Это было у моря, где ажурная пена...

* * *
– Вы пристаёте!
– Нет, что вы! Ручку только поцеловать… какой восторг, какое упоенье!
– А ножку не хотите погладить?!
– Можно и ножку… ай-яй, кто это?
– Гос-споди…

Солнце валилось за борт, готовясь взять ежевечернюю черноморскую ванну.
По берегу, уставшему от гомона отдыхающих, не спеша прогуливалась сладкая парочка. Поскрипывал у пенной полоски сырой песок под ногами, а выше, в строю кипарисов, искал пристанища на ночь мокрый вечерний бриз. Московский адвокат Аарон Вигдорчик выгуливал Марусю Ставраки (или просто - Манюню!), местную лялечку, принадлежащую к приморским общедоступным красотам. То и дело промокая старческий пот и бессознательно поглаживая свой неукротимо растущий животик, изрядный московский ходок то и дело склонялся к Манюниной лапке, слегка, впрочем, огрубевшей в толчее фруктовых базаров, и, не умолкая, жаловался на жизнь, промелькнувшую так внезапно. Словом, делал всё, что положено в таких ситуациях.

Пополудни Вигдорчик доверчиво авансировал в этот белокурый проект, оплатив заурядно-ресторанный обед на двоих. Заметим, что признательная барышня не преминула угостить кавалера свежими фруктами местного производства, подогрев к себе интерес не без пользы для кассовой выручки. К вечеру адвокат рассчитывал изъять проценты с вложенных капиталов – так, ничего особенного… парочку банальных ужимок, как, смеясь, не раз говорил он близким друзьям.

Впрочем, спутница его, Ставраки-младшая, известная в базарном мире местной рыночной экономики как Белокурая Жози, а в кругах попроще и безыдейней - как Манька-Ставрида, давно уже не искала в общении с мужчиной этакой новизны. Поддакивая в нужных местах, уместно ахая, она втихаря прикидывала, удастся ли развести адвоката на нечто большее, чем оплата дежурного междусобойчика (подумаешь, плёвое дело!) – а главное, получится ли утаить от мамочки пару-тройку баксов. притянутых на интересный бюстгальтер7 Манечка следила за бюстгальтерами гораздо пристальней, чем за собственной фигурой, и поэтому её щедрые южные прелести были неизменно востребованы.

В девичьей памяти Ставраки-младшей ещё не увяли мечты о греческом принце, который вот-вот явится из-за гор – поскольку из-за моря появлялись то опостылевшие турки, то цыганистые испанцы, а то и вовсе, мавры с известковыми пятками – и переменит всё! Принц умчит Ставридку в край вечного посудомоечного уюта с непрерывным достатком. Увы, мужчины, доселе обретавшиеся в Манюниной жизни, резких перемен в собственнй биографии не хотели. Они по мере сил пытались ничего не менять, но кое с чем спознаться поближе.
Кажущееся разнообразие гораздо утомительней, чем непрерывный покой, сообразила наконец-то Манюня и отдалась капризу судьбы, то есть поступила под крылышко местного Дона Корлеоне. Плохая ясность всё-таки лучше хорошей неопределённости, утешала она себя чьей-то заезжей мудростью.

Давеча в обед синьор Корлеоне, озверевший и смуглый, как бедный мавр в черноморском загаре, приревновал её в ресторане к Вигдорчику и едва не вышиб весь дух из Манечки в розовом предбаннике туалета. Впрочем, ушлая бестия таки избежала справедливой расправы. Манюня спешила ковать железо, уповая на побег с адвокатом в Москву! Так запойный игрок под утро ставивит на аутсайдера свой последний, чудом завалявшийся грош.

Семейство Манюни состояло из базарного окружения и бедовой мамаши, так как изгнанный с позором папусик не годился на роль семейного бонуса. Мамочка у Манечки, m-me Лизавета, звалась по праву «Помидорный Король». Поверьте, что "королевой базара" мадам Ставраки, с её богатырскими предплечьями и толстыми короткими ляжками, похожими на толкушку для вареной картошки, не обозвал бы даже завистник. Недрогнувшей рукой Лизавета усмиряла на шумном рынке любые птичьи базары. При случае могла и кому надо чавку набить, а то и пару-тройку ящиков с помидорами забросить в багажник залётного «москвичонка». Семейный бизнес «мамахен-унд-девахен», как звали их шёпотом окружающие, строился жёстким, но действенным методом, и древнее ремесло Манюни занимало в нём далеко не последнее место.

Неплохо, в общем, жили маманя с дочкой.
Не подпускали к себе нахлебников, метивших в мужья или зятья, а то и попросту – в примаки. Неплохо, но скучно. Главным житейским фактором для Манюни были два обстоятельства: презрение к мужской недотёпистости и сладкий интерес к богатым приезжим лохам.

Любуясь закатом, Вигдорчик с Маней вполне успели договориться – и каждый, разумеется, о своём. Что ж, грамотное решение финансового вопроса – основа любого благополучия! Прогулка продолжалась, парочка блаженствовала. Белокурая ундина отдыхала от заточения, назойливых ласк Дона-Корлеоне, напоминавших своей непритязательностью долбёжку отбойным молотком, и приставаний рыночных воротил. Вигдорчик, вовремя скинувший жену с двумя дочерями и тёщей в двухнедельный круиз по Волге, предложенный туроператором с огромными скидками, наслаждался близостью податливой женской плоти и уже по-хозяйски разглядывал Манины плечи с изрядным бронзовым декольте; упругие голени с маленькими ступнями в крошечных босоножках; чуткие, парящие руки персикового оттенка с нежным пушком предплечий. Продолговатое лицо Манюни, чуть горбоносое, с изящным, но вялым ртом, носило лёгкий оттенок папиной «кавказистости», разрушаемой васильковыми глазками и осыпью веснушек на переносице.

Наружность Вигдорчика была самая заурядная.
Кроме плеши и растущего дынькой животика (очередную девочку ждём, ехидничала супруга), Аарон выделялся унылым еврейским носом, появлявшемся в дверях, шутили сослуживцы, раньше своего хозяина, и сросшимися бровями домиком. Вот эти брови домиком кверху и поползли при виде неподвижной фигуры, распростёртой на ободранном лежаке.

Избитый и окровавленный, перед ними лежал без сознания Лёша Терьяк, тот самый местный Дон-Корлеоне. Адвокат огляделся было в поисках свидетелей, но в этот поздний час на пляже не было ни души! Манюня осторожно, двумя пальцами, потрогала Лёшино запястье с памятной гравировкой Страны заходящего солнца. Запястье отозвалось слабыми угасающими толчками. Умирает, с ужасом подумала барышня.
И что теперь делать?

– Это Лёша, мой парень. Бывший! – спохватилась Манюня.
– Что делать будем? – спросил Вигдорчик. – Если Лёша узнает…
– Обоих в порошок сотрёт!
И они замолчали, не видя ни малейшего выхода.
Опомнившись, Манюня выхватила мобильник:
– Попробуем вызвать скорую. Эх, маткины двери! Не вовремя батарейка сдохла!
– Какой там номер? – спросил Вигдорчик, обрывая второпях кнопку кармашка с айфоном.
Потыкав в виртуальные кнопки и следуя Маниной скороговорке, он заорал, едва услышав ответ:
– Человек без сознания! Избитый до полусмерти… где-где! На пляже. Ну, откуда я знаю?! На лежаке валяется. Фамилия? (Жаркий шёпот Манюни). Терьяк его фамилия! Кто с вами разговаривает? Заинтересованная общественность!!

Странные огни у этой скорой, подумал Вигдорчик. Больше похожи на…
- Стоять-бояться!! – гаркнул недомерок в полицейском мундире, но без фуражки, и выставил руку с пистолетом в открытое окно легкового автомобиля. – Где Терьяк?
– Во-от, еле дышит… – всхлипнула Манюня, повернувшись к лежаку.
– Недоработочка, – протянул недомерок.

Хлопнув дверцей, он быстрым шагом приблизился к недвижному Корлеоне и, хладнокровно приставив ствол пистолета к его виску, нажал спусковой крючок. Раздался выстрел. Маня в ужасе захлопнула рот рукой.
Вигдорчик, закашлявшись и подавляя в горле куриный всхлип, спросил:
– Это плановая операция? Вы что же, преследуете террористов?
– Это мой плановый кум, – хмуро сказал недомерок. – Бабу мою снасильничал и в город убёг. Думал, я его в курорте не отыщу… да здешние менты любого отыщут!
– На курорте, – машинально поправил Вигдорчик.
Он лихорадочно размышлял.

Если недомерка найдут менты, адвокат становится свидетелем обвинения в эпизоде с умышленным убийством. Если отыщут бандиты… нет, об этом лучше не думать! Будет суд, а не сходняк, вот и всё. Вылезет история с Манюней, и выйдет боком. Всё, надо линять!
– Послушайте, – начал Вигдорчик. – Я здесь проездом. С женщиной мы практически незнакомы! Давайте договоримся, у меня к вам…
– Спокойно! Денег своих навалом! – оборвал недомерок.
Он что-то хотел добавить, но тут вмешалась рука Судьбы, то есть Женщина, со всей её непредсказуемостью заодно с непосредственностью:
– Слушай сюда! – сказала Манюня. – Нет, лучше туда послушай…

Подойдя к недомерку, всё ещё стоявшему возле трупа с пистолетом в руке, Манюня что-то быстро прошептала ему на ухо. Недомерок хмыкнул, коротко глянул на Вигдорчика, потом на неё – и повернулся к машине. Усевшись на заднее сиденье, он с чем-то там повозился и стих. Вздохнув, Манюня тоже села в машину и наклонилась к недомерковым брюкам. Вигдорчик недоумённо уставился на неё, потом, ожегшись мгновенным пониманием, вздрогнул и отвернулся. В салоне послышались тянущие недомерковы стоны – и вдруг грянул выстрел!

Манюня, отплёвываясь, выбралась из автомобиля и резким движением направила дуло пистолета на Вигдорчика, ощутившего тоску и полное непонимание происходящего. Всё, что оставалось в свободном доступе адвоката – за каких-то десять минут ему уже дважды угрожали заряженным пистолетом! Меж тем, Манюня отдышалась и заявила Вигдорчику прерывистым хриплым голосом, ранее им не слышанным:
– В Москву отвезёшь, понял? И к делу приставишь! Иначе оба трупа на тебя повешу… я вам не какая-то профурсетка!

С последним можно было бы и поспорить, подумал Вигдорчик, но в совершенно иных обстоятельствах. Закинув тела в багажник, парочка, пыхтя и отдуваясь, скатила полицейскую машину по отлогой песчаной косе и подарила прибою. Всё стихло. На песке остались неровные, едва подёрнутые болью следы. Потом и они затянулись пеной, словно шрамы из прошлой жизни.

Ранним сентябрьским утром в адвокатской конторе Вигдорчика раздался телефонный звонок. Немногочисленные клерки, лениво поглядывая по сторонам, раскладывали стопками незавершёнку, стараясь выглядеть уверенно-независимо. Старая секретарша Вигдорчика, Дося Ефимовна, была с почётом выпровожена на пенсию, и на её насиженном месте теперь вертелась гибкая белокурая девочка, которую за бойкий, непоседливый нрав и кукольное горбоносое личико коллеги по адвокатскому цеху окрестили Личинкой.

Аккуратно сцапав трубку розовыми коготками, Манюня пропела:
– Контора Вигдорчика! Кто будет у аппарата?
Никакими уговорами Вигдорчику так и не удалось выбить из Мани провинциально-дерзкую претенциозность… впрочем, строптивость новенькой референтки нередко придавала звонкам чарующий южный шарм. Однако на сей раз, к удивлению окружающих, лицо Манюни посерело и съёжилось. Хриплый тенор, срываясь, сказал ей на ухо:
– Скажи мне, Маня, куда тут делся Лёша Тирьяк? У нас накопилось вопросов…