Геля

Геля

Ангелина Шнайдер, для своих Геля не понимала, почему, несмотря на победные реляции, Красная армия потерпела оглушительное поражение на Белостокском выступе. И кто в этом виноват, она тоже не понимала, потому что после окружения ее части, где она работала переводчиком, сведения можно было черпать разве что из противоречивых мнений сослуживцев. А потом ей вообще стало не до этого. После сдачи в плен. Лично она в плен не сдавалась – сдал воинскую часть кто-то из командиров с объяснением «иначе перебьют». Не все с этим согласились: многие целыми взводами и ротами уходили в леса или шли на прорыв к своим. Но не все, далеко не все.
А Гелю вместе со всеми штабными пленили. Женщина двадцати пяти лет, весьма соблазнительной наружности она привлекла внимание немецких солдат с нагрудными орлами на кителях. Трое из них во главе с ефрейтором затащили ее в ближайший сарай, разложили на куче ящиков и, сорвав с нее форму и нижнее белье, намеревались предаться любовным утехам. Участь ее была бы плачевна, но вмешался его величество случай: в сарай заглянул некий хауптман и разогнал насильников.
- Was für ein süßes Mädchen, - сказал он, плотоядно разглядывая голую женщину.
- Спасибо, что выручили, - сказала Геля по-немецки, пытаясь прикрыть интимные места.
- О, Mädchen понимает немецкий. Благодарить следует не словами, а делами. – Офицер улыбнулся, подошел к ней и начал ласкать оголенные груди. Обделенный на войне женской лаской, он просто сгорал от желания. - Уж лучше со мной, чем с этими бауэрами. Я с тобой ничего плохого не сделаю, только…
Хауптман быстро сдернул брюки и, не снимая сапог, навалился на нее и ритмично задергал задом. Геля закрыла глаза и расслабилась, не оказывая сопротивления. А что ей еще оставалось!?
Немец закончил начатое, подождал пока Геля оденется и самолично отвел ее к остальным пленным, укоризненно посмотрев на группу незадачливых насильников. Геля осознала, что знание немецкого ей может еще пригодится.
А потом ее поместили в еврейское гетто, посчитали за еврейку, хотя отец ее был из немцев Поволжья. В распределительном пункте Геля заговорила по-немецки, но утомленный фельдфебель посчитал, что женщина говорит на идише, смачно выругался и отправил ее по назначению.
Потянулись суровые и однообразные будни в кирпичном бараке с маленькими зарешеченными окнами и уставленном двухэтажными нарами из неотесанных досок. Их кормили, выносили парашу, порой забирали нескольких женщин, но они не возвращались обратно. Прошел месяц, прошел второй. Приближалась осень, и в бараке становилось холодно по ночам. Им выдали байковые одеяла и принесли две печки-буржуйки.
Геля близко сошлась со своей соседкой по нарам, Галей Шифриной из Гродно. Они рассказывали друг другу про свою жизнь, делились сплетнями и мечтали о лучшем будущем, которого не предвиделось. Подругу вскоре увели и она не вернулась. Но у Гели имелись особые мечты, которыми она не делилась со своей подругой. Она ведь наполовину немка, по сути фольксдойче, а вовсе не еврейка, и этим нужно непременно воспользоваться. Представился бы случай. И случай представился.
В барак обычно входили через калитку, врезанную в ворота, а тут ворота нараспашку. Группа офицеров Вермахта углубилась на несколько метров в барак и остановилась. Их сопровождал человек в штатском. Впереди стоял оберст, полковник.
« Какая-нибудь комиссия для проверки…», - подумали сидельцы.
Офицеры о чем-то поговорили, а потом штатский крикнул по-русски, чтобы слышал весь барак.
- Просьбы, жалобы имеются?
На удивление всех ему ответили по-немецки.
- Ich bin Deutsche, keine Jüdin. Mein Vater ist der Deutsche Günter Schneider. Ich wurde aus Versehen hierher gebracht.
Это была Геля. Офицеры застыли в недоумении.
«Немку посадили в еврейское гетто? Quatsch!», - подумал полковник. Он прошел вперед и увидел на верхних нарах растрепанную и чумазую девицу, которая и в таком виде выглядела весьма привлекательно. Полковник некоторое время смотрел на нее, потом молча кивнул и вернулся к комиссии.
- Помыть, приодеть и ко мне в кабинет, - последовала команда.
Выслушав всю подноготную Гели, полковник оценил ее ладную фигуру, симпатичную мордашку, и Геля вместо гетто оказалась в богатых апартаментах в доме какого-то бывшего латвийского дворянина, там, где обосновался полковник. Она ни капельки не сомневалась, зачем ее сюда доставили – оберст сделал ее своей любовницей и оставил жить у себя. Вскоре Геля получила документы, ей присвоили звание ефрейтора Вермахта и направили в штаб на должность переводчика. Привычная работа, да только в немецком штабе. Полковник обращался с ней ласково, ни в чем не отказывал, но где-то через полгода у него появилась новая фаворитка, а Гелю переселили в гостиницу, в приличный номер.
« Нормально живу, но надолго ли?».
Она ни капельки не верила, что СССР проиграет эту войну. Когда советская армия вступила в город, немецкий штаб разбомбили вместе с полковником, а Геля благодарила Бога, что в это время работала на выезде. Она вернулась в гостиницу и задумалась.
«А куда теперь? Никому до меня нет дела – все свои шкуры спасают. Здесь меня, скорее всего, расстреляют. В Германию? Так ведь и туда доберутся».
Мысли стучали в ее голове бешеной шрапнелью. И достучались.
Геля сожгла немецкие документы, надела невзрачное платье, повязала голову грязноватой косынкой и ненароком присоединилась к колонне женщин, выходящих из гетто для эвакуации в тыл.
« Не признают. Галя, скорее всего, мертва, да и мало кого осталось из тех, прежних».
Бывших заключенных перевезли в Минск и расселили в захудалой гостинице. Начали устанавливать личности. Геля сказала, что документов у нее нет, и назвалась Галиной Соломоновной Шифриной родом из Гродно. Ей посоветовали вернуться в Гродно, благо город уже находится в тылу, и явиться в местную комендатуру для получения паспорта. Она так и сделала. Выправив документы, она уехала в Москву, чтобы окончательно обрубить концы. Кое-какие деньги и справку ей выдали еще в Минске – на дорогу хватило. Просидев на вокзале трое суток, Геля пообщалась с такими же как она и, в конце концов, по заручке одной из женщин устроилась на военный завод в Подмосковье кладовщиком. Там делали снаряды для артиллерии. Ее поселили в общежитии, и жизнь стала потихоньку налаживаться.
В один из дней в городской столовой к Геле подсел парень, симпатичный парень, к которому она сразу же отнеслась благосклонно: хорошо одет, не лишен чувства юмора, немножко грубоват с элементами нахальства – такие ей нравились. Парень назвался Женей и пригласил ее в кино, а потом уговорил пойти к нему типа попить чаю. Что это за «чай» Геле объяснять было не нужно, но она согласилась. «А почему бы и нет».
Жил он в трехкомнатной, хорошо обставленной квартире. Вместо чая они выпили сухого вина и улеглись в постель. А на утро, за завтраком, Женя задал вопрос, небрежно так, походя.
- Ну, как тебе живется Геля?
Геля вздрогнула, хотела сказать, что она вовсе не Геля, а Галя, но, пройдя суровые испытания, она напрочь потеряла девственную наивность и прекрасно понимала, что такие вопросы просто так не задают, по крайней мере, в этом конкретном случае. Поэтому она задала встречный вопрос.
- Что тебе от меня надо?
- Вот это правильный подход к делу, без лишних реверансов, - похвалил ее Женя. – Да ничего особенного: живи, как живешь, работай, как работаешь, но только будешь сообщать нужные нам сведения, касательно своего завода и получать за это деньги, хотя можно было их и не предлагать – ты сама знаешь, что сделают с тобой, если вскроются отдельные детали твоей чудной биографии. Но мы люди благодарные – за работу надо платить.
- Кому это нам? – поинтересовалась Геля.
- Какая тебе разница? – отмахнулся Женя. – Деньги не пахнут. Воняет в бараке, что в гетто, что в ГУЛАГЕ. Фашистам ты не задавала таких вопросов, когда у них на службе состояла. Но мы не фашисты, мы другие. Ну, так как?
Геля на несколько минут задумалась, перебирая возможные варианты, и согласилась.
Новоявленный хозяин Женя проинструктировал ее о вариантах сотрудничества, и они расстались.

Среди кладовщиков числилось две женщины, но одна из них вторую неделю лежала в больнице, а второй была Геля Шнайдер, по документам Галя Шифрина, поэтому Комов пошел на склад один. Остальные задействованные сотрудники ГУББ расползлись по другим отделам для допроса подозреваемых. Зайдя в кабинет для кладовщиков, Алексей попросил лишних выйти и остался один на один с Гелей.
«Привлекательная женщина… Что ее могло подвигнуть на предательство, если это она? Деньги? Она пристроена, работает, зарплату ей платят. Ненависть к СССР? Это после еврейского гетто!? Сомнительно. Шантаж? Очень может быть, если ей пришлось выбирать из двух зол меньшее. А что это за два зла?».
Он присел напротив нее, представился и неожиданно крикнул ей прямо в лицо.
- Что же ты, сучка, Родину предала!?
Женщина вздрогнула, глаза у нее забегали.
« Тут любая вздрогнет, а вот глаза… Глаза – зеркало души, а на душе у нее неспокойно».
- О чем Вы? Какое предательство?
Геля быстро успокоилась, взгляд ее просветлел.
- Вы в курсе, что склад собирались взорвать? Динамитом, который привезли. Взорвать вместе со всем персоналом, в том числе с Вами. Кто-то передал сведения о времени поступления груза и голос по телефону звучал женский, - продолжил допрос Комов спокойным голосом.
- Я не самоубийца, - парировала Геля.
Комову доложили, что именно эта кладовщица пыталась покинуть складское помещение, но ей не позволили.
- Поэтому непосредственно перед взрывом вы пытались покинуть склад? Как-то побочные, мелкие фактики начинаются складываться в мозаику. Колись, сука!
Геля никак не отреагировала на очередной наезд опера. Она многое пережила. На нее кричали, ее били, насиловали, грозились убить и, если бы она не научилась закукливаться, отрешаться от всяческих угроз и нападок, то давно бы сошла с ума.
- Я пошла в кассу за зарплатой. Когда вы ушли, я ее получила, - пояснила она.
«Опа-на! А у них действительно в этот день выдавали зарплату. Но что-то здесь нечисто. Нервы у нее железные, но некоторая нервозность присутствует. Чего она нервничает-то?».
- Некая банда во главе с Евгением Евсюковым по кличке Табак задумала совершить террористический акт, и это им почти удалось, и удалось бы, если бы не наши оперативные действия. Им некто женским голосом сообщил по телефону о времени прибытия груза, а именно динамита. Вы представляете себе последствия: разрушенный в хлам завод и куча мертвецов, ваших сотрудников. А у них семьи, они пережили войну и мечтали о лучшей жизни.
Комов попытался давить на жалость, хотя на успех не рассчитывал. Так, для порядка. Но ему нравилось, как он говорил, прямо как комсомольский вожак Кеша на институтском собрании.
«А я ведь не знала, что они собираются что-то взрывать, и действительно пошла за зарплатой. Мерзавец этот Женя. Но ведь меня расстреляют, если я признаюсь. Надо держаться», - решила Геля.
- Почему именно я сообщила?
- Я это не утверждаю, пока не утверждаю, - сказал Комов, и тут у него блеснул в голове убийственный аргумент. – Но существует один несокрушимый нюанс. Разговор по телефону мы записали на магнитную ленту – появилась у нас такая возможность. А теперь мы запишем голоса всех подозреваемых сотрудниц, а экспертиза сравнит и обнаружит совпадение. А это уже неопровержимое доказательство. И никуда Вы не денетесь, если виноваты. Признавайтесь – это может сохранить Вам жизнь.
Геля задумалась. В ее сознании всплыли картины прошлого, довоенного прошлого.
В пединституте, на инязе ей училось легко. Там у нее в программе присутствовало два иностранных языка: немецкий и английский. Немецкий учить у нее не было никакой необходимости – отец постарался. Преподаватели это быстро поняли, и девушка ходила только на зачеты и экзамены, посещала лекции лишь по немецкой литературе, живописи и жизни в Германии. По окончанию ВУЗа ее распределили в Балашиху, в обычную среднюю школу преподавать немецкий язык ученикам старших классов. Потянулись серые будни: уроки, проверка домашних работ, общежитие с общей кухней и туалетом, благо ей выделили отдельную комнату, в основном жили по двое. Посодействовал директор общаги, который имел на нее виды, но любовь не сложилась. Она пару раз сходила на танцы в дом культуры. Там ее непрерывно приглашали кавалеры в надежде поближе познакомиться, но Гелю это не заводило – она ждала принца. И дождалась. Им оказался Андрей, офицер-пограничник, приехавший в отпуск. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. В общежитии сторонних посетителей пускали лишь до одиннадцати вечера, и Андрей туда проникал на ночь через окно туалета на первом этаже, которое предварительно отпирала Геля. Они занимались любовью и были счастливы. Отпуск у Андрея закончился, он отбыл на свою погранзаставу и погиб в первую неделю после начала войны.
«Это неправильно, это несправедливо, почему именно его…
Геля ночами плакала, а днем с трудом ходила на работу. Душа ее рвалась к любимому, хотя бы туда, где его убили эти гады. Гады, гады!
«Там нужнее мое знание немецкого».
Она пошла в военкомат и ее призвали на службу в качестве переводчика. Потом в гетто ее героический пыл иссяк как утренний туман, но это было потом.
А сейчас, на допросе ее внезапно прорвало. И вовсе не из какого-то меркантильного расчета, а просто накатила какая-то волна и понесла, понесла…
- Я не Галя Шифрина, я Геля Шнайдер. Это я звонила.