О символизации и мифологизации истории

Часть 1.
Для чего нужно символизация истории и можно ли без неё обойтись? Обратимся к труду А.Ф.Лосева «Проблема символа и реалистическое искусство М. «Искусство» 1976

«В античности – от Гомера и до позднего неоплатонизма – мы, например, наблюдаем картину разнородных пространств, из которых состоит античный космос. И все эти пространственные картины, взятые сами по себе, конечно являются пока ещё только символом.

Если же угодно эту систему космических пространств сформулировать понятийно, то для этого, во-первых, необходимо будет привлечь и все философские теории досократиков, Платона, Аристотеля, стоиков, эпикурейцев, Плотина и Прокла. Но для настоящей понятийности и всего этого будет мало.

Ещё надо будет применить методы современной математики и механики, чтобы вместо картинного символа появилась дискурсивная и научная, то есть в подлинном смысле понятийная, характеристика античных типов неоднородного пространства». с. 181

Проще говоря, с помощью символа, в отличие от понятий, мы познаем предмет исследования непосредственно-интуитивно, в свернутом виде через образ – наглядно, доходчиво, емко и исчерпывающе.
Что же вообще следует понимать под символом и каковы функции и значение в процессе познания?

«Во всяком символе есть идейная сторона и образная сторона. Тем не менее всякий символ есть нечто целое и неделимое». А.Ф. Лосев «Проблема символа…» с.198

«Символ есть разновидность знака,… и знак, в некотором отношении тоже является символом... Символ есть смысловая общность, которая является принципом получения бесконечного ряда относящихся к ней единичностей. Но общее не есть единичное, а единичное не есть общее». Там же с.131

«Для нас всякий символ есть обязательно символ чего-нибудь, то есть какого-то бытия, какой-то реальности, какой-то действительности». Там же с. 37

«всякий символ всегда есть некоторого рода обобщение. Тройка у Гоголя, изображающая Россию есть её символ». Там же с. 39-40

Исходя из вышеизложенного беремся утверждать, что порождение или возникновение истории как части духовной жизни общества происходит через её символизацию, т.е. осмысление внутренней сути и связи казалось бы хаотичных и случайный событий:

«Символ вещи действительно есть её смысл. Однако это такой смысл, который её конструирует и модельно порождает… Символ вещи есть её отражение, однако не пассивное, не мертвое, а такое, которое несет в себе силу и мощь самой же действительности, поскольку однажды полученное отражение, перерабатывается в сознании, анализируется в мысли, очищается от всякого случайного и несущественного и доходит до отражения уже не просто чувственной поверхности вещей, но их внутренней закономерности...

Символ есть та обобщенная смысловая мощь предмета, которая разлагаясь в бесконечный ряд, осмысливает собою и всю бесконечность частичных предметов, смыслом которых она является». А.Ф. Лосев "Проблема символа..." с. 65

«Символ вещи есть её обобщение…
Символ вещи есть закономерная упорядоченность вещи, однако данная в виде общего принципа смыслового конструирования, в виде порождающей её модели.

Смысл вещи есть её внутренне-внешнее выражение – оформленное согласно общему принципу её конструирования…» там же с.66

Согласно вышеперечисленному значимое историческое событие или историческая эпоха, нередко определяемая деятельностью выдающихся правителей, государственных деятелей или даже нравственных авторитетов своего времени могут и должны быть выражены символически для их краткой, емкой по своей образности оценки и характеристики.

Таковы, например, образы князей домонгольского периода русской истории: Вещего Олега; Владимира Крестителя; создателя "Русской Правды" Ярослава Мудрого; неутомимого защитника и устроителя Земли Русской, грозы кочевников-половцев, Владимира Мономаха; победителя шведских и немецких рыцарей Александра Невского.

Безусловно, символом духовного возрождения Руси и становления России является житие Сергия Радонежского. Об этом историк Ключевский сказал: «Примером своей жизни, высотой своего духа преподобный Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущее…

При имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной. Это возрождение и это правило - самые драгоценные вклады преподобного Сергия; не архивные или теоретические, а положенные в живую душу народа, в его нравственное содержание.»
http://dugward.ru/library/kluchevskiy/kluchevskiy_znachenie_prepodobnogo_sergiya.html

Куликовская битва и Дмитрий Донской – символы непокорности чужой воле, символы возрождения Руси и становления независимой России.

"Событие состояло в том, что народ, привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался наконец с духом, встал на поработителей и не только нашел в себе мужество встать, но и пошел искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов несокрушимой стеной, похоронив их под своими многотысячными костями.

Как могло это случиться? Откуда взялись, как воспитались люди, отважившиеся на такое дело, о котором боялись и подумать их деды? Глаз исторического знания уже не в состоянии разглядеть хода этой подготовки великих борцов 1380 года; знаем только, что преподобный Сергий благословил на этот подвиг главного вождя русского ополчения, сказав: "Иди на безбожников смело, без колебания, и победишь" (там же).

Или – Великий князь Всея Руси Иван III со своей второй супругой, племянницей последнего византийского императора Софьей Палеолог – первый самостоятельный государь-правитель России, символизируют собой унаследованную от Византии вместе двуглавым орлом на гербе и православную правопреемственность , выраженное позднее монахом Филофеем в теории: «Москва – Третий Рим».

Или – Иван Грозный, как символ первого царя-самодержца России, начавший успешное создание многонационального государства, жестокой опричниной изжившей остатки удельной вольности, поставившей раз и навсегда фигуру правителя России на недосягаемую высоту для соискателей великокняжеского стола. Царь может и должен быть один, а великих князей – сколько позволяет родословная.

Или – Полтавская битва как символ трансформации Московского царства Россия в императорскую Россию, ставшую великой европейской державой «без ведома которой ни одна пушка не палила в Европе».

Сам Петр Великий являет собой мифический символ России Нового времени, задавший ей новые параметры развития, в отличие от России средневековой времен его отца Алексея Михайловича, наиболее ярко символизирующего апогей идеи "Москва - Третий Рим".

Или – Екатерина II, как символ «просвещенного абсолютизма», немка по крови и русская по духу, сделавшая для славы и укрепления мощи России не меньше, чем Петр Великий.

Или – Александр I, как победитель Наполеона и символ России-сфинкса, освободитель Европы от французского порабощения, главный конструктор послевоенного устройства Европы на Венском конгрессе 1815 года и успешный преемник своей бабки в политике просвещенного абсолютизма. Осторожный и мудрый реформатор, давший Конституции Царству Польскому и княжеству Финляндскому, но повременивший с этим в остальной России.

Или – Николай I, как символ жандарма посленаполеоновской Европы и олицетворение консерватора и патриота, в царствование которого появились «славянофилы» и «западники», а также теория графа Уварова «Православие, самодержавие, народность», ставшая до конца существования империи её краеугольным духовным камнем или духовной скрепой.

Или – Александр II Освободитель, отец либеральных и капиталистических реформ послекрымской России. Символ царя-реформатора и демократизатора России, не успевшего довести свое дело до логического конца из-за покушения на него "народников" - бесов от революции.

Или – его сын Александр III, консерватор и контрреформатор, скрутивший разворачивающуюся в стране революционную вакханалию "в бараний рог". Символом его внутренней политики "прогрессивная общественность" считала образ чеховского унтер-офицера Пришибеева с его "дерьжимордовской" командой: "Народ, разойдись! Больше трёх не собираться!"

Царь-Миротворец, в 13-летнее правление которого с Россией никто не воевал. Царь знавший цену и своей страны и друзей-союзников, автор крылатых слов: «Европа может подождать, пока русский царь рыбачит»; «У России лишь два надежных союзника – её армия и флот».

Царь, любивший не только на охоте и рыбалке заправлять шаровары в сапоги, носить окладистую бороду, не стесняться обругать министра-казнокрада "шельмой", а то и дать ему сгоряча по уху.

Николай II символизирует собой царствование, где были у него в фаворитах блистательные государственники Витте со Столыпиным, в первой половине его правления и тобольский мужик-чудотворец Распутин во второй.

Николай II символ думской монархии в России, возникшей как компромисс с революцией 1905 г., это и позор Цусимы и слава Брусиловского прорыва одновременно.

Это символ фаталиста на троне, человека порядочного, но не справившегося с вызовом времени и безвольно уступившим власть (которую он любил меньше, чем семью) проходимцам от революции.

Октябрь 1917 и СССР – символы России на стройке коммунизма, светоча угнетенных всего мира и спасителя человечества от коричневой чумы.

Ленин, даже при неоднозначном отношении к его фантастическим маниловским идеям осчастливить человечество социализмом-коммунизмом, как реальным воплощением рая на Земле, есть символ альтернативной капитализму цивилизации.

Дело Ленина живет и процветает и в современных Китае и Вьетнаме, несмотря на крах социалистической идеи в России.

Сталин, как и Ленин, фигура во многом символическая и, временами, мифическая. Трудно судить победителя в деле промышленной модернизации страны, в деле борьбы против нацизма.

Хотя своими «победами» при строительстве "социализма в отдельно взятой стране", сопровождавшееся перманентным террором против "вредителей" и "врагов народа" он замордовал и сам народ непрерывными посадками в лагеря и тюрьмы за такие мелочи, как опоздание на работу или сбор потерь (колосков) на колхозном поле и, особенно изощренно: за «левый» и «правый уклон от генеральной линии партии» в связи «с обострением классовой борьбы по мере строительства социализма".

Или такой символ советской эпохи – «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны плюс американская производительность труда». Нереализуемая идея-фикс в виду несовместимости несовместимого: директивной экономики и отсутствия частной собственности и связанной с ней конкуренции товаропроизводителей.

Или – хрущевская «оттепель» как символ десталинизации СССР в направлении «социализма с человеческим лицом», ликвидация лагерной, гулаговской экономики, раскрепощения колхозников через их паспортизацию и разрешения свободного выезда из деревни.

Или брежневский «развитой социализм» как символ «золотого века» реального социализма и одновременно символ «застоя» из-за неспособности экономики СССР, основанной лишь на госсобственности и автаркии, трансформироваться и качественно модернизироваться в унисон с нарождающейся информационной эпохой.

Или – Горбачев как символ ускорения, гласности, перестройки, с целью вывода советского общества из стагнации и намечающегося регресса, и как символ неудавшейся попытки конвергенции социализма и капитализма.

С «подачи» «прораба перестройки» Ельцина реставрировать капитализм в России удалось, но с большими геополитическими, территориальными, социальными и моральными потерями. При этом от социализма остались лишь «рожки да ножки» в виде общей тяги к патернализму и социальному иждивенчеству.

Но сам Ельцин уже вошел в историю с "герастратовой" славой разрушителя СССР.

Или – путинизм, как символ политических, экономических и социальных реформ, проводимых в отличие от Петра I и Сталина «не через колено» ломая судьбы людей, сословий, классов, а путем посильным для большинства полезных изменений в жизни общества и страны.

Путин как символ православного неоконсерватора по содержанию и неолиберала по форме, через возвращение Крыма и Севастополя в "родную гавань" - символ возрождения имперской мощи и славы России.

Часть 2.
Нередко говорят о мифах истории. А.Ф.Лосев в своем труде «Проблема символа…» дает развернутое определение понятию миф в его сравнении с символом, художественным образом, метафорой:

с. 168 – «Если идейная образность вещей является их поэтическим отражением, перед нами реалистический образ или тип.
Если идейная образность рассматривается сама по себе как самодовлеющая действительность, – перед нами метафора.

Если она только ещё принцип порождения какой-то действительности не данной прямо и непосредственно, но только выводимой и создающей большую смысловую перспективу, – перед нами символ.

Если же наконец, эта идейная образность субстанционально воплощена в самих вещах и от них неотделима, – перед нами миф.

Поэтому символичны не только древние мифы, но и символичны в самом строгом смысле слова и такие произведения, как… «Яма» Куприна, «На дне» Горького, «Поднятая целина» Шолохова, «Как закалялась сталь» Н.Островского…"

с. 169 – "Образы Петра I в «Полтаве» и особенно в «Медном всаднике» Пушкина настолько насыщены глубоким содержанием, что поэт, кажется, вот-вот поверит в реальное существование этих образов, очень близких к мифологии, хотя и не к чистой мифологии, но уже художественно обработанной…

Что Пушкин здесь изображает его не просто как человеческий тип и Полтавское сражение не просто как таковое, ясно по той огромной исторической значимости, которую Пушкин придавал образу Петра I и образу Полтавского боя. В конце своей «Полтавы» Пушкин прямо говорит:
В гражданстве северной державы,
В её воинственной судьбе
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе".

с. 170 – "Если Петру и его делу приписывается столь великая национальная, патриотическая и вообще историческая значимость, когда это событие является «памятником» для будущих столетий России, то ясно, что Петр I здесь прежде всего символ огромного обобщения, предполагающий бесконечное множество своих воплощений.

С другой стороны, однако, символ этот ….готов перейти и местами прямо переходит под пером Пушкина, в самый настоящий миф…
Подобного рода мифологизм образа Петра I мало чем отличается от изображения эпических героев у Гомера в атмосфере насыщенной мифологии".

с. 172 – «Такие произведения русской классики как «Полтава» и «Медный всадник» создают для всякого непредубежденного читателя наилучшим образом разобраться в том, чем отличается миф от символа и как они могут сливаться в одно нераздельное целое».

с. 173 – «Подлинная, буквальная мифология, основанная на буквальной вере в её образы есть достояние мирового фольклора или отдаленных эпох человеческой истории.

В Новое время, когда уже перестали верить в буквальное существование мифических образов, миф широко использовался и в целях реализма и в целях романтизма, и в целях символизма, типологии и метаморфизма, теряя свою буквальность и принимая переносной характер, даже становясь аллегорией.

Замечательным примером такой аллегорической мифологии является «Буревестник» Горького. Вся мифология поставлена здесь на службу аллегории, а именно аллегории наступающей революции».

Миф, исходя их вышеизложенного, можно трактовать как веру в реальность ирреального или идеализацию реальных событий прошлого.

«В важных исторических событиях, – говорит Н.И. Костомаров, – иногда надобно различать две стороны: объективную и субъективную. Первая составляет действительность, тот вид, в каком событие происходило в свое время; вторая – тот вид, в каком событие напечатлелось в памяти потомства. И то и другое имеет значение исторической истины: нередко последнее важнее первого.

Так же и исторические лица у потомков принимают образ совсем иной жизни, какой имели у современников. Их подвигам дается гораздо большее значение, их качества идеализируются, у них предполагают побуждения, каких они, быть может не имели вовсе, или имели в гораздо меньшей степени. Последующие поколения избирают их типами известных понятий и стремлений».
С.М. Соловьев История России 1613 - 1657 т.9 с.462 М.2001

Мифологизация истории и исторических деятелей сродни канонизации святых в религии. В последней в жизнеописании святого(божьего) угодника убираются и замалчиваются все случайные и несущественные для образа угодника моменты, которые могут вызвать сомнения в святости претендента на канонизацию.

То же происходит и с мифологизацией исторический деятелей (или исторических персонажей, олицетворяющих событие и даже эпоху в развитии страны), будь то Владимир Креститель, Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван Грозный, Петр Великий, Столыпин, Ленин, Сталин, Суворов, Кутузов, маршал Жуков, Иван Сусанин, Козьма Минин, Дмитрий Пожарский, Александр Матросов.

Многие реальные лица истории становятся со временем символами своего исторического времени: Малюта Скуратов, Николай Ежов, Берия, Аракчеев, Потемкин, Бирон, Витте, Хрущев и его оттепель, Горбачев с перестройкой, Ельцин с Беловежской пущей.

И даже мифами как коммунистические вожди Ленин, Сталин в СССР, в Китае Мао Цзэдун, в С.Корее - Ким Ир Сен, во Вьетнаме - Хо Ши Мин.

Но если брать сегодняшние реалии Украины, то постепенная реабилитация Бандеры и ОУН-УПА привели после майдана 2014 к их героизации и закрепления в качестве символа в национальном сознании части украинцев, который, в свою очередь, как «порождающая модель» воскресила бандеровщину на незалежной во всей «красе» её звериного оскала.

Этот пример наглядно показывает насколько опасен пересмотр оценки деятельности Сталина и не столько как символа своей эпохи, сколько как мифа о «гениальном и мудром вожде».

Тем более, что миф, в отличие от символа, не должен вызывать сомнения в своей значимости и истинности. Поэтому для мифа не годятся такие спорные и неоднозначные по своим историческим деяниям лица как тот же Иван Грозный, Сталин, Стефан Бандера или Гитлер (последние двое однозначно не обсуждаемы в виду олицетворения абсолютного зла).

Первые же два государственных деятелями из-за того, что были несправедливы, мстительны, не великодушны по отношению к своим подданным и поверженным врагам (в отличие от Петра I, пригласившего после битвы под Полтавой в свой шатер плененных шведских военачальников или Александра II, предоставившего пленному Шамилю усадьбу в Подмосковье и даже разрешившему через 10 лет совершить ему хадж в Мекку) и не могут претендовать на эпичность и мифологичность. Почему они не годятся в примеры для подражания?

В русском характере и матрице истории такие категории как справедливость, правда, великодушие играют решающую роль в отношении как к оценке собственных правителей, так и в отношении к чужеземцем и инородцам.

Если пилигримы, высадившиеся на берега Северной Америки со временем организовали геноцид аборигенов-индейцев, то русские при освоении Сибири и Дальнего Востока не только сохранили коренные этносы, но при Советской власти дали им письменность и культурно-национальную автономию в составе автономных: республик, областей, районов, округов.

Но как символы времени своего правления и Грозный и Сталин и Николай Палкин, и Хрущев, и Брежнев, и Горбачев могут и должны быть. Так как они, как символы своей эпохи емко, образно и зачастую исчерпывающе её характеризуют.

Мифологизация образа и личности Ленина началась сразу после захвата власти большевиками в Октябре 1917 года.

Во-первых, сам захват власти, увенчавшийся успехом, которого многие соратники Ленина не ожидали (достаточно сказать, что Сталин, по выражению Л. Троцкого: «проспал Октябрьский переворот» в доме Аллилуевых). Потом удачно закончившийся для большевиков «похабный Брестский мир» после капитуляции Германии перед Антантой.

Ленин и Сталин как демиурги новой социалистической действительности России-СССР есть символы и мифы советской истории. Другое дело, что символ породивший социализм, был построен на тенденциозной оценке капиталистической действительности России дооктябрьского периода её истории.

Явно была преувеличено степень развития капитализма в аграрно-индустриальной стране, где и буржуазия и пролетариат количественно составляли незначительную часть населения, лишь на основе таких совпадающих с развитыми капиталистическими экономиками мира, как создания монополий в промышленности и увеличения роли финансового капитала.

Ошибочный принцип построения передового по всем показателям социально-экономического и политического строя в отсталой с феодальными пережитками стране не мог не привести эту модель развития к краху 1991 года.

Свертывание НЭПа Сталиным было закономерным, так как частично возрожденная в 1921 – 1928 гг. рыночная экономика, представляющая собою временный симбиоз с командной экономикой, задачу по посильному восстановлению основных отраслей промышленности и товарного хозяйства в сравнении с довоенным 1913 годом, выполнила.

Дальше естественный темп развития рыночных отношений в стране за счет удачной конъюктуры на внешнем рынке и конкуренции производителей на внутреннем был гораздо ниже, чем у геополитических конкурентов: Германии, Японии, Франции, Великобритании и США. Тут и вспомнил Сталин слова Ленина о том, что «если мы в ближайшие 10 лет не создадим своей тяжелой промышленности – нас раздавят».

Поэтому переход к мобилизационной экономике был единственным выходом в той ситуации цейтнота для развития, в который ранее большевики с Лениным во главе и загнали страну, сделав её с Октября 1917 года застрельщицей мировой социалистической революции, последовавшей за этим разрушительной гражданской войной и экспериментами с «военным коммунизмом», во время которого под страхом расстрела запрещалась всякая торговля и нормальный товарообмен между городом и деревней, замененный насильственной реквизицией зерна у крестьян через продотряды и комбеды.

Но ничего нового, по сравнению уже бывшим ранее в истории России, Сталин со своей планово-мобилизационной экономикой по сути и не изобрел. Примерно так же действовал и Петр I во время Северной войны со Швецией, создавая для нужд воюющей армии казенные мануфактуры с прикрепленными к ним крепостными работниками, а затем передавая их в принудительном порядке для руководства и содержания на баланс компаниям купцов или дворян.

Сталину лишь пришлось провести под видом коллективизации и создания колхозов второе издание крепостного права для крестьян и через паспортизацию и трудовые книжки фактически закрепостить и рабочих.

Но масштабность и объем задач по модернизации экономики и страны у Сталина был гораздо выше, поэтому испытывая нехватку дармовой рабочей силы он изобретает ГУЛАГ, куда сажают зачастую в массовом порядке по надуманным или вовсе незначительным правонарушениям и где зэки за пайку еды строят «беломорканалы» и «туксибы», «магнитки», и «норильски» возводят «днепрогэсы» и «комсомольски-на амуре».

Сталин, как и Петр I своими преобразованиями, «вздернул Россию на дыбы», задал ей новые параметры развития. Но если Петр европеизировал Россию, то Сталин, в соответствии с ошибочной в принципе марксистко-ленинской теорией построения «социализма в отдельно взятой стране», изолировал её от остального мира и в далекой перспективе обрек на отставание в научно-техническом прогрессе, что и вынуждены были констатировать его коммунистические наследники к началу горбачевской перестройки.

Если Петр 1 по своим устремлениям европеизировать Россию близок к западникам, то Сталин со своим социалистически-самобытном пути развития страны идейно совпадает со славянофилами.

И о Петре I и о Сталине сложились устойчивые мифы как демиургах-преобразователей новой России: у первого – европеизированной, у второго – социалистической.

Но для мифа о "справедливом и мудром вожде" Сталин не годится, так как был ещё более несправедлив и жесток к основной массе народа, нежели Грозный. И эту попранную справедливость удалось восстановить лишь Никите Хрущеву, открыв после смерти «вождя всех народов" ворота ГУЛАГа и реабилитировав сотни тысяч оклеветанных ни в чем не повинных людей.

Сталин останется в нашей истории правителем добивавшейся своих целей любой ценой. Его система правления нередко отнимала у безвинных людей не только жизнь, но и честное имя. Посему примером для подражания он может стать лишь у людей подобного сорта, как и он сам или людей верящих в миф о справедливости и "гениальности" вождя вопреки всем фактам.

Для древних греков миф был сказкой в которую они верили. В мифы истории тоже верят, потому что нуждаются в этой идеализации прошлого и его символов современные взрослые люди. И И потому прав был вольнодумец и философ Вольтер, сказавший: "Если бы не было Бога, то его следовало бы выдумать".

Современный философ А. Дугин о значении языка символов в историческом и политическом познании действительности:

"Язык символов

Традиционное общество было основано на модели холистского отношения к миру: между Политическим, вселенским, онтологическим, метафизическим существовала прямая связь, изоморфизм.

Отсюда символизм как основа такого общества: разные категории явлений через систему символов собираются в некоторые обобщающие узлы (мифы, религиозные системы), складываясь в единую матрицу, объясняющую единообразно (изоморфно) реальность во всех ее аспектах (искусственных, естественных, воображаемых, конкретных и абстрактных).

Парадигма языка традиционного общества – символизм. Символизм является в этом контексте основой эпистемологической структуры. Познание проходит в поле символов, сакральных знаков. Интуиция символа здесь является осью суждений. Язык символов постигается не как средство, а как высшая цель, как сама реальность, как бытие.

В концепции символа заложена идея, понимание которой затруднено для современного человека, привыкшего к рассудочному методу. В структурной лингвистике существует деление на означающее и означаемое. Язык, состоящий из знаков, представляет собой систему означающего, соотносящегося с означаемым (реальность, вещи, предметы, явления, действия, существа, субъекты и т.д.), описывающего его, воздействующего на него. Здесь знак есть важнейший элемент означающего.

Самобытность символов

Символ в традиционном обществе имеет радикально иную природу: он не только означающее, но и означаемое. Символ не отсылает нас к вещи, не является ее "заменой", ее субститутом, это самостоятельная и законченная реальность, по отношению к которой сами вещи выступают как означающие. Вещи указывают на символ, а символы объясняют вещи и не просто их представляют, но завершают собой их бытие.

Символ есть онтологическая и гносеологическая реальность одновременно. Он есть бытие вещи и вещность бытия. Он не принадлежит к области только представлений, он есть то, что есть.

Поэтому символический язык Традиции есть сама эта Традиция, ее бытие, ее сущность. Он не подсобная, вспомогательная, промежуточная реальность, он "начало и конец". В христианском богословии это воплощено в догмате о Втором Лице Пресвятой Троицы – Боге-Слове. – "В начале было Слово. И слово было у Бога. И Слово было Бог." (Евангелие от Иоанна, 1.1). Речь идет о высшем метафизическом понимании сущности языка.

Аналогично понимает природу языка и исламская традиция. В ней говорится о специальном событии, произошедшем в ночь Аль-Кадр ("ночь предназначения"). Тогда "небесный Коран" спустился на землю и вошел в пророка Мухаммада. Символический язык новой религии – мусульманства – спустился с небес, чтобы стать основой исламского мироздания.

Еврейские каббалисты рассматривают сакральный язык как матрицу всей реальности3.

Каждая буква еврейского языка есть символ, т.е. аспект божественной реальности. Эта буквенная реальность организует высшие и низшие миры, ангельские порядки, природные явления, ход истории и структуры социально-политической организации человеческого общества. На этом полном изоморфизме основана практика каббалистической "теургии": через операции с символами и символические действия можно повлиять не только на происходящее в реальности, но и на структуры Божества.

Индусская система "миманса", составляющая важную часть сакральных наук этой традиции, также изучает системы символического языка – санскрита, его отдельных букв, слогов, мистических "заклинаний" и т.д.

Процесс познания в таком контексте – т.е. собственно эпистемология – состоит в познании символов, в освоении символизма.

Политическая система традиционного общества является интегральной частью вселенской системы. Принцип высшего единства бытия отражается в единственности земного правителя. Наличие неба и земли, высокого и низкого становится основой общественного деления на высшие и низшие касты. Преимущественное положение в обществе жрецов выражает господство духовного над материальным, невидимого над видимым, покоя над действием, вечного над временным.

Любой элемент общественного устройства – символ. Монеты, в тех обществах, где они существовали, печатали жрецы, помещая на них особые сакральные знаки; деньги сами по себе были символами, сгустком духовной силы, и именно их символическое значение делало их ценностью, а их циркуляция была равнозначна социальному круговращению "материализованного благословения".

В традиционном обществе познание политической реальности, эпистемологическое соучастие в ней означает познание символической стороны вещей. Задача процесса познания Политического сводится к выяснению символического значения любого института, социального уложения или правила и его истолкованию через интегральный вселенский символизм".
http://gigabaza.ru/doc/1689-pall.html