"Грибною тропой" повесть.

Валентин Михалыч Павлов - Человек на грибе.
19 секунд назад
Действия
"Грибною тропой" (продолжение)
А там всех ждали новые неожиданные открытия..
Маленькое зимнее солнышко неуклонно скатывалось за лес, когда вконец измучившийся Владимир Григорьевич наконец стащил ворочающегося и бормочущего Михалыча со снежного намёта в канаву у кромки леса. Глухо ткнувшись в рыхлый, старый наст, Павлов заворочался с новым энтузиазмом и попытался размотать уже намокающую и давящую веревку. "Погодь-погодь, павлов.." - успокоил его Володя - "сейчас на поле выволоку, легче пойдёт." Заснеженное поле приобрело грязно-синеватый оттенок, возвещавший приближение ранних сумерек. Владимир Григорьевич не в первый раз выручал незадачливого свояка, или кем ему являлся ближайший и единственный друг сестры жены... Как бы там ни было, а вытаскивать колченогого носаря из лесных канав и болот приходилось именно профессору Деркаченко, ректору Современного Гуманитарного Университета, автору огромного количества научных статей и двух объёмных книг по менеджменту и управлению. Но тут в Тэле никаких практических преимуществ управление не давало, а давало себя знать холодное зимнее поле, намокшая одежда да этот олух, что в связанном виде едва ли чем отличался от очередного тюка со старой дачной обувью, которую профессор Деркаченко ежегодно доставал с пыльного чердака и тщательно закапывал в близлежащем леске. Количество задубевших пар никак не иссякало и Владимир Григорьевич снова и снова снаряжал очередной тюк и тащил его в лесок, размышляя о тех предыдущих хозяевах дачи, что сохраняли эту ненужную, мятую, одеревеневшую за десятки зим обувку. Не знал профессор и того, что так же ежегодно и с той же завидной методичностью его сын выкапывал эти тюки и вновь рассовывал на чердаке старого финского сарая, создавая эффект причудливого, нескончаемого круговорота.
Павлов растопырил освободившиеся руки и захрипел  : - Володя, я могу сам. -Да куда ты сам-то, булькаш, потерпи, вон уже метров пятьдесят до калитки. Следом за Павловым тянулась причудливая колея, напоминающая санный путь где-нибудь в Сибири. Володя пригляделся.. На дне неглубокой борозды, прочерченной бормочущим кулём, чернели какие-то мелкие предметы. Они напоминали то-ли изогнутые ржавые гвозди, то-ли дохлых мумифицированных лягушек. Нет времени на разглядывание, дотащить бы неуда. Григорьич приналёг на веревку а Михалыч покорно почертил синеватыми руками по темнеющему в надвигающихся сумерках рыхлому снегу. Профессор уже отчетливо видел очертания дома, туалета, колодца под нереально высокой шапкой снега, видел едва торчащие из под сугробов штакетины забора. На веранде уже включили свет. Колодец высился теперь сказочным лешим или диковинным существом, напоминавшим детство двух Володиных сыновей, названных в честь предка жены-полячки. Григорьич остановился отдышаться. Что же это за штуковины в Михалычевой борозде? Володя перешагнул неудобную, начинающую смерзаться горбоскладную дублёнку в колее, превратившуюся для лежащего в ней Павлова в своеобразный вонючий короб. Володя присел позади лежащего и с трудом нагибаясь к самому снегу, щуря в сумерках подслеповатыми профессорскими глазками, стал разглядывать тёмные сухие закорючки в борозде. Подняв одну и поднеся к самому носу, Григорьич весело и почти по-молодому выкрикнул  : - Михалыч! Так это же грибы! Откуда они сыпятся ? И, правда из разорванного кармана старой дублёнки всю дорогу один за одним выпадали прошлогодние грибки, которые неизвестно как и для чего, Михалыч напихал. - Чудак же ты, Михалыч! Вон какую грибную тропу сделал. До самого леса.
На крыльце появилась жена Григорьича Светлана Романовна Дрэмп. -Ну где Вы там?! Ужин уже на столе! Сколько ждать-то можно?! Володя не стал вдаваться в объяснения, а смиренно поволок дядю к веранде, ведь в Тэле всегда и прежде всего была ЕДА. Даже не сама еда, как продукт питания или принятие пищи, а именно ПРОЦЕСС, ЦЕРЕМОНИЯ. И сегодняшний вечер просто не имел права нарушать эту десятилетиями сложившуюся традицию. С 1975 года, когда Григорьич, будучи еще аспирантом, приобрёл у Львовича, вернее, у знакомой Львовича этот прекрасный и заброшенный, чудесный и запущенный, великолепный в своём хламообразии старый финский дом..