Агния Барто

Впервые я заметил это, когда мы с женой попали в аварию. Ничего страшного, столкнулись на перекрестке с «Маздой», легкие царапины, небольшое нервное потрясение.

Вот тогда, оторвавшись от руля, я сказал:

- Нет, напрасно мы решили покатать кота в машине…

И замолчал. Жена посмотрела на меня, как на идиота, и ничего не сказала. Да и я не придал особого значения – мало ли какая фраза выскочит в такой ситуации.

Вечером, рассказывая друзьям в кафе об аварии, в разгар беседы я выпалил:

- Вот, значит, выхожу я из машины, а этот, блин, Витя, ходит мимо всех: «Хоть бы мне один орех».

Тут я, конечно, осекся. Друзья посмотрели на меня озабоченно, кто-то потянулся к бутылке, налили еще по одной, и сделали вид, что случилась дурацкая шутка.

Но не тут-то было – уже через минуту в ответ на фразу о том, что скоро двоим из нас предстоит командировка в Сочи, я заявил:

- Самолет построим сами, понесемся над лесами. Понесемся над лесами, а потом вернемся к маме! – и уставился на друзей с видом триумфатора.
Тут уж компания грохнула.

- Это ты в аварии головой ударился, на стихи потянуло? – Спросил Володька.

- Нет, не ударился – я встряхнулся и сообразил: шучу я так! – и продолжил – Но зато в восторге Галя – комсомолка: начинаем танцы у Андрюши елка!

Тут натурально и начались пьяные танцы, так что о моей новой манере разговора все позабыли.

В такси я бросил водителю что-то вроде: «возьми пятачок, только скажи мне, что за сверчок». Не помню, признаться.

Жена встретила меня усталая и сонная:

- Мог бы и пораньше. Обязательно по любому поводу напиваться. Нам завтра в страховую ехать!

- Захотим - и в море синем, в синем море поплывём! – возразил я.

- Ага, ты уже поплыл, я вижу. С кем гуляли-то?

- Понятно, с кем. – Я вдруг почувствовал в себе трезвую уверенность – Андрюха был, вот. Ты знаешь, что произошло – я залился смехом при воспоминании - сел Андрей и поднял ногу, языком лизнул башмак. Ну, теперь пора в дорогу, можно сделать первый шаг!

- Ну да, это вы можете, - ничуть не удивилась супруга и прошла в кухню

– заходи, тебе на диване постелено, я с пьяным не лягу, мне надо выспаться.

Я задумался, насколько мог в своем состоянии. Что за бред я несу. Хотел, между прочим, и жене доложить о том, как меня на стишки понесло, да не тут-то было, рассказал нелепую историю об Андрюхе, который вовсе никакого башмака не лизал. Хотя, черт его знает, может, и лизал, мы с ним в разных такси по домам разъехались, там он, может, и лизнул чего. С ним вообще разное по пьянке случается. Как говорится, когда Андрюша плачет, нужно радио включать: может только хор ребячий… - остаток фразы я договорил уже вслух - хор из детской передачи, малыша перекричать.
Об Андрюхе я вспомнил подозрительно много всего интересного. Например, я помнил маленького Андрюшку, мальчика с белой челкой. Вряд ли стоит рассказывать об этом жене, подумал я. Тем более о том, что весной Андрюшка родился, в один хороший день. Мне стало страшно.

- Таня! – я мигом протрезвел и бросился в кухню к жене – Таня, со мной беда!

- Что такое? Мама? – лицо жены побледнело.

- Нет, не мама! – я разозлился от непонимания Тани и от невозможности объяснить свою проблему – при чем тут мама! С мамой все в порядке. Мама сразу узнаёт, учу ли я уроки: если выучен урок, всегда в чернилах щёки! Понимаешь, Таня, всегда в чернилах!

Я в ужасе встретил ледяной взгляд жены и ушел на диван. Я сам, моя жизнь, мой дом казались мне постылыми. Я пробормотал: «Дом уехал в Ленинград, на Октябрьский парад. Завтра утром, на рассвете, он вернётся, говорят». И с этим уснул.

Утром я проснулся совершенно без признаков похмелья. Жена уже ушла с дочерью в детский сад. На столике у дивана Таня предусмотрительно оставила стакан воды. В какой-то из стен привычно жужжала соседская дрель.

Я выпил воду, потянулся и пробормотал:

- Дом проснулся на заре - слышно, как пила зазвенела во дворе, голос подала.

Лоб покрылся испариной, сердце закололо.

«Почему я говорю стихами? – с ужасом думал я – тем более такими знакомыми! Тем более, что к нам пришли недавно в гости два танкиста, два бойца. Подарили мы танкистам все лимоны с деревца. Черт, какие лимоны, какие деревца, я ведь сейчас ничего внятного не сумею сказать!
Что мне делать, я не знаю, хоть…» Я почувствовал приближение нового стихотворного спазма и осекся.

В двери повернулся ключ. В холодном поту я вышел в прихожую. На пороге стояла жена, с подозрением глядя на меня:

- Ты вчера что-то курил?

- Нет. Что ты! Вчера… Вчера влетела птица через крышу прямо в дом.

-Не отпускает – с сарказмом спросила жена и повернулась к вешалке.

- Пойми, Таня! – снова вскричал я и выдохнул – Таня! Милая моя Танюша!

– Я подошел к жене и обнял ее за плечи. Та податливо уткнулась мне носом в плечо – Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…

Жена отпрянула.

- Тихо, Танечка! – Взмолился я – то есть, я не хотел сказать «тихо, Танечка, не плачь» - взгляд супруги снова похолодел.

- Стоп! – твердо сказал я. – Таня, это все Агния Барто. Когда я работаю по вечерам, ты читаешь дочери все эти стихи. Агния Барто, так ведь? – Я метнулся в спальню и принес оттуда тонкую красочную книжку – так вот, меня они настолько раздражали в последнее время, что я… Я начал ими говорить.

Взгляд Тани потеплел:

- Надеюсь, твой приступ нежности к поэзии прошел?

- Надеюсь – я прислушался к себе – кажется, прошел. Пойдем завтракать, и по делам!

В кухне мирно кипел чайник, умывальников начальник. Мимо наших окон первого этажа прошел малыш с школьным рюкзачком. Он теперь не просто мальчик, а теперь он ученик.

Я предчувствовал беготню по страховым конторам и ГАИ, всех этих дядей Степ, в доме восемь дробь один, у заставы Ильича, и дальнейшую свою счастливую семейную жизнь.