Вольная вставка в роман Графиня Рудольштадт. Часть 4

Девушка увидела, как Альберт, опустившись на колени, буквально упал на траву без сил.

Судя по безвольному движению рук, он вновь потерял сознание. Консуэло, опершись на локоть, полулегла рядом с молодым человеком и, повинуясь внезапному тихому порыву нежности, протянула руку, чтобы невесомо провести пальцами по тонким строгим чертам лица Альберта, и уже почти коснулась его побледневшей щеки – но – внезапное стеснение, лёгкое волнение, и даже подобие страха заставили девушку убрать руку. Казалось, молодой человек почувствовал это движение души цыганки.

Ресницы Альберта затрепетали, и глаза вскоре медленно открылись. Несколько мгновений его взгляд был как бы затуманенным, тусклым, застывшим, ничего не выражая. Она с пристальным, чуть беспокойным, но уже за столько лет привычным вниманием наблюдала за возвращением своего друга к жизни. Наконец, когда его взгляд начал проясняться, но молодой человек ещё не в полной мере осознал действительность, в глазах Альберта отразилась какая-то тревога, и он, пытаясь приподняться, стал тревожно озираться по сторонам. Консуэло, продолжала смотреть ему в глаза, и, когда молодой человек в конце концов увидел её лицо, девушка отчётливо, выдерживая паузы между фразами, но при этом со всегдашними любовью и заботой, сдержанно улыбаясь и беря его руки в свои, произнесла:

- Альберт... я здесь... я с тобой..., - казалось, что к нему вновь возвращается так внезапно даже для самого молодого человека потерянный покой, и теперь в его глазах отражалась лишь нечеловеческая усталость, - Тебе нужно отдохнуть...

Цыганка подумала, что, если бы она решилась на такой же путь, то попросту умерла бы в первое же мгновение, не выдержав силы чувств.

Консуэло помнила, как страдала, когда Андзолетто вычеркнул её из своей жизни. Она тогда едва не покинула этот мир, не успев осознать, что произошло – жизнь абсолютно потеряла для неё смысл. Горе огромным чёрным камнем легло на хрупкие плечи девушки, словно придавив к земле. Невозможно было подняться и освободиться. Оно затмило собой всё вокруг. Цыганка просто продолжала делать то, к чему привыкла – не зная, зачем, повинуясь какому-то инстинкту – словно в каком-то полусне – это помогало Консуэло выплеснуть всё отчаяние, бессилие и тоску, силу которых она не могла бы выдержать иначе – петь. Да и что может быть естественнее для артиста, чем выражение собственных переживаний через ремесло, которому он учился с детства, которое было впитано буквально с молоком матери? Так хотя бы на время боль ослабевала, и очень скоро девушке перестали сниться золотые дни, проведённые с её первым возлюбленным – отчего цыганка, просыпаясь среди ночи или поутру, и понимая, что на самом же деле она осталась совершенно одна, и всё это - лишь грёзы затуманенного рассудка, души, которая втайне от самой себя надеется на возможность чудесного возвращения в прошлое - неизменно горько рыдала. Консуэло отдавала сцене всю себя, не оставляя сил больше ни на что, выступая в театрах почти каждый вечер, очень рано приходя на репетиции и повторяя свои партии в одиночестве, в огромном зале, похожем на пустыню, где эхом отдавался её голос (и это представало символичным – ведь никто уже не мог помочь девушке, никто бы не смог обратить время вспять, и нужно было просто переждать этот шторм – всё в мире преходяще), а потом – когда приходили актёры, назначенные на остальные роли – начиная их заново и переживая с прежним самозабвением, и, наконец – с первого мгновения встречи с публикой – играть так, как будто бы это происходило впервые. Некоторые из знающих об этом, удивлялись такому рвению, некоторые же интуитивно понимали – виной тому не превратившаяся в безумную страсть любовь к искусству, а некое роковое событие, заставлявшее каждый раз бросаться в придуманный сюжет словно в омут. Многих из партнёров Консуэло поначалу пугала подобная порывистость и глубина чувств, но, в конце концов, это принесло и свою пользу – артисты, имевшие привычку играть недобросовестно, не перевоплощаясь без остатка, жалея себя или же попросту предаваясь лени – были вынуждены отвечать такому высокому уровню – чтобы не померкнуть на её фоне и тем самым позволить зрителям, постепенно и неизбежно также привыкшим к столь самозабвенному исполнению девушкой своих партий, красноречивым как никогда ранее взглядам и жестам цыганки – задеть собственное тщеславие – и впоследствии, когда Консуэло безвозвратно исчезла со сцен всех театров мира – помнили этот своеобразный урок, продолжая свой путь на подмостках, и отныне требовали от себя ровно такой же отдачи, и со временем – кому-то на это потребовались годы, а кто-то – в особенности, молодые, начинающие актёры – очень быстро смогли перенять подобную манеру, что принесло свои плоды – поистине заслуженный успех у зрителей и критиков.

Так она, не требуя сострадания и не делясь ни с кем тем, что не давало свободно дышать по ночам – могла ощутить хотя бы отдалённое подобие сострадания, необходимого ей тогда как воздух – конечно, не признаваясь в этом даже себе – но на которое девушка (по иронии судьбы – чьё имя значит «утешение») не могла рассчитывать в то время ни от кого в этой жизни – (такова доля одиноких сердец, волею судьбы оставленных теми, кто, по законам бытия, должен оберегать и защищать их, будучи самыми близкими душами – отцом, матерью и наставником) пусть даже лишь в лице своих героинь.

Да, цыганка бессознательно переигрывала, как бы находясь в аффекте – но так, за несколько актов вновь и вновь проживаемая собственная трагедия помогала Консуэло на время избавиться от чудовищной силы энергии, переполнявшей её – для которой были закрыты другие двери – девушка не могла её выразить тому, кто оказался так малодушен – это привело бы лишь к унижению, смертельной досаде и ещё большей боли, которую душа цыганки уже точно не смогла бы вынести - поскольку существует предел человеческих сил, скрывающий за собой либо безумие, либо душевное бесчувствие, либо физическую смерть – но Консуэло ввиду чрезмерной, отчаянной увлечённости даже не приходила в голову мысль об уходе из этой жизни. Теперь, спустя годы, она была убеждена - Бог, знавший о встрече, таким образом сберёг её от греховного решения и сохранил для великой миссии – поддержки и помощи в несении по свету идей доброты, свободы, равенства и братства.

Однако Консуэло доставало мастерства, чтобы не доводить исполнение роли до абсурда, не делать её нелепой, смешной, похожей на буффонаду, не создавать впечатления карикатурности, ощущения, что она сошла с ума.

И только через год почти непрерывных гастролей, заставших цыганку в Германии, в один из вечеров, после того, как стихли аплодисменты и за спиной Консуэло сомкнулся занавес – она внезапно, в одночасье, почувствовав физическую слабость и моральную опустошённость, буквально упала в кресло в своей гримёрной, закрыв глаза и откинув голову на спинку. Девушка поняла, что силы и энергия уже на исходе, что она не сможет выдержать даже ещё одного-единственного выступления, пришла к директору Берлинского театра и попросила либо найти себе замену, либо отменить все предстоящие оперы на неопределённый срок – до того, как встретится подходящая кандидатура.

- Что?.. Но... почему?.. Что случилось?.., - такая внезапность вкупе с непоколебимой решимостью заставили его слегка оторопеть.

Цыганка несколько мгновений колебалась, не зная, что ответить, чтобы это не прозвучало слишком нелепо, но в итоге просто сказала то, что чувствовала:

- Я устала.

- Устали?, - такой ответ вызвал у него внутренний истерический смех и досаду, - А ведь я предупреждал Вас – нужно было беречь силы ещё в самом начале. Но теперь пути назад нет...

Но девушка неподвижно, словно искусно раскрашенная статуя, выточенная из слоновой кости, стояла перед столом того человека, который ещё вчера решал, где она окажется завтра и что будет играть – глядя тусклым, утомлённым взглядом куда-то по ту сторону его глаз, но вместе с тем непоколебимая решимость и уверенность читались во всём её облике. Разметавшиеся по плечам волосы, не снятый после выступления костюм, слегка блестевший на лице лёгкий грим и осанка, полная достоинства говорили о том, что цыганка не тратила времени на сомнения и твёрдо уверена в своём решении. На этот раз Консуэло всё решила сама. Её молчание было красноречивее любых слов.

- Послушайте, график расписан на недели вперёд! Следующий спектакль уже завтра, в другом городе! Что вы предлагаете мне делать?! Где, как я сейчас разыщу певицу, знающую ваш репертуар?! К тому же, сеньорита Консуэло, вам ведь, без сомнения, нет равных, и это чистая правда! – я множество раз слышал ваш голос, видел вашу игру – она поражает! – может быть, вы забыли об этом?! Вам нет равных! Все ждут вас!.. Даже если удастся сделать небольшой перерыв и... Зрители не поймут... Это приведёт к необратимым убыткам!..

- Я знала, что вы меня не поймёте. Но я уже всё сказала. Я пришла лишь затем, чтобы сообщить вам о том, что ухожу из театра. Заранее прошу не пытаться меня остановить – любая причина остаться ничего не будет значить для меня. Мне очень жаль, что всё так складывается. Простите меня. Я отдаю себе отчёт, что доставила вам множество проблем, но моё решение в любом случае останется неизменным.

- Проблем?!. Да вы заживо хороните меня!.. – при всём уважении... Послушайте... может быть, вам просто нужен небольшой отдых? Я постараюсь перенести дальнейшие гастроли хотя бы на несколько дней… нет, даже на две недели, если вам будет угодно... конечно, это будет труднее, но ради вас...

- Похоже, что вы так и не осознали до конца, что я хотела сказать. Я больше не намерена появляться в качестве артистки ни в одном театре этого мира.

- В какое положение вы меня ставите!.., - но девушка уже собиралась повернуться, чтобы уйти навсегда. - Погодите, постойте! А как же расчёт?..

- Мне ничего не нужно. К тому же, было бы глупо надеяться на него после расставания при таких обстоятельствах. Вы мне ничего не должны. Мир полон жаждущих занять моё место, не менее способных девушек, и теперь оно свободно – так что, уверена – вам не придётся долго ждать, а искать. А вкусы публики – непостоянны. Да, пройдёт время, прежде чем, она примет новую певицу, но, в конце концов, зрители привыкнут к другой исполнительнице главных ролей. Я уверена – вы найдёте кандидатуру не хуже меня. Не нужно считать меня каким-то исключением, единственной в своём роде и недооценивать остальных. Талантливых людей очень много – дайте им шанс. Я искренне желаю, чтобы ваши дела вскоре наладились и благодарю вас за то прекрасное время, что мне довелось работать под вашим началом. Прощайте, господин Граун.

Больше их пути не пересекались никогда.

Девушка знала, что не забудет вероломства Андзолетто, даже если ей суждено прожить на земле не одно столетие - отголоски той боли навсегда останутся с ней.

Да, после того, как судьба свела цыганку с Альбертом – не однажды было такое, что и по его вине жизнь Консуэло находилась в опасности.

Но девушка словно чувствовала, что они созданы друг для друга и должны пройти через все испытания, чтобы быть вместе - бог всегда проверяет наши желания и стремления на прочность искушениями отказаться от них из-за страха или малодушия, как бы спрашивая: "А действительно ли ты хочешь этого, нет ли чего-то важнее в твоей жизни, ради чего ты готова поступиться своим желанием, не мимолётно ли оно, выдержит ли любую бурю? Найдёшь ли ты в себе силы пожертвовать земным существованием ради него, если судьба потребует от тебя этого?"

Но жизнь вдали от высшего света вселила в сердце Альберта ощутимую долю умиротворения. Его душа уже не так неистово рвалась на небеса. Ничто больше не напоминало молодому человеку о давящей роскоши огромного фамильного замка, где Альберт буквально задыхался, и был вынужден уходить в свой, внутренний мир, в книги - он инстинктивно увлёкся тем, что забирало всё внимание – на беду молодого человека, в доме была большая библиотека, посвящённая древней истории чешского народа – и это стало роковым замкнутым кругом; временами же, когда атмосфера становилась особенно невыносимой, и ничто уже не помогало Альберту забыть о том, где он вынужден жить - это заставляло молодого человека, гонимого приступами безумия, скрываться в подземелье. Но цыганка понимала, что должно пройти немало времени, прежде чем картины прошлого в памяти Альберта потускнеют и отдалятся настолько, чтобы вызывать лишь светлую грусть.

Консуэло даже смела надеяться, что образы минувшего застынут где-то вдали, на призрачном горизонте, превратившись в замершие объёмные фрагменты сцен, где действие достигло своего апогея, перестав вызывать какое-либо волнение в сердце молодого человека, и трагические эпизоды и события, заставлявшие Альберта чувствовать тоску и безысходность, постепенно вовсе сотрутся из его памяти. По этой причине она старалась лишний раз не напоминать ему о прошлом.

Временами во взгляде молодого человека появлялась какая-то особенная чистота и незамутнённость, и девушке казалось, что в такие моменты Альберт совершенно забывает о том, что некогда носил титул графа Рудольштадта и был наследником несметного состояния. Тогда цыганка как бы случайно находила повод обратиться к нему по имени - чтобы понять, что перед ней - её прежний возлюбленный, что в глубинах разума молодого человека не происходит ничего, что могло бы нести опасность им обоим, и что он по-прежнему считает её своей любимой и родной Консуэло. И каждый раз она испытывала тайное облегчение.

Теперь же, проводя свои дни среди бедняков с простыми и добрыми душами, Альберт чувствовал себя своим в их обществе, а она была для него первой среди равных.

Девушка делала всё, чтобы поддерживать для молодого человека атмосферу любви и заботы, чтобы Альберту не пришлось думать о земных, насущных делах. Цыганка всегда была готова встретить взгляд молодого человека с доброй улыбкой. Кроме поисков подходящего места для ночлега и трапезы, девушка добывала одежду у крестьян, обменивая её на другие нужные им предметы.

Да, конечно, читатель уже знает, что эта перемена в поведении Альберта заставляла Консуэло испытывать страх за его рассудок и здоровье – но это было всецело оправдано безграничной любовью и состраданием, и, к тому же, она больше не рисковала собственной жизнью, и девушке очень хотелось верить, что никогда больше вся жизнь не промелькнет перед её глазами с той быстротой, как в пещере Шрекенштейна, или в той погоне, когда она помогала беглому военнослужащему...

Цыганка интуитивно понимала, что таких людей бог забирает раньше срока – тогда, когда они выполнят свою миссию - это ещё один источник появления ангелов на небесах. И тогда у Консуэло останутся только дети. Если бог будет благосклонен. Она знала, что в случае милости Создателя у неё родятся две девочки и мальчик.

Иногда девушке казалось, что она не может понять того, что происходит в душе и сердце Альберта, что простым смертным этого не дано. И это отчасти было правдой. Да и как можно было понять то, что никогда не испытывал сам?.. Временами цыганка думала, что Альберт живёт как бы в тюрьме своего переменчивого рассудка, и даже не всегда может понять, что руководит им в данный момент не собственное желание, а прихоть внутренних демонов.