"Воспоминания о лихолетье" и "Сермяжные истории". Рецензии

"История многоголоса. Времена она представляется плоской, похожей на пачку тщательно отобранных фотографий. Отбирают их живые, руководствуясь мертвыми схемами. Фотографии не говорят – они иллюстрируют. Документы уже более слышны, но на них лежит печать канцеляризма, позволяющая толковать их так и этак. Мемуары говорят, если они только не переписаны на магнитную пленку с одного материала (разумеется с добавлением более или менее правдоподобных подробностей). Читая хорошую художественную литературу, ток крови в венах истории слышишь порой лучше, чем изучая научные труды.

Считайте удачей, если читаете мемуары, в которых свидетельства очевидца неотторжимы от большого литературного дара. Но и не забывайте, что талант не может быть беспристрастным, что каждый видит историческую правду со своей колокольни. Для истории ценны любые свидетельства, а тем более запечатленные талантливо".
Дм. Жуков Жизнь и книги В.В. Шульгина «Дни. 1920» М. 1989 с.4

Мой стиль исторического повествования можно отнести как изложение микро-историй "рожденных в СССР" в контексте эпохи с её макро-историческим периодом развития страны, в которой отражается и личность правителя, и доминирующие для данного времени идеи, и отношение к ним через непричесанных по своей сермяжности мнений людей переживших лихолетье коллективизации, войны, оккупации, послевоенную разруху и голод.

В этой связи обе книги, "Сермяжные истории" и "Воспоминания о лихолетье", в своем изложении материала удачно сочетают две парадигмы отечественной историографии: антропологическую или "историю людей" и концептуальную или "историю идей".

«Почти весь XX век в мировой историографии прошел под знаком господства макроистории. Под влиянием марксисткой (прежде всего советской) историографии внимание историков разных школ и направлений концентрировалось на выявлении «объективных закономерностей» исторического развития с неизбежным признанием детерминированности и теологичности исторического процесса, его подчиненности надличным силам и структурам.

Соответственно история мыслилась исключительно как история масс, в лучшем случае – классов и крупных социальных групп. Всё остальное, прежде всего отдельный (тем более «маленький») человек, объявлялись недостойными научного анализа. ..

В течении десятилетий в советской историографии, пребывавшей под гнетом истмата и очередных установок «директивных органов», утверждалось, что западная «буржуазная» историческая наука переживает неразрешимый методологический кризис.

Между тем именно эта «буржуазная» историография в 60 – 80-е годы предложила новые перспективные направления – историческую антропологию, историю ментальностей, повседневности и частной жизни, локальную и новую социальную историю, микроисторию…

Между тем микроистория (наряду с другими параллельно развивающимися направлениями) доказала свое право на существование, найдя приверженцев и среди советских (российских) историков…

Микроистория проявила интерес к небольшим историческим объектам: судьбе конкретного человека, событиям данного дня, взаимоотношениям в одной отдельно взятой деревне на протяжении небольшого отрезка времени и т.д.

«Использование микроскопа» (по выражению французского историка М. Вовеля) в исторических исследованиях, открыло новые возможности в познании прошлого, позволило увидеть изучаемый объект в самых неожиданных, до того скрытых ракурсах.

Правда, микроистория не только открывает новые возможности исторического исследования, но и ставит новые вопросы, в частности, касающиеся генерализации собранных историком наблюдений, способа включения изучаемого микрообъекта в более широкий социальный контекст, разработки концепции индивидуальности и неповторимости предмета исследования».
П.П. Черкасов «Казус 1996. Индивидуальное и уникальное в истории. М. 1997» Вопросы истории 9/98 с. 160 – 161

«Сермяжные истории» дали для конструирования и связи микро-истории с макро-историей более богатый фактический материал, чем «Воспоминания о лихолетье». Но последняя книга более разнопланова и разнообразна в воссоздании не только истории жизней «детей войны», но и краеведческих сведений о местах их обитания, местонахождения во время событий тех лет с помощью исторических справок из энциклопедического словаря Брянского края Вязьмитина, а также местных легенд и преданий.

В «Воспоминаниях о лихолетье» приемом повествования часто используется ассоциативная связь излагаемого материала с подобными сведениями из других источников (в том числе с наиболее характерными эпизодами из «Сермяжных историй») для показа типичности явления: будь то раскулачивание, наказание за колоски, послевоенные трофеи, непомерная тяжесть налогов на колхозную деревню в условиях бесплатной работы за «палочки» трудодней.

Выражаю благодарность и признательность Журавель А.В. и Кочевых С.В. давших неравнодушные отклики и замечательные рецензии на мои книги «Сермяжные истории» Брянск 2009 и «Воспоминания о лихолетье» Брянск 2013. Ниже приводятся выдержки из самих рецензий.

Историческая Экспертиза
http://istorex.ru/page/zhuravel_av_retsenziya_prokhorov_ve_sermyazhnie_istorii_bryansk_beloberezhe_2009__392_s_prokhorov_ve_vospominaniya_o_likholete_bryansk_beloberezhe_2013__246_s.
Журавель А.В. Рецензия: Прохоров В.Е. Сермяжные истории. Брянск: Белобережье, 2009.; Воспоминания о лихолетье. Брянск: Белобережье, 2013.

Рецензируемые книги, принадлежащие к достаточно редкому в нашей исторической литературе жанру устных историй, рассказывают о жизни крестьян из нескольких сел и деревень на границе Дмитровского района Орловской области и Комаричского района Брянской области в советское время.

Эта территория, в прошлом знаменитая Комарицкая волость, осенью 1941 года была оккупирована немецкими войсками. Летом-осенью 1943 года, во время битвы на Орловско-Курской дуге, эта земля являлась прифронтовой полосой и местом ожесточенных боев во время наступления советских войск.

Автор книг — Владимир Евгеньевич Прохоров, учитель истории средней школы из с. Домаха — является уроженцем этих мест. В течение многих лет он опрашивал стариков, записывал их рассказы, изучал краеведческую литературу, отбирал данные о своей земле, появлявшиеся в научной литературе и в Интернете.

Основой обеих книг являются устные истории стариков, но если в «Сермяжных историях» автор воспроизводит главным образом рассказы отдельных лиц о жизни их семей и их соседей (первоначальную версию книги см.:
http://www.kraeved.ru/sermyazhnye-istorii-zhitelei-byvshei-komaritskoi-volosti и http://www.kraeved.ru/sermyazhnye-istorii-zhitelei-domakhi-i-drugikh-sel-prodolzhenie ,
то «Воспоминания о лихолетье» имеют более сложную структуру.

В центре внимания второй книги — события 1941—1943 гг. Две трети ее объема — новые устные истории, построенные по тому же принципу, что и прежде. К этому добавлены еще три части: «Бои не местного значения», «Очевидцы о боях в Алешинке и Сторожище», «Воспоминания партизан и подпольщиков». В них использованы не только оригинальные авторские материалы, но и сведения из «внешних» источников, в частности, данные об участии в боях на Курской дуге 354-й и 193-й стрелковых дивизий.

В некоторых случаях, в тематических разделах автор повторно воспроизводит отдельные свидетельства из «Сермяжных историй». Это позволяет дать емкую, разностороннюю картину жизни крестьян во время оккупации и их участии в той войне.

Картина, встающая перед читателями, очень разнопланова и на первый взгляд хаотична: это и подробности семейной жизни, и детали быта, и общие — зачастую весьма выразительные — оценки социальных отношений в деревне, и описания конкретных случаев — смешных и трагических, нелепых и страшных.

Переход одного в другое происходит как бы сам собой, так что читатель часто и не знает, как отнестись к прочитанному. Неприукрашенная, непричесанная правда этих «сермяжных историй» завораживает — как работали за «палочки», как платили налоги, как боролись со вшами, как отваром из тех же вшей (!!!) лечили желтуху… Запретных тем для автора и его рассказчиков попросту нет. Кое о чем последние иногда умалчивали, но лишь потому, что говорить об этом было слишком больно даже много лет спустя…

Хронологически эти истории также неоднородны: рассказы порой начинаются с времен дореволюционных и завершается 1960—70-ми гг., хрущевскими или брежневскими. Повествуя в основном о своих семьях и своих селах, герои книг нередко «заглядывают» в места довольно отдаленные. Это не случайно: одни уходили на заработки, других раскулачивали, третьих угоняли в Германию, четвертые воевали на разных фронтах той войны.

В центре внимания автора — сами люди, во всех их проявлениях. Мужество и геройство, подлость и предательство описываются внешне бесстрастно и спокойно. Автор избегает эпитетов и оценок; он описывает лишь поступки людей и события, в которые они часто невольно вовлечены, но представленные им образы людей и событий чрезвычайно выразительны.

Среди них — не только местные крестьяне-колхозники. Очень интересно представлены, например, оккупанты, причем не только немцы, но и австрийцы, венгры, французы, финны… О пребывании этих, иных, оккупантов в районе Орловско-Курской дуги неизвестно и многим историкам.

Одни из оккупантов описываются в соответствии с «канонами» — как жестокие захватчики, беспощадно расправлявшиеся с местным населением за любую провинность. Так, в частности, описаны финны, появившиеся в той округе в 1941 г. и занимавшиеся поиском красноармейцев, выходивших из окружения. В 1942 г. в дер. Воронино они («высокие, рыжие, с "черепом" на пилотках») появились вновь — мародерствовали, выискивали тех, кто участвовали в финской войне (Сермяжные истории. С. 275).

Карателями были венгры из 102-й охранной дивизии: так, в дер. Угревище они в ноябре 1942 и в марте 1943 гг. расстреляли в общей сложности 170 человек. Автор воспроизводит в связи с этим воспоминания партизана М.М. Шматкова, «недостреленного» в ходе первой «акции» (Воспоминания о лихолетье. С. 158, 213—214).

В мае 1942 г. венгры и полицаи, участвуя в боевых действиях с партизанами, расстреляли в с. Игрицком 60 человек. При этом некоторые из венгров через некоторое время перешли на сторону партизан (Там же. С. 227).

Сочувствие оккупантов к местному населению не было такой уж редкостью: в книгах В.Е. Прохорова подобные казусы описываются неоднократно. Так, по воспоминаниям А.С. Каменецкой, не то офицер, не то унтер-офицер Эрнст учил ее, тогда девчонку, немецкому языку, вспоминал о троих своих детях, ругал Гитлера, а в августе 1943 г. при наступлении Красной Армии просил спрятать его… от немцев: «Я в ответ: мол, нельзя — расстреляют. Он, со слезами на глазах, попрощался <…> и ушел к своим» (Воспоминания о лихолетье. С. 24).

Есть в данных работах и кое-какие оригинальные сведения о находившейся по соседству «Локотской республике» и лично о Б.В. Каминском…

Перед автором стояла сложнейшая источниковедческая задача: преобразовать «подстрочник» (исходные, неизбежно хаотичные по форме, записи) в читабельный текст, не потеряв при этом существенных подробностей и не допуская отсебятины. В.Е. Прохоров справился с ней блестяще: он предпочитал следовать за своими героями, меньше всего думавшими о какой-либо идеологии. Советское их прошлое, разумеется, иногда чувствуется, но рассказчики, дети своего времени, имеют на это полное право.

Таким образом, в сухом остатке мы имеем в своем распоряжении одновременно и полноценные исторические источники, и прекрасные литературные тексты, которые читаются на одном дыхании, но которые при этом хочется и «смаковать», то есть читать по отдельным главкам.

Конечно, при желании к его текстам историк мог бы по мелочам и придраться, но делать этого мне совсем не хочется — особенно, если учесть, в каких условиях готовил автор свои книги. Хотелось бы выразить ему дань уважения и признательности еще и потому, что В.Е. Прохоров на деле показал лучший пример истинного — совсем не квасного! — патриотизма. Такого рода книги заслуживают быть учебными пособиями, дополняющими систематичные курсы советской истории. Тогда бы нынешние споры о том, какими должны быть учебники по отечественной истории, просто потеряли смысл…

Рецензия Кочевых С.В.:
14 апреля 2009 года была опубликована работа Владимира Евгеньевича Прохорова «Сермяжные истории жителей бывшей Комарицкой волости Часть 1» и 12 мая 2009 года вышла вторая часть этой работы с примечанием о том, что будет продолжение.

В немногочисленной плеяде историков и краеведов внесших свой уникальный личный вклад в собирание и сохранение истории жителей бывшей Комарицкой волости появилась еще одна звезда. Изучение и сохранение истории земель бывшей Комарицкой волости всегда было делом частной инициативы людей, любящих свою землю, своих сограждан, и в этом деле каждый шел своим путем, каждый вносил свой уникальный личный вклад в общее дело.

И так же уникальна работа, сделанная Владимиром Евгеньевичем.

В истории как всего мира наблюдается огромная нехватка истории человека. Историческая наука не концентрируется на человеке, у нас крайне мало сведений о нем. Есть истории правителей, но обычно как правителей, но не как людей и уж тем более мы совсем мало знаем об остальных.

В России в особенности, мнение, так называемых, простых людей, по настоящему, глубоко, не интересовало никого. Да и к тому же, мнения и воспоминания людей, под час, не совсем соответствует, так называемой, официальной историографии, когда в мелочах, а когда, о ужас, и в принципе.

"Сермяжные истории" имеют ряд уникальных черт. Взор исследователя столь пристально рассматривает человека - не какого-то абстрактного, которого мы обычно видим в других исследованиях, а человека, у которого есть имя, фамилия и даже прозвище, место и дата рождения, даже сведения о его предках!

И рассказывает этот человек свои воспоминания и впечатления о событиях происходивших в конкретном месте в определенное время и с указанием имен других участников этих событий. Хотя надо понимать, что самоцензура, не смотря на буквально невероятное ослабление в последние десятилетия (что и позволило случится данной работе), все-таки сохранилась, и многое осталось не сказанным...

Жизнь человека открывается нам в мельчайших подробностях быта и личных взаимоотношений в самых разных планах и ситуациях, ведь большое состоит из мелочей.

Дается уникальные описания технологий применяемых в быту и кустарном производстве.

Свидетелей и участников событий бурного 20 века становится все меньше, уже остаются доли процента, поэтому столь важна работа, проделанная автором. К сожалению, мы уже не сможем узнать личное мнение о прошедших событиях многих и многих активных их участников. О многих событиях мы уже не сможем получить мнения участников стоящих по разные стороны правды, что, безусловно, дало бы нам гораздо более объемное понимание того, что произошло с нами в 20 веке.

Остается сожалеть, что такие эпохальные события которые разворачивались в 20 веке, не нашли на нашей земле, во то время когда они происходили, своих бытописателей, или они были, но их нашли раньше. Теперь у нас есть то что есть, то, что как то донесла до нас, сквозь поколения и непростые обстоятельства, память.

Необходимо отдельно прокомментировать описание событий периода оккупации. В рассказе об этих событиях чувствуется сильное влияние советско-коммунистической историографии. Владимир Евгеньевич рассказывает в своей работе о матери, которая была активным участником партизанской деятельности в этих краях.

Конечно, этот факт влияет и на автора и на тех, кто рассказывал ему об этих событиях. Несмотря на это, при накоплении фактов, мнений, подробностей все труднее становится расставлять их в прописанные идеологические клише, они начинают вываливаться из них, образуя совершенно другой рисунок. Из-под старой идеологической кальки отчетливо проступает совершенно другая картина. И за это надо сказать, который уже раз, спасибо автору.

Не смотря на возможность найти ряд погрешностей, которые есть в любой большой работе, нужно сказать, что они выглядят очень не значительными в масштабе этой грандиозной эпопеи. Масштаб и значение работы, гражданский и научный подвиг совершенный Владимиром Евгеньевичем, еще требует своего осмысления.

Эта работа, безусловно, станет предметом обсуждений и споров, станет предметом изучения многих специалистов самых разных областей, породит множество комментариев и исследований.

В этой работе перед нами развертывается удивительная панорама 20 века, столь трагического для нас и нашей земли, одновременно, она является манифестом истории. Благодаря автору для нас и для наших потомков сохранены уникальные сведения, которые без него были бы утеряны безвозвратно. Остается лишь только поздравить автора с этой публикацией и выразить надежду на продолжение его столь потрясающей работы и сохранении высоты планки.

Очень точно заметил по поводу этого произведения писатель-краевед из Кром, Василий Иванович Агошков: «Уважаемый Владимир Евгеньевич, Ваша книга - полный "революционный переворот" в издательском мире: это не сермяжная, в смысле не грубая, а подлинная, сияющая всеми природными красками правда. Вашим землякам повезло, что рядом с ними оказались Вы. Здоровья Вам, свершения всех Ваших желаний!»

Журавель А.В. заметил, что перед автором стояла сложнейшая источниковедческая задача: преобразовать «подстрочник» (исходные, неизбежно хаотичные по форме, записи) в читабельный текст, не потеряв при этом существенных подробностей и максимально сохранив оригинальность текста. В.Е. Прохоров справился с ней блестяще. Советское прошлое респондентов, разумеется, чувствуется, но рассказчики, дети своего времени.

Таким образом, благодаря таланту и трудам В.Е.Прохорова мы имеем в своем распоряжении одновременно и уникальные спасённые от уничтожения исторические источники, и прекрасные литературные тексты невероятно точно и живо передающие оригинальную живую речь жителей орловского-брянского края.

Все написанное В.Е.Прохоровым читается на одном дыхании, но при этом хочется и «смаковать», то есть читать по отдельным главкам, возвращаться к прочитанному.

Работа публикуется с сокращениями.
Полную версию книги на бумаге можно заказать у автора, связавшись с ним по обычной почте: 303251 Орловская обл. Дмитровский р-н, с. Домаха

Пару слов о названии первой моей книги "Сермяжные истории". Её публикация, как и запись воспоминаний было сделаны в 2008-09 гг., когда правда жизни уже не определялась газетой "Правдой", а выступала грубой прозой -- "сермяжной правды". Отсюда и название -- "сермяжные истории".