Мания сострадания

Захарченко Александр Николаевич

Мания сострадания.

Встреча.

Вторую неделю Ерохин Семён Петрович, тридцатисемилетний штатный сотрудник крупной столичной аудиторской фирмы, проводил проверку бухгалтерии на одном из промышленных предприятий областного приволжского города. Предприятие вызывало интерес у бизнеса своими перспективами, и бизнес, перед инвестированием в него крупных средств, решил проверить баланс предприятия независимым экспертом.
Всё шло обычно по отработанной годами схеме, потому как все стороны были в этом крайне заинтересованы. И недельки через полторы можно было ожидать вполне положительный результат.

Жил Ерохин в гостинице. Возвращался к себе в номер уже поздно, и практически всегда автопилотом, потому как мысли его с первой минуты начала работы были полностью во власти мира цифр с сопутствующими им переговорами, непринуждёнными беседами...
В последних Ерохин участвовал как психолог, потому как нужная информация всегда витала в воздухе, надо было просто её услышать, чтобы сэкономить драгоценные часы, и возникшие сомнения превратить в результат. Чутьё было на его стороне.

Он всегда был в работе. Но если бы его спросили, любит ли он её, он бы крайне удивился. «Вы же не спрашиваете, любите ли вы дышать?» - ответил бы он, потому как считал такое состояние естественным. И даже когда его бросила жена, влепив на прощание, как пощёчину, фразу о его эгоизме и бездушии, что он, как заноза, крепко и глубоко сидит в большой, беспросветной заднице своей бухгалтерии, и для светско-семейной жизни совершенно не пригоден, он был просто поражён: разве он делает что-то не так? Разве он не живёт как все?

Но призадумался. Стал профессионально складывать в уме количество часов, проведённых, по настоящему, вместе, и был ошарашен итоговым счетом! Он оказался настолько пассивен в общем супружеском дебете, что при источившемся кредите доверия с её стороны семейного дефолта действительно было не избежать. Что и свершилось.

Она ушла. Несмотря на его нелепые возражения, несостоятельные заверения, какие-то жалкие попытки свершить исход с квартиры самому с собиранием чемоданов, поисками и укладыванием в них попарно разбросанных повсюду носков, вытаскиванием вещей из шкафов... Она была неумолима! Ещё бы! На улице её ждал Mercedes SLR McLaren.

Ушла... А что изменилось-то? Разве что кофе по утрам он теперь варил себе сам, а вечером сначала долго смотрел на пустой обеденный стол, пока настойчивые требования организма не возвращали его в реальность, и только потом он отправлялся на разведку к холодильнику. Теперь он всё делал сам для поддержания собственной жизнедеятельности, как до встречи с ней, только с опозданием и выходило всё как-то пресновато...
А ушла она туда, где лучше. Ведь всё разумное стремится туда, где лучше. Это правильно. И этот факт притуплял его чувство вины за свою несостоятельность как семьянина.

...Уже около одиннадцати, а сон не шёл напрочь. Не помогали отвлечься телевизионные безумные страсти с погонями, стрельбой и интимом, потом чья-то мужская истерика с выражениями за стеной... Опять до двух ночи пучить совиные глазки, а потом с такими же идти на работу?

Ерохин встал и подошёл к окну. Освещённая одинокая площадь с редкими парочками прохожих, за ней, вместо красавицы-Волги — кромешная тьма. Не весёлая картинка. «Может проверить как там "Круглые сутки нон-стоп", как в повести Василия Аксёнова? Меняется ли цивилизация к лучшему не в столицах?»

Это было нечто похожее на предложение самому себе, в надежде, что осенний бриз волжского водохранилища остудит его творческий порыв, а вечерний короткий моцион благоприятно повлияет на сон. Но его программа вновь зависла по известной причине, отключив сознательную жизнедеятельность. Он просто стоял, инстинктивно зацепившись глазами за какую-то точку в низу на земле.

Постепенно эта точка стала превращаться в фигуру человека, всё больше привлекая к себе его внимание. И фигура эта, казалось, тоже смотрела на него. «Безумие какое-то, - проклюнулась в его сознании фраза удивления. Но интерес не пропал. Он прислонился к стеклу. - Кто же там стоит уже добрых полчаса? Похоже на женщину...»

Она не шевелилась, и даже не прикрылась зонтиком, когда скорый дождик отбарабанил по металлическому карнизу слабую дробь. Её романтический образ одинокой женщины под дождём обрастал магией. Кто она? Роковая «Женщина дождя» винницкой художницы Светланы Телец ставшая явью? Или преисполненная желаниями местная куртизанка? Нет, от её фигуры веяло трагизмом. Это можно было утверждать уже с большой вероятностью. Что она делает на этой площади, можно сказать ночью, не в лучшее для себя время, одна?..

Семён одевался долго, всякий раз подходил к окну, убеждаясь, что она по прежнему стоит на своём месте. Тянул время. Ему не хотелось заводить новых знакомств, не хотелось новых ощущений, которые могут отвлечь его от дел, сломать привычный ход жизни, выбить из колеи; и уж тем более не хотел выглядеть добреньким Санта Клаусом, выслушивать чужие просьбы и вытаскивать из мешка красиво упакованные коробки с чудом и счастьем. Уже одетый в ветровку, стоя у окна, он всё ещё надеялся на естественное благополучное разрешение это проблемы, которая, собственно, и заключалась в нём самом: он терпеть не мог тупиковых ситуаций, тем более связанных с чьим-то горем.

На улице накрапывал дождь. Семён задержался на выходе, раскрывая зонтик. К нему доверительно ловко придвинулся лет тридцати крепыш в кожаной кепке. Сверля Семён маленькими глазками, как бы мимоходом, видимо соблюдая условия конспирации, он заговорчески произнёс:
 Девочки есть, если скучно... Нуждаетесь?
 Нет, - быстро в тон ему ответил Семён. Хотя кому нужна такая конспирация, если девочек предлагают чуть ли не в фойе. - Не нуждаюсь.
 Девочки что надо, останетесь довольны, - в голосе послышались нотки обиды. Видно ему отказывали не часто.
 Спасибо, нет.
Семён торопливо раскрыл зонт, отдаляя от себя собеседника, и быстро пошёл по мокрой тротуарной плитке.
 Ну, как знаешь, - донеслась до него фраза, больше напоминающая угрозу.
Легко спустившись по ступенькам на тротуар, и перейдя дорогу, он направился прямо к ней.

Анна

В бисере играющих искусственным светом капель дождя, она была похожа на русалку. На вид - лет двадцать пять с хвостиком. Симпатичное лицо, длинные светлые распущенные волосы, изучающие, полные влаги глаза, тревожные и печальные. Одета простенько, не по сезону, видно - наскоро, что попало под руку: блузка, юбка, на ногах босоножки, через плечо на длинном ремне — дамская сумочка из кожзама.
Семён остановился в шаге от неё. Некоторое время они молча стояли и смотрели друг на друга. Дождь усиливался.
- Вы любите осенний дождь? - первым нарушил молчание Семён.
- Мне всё равно, - обречённо ответила она.
- Позвольте предложить вам зонт.
Семён протянул ей зонт. Она послушно его взяла. Видя такую безропотность, можно было предложить ей сейчас чего угодно. Согласие заключалось во всей её фигуре, но она же пришла сюда не за этим, она пришла сюда со своей определённой целью. Это очевидно.
А он для чего? Что нужно человеку, которому ничего не надо? Может быть, что-то отдать?..

Теперь капли текли по его лицу, неприятно лезли за воротник. Стало свежо. Семён затосковал по номеру в гостинице, уютному креслу, по мерцающему экрану телевизора, по своим мыслям...
- Может быть мы... - начал он, даже не зная чем закончить.
- Да, конечно, - в её голосе послышалась решимость, - только поедимте ко мне домой, если вы не против?
- Хорошо, - неуверенно ответил он.
Ехать ему никуда не хотелось. Зачем ехать, когда можно было сыграть в вопрос-ответ прямо здесь, и благополучно разойтись, потому как далеко не все проблемы ему подвластны, - нельзя объять необъятное. И неужели есть смысл в том, что определённые вопросы надо задавать только в определённых местах? Если просто забить гвоздь в стену, или передвинуть шкаф, то для этого существуют родственники, соседи, наёмные рабочие, наконец. А тащить первого встречного в двенадцать часов ночи домой - явно не для того, чтобы выпить с ним чашечку кофе. А как не хотелось верить в то, что это обычная интрижка...
 Ведите, - теперь уже он обречённо выдохнул своё согласие, взял у неё зонт, и они рядом, касаясь друг друга, пошли к дороге. Со стороны можно было подумать, что вот ещё одна запоздалая парочка возвращается на ночлег с вечеринки в своё гнёздышко.

- Возьмите такси, трамваи уже не ходят, - тихо, как бы оправдываясь, попросила она.
Эта интонация его тронула. Сколько раз он слышал от жены эту фразу: «Возьми такси». Звучало это всегда распоряжением хозяйки собственного офиса, кем она и была на самом деле: ей принадлежали несколько салонов красоты; но кроме раздражительного недоумения, потому как это уже было сделано давно, или бесстрастного исполнения, никаких высоких чувств эти требования явно не могли вызвать, что, конечно, обедняло их семейную жизнь. Да, она умела подчинять обстоятельства под себя, не смотря на то, что некоторые из них её совершенно не касались, а затем по-царски распоряжалась по всем пустякам, а естественный ход событий выдавала за свои творческие решения. Но это лишало её женского обаяния, обнажало отторгающую душу душеприказчика. Это диагноз лидера.

Желание незнакомки - это совсем другое. Оно побуждало к действию, так как обращено к дремлющему мужскому началу: надёжного защитника, галантного ухажёра... Действительность приобретала совершенно иной окрас. И Семён уже с некоторым энтузиазмом, определившись с направлением пути, лихо дал отмашку первой же машине, всё же надеясь, что в два часа, как обычно, он будет лежать в своей постели.
Остановилась пятая. Они нырнули на заднее сиденье, незнакомка сказала адрес, и минут через двадцать езды по ночному городу, утопающему в неоновых рекламах, уличном освещении, подсвеченных билбордах, остановились возле мрачного двухэтажного здания.

Это оказалась жилая, дышащая на ладан, кирпичная «сталинка», с выщербленной штукатуркой, с маленькими узенькими оконцами, под шиферной потемневшей от времени крышей, едва освещённая далёким светильником уличного освещения. В полутьме они подошли к железной двери второго подъезда. Она достала домофонный ключ, и с музыкальным сопровождением её отомкнула.
- Здесь я живу, - сказала она приглушенно, и повернулась к Семёну. Её долгий, пристальный взгляд не смутил его, в этом полумраке вряд ли она могла заметить на его лице нахлынувшую ещё в такси от безмолвия скуку, и даже некое безразличие к происходящему. Он ждал близкой развязки, жаждал её. Но она, видно, почувствовала его потухшее настроение, потому что положила руку ему на грудь, и своим тихим голосом сказала:
- Обещайте сразу не уходить, посидите хотя бы пять минут, а потом забудьте всё. Я просто сошла с ума...
Голос её дрогнул. Она быстро достала носовой платок, и стала вытирать слёзы. Семён занервничал. К женским слёзам он не привык, и не знал как себя вести. С одной стороны, они его не касались, - рядом был чужой человек, с другой стороны, какая-то ниточка уже связала их за этот неполный час, вызывая в душе определённые обязательства. Заныло в груди чувство ответственности, целый комплекс порядочного человека ожил в нём, призывая к действию.
- Успокойтесь... не надо так расстраиваться... всё обойдётся... Вас зовут-то как?
- Анна...
- Вот и замечательно, Аня. Меня — Семён. Мы вот что сейчас сделаем: поднимемся к вам, и вы мне всё расскажите, хорошо?
- Хорошо... только вы не пугайтесь...
- Я за стеночку подержусь, чтобы не упасть. Хорошо?
- Хорошо, - ответила она с некоторой задержкой.

На лестнице было светло. Деревянные ступени скрипели. Они поднялись на второй этаж, и подошли к старой филёнчатой, морёной, под крошащимся лаком деревянной двери под номером тринадцать. Открыв ключом замок, Анна первой вошла в квартиру.
- Начинается чертовщина, - может быть, даже вслух подумал Семён, и ступил через порог следом за ней.


Алёшенька.


В прихожей Семён увидел себя в зеркале трюмо, стоявшего напротив входной двери. Анна прошла немного вправо, дав ему возможность поместиться на крохотном пяточке, только потом он закрыл за собой дверь, и смог оглядеться. Свежие обои на стенах, двухрожковое китайское бра под бронзу, открытая деревянная вешалка, пуфик… - всё недорогое, но подобрано со вкусом.
В комнате, начинающейся за аркой, зажёгся свет, и из неё выбежал худенький мальчик лет пяти в белой майке и трусиках. Радость светилась в его глазах, и только незнакомец останавливал его от проявления восторга.

- Вот мой сынуля.- Она присела к нему и обняла. - Ты почему не спишь? Как себя чувствуешь? Головка сегодня болела?
- Болела, - он согласно махнул головой.
- А сейчас болит? – Анна нежно гладила его русую голову.
- Болит немного. – Он явно стеснялся Семёна, бросая в его сторону косые взгляды.
- А где бабушка?
- На кровати валяюсь, - раздался из комнаты, видимо, голос бабушки. – Набегалась с ним, ноги отказали совсем. Ты чего так поздно-то? Где была?
- По делам ходила. – Она крепилась, держалась стойко, спрятав в себя эмоции, бушевавшие открыто ещё пять минут назад. - Я не одна пришла, с гостем.
- С гостем? С каким это гостем? Не по нашему ли делу? Неужто господь услышал наши молитвы? Я сейчас встану…
- Лежи, мам, мы ненадолго. На кухне посидим. – И, обращаясь к Семёну, добавила – Проходите в наш закуток, не разувайтесь. Чай будете? Или кофе?

Она зажгла свет, и Семён поразился миниатюрностью так называемой кухни: многофункциональный стол, вокруг которого на стенах висели несколько узких шкафчиков, аккуратно заставленных посудой и кухонной утварью, каждая вещь – на своём месте; на столе кроме всего прочего стояла электрическая плитка с двумя нагревательными элементами и электрочайник, стула была два - больше не вмещалось. Окно отсутствовало, отчего помещение действительно казалось куцым закутком.
- Вы не ответили, извините. Да вы присаживайтесь.
- От чаепития, пожалуй, откажусь.

Семёну хотелось только одного: привычного покоя и уединения. То, что сейчас происходило вокруг него, казалось демонстрируемым вне программы затянувшимся мрачноватым фильмом, который хотелось быстрее выключить, так как против его воли начиналось взаимное проникновение. Чужая жизнь, каждой минутой его присутствия здесь, всё больше втягивала его в себя, что страшно пугало: из связующих их ниточек могли возникнуть некие обязательства, через которые ему всё сложнее будет переступить.
- Вы хотели что-то рассказать? - терпение Семёна было на исходе.
- Я всё-таки включу чайник.
Анна налила в электрочайник воды из кувшина с водоочистительным фильтром, и включила шнур в розетку. Малыш с весёлым криком: «Я сейчас приду» ринулся в комнату, и спустя мгновение обернулся с альбомом для рисования в руках.
- Мама, посмотри, что я нарисовал. - Анне пришлось сесть на стул, и взять его на руки.

На первом листе был праздник: четыре разрисованных цветными карандашами человечка держали воздушные шарики.
- Это - я, это мама…
- Какая я здесь молодая и красивая, я не такая.
- Такая. Это – бабушка…
- Бабушка у тебя вышла большая и толстая, она у нас худенькая.
- Это она только что покушала.
- Чего ты на меня наговариваешь, - возмутилась бабушка. – Разве я много кушаю?
- Это когда ты арбуз ела и объелась, ты сама сказала.
- Ну, раз сказала… Тогда, наверное, и была похожа…
- Это – Толик.
- Анатолий – мой брат, – пояснила Анна Семёну. – Он тоже живёт здесь. Он дома? – спросила она у своего сына.
- Нет, - замотал головой малыш, и хотел открыть следующую страницу. Анна возразила:
- Нет, дружок, сегодня уже поздно, пора спать, остальное мы завтра посмотрим. Ладно?
Он согласно мотнул головой.
- Пойдём, я уложу тебя в постельку.

Они ушли. Семён посмотрел на часы, было половина первого. «Ещё успею», - подумал он, и нервно забарабанил пальцами по столу. Чайник вскипел и выключился. Время тянулось. В комнате погас свет, и вошла Анна. Она села на стул рядом с Семёном, и не глядя в его сторону, тихо сообщила:
- Это мой сын Алёшенька.
- Я понял, - заметил он.
- Он очень умный, смышлёный, умеет читать и писать… дело в том, что он умирает…

Ничего не случилось после её слов: секундная стрелка больших настенных часов продолжала мерно отмерять мгновения, потолок не рухнул с грохотом и звоном бьющейся посуды, даже не осыпался. А звериный инстинкт самосохранения Семёна держал его эмоции в зачаточном состоянии.
Да и кого сейчас потрясёт чья-то смерть? Это - обыденное проявление нашей жизни. И сопровождает нас от рождения до старости: умирают бабушки, дедушки, тётушки, знакомые, коллеги по работе… происходят аварии, наводнения, землетрясения, войны… Мы привыкли к ней, и принимаем её как данность, как издержки от удовольствия жить на этой планете, за возможность реализовывать себя, или просто наслаждаться, плывя по течению. И вселенская скорбь о безвременно ушедших себе подобных блекнет на фоне собственного гриппозного томления.
А, может быть, в этом заключается проявление вселенского милосердия? В том, что нас не очень трогают чьи-то утраты, и природа бережёт наши нервные клетки для последующей, возможно беспробудно пустой жизни. Но как быть с состраданием? С тем, чем, собственно, и отличается человек от животного. Ведь если нет на земле истинного сострадания, значит, нет на земле истинно настоящего человечества.
- Его нельзя вылечить? – осторожно задал вопрос Семён.
- Нужна срочная нейрохирургическая операция, у Алёшеньки опухоль головного мозга.
- Тогда надо срочно оперировать.
- Такие операции делают только в Израиле, стоимость - 42 тысячи долларов.
- Сумма серьёзная, но в наше время ссуды раздают на каждом углу.
- Деньги, что мы взяли, ушли на обследования, анализы, на билеты. Нам обещали помочь в городской администрации, но сегодня сказали, что денег не будет. Завтра я попытаюсь взять новую ссуду, но это будет равносильно тому, что мы все окажемся на улице: с моей зарплатой учителя, и с маминой пенсией библиотекаря, мы не сможем её выплатить.
- На какое число куплены билеты?
- Завтра в два часа дня выезд поездом в Москву, послезавтра в одиннадцать часов вылет из Домодедово в Бен Гурион.


«Говорила мама: не задавай много вопросов, - ответы могут тебя убить. Стоит впустить чужака в свою жизнь, и ты на себе ощущаешь закон Паскаля: как в тебя сливаются его проблемы и горе. Что теперь делать с этим грузом?».
- Почему я, - после долгого молчания отозвался Семён.
- Я сегодня была в церкви, и просила бога мне помочь.
- Значит, посланец…
- Вы что-то сказали?
- Это я себе… Давайте ваш кофе.
- Сейчас сварю, - молниеносно отозвалась она и бросилась исполнять его желания.

У него не было миллиона. Кажется, дома в серванте на полке оставались несколько тысяч после последней получки. И всё. Он жил одним днём. И как помочь этой семье совершенно не знал, и не представлял себе своих дальнейших действий.
- Документы можно посмотреть? - наконец сформировалась в его голове живая мысль.
Анна слетела со стула, и через несколько секунд перед ним лежала стопка бумаг. Медицинские заключения, снимок МРТ, билеты, - всё подлинное. Впрочем, он не сомневался в этом.

«Что я здесь сижу? - вторая мысль подстегивала его к действию, - этим я даю ей надежду, нельзя обещать то, что невозможно исполнить. Надо встать и уйти. Встать. И уйти».
Он посмотрел на Анну. В глазах её не было ни мольбы, ни просьбы, она просто ждала его вердикта.
«Встать и уйти, - без всякого воодушевления повторил он теряющую для себя смысл фразу, потому как на смену ей спешили эмоции другого порядка – Для чего доводить женщину до белого каления, обратившейся с простой и ясной просьбой помочь спасти своего ребёнка? Неужели у огромного государства нет денег на его лечение? С какой совестью спят те чиновники, лишившие Алёшеньку, и не только его - будущего? Это тех, ради которых должно жить всё человечество! Мир сошёл с ума…».

«Мир действительно сошёл с ума, если потерял жизненные приоритеты, если загнал себя в тупик товарно-денежных отношений, в которых человек должен выкупать себе право на будущую жизнь».

Чашка кофе была пуста. Алексей выпил содержимое машинально, только теперь, отпустив свои рассуждения, ощутив во рту его аромат. Для него стало вдруг всё ясно: он, как представитель последней божьей инстанции, должен разрешить эту несправедливость. Он должен добыть к утру этот чёртов миллион с четвертью, во что бы то ни стало!



Анатолий

Было без десяти час. Времени на раздумья – нет. Плана – тоже. Во-первых, надо определиться, где может плавать миллион налом. Везде: у бандитов, в бизнесе, у госслужащих, у наркомафии… … Часто - это одно и то же. Кто об этом сведущий?
- Сколько лет Анатолию?
- Девятнадцать, - Анна неотрывно смотрела на него, - вся на подхвате.
- Где он сейчас?
«Криминальные низы контачат с молодёжью, - рассудил Семён, - а у низов всегда есть верхушки».
- Не знаю, он у нас - оболтус, учится в строительном колледже, связался с какой-то компанией, ночевать домой не всегда приходит, - отбился от рук.
- Как его можно найти? Нужно срочно.
- Срочно?.. Друг его живёт в нашем подъезде, - она не удивилась такой просьбе, полностью находясь в его власти, если надо найти брата, - значит, - так надо для дела.
- Пошли к нему. - Семён резко встал и направился к выходу. Анна вспорхнула моментально, и следом за ним выскочила за дверь.
- Первый этаж, - крикнула она в спину Семёна, - десятая квартира.
Быстро спустившись по лестнице, Семён нажал кнопку звонка.

- Кто там? – довольно быстро, не смотря на поздний час, раздался за дверью грубый мужской голос.
- Это я, Анна, из тринадцатой квартиры. Откройте, пожалуйста, Сергей Николаевич, у меня Анатолий пропал.
Защёлкал замок. В полуоткрытом проёме показалась фигура высокого, сухопарого пожилого мужчины, скорее всего – деда Петра.
- В первый раз, что ли? - С иронией в голосе, но уже добрее заметил Сергей Николаевич, оглядывая непрошенных гостей. – У нас его нет.
- Может быть, Петя знает, где его можно найти? – Не унималась Анна. – Я понимаю, что поздно, но боюсь, как бы с ним чего-нибудь не произошло.
- Петя спит.
- Нам очень нужно его найти, - вмешался в разговор Семён. – Очень.
Сергей Николаевич, в замешательстве, долго глядел на Семёна и Анну, потом сдался.
- Сейчас разбужу, - недовольно проворчал он. - Проходите в коридор, только тихо, все спят.
- Спасибо, мы здесь подождём, - ответил Семён.
- Как хотите, - безразлично буркнул дед и удалился, прикрыв за собой дверь.
Через пару минут дверь вновь открылась, и появился молодой, высокий, парень, в трико, с оголённым загорелым худым торсом и с взлохмаченными короткими волосами, глаза заспанные.
- Здравствуй, Петя, - начала разговор Анна, - извини, что разбудили, ты не знаешь где сейчас Толик?
- У Толика давно своя компания, - ответил Пётр, зевнув, - сегодня я его не видел.
- Нам его надо найти, - твёрдо вмешался в разговор Семён, и для убедительности пояснил - вопрос жизни и смерти.
Пётр задумался в связи с такой постановкой вопроса. Любопытством, как видно, он не страдал, потому как ни о чём не спросил, но его глаза прояснились и поползли за воспоминаниями на потолок.
- Ну… с «Ломом» он ходил в последнее время…
- Что за «Лом», где его найти? – Семён торопил Петра.
- Это Витёк из седьмого дома, чёткий пацан, ещё по малолетке связался с гопниками. Толян говорил, что Витёк хочет завязать, - там начинаются крутые дела, но не знаю, как это у него получится, - это реальный попандос. А Толян там по незнанке засветился…
- Какая квартира? – перебил его Семён.
- Кажется, седьмая… на втором этаже справа вторая дверь.
- Спасибо, - дуэтом поблагодарили Петра визитёры. Семён, не мешкая, направился к выходу.
- Ты нам очень помог, - разворачиваясь следом за Семёном, протараторила Анна. – Спокойной ночи…

Пять однотипных домов по своему нечётному ряду безлюдной полутёмной улицы Семён и Анна преодолели в одно мгновение, не проронив ни слова. Старая входная деревянная дверь даже не смыкалась. Они бесшумно проникли в здание, и по таким же обшарпанным деревянным ступеням, как в доме Анны, поднялись на второй этаж. Видавшее виды деревянное дверное полотно под номером семь было испещрено чешуйками высохшей краски. Замок переврезан внизу, на старом месте, вместо дыры, красовалась натуральным цветом фанерная нашлёпка. Дверная ручка отсутствовала, так же как и звонок. Анна удивлённо посмотрела на замешкавшегося Семёна, взглядом гипнотизирующего дверь.
- Надо стучать, - полушепотом подсказала она ему, и подняла руку.
- Не надо, - в тон ей ответил Семён, и жестом остановил её. – Дверь открыта.
После секундного колебания, он, вцепившись пальцами в край неплотно закрытой двери, потянул её на себя. Она поддалась, и без скрипа отворилась.

Прихожая освещалась тусклым светом, проникающим из комнаты и кухни сквозь матовое стекло комбинированных дверей. Кроме вешалки на четыре крючка, два из которых были заняты верхней осенней одеждой, четырёх пар небрежно брошенной обуви, - указывающей на разнополость обитателей квартиры; а также трёх небольших картонных коробок, уложенных стопкой на рассохшиеся половицы, между которыми зияли прощелины, - здесь ничего и никого не было. В зале громко вещал телевизор. На кухне стояла тишина.

Семён направился в сторону кухни, - разве при включенном свете там могла быть тишина? Ни стука чашки с чаем о стол, или положенного ножа, после того, как им нарезали колбасу, или намазали масло на хлеб; ни звона от прибираемой посуды, ни хлопанья дверцы холодильника… - забыли выключить свет, когда уходили? Сначала забыли запереть входную дверь, потом забыли выключить свет на кухне?.. Что за народец здесь живёт? Наркоманы? Тогда тем более нужно обезопасить себе тыл для отступления.

Наказав Анне стоять у порога, Семён, не касаясь руками ручки, локтём подтолкнул дверь. Резкий запах спиртного, смешанного с тошнотворной гнилью ударил в нос. По мере того, как дверь открывалась, обнажая стандартное пространство в шесть квадратных метров, он увидел небольшой кухонный стол, заставленный грязной посудой, закусками, и почти пустой водочной бутылкой. Два табурета. Слева от окна, по мере его проникновения вперёд, стоял реликтовый холодильник «Саратов», эмалированная мойка, и стол для посуды, к дверцам которого, сидя на полу, поджав колени к животу, прислонилась неухоженная женщина неопределённого возраста: где-то от сорока, до пятидесяти лет, в домашнем халате тёмной расцветки. Глаза её были закрыты, голова свисала на бок. Светлые, давно не видевшие мыла и шампуни, волосы, сосульками закрывали пол лица.

Что-то неестественное было в её позе. Семён приблизился к ней и наклонился, пытаясь определить степень её опьянения. От запаха мутило сознание. Внимание отвлекла красная струйка жидкости, которая отделилась от лодыжки её обнажённой ноги, и поползла по полу к его правой туфле. И только теперь Семён заметил, как между пальцами её рук, придерживающих левый бок, сочилась такая же жидкость.
«Кровь, - Семён отпрянул, пораженный своей догадкой, - она ранена». Но через секунду он вновь подошёл к женщине и прикоснулся пальцами к её сонной артерии. Тело было тёплое, пульс отсутствовал. Осторожно, чтобы не испачкаться в крови, он стал прощупывать пульс на её запястье, - его также не было. Семён отпустил руку, она безжизненно скользнула по бедру и ударилась об пол, обнажив кровавое пятно на халате. Потрясённый, Семён быстро вышел из кухни.
- Что там? – шепотом спросила его Анна.
- Туда нельзя, - сухо обронил он, и стал оглядываться, пытаясь найти увесистое орудие защиты: возможно, тот, кто это сделал, находится сейчас в квартире, так как тело ещё не остыло, а ножа, или чего-нибудь похожее на орудие убийство возле неё он не заметил. Уходить нельзя: вдруг убийца сейчас угрожает Анатолию, и этому… как его… Лому?

Семён взял в руки мужской туфель, - в крайнем случае, метнёт его, и убежит, гнаться по улицы за ними с ножом в руках убийца не посмеет. А если у него есть пистолет?
Он махом открыл дверь и замахнулся, по-звериному озираясь. На него никто не нападал. Из комнаты не выскакивали. Не меняя позы метателя, Семён стрелял глазами по залу: диван, платяной шкаф, тумбочка с телевизором… - никого не было. Не теряя времени, он кинулся к открытой двери в комнату, - там тоже горел свет, юркнул по ней взглядом, и тут же обратно спрятался за стенку. Картина увиденного не сразу отпечаталась в его сознании, но когда это произошло, он, потрясённый, на ватных ногах, с трудом выдвинулся в проём двери и замер.

Их было двое. Молодых белобрысых парня, одногодка. Один, который помельче, съёжившись, лежал, окровавленный, на заправленной односпальной кровати в разорванной серо-клетчатой рубашке и синих джинсах. Второй, который поплотнее, раскинув руки, распластался на полу с разбитой головой. Правая рука второго придерживала кухонный нож, с лезвия которого на пол стекали тягучие алые капли.

Словно парализованный, Алексей стоял без движения, кажется, целую вечность, и только грохот за его спиной привёл его в чувство. Он обернулся. На полу лежала Анна. Кроме неё в зале никого не было, значит, она просто упала в обморок, увидев этот кошмар.

«Этого только не хватало», - теряя самообладание, подумал Семён, и бросился к ней. Привести в чувства Анну не удавалось. Он быстро направился в ванную за водой. По пути достал из кармана носовой платок и накинул его на руку, чтобы не оставлять отпечатки пальцев. Намочив платок, он выжал его над лицом Анны. Она заморгала. Но, вместе с сознанием, к ней возвращался ужас, уродующий гримасой лицо. Семён поднёс указательный палец к губам, и тихо произнёс:
- Тихо… тихо… успокойся, - он взял её за плечи и слегка тряхнул несколько раз, чтобы завлечь её вниманием - успокойся. Посмотри на меня и успокойся. Успокоилась? (Она кивнула головой, соглашаясь). А теперь слушай меня внимательно. Ты сейчас встанешь и посмотришь, нет ли там твоего брата. Ничего не бойся, я тебя держу. Всё поняла? А теперь вставай.

Семён еле поднял Анну на ноги и повёл в комнату. На пороге она замерла, уткнувшись взглядом в лежащего на полу парня.
- Толик, - едва прошептала она и обмякла.
Семён осторожно опустил её на пол, прислонив спиной к стене. На этот раз сознания она не теряла, полные слёз глаза её по-прежнему были устремлены на брата. Семён подошёл к Толику и прикоснулся к сонной артерии. Пульс слабыми ударами возвестил о стойкости молодой жизни.
- Жив твой Толик, - тихо сказал он Анне, обернувшись. Затем положил влажный носовой платок, который держал в руке, на лоб Анатолию, нашёл на полу валявшийся носок, набросил его на рукоятку ножа и вынул его из руки. Тщательно обтерев рукоятку краями носка, он, для естественности, аккуратно выложил нож на пол прямо над капельками крови. Затем влажным платком стал обтирать Анатолию лицо и волосы возле раны, снимая нависшие над полом капли крови.

Несколько раз он бегал в ванную споласкивать платок, откручивая вентиля с помощью полотенца и тщательно смывая с раковины алые разводы. Анна, всё это время, сидела на корточках над Анатолием и причитала.
- Надо уходить, - шепнул ей Семён, - сюда в любой момент могут войти. Слышишь! Надо уходить! Возьми платок. – Он завернул носок в платок и сунул ей в руки. - Я понесу Толика. Двери руками не трогай! Выходи.
Семён взгромоздил Анатолия себе на спину и двинулся вслед за Анной.

На лестнице Анатолий громко застонал, - очнулся. Анна кинулась его успокаивать.
- Не путайся под ногами, - в сердцах прикрикнул на неё Семён, - выходи быстрее!
Выйдя из подъезда, Семён ускорил шаг. За углом остановился, переводя дыхание.
- Подхватывай, поведём под руки.
Не прошли они и тридцати метров вглубь двора, как тишину нарушил шум мотора от проезжающей машины с мигалкой. За домом мотор заглох.
- Это по наши души, - заключил вслух Семён, - пошли быстрее.

Метрах в трёхстах, во дворе какого-то дома, у песочницы, среди часто растущих тополей, они остановились, посадили Анатолия на деревянную скамью и сели рядом, придерживая его с обеих сторон. Анна сквозь тяжёлые вздохи что-то шептала Анатолию. Семён, выравнивая дыхание, обдумывал случившееся, наконец, он обратился к Анатолию.
- Как ты себя чувствуешь?
- Голова болит.
- Всё помнишь?
- Смутно.
- Кто это сделал?
- Я его не знаю.
- Видел раньше?
- Нет. Вы правда думаете, что это не я Лома «замочил?».
- Если бы ты, полиция не приехала бы так быстро.
- Там его мать на кухне была…
- Её убили.
- Кто это сделал? – Анна после шока начала впадать в истерику. - Кому надо убивать столько людей?
- Тихо-тихо-тихо… - заволновался Семён. – Всё прошло, слышишь меня? Успокойся. – И, обращаясь к Анатолию, добавил: - Успокой сестру… А что, Лом, на самом деле хотел завязать?
- Да. Угрожал им, что всё расскажет, дурак. Какой же он дурак! Что наделал!
- Наделал не он, смелым оказался твой дружок.
- Дурак он был! Надо было бежать. Его предупреждали…
- Кто? Кто его предупреждал?
- Я не знаю, - Анатолий сам был близок к истерике. – Лом говорил, что ему угрожали. Там такие крутые дела начались, Лом… ну… Витёк встал на рога…
- Как ты разговариваешь, Толик, - сквозь слезы с сожалением выговорила Анна, - как бандит.
- Какие дела? Дальше.- Семён как всегда торопил.
- А чего дальше? Я не знаю всех дел.
- Кого ещё знаешь из этой банды?
- Пацанов некоторых знаю, но они тоже не при делах. Там кто-то рулит.
- Не знаешь кто?
- Нет.
- А кто посредник, через кого он рулит?
- Не знаю, ничего я не знаю!
Анатолий взялся за голову и тихо застонал. Боль родного человека отрезвила Анну, она что-то с нежностью опять стала ему нашёптывать и гладить по спине. Семён занервничал:
- А я вот не знаю, случайно тебе досталось, или тебя намеренно пытались подставить, если намеренно, то они будут тебя искать.
- Куда ты влез? Сколько раз я тебе говорила не шляться, с кем попало, - обессилившая, с обреченным сожалением вымолвила Анна. – Мало нам одних проблем, ты ещё добавил...
- Может быть, обойдётся, - перебил её Семён. – Рано паниковать, надо надеется на лучшее.

Заиграл «мобильник». Анатолий вытащил его из кармана брюк и растерянно произнёс:
- Это Витёк звонит…
- Витёк не может звонить, - предчувствуя недоброе, жёстко заметил Семён. - Дай телефон.
Он, молча, поднёс его к уху. Из трубки, словно из преисподней, донеслась грубая мужская брань:
- Ну чё, сучонок, решил поиграть в казачки? Надо было бы тебе лежать там, где тебя положили, раз подфартило – остался бы жив. А теперь сам себе рой могилу и вскрывай вены, пока за тобой не пришли.
- Не обошлось… - Не сразу после окончания тирады произнёс Семён. Потом, в раздумье, повертел «мобильник» в руках и положил его в нагрудной карман своей рубашки. – Надо ждать гостей…


ПЕРВЫЙ БОЙ.

«Судя по дешёвой угрозе, - рассуждал Семён, - интеллект звонившего отбрасывал своего носителя по уровню IQ в Эру позднего Мезозоя. Определяя этот тип людей, если о нём можно так сказать, словами нашего века с учётом рода его деятельности, – это примитивная «шестёрка». Вряд ли эта «шестёрка» могла спланировать убийство так, чтобы подставить другого. Тут нужны кое-какие мозги. А вот проткнуть ножичком живое тело – это запросто, - как смачно сплюнуть на чистый паркет, или прилюдно почесать себе между колен. Скорее всего, его и пошлют исправить свои же недоделки: убить Толика. Пошлют с напарником, потому как не все «шестёрки» водят «шестёрки». Каламбур.
Второй должен быть умнее, это - наблюдатель, будет сидеть за рулём с GPS-навигатором, и, как диспетчер, держать связь с «птицами среднего полёта», в том числе с тем, кто сообщил ему номер телефона Толика. Вот так они нас и найдут. Теперь ясно, для чего нужен был этот звонок: они уже выехали и находятся где-то близко. Совсем близко».

- Через три-пять минут здесь будут гости, – сухо обронил Семён и решительно встал. Анна и Анатолий, как по команде, тоже повскакивали со своих мест, готовые выполнять его приказы. «Как на войне», - подумал он и добавил вслух: - Бежать бесполезно, всё равно найдут. Дадим бой здесь, пока они не добрались до вашей квартиры, а в ней - слабые и больные, которых надо защищать, сами понимаете. В общем, отступать некуда…
- Какой бой? – В один голос воскликнули две изумлённые полутени теперь уже членов его команды. - У нас и оружия нет!
- А голова на что? Это тоже оружие. Во всяком случае, здесь у нас есть преимущество: они думают найти одного Толика, а нас – трое. Да и приедут, на первый раз, не больше двух человек.
Он ещё раз оглядел новоявленных друзей по несчастью, вверивших ему свои жизни. Вид не строевой: один - раненый, вторая - до смерти перепуганная. Однако отбиваться надо.
- А если обратиться в полицию? – Выдвинул последнюю надежду на выживание Анатолий, дать бой для него означало то же самое, что - рыть себе могилу.
- А откуда они узнали, что тебя нет в квартире? – Быстро возразил Семён. - От полиции. Сработано быстро. Не плохая организация, нечего не сказать… А теперь, как говорится, слушайте простую задачу: внезапно напасть на врага и беспощадно его уничтожить. Война, так – война… Пойдут они, скорее всего, от дороги между двух этих домов прямо к нашей лавке. Я буду находиться возле дома, попробую напасть сзади. Вы рассредоточитесь по бокам, не дальше пятнадцати-двадцати метров от меня, чтобы в случае чего, мы могли бы друг друга прикрыть. Для начала – бегом к мусорным бакам за орудиями защиты. Где они находятся?
Он выложил мобильник Анатолия под дерево, недалеко от лавки, и направился вслед за товарищами вооружаться.

Спрятавшись за ветками молодого куста сирени в разбитом под окнами первой угловой квартиры палисаднике, огороженном по-детски декоративным деревянным заборчиком, Семён напряжённо всматривался в короткое, обрубленное двухэтажными домами и густо посаженными деревьями с ещё пышными кронами, пространство двора, освещённого желтым светом двух уличных фонарей, и бледным светом иногда выскакивающей из-за туч рваной половинкою луны. В правой руке удовлетворённо, с азартом охотника, выслеживающего, по крайней мере, дикого вепря, он сжимал метровый кусок ржавой трёхчетвертной железной трубы, срезанной, по всей видимости, с водопроводного стояка. Левой - растирал бившееся мелкой дрожью левое колено, то ли от перенапряжения чувств, то ли от неудобства положения - он сидел на корточках, то ли от начинающей пробирать промозглой мги, чередующейся временами с крапающим дождём.

Двор спал. Да и время позднее: десять минут третьего. Это значит, что уже десять минут, как минимум, согласно его внутреннего биологического расписания, он тоже должен был безмятежно спать в своём номере гостинице на правом боку, под байковым одеялом и в сладких грёзах видеть далеко не то, что сейчас. Чтобы завтра поутру, в начале девятого, отутюженным, при галстуке отправиться на своё рабочее место: во временно предоставленный ему фирмой просторный светлый офис перелистывать кипы бумаг и компьютерные файлы. И таким образом, в привычном ритме, отработать полторы недели, - остаток отведённого ему лимита. По окончанию работы, после вынесения им вердикта, он опять-таки должен был сесть в купейный вагон фирменного поезда и через сутки сойти на Казанском вокзале родного города Москвы, пройти по Комсомольской площади до метро, а там - рукой подать до Чистых Прудов и его трёхкомнатной берлоги…

А теперь как будет? Что же он сделал такого из ряда вон выходящего, что его настоящая реальность, ещё два часа тому назад не вызывающая никаких сомнений в своём естестве, вдруг превратилась в сон? Что-то противозаконное? Нет, он ещё не успел отличиться на этом поприще, хотя сложившиеся обстоятельства принуждают к этому: попытка защитить другие жизни вот так вот неожиданно столкнула его лоб в лоб, ни много, ни мало - с организованной преступностью, тут уж не до хороших манер, - начинается бойня…

Как он перешёл грань чужой реальности? Всё случилось само собой, при полном отсутствии внутреннего протеста. Как будто организм его начисто утратил чувство самосохранения: ведь это прямая угроза жизни! Вот сейчас через минуты две искромсают ножичком его вполне здоровое, пусть и не очень крепкое тело, или пульками сделают в нём дырочки, и всё! И закопают неопознанный труп в братской могиле вместе с бомжами. И родные не узнают, где могилка его…

А не скучно будет вместе лежать. Им при жизни ничего не надо было, и ему не особо много требовалось. Так, насиживал офисный геморрой до полной зрелости, в перерывах совершая моционы на работу и обратно, - хоть таким образом давая организму физическую нагрузку в виде несложных шаговых упражнений для предотвращения атрофии мышц и лучшей проходимости пищи в желудке.

Если быть серьёзным, то причина его ночных приключений очень проста, и заключается в нём самом: он никогда не хотел чувствовать себя сволочью. Кому-то это нравится, а ему, как-то, - нет. Поэтому он и здесь. Сидит и дрожит как осенний осиновый лист, не меньше чем его новые друзья, - видела бы его сейчас бывшая супруга! С какой бы желчью, из жалости к себе за бесцельно, так сказать, совместно прожитые годы, она бы прошипела: «У тебя ёще и мозгов нет?» Может быть, их и правда нет?..

Всё-таки одно положительное качество в связи со сложившейся ситуацией у него обнаружилось: благородство, и этого добра, в итоге, в нём оказалось больше, чем иного, - кто бы мог подумать? Только это не особо радовало встревоженный рассудок, в противоположность блаженствующей в мажорной гармонии душе, потому как во все века матушки Истории – это крест, подобный тому, который нёс Иисус на Голгофу. Чтобы его на нём распяли…

Нравы человека, к сожалению, за период эволюции особо не видоизменились в противоположность образу и уму. Ладно, хоть жрать друг друга перестали. Разве что только в переносном смысле… Зато какие маски добропорядочности надели, какие лилейные речи переливают!.. Трагикомедия! Фарс! Хорошо, что нашлись смелые добрые люди, предупредили: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». (От Матфея 7:15).

Нет, Семён не против предприимчивых капиталистов, ему на них начхать, хотя непосредственно сам он их и обслуживает. И строй ему, как говорится – до фонаря. При любой формации профессионал, - он и в Африке профессионал! Просто, за Родину обидно: забыла своих слабых…

Но, говорят, сколько верёвочки не виться, всё равно конец настанет, - а вдруг и правда придёт Мессия и отомстит за этих самых слабых? Да и за Землю нашу матушку давно пора заступиться? Уж, как её, голубушку, исковеркали, изрыли, загадили… Сколько она от человечества натерпелась!
Подставляться, конечно, как в первый раз, не станет – сколько можно! Хватит, - настрадался за дураков. Просто, без лишних благообразных слов возьмёт, да и устранит свой брак, как, по всему видать, бывало уже не раз… «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч». (От Матфея 7:15).
И опять лыко, да мочало, начинай с начало. Видать, хлопотное это дело: создать настоящего человека, всё получается какая-то неблагодарная тварь. Что не умней, - то агрессивней. Ладно бы друг друга морили, того гляди – до бога доберутся!..

Из-за угла дома, метрах в трёх от Семёна вышел коренастый, среднего роста мужчина и неторопливо, озираясь, направился вглубь двора. Семён вздрогнул, хотя ждал этой секунды, кажется, вечность. Глаза впились в удаляющуюся спину незнакомца, тело сжалось для прыжка и ждало команды. Вот он, враг, сейчас Семён вылетит из своего укрытия и набросится на него, и размозжит ему черепушку своей железякой, чтобы тому не повадно было тыкать ножичком куда не попадя! Сегодня он за Мессию и будет восстанавливать справедливость мерой: око за око.

Но крамольная мысль прострелила его в начале полёта: а если?.. А если он - не он, а запоздалый прохожий? Внутренняя дискуссия повергла его в шок, с одной стороны казалось: ну, какой идиот будет крадучись шастать ночью по двору? С другой стороны: может быть он и правда идиот? Или лунатик? Пьяный, наконец, ищет родную дверь?.. «Думай, Семён, он уходит! – выстреливались по буквам в голове его мысли. - Нет, на пьяного не похож, у этого походка бандитская, и идёт он к лавке. Пора!»

Он вскочил и кинулся к мужчине. Шаг, ещё шаг, и вдруг тело его действительно воспарило, ощутив приятную невесомость, только ноги надёжно повисли на штакетнике. «Дзинь», прозвучало то ли в голове, то ли звякнула об асфальт выпавшая из его рук труба. Семён распластался на земле, словно отдыхающий под солнцем на прибрежном песочке. Заискрилось солнечными бликами море, помутился утомлённый жаром дня рассудок, закружились чайки, а одна из них вообще заговорила человеческим голосом:
- Ты… Ты чего делаешь? Ты, падла, на кого кидаешься? Ты на кого, гнида…
«Ну, что она так раскричалась? Здесь так хорошо, свободного места много, лежу – никого не трогаю. Нервная попалась. Голодная, что ли? Кушать просит? А голос такой противный. И знакомый. Где я его слышал?»
- Обшабашился? Репа усохла, короста? Сейчас ты у меня сам сандальнёшь, сейчас я тебя…
«Точно. Это голос из телефонной трубки. Это тот, кого он ждал».

С это догадкой сразу всё встало на свои места. Семён вернулся на сырой асфальт, в прохладный полусумрак действительности, сразу ощутив физическую боль в теле, открыл глаза и осмысленно посмотрел на приближающего бандита.
- Ты чего там орёшь, есть проблемы? - Раздался вблизи второй мужской голос.
- Сейчас не будет.
- Это он? – Спросил второй.
- Нет. Лох кирной, или бивень с ветру…
«Вот и всё, - с тоской подумал Семён. – Двоих сразу не одолеть. Как всё глупо вышло…»

Женский крик разрубил тишину. Прямо на них бежала Анна с поднятой для удара такой же, как у Семёна, железной трубой. Нет, это была Жанна д,Арк, пылающая яростью, мужественная, стремительно летящая на врагов своего короля. Сердце Семёна всколыхнулось. Злость и отчаяние дали ему такой прилив сил, что тело, словно оперившись, само стало принимать вертикальную форму. Счёт времени пошёл на доли секунды. Но и в этих мгновениях Семён успел разглядеть всё, что происходило на короткой площадке двора: второй бандит, тот, кто появился позднее, что-то достал из внутреннего кармана куртки и направил на вытянутой руке в сторону Анны. Раздался щелчок, металлическим звоном огласившим двор. Анна упала. Семёна уже нельзя было остановить, не мешкая, он со всей силы ударил кулаком по лицу оказавшегося рядом с ним первого бандита. Затем, разворачиваясь, уже имея опыт за эту неполную ночь, снял оставшийся на ноге правый туфель, и запустил его в лицо второго, уже, практически целящегося в Семёна. И сразу рванул в его сторону.

Он не слышал второго хлопка, хотя интуитивно догадался, что в него стреляют. Только услышал вскрик, больше женский, чем мужской раздавшийся за спиной. Словно таран, всем телом Семён навалился на второго, сбил его с ног, и стал работать кулаками. Силы были неравные. Сказалась спортивная выучка бандита, - вот что значит вести здоровый образ жизни. Не прошло и пяти секунд, как Семён оказался внизу. Горло сдавили железные руки штангиста, идущего на мировой рекорд. Вот уже и море показалось вновь. И нега опять кружила голову…
Но неожиданно дышать стало легко. Семён открыл глаза, и мираж тут же исчез. Остался только Анатолий, наотмашь, ритмически вбивающий в землю второго бандита метровым обрубком расколотой пополам половицы. «Это уже не он, это уже – бес, - подумал Семён, - надо его остановить…». Но сил не было даже встать. Семён ещё некоторое время немощно наблюдал за Анатолием, потом всё-таки поднялся, выхватил у него орудие убийства, и забросил её в палисадник. Анатолий сразу обмяк, упал на колени, и его стошнило.

Первый бандит лежал метрах в семи от них. «Чёрт с ним», - подумал Семён и с тяжёлым сердцем направился к Анне. Она лежала не двигаясь, но было заметно, что дышит, и даже тихонько всхлипывает. Крови на ней не было. Он коснулся ладонью её лба. Анна открыла глаза.
- Жива? – коротко спросил он. Она долго не отвечала, видно, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом согласно мотнула головой.
- Самое главное, - заметил он рассудительно. – Где болит?
Она опять долго не отвечала, потом прошептала:
- Нигде.
- Вот и хорошо, - тем же спокойным рассудительным тоном опять заметил он. – Молодец. Давай тогда вставать, - не лето лежать на сырой земле. Пойдём к нашей лавочке, там отдохнём.

Проходили они мимо первого бандита. Тот был жив, лежал на боку, обхватив руками живот, поджав колени, и со стоном шептал:
- Больно… как больно... что ты наделал?.. Знаешь, как это больно?..
- Может быть, ему надо помочь? – спросила Анна.
- Хорошо, - деловито согласился Семён. – Ты пока иди к лавочке, я сейчас приду.
Он развернулся и направился к месту схватки. Нашёл пистолет. Потрепал загривок сидящего на земле Анатолия, спросив:
- Как ты?
- Нормально, - буркнул тот, не поднимая головы.
- Молодец, - похвалил его Семён, и добавил – ты не рассиживайся здесь, скоро выходим. Подходи к лавке.

Проходя мимо первого бандита, не останавливаясь, он выстрелил в него два раза, и, не оглядываясь, пошёл к сидящей на лавке Анне. Прозвучавшие глухие щелчки даже не встревожили ночную тишину, сразу утонув в шелесте тронутых осенью редеющих листьев, всполошившихся от дуновения налетевшего шального игривого ветерка.


6ГЛ. Передышка.
- Спасибо вам, - прошептала Анна Семёну. В глазах её, полных слёз, трогательно и завораживающие играли огоньки. Иногда они быстро скатывались по щекам, напоминая отблески бегущих огней новогодней гирлянды, затем отрывались и, падая, гасли, словно теряли энергию её молодого тела.
- Тебе спасибо, - устало ответил он и сел рядом с ней на скамью, - Если б не твоя драгунская лобовая атака, на месте этих подонков лежали бы мы. Бог спас нас, опять показав, что он на стороне слабых:
- «…сила Моя совершается в немощи», - коротко озвучила Анна.
- Совершенно верно, только он мог отвести предназначенные нам пули: твоя выбила трубу из твоих рук, а моя - ранила убийцу. Два везения – два чуда, после каждого из которых можно поверить во всемогущественного творца.
Анна перекрестилась, неслышно прочитав короткую молитву, затем спросила:
- Это были те убийцы, из квартиры?
- Думаю: да.
- Бог их наказал.
- Он серьёзно взялся тебя опекать, с такой помощью мы и правда победим.
- Вы в этом сомневались? – в голосе Анны послышались нотки озабоченности.
- У нас правильный вектор. Будем придерживаться его до конца. А каким будет этот конец?.. Единственно, что можно сказать твёрдо – неизбежным, в этом сомневаться бессмысленно. А надежда, как говорится, умирает последней.
- Ответ не очень оптимистичный, я, во всяком случае, умирать не собираюсь.
- В твоём голосе слышу решимость. И спешу сообщить, что у меня тоже другие планы. Во-первых, мне завтра с утра на работу.
- Тогда я советую вам обуться, чтобы не схватить насморк.
- Что?
- Вы в носках.
- Действительно… Насморк мне сейчас совершенно ни к чему. Надо поискать туфли… слушай, чего мы здесь сидим, бежать надо отсюда. Выходи к дороге, только обойди дом с другой стороны. Покатаемся на машине.
- На какой машине?
- На бандитской, не пешком же они сюда пришли…

Анна удалилась. Семён поднял с земли мобильник Анатолия, и быстрым шагом направился к месту схватки. Один туфель он нашёл в палисаднике, второй рядом с Анатолием, который сидел в прежней позе. Обувшись, он принялся выворачивать карманы убитых бандитов, забирая без разбора всё, что попадало в руки: документы, телефоны, ключи от машины, деньги, даже перчатки снял и тут же сам их надел. Затем подхватил под руки Анатолия, и они торопливо стали обходить дом.

У выхода на дорогу их ждала Анна. Единственная машина - «Десятка» - стояла у обочины метрах в пятнадцати от них. «Она, - определил Семён и дал команду: - Пошли». Он не ошибся: электронный замок разблокировался по первому требованию. Семён строго предупредил друзей:
- Руками ничего не трогать, двери открою сам. Анатолий, садись рядом со мной, Анна – на заднее сиденье.

В салоне было по-домашнему уютно. Нега расслабляющее потекла по телу Семёна, рождая предательские мысли: прямо сейчас завести машину, и рвануть на все четыре стороны. А что? К обеду завтрашнего дня, он был бы в Москве. До вечера отоспался бы, и с бутылкой хорошей водочки, - для расслабления, завалился, к примеру, к соседу. Он – художник, бог богемы, распитие в таком обществе, никак не отождествляется с пьянкой, поскольку происходит в светских беседах и прениях на философские темы, художник вполне народный: народ в его квартире и днюет и ночует. Хотя, ночует - это сказано образно, ночью здесь тоже не спят. Понятие суток в этом помещении отсутствует.
Но постоянные бодрствования за этими самыми рюмочными беседами отнимали время и, как ржа железо, подрывали здоровье народного художника, напрочь лишая его в будущем всяких званий и мировой славы. Но это обстоятельство, кажется, его ничуть не огорчало, восседая в кресле среди друзей, он самозабвенно поражал их своими необычными рассуждениями на близкие его сердцу темы, не запинаясь, постоянно оперируя фамилиями, событиями и датами, подтверждая тем самым присказку, что древнегреческий Вакх почил явно не от атеросклероза.
Темы менялись почти после каждого тоста, хотя последние чередовались не часто: все отдавали предпочтение эстетике общения. Но всё же чрезмерность присутствовала, чего скрывать, и облик художника приобрёл некую похожесть на великого Мусоргского последних дней, запечатлённного на полотне не менее великим Репиным.

«Весь мир считает «Чёрный квадрат» Малевича шедевром. – вспомнил Семён одну из своих тирад. - Ну, ответьте мне, друзья мои: ничего - разве может быть шедевром? Пустота – разве это шедевр? Нет! И тысячи раз – нет! Полотна Рубенса - вот шедевры, Леонардо – гениальные шедевры... и не надо здесь мудрить! Надо называть вещи своими именами! Малевич просто придумал тест, определяющий наличие у человека воображения. Я бы сказал больше: тест на выявление внутреннего мира! И даже ещё больше: человек ли ты, или бездумная машина.
Он гениальный мистификатор, сотворивший универсальное творение: любые мысли, невероятные видения каждого смотрящего, он тут же заключал в свои готовые художественные рамки. Человек, как в зеркале, видит в его картине самого себя, но только изнутри, своё истинное, духовное Я. Гений, но приходящ, потому как будет жить, покуда живы мы с нашими мыслями, а Леонардо – вечен!..»

- Семён, - рука Анны легла ему на плечо. - С вами всё в порядке?
«Что же он мне ответил тогда? Вот: «Ты совершенный профан в этом деле! Говоришь, как дилетант с улицы, а ещё сосед художника… Это супрематизм, где первичны – кубы, квадраты… и краски, всё остальное вторично…»
- Семён, - уже тревожно окликнула его Анна.
- Всё в порядке, извините, задумался.
Он оглядел своих друзей. Молодые, наивные, честные… обычные люди, из которых состоит настоящий, страдальческий во все века и любой власти народ. Нет, конечно, он их не бросит. Он пойдёт с ними до конца. Потому как истинное предназначение любого мужчины на Земле должно быть – защитник.

В бардачке Семён, наскоро, нашёл две пары хлопчатобумажных перчаток и раздал их друзьям, затем завёл машину, проехал домов пять-шесть вдоль улицы, заехал в какой-то двор и заглушил мотор.
- Попробуем разобраться, с кем мы имеем дело. Анатолий, проверь бардачок.
Семён занялся документами. Паспорт и водительские права принадлежали одному человеку, адрес которого, хотя и стал известен, но был совершенно бесполезен: нужных денег там, скорее всего, нет, а домашние, если такие имеются, а судя по паспорту, он - холост, как всегда не в курсе дел кормильца. Опер, конечно, раскрутил бы это дело, тем более, что нашлись членские книжечки частного охранного предприятия «Щит». Осталось только ниточку потянуть, но тянуть - не было времени, да и нужно им это? Им нужны деньги, и жизнь. Пока они ничего не добились: угроза жизни – осталась, денег – нет. Надо искать другие, короткие ниточки.

- Вот, нашёл… - удивлённо, не своим голосом произнёс Анатолий. В руках он держал пистолет. - «gyrza0003», я не слышал о таком.
- Вот и услышали. Оставь себе, только не тычь дулом в себя, пальнёт ненароком. А лучше… - Семён засомневался в дееспособности Анатолия, видя что тот до сих пор не в себе, - отдай его Анне, она точно не промахнётся.
- Нет, я мужик, - обиделся Анатолий, - она не умеет стрелять.
- Стрелять, - усмехнулся Семён, - надо не просто стрелять, надо убивать.
- Я сегодня уже убил одного гада, я их всех поубиваю за Витька.
- Ну, ладно, - сдался Семён, потому как твёрдость прозвучала в голосе Анатолия стальная. – Только ты особо не пали, без глушака он. Не хватало тут фейерверков с полицией.

Неожиданно зазвонил один из трофейных телефонов. «Вот и короткая ниточка, - подумал Семён, после того как пришёл в себя от неожиданности, - Только как за неё ухватиться? Чужой голос, звонивший, сразу определит, и тогда по их головы пришлют карательный отряд. И не отвечать нельзя, эффект будет тот же. Оба варианта равноценно губительны, бесполезно их взвешивать. Что же делать? – В поиске новой идеи, он впился глазами в лица друзей, пытаясь прочесть в них хоть какую-нибудь подсказку. Но друзья монументально молчали, замерев в тревожном ожидании принятия им решения.
Телефон уже который раз отыграл трель вызова, и в любую секунду мог замолчать, - сколько ж можно трезвонить в ночной тишине, привлекая внимание к людям столь осторожной профессии. Да и дело тут такое, что если сразу не ответили на вызов, значит уже как бы и некому отвечать. Не на прогулке по Бродвею города Нью-Йорка гуляют пацаны, - по лезвию бритвы балансируют.
Ну, а если этот проклятый телефон замолчит, можно сразу ехать на кладбище, выкупать гробы, и укладываться в них поудобнее, а бы потом тела их не покидали не знамо где, и кое как. Ведь, найти квартиру Анны с Анатолием, - пара пустяков, а их самих – дело времени.

Вдруг, Семёна осенила мысль. Он глубоко вздохнул, задержал воздух, затем весь съёжился, выпучил глаза и стал тужиться. Потом включил связь, и с шумным выдохом сдавленным голосом прохрипел в трубку:
- Да.
Несколько раз он тяжело вздохнул, изображая адские муки. В трубке молчали. Семён продолжил:
- Это я! Кажется, эта падла гоголь-моголь сделала из моих яиц, осталось только сахаром посыпать.
- Где он?
- В багажнике. Сейчас доставим. Кто примет?
В трубке опять молчали. Семён ожидал ответа, как подсудимый расстрелянную статью, потому как то, что он сейчас наплёл, можно было определить как бред сумасшедшего, и как подлог, и как попадание в копеечку, то есть мог угадать задание, что совершенно невероятно. Приговор не замедлил себя ждать:
- Через 20 минут заезжай во двор. Конец связи.

На первый взгляд, прошло всё гладко. Но что-то не понравилось Семёну в последней фразе незнакомца. Была там такая заминочка, вот была и всё! После которой весь его фарс годился только коту под хвост. Как будто человек запнулся от осенившей его догадки, и голос дрогнул. Вычислил он Семёна. Не дурак. Вот и пошёл крупняк. Вот у таких деньги водятся.

Итак, ниточка потянулась. Это радовало, несмотря на то, что карты раскрыты, и их будут ждать не с простёртыми объятьями. Но они там будут. Встреча произойдёт неминуемо.

Эх, дороги… Заднее колесо машины увязло в луже грязи. Не сдёрнешь. Хоть как рычи двигателем. Разбудили всю округу, - вот тебе и конспирация!
- Толкните, что ли, - в сердцах воскликнул Семён. Не хватало опоздать. А задумка была приехать раньше: позиции надо занимать, не к тёще на блины! В данных обстоятельствах, останется жить тот, у кого лучше позиция, думать приходится как в шахматах.
Анатолий с Анной раскачали машину, вытолкнули её на ровное место и стали шаркать ногами по траве, сбивая комья грязи.
- Да, садитесь быстрей, - шикнул на них Семён, - вы как на танцы собираетесь. Его друзья засуетились, и торопливо забросили свои тела в салон. Семён тронулся с места.

По улице он не гнал машину, ехал на средней скорости, оглядываясь по сторонам. Если по дороге не будет засады, значит первое: бандиты решат на месте перепроверить, кто именно сидит за рулём, а - второе: на конечном пункте их будет встречать настоящая полиция, которая возьмёт их с поличным на машине убитых. А заодно повесят убийство в квартире. Вот это самое вероятное, что с ними произойдёт по прибытию.

А голова на что? Не такие по сложности бухгалтерские ребусы удавалось ему разрешить! «Значит так, старый план под Юлия Цезаря: приехать, увидеть и победить - отменяется, и надо быстренько сочинить новый не менее грандиозный. Но и в этом случае ему придётся возвращаться на место преступления, за той единственной ниточкой, что приведёт их к цели. Полицейский, работающий на бандитов, находится сейчас там, а, значит, и Семён должен туда попасть. И он будет там, но один. И если всё произойдёт гладко, согласно навеянному новому плану, то это будет его лучшая аудиторская командировка.

Не раздумывая, он лихо свернул в первый попавшийся проулок. Анатолий и Анна выскочили из машины, - здесь они будут ждать его возвращения. Молниеносно он вырулил обратно на дорогу, и стал набирать скорость, попутно фиксируя монтировкой педаль газа, затем открыл свою дверь и вывалился из машины на обочину. Та, очумев от лёгкости и резвости, с рёвом помчалась дальше, не подозревая о своей судьбе. Семён поднялся, снял перчатки, и, как ни в чём не бывало, пошёл по тротуару дальше.

Болела лодыжка. Наверное, вывихнул. Но он шёл ровно и спокойно к тому дому, из которого часа два назад благополучно бежал. Он шёл и всё видел, что происходило впереди: как брошенная им машина, проехав метров десять от злополучного дома, куда он её, собственно, и направил, съехала с дороги в противоположную сторону, и с грохотом врезалась в дерево. Запиликала противоугонка, разрезав тишину пронзительными звуками. Из кустов выскочили трое мужчин и осторожно стали приближаться к машине. Из подъезда вышли ещё двое, но остановились у дверей. По всему видать, – отцы-командиры.

«Кто из них? - отстучала молотом в голове Семёна догадка. – Кто-то из командиров, - иначе быть не должно, рядовой бесперспективен, зачем его покупать? Только старший офицер, но кто из этих двоих?..
Волнение сдавило грудь, дыхание перехватило. Осталось шагов двадцать. Семён нащупал в кармане ветровки телефон и нажал кнопку вызова на набранный заранее номер.


7 часть. Бенефис по системе Станиславского.

Семён шёл воевать, но не чувствовал к врагу ни злобы, ни ненависти. И особого страха тоже не было. Была великая печаль от того, что сейчас, скорее всего, придётся убивать людей, и печаль эта, с неотъемлемой с ней в судное время русской удалью, звучала в душе его песней «Лодочка» Вялкова.

«…Ай на Чувашевом мысу потерял свово дружка
Ай тихо лодочка плывет, грустно льется песенка
Ай дружочек мой дружок, а мне такого да не сыскать
Ай долго матушке твоей слезы горьки проливать…»

А между тем, по набранному им номеру шёл вызов, но никто из стоящих у подъезда на этот вызов не реагировал. И тройка полицейских, обступивших брошенную им машину, не спешила кидаться к телефонам, уткнув свои носы в проёмы железного фигуранта по последнему делу, тут есть отчего зачесаться их затылкам: подарок судьбы, прибытие которого они ожидали спокойно сидя в засаде с реактивным рёвом проехал нужный поворот, и, при отсутствии водителя и иже с ним, демонстративно припарковался в массивный тополь, который, однако выстоял, только слегка вздрогнул, больше от полудремотного удивления, и сбросил на прилипший к стволу капот три-пять преждевременно пожелтевших листочка.

Вот и приехали… Не прост этот майор, или капитан, - кто его знает, все они в штатском. В конспирации ему не откажешь: с бандитской мелочью не контачит, связан только с определёнными людьми, верхушкой. Но он где-то здесь, это точно, потому как следствие нужно подталкивать в нужное русло, а русло-то не образовывается! Назначенный убийца – Анатолий - сбежал, поймать новых убийц, то есть их, Семёна и его компанию, не удалось. Прямо беда! Майор в тупике, нервничает, ждёт новостей… Он должен ждать новостей, чтобы принять новое решение! Что ж, и Семён подождёт, когда этот майор возьмёт телефон.

Не доходя шагов пять до поворота в подъезд, Семён остановился и стал зашнуровывать туфель. Мобильник не выключал, чтобы уж наверняка засекли! И обрадовали информацией майора о невероятной близости Семёна. И этот момент надо наблюдать собственными глазами. Чтобы уж тоже наверняка знать врага в лицо. Он неторопливо покончил с одним шнурком, и начал перешнуровывать второй.

Его заметили. Те, что у подъезда. Перешепнулись, кивая головами в его сторону, и один из них направился к Семёну.
« То, что они разделились, - это хорошо, - подумал Семён. – Кто же ко мне подходит? Конечно – подчинённый, младший по званию. Это он связан с бандитами? Не похоже, уж очень спокойно, без опаски подходит к нему, тот, кто связан с бандитами, зная, что бригада убийц, скорее всего, уничтожена, не посмеет так вальяжничать. Он умён, хитёр и настоящий параноик по части осторожности, не будет рисковать своей жизнью, пошлёт другого, кого не жалко. Значит, злополучный майор это тот, кто остался на крыльце. Ну, кажется, прояснилось. Без всяких звонков. Хотя, контрольный звонок не помешал бы. Но пока лучше без него провернуть одно дельце: надо мирно избавиться от свидетелей, - не убивать же всех подряд! Может быть, среди них есть в меру честные люди. А для этого надо вспомнить всё, что читал о науке убеждать. Попотеть придётся: убедить предвзятого полицейского, что тебя на место преступления задуло случайным ветром - это великого стоит!».

«Ай да попутным ветерком а тихо лодочка плывет
Ай на лодочке казачек песню вольную поет…»

- Слышь, мужик, - взволнованно обратился Семён к подходящему полицейскому, - как хорошо, что ты мне встретился! Помоги мне! Не могу я больше один оставаться, жить не хочу, понимаешь, того гляди с собой чего-нибудь сотворю…
Семён тихо горько заплакал, и опустился на корточки. Подошедший полицейский не пожелал в четыре ночи выслушивать всякие бредни, тряхнул за плечо Семёна с вопросом:
- Кто такой?
Семён сделал вид, что не понял вопроса, несколько раз всхлипнул и продолжил свою игру:
- Понимаешь, я свою жену сейчас застукал с чужим мужиком. Вернулся из командировки на день раньше, а она там в нашей спальне, на нашей с ней кровати… Я убить их хотел! Задушу, думаю, вот этими руками!.. – Семён поднял на полицейского полные слёз глаза, – каких трудов ему стоил трюк со слезами! – Но разве я могу… люблю я её… я с неё всегда пылинки сдувал…
- Надо было бы не пылинки сдувать, а по мужски ублажать, - ухмыльнулся полицейский, хохотнув. Наивные глаза страдальца и его нелепая история развеселили его. - Они это больше любят.

Но чувство бдительности у полицейского не дало ему полностью расслабиться по этому поводу. Тем более, после кровавого убийства в квартире, в каждом новом лице ему мерещились убийцы, или, на худой конец, претенденты на эту вакансию. Он вновь устремил на Семёна строгий, оценивающий взгляд, и буркнул:
- Где живёшь?..
- Да, вот здесь, через дом, - как можно быстрее ответил Семён, махнув рукой в ту сторону, откуда пришёл, не дав мысли полицейского развиться дальше, потому как за этим вопросом посыплются другие: «Ваши документы?.. Где прописан?..», с последующим предложением пройти в отделение полиции для выяснения, так сказать… Упрашивать не будут, сразу подхватят под белы ручки. И выйдет он обратно на волю с чистой совестью, прощённый не только за свои бывшие и будущие мелкие прегрешения, но и проступки своих бывших и будущих сородичей вплоть до седьмого колена лет так через 15. Такая перспектива никак не сходилась с его жизненной программой, и Семён продолжил:
- Меня здесь каждая собака знает! Я же здесь вырос, всех знаю, и этого парня где-то видел!..
- Какого парня? – Слегка повёлся на последнюю реплику Семёна сбитый с толку полицейский.
- Я не рассказал тебе? Так слушай: выбегаю я сейчас из дома, слышу: машина едет, думаю сгоряча под неё подсунуться, а из машины парень вываливается, и лежит.
- Какой парень?
- Ну, так я и говорю, что не могу вспомнить, где его видел раньше! Ты меня не сбивай, мне чего-то с сердцем худо… Его, видать, тоже баба довела…
- Вывалился, и что? Что дальше?
- И лежит на асфальте, я же говорю! Я растерялся: не знай под машину кидаться, не знай к нему бежать, - расшибся ведь! Пока решал, машина и проехала. Раз такое дело, думаю, пойду к нему, мне плохо, ему ещё хуже, вдвоём может и – ничего будет. Подхожу к нему… ну, ведь точно видел, главное: где-то в нашем районе…
- Что дальше?
- Я и говорю: подхожу к нему, а он увидел меня, чего-то достал из кармана и тычет в мою сторону, не подходи, говорит, убью!
- Что достал? Нож? Пистолет?
- Так, темно же было! Не видно. Наверное, - нож, откуда у парня пистолет? А, может быть, просто карандаш!
- Наставил, и что? Рассказывай!
- Я говорю: «Дурак, я же тебя спасать иду, сейчас буду вызывать «скорую помощь». Мне с новой заботой полегчало, и умирать уже не особо хотелось, а он заладил одно: убью, убью…
- Он сейчас там лежит?
- Какой там! Стал отползать на четвереньках за дом во двор. А у меня ещё противней стало на душе, раз такой немощный шарахается от меня, будто я чёрт рогатый! Думаю, пойду искать другую машину, а тут ты, - такая радость. Слушай, мне правда плохо, жмёт сердечко, я посижу здесь на бордюрчике… У тебя водки нет?..

Жалобы на сердце, - это был новый трюк Семёна, с намёком на то, что его сейчас совершенно нельзя ни трогать, ни кантовать: сердце – это не игрушки! Пожалуйста, делайте сами что хотите: бросайтесь на поиски призрачного парня, езжайте к себе в отдел, ищите его несуществующую в этом городе квартиру… но только без него! Даже на «скорую» Семёна везти бесполезно, - живым не доедет! А чтобы им больше ничего лишнего на ум не пришло, Семён подстраховался:
- Может жена меня уже ищет… с соседом, сейчас заявятся, добрая она у меня. Ну, как смогла?..
Семён говорил громко, и полицейский, оставшийся на крыльце, конечно же, слышал его, тем более, что он для этого приблизился. Но что они решат? Во всяком случае, начали совещаться.

«Ай на Чувашевом мысу мне в подмогу поспешил
Ай на подмогу поспешил, буйну голову сложил
Ай послал тебе татарин в сердце вострую стрелу
Ах поганый басурманин отнял душеньку твою»

- Так, - громко нарушил тишину голос майора, обращаясь к служивым, копающимся в машине. – Петров, что у вас?
- Всё чисто, товарищ майор, - тут же ответил один из них.
- Тогда бросайте её, она никуда не денется, и все с капитаном. Надо найти одного человека.
Капитан подошёл к Семёну с вопросом:
- Что, доходяга, живой?
- Почти, - ответил Семён.
- Ты здесь на сыром камне не рассиживался бы, «скорая» может через час будет, - ночь ведь. Давай потихоньку в дом, там на втором этаже квартира открытая, на диванчике полежишь пока.
«Под номером семь, - подумал про себя Семён. – Там мне и ножичек в руки для отпечатков сунут».
- Попробую.
Семён встал и не спеша побрёл к майору. Капитан с подчинёнными быстрым шагом направились на поиски несуществующего парня. У майора зазвонил телефон. Семён прибавил шаг.
- Я знаю, я уже принял меры: его ищут.
Услышал Семён слова майора, когда подошёл к нему вплотную. Из трубки раздалось:
- Вы не поняли, он рядом с вами не далее одного метра от вас.

Семён выстрелил майору в мягкие ткани правого предплечья: именно в правой руке тот держал телефон, телефон подхватил, завершив сеанс разговора фразой: « Клиент находится вне доступа сети. Возможно, скоро навестит вас лично с товарищами. Ждите. Привет шефу». Для большей безопасности, Семён прострелил и левое предплечье – он - один, подстраховывать не кому, а майор – профессионал, шансы надо как-то уравнивать! Затем быстро снял с майора брючный ремень, и связал им впереди его руки. Подобрал с земли барсетку, выпавшую из онемевших рук майора, и достал из неё автомобильные ключи.

- Твой Renault Logan?.. Туго соображаешь, ещё раз спрашиваю: твой Renault Logan?
- Мой, - выдавил из себя майор.
- Быстро к машине.
Семён запихнул майора на заднее сиденье, а сам сел за руль.

Через минуту, он остановился на том месте, где оставил своих друзей и вышел из машины. Анна и Анатолий из глубины двора выскочили ему навстречу.
- В машину, - дал команду Семён, - быстрее…

Гл 8 Спецоперация «Дача»

Выехав из микрорайона, Семён припарковался у какой-то девятиэтажки и повернулся к майору. Тот полулежал с закрытыми глазами, облокотившись на стекло.
- Слышь, майор. – Тот не отреагировал, Семён обратился к Анне, - толкни его.
От толчка майор застонал, но глаза не открыл.
- Можешь не притворятся, от двух царапин ещё никто не умирал. Слушай меня внимательно. Я сейчас тебе задам один единственный вопрос, ты на него должен чётко ответить. Если я получу то, что мне нужно, я тебя отпущу, даю честное слово. Сразу скажу: лично ты меня совершенно не интересуешь. Более того, возможен вариант дальнейшего нашего сотрудничества. Если будешь молчать, или врать, а я сразу это почувствую, - придётся долго умирать. Начнём популярную игру «Что, где, когда». Только учти, каждый неправильный ответ – пуля.
- Ты кто такой? - процедил сквозь зубы майор, - Ты на кого понты гонишь, недоносок? Ты не представляешь, с кем связался! До завтрашнего утра не доживёшь, захлебнёшься собственной кровью…
Так, - перебил его Семён, - ты ничего не понял. Ответ неверный.

Семён прострелил майору ухо. Тот взвыл. Вскрикнула Анна, сидевшая рядом с ним, и прижалась к своей двери. Анатолий сидел, раскрыв рот.
- Ты чего, сука, творишь? Всех урою… – морщась от боли, свирепел майор.
- Мне это вопрос засчитывать как ответ? Тогда он опять неверный. – Семён демонстративно поднял пистолет.
- Нет, - заорала Анна, - не надо!
- Подожди, - выдохнул майор: толи женский вскрик испугал его своим пределом возможной боли, толи злоба, замешанная на гордыне, наконец, иссякла, он сдался. Семён послушно опустил оружие. - Только скажи, на кого работаешь?
- Да-а, - разочарованно пропел Семён, - по-хорошему ты не хочешь.
- Ладно, ладно, - торопливо остановил его Майор. – Задавай свои вопросы.

Семён сделал трёхсекундную паузу, чтобы противник внутренне собрался, почувствовав серьёзность предстоящего диалога. Затем продолжил:
- Вопрос первый, он и единственный: мне нужно досье на твоего шефа. Чем быстрее ты его отдашь, тем быстрее мы тебя отпустим. Не мотай головой, я же предупреждал: врать бесполезно: оно у тебя есть. Ссылаться на тебя мы не будем, так что твоей жизни с нашей стороны ничего не угрожает. Кстати, на моего шефа желательно тоже что-нибудь получить.
Семён краем глаза видел, как округлились глаза его друзей: такого хода они от него не ожидали: какие досье? Какой шеф? Какое сотрудничество?.. Семён сам от себя этого не ожидал. Чутьё подсказывало ему, что этот хитрован, конечно же, не уничтожал добытые кровью коллегами - следователями улики по уголовным делам его левой организации, - они оседали в его личном сейфе. И, возможно, там уже накопилась за годы его службы приличная кипа не только на шефа, но и на некоторых официальных лиц города, - так чего добру пропадать? Во-первых: это уже о-очень приличные деньги, Анне хватит с лихвой, а во-вторых: народ без сенсаций и уснуть уже не может нормально, чего его не поразвлечь?
- Кстати, ты можешь потом спокойно исчезнуть, я думаю, тебе есть куда и на что. Я жду, время идёт. Твой ответ?
- Какая гарантия…
- Гарантии ты себе делаешь сам, я же сказал. И прошу тебя, больше не задавай лишних вопросов, у меня терпение не железное. Так что?
- Бумаги у меня на даче.
- Значит, едем на дачу, - заключил Семён и завёл двигатель. – В какую сторону?

Дача была в пятнадцати километрах от города. Езда по незнакомым улицам, хотя и хорошо освещённым, и, практически, пустынным, отвлекла его от напряжённых дум и построений в голове различных комбинаций, это был некий тайм-аут, о котором он пожалел сразу же, едва выехав на загородную трассу: он забыл выключить мобильники, - ну, как он мог! Теперь их местоположение уже не секрет. Более того, им известен конечный пункт поездки. Не трудно догадаться, что если после странного исчезновения в четыре часа ночи майор едет не куда-нибудь, а на свою дачу, значит, случилась проблема, которую надо решать, или избавляться от неё. Опять надо ждать новых посланцев…

Если бы Семён не терял драгоценные минуты при допросе майора, а сразу выехал на эту дачу, то у них было бы в запасе минимум полчаса, а теперь?.. Семён глянул в зеркало заднего вида, - их догоняла тoyota Land Cruiser.
- Ну, конечно, где уж нам, - заворчал он себе под нос, и тут же предупредил остальных: - Сейчас нас будут останавливать, держитесь крепче и без всякой паники.
«Стрелять они сразу не станут, - рассуждал Семён, - Надо же с начало разобраться. Значит, есть время с ними немного поиграть». Тoyota заморгала дальним светом, и пошла на обгон.
«Может, зря грешу на них, - продолжал рассуждать Семён, - Люди просто торопятся, поэтому страхуются, предупреждают, что совершают манёвр».
Семён пропустил их: не проверишь – не узнаешь! Но когда тoyota, поравнявшись с ними, стала сбрасывать скорость и сближаться с ними, он молниеносно притормозил, вывернул руль влево и опять утопил педаль акселератора.

Обойти с левой стороны тоже не удалось, тoyota, вновь газанула и кинулась влево. Семён опять притормозил, вытащил «Макаров» майора – для большего шумового эффекта, и в заранее открытое окно несколько раз выстрелил в преследователей: теперь медлить нельзя, детские игры закончились, начинается другая игра по взрослому, которая называется: кто первый начнёт стрелять. Тoyota заюлила и кинулась в отлогий кювет. «Вот теперь у нас есть в запасе минут десять-пятнадцать, - удовлетворённо рассудил Семён, - пока они не остановят любую проезжающую машину».
- Хорошая школа, - заметил майор, – чья, если не секрет?
- Не секрет, школа Джузеппе Чербони, - и добавил про себя: «Крупнейшего учёного, одного из основателей науки о бухгалтерском учёте».
- Не слышал про такого, итальянская мафия?
- Итальянская, - подтвердил Семён.

Уже светало, когда они, миновав охраняемые ворота, подъехали к дачи. Выглядела она не сногсшибательно. Наверное, чтобы не отличаться среди коттеджей средней руки. Не теряя ни секунды, Семён открыл замки, с начала металлической калитки у ворот, потом самого дома. Внутри дома было уютно и красиво: чувствовалась женская рука.
« У него семья есть, - подумал Семён о майоре, - и, наверное, дети. И, как основной добытчик, он делал всё, чтобы они ни в чём не нуждались. Невозможно на одну зарплату жить с таким размахом, поэтому он и покатился по небезызвестной на Руси дорожке… Что это, слабость человеческая, или сила? Он обеспечил всем свою семью, себя, своих родителей, его дети получат то, о чём другие только мечтают. Но для этого он изворачивался, брал взятки, возможно, убивал других людей, потом не спал ночами, переживая, ну, не железный же он человек. Но, в итоге, конец-то один: расплата. Если не в этой жизни, так потом обязательно, «Ибо приидет Сын Человеческий… и тогда воздаст каждому по делам его» (Мф.16:27)».

Бумаги извлекли из тайника. Там же находились их электронные копии. Деньги тоже лежали стопками, но Семён брать их не стал, возможно они понадобятся майору для реабилитации честного имени, шут с ним, пусть его двойная деятельность останется на его совести,сейчас не него.

В доме они были не более десяти минут, а когда выходили, услышали визг тормозов машины за забором, и пока Семён и его компания мешкали в раздумьях куда направиться, открылась калитка, и оттуда загромыхали выстрелы. Все бросились врассыпную. Анна с воплем юркнула в ещё незапертую дверь дома. Анатолия ранили в ногу, он скрючился на земле. Майор тоже лежал на земле, но совершенно спокойно, устремив стекленеющие немного удивлённые глаза в осветлённый первыми лучами солнца купол неба со сказочным розоватым оттенком облаков. По бледному лицу его, начиная с середины лба, струйкой стекала алая кровь.

Семён всё это видел, распластавшись у клумбы. Потом он вытащил «Макарова», и, чередуя свои ответные выстрелы с прыжками, добежал до Анатолия, подхватил его и просто забросил в дом.
- А нервы у них никуда не годятся, - заметил Семён, осматривая рану Анатолия. – Едва увидели - сразу палить! Какую-то шушеру прислали, аж обидно.
- Майора убили, - мрачно сказала Анна.
- Жалко, как человека, но такие долго не живут… Анатолий, ты в рубашке родился, пуля тебя едва задела. Анна, перевяжи его, а то он качается при виде крови.
- Не качаюсь я, - возмутился Анатолий.
- Тогда крепче держи пистолет, и стреляй в каждого, кто войдёт в эту дверь, или полезет в окно. А я опять порыскаю в его тайнике - сейчас не помешала бы нам «базука».
- Или танк, - сделал попытку пошутить Анатолий.
- У этого крота, может, и танк где в сарае стоит.

Семён быстро забежал на второй этаж, отодвинул от стены узкий книжный шкаф и набрал код сейфа. «Базуку» в нём он, конечно, не нашёл, но три «лимонки» у стеночки лежали. «В первый раз я не заметил, - удивился он. – Вот теперь можно воевать». Внизу раздались два выстрела, стрелял Анатолий, со стороны бандитов выстрелы не прекращались. Семён подбежал к окну, открыл створку и кинул «лимонку» в таившегося у калитки бандита. Взрыв снёс ворота и опрокинул машину. Наступила тишина. «Испугались, сволочи, ну и где вас теперь искать?». Он высунулся в окно и заорал: «Эй, шушера! Куда подевалась?» Пуля ожгла ему шею, он отпрянул, и кинул в стрелявшего вторую гранату, за ней – третью, но в другую сторону, - для большей широты поражения.
- Пора сматываться, - скомандовал он себе, и бросился по лестнице в низ.

Анна, зажав уши руками, комочком сидела у стенки, Анатолий продолжал воевать, нацелив свой пистолет в дверь, где в проёме лежал окровавленный труп молодого мужчины.
- Всё, войну закончили, пора уходить, - дал команду Семён, но никто из его друзей даже не шелохнулся. Он осторожно взял пистолет из рук Анатолия, но его руки остались в прежнем положении, - это был шок, такой же, как и у Анны.
С полминуты Семён приводил их в чувство, хлыща по щекам, затем поднял обоих за шиворот и соединил, чтобы те друг друга поддерживали, сам опять побежал на верх к сейфу, прихватив стоящую у входа плетёную из ивы корзину. Запахло дымом, где-то горело. Семён смёл рукой в корзину содержимое сейфа, прихватил ноутбук, лежащий на письменном столе, и, буквально, слетел вниз, потом вложил в руки бандита, лежащего в проёме двери, первый пистолет с глушителем, добытый ещё в первом неравном бою, предварительно стерев с него отпечатки пальцев, и, выходя во двор, взвалил на плечо двухметровую складную дюралюминиевую лестницу.
- Выходим, Анна, Анатолий, быстро выходим. Быстрее!

Во дворе, бросив вещи на землю, Семён вложил в руки майора его табельный пистолет, также стерев с него отпечатки своих пальцев, - пусть умрёт героем в неравном бою с бандитами, нельзя детям знать, кем он был на самом деле. Может награду получит, и семье пенсию назначат. И, видя, что друзья навострились в сторону проходной, окрикнул их:
- Куда пошли? К проходной нельзя, нас не выпустят, полезем через забор и в лес.

На улице они свернули в первый попавшийся проулок, ведущий прямиком к забору, огораживающему дачи, и минут через пятнадцать подошли к бетонной стене, Семён распрямил лестницу и приставил её к ней. Первым полез Анатолий, за ним Анна, наверху они немного расползлись, освободив место для замыкающего Семёна, потом залез он и перетащил лестницу на другую сторону стены. Спускались в том же порядке. Уходя, лестницу Семён прихватил с собой и уже в предлесье, метрах ста от забора, сбросил её с плеча в густые заросли травы.

Потом они долго шли по лесу, потом вплавь переплыли небольшую речку, и, отойдя от неё с полкилометра, уже на выходе из леса, сделали привал.
- На, считай, всё твоё, - Семён поставил перед Анной корзину с содержимым сейфа. – Должно хватить. А тебе, - он повернулся к Анатолию, - ноутбук, соображаешь?
- Конечно…
- Тогда за работу, - перебил Семён Анатолия, пытающегося ещё что-то дополнить к сказанному. – Сейчас полистаем содержимое флешки, и если оно стоящее, пустим в свет, пусть народ развлекается.
Текст оказался крайне занимательным. Семён дал задание Анатолию разослать его во все СМИ, различные управления и города… в общем, куда только можно успеть за отведённый ему час, - это для того, чтобы потом всем было не до нас, - пояснил он, а сам опустился на корточки, прислонился к берёзе и закрыл глаза – трава-то ещё искрилась бусинками росы, влажная.
Но, как ему показалось, прямо сразу Анна торкнула пальцами ему в плечо. Семён открыл глаза. То ли ужас, то ли восторг исказил её симпатичное личико, она наклонилась к нему и тихо прошептала:
- Здесь больше четырёх миллионов рублей…
- Вот и хорошо, - удовлетворённо произнёс Семён и провалился в сон.

ГЛ 9. Прощание.

Семён летел по Чистопрудному бульвару, рассекая воздух руками, как это не раз случалось с ним в детстве: над сверкающей солнечными бликами гладью пруда, над зелёным сквером, и вот уже показался родной дом и балкон, на котором, сидя на низком треножном деревянном стульчике, сидела умершая три года назад от рака лёгких мать, с молотком в правой руке, и выпрямляла гвозди. Всё в ней было живое и родное.
- Ох, и тяжело мне одной, - она повернула к нему своё лицо – и ждать тебя устала… всё, как прежде, приходится самой делать. Когда уж ты?..
В глазах её стоял недосказанный вопрос. Уголки рта печально опущены.
- Не знаю, мама, всё недосуг как-то… - Ну, что он врёт! Разве для такого дела бывает недосуг? И слово-то какое выбрал! Казённое. – Извини, мама, мне одна девушка глянулась…
- Знаю. Ну, как мне не знать.
- Нет, ты не подумай, она просто мне нравится, и всё.
- Всё, да не всё… Правильно, живые должны думать о живых, а я ещё подожду… Иди…
- Мне правда надо идти, мама…
Она ничего не ответила, - вернулась к своему занятию, но когда он собрался улетать, - услышал своё имя.
- Ты звала меня, мама? - Он опять обернулся к ней.
- Нет, я не звала тебя, зовёт тебя та, которой ты нужен…

- Семён, Семён… - звучало далёким эхом, не затухающим, а всё громче и громче. Он открыл глаза. На него сверху, и совсем близко от его лица склонилась голова Анны. - Ну, наконец-то, а то я вас никак не могу разбудить.
- Я сейчас… - Семён начал подниматься и замер в изумлении: он спал на её коленях, - вот на каких удобствах он блаженствовал во сне. Засвербила неловкость, язык онемел, но вымолвил короткое: - Извините…
- Это вы меня извините, свалились во сне прямо в мокрую траву, пришлось вас как-то укладывать.
- Извините, - ещё раз повторил Семён в растерянности.
- Ничего… - впервые за время знакомства улыбнулась Анна. – Спать вы горазды.
- Вообще-то не особо, а сколько я так дрых?
- Полтора часа.
- Я с ума сошёл, - он резко вскочил, но потом обернулся и внимательно посмотрел на Анну. Та смутилась, и отвела глаза.
- Всё, Анатолий, уходим!
- Хорошо, - согласился тот и захлопнул ноутбук.

Минут сорок они добирались до предполагаемого шоссе. У Анатолия начала опухать нога, но он мужественно сносил боль. В больницу его, конечно, вести нежелательно, и Анна вспомнила, что у них замечательная соседка – бывший хирург, и мамина подружка юности, так что с Анатолием вопрос решён, надо только позвонить матери, узнать: как там у них, всё спокойно?
- Да, я сам себя вылечу, сейчас в инете имфу можно скачать на любую тему, – хорохорился Анатолий, но спорить не стал.
Сели все на проезжающую рейсовую маршрутку.

Домой на разведку поднялась одна Анна, но скоро вышла и рукой позвала остальных. Анатолия увели к соседке, и сразу сели за стол. Семён ел молча, поглощённый своими мыслями, навеянными пережитым за ночь, автоматически отвечая на какие-то вопросы. Странно: он сделал всё, что обещал, а душевная тяжесть осталась. Итог слишком печальный: череда преступлений, убийства… разве стоит жизнь одного ребёнка жизни несколько здоровых, в чём-то преуспевающих мужиков? Может быть, хороших семьянинов? Любящих своих жён, покупающих на праздники своим детям шикарные подарки? А теперь и эти дети остались без отцов? Где она истинная справедливость? Где это равновесие, при котором всем бы жилось хорошо на этой земле, и никто не помышлял бы ни о каком злодействе? Чтобы если и кипели страсти и муки, то только творческие, любовные… Или этого никогда не будет?
Жестокий закон естественного отбора, как и миллион лет тому назад, продолжает перемалывать человечество в своих жерновах, подавляя в нём здравый смысл, да и саму человечность, заставляя жить инстинктами, а не разумом. Поэтому психология венца природы так и осталась муравьиная, бобровая, тигриная… Может быть прав М. Анищенко в своих стихах:

Сижу над тем и этим веком,
Одно лишь, чувствуя во мгле:
Что если будешь человеком,
То жить не сможешь на земле…

Зачем тогда нам дан ум, чувства?.. Изощрённо творить зло? Когда от практически безмозглой бабочки исходит такая красота! А после человека природа плачет.
Где она эта духовность, тысячелетиями прививаемая нам религиями? Тысячами умных книг? Так и не привилась, из-за стойкости звериного иммунитета. А может правда: зачем зайцу нотная грамота? Живём, как барабаним. И эта полифония чувств, которые органом звучат в стихах Р. Гамзатова:

Я не один встаю в начале дня.
Сначала просыпается тревога,
Встает печаль и радость до меня,
И страх уже скребется у порога.

Нам дана не для великого наслаждения гармонией жизни, а всего лишь для того, чтобы вычурно совершить подлость?..

- Нам пора, - Анна тронула его руку.
- Да, - согласился он. – Сейчас я немного приведу себя в порядок…

Первым делом, Семён избавился от документов, оставив их в трамвае, в новом целлофановом пакете и с надписью «Бомба». Потом он и Анна поехали переводить деньги на расчётный счёт клиники, где будет проходить операция Алёшеньки, затем стали заводить платёжные карты, открывать счета в банках, как ниточка за иголочкой, бегая по улицам, стоя в очередях, пересаживаясь от одного стола для оформления документов к другому, в промежутках расплачиваясь в окошках касс. Потом они прощались, сидя в каком-то кафе и взяв по чашечке кофе. Семён что-то рассказывал о банковских картах: какая из них на что годится, потом о гостиницах, о климате там, в Израиле… а она смотрела на него во все глаза, слушала, и, кажется, ничего не слышала, каким-то женским чутьём понимая, что не о том он сейчас хочет говорить, а о другом - о важном, что написано у него на лице, и всё ждала от него этих слов, в то же время сознавая, что так и не услышит их сегодня, - обстоятельства глупые, и он, как благородный человек, не сможет ими воспользоваться, и огорчалась этому, и прощала ему этот маленький словесный балаганчик, и, кажется, готова была прощать ему всё и всегда: в том будущем, когда судьба вновь их соединит, и поэтому, благодарная, кивала ему головой, соглашаясь с каждой произнесённой им буковкой.

- Ну, ты всё поняла?
Он не узнавал себя, обычно спокойного и уравновешенного: бодрила какая-то юношеская эмоциональность, и полная внутренняя раскованность, наглядно проявляющиеся вычурной, не присущей ему, театральной невербальностью. Он старался сдержать свою прыть, натянуть на лицо маску серьёзности, но всё равно был похож на мальчишку-пилота безбашенного космического корабля, пролетающего над океаном счастья. Он даже ругал себя за эту, как ему казалось, развязанность, обещая себе за это в отместку хорошую недельную трудотерапию, которая загасит этот пыл, и, конечно, вернёт всё на круги своя.
- Да. - Анна положила свою руку на его – в знак того, что она всё понимает, даже то, в чём он боится признаться самому себе. А, может быть, это поможет быть ему смелее? Времени остаётся так мало.
Семён замер, будто настигнутый врасплох тем, от кого убегал. Он несколько секунд молчал, потом, потупив глаза, тихо заговорил:
- Ты знаешь, у меня никого нет. И мне было приятно это время быть с тобой. Возможно…
- Что возможно?
- Да, я так, немного помечтал…
- Семён, - она дождалась его глаз. – Я приеду к тебе.
От этой ясности, определённости их судеб им обоим стало так хорошо, что навернулись слёзы. Анна плакала, и не стеснялась своих слёз, уж который раз за эту ночь, но это были другие слёзы – слёзы счастья.
- Только ты не вздумай ещё кого-нибудь спасать без меня, какую-нибудь длинноногую чувырлу, я приеду, ей все брови выщипаю без наркоза.
- Постараюсь, - кратко завершил Семён беседу, понимая, что наступил цейтнот.

Они обнялись. Анна поцеловала его в щёчку. Потом попрощались и разошлись...

Неделю Семён доработал без всяких эксцессов, хотя страсти в городе бушевали нешуточные: кого-то снимали с должностей, кого-то лишали депутатской неприкосновенности, кто-то сбежал… но это его совершенно не интересовало, он не слушал новостей вообще, предпочитая им старую хорошую комедию, или детектив. По окончанию работы, вынес положительный вердикт по своему делу, и отбыл в Москву.
Да, звонила Анна. Добрались они благополучно, устроились ещё лучше, ждут дня операции.

Декабрь 2012 г.