Сиренью пахло в мае

В то майское воскресенье мы с Надей собирались пойти в ботанический сад, расположенный на крутом, почти отвесном, берегу Днепра. У нас там был свой любимый густо заросший, укромный уголок. Что ещё нужно молодой полной сил и желаний паре в теплый день, когда вокруг до умопомрачения цветёт сирень самых разных сортов – белая, сиреневая, лиловая, бархатистая красноватая? Открывающийся с высоты простор над рекой, и одуряющий запах дружно зацветших из-за жары разных видов сирени создавали невыразимое состояние полёта на волшебно пахнущем облаке.
Я приехал к ней к десяти, как и договорились, с сумкой, где было собрано всё необходимое, включая подстилку, для пикника среди цветущей сирени.
Однако, её серьёзный озабоченный вид неприятно поразил меня.
- Ты знаешь, неожиданно сломался будильник, а мне завтра рано вставать на работу. Надо срочно чинить. В такую рань меня может поднять только старый железный.
- Но сегодня же воскресенье. Никто не работает, - попытался было возразить я.
- Вот именно! Но у меня есть знакомая семейная пара – мы давно дружим – и у мужа подруги просто золотые руки. Я позвонила им, мы уже договорились, он отремонтирует, - пресекла она все мои робкие попытки протестовать.
Настроение рухнуло, пропал золотой воскресный денёк на природе, в саду, который она называла просто Ботаникой!
Нам было по пути в метро, и я обречённо потащился за ней со своим увесистым пакетом. Вот поезд выскочил из тоннеля, и понёсся над искрящейся рябью Днепра, по которому сновали белые прогулочные катера и тяжело нагруженные баржи, а у меня всё разрастались тоска и обида на душе. Хмарь белым днём!
Она вышла на станции Левобережная, и я ещё какое-то время следил взглядом за её стройной фигуркой в толпе. Потом поезд дёрнулся, и за окном потянулась унылая промзона.
А потом она уехала в свой родной город Пермь, где жили родители. Давно я не видел её такой счастливой. Три года без отпуска и тут почти два месяца со всеми отгулами.
Пропадая от тоски и скуки, я поехал к верному другу Серому, чтобы закатиться на ипподром посмотреть на бега. Однако дома застал лишь Тамару, лучшую подругу Нади.
- Да, затесался куда-то опять этот безработный альфонс, - она никогда не скрывала своего ироничного отношения к сожителю.
- Жаль, думал развеяться с ним немного - на ипподроме сегодня бега.
- Он и так в вечных бегах. А что это ты такой грустный? А говорили, что не ходишь, а летаешь от счастья, жениться собрался, - она немного издевательски прищурила глаз.
- Да, какая женитьба! Надя категорически не хочет росписи. Мол, и так всё прекрасно.
- Не хочет? Может, так и лучше для тебя.
- Это почему же?
- А она тебя не любит, мальчик. Просто играется.
- Мне уже двадцать шесть, между прочим, - немного обиделся я.
- Вот именно! А ей двадцать восемь и любит она взрослого тридцати-пятилетнего состоявшегося мужчину по имени Виктор. Такой атлет под метр девяносто, она ласково называет его шпалой, - она снисходительно втолковывала мне с высоты своих тридцати незамужних лет.
- Но это всё было до меня, - запротестовал было я, но подленькая тревога уже начала исподволь царапать сердце своими острыми коготками.
- Она любила и ждала, когда он разведётся с женой, целых девять лет. Он всё обещал, обещал, а прошлым воскресеньем поехала к нему и получила окончательный отказ. У них маленький ребёнок и семья, мол, для него превыше всего.
Земля стало медленно уходить из-под ног, не хватало воздуха.
- И знаешь, что он ей посоветовал?
- Что?!
- Как добрый и заботливый друг, он предложил ей выйти замуж за тебя. Мол, годы идут, а ты неплохой добродушный паренёк. Хороший вариант.
- Постой, это всё неправда! В прошлое воскресенье я с ней встречался, и мы собирались в Ботанику, - я из последних сил пытался отогнать страшную правду.
- И не пошли. Я всё знаю – мы же лучшие подруги, у нас секретов нет.
- Постой, а где он живёт, этот…Виктор, - с трудом выдавил из себя ставшее ненавистным имя.
- Недалеко от тебя, между прочим, возле станции метро Левобережная.
Я ушёл, не простившись. Мир майских красок вдруг высох и поблек, оставив только боль – нетерпимую и жгучую…
Полтора месяца протянулись одним вязким болезненным комом, и я всё-таки встретился с ней. Не смог не увидеть её, теперь уже другую, почти чужую. Нет, я так и не решился начать выяснение отношений, просто молчал или односложно отвечал.
А она, заметно посвежевшая и какая-то вся светящаяся радостью, сначала даже не заметила моей угрюмости.
- Слушай, Вадик, - начала она шутливо. - Что-то ты давненько меня в ЗАГС не приглашал. А я о тебе всё рассказала маме и она нас благословила. Она так обрадовалась за меня! Хочешь, теперь я сама предложу тебе руку и сердце? - добавила она не без волнения.
- Да, знаешь, - каким-то деревянным голосом ответил я. - А куда нам, собственно, спешить? И что изменит эта формальность – несчастный синий штамп.
Тревога тучкой накрыла её искрящиеся глаза,
- Что-то случилось? Ну, давай выкладывай - я же вижу, - и она нервно прикусила свою полную чувственную губу.
- Ты с ним встречалась все эти два наших года? С Виктором.
- Это Томка тебе наболтала? Как же она могла! – гримаса обиды и стыда перекосила её только что сияющее красотой и счастьем лицо, и слёзы предательски потекли по вздрагивающим щекам.
Моя богиня, моя мечта, что же ты натворила! Она умоляюще смотрела на меня и её большие голубые глаза всё больше туманились слезами.
Видеть страдание женщины, которую я любил так страстно, так неистово стало невыносимо, и я сбежал в подошедшую маршрутку. Сбежал трусливо, не оглядываясь, понимая, что не выдержу её слёз, обниму за вздрагивающие в беззвучном плаче поникшие плечи, и она уткнётся мне в щеку мокрым, но по-прежнему красивым лицом.
И я ушёл из нашего мая, из нашего сиреневого безумного мая…

Фото - автора