больше уже:
На бал приглашал листопад
И строил нам рай в шалаше…

Потом был расстрелянный год –
Помянем его. Погрустим…
И вспомним, как рвались на фронт.
И, может, друг друга простим…

До осени сорок минут…
Хандра, душу мне не трави! –
Сентябрь с нетерпением ждут
Как память о первой любви…

Берёзка и липа

Берёзка переехала в столицу. –
Ей дали место в сквере возле липы…
Потом студенты, прежде, чем напиться,
Сваяли с ними два прекрасных клипа.

И всё бы хорошо, но вот загвоздка –
Всего одна, но как она кричала!..
– Меня все любят! – Хвасталась берёзка.
– А мной гордятся! – Липа отвечала…

Не получилось дружбы – так уж вышло! –
Берёзке чужды были объясненья:
Что «липовый» и слово «никудышный»
Имеют разные происхожденья…

– Не убивай! Не злобствуй! Не злодействуй!–
Законы Божьи хороши, но строги! –
Не укради и не прелюбодействуй!..
У двух красавиц нет одной дороги…

Воспоминание о первой любви

– Ты предал детство! Ты – предатель! –
Нельзя влюбляться в десять лет! –
Шептал мне на ухо приятель,
Садясь на мой велосипед.

Отдать за рубль на месяц велик –
Большая надобность нужна!
Но друг в любовь мою не верил,
А за окном была весна.

И солнце пряталось за парту!
И гром гремел пустым ведром…
А я спешил к кинотеатру
На встречу с Мэрилин Монро.

Мармышкин

Предисловие.

Утро не задалось сразу…
Мармышкин проснулся в канаве. Страшно хотелось курить. В поисках окурка он стал ползать по мокрой траве и неожиданно наткнулся на странный предмет с кнопками, на обратной стороне которого было написано «Машина времени», а ниже, под надписью, в правильном квадратике, поблёскивали цифры от нуля до десяти, и буквы, сложенные в предложение: «Набери желаемый год вручную». В верхнем правом углу была ещё одна кнопка – красная: «отмена всех предыдущих действий». А в левом – большая треугольная «Пуск».
Мармышкин повертел прибор в руках, пробежался глазами по цифрам, потёр лоб, вспоминая, какой сейчас год, прибавил к нему первую запавшую в остатки мозга цифру «три» и, нажав на левую верхнюю кнопку, закрыл глаза.…
Когда он их открыл, то снова обнаружил себя в той же канаве, но в ней почему-то лежал снег…
Мармышкин нахмурился и нажал на кнопку возврата… Курить хотелось страшно… Он стёр со лба пот и надавил на клавишу «8». И снова очутился в канаве, но без снега и без всякой растительности. Мармышкин сплюнул и нажал на кнопку «отмена всех действий». И тут же услышал голос:
– Ну, чего, бедолага? Не понравилось? А тебя в детстве не учили, что чужие вещи брать нехорошо?
Мармышкин открыл глаза и, увидев перед собой совсем ещё молодого мужчину, сказал:
– Не помню, курить хочу…
– Не курю, - ответил мужчина. - Но могу дать деньгами, сам купишь. А игрушку отдай. Через неделю получишь другую… Давай знакомиться. Я – Женька, отчества не надо, не люблю… Ты – Лёва Мармышкин… я знаю… Ну, пока, не скучай… и ушёл…
Через неделю, в аккурат в полдень, когда солнце только успело заползти на самую вершину неба, Женька появился снова. И не один. С собакой…
В руках у него был новый прибор, размером не больше прежнего, но всего лишь с одной кнопкой
– Привет! – поздоровался он и добавил: « Сделай, пожалуйста, вот что: не торопясь вздохни и вспомни годы своей юности. Мы – ровесники, так что они у нас одни и те же. Как только вспомнишь – дай мне знать…»
– А ты, Боб, – Женька повернулся к собаке, – отнеси это письмо Кольке. Пусть прочтёт и даст прочесть Валентине и Лёхе… Всё понял?
Пёс кивнул. Женька закрепил на собачьем ошейнике треугольный конверт.
– Ну, беги, с богом! … может, ещё и увидимся… хотя вряд ли…
Пёс вильнул хвостом - и только его и видели…
– Ну, что, Лёва, поехали?!
Мармышкин ничего не понял, однако, кивнул…
Женька нажал на единственную кнопку прибора…

Глава 1. Николай

Ранним утром, пятнадцатого августа из парадного подъезда гостиницы «Армагеддон», на проспекте Атлантов, вышел представительный мужчина лет тридцати пяти. Его двухметровый рост, широченные плечи и кулаки величиной с боксёрские перчатки впечатляли, но чувства страха не вызывали. Зависти, удивления, этого – сколько угодно…
Соответствующей была и одежда, дорогая, но несколько старомодная: тёмно-серый костюм, купленный по случаю в Доме моды, светло-голубая рубашка и небрежно завязанный галстук. Впрочем, галстук, цена которого эквивалента двухмесячной зарплате среднестатистического работяги, имеет право завязываться, как ему вздумается. Завершали гардероб некогда чёрные, а теперь серые от пыли ботинки на высокой подошве.
Что до внешности, унаследованной от родителей, то пышная шевелюра, высокий лоб, породистый подбородок и уши, немного бледные, с большими мочками, выдавали в нём человека незаурядного, но легкомысленного. Звали мужчину Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский, и направлялся он в редакцию популярного еженедельника «Оракул», где в приёмной главного редактора его ожидал древний, но всё ещё крепкий стул, принадлежавший в начале двадцатого века царской династии. (Во всяком случае, так утверждали сотрудники). И, соответственно, сам редактор.

***
Преодолев половину пути, Николай Игнатьевич неожиданно почувствовал резкую боль под левой лопаткой.
– Ещё чего не хватало! — подумал он и остановился. И тотчас в голову к нему влезла нелепая мысль: – никогда не изменять жене. Мысль была настолько неожиданная, что Николай рассмеялся. Изменять ему ровным счётом было некому. Он был закоренелым холостяком и любил повторять: выберешь одну единственную – остальные обидятся. А их больше…
— Старею, наверное, — с невообразимой грустью подумал Николай, и одухотворённое лицо его, с классическим римским профилем покрылось неподдельной печалью.
А утро в тот день, надо отметить, было исключительно приветливым и ласковым. Заря только что вырвалась из объятий разрумянившегося, похорошевшего неба, оставив на его лице, ну, не плутовка ли! — следы помады, изумительно-безумного цвета. Роса на траве – не майской конечно, но всё же, всё же… - порезвилась, порезвилась и… растаяла, растворилась, облачком сизым обернулась, да не важно, не важно это. А важно то, что, вскрикнув от боли, Николай Игнатьевич остановился и зачем-то достал из кармана перочинный ножик.
– Нет, точно старею, к бабке не ходи – старею, — разозлился он, и не в чём неповинный нож хрустнул, застонал и полетел к ощетинившемуся кусту шиповника, а в руках у Николая Игнатьевича появилась пачка сигарет. Тут он вспомнил о принятом решении бросить курить и окончательно расстроился.
– Колян, сигареткой не угостишь? – Голос был до боли знакомый, можно сказать, родной. Николай улыбнулся. Встретить старого друга – вот что ему необходимо. Безусловно, помочь Жека не сможет – не Господь-Бог, но выслушает, несомненно. Да чего уж теперь – вот он, старый, добрый товарищ.
Николай Игнатьевич собрался произнести пространную речь, но передумал. И хорошо сделал. Потому как приветствовать было ровным счётом некого, если, конечно, не считать, худущего бездомного пса, непонятной породы и окраса. Пёс, разумеется, не был знаком Николаю Игнатьевичу, но выглядел вполне миролюбиво, как и полагается всякому, жаждущему угоститься дорогой сигареткой.
– Фу ты, чёрт! — выругался про себя Николай Игнатьевич и на всякий случай перекрестился: при чём тут сигареты, нервы шалят – вот что главное. Завтра же, завтра же в поликлинику.
Пока Николай Игнатьевич вытирал платочком вспотевший лоб, пёс терпеливо ждал, бесцеремонно разглядывая расширенные до неприличия обычно голубые, а сейчас посеревшие до цвета легированной стали человеческие глаза, затем уселся посреди тротуара и нахально повторил:
– Угости сигареткой, Колян!
Николай Игнатьевич чуть не перекрестился вторично, но ему сделалось неловко, и он трижды сплюнул через левое плечо. Однако сигареткой не пожмотничал, угостил и зажигалку достал. Чем всё закончится – вот что любопытно. Если не лечебницей, то.… Но продумать дальше мысль он не успел, потому как пёс протянул лапу и представился:
— Боб Кобелович, — и пояснил: — зовут меня так, а насчёт сигареты, не бери в голову – пошутил я, не курю, но всё равно – благодарствую.
— Почему Кобелович? – только и смог выдавить из себя Николай.
— Не знаю, Жеке так захотелось, хотя, если копнуть глубже, то, наверное, в честь моего папашки. Ходок, слышал я, был знатный…
— А где он сам? – Николай Игнатьевич сумел взять себя в руки, отчего речь его потекла плавно, можно сказать – спокойно.
– Кто? Папашка мой!
– Да нет, Жека.
— В конторе одной. – Меня презентует, — без капли смущения стал врать пёс, елозя по асфальту лапой и превращая в пыль халявную сигарету.
— ???
— На арену цирка вытащить хочет. Господину одному, большому и важному, а главное, и самое противное — рыжему, умение моё вести диалоги понравилось. – Тут пёс оскалился и зарычал.
– Ты чего? — изумился сбитый с толку Николай Игнатьевич, и ненасытная дрожь, противная и, бы-р-р – холодная, пронзила его от макушки до пяток.
— Терпеть ненавижу рыжих! — лязгнул зубами пёс и добавил:
— Одни неопрятности от них.… Знавал я одну, не знаю, как, по-вашему, а по-нашему, по собачьи, так – просто суку!. Из-за неё я своего первого хозяина потерял и бездомным стал. Четыре года с той поры минуло, но хорошо помню, что в Москве раньше жил. Ух и житуха была, - до сих пор лапы облизываю. Хозяина своего очень любил, да и было за что: меня одна сволочь утопить хотела, а Виталий Петрович, дай ему Бог здоровья! – к себе взял, приютил и воспитанием занялся. Честно признаюсь, поначалу мне это воспитание было во где, – пёс провёл лапой по горлу, — но подчинился. А потом – привык помаленьку... Так мы и жили. И вдруг хозяину в ваш город понадобилось. Купил он билет, на меня справку от ветеринара сделал, и поехали мы. Славное, доложу, было, путешествие: хозяин газетку читает, пивко попивает, а я ему мордой в коленки уткнусь и блаженствую, о будущем мечтаю. А тут эта рыжая…
Помню, приехали – утро ещё было. Ну, прямо – как сейчас. Виталий Петрович по своим делам отправился, а мне приказал дожидаться его. И дождался бы непременно, если бы не эта... И откуда только взялась?!! Но красивая шельма, ах – красивая! Поплёлся я за ней, ошалел словно. И закружилось всё, и завертелось, да так, что пришёл в себя только на третий день. Но было поздно! Хозяин мой потерялся, и больше я его никогда не видел. Вот такие дела – врагу не пожелаю. Сплю – где придётся, питаюсь отходами, одна отрада – Жека!.. Как мы познакомились? – тут целая история, тебе не интересная. Скажу только, что Жека друг мне, а не хозяин. Приведёт, бывало, к себе домой, накормит и начнёт о жизни рассказывать, заслушаешься. Много я чего узнал. И о тебе, и о Лёхе, и о дружбе вашей. Жалко, что мама у него собак боится.… Да что я говорю – ты и сам знаешь. Уж как только я ни замасливал её: и скулил, и хвостом вилял – ничего не помогло.
— Что точно, то точно, — прервал пса Николай Ипполитович, — собак она действительно боится. – И, не выдержав, задал всё это время мучавшие его вопросы. И не просто задал, а выпалил очередью:
— А когда ты заговорил? В Москве, как я понял, ты был нем яко рыба. И почему Жекиным голосом?
Пёс, по всей видимости, ждал этого вопроса, потому как ответил быстро и без запинки.
— Говорить, как научился, спрашиваешь? — так я, это не со всеми подряд могу говорить, только с некоторыми. С Жекой, рыжим этим, да вот и с тобой, оказалось… Потом подумал немного и добавил: «Может, ещё с кем – не знаю! Но ты об этом Жеке не говори. Он - то думает: я со всеми разговариваю…
Тут из-за крыши двенадцатиэтажного здания выглянуло любопытное солнце. Его горячее дыхание заставило Николая Игнатьевича зажмуриться. А когда он открыл глаза – пса рядом не было. Исчез, растворился, сгинул.
— Вот так и сходят с ума, — подумал Николай Игнатьевич, — Сначала говорящие собаки, потом летающие медведи, потом… Нет, решено – завтра же к врачу. Интересно, что по этому поводу имеет сказать всезнающий господин Кожемяка, – не поверит, как пить дать – не поверит! С такой сумятицей в голове и дошёл он до редакции. Привычно отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина…

Записки Алексея Кожемяки

26.07.88г.

Ничего не понимаю. Зачем мы здесь? Какие курсы? Мы – Женька Жуковицкий, Колька и я, вот уже вторую неделю находимся в Питере. Живём в задрипанной общаге в каком-то трудно выговариваемом переулке, пьём пиво, запиваем водочкой и ничего не делаем. Женька с Коляном спят – чисто младенцы. А я сижу и занимаюсь чистописанием.
А как хорошо всё начиналось! Красные дипломы, распределение, завод «Подзорная труба», директор с солидной фамилией – Андрианов Андриан Андрианович, серьёзный, но симпатичный. И очень даже хорошее предложение – поработать в государственной приёмке, которая вот-вот появится на заводе. Честь, между прочим, огромная. Оклады дали сумасшедшие и отправили на курсы повышения квалификации.
5.09.88г.
Первый рабочий день. Вчера поселились в общаге: комната – восемь квадратных метров, кухонька, средневековая раковина, плюс некоторые удобства – не шикарно, конечно, но жить можно.
На заводе нас торжественно представили непосредственному начальству, полному моему тёзке – Алексею Петровичу Облому.
Внешность начальства вполне соответствовала фамилии – такой обломит так обломит – мало не покажется. Кулаки, нежные, но – внушительные. Однако встретил нас очень даже хорошо. Самолично вытащил себя из кожаного кресла, руки пожал каждому, по имени отчеству назвал – надо же. И сразу перешёл к делу (мы, признаться, грешным делом, на кофеёк рассчитывали, но Облом дал облом – такой вот каламбур нарисовался).
– На вас, ребята, вся страна смотрит и ждёт от вас честности, порядочности и принципиальности. – Такую вот речугу задвинул и чертежи на стол – шмяк, небрежно, но профессионально — начальник.
– Вот вам очень важное задание!.. Но предупреждаю: — если вы, по глупости или недомыслию, что – одно и то же, брак, если таковой будет иметь место, не заметите и сертификаты качества подпишете – вас ожидают крупные неприятности, вплоть до тюремного заключения. Потому как детали эти предназначены в Китайскую Народную Республику, по специальному заказу. А это означает, что сумма рекламации не просто большая, а сумасшедшая, усекли, ребятки!.. Ну, тогда – за дело!
7.09.88г.
Сегодня нас пригласили к директору. Именно пригласили, а не вызвали. Андриан Андрианович — сама любезность. Коньячком французским угостил, икоркой осетровой, сигареты дорогущие предложил, будто мы не простые технологи, хотя и госприёмщики, а как минимум – иностранные дипломаты. Мы, разумеется, отказываться не стали, но подвоха ждали, и не безосновательно.
Трапеза длилась часа два — не меньше. Директор угощал, подмасливал, анекдоты рассказывал – и надо отдать должное — собеседником был классным.
Но всё хорошее когда-нибудь да заканчивается…
Андриан Андрианович открыл сейф, достал микроскоп, фирменную коробку из толстого картона и кожаную папку.
— Вот, говорит, — вы ребята грамотные, сами разберётесь. В папке – документы: чертежи, договоры и тому подобное. Мерьте, изучайте, сличайте – и, если найдёте любое несоответствие, – я от вас отстану. Мало того — премию выпишу, и нешуточную. Потом, если захотите, можете проверить всю партию, а это, ни мало ни много – несколько сотен тысяч микроскопов. Сами понимаете, заказ, серьёзнее если и бывает, то крайне редко, а в наше время — так никогда.
Сказал и развалился в роскошном кресле. Курит и журнальчик пролистывает, на нас – ноль внимания, будто и нет нас в кабинете.
Женька не выдержал и спросил:
— Простите, Андриан Андрианович, но разве детали, с которыми мы работали не от этих микроскопов?
Директор небрежно махнул рукой, дескать, не отвлекайте по пустякам, однако смилостивился, ответил:
– Вы, честные мои и неподкупные, проверяли бирки, самые обыкновенные, которые обязаны сопровождать каждый микроскоп. А то, что они медные и внешне напоминают копеечные монеты, образца 1961 г., я думаю, вы и сами догадались и, безусловно, сообразили, что у каждой две стороны. На одной – китайский иероглиф – знак уважения, на другой – эмблема завода в виде подзорной трубы, смысл которой, думаю, понятен. Кстати, вы только не обижайтесь, микроскопы проверялись людьми – не чета вам… Теперь перейдём к отверстиям на бирках. Честно признаюсь, на кой хрен они нужны – не знаю! И никто не знает! Может, конструктор посмеяться изволил, шутка гения, а что – в истории таких примеров хватает.… Отсюда вывод: браковать микроскопы за плавающие размеры диаметров отверстий на бирках, которые неизвестно кем придуманы и неизвестно чему не соответствуют, – глупо, мало того – преступно!
Нам, признаюсь, стало неловко. Логика в словах директора была и очень даже убедительная, но что мы могли поделать, если наше непосредственное начальство, в лице Алексея Петровича Облома, если мы на отверстия эти внимания не обратим, глаза закроем как на несущественное, и микроскопам дадим красный свет в Китайскую республику, тюрьмой грозить изволило.
9.09.88 г.
День – хуже не бывает. Настроения никакого, точнее – хреновое настроение. Вчера нас чуть не убили прямо у проходной какие-то сумасшедшие. Их, конечно, понять можно – четвёртый месяц зарплату не получают, а китайский заказ, который мы «зарубили» был для них, как маяк для мореплавателей… Хорошо, Колька вспомнил, что кое-что умеет делать руками и ногами, в смысле рукопашной, положил пятерых культурненько возле забора, да так стрельнул глазами, что остальные разбежались.
А сегодня стало известно, что директора завода, добрейшего и честнейшего Андриана Андриановича, с должности снимают и переводят куда-то, в Тьму-Таракань. Это ж сколько водки надо выпить, чтоб от чувства вины избавиться, думаю, такого количества в природе не существует, шучу, конечно.
Да, чуть не забыл – мы вошли в комиссию по списанию микроскопов. Вот такие дела…
15.01.92 г.
Ну, Облом. Ну, Алексей Петрович! – приватизировал завод, на какие шиши, интересно?
***
С сумятицей в голове дошёл Николай Игнатьевич до здания редакции. Привычно отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина.
– Колян, ты не представляешь, как я рад тебе! И секретарше:
–Леночка, меня ни для кого нет, и свари кофейку, пожалуйста.
В кабинете Николая Игнатьевича ожидал небольшой, но приятный сюрприз: запотевшая бутылка коньяка и хрустальная салатница, на которой красовались очень даже аппетитные бутерброды.
Ну, давай, Колян, ничего, что я тебя так тебя называю?
Николай Игнатьевич пожал плечами:
— Это ты у нас, уважаемый главный редактор, он же господин Кожемяка он же Алексей Петрович, а я так – мимо проходил…
– Да ладно тебе, — сделал обиженное лицо Алексей Петрович. — Погулять, мимо проходил он, видите ли, а кто в пятом классе тренера по боксу уделал?!
Они засмеялись, история и правда была презабавная.
Они: Женька, Лёха и он, Николай, пошли записываться в секцию бокса. Тренер – Василий Иванович Щипцов (за глаза – Чапаев) смерил их оценивающим взглядом, заставил раздеться, потом погнал на турник и только после этого стал спрашивать фамилии. Вот тут-то и произошёл конфуз. Когда Колька назвал себя, а делал он это всегда – с высоко поднятой головой, чётко и с выражением: — Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский, — тренер расхохотался и сквозь смех выдавил:
Тебе, мусьё Арчинский, с такой фамилией не боксом заниматься, а платочки вышивать и сопельки ими маленьким девочкам вытирать.
Кольке до сих пор невдомёк, как это тогда у него неожиданно и, главное, ловко получилось. Правая рука превратила ладошку в кулак, и, когда Василий Иванович подошёл ближе, всё ещё захлёбываясь от смеха, кулак взлетел и угодил точно в мясистый подбородок. И восемьдесят пять килограммов живого веса упали к ногам побледневшего от собственной дерзости Кольки. Группа затаила дыхание. Что будет? Что будет?..
Но ничего ужасного не произошло. Василий Иванович поднялся, отряхнул со штанов пыль и, потирая рукой подбородок, сказал:
– Ладно, убедил – фамилия у тебя и в самом деле – потрясающая. Поздравляю, ты – принят, становись в строй и вместе со всеми бегом, пятнадцать кругов – марш!
— А меня и Женьку не приняли, — с грустинкой в голосе вспомнил Алексей Петрович, наполняя живительной влагой хрустальные рюмки.
— И вы меня за это хотели поколотить, – уточнил Николай Игнатьевич.
– Хотели, — признался Алексей Петрович.
— Что же тогда не поколотили?
— Нашёл дураков: голыми руками на танк бросаться.
— А помнишь, как мы в женскую баню кайф ловить ходили?
— Ну, как же, в седьмом классе.
— Точно.
— А Женьку бабы в моечное отделение затащили – вот умора была.
— Кому умора, а Женьке, по-моему, тогда не до смеха было.
— Какой там смех, когда у него пуговицы на брюках отлетели, все до единой, не выдержали, так сказать, женской изящности вблизи и в достатке.
— Точно. А помнишь, как одна, изящная такая – килограммов на сто пятьдесят, его грудями по морде, по морде… Женька чуть не задохнулся от избытка чувств.
— А ты откуда знаешь?
— Он сам рассказывал, забыл?..
— Да, да — сейчас вспомнил – улыбнулся Алексей Петрович, блаженно потягиваясь.
-Ты чего лыбишься?
— Да вот подумал – пятым размером, да по морде – хорошо!!!
Давай выпьем за это.
— Давай, только что? – Николай постучал пальцем по пустой бутылке.
— Неужели – пустая?! А я и не заметил.
— Я тоже. Но, как говорится, – печально, но факт. Что будем делать?
— Да ничего. Сейчас схожу до холодильника – всего- то.
И тут вошла секретарша….
— Леночка, — удивился Кожемяка, — я же просил нам не мешать…
— Простите, Алексей Петрович!
— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Алексей Петрович, что случилось?
— Записка … вот… пёс принёс…
– Кто?
– Пёс такой лохматый… в зубах притащил…
Алексей прочёл записку и сказал:
— Колян, прости, я отлучусь на полчаса, потом договорим. С Женькой какие-то непонятки… Я мигом обернусь…а ты… на вот, почитай, чтобы не скучно было…
Алексей Петрович достал из ящика стола стопку исписанной бумаги.
— Что это, — удивился Николай Игнатьевич.
— Так, записки, нечто вроде мемуаров, но тебе, я думаю, будет интересно.
Кожемяка ушёл. Николай Игнатьевич обхватил голову руками и задумался:
— Да что это со мной творится, откуда это волнение?.. Так он сидел минут пятнадцать, затем встал, подошёл к холодильнику и достал бутылку «Абсолюта».
— Красиво жить не запретишь – усмехнулся он и разозлился на себя ещё больше.
— Да что это я? — совсем раскис, как кисейная барышня. К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И, взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.

Записки Алексея Кожемяки.

5.03.92г.

Сегодня ровно неделя, как мы пополнили армию безработных, хорошо ещё, с общаги не выгнали. На полгода вперёд за проживание оплачено было, но предупредили… Сидим, в полном смысле – на ящиках с зарплатой, на тех самых злополучных бирках, с которых начиналась наша деятельность на заводе. Три года, бедные, на складе провалялись, нас дожидаясь. Да Женька ещё в виде премиальных – нами же до сих пор не подписанные, но с большой круглой печатью, бланки сертификатов выпросил. Облом спросил:
— Куда они тебе?
— Стены обклеивать буду, вместо обоев, — нашёлся Женька. — Бумага больно хорошая…
— Бери, коли так…
Вообще-то грех на него обижаться. Мужик он, неплохой, здоровый, как говорится, в меру упитанный, ему бы подучиться... Нет, обижаться на него никак нельзя. Зарплату вот выдал, пусть не деньгами, да где он их возьмёт, деньги, кто ему даст? Чтобы их иметь, нужно уметь долго и много работать. Много и долго – Облом научился, а вот – уметь, увы, увы… но завод приватизировал… не дурак, значит…
— Лёха, сколько стоит сто килограммов меди? – спросил Колька. Вопрос, что ни говори, был самый животрепещущий. Меня он интересовал не меньше, потому как есть, в смысле – жрать, хотелось по-чёрному, а ящики с бирками, хотя де-юре и являлись зарплатой, де-факто на них купить было нельзя ровным счётом ничего. Хорошо Женьке. –Висит сутками вместе с компьютером в своём Интернете, и то — первый компьютерщик в городе, хакером себя называет, ну, и словечко! – зачем ему еда! Так, баловство одно, гимнастика для зубов. А я мяса хочу, или рыбы, лучше форель, чем мы хуже царей – несправедливо.
— Ты чего, оглох?! – Лёха ударил меня по спине.
— Не знаю, — ответил я и уточнил: — в смысле меди — не знаю.
— А кто знает?..
— Я!!! – Это Женька наконец-то оторвался от своего компьютера.
— Ого, явление Христа народу, — зааплодировал Колька, – мы спасены, гип-гип-ура!!!
— Не паясничай, я говорю серьёзно, — возмутился Женька.
— Ну, и?..
— Сто килограмм меди стоит четыре бутылки водки минус работа — дотащить ящики до приёмного пункта. Мне, признаться, делать этого страшно не хочется.
— И, конечно, у тебя есть другое предложение?
— Безусловно.
И тут вошла Она…
И окна растворились настежь, и солнце заполонило комнату, и влетел Амур, и сердце моё затрепетало, заискрилось, и голова закружилась, и весь мир превратился в праздник…
А Она?! – Славная, красивая, несказанная, застыла посреди комнаты и смотрела, смотрела, смотрела, но, увы, не на меня, не на меня – на Кольку. На Николая Игнатьевича Казимирова - Арчинского. И музыка оборвалась, и сердце кольнула обида…
— Господа, знакомьтесь, – это Валя. Она будет нам помогать, нет, уже помогает. – Женькин голос вернул меня на землю. Я хотел представиться, но Колька опередил меня:
— Мадмуазель, прошу любить и жаловать – мой лучший друг – Алексей, — и ткнул в меня пальцем, скотина!..
— А я! — Николай, как всегда в своём амплуа: быстро вошёл в роль, — ваш покорный слуга, для Вас – Коля, бесконечно рад. – И так далее, и тому подобное.
Я не слышал его. Чувствовал, что погибаю, но изменить ничего не мог. И если бы не Женька, нет, не хочу даже думать об этом…
— Прошу внимания, господа! – Женька сразу перешёл к делу — Ну, что, Валюша?
Валя подошла к столу, изящным движением открыла… нет не сумочку (сумочку она чуть раньше бросила на стол), а небольшой рюкзачок и перевернула его. На стол посыпались деньги, и все пятитысячные…
— Молодец! – сказал Женька. Мы ничего не понимали и чувствовали себя идиотами.
— Помните, друзья мои, вы спрашивали, сколько стоит сто килограммов меди? Я ответил – четыре бутылки водки.
— И минус работа, — напомнил Николай.
— Да. Да, конечно, но это – сто килограммов, а один грамм весит, то есть, я хочу сказать, равняется пяти с половиной кило денег. Не правда ли, Валюша?! Закон диалектики суров, но справедлив, не слышу аплодисментов, господа!

22.05.92 г.

Боже мой! Я подозревал, что на свете есть дураки, но никогда не думал, что их столько... За два неполных месяца Валя заработала нам, но это коммерческая тайна, потому в подробности вдаваться не буду… И сама – думаю, в накладе не осталась. Правильно говорят: «Не суди о человеке по его красивой внешности».
Бог ли, природа наградили Валю ангельским личиком и деловой хваткой. В двадцать лет стать председателем кооператива «Бессмертная энергетика» – не слабо, ей-богу! Короче, Женькину идею она поймала слёту. А Женька – голова!!! Надо же додуматься, ссылаясь на изречения древнегреческих мудрецов, (а ведь их надо было найти изречения эти) продавать медные бирки как амулеты и стимуляторы тонкой энергии и сопровождать всю эту галиматью сертификатами качества.
Вот так и произошло то, что в нормальное время по всем законам диалектики никогда не могло и не должно было произойти.… Всё, как в волшебной сказке — гадкие утята превратились в белоснежных лебедей.

***

— Да что это я? — раскис как кисейная барышня. — Разозлился на себя Николай Игнатьевич — К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.
— Николай Ипполитович, Николай Ипполитович! Женщина к Вам рвётся, — звонкий Леночкин голос оторвал его от чтения.
В кабинет ворвалась Валя. Волосы её были взъерошены, зрачки расширены, губы дрожали…
– Прочти, Коля!
Валя бросила на стол письмо и, упав в кресло, разревелась…
– А где Лёха?
– Не знаю… отдал мне это письмо и …
Но ты читай, читай…

Женькино письмо.

Друзья мои! Во-первых, приветствую вас всех: тебя, Колян, тебя, Лёха и тебя милая моя Валечка!
Я так и не осмелился сказать, что люблю тебя и люблю давно, с первой минуты нашего знакомства. А то, что не говорил – прости. Я видел: тебе нравится Колька, а ему –только он сам. Лёха любит тебя. Ты делаешь вид, что не замечаешь этого… И все несчастны…
Так бесконечно продолжаться не могло…
И вот однажды я придумал Машину времени. Это оказывается так просто. Впрочем, как и всё гениальное…
Короче, я возвращаюсь в прошлое. Хочу встретить там, тебя, моя милая Валя. Моя единственная! Моя любимая! И, чем чёрт не шутит, может в той, другой жизни, ты полюбишь меня…. По этой причине ни Лёху, ни Коляна с собой не беру…
Простите меня, друзья!
Время от времени буду писать.
Письма вам будет приносить моё славное существо, моё изобретение, представитель Искусственного интеллекта – Боб. Он не совсем пёс. А если быть более точным – совсем не пёс. И всё, что он давеча наговорил тебе, Николай – чисто моя фантазия…

Не поминайте лихом! Женька…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…