Боевая служба новичка

Боевая служба новичка
СФ.1983 год.

Выход

- Люблю я бурю в океане! – Картинно подняв руку с радиограммой, громко, на всю ходовую рубку, сообщил второй радиооператор, и тихо добавил: – Смотреть по телевизору.
- Опять хреновости? – На вахте стоял третий помощник капитана.
- А як жеж! Усиление ветра до штормового.
- Буревестник ты наш! Хотя бы раз, кто-нибудь из вас, когда-нибудь, принес «радио» о хорошей погоде. И что там?
- Кирдык там. Полный капец. Нет бы, переждать, так приказано следовать по плану с особой осторожностью.

Несмотря на погоду, вытолкнули из Мурманска по экстренному. Кому-то надо было вовремя доложить о выполнении плановых сроков. Неудивительно, ведь в Москве, в районе штаба ВМФ, не штормило.
«Дорога» лежала к берегам Англии на Фареро - Исландский рубеж, где новенькому, почти только с постройки морскому буксиру, назовем его по номеру проекта «МБ-307», предстояло четыре месяца дежурить в качестве спасательного судна, что называлось у нас боевой службой.
Новичок уже немного побегал вокруг Кольского полуострова, но выглядел так, будто только сошел со стапелей. На боевую службу выходил впервые.
Спасать-то было некого, слава богу. Это так, на всякий случай, чтобы, при нештатной ситуации с плавсредствами ВМФ, несущими боевую службу вдали от родины, не обращаться за помощью к настоящим спасателям, особенно иностранным. Дороговато будет, да и секретность там всякая у военных. Вот поэтому, по всему мировому океану, и дежурили буксиры и спасательные суда Вспомогательного флота ВМФ.

Покачивать начало ещё в среднем колене Кольского залива после прохода мимо Североморска.
Минули остров Сальный и как только показали корму мысу Чиркова, повернув на север, стало ясно, на выходе в открытое море нас действительно ждут. А ждут нас там упомянутые радистом «кидык» и «капец» в виде хорошей волны с ветром и сопутствующими им сложностями плавания.
Берега Северного колена залива, с обоих бортов, сплошь покрыты снежным одеялом, местами продырявленным черными гранитными скалами. Северный ветер гнал темно-серые тучи прямо навстречу судну. Касаясь верхушек скал, некоторые из туч, как из солонки солью, посыпали море и землю мокрым тяжелым снегом с дождём. В этих местах казалось, что облака ползут прямо по земле.
Удивительно аномальное потепление в конце ноября, но благодаря этому, при шторме, нет обледенения судов. Правда, и тепло это, весьма относительное.


Первые сутки

Скоро Новый год. Сожаления от того, что любимый праздник придётся провести в море, не было. Экипаж подготовился основательно. Благо, что таможенный досмотр не проводился, поэтому, у каждого с собой было. Взяли водки и закуски с учетом предстоящей встречи с дедушкой Морозом, посиделок по поводу всех календарных, личных праздников и всяких прочих случаев, в которых, по флотской и национальной традиции, без бутылки не обойтись.

Ещё не дошли до Полярного, а килевая качка как в открытом море. Скорость ветра, в снежных зарядах, доходила метров до двадцати. Даже в тёплом помещении, глядя через иллюминатор ходовой рубки на боцмана, стоящего на баке у брашпиля, согласно расписанию по прохождению узкости, народ ежился как от озноба. Боцману было всего двадцать лет, но, не смотря на возраст, он вызывал всеобщее уважение не по годам добросовестным отношением к работе. И обращались к нему все не по имени или фамилии, а по должности. Я тоже буду называть его Боцман.
Капитан дал отбой судовой тревоге.
- Судно к плаванию в штормовых условиях приготовить! – Разбежался по проводам во все помещения судна и по верхней палубе хорошо поставленный его суровый голос.
Затянув оба якоря в клюзы, зажав цепи всеми имеющимися стопорами, Боцман побежал в помещение греться.
Да не тут-то было. Старпом встретил в дверях и, не дав опомниться, послал его в трюм, третьего помощника по внутренним помещениям, а сам пошел проверять крепления шлюпок и спасательных плотов.
Порядок. Экипаж опытный. Вроде бы как, предусмотрели всё.
Уже на выходе из залива, всё, что постукивало, перекатывалось и поскрипывало в рундуках, шкафах и прочих доступных местах, было уложено, прижато, закрыто или выкинуто за борт. В общем, всё нашло свои места.
Большинство членов экипажа страдало известным на флоте недугом, преследующим почти каждого хорошо попрощавшегося с родными и близкими. Плюс качка. К вечеру, легкая тошнота и физическая усталость «срубили» почти всех кто не на вахте. Но, в это время, огибая полуостров Рыбачий, повернули «за угол» налево. Плавное перекатывание через волну превратились в раскачивание судна с борта на борт.
Самая стремительная и неприятная качка, это на портовых ледоколах. Они сконструированы так, чтобы судно продавливало тяжестью своего яйцеобразного корпуса лед. Конструкторы явно не всерьёз отнеслись к тому, что иногда ледоколам надо выходить и в открытое море. Буксир, построенный в Финляндии, был комфортабельным для проживания, удобным для работы по назначению, но качку, хоть и назывался «морской», из-за высокой надстройки переносил тоже не очень.

В вечернем сумраке, усугубляемом низкой облачностью и снежными зарядами, полуостров Рыбачий был почти не виден. Едва просматривался огонь маяка Цыпнаволок. Не беда. На экране нового локатора всё побережье как на ладони.
Валяло с борта на борт хорошо. Крен, иногда, переваливал за тридцать градусов.
Грохот металла о металл заставил вздрогнуть даже тех, кто спал.
- Боцману позвонить в ходовую рубку! – Мгновенно раздалась команда вахтенного помощника.
- Та не волнуйтесь. Кто-то не задраил металлическую дверь на шкафут. Вот она сама и захлопнулась. – Не прошло и минуты, как Боцман стоял в ходовой рубке. Громыхнувшая дверь была рядом с его каютой. Можно представить, как он перепугался, если прибежал на мостик с соленым огурцом на вилке, которую пытался спрятать за спиной. – Наверно старпом забыл закрыть. Я с кормы заходил, он со шкафута. Уже всё нормалек.
- Я те дам, старпом! – Заволновался старший помощник. - Это же надо! Дожился! Боцман старпома прихватывает! Пойду, проверю всё ещё раз.
Старший помощник давно искал повод уйти из ходовой. Очень хотелось спать, да и до вахты осталось совсем немного. И ушёл бы, но капитан всё сидел и сидел в своем кресле. Задумчиво глядел вперёд и периодически, не поворачивая головы, то спрашивал о чем-нибудь, то сам начинал рассказывать. А тут появился повод.
Обойдя почти все помещения, старпом, спустившись в провизионные кладовые, встретил заведующего продовольствием, в простонародье - завпрода. В синем халате с ведром и веником в руках, он больше напоминал старика - дворника, чем моряка. Звать его будем, по аналогии с Боцманом, Завпродом.
Пахло водкой, так, будто Завпрод в ней искупался.
- Сховал горылку в баталерке, та не закрэпыв. Рэйс будэ по трэзвяне. – Абсолютно без огорчения объяснил он старпому, позвякивая осколками стекла в ведре.
- Ты даже не представляешь, насколько уместный от тебя запах.
- Это почему?
- Баталер, в переводе, кажется с голландского, виночерпий. А баталерка, место хранения имущества, продовольствия или вина.
- Та ну! Хтоп мох подумать. – Язык Завпрода уже немного заплетался.
Но на самом деле Завпрод слукавил.
Группа наиболее сплоченных членов экипажа, из командного состава, решив, что праздники всё равно отмечать вместе, сложили всю имеющуюся водку, а это двадцать бутылок, в один ящик, который отнесли в провизионку, взяв с Завпрода клятву о неразглашении тайны.
Клятва была немногословна:
- Та шоп я сдох!
Вечером, с трудом удерживаясь на ногах из-за бортовой качки, выдавая продукты для завтрака, Завпрод обнаружил эту водку в свободном виде плещущуюся по кафельной палубе между бочками с квашеной капустой и растительным маслом. Как потом он божился, ни одной бутылки не уцелело. Ящик был поставлен на верхний стеллаж среди мешков с сухой картошкой, а вот, несмотря на многократные проверки крепления имущества по походному и штормовому, закреплен не был. Третий помощник капитана, в день выхода, осматривал это помещение дважды.
Было подозрение, что на самом деле разбилось не всё, но Завпрод, как и положено настоящему хохлу, да ещё и на такой должности, был мужиком сметливым. Если что и уцелело, мог «добить» сам. Поддатым он был с утра, сетуя, что делая приборку, из-за плохой вентиляции, надышался водочных паров и никак не может отойти.

Через час после начала бортовой качки всё, что снова заскрипело, застучало, окончательно нашло свои места. Началась размеренная, поделенная на вахты и прием пищи жизнь.

Застолье

Где-то, по траверзу левого борта, «проплывал» на встречу невидимый из-за погоды скалистый норвежский мыс Нордкап. Туристов дурят, называя его самой северной оконечностью Европы. На самом деле севернее его мыс Нордкин. Но туда, видимо, не проложить дорогу, а до Нордкапа добрались и построили там ресторанно - гостиничный комплекс. Представляете? Сидеть за столиком попивая коньячок и с высоты более трёхсот метров смотреть на море? Какой должно быть, в хорошую погоду, прекрасный вид на Северный полюс.

Повернули южнее. Волна перешла в корму. Всем, кроме матросов-рулевых, стало полегче. Особенно радовались кок и буфетчицы. А вот судно на курсе удержать стало значительно труднее.
Я недаром упомянул пищеблок. Представляете, каково в качку готовить пищу и накрывать на стол, если в штормовых условиях просто пройти по коридору, не держась за поручни, невозможно. А там раскаленная плита, кипяток, горячая пища, острые ножи и вилки. Просто героической профессии люди, опасно для здоровья как на передовой фронта. Судя по зарплате, явно недооценённые должности.

Периодически зачёрпывая корпусом и разбрызгивая по ветру огромное количество воды, форштевнем расталкивая Северный Ледовитый, хоть и медленно, но продолжали следовать своим курсом.

Обогнули север Скандинавии.
Как только повернули «вниз», налево к югу, море немного успокоилось. Буксир «побежал» полным ходом, наверстывая упущенное время.

На микросовещание собралась компания оставшихся без спиртного. Ромео – третий помощник капитана, Мэйби – начальник радиостанции, Жмель - второй радист, Предводитель - старший механик и прикомандированный на время боевой службы мичман-водолаз, по прозвищу Водолаз.
Имён «компаньонов» я умышленно не называю. Внешность тоже не имеет принципиального значения. Все были приблизительно одного возраста, в пределах тридцати лет, немного старше остальных был стармех. Моложе всех Ромео и Жмель.
- Самое время устроить сабантуйчик для укрепления дружеских связей, а вот надо ж такому случиться. – Предводитель, укоризненно смотрел на Ромео и Жмеля, инициаторов хранения водки в провизионной кладовой. И повысив голос, с напускным гневом продолжил. – Шо делать-то таперича будем? А? Товарищ третий помощник и вы, товарищ второй радиооператор!
- А что мы. Нормально он там стоял. Это, наверно, завпрод с боцманюгой нас уделали. Вон оба «синие» всё время ходят. – Радист, ища поддержки, посмотрел на третьего помощника.
- Да. Лоханулись. Даже на разбитые бутылки не глянули, целы ли пробки. – Ромео, считая себя виновником случившегося, расстроен был больше всех.
- Так и быть. - Разрядил обстановку Водолаз. - У меня там спиртика немного припасено, на случай водолазных спусков. Должно хватить.
- Сколько? – Хором спросили друзья по несчастью.
- Литров десять.
Мгновенно в мозгу каждого из совещавшихся, десять литров умножилось на два. Это же утраченные двадцать бутылок водки! Спасены!

Застолье решили устроить в амбулатории подальше от глаз и ушей. Прикомандированный доктор, который не согласился на прозвище Парацельс, был наречён Нэмээсом. НМС - начальник медицинской службы. Так ему, военврачу, привычней.
Нэмээс предложению несказанно был рад. Он уже выспался на месяц вперёд, начитался до одури и, живя в отдалении от всего комсостава, истосковался по общению.
Амбулатория, как всегда и везде, была образцом чистоты и порядка, беря во внимание крайне редкое посещение её членами экипажа. Белизна пластиковых переборок, не менее белого подволока, подчеркивалась белыми, идеально выглаженными простынями, закрывавшими медицинское оборудование, приборы и инструменты.
Стол накрывали сообща.
Предводитель аккуратно, можно сказать с любовью, тонкими ломтиками нарезал белорусскую домашнюю «пальцемпханную» колбаску от Нэмээса, добросовестно ароматизированное чесноком украинское сало, присланное посылкой родителями Жмеля из Луганской области, и сыр сулугуни, привезённый Ромео из Тбилиси.
Жмель, принеся из буфета хлеб, открывал рыбные консервы и банки со всевозможными, в основном домашнего приготовления, солениями. Запах, свойственный медучреждениям, исчез мгновенно. Что там какая-то карболка против шпрот в масле.
Мэйби больше суетился, чем работал, следя за тем, чтобы ни кусочка закуски до срока съедено не было. Водолаз с Нэмээсом всё, что приготовили, расставляли на «столе».
В качестве стола использовали одноногое универсальное приспособление, расположенное в самом центре помещения. Это был раскладной хирургический операционный стол, который, при помощи множества рычагов и педалей, превращается как в стоматологическое, так и в смотровое гинекологическое кресло, или, если сложить его в три слоя, в небольшой столик. В разложенном виде стол был больше двух метров в длину.
Так и сделали. Гулять, так гулять!
Вместо скатерти постелили ни разу не тронутую с получения судна в Финляндии ослепительно белую простыню.
- Мой талисман. Можно сказать оберег. – Расставляя небольшие фарфоровые тарелочки, сказал Нэмээс. – Уже лет пять, как я с ними в походы хожу не расставаясь. И ни одного ЧП.
Отсутствовал только Ромео, Он был ещё в ходовой рубке, сдавал вахту.
- Как Ромео прибежит, сразу и начнём.
- Отлично! Почти как в ресторане. – С довольной улыбкой, не отрываясь от разлива спирта по стаканам, поставленным на краю стола, восхищался Мэйби.
Двухсотграммовые стаканчики принес из дома он сам. Тонкостенные, с золоченым ободком и ярким красным цветком посередине. Благодаря им, имея в виду судовые условия, получилось красиво, почти как дома.
Как только разведенный спирт тонкой струйкой забулькал в последнем стакане, в амбулаторию ворвался Ромео.
- Ух, ты! Класс! Как в ресторане. – Скороговоркой повторил он слова Мэйби. – Только стол низковат.
И ни секунды не усомнившись, решив поднять его повыше, ногой нажал на педаль внизу у пола на опоре стола.
Стаканчики, сверкнув золочёнными ободками и ярко-красными цветами, вместе с тарелками-амулетами и закуской, пролетев через всё помещение, грохнулись о переборку. В одно мгновение стол сложился втрое.
Нэмээс только и успел, что раскрыть рот, Мэйби как стоял с бутылкой в руке, так и замер, поливая спиртом осколки посуды и закуску, разлетевшуюся по всей палубе.
В закуске было всё и все. Белый глянец переборок, словно мозаикой из венецианского стекла, разукрасился лепёшками из колбасы, сала, сыра и шпротами. Даже на подволоке висела прилипшая рыбка, с изогнутого хвостика которой капнуло на палубу прозрачное жёлтенькое масло.
Через минуту гробовой тишины, выйдя из ступора, заговорили, заголосили все одновременно. Жмель и Мэйби, утирая слёзы, хохотали, Нэмээс жалостливо поминал свои тарелки, Предводитель, смачно ругаясь, закурил прямо в амбулатории. Один Ромео, готовый расплакаться, молчал.
- В гальюне обрез, голяк, швабра, ветошь. – Наконец-то пришел в себя Нэмээс.
- Через час, чтобы тут снова пахло медикаментами. – Предводитель был на грани нервного срыва.
Собрали, что осталось от посуды и закуски в уже далеко не белоснежную простыню и, свернув, выбросили её за борт.
За час, стараниями радистов, и, конечно же, третьего помощника, приборка была закончена. Заменили простыни-покрывала, отмыли пол стены и потолок, но устранить полностью запах не удалось. Со временем выветрится сам.
Настроение погулять пропало у всех.

Оплеуха Нептуна

А к концу дня, когда, порадовав глаз чистым серо-голубым небом, прошел центр огромного циклона, началось.
Налетевший за час ураганной силы встречный ветер, пригнал мрачные, вращающиеся как клубы дыма при пожаре, кучево-дождевые облака и быстро перекрасил океан в тёмно-серый цвет, размазывая по нему нескончаемые полосы белой пены. Не на шутку разволновалось и море. Судно, высотой, если считать и мачты, с четырехэтажный дом, попадая между волн, оказывалось так глубоко, что до высоты их гребней, даже с уровня клотика, камень не добросить. Айвазовский со своим «Девятым валом» отдыхает.
Проваливаясь между волн как в пропасть, судно взбиралось наверх и снова стремительно скатывалось вниз с грохотом ударяясь носом о подножье следующей. Это на ощупь вода мягкая, а тут удары как в глину. Скорость падала до нуля. Бывали случаи, когда эта мягкая водичка, почище газосварки срезала с палубы вьюшки и леера, рвала листы металла как бумагу, стальные прутья, диаметром пять сантиметров, сгибала как пластилиновые.
После удара о волну, скрипя всеми элементами набора корпуса, буксир, потеряв ход, останавливался и, будто приходя в себя, некоторое время трясся мелкой дрожью. Надстройка шаталась как дом при землетрясении. Вода заливала всю верхнюю палубу. С трудом скинув с себя многотонную массу Атлантического океана, разбросав по ветру брызги на сотни метров вокруг, судно всплывало и, заваливаясь то на один борт, то на другой, снова упрямо ползло в «гору».
Иногда волна, вдвое увеличенная пеной и брызгами, накрывала и ходовую рубку. Этакая пощёчина наотмашь, то слева, то справа. Шлепки эти, всё чаще и чаще, становились похожими на сильный боксерский удар. Гул ветра в рангоуте и такелаже, при подъёме на гребень волны, напоминал рёв проносящегося мимо железнодорожного состава.
Основной задачей рулевого матроса и вахтенного помощника было удержать буксир носом на волну, иначе, возможен оверкиль.
Капитан, установив минимальные обороты двигателя, при которых можно с помощью носового подруливающего устройства управлять судном, ушел к себе в каюту составлять радиодонесение.
Заканчивалась вахта второго помощника капитана. Важный такой. Называли его Сансанычем, причём все, от водоплавающих коллег до комбрига.
Сансаныч был судоводителем - скороспелкой. Пять лет отработав на флоте матросом и боцманом, к двадцати пяти годам умудрился, как он сам говорил, за палтус и сёмгу, заочно закончить Ломоносовскую мореходку и получить диплом судоводителя. Через год он стал вторым помощником капитана на новеньком буксире. Да ещё и в Финляндию съездил на его приёмку. Комбриг уважал и всячески поддерживал «выходцев из народа». Сансаныч считал себя опытным моряком-буксировщиком.
Отстояв свои четыре часа, в последний раз определив место судна по спутниковой навигационной системе, решил, что хода вперёд почти нет и, не запросив ни у кого «добро», добавил на машинном телеграфе пару-тройку щелчков.
Для несведущих поясню - увеличил обороты двигателя и, соответственно, скорость судна.
В ходовую поднялся заспанный старпом и широко расставив ноги, раскрепился у носовой перебори. Упершись «кормой» в левый локатор и держась руками за поручень, уткнулся лбом в иллюминатор. Задумчивое молчание длилось минут пять. Судно продолжало жалобно скрипеть всем своим телом от, всё таких же жёстких, ударов о волну.
- Вахту сдал! – Подражая капитану, с металлической ноткой в голосе, крикнул Сансаныч старпому, расписавшись в судовом журнале. – Удачи! – И пошел отдыхать.
Тяжело вздохнув, старпом пошел ставить в журнале свой автограф. Как только он сделал пару шагов, волна, практически накрыв судно полностью, усиленная ураганным ветром, с бешенной силой врезала по надстройке. Иллюминатор, в который несколько секунд назад упирался лбом старпом, со звуком пушечного выстрела лопнул. Осколки, пролетев через всю ходовую рубку, а это метров пять, выбив кормовое окно, практически до последнего осколка улетели «на улицу». Смерть, с грохотом и свистом пролетевшая в двух шагах от старпома, лишь обрызгала его солёной океанской пылью.
Никто в рубке еще не успел осмыслить случившееся и прийти в себя, как вторая, такой же силы волна, наполнила ходовую водой по щиколотку. Старпом, прикрываясь рукой от ветра, ворвавшегося в помещение, глядя на плещущую по палубе рубки волну, все-таки, вышел из оцепенения и объявил судовую тревогу.

SOS или спасение спасателя

Точка прибытия уже была видна на путевой карте. На экране локатора четко виднелось побережье Англии. Справа по корме остались Шетландские острова.
Ход снова сбавили до минимально возможного. Выбитые иллюминаторы, повернув судно по волне и ветру, закрыли фанерными щитами. Погода успокоится, заменят на запасные. Убрав воду с палубы ходовой рубки, легли на прежний курс.
Но тут опять сюрприз.
Как только повернули против волны, очередной удар и судно, дрогнув всем корпусом, затихло, погрузившись в темноту. На мгновение замерло всё, даже рёв ветра исчез. Непривычная тишина, как это ни парадоксально, ударила по ушам. Через минуту в ходовой рубке были все судоводители и радисты. Механики, что естественно, в машинном отделении.
Заглох главный двигатель. Сразу запустился вспомогач, но он лишь судовая электростанция. Свет загорелся, а вот хода-то нет.
До скал Шетландских островов, на которые всей своей мощью толкали судно волна и ветер, миль десять.
Развернуло бортом к волне. Казалось, что из очередного, почти критического крена, судно в вертикальное состояние не вернётся. Все, находившиеся в рубке, вцепившись руками, кто за что, косили глаз на кренометр. Захлёстывать палубу водой стало меньше.
- Боцман. Позвони в рубку. – Усталый голос капитана, прозвучавший по судовой трансляции, ввёл народ ещё в большее уныние.

По открытой палубе бака, держась за всё что попадалось, пробирались одетые в оранжевые плащи Боцман и Завпрод. Завпрод в молодости тоже был боцманом вовремя понявшим, что ближе к продуктам спокойнее и выгодней, но, оставаясь настоящим моряком, он не пустил на палубу молодых матросов. Между атаками волн, успевая пристегнуться карабином страховочного пояса к чему-нибудь, поддерживая друг друга, мало ли что, короткими перебежками приближались к брашпилю.
Как они в таких условиях умудрились отдать якорь, трудно даже представить. Но дело сделано. Якорь-цепь, в электрическую, стравили почти до жвака-галса, так как глубина была всего на пятьдесят метров меньше длинны якорной цепи.
Помогло. Флюгером развернулись против волны и ветра. Дрейф уменьшился. До английских территориальных вод оставалось пять миль, до скал восемь.
Подвиг, а это был настоящий подвиг, был воспринят как обыденный рабочий момент. Капитан, правда, поблагодарил мужиков, пожав им руки.
Отданный второй якорь дрейф также не остановил, но значительно замедлил. Собравшиеся в ходовой рубке стали обсуждать возможность установки парашютного якоря. Капитан уединился в каюте, составляя радиодонесение. Ситуация критическая. Надо подавать СОС, что, без разрешения командования, он не имел права. А вдруг спасать спасателя первым прибежит иностранец. А это сумасшедшие деньги.
До террвод Англии осталось три мили. До подсвеченных в сумерках белой пеной скал, соответственно, шесть.
Наконец оба якоря захватили грунт.
Руководство, на Северном флоте или в Москве, сделало «ход конём». Выяснив, какое из гражданских советских судов-спасателей находится ближе, запросили помощи у него. Им оказался, стоявший в Испании, мурманчанин «Стахановец».
Прибежав через трое суток «Стахановец», отдав свой якорь, стал удерживать подраненного, полуживого коллегу «за ноздрю» против ветра и волны. А в это время, из Мурманска, для спасения новенького буксирного судна финской постройки «МБ-307» вышел старый, дымя на всю баренцуху огромной чёрной закопченной трубой, послевоенной отечественной постройки паровой буксир «МБ-40».
Доложили, что ориентировочное время прибытия спасателя к спасателям, двадцатого числа. Буксировка в Мурманск, по прикидкам, при хорошей погоде, имея в виду древность «МБ-40», недели две. Ну, по всякому, Новый год встречать в море.
Шторм прекратился через сутки после прибытия «Стахановца», но несильный ветерок, не меняя направления, продолжал дуть.

Последняя попытка компаньонов

Начался полный и всеобщий расслабон. Вахта была чисто символической, что у судоводов, что у механиков, а безделье всегда чревато, особенно в условиях замкнутого пространства. Народ искал развлекухи. Турнир по шахматам и шеш-бешу, кино и домино, привычное времяубивание на флоте, были слишком привычными.
Сразу после прибытия «Стахановца», в кают-компании появился Нэмээс. Во время шторма, поняв, что прием пищи невозможен, он привязал себя ремнями к койке и, прижав к груди единственную, оставшуюся после последней «гулянки», тарелку – оберег, выползал из-под одеяла только по физиологической нужде.
Когда за столом остались только свои, виновато опустив взгляд, долго и невнятно что-то говорил, пытаясь связать разбитые тарелки-обереги с создавшейся аварийной ситуацией. Лишь после этого виновато «порадовал», что в первый же «отстёг», или «выполз» из койки, он обнаружил, стеклянные бутыли со спиртом, неосторожно оставленные в душевой, в виде осколков, среди которых сиротливо темнели две пробки. А это больше девяти литров Водолаза, и двадцать пять его, Нэмээса.
- Что-то странное творится в нашем доме. Алкоголь течёт рекой и всё мимо рта. – Стармех в задумчивости почесал затылок. – Получается, что за рейс почти девяносто бутылок водки просто так за борт вылили.
- Есть идея! – С видом благодетеля и спасителя вселенной, Ромео поднял палец вверх. – Чем на судне сёдня пахнет? Правильно. Свежим хлебушком. - И насладившись недоуменными взглядами товарищей, продолжил: - Это дрожжи. Что дает возможность встретить Новый год как положено. Завпрод нам, как помнится, должен. А уж ставить брагу, думаю, может каждый.
- Завпрода не трогать! Мы ему теперь сами должны по гроб жизни, столько не выпить.
Но предложение понравилось.
Стеклянный двадцатилитровый бутыль с брагой поставили «доходить» в теплое вентилируемое место. Таким помещением, с ограниченным доступом для посторонних, была радиорубка.
Грибок той мощной вытяжной вентиляции выходил на «улицу» с кормовой стороны надстройки и запах должен был рассеиваться мгновенно. Но, по недомыслию конструкторов, рядом с ним находился люк всасывания воздуха не менее мощной нагнетающей вентиляции жилых помещений экипажа. И как это они не предусмотрели, эти финские конструкторы, что в радиорубке кто-то может поставить брагу? Удивительно.
Сутки, вторые, третьи, а дрожжевой запах свежеиспечённого хлеба из помещений не выветривался.
- Странно и удивительно. – Словно пёс, натренированный на наркотики, водил носом по сторонам старпом, обследуя помещения в поисках источника запаха.
К приходу «МБ-40» «банда самогонщиков» была раскрыта. Барага, под неодобрительный ропот заговорщиков, капитаном лично, вылита в океан.
Нептун, или от такого количества спиртного, или просто устав, вдоволь поиздевавшись над несчастным «спасателем», отдыхал.
По спокойной воде, подгоняемые легким попутным ветерком, домой прибыли днем тридцать первого декабря.
В новогоднюю ночь дежурить по судну был назначен, конечно же, третий помощник капитана.