Перчатки.

Даниил Сергеевич Роговцев, дворянин, муж и председатель суда, был мудр и грозен, как Соломон. В светском обществе он являлся примером галантности, кладезем бесспорных благородных качеств, достойных подражания, и только один-единственный недостаток, который присущ мужчинам гордым и деятельным, не обошёл его. Он был бесконечно ревнив. Поэтому каждый раз в церкви, давая клятву в вечной любви и преданности своей очередной избраннице, он просил одно и тоже:
“Господи, раздели со мной муки, ведь она так чертовски хороша”.
В его богатой на события жизни уже было три прекрасных брака с лучшими красавицами своего времени. Один хуже другого. Вот и четвёртая его избранница, Анна Леопольдовна, дочь состоятельного помещика, была необычайно красива и умна. Восторженные мужчины сразу выказывали свое особенное расположение, стоило ей появиться в свете, отчего Даниил Сергеевич потел и терялся в мыслях.

Но сегодня ничто не могло испортить настроение председателя суда. Горячее летнее утро на Садовой улице било фонтаном света, вливая тепло и свежесть в открытые настежь окна дома. В большой, заставленной громоздкой дубовой мебелью комнате, из угла в угол, как тигр в клетке, ходил Даниил Сергеевич, зачитывая свою речь и размахивая руками. Мужчина спешил на заседание суда. Судили какого-то пройдоху-растратчика, а он никак не успевал одеться.
– Наталья! – кричал он. – Наталья!! Где мой костюм!?
Наталья, тридцати двух лет, дородная и крепкая крестьянка, с восьми лет услуживала в доме Роговцевых, и сейчас раскрасневшаяся, как самовар, доглаживала брюки.
“Несу, несу… что ж за нетерпение, – думала Наталья. – Вот так всегда, судья не в духе… когда собирается на свои заседания”.

Разбросанные по комнате бумаги, как опавшая листва, покрывали пол. Солнце, отражаясь в белом, заливало светом комнату. Лёгкий, готовый к бою Даниил Сергеевич торжественно произносил подготовленную речь, важно поставив правую руку на бедро.
– Рубикон пройден! – многозначительно сказал он вошедшей Наталье, в руках которой дымились брюки. – Нет сомнений!
Надев, как доспехи, гладко выглаженный костюм, судья был неотразим. Стоящая рядом с ним обворожительная жена искренне любовалась своим мужем; ей казалось, что сам Фридрих Вильгельм Великий просто обязан спуститься с небес, чтобы пожать руку её мужу перед турниром.
Довольный супруг, с лицом, не имеющим каких-либо сомнений, поцеловав жену и, перекрестившись на икону в углу комнаты, бодро спустился вниз по крутой лестнице. Он был искренне горд собой. Стремительно пройдя по коридору, не оглядываясь и широко улыбаясь, мужчина сел в запряжённую коляску. Радостные эмоции переполняли сердце. Однако для полного счастья, чтобы запечатлеть важность момента, ему не хватало праздничного марша, исполненного сводным полковым оркестром с капельмейстером.
– Жаль, – задумчиво сказал благословенный муж.
Туман тщеславия владел им и кружил голову. Судья уезжал в предвкушении триумфа, даже не подозревая, что папка с подготовленной речью осталась на комоде в прихожей. Музыка оркестра мешала ему сосредоточиться.

Даниил Сергеевич сидел на месте председателя суда, возвышаясь над разномастной и шумной толпой. Подсудимый казался ему ничтожной букашкою, которую он разглядывал сквозь увеличительные стекла своих очков. Недостойный поступок в виде кражи трехсот рублей из кассы торгового общества не был достоин прощения. Артистически и ловко Даниил Сергеевич обличал, грозил, протестовал и напутствовал… в своём воображении.
И чем ближе он подъезжал к зданию суда, тем больше убеждался, какой же низкий поступок совершил Порфирий Глазков. В итоге судья лично одевал ему кандалы, как единственно правильное и справедливое наказание, как венец мученичества, который позволит душе преступника раскаяться. Слеза умиления текла по щеке.
Так представлял Даниил Сергеевич, покачиваясь в медленно ехавшей коляске.

По дороге в суд случились сразу два незначительных происшествия: сначала маленькая злобная собачонка, бегая перед коляской, пыталась укусить за морду лошадь, в ответ та фыркала и старалась прижать копытом эту блоху. После непонятно откуда взявшаяся чёрная кошка дважды перебегала дорогу.
Кучер останавливал повозку, чертыхался и злобно кричал:
– Кудыть, чёрная стервь!.. – пробуя изменить маршрут. Но довольный собой Даниил Сергеевич не верил в приметы, поэтому маршрута не менял, и пропажу документов обнаружил только у здания суда. Пришлось возвращаться.

Вот он – родной дом!
Времени, чтобы успеть на заседание, было предостаточно, и мужчина, улыбаясь, неспешно поднимался по деревянному, истёртому обувью крыльцу. Подойдя к комоду в коридоре, он от удивления широко открыл глаза. В это же время самодовольная улыбка судьи начала сползать по лицу куда-то вбок, превращаясь в настороженный звериный оскал.
Он смотрел на перчатки.
Мужские лайковые перчатки лежали поверх папки с документами. Судья протянул руку и потрогал их.
“Ещё тёплые” – подумал Даниил Сергеевич, и, перепрыгивая через две ступеньки, уже стоял перед дверью комнаты своей жены. Он попытался открыть дверь, но ручка не поддалась. Было заперто изнутри. Приложив ухо к двери, мужчина услышал скрип половиц, шуршание одежды и сдавленное дыхание. ”Запах!!” Голову кружил аромат чужого парфюма.
“У нее есть любовник! – мысль одновременно явная и трагическая. – Я это знал!!”
Хозяин дома сразу оглох и ослеп, как чахоточный, он стал задыхаться. Раскаленный обруч сомнений сдавил грудь. То, что он ожидал, произошло. Да ещё так быстро.
”А эти её слова?... Эта искренность? “– мысли путались. – “ Как же это всё!? … это всё??”...
Часы в коридоре с громким боем били двенадцать. Мужчине казалось, что это не часы, а огромный кузнечный молот бьёт по наковальне в тишине. Статичный бездушный механизм ударял прямо по сердцу несчастного мужа, и каждый оглушающий удар парализованный сомнениями судья держал стойко, чуть вздрагивая и сгибаясь к полу, всем своим видом напоминая выпавшую из гнезда кукушку в часах-ходиках. Мысль об измене уничтожала человека. Растерянный, оскорблённый мужчина, взяв себя в руки, сбежал вниз по лестнице,схватив на ходу папку с комода. Он бежал. Бежал от себя. От всех. На свободу. На воздух.

– Встать, суд идёт, – объявил громовой голос пристава. Из-за дубовой загороди на судью смотрел высокого роста кучерявый миловидный прощелыга лет двадцати пяти, не стесняясь и даже как-то развязно.
“А ведь такой женщинам может и понравится, – думал председатель суда. – Ну уж держись, спуску я тебе не дам!”
Ему срочно надо было успокоиться, но усы подсудимого … и его самодовольная улыбка сводили обманутого мужа с ума.
“Сейчас в моём доме возможно такой... Да нет… непременно такой... Обесчестил меня в моём же доме. О, я знал что женщинам нельзя верить. Но…”
Это "но" перетекала из одной мысли в другую, и фантазии уязвлённого человека были насквозь какие-то пошлые и грязные. Хотелось завыть…
Обычная жизнь прямо сейчас превратилась в обычный ад.
Даниил Сергеевич чувствовал невообразимую тяжесть в голове. Он представлял себя праведником, попавшим в сети лжи и обмана.
“Как давно? Кто этот прохвост?? Паучье семя!! – мучился судья. – Да впрочем, какая разница”.
“Пожалуй-то разница и есть!.. – добавил он к своим мыслям. – В моём доме!!”
Злоба на себя и на весь мир не проходила.
“Задушить вот этими руками!! – думал обманутый муж, разглядывая и сжимая ладони. – Нет, этого мало! Сначала обличить, опозорить… как они меня!! Имя честного человека!!!”
Душа требовала искупления.

Судебная тяжба тянулась мучительно долго. Время по капле истощало силы обманутого мужа и истончало ту грань, за которой начинается истинное безумие. Заседание суда, его речь и сама жизнь, казалась ему каким то калейдоскопом неважных и глупых действий. Председатель суда растерянно смотрел перед собой.
Адвокат приторно-сладко объяснял суду искренние причины поступка подсудимого, рассказывая придуманные подробности. Присяжные, не скрываясь, дремали, зевая в ладонь, секретарь натужно скрипел пером, даже беспокойная муха,спокойно ползала по столу, не пытаясь взлететь.
Обычная рутина.
И когда уже обвинитель гнусавым голосом читал текст обвиняемому, раскачиваясь из стороны в сторону на ударениях, так спокойно и размеренно, что Даниил Сергеевич хотел подойти и раскроить ему голову топором.
Желание было настолько сильным, что судья старался не смотреть ему в глаза. Отведя взгляд, он заметил, что в первых рядах зрителей сидит молодая барышня, болтая сапожками и строя глазки подсудимому.
“Какая отвратная! – подумал мужчина, находя в её лице всю предательскую женскую суть. – Взять бы тебя и выпороть!! Непременно выпороть!!! Вертихвостка!.. Обман, кругом обман!!..”

Как закончился суд, он плохо помнил, и оказавшись на улице, ещё долго бродил по городу, шарахаясь от людей и повозок, и только затемно ноги привели его к собственному дому. Свет в окнах горел ярко, и на занавесках отражались тени, в которых ясно угадывался мужской силуэт, держащий женский за руку.
“Уже и не прячутся” – это уже была не мысль, а приговор.
Даниил Сергеевич, опустив плечи, медленно и обречённо поднимался по ступенькам к входной двери.
– Ой барин! – увидевшая его Наталья, взвизгнув, убежала на второй этаж.
“А вот оно как меня встречают уже” – потерявший веру в людей, решил судья.
В прихожей на вешалке он увидел длинное мужское пальто и серую фетровую шляпу. Чужой, но уже знакомый с утра ядовитый мужской парфюм отравлял воздух. Спокойно, без мыслей, судья поднялся к себе в кабинет, снял старинное ружье с висевшего на стене турецкого ковра, и решительно направился к комнате жены. Остановившись перед входом, он аккуратно постучал в дверь к любовникам. Дверь открыла Наталья.
– По-здра-вля… – голос жены оборвался на полуслове. Улыбающаяся Анна Леопольдовна держала за руку своего родного брата Сергея, который приехал из Тамбова на выставку. Наталья, вскрикнув, прикрывала рот ладонями.
Сюрприз удался!!!
Даниил Сергеевич совсем забыл, что у него сегодня день рождения. На столе стоял шикарный торт с горящими свечами и новенькие лайковые перчатки, украшенные красной лентой, лежали рядом. В дверях с совершенно безумными глазами стоял "обманутый муж", направляя ружье в пустоту.