Великодержавность сквозь призму Истории

Мировая история подобна мировой симфонии,где многоголосье инструментов с их причудливым чередованием первыми номерами и в подыгрыше, определяется концертом великих и малых держав.

"Первую скрипку" в оркестре мировой политики наша страна стала играть сравнительно недавно -- в начале XVIII века.

По степени политического влияния в мире Россия вошла в круг великих европейских государств, решающих судьбы остальных в связи с победой под Полтавой над первоклассной шведской армией. Доминирование России в Европе продолжилось с правления Екатерины II и до появления императорской Франции Наполеона Бонапарта.

После войн с повелителем Европы Наполеоном и Венского конгресса 1815 г. до середины 19 века Россию не без основания считали «жандармом Европы», то есть охранителем порядка и покоя от революционных бурь.

Но поражения в Крымской войне из-за военно-технической отсталости и бездарности командования сухопутных войск сильно подорвали её авторитет, как военной державы. Что сразу сказалось и на её политическом влиянии на европейские дела.

Даже победа в русско-турецкой войне 1877-78 гг. не вернули стране передовые позиции и былой авторитет. Германия (объединенная Пруссией, одержавшей громкую победу в 1870-71 гг. над Францией) по праву стала считаться сильнейшей военной державой европейского континента. Да и экономически к концу века немцы лишили Великобританию звания "мастерской мира".

Тем не менее при Александре III, сам канцлер Бисмарк, фактический объединитель Германии, стал автором "союза трёх императоров" (австрийского, германского и российского) для упрочения политической стабильности в Европе, которая иногда вынуждена была ждать "пока русский царь удил рыбу".

Настало время политических коалиций и военных союзов, а не доминирования какой-то одной европейской державы. Поняв это Александр III, для уравновешивания агрессивных устремлений Германии, в 1892 году заключает против неё военный союз с республиканской Францией.

В 1904-05 гг. царская Россия, не без участия "заклятых друзей" англосаксов и доморощенных революционеров (опустившихся в своём предательстве национальных интересов до приветственных телеграмм микадо по случаю побед его самураев над русским воинством), потерпела сокрушительное поражение на море и суше в войне с Японией.

Отчасти это подвигло германский Генштаб разработать план Шлиффена – войну на два фронта: против Франции и России в надежде по очереди управиться сначала с первой, а потом и со второй.

Однако бои армий Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии в августе 1914 г. выявили сильную недооценку немцами боеспособности и мощи русской армии. Из-за чего и провалился план блицкрига по разгрому Франции. (см. Н.Н.Яковлев Последняя война старой России М.1994) Германия увязла в затяжной позиционной борьбе на два фронта. Что в конечном счете и привело её к поражению в Первой мировой войне.

Россия же проиграла почти выигранную войну. В 1916 г. после знаменитого Брусиловского прорыва англичане, предвидя неизбежное усиление роли России на континенте после победы над Германией и Австро-Венгрией, решили «демократизировать» свою союзницу.

Через масонов была оказана денежная и, тайно, даже дипломатическая поддержка лидерам думского Прогрессивного блока – Гучкову, Некрасову, Керенскому по организации и осуществлению «спонтанной» Февральской революции. (см. Н.Н.Яковлев Последняя война старой России М.1994)

Царь был свергнут в результате заговора высших генералов и думцев. В стране, из-за рухнувшей вместе с монархом вертикали власти, воцарилась анархия, которую впоследствии корректно стали именовать "двоевластием". А на фронте усилилась, умело поддерживаемая немцами, большевистская агитация за братание.

Вот тогда-то немцы и предъявили своего козырного туза по выведению России из войны – Ульянова-Ленина, томившегося в безделье в нейтральной Швейцарии.

«Засланный казачок» Ленин с лихвой оправдал надежды германского Генштаба: после октябрьского переворота 1917 года и объявления своего "Декрета о мире" -- в марте 1918 г. он заключил «похабный» для России Брестский мир.

Конечно, сотворил он сие паскудное для своей Родины дело не столько во исполнения желания кайзеровского Генштаба, сколько с дальним прицелом разжечь в Европе мировой пожар "социалистической революции".

Увы, чокнутый на своей революционной мечте "Манилов" из Симбирска оказался для России творцом новой и ещё более кровавой Смуты начала ХХ века. "Бред сумасшедшего" (несостоявшегося адвоката и, по совместительству, посредственного журналиста) отчасти сбылся в его коммунистических экспериментов над своей страной и дорого ей обошёлся.

Из-за последовавшей кровопролитной гражданской войны, к которой Ульянов неустанно вслух и публично призывал аж с 1915 года, Россия настолько ослабла, что с трудом удержала за собой восточные части Украины и Белоруссии в борьбе со своей бывшей европейской окраиной – Польшей, а финны и прибалты впервые (за исключением литовцев) оформили свою государственность.

В 1939 г. Советский Союз считали слабее Польши, одержавшей победу в советско-польской войне 1920 г. Поэтому англичане с французами и не спешили связывать себя какими-то обязательствами с СССР в предстоящей борьбе с Гитлером. Чем тот и воспользовался, заключив пакт о ненападении со Сталиным и избежав, на какое-то время войны на два фронта.

Перед вторжением в нашу страну Гитлер считал СССР «колоссом на глиняных ногах», который с большим трудом смог в войне 1939-40 гг. принудить Финляндию на территориальные уступки близ Ленинграда. И оглушительные победы вермахта над Красной Армии летом – осенью 1941 года вроде бы давали основания для такого пренебрежения фюрера третьего рейха.

Но поражение гитлеровцев под Москвой зимой 1941 г. развеяло миф о непобедимости фашистской армии, а Сталинград явился поворотным пунктом во второй мировой войне. После переломной, для овладения стратегической инициативой, битвы на Орловско-Курской дуге немцев по всему советско-германскому фронту погнала на запад уже не Красная, а Советская Армия.

За два года войны научились воевать у противника, как писал К.Симонов: «на ходу, захлёбываясь кровью». И вот уже Сталин в маршальском мундире поехал на Тегеранскую конференцию в декабре 1943 года решать вопросы открытия второго фронта нашими союзниками США и Великобританией против Германии не как проситель, а как ведущий партнер по переговорам.

Победа над Германией и разгром японской Квантунской армии в августе 1945 г. в Маньчжурии, поднял авторитет СССР, как военной державы довольно высоко. Хотя у США и появился свой козырь против этого – атомная бомба.

Но в 1949-м СССР испытывает свою атомную бомбу и начинается великое противостояние двух сверхдержав в "холодной войне", определявшие ход мировой истории до 1991 года, в том числе и успешную борьбу за независимость африканских и азиатских колоний Англии, Франции и других европейских стран.

Советскому строю трудно было тягаться экономически с США. Тем не менее паритета ядерного всё-таки достигли к 1970 г. и Америка пошла на попятную – сокращение ядерных вооружений в эпоху «разрядки международной напряжённости».

Это был триумф советской внешней политики "мирного сосуществования стран с различным общественным строем" ознаменовавшийся Хельсинскими соглашениями 1975 года о нерушимости европейских границ и совместным с американцами космическим полётом "Аполлон-Союз".

Но всё же «холодную войну» СССР проиграл в результате 10-летней войны в Афганистане и горбачёвской перестройки – с курсом на "социализм с человеческим лицом". С чем и поздравил президент Дж.Буш-старший американцев, после звонка Б.Ельцина из Беловежской пущи о прекращении существования Советского Союза.

Рейтинг ельцинской России в 90-е годы был весьма невысок в мире. Она «агонизировала», как заметил Сергей Хрущев, уехавший жить в Штаты. Во внешней политике с нею почти не считались и разбомбили Югославию, не обратив никакого внимания на демарш премьера Примакова, летевшего с визитом в США и развернувшего свой самолет над Атлантикой в знак протеста против действия американцев и натовцев.

Лишь с приходом во власть Путина, Россию как-то не сразу, но стали замечать. После Мюнхенской речи Путина в 2007 году, озадачившей Запад и заокеанского гегемона, в 2008 г. её решили проверить на прочность, сделав агрессию Грузии против Южной Осетии –«разведкой боем».

Операция «по принуждению к миру» Грузии вызвала некоторое отрезвление Запада насчет невысокой боеспособности российской армии. Выводы в правильном направлении, как и полагается, первыми сделали американцы.

Причину возрождение силы и влияния России в мире они увидели в политике Путина и включили пропагандистскую машину для его дискредитации. Вспомнили и про нашу «пятую колонну» борцов за права человека, почивавшую на лаврах после развала СССР. «На войне, как на войне – все средства хороши».

Так возникла Болотная с её записными демагогами страстно желающими (как когда-то Смердяков) своей демократически «непросвещённой» стране поражения в виде принятия ультиматума Запада: «Путин уходи!».

Запад испугался возрождения российской великодержавности, так органически ей присущей, начиная с Полтавской "виктории" 1709 года.

А. Дугин, один из идеологов неоевразийства, в своей "Философии политике" даёт такую ретроспетиву становления великодержавности России:

"Евразийство как форма российского традиционализма. Евразийская геополитика.

Концепция «России-Евразия»

Развитие цивилизационного подхода привела евразийцев к необходимости рассматривать Россию не просто как ординарное государство, но как особую цивилизацию, особое «месторазвитие». На этом основана концепция «России-Евразии», т.е. России как отдельного культурно-исторического типа.

Россия имеет в себе много восточных черт, но вместе с тем глубоко усвоила и определенные западные элементы. Данное сочетание, по мнению евразийцев, составляет уникальность России, что отличает ее от цивилизаций Запада и Востока. Если Восток не имеет в отношении России-Евразии миссионерских претензий, то Запад, напротив, видит свою миссию в «просвещении» России.

Поэтому именно Запад как цивилизация представляет собой опасность. Большевики же, обратившие все силы против западного мира, выступают в такой ситуации защитниками евразийской самобытности. Так, парадоксальным образом за прогрессистами-коммунистами евразийцы обнаружили более глубокий консервативный смысл.

Евразийская версия гегельянства

Немецкий философ Гегель рассматривал исторический процесс как развертывание Абсолютной Идеи до отражения в прусском монархическом государстве. Это идеальное Государство будет воплощать уникальное состояние синтезированного сознания, преодолевшего все пары противоположностей.

Евразийцы утверждали нечто похожее, но только применительно к России, полагая, что именно в России-Евразии реализуется смысл исторического развертывания противоположностей, которые полностью довлеют над судьбой других государств и народов.

Эти противоположности разрешаются в синтетическом государстве – России, России-Евразии, – которое представляет собой государство-синтез, государство-ответ, государство-тайну, государство-континент.

И, соответственно, правовая и политическая системы Евразии должны представлять собой некоторые наиболее существенные аспекты Политического как такового. Отсюда евразийцы пришли к убеждению об универсальном смысле России.

Лев Гумилев, детально изучивший степные империи Евразии и этнические циклы населяющих их народов, выявил – начиная с эпохи гуннов – основные культурные константы евразийства.

Тюрко-монголо-угро-арийские кочевые племена, населявшие лесостепную зону материка от Манчжурии до Карпат, представляли собой цепь разнообразных цивилизаций, несмотря на все различия, сохраняющих некий общий евразийский стержень – равно как имеют нечто общее европейские или азиатские культуры на всем протяжении их драматической и насыщенной истории. Церковный раскол XVII века отмечает конец московского периода. Раскол имеет не только церковное, но геополитическое и социальное значение.

Россия обращается к Европе, аристократия стремительно отчуждается от народных масс. Прозападное (полукатолическое или полупротестантское) дворянство – на одном полюсе, архаичные народные массы, тяготеющие к староверию или национальным формам сектантства – на другом.

Евразийцы называли петербуржский период «романо-германским игом». То, от чего уберегла русских Орда, случилось через Романовых. После Петра Русь вступила в тупиковый период постепенной европеизации, которую евразийцы рассматривали как национальную катастрофу.

Показателен, с точки зрения качественной географии, выбор местонахождения новой столицы. Это – запад. Петр Первый, вслед за отцом Алексеем Михайловичем (на Соборе 1666-1667 годов), догматически и географически зачеркивает московский период, отбрасывает теорию «Москвы – Третьего Рима», ставит точку в истории «Святой Руси».

Интересы Петра устремлены на запад. Он буйно рушит Традицию, насильственно европеизирует страну. Петербургский период, структура власти и соотношения светских и духовных инстанций, обычаи, костюмы, нравы той эпохи – все это являет собой резкое вторжение запада в евразийскую Русь.

Романовская система, простояв 200 лет, рухнула, и на поверхность вылилась донная народная стихия. Большевизм был распознан евразийцами как выражение «московской», «дораскольной», собственно «евразийской» Руси, взявшей частично кровавый реванш над «романо-германским» Санкт-Петербургом. Под экстравагантным идейным фасадом марксизма евразийцы распознали у русских большевиков «национальную» и «имперскую» идею.

Будущее России евразийцы видели в «преодолении большевизма» и в выходе на магистральные пути евразийского державостроительства — православного и национального, но сущностно отличного от петербуржской эпохи, и тем более, от любых форм копирования европейской «либерал-демократии».

Революцию евразийцы понимали диалектически. С их точки зрения, консервативная триада «Православие-Самодержавие-Народность» в XIX веке была лишь фасадом, за которым скрывалось растущее отчуждение франкофонного дворянства, нарождающейся буржуазии и формализованного, сведенного к институту морали, православного клира от растерянных народных масс, к которым аристократия относилась так же, как европейские колонизаторы к туземным племенам.

Крах царизма был не крахом Традиции, но ликвидацией отжившей формы, потерявшей сакральный смысл. Более того, в большевиках проявились некоторые черты задавленного и угнетенного народного начала, в своем – национал-мессианском – ключе перетолковавшего социальные обещания марксизма.

Евразийцы предложили рассмотреть большевистскую революцию как парадоксальный и частичный возврат к дониконовским, допетровским временам. Не как шаг вперед, а как возврат к Москве, Московской Руси. Это подтвердилось отчасти в символическом факте переноса столицы в 1918 г. в Москву.

Евразийцы были не одиноки в такой оценке – вспомним Блока с его поэмой «Двенадцать», который описывает большевиков как «заблудившихся апостолов», которые смутно, сквозь пелену экстравагантных марксистских доктрин, выражали древнюю русскую православную мечту о царстве правды, о справедливости, о рае на земле. Многие поэты «скифского направления», связанного с Блоком, Клюевым, говорили о «Советской Руси» *.

Конечно, с марксистской верой в прогресс, во всеобщее развитие человечества, это не очень вязалось. Тем не менее, евразийцы были именно теми философами и политическими деятелями, которые первыми распознали в русской революции архаичную традиционную подоплеку.

Они высказали парадоксальную для того времени идею, что большевистская революция есть не «путь вперед», а «путь назад», не дальнейшая стадия по индустриализации, модернизации и вестернизации России, а наоборот, возврат к прежним временам и возрождение фундаментального цивилизационного противостояния с Западом, которое и сделало Россию Евразией, Третьим Римом, оплотом новой «римской идеи» на геополитической карте мира.

Такая модель национальной истории существенно отличалась от построений и православно-монархических консерваторов (не признававших за дореволюционным периодом недостатков и списывавших революцию на «иудео-масонский заговор» в духе примитивной конспирологии), и большевиков (самих себя выдающих за пик прогресса), и либерал-демократов, видевших в революции исключительно крах неудавшихся буржуазных реформ.

Наиболее систематизированно излагал евразийские представления о структуре права Николай Николаевич Алексеев.

В своих работах Алексеев дает развернутый анализ правовых систем Руси-России. С его точки зрения, на всем протяжении русской истории шел диалог между двумя пониманиями «государства правды». Одна версия (выраженная в трудах и взглядах св.Иосифа Волоцкого) настаивала на тесном слиянии церкви и государства. Церковь при таком подходе рассматривалась как активный субъект социально-политической и хозяйственной деятельности – отсюда защита церковных землевладений у последователей Иосифа Волоцкого «иосифлян».

Но в данном случае речь шла не об обмирщвлении Церкви, но о тотальной концепции Государства, где все подчинено единой цели. Светская власть в такой теории также не является только светской (равно как и духовная власть – только духовной). Она выполняет и духовную миссию – следит за неукоснительным соблюдением правой веры, преследует еретиков и т.д.

Такому «тотальному государству» с соответствующей правовой системой, слабо различающей светское и духовно, противостояла иная концепция – учение «заволжских старцев», последователей Св. Нила Сорского.

Заволжцы полагали, что в современных им условиях Церковь должна, напротив, сосредоточиться на решении чисто духовных проблем, и монашество должно оставить все мирские (в том числе хозяйственные попечения) и сосредоточиться на молитвенном делании. При этом государство должно заниматься более административными вопросами, а к еретикам и преступникам проявлять милосердие.

Цель – «государство правды» – и у тех и у других была одна, но пути предлагались различные. Евразийцы принимали эту цель не только как свидетельство прошлого, но и как проект будущего. Вместе с тем они колебались между иосифлянством и позицией заволжских старцев.

Многое импонировало им в обоих школах. Сам Алексеев склонялся к позициям св. Нила Сорского и его последователей, но теория «идеократии», которую разделяли все евразийцы, напротив, лучше соответствовала иосифлянскому идеалу, близкому русским старообрядцам, которые, в свою очередь, рассматривались евразийцами как подлинные носители русского народного (московского) духа.

Очень важна теория «тяглового государства», которую Алексеев разбирает на примере правовой системы эпохи Ивана Грозного. «Тягловое государство» предполагает – вполне в иосифлянском духе – слияние религиозного и хозяйственного аскетизма. Служить Богу и служить православной державе, православному Царю – нераздельные понятия. Одно без другого не бывает.

Но и сам православный Царь в такой модели участвует в «тягловом труде». Он отвечает за всех своих людей, его прегрешения и его праведность как бы суммируют духовную жизнь народа. Царь впряжен в тяжелый воз общегосударственный судьбы так же, как и последний подданный. И его светская деятельность носит вполне религиозный смысл. Спасая или губя свою душу, он просветляет или уничтожает духовную суть вверенного ему народа.

Такое отношение требует высшего напряжения психических и духовных сил. Материальное здесь является инструментом духовного.

Очевидно, что мотивы изощренной казуистики, частных интересов, абстрактных правовых норм в судебных решениях в рамках такого «тяглового государства» были незначительны. Акцент ставился на общем, духовном эквиваленте социально-правовой ситуации. Многие вопросы решались на основании нравственного выбора, а не основании буквы закона.

В определенных случаях это не могло не приводить к злоупотреблениям, мздоимству, произволу и т.д. Но это был «прозрачный произвол» в отличие от юридической казуистики режимов иного типа (номократических), где подчас явно несправедливые решения и приговоры обставлены множеством юридических и процедурных деталей, скрывающих точное местонахождение полюса и механизмов коррупции.

Евразийцы предлагали не просто сохранить то, что есть, но:
- вернуться к правовым корням русской традиции,
- переписать на современный манер «Русскую Правду»,
- утвердить совершенно новое представление о юридических, политических, социальных, хозяйственных и культурных представлениях.

Идеократия

Дадим несколько обобщающих тезисов-формул евразийства. Государство, общество, народ, каждый конкретный человек должен служить высшей духовной цели. Материальные условия земного существования не могут и не должны быть самоцелью. Богатство и процветание, сильная государственность и эффективное хозяйство, мощная армия и развитая промышленность должны быть средством достижения высших идеалов. Смысл государству и нации придает только существование «идеи-правительницы».

Политический строй, предполагающий постановку «идеи-правительницы» в качестве высшей ценности, евразийцы называли «идеократией» — от греческого «idea» — «идея» и «kratoz» — «власть». Россия всегда мыслилась как Святая Русь, как держава, исполняющая особую историческую миссию. Евразийское мировоззрение и должно быть национальной идеей грядущей России, ее «идеей-правительницей». Этой идее-правительнице должны быть подчинены остальные аспекты политики, экономики, общественного устройства, промышленного развития и т.д.

Евразийский отбор

Россия-Евразия как выражение лесостепной империи континентального масштаба требует особой модели управления на основании особого «отбора». Этот «евразийский отбор» осуществляется на основании особой этики, соответствующей историческим и ландшафтным условиям, – этики коллективной ответственности, бескорыстия, взаимопомощи, аскетизма, воли, выносливости, беспрекословного подчинения начальству. Только такие качества могут обеспечить сохранение контроля над обширными слабозаселенными землями евразийской лесостепной зоны.

Правящий класс Евразии формировался на основе коллективизма, аскетизма, воинских добродетелей, строгой иерархии. Формализация этих принципов легла в основу свода законов Чингизхана — «Яса». Позже основные мотивы «евразийского отбора» воплотились в политическом устройстве Московской Руси. При любых идеологических фасадах реальный механизм управления Россией-Евразией естественно тяготеет к логике «евразийского отбора».

Демотия

Западная демократия сложилась в специфических условиях древних Афин и через много веков островной Англии. Эта демократия отражает специфические характеристики европейского «месторазвития». Эта «демократия» не является универсальным мерилом. Иные «месторазвития» предполагают иные формы соучастия народов в политическом управлении; все они различаются как по формальным, так и по сущностным признакам.

Для России-Евразии копирование норм европейской «либеральной демократии» бессмысленно, невозможно и вредно. Соучастие народа России в политическом управлении должно называться иным термином — «демотия» (греч. «демос» — «народ»). Это соучастие не отвергает иерархии, не должно быть формализовано в партийно-парламентских структурах.

«Демотия» предполагает систему земских советов, уездных и национальных (в случае малых народов) представительств. «Демотия» развивается на основах общинного самоуправления, крестьянского «мира». Пример «демотии» — выборность настоятеля Церкви прихожанами в Московской Руси. Если «демократия» формально противоположна автократии, то «евразийская демотия» вполне может сочетаться с «евразийским авторитаризмом».

Неовизантийская модель государственности

Вслед за Константином Леонтьевым евразийцы утверждали необходимость обращения к византийской модели, основанной на сочетании религиозных ценностей Православия с началами Империи во главе с самодержцем. Византизм предполагал принцип «симфонии властей», где Церковь и монархия тесно сотрудничают в едином социальном литургическом делании – всеобщем спасении.

Общеевразийский национализм

Евразийцы утверждали, что сухопутная, цивилизационная специфика России-Евразии не связана напрямую с расой, этносом, каким-то одним народом, который являлся бы ядром Империи. Евразийцы обращаются к концепции русского как всечеловека (термин впервые предложен Ф.М.Достоевским), суперэтноса (это понятие ввел евразиец Л.Н. Гумилев). Следовательно, евразийство является открытым для самых различных этносов и культур, вовлеченных в общий процесс континентального державостроительства.

Общеевразийский национализм представляет собой единство широко понятого цивилизационного типа (поэтому евразийцем может быть русский, татарин, грузин, армянин, – кто угодно, если он разделяет основной вектор евразийства), который складывается в самобытную мозаику, «цветущую сложность» (термин К.Леонтьева). Такой национализм создается не на основе какого-то одного этнического эталона, а по цивилизационному принципу.

В таком случае представители разных этносов, разных религий, разных культур объединены общим цивилизационным типом. Этот общеевразийский национализм, в частности, нашел одно из своих воплощений в «советском патриотизме», куда были вовлечены различные российские народы".
http://gigabaza.ru/doc/1689-pall.html

С распадом СССР советский патриотизм трансформировался в российский, ибо без любви к своей Родине невозможно её существование ни как государства, ни как страны.
В силу своей огромности, политического веса и хода всей своей истории Россия обречена быть великой державой на страже справедливости, несмотря на все неурядицы в её исторической судьбе.

А град Петра, как "окно в Европу" с Медным всадником, вместе с Мавзолеем, свидетелем славы Парада Победы на Красной площади, являются историческими символами российской и советской великодержавности...