Т. №9. СТАТЬЯ 309. УК. РБ.

Иван ржал, и казалось, что еще совсем немного, и он попросту сойдет с ума от смеха. Есть такое понятие как гомерический смех, так вот в его случае, наверное, это был именно он. Его огромное? сильное тело билось в нечеловеческих конвульсиях, ноги не в состоянии больше удерживать подкосились как у пьяного, и он мешком рухнул на пол, и уже там ползая по полу, все продолжал и продолжал смеяться. Доходя до определенной кондиции, он как бы уже и не смеялся, а просто хрипел, и свистел, именно такие непонятные звуки он издавал, и иногда вроде бы как даже затихал вовсе, но потом, снова, и уже с новой силой, все повторялось вновь. Ему как бы сначала не хватало воздуха, как рыба, выброшенная на берег, он хватал ртом воздух, и видимо надышавшись, снова начинал смеяться и ползать по полу. Когда, наконец, все закончилось, и он, наконец, ус-покоился и затих, то, наверное, он вряд ли смог бы сориентироваться и ответить, сколько времени прошло с того момента, когда, он открыл эту веселую книгу и прочел абзац, который так его развеселил.
----Хорошо, что хоть дома никого не было, подумал он, а то точно решили бы, что у него совсем башню сорвало.---- Он нагнулся и поднял с пола книгу, которая и была причиной этого неожиданного приступа истерического смеха.
Если вы думаете, что это был томик анекдотов, или каких ни будь карикатур, то глубоко ошибаетесь. Если все книги на свете делятся на смешные и не смешные, то из всех самых не смешных книг, это, наверное, была самая не смешная, и называлась она Уголовный Кодекс. ----Да, за такой прикол, не то, что два года колонии, а и все пять, можно было бы отсидеть!----Подумал он. И пошел за сигаретами. Выйдя на балкон, он закурил и попытался припомнить во всех деталях, всю эту вообщем то совсем не веселую историю, которая произошла с ним без малого семь лет назад, и которая как раз сегодня, так весело закончилась. Он учился в десятом классе, в интернате. У них в селе, а село было небольшое, школа была только восьмилетка, и поэтому все кто хотел продолжать учебу дальше, вынуждены были ездить учиться в районный центр. Вряд ли Иван, мог вспомнить какой урок тогда у них шел, когда в класс вошел директор, и что-то прошептал на ухо учительнице. Учительница, назвал его фамилию, и сказала, что бы он взял учебники и прошел в учительскую. Что-то екнуло у него в сердце, когда он услышал свою фамилию. Войдя в учительскую, в которой кроме директора больше никого не было. Он спросил: Степан Ильич, вызывали? Вместо ответа, директор просто подошел к нему, обнял крепко, так, по-мужски, и непривычно мягким голосом сказал:----Мужайся сынок, твои родители погибли. Так, в одночасье он остался круглым сиротой. Из деревни прислали машину, специально за ним, от водителя он и узнал подробности. В коровник, отец у него работал скотарем, а мать дояркой, ударила молния. Начался пожар. Его родители, вместе с другими колхозниками бросились тушить огонь, и выводить скотину, почти все стадо сумели спасти, а тут возьми крыша и обвались. Ну и так четверо, там под нею и остались, в том числе и его родители. Похорон, он не помнил, туман какой-то в голове и все. Лица, голоса, речи, музыка. И по окончании всего, страшное ощущение пустоты, необратимости произошедшего, и горькое, ни с чем другим несравнимое, чувство одиночества. Один, на всем белом свете, один… Кое-как закончил школу, последнюю четверть, почти совсем не занимался. Оценки ставили так, из жалости, хотя впрочем, до этого, он вообщем то учился довольно таки не плохо, и можно сказать, что и оценки на выпускных экзаменах ему проставили ''памятуя былые заслуги''. Сразу после школы, осенью, в армию. Служил в Германии, в танковых войсках. Вернулся первоклассным механизатором. А дома его ждал сюрприз. Еще до своей гибели отец его решил, новый дом строить, старый совсем уже обветшал, даже фундамент начал, да не успел…. А пока Иван Родине служил, односельчане, в свободное время, из колхозных материалов отгрохали ему шикарный дом. С одной стороны, как бы в па¬мять, и в знак благодарности родителям, за подвиг их, а с другой стороны вроде бы, как попробовать и парня к колхозу привязать. А то все норовят сразу же в город, а от такого дворца не каждый убежит. Хотя в город, Иван особо и не рвался, любил он землю, деревню свою, да и могилки родительские не хотелось бросать, ведь там, на кладбище, все самое дорогое для него в этом мире. Так что по возвращении из армии, отдохнул недельку, и в правление. Ну а там, молодому специалисту всегда рады. Дали ему новый трактор. Год на¬зад как получили, и даже не заводили ни разу. Надеялось руководство, что парень в деревню вернется, вот тогда и заведут. И пошли трудовые будни. Весной, только отсеялись, а тут беда страшная, Чернобыль взорвался. Хорошо хоть их, облаком не накрыло. А из соседних районов целыми деревнями людей выселяли. Вот и к ним в деревню переселенцы приехали. Пять или шесть семей. Домов пустых много, вымирает село, а тут у людей горе такое, почему бы и не приютить, к тому же рабочие руки, которых на селе, всегда не хватает. Переселенцев, ни кто не принуждал, где селится. Походили по деревне, присмотрелись, приглянулся дом, заезжай и живи. Вон их, сколько с заколоченными крест-накрест дверями и окнами. Как из них кто ужился и обжился, нам мало интересно, а вот к одной семье интерес у нас особый, так как в Ивановой истории она занимает, чуть ли не важнейшее место. Приехали мать с дочерью, налегке, ну что бы осмотреться, авось, что и приглянется. Долго ходили, выбирали, присматривались, людей расспрашивали:--- Кто жил, почему выехали, если померли, то от чего, кто соседи? Вообщем очень скрупулезно и дотошно, все вынюхивали, и выясняли. В конце концов, выбрали. И хотя по деревне пустовало много других домов, по новее, да попросторнее, почему-то выбор их пал, на ни чем не примечательный домик, как раз по соседству с новым домом Ивана. Перевезли вещи, и закипела работа. Как те две пчелки, ни дня, ни ночи, скребут, стучат, красят, белят, вообщем, за три месяца дом не узнать, как картинка. И люди вроде бы хорошие, общительные, приветливые, вот только в колхоз на работу, как-то особо не спешат. ----Вот обживемся на новом месте немного, придем в себя. Ну, а там дело покажет. Особой приветливостью, и вниманием удостаивали они своего нового соседа. А нужно сказать, что такой с же, приветливостью, и вниманием к Ивану, еще до армии, относились, наверное, все девчата в деревне. А уж по возвращении и подавно. Но как часто бывает, Иван, вроде бы и не замечал их вовсе. У нас ведь как, своих деревенских девчат, не замечают, а невест, ищут где-нибудь на стороне, как говорится: ----Пусть хоть сова, но лишь бы с другого села! И звали наших героинь Анна Ивановна, это, стало быть, мама, и дочь ее Валентина. Бабенки ушлые, сразу смекнули, что к чему, зачем им хороший, просторный дом, где нибудь на отшибе, если есть в центре, по соседству с ихним сарайчиком, самая настоящая ''фазенда'', да еще и хозяин фазенды, парень молодой, работящий, и что самое главное холостой. А у Анны Ивановны, сами, наверное, догадались дочь на выданье. А что касается ''совы'', то должен честно признать, что, наверное, ни у кого бы язык не повернулся так ее назвать. По всем статьям красавица. Вот эта самая Валюшка, и зачастила к соседу, то по воду то по соль, а то инструмент какой взять. А то и помочь попросит, там, где мужская сила нужна. А Ванюша наш, такого характера был, что ни кому никогда в помощи не отказывал. А уж соседям, и сам бог велел помогать. А тем более таким соседям. Как увидел наш Ванюшка Валюшку, так и по уши влюбился, с самого первого взгляда. А Валюшка, тоже не дура, знает как себя подать, то улыбнется, то ножку выставит. Короче говоря, растаял наш Иван как снежок на сковородке, кровь кипит, как у молодого жеребца. А тут, как-то, дотемна до самого, помогал он соседям сено складывать. Вот там, на сене, Валюха, и подставила ему свою лохматую штучку, от которой у нашего брата, все неприятности и беды. Короче, сыграли осенью свадьбу. Иван еще раньше предлагал соседям, чего вы мол там, в тесноте ютитесь перебирайтесь ко мне, места вон сколько… Но мама была непреклонна. ---Как можно, до свадьбы, что о нас люди подумают? Вот как оженитесь, тогда и поговорим! Свадьба, все,
чин чинарем, Все село гуляло, подарков надарили молодым, а, сколько любви и счастья нажелали, вообщем только жить, да жить. После свадьбы, и мама к дочери переехала, в смысле перетащила свои манатки. Ванюша наш, не нарадуется женой, умница, и чисто, и уютно, и есть всегда приготовит, да так, что пальчики оближешь. А поцелуи, какие сладкие, а тело молодое, да сильное. Вообщем счастью, казалось, никогда не будет конца, ни краю. Но весь этот рай, вдруг как-то сразу же превратился в ад, после того как взял он сдуру их паспорта, да обоих и прописал. Песня одна в то время очень популярная была
Весь мир стал серым, серым, серым,
Как бетонная стена,
Ведь рядом стерва, стерва, стерва,
И она моя жена,
Вот, все тютелька в тютельку, как и у нашего Ивана. Певцу, этому, хоть одна стерва досталась, а ему бедолашному, комплект, стерва, и стервоза…
Жена, стало быть, и мама, так он ее еще пока называл… Забыл наш Ванюшка, что такое, и чистые рубашки, и вкусная еда, да и редкие, прохладные поцелуи, почему-то стали казаться солеными и горькими. Да плюс ко всему еще и работы навалилось невпроворот. Мало того, что на тракторе да на комбайне он как проигранный ишачил, так еще ему, и огромный огород достался, на который его мадемуазели, забыли и дорогу. Но это была так сказать физическая нагрузка, которой он не боялся, хуже было то, что постепенно его бабоньки, стали его потихоньку грузить морально. Сначала маленькие упреки: Что вон, мол, люди работают меньше, а получают больше! Другие, машинами воруют, а ты и мешок боишься принести! И так дальше, и тому подобное. Короче такого рода регулярные капанья на мозги, с каждым днем все больше и больше отравляли ему жизнь. Помрачнел наш Иван, осунулся, раньше на работу всегда выбритым ходил, а сейчас в свои двадцать два выглядел, чуть ли не как старик. Глаза стали какими-то потушенными, и сам он вроде бы, как и не здесь. Разговаривает, смеется, а сам как будто о чем-то постоянно думает, и дума эта, ох видать не веселая. Происходящие перемены естественно не могли, не заметить люди, с которыми он работал и общался. Что-то не то с парнем! Решили с бабоньками переговорить. ----Что ж это вы такое с парнем делаете, сам на себя непохожим стал? Горькую стал попивать. По всему видать пропадает парень, и все от чего, от того видать, что счастья семейного не стало! У людей сомнения появились: ---А и было ли оно вообще, счастье, или это все так, хорошо спланированный, и сыгранный спектакль. Как-то вечером, когда Ивана не было дома, ''ко всему прочему, он еще устроился и сторожем на зерносклад'' пришли к нему домой люди неравнодушные, поговорить, расспросить, может помощь, какая нужна. Но их и на порог даже никто не пустил. Какого черта, вы суете свой нос в чужую семью, орала мама на всю улицу, сами, без адвокатов разберемся. А утром, когда он, ничего не зная о вечернем разговоре, после дежурства забежал домой, что бы перекусить, и бежать на другую работу. Бабоньки в две глотки такой разнос ему устроили, такой визг учинили, что было даже непонятно, как он вообще, может жить с этими двумя постоянно заведенными бензопилами, в одном доме. Чего он только о себе не услышал, и сплетник, и жалобщик, и трепло, и сор из избы на люди выносит, короче так сказать весь комплект. Взвинченный утренним разговором, он прибежал на правление, и устроил такой разнос, всем вчерашним гостям, что люди хоть и не обиделись, но все сошлись в одном, доведут парня до греха, видит бог, доведут! Иван, он хоть и спокойный, но ведь у каждого человека есть свой предел, после которого о его спокойствии остается только вспоминать, и хорошо, если еще остается, кому вспоминать. Но как бы там не было, выпустив пар, Иван немного успокоился и, ушел на бригаду. Но вечером, точно такой же разнос, он устроил дома, и нужно сказать, бабоньки, немного угомонились. Но как впоследствии оказалось, это был всего лишь тактический ход. На следующее утро, его ждал просто восхитительный завтрак, чистая отглаженная рубашка, и светящиеся от любви и нежности лица обоих женщин. Постепенно, о произошедшем стали забывать. Когда вдруг все село облетела новость, мама, нашла себе папу, на нормальном языке, это означало что Анька, так называли тещу односельчане, где-то в районе, нашла себе хахаля, и привезла его в деревню. У нового папы, как впрочем, и у мамы, руки были заточены под интеллект, который, все требовал и требовал пищу. И пищу эту они постоянно черпали из всевозможных бразильских, испанских, итальянских, мексиканских, и прочих телесериалов. Некоторые из них, производили на смотрящих, столь сильное впечатление, что они рыдали как дети. А, все, последние серии, из особо полюбившихся сериалов, были даже записаны, на видеомагнитофон. Слезы, которые они регулярно проливали во время просмотров, Иван называл не иначе как крокодильими. И сравнивал их с Гитлером, который как малое дитя, мог рыдать, возле клетки с умершей канарейкой, и при этом, без каких либо угрызений совести уничтожал миллионами, целые народы. Помимо, абсолютной лени, которая поселилась в его доме, все эти сеансы, стали регулярно и обильно сопровождаться водочкой, вином, и прочими веселящими напитками. К папе, у которого, вне всякого сомнения, был просто талант, устраивать всевозможные загулы, и пьянки, стали наведываться дружки, такого же, как и он поля ягоды. Умевшие, только спать, жрать, и запивать самогоном, то, что сожрали. Иногда, казалось, что у мамы, уже даже несколько пап… По деревне, сплетни поползли, и по поводу Валентины, а особенно, после того как он устроился сторожем на склад. – Мол, муж на складе, а жена в раскладе! Иван пару раз пытался прикрыть этот ''кинозал'', по-хорошему. Но его ропот, не был услышан. И вот однажды, возвратясь с ночного дежурства, и больше не в состоянии сдерживать себя от того, что его некогда светлый и приветливый дом, эти твари превратили в смесь бардака и свинарника, он для начала, решил поговорить с молодым, как мужчина с мужчиной, с глазу, на глаз. Во время разговора, он предупредил его, что, больше не намерен терпеть у себя в доме этот притон, и если молодой не начнет приносить пользу, и не завяжет с этими оргиями, то он когда нибудь, напьется, и сделает из него и Педро и Гомеса одновременно. И по тому, как это было сказано, молодой понял, что так оно и будет. Новый папа, оставил бабонькам, душераздирающую записку, в которой подробнейшим образом изложил весь разговор, и умотал в райцентр. Женщины, прочтя, письмо, визжали на всю деревню, как будто кто-то умер. И высказали Ивану все. И то, что он мужлан, и чурбан неотесанный, ничего не понимающий в тонкостях, и полетах души, и то, что он чудовище, которое против маминого счастья. В ответ он сказал только то, что он совсем не против маминого счастья, а против этого самого счастья за его счет. И если он такой чурбан, и бездушное чудовище, то какого черта они вообще с ним живут в одном доме. Если не нравится, пусть загребают свои манатки, и чешут к себе в крысятник. Вот тут-то, ему и аукнулась эта самая история с пропиской. ---А вот тут милый, так они ласково его назвали, ты кое-что видно забыл. Мы имеем на этот дом, точно такие же права, как и ты, и если хочешь, то давай делить. А суд, еще неизвестно что решит, может это не мы, а ты, пойдет в крысятник жить! Иван делить ничего, и не с кем, не собирался и ответил, что он скорее сожжет дом, чем хоть кирпичик от него им достанется. После чего хлопнул, дверью отправился в кафе. В котором, не выпив ни грамма, и не с кем не общаясь, просидел до самого закрытия. Придя домой, завалился спать, а рано утром он, забежав к механику, и на день, отпросившись, первым автобусом уехал в район. При этом механика, он попросил, что бы его отгул, и поездка, осталась только между ними двумя. Если кто думает, что он приехал для того, что бы проконсультироваться на счет его прав и законов, на дом, то ошибаетесь. Он приехал для того, что бы всего на всего кое-что купить в аптеке. Конечно, то, что он собирался купить, было и у них в деревне. Но Иван хотел, что бы о его покупке, в деревне никто не знал, пока не знал. А в райцентре, в аптеке, одноклассница его работала Даша. Наверное, ни для кого в деревне не было секретом, что она была в Ивана влюблена с пятого класса. И вся деревня потешалась над этой любовью. Уж очень разные они были, и ну ни как не подходили друг другу. Иван рослый, в плечах косая сажень, и лицом, ну вылитый Ален Делон, а Дашка, так мышка серая, метр, в берете, да и еще и ни кожи, ни рожи. Одно что ее еще хоть немного красило, так это огромные голубые глаза, и золотая душа. Но кому в молодости, душа эта нужна? Иван тоже знал о тех чувствах, которые она к нему испытывала. Но взаимностью ответить не мог. Но хоть не смеялся как все остальные, а относился к ней, как-то снисходительно, и жалостливо. И она была очень ему благодарна даже за это. Войдя в аптеку, он в душе надеялся, что Дашки там не будет. Но ошибся. Увидев Ивана, она так и обмерла. Зарумянилась, неловкими движениями стала поправлять свои непослушные волосы, после чего как маленький ребенок, который не знает как себя вести и что делать, стала нервно теребить руки под прилавком. Встретившись с ним взглядом, она тихим голосом произнесла  :---Здравствуй Ваня. И робко опустила глаза. Иван надеялся, что этой встречи не произойдет, но уж раз так вышло…Он, поздоровался, и сразу спросил, есть у них в аптеке, что нибудь от бессонницы? Даша немного вышла из оцепенения и стала перечислять имеющиеся у нее медикаменты. Перечисленные ею названия мало, что ему говорили.---А что нибудь попроще, димедрол, например, есть? ---Спросил он. --- Есть, конечно,--- ответила она. ----Вот его мне и дай, упаковок пять, да, и еще валидолу, и от головы, что ни будь. Да чуть не забыл, и настойки стручкового перца, флакончика три. Она тут же выставила перед ним все, что он заказал на прилавок, и назвала стоимость. Иван хотел расплатиться и сразу же уйти. Но решил что поступить, таким образом, просто непорядочно с его стороны. Ведь как ни как, из одного села, десять лет в одном классе, да и к тому же он знал о тех неразделенных чувствах, которые к нему испытывала эта женщина. Ведь последний год он как никто другой, на своей собственной шкуре испытал, что оно значит, неразделенные чувства. И эта их общность, или если хотите схожесть, сделала их как бы ближе, и заставила его задержаться. Потом между ними, произошел следующий, странный, неловкий с обеих сторон диалог: ---Ну, как ты тут? – Спросил он. --- Нормально! - Ответила она. ---А ты? Уже в свою очередь поинтересовалась Даша.--- Тоже нормально. А в район по делам? –Да по делам. Ответил он. ---Моих, часто видишь? спросила Даша. ---Да почти каждый день.--- Передавай привет.--- Обязательно.--- Ну ладно мне пора, счастливо тебе оставаться!--- Напоследок произнес Иван.---- И тебе тоже сказала Даша, и как-то неловко улыбнулась в след уходящему Ивану. Господи, что же они с тобою сделали, до чего довели! Чуть ли не со слезами на глазах подумала она. Она не видела его года четыре. Последний раз на проводах в армию. И тот образ горячо любимого человека, который она помнила все эти годы, не шел ни в какое сравнение с тем, кого она увидела сейчас. Перед нею был просто абсолютно несчастный человек. Просто любой несчастный человек, у любого другого нормального человека вызывает чувство сострадания и жалости. А уж что можно говорить, когда этот несчастный человек не чужой, а самый любимый, и самый желанный на свете. Даша до сих пор его любила. Приезжая к родителям в деревню, она несколько раз видела его жену, и, будучи человеком проницательным чувствовала, что Иван врятли будет с нею по-настоящему счастлив. И это говорила в ней не ревность, не зависть и обида, а просто одна чистая женская душа тонко, и чутко, чувствовала, другую душу. И эта, вторая душа, была холодной и черной. Она с грустью в глазах смотрела вслед уходящему Ивану, и видела, как бросил он что-то в урну, возле дома напротив, и скрылся за углом. Новые покупатели отвлекли ее от невеселых мыслей, а когда шла с работы домой, как-то машинально взглянула в урну, и буквально обомлела, сначала от радости, в урне лежали таблетки, которые он у нее купил. Значит со здоровьем у него все в порядке. Зачем же он тогда приходил? И тут она все поняла. Или, по крайней мере, ей очень хотелось, что бы все было именно так. Конечно же, купить таблетки, он мог и дома. Он приходил именно к ней. А она дура не поняла, не прочувствовала…Ведь он не мог не помнить как она к нему относится. Даша была в курсе всех последних новостей, которые касались Ивана. И знала, какая жизнь у него. Может, он душу ей излить хотел, поделиться всем самым сокровенным и наболевшим. Да не решился. А она не спросила, не поинтересовалась как ты на самом деле, побоялась задеть за живое. А ведь могла же спросить: --- Чем помочь горю твоему, ведь я и жизнь за тебя отдам если нужно! Не спросила, упустила момент, может быть единственный, может быть другого такого больше и не будет никогда! И хоть слезы так и котились из глаз, и хоть понимала, что счастье свое упустила, но все равно, как-то светлее стало на душе, от того что помнит, не забыл… И тут ее как молнией ударила страшная догадка, она наклонилась над урной и вынула из нее все содержимое. Среди обычного мусора, была упаковка валидола, и упаковка анальгина, а вот, димедрола, не было… Ой, страшное удумал Иван! Ой, страшное… Она бегом возвратилась на работу, отпросилась у заведующей на завтра, и, упросив знакомого шофера, бросилась спасать Иванову душу, от страшного греха. От двойного убийства или самоубийства. Но, увы, время, было уже упущено. А Иван, вернувшись в село, как ни в чем не бывало, направился на работу, переоделся, и до конца рабочего дня возился с трактором. После работы, вместе с дружками зашел в кафе, как ни как пятница, можно и по чарочке пропустить. А после чарочки, пошел домой, переоделся и как обычно в пятницу, стал топить баню. Баня, было делом святым. Подобно тому, как на время олимпийских игр, в древней Греции прекращались все войны, точно так и у них в семье, обычно на вечер пятницы, всегда объявлялось перемирие. Наносил из пруда воды, занес дров, веников, растопил, принес из подвала бидончик кваса, и все таблетки высыпал в него, предварительно измельчив их в порошок. После чего выдраил полки, и в широкой лавке, находящейся в предбаннике, продолбил долотом восемь дырок. Раньше, до ''конфронтации'', когда баня была готова, всегда первой шла мама, а уж потом они с Валюхой парились, и ''парились'', сколько хотели. Но вот, наверное, уже около года, сценарий несколько изменился, сначала шли бабоньки, а уж потом наступала и его очередь. Так было и в этот раз. Сначала пошли они, долго парились, то и дело, выбегая в предбанничек, чуть остыть, и хлебануть кваску холодненького. Где-то, через полчаса, Иван сидевший, и куривший на завалинке, услышал, что в бане, стало неестественно тихо. Он ножом, просунутым между дверью и косяком, откинул крючок, и вошел вовнутрь. Войдя, он куском стальной проволоки, намертво прикрутил крючок к скобе, ''что бы никто не мог войти во внутрь как он'', разделся и вошел в парилку. На полу, которой, в безобразных позах, неподвижно лежали две обнаженные женщины. Он вынес оба тела в предбанник, уложил их на лавку лицом в низ, и намертво веревками сквозь проделанные в лавке отверстия, привязал. ---Спят суки! Непонятно к кому обращаясь, произнес он. Женщины и в правду, тихонечко похрапывая, сладко спали. Есть такая поговорка: ''Если хотите знать, как в старости будет выглядеть ваша жена, внимательно вглядитесь в тещу!''. Несколько перефразируя эту поговорку, можно сказать следующее: '' Если хотите знать, как в старости, будет выглядеть задница вашей жены, внимательно вглядитесь в задницу тещи!''. Вот именно этим, Иван сейчас, и занимался. Мало того, он мог не просто смотреть, и вглядываться, он мог даже сравнивать. Так как именно две голые задницы, его жены и тещи, во всей своей нагой красоте сейчас представали перед его глазами. Иван смотрел на эти две голые задницы и думал: ''Боже, как они похожи одна на другую!''. Одинаковой формы, одинакового сложения, тещина задница, правда, была слегка целюлитицирована, но, тем не менее, все равно сохраняла огромную сексуальную привлекательность. Да эти сучки, действительно похожи как внешне, так и внутренне, подумал Иван. После этого, он каждой из них, под нос, положил ватку смоченную нашатырем, и вылив, на каждую по ведру холодной воды, пошел в парилку. К тому времени, когда он из нее вышел, обе женщины уже понемногу стали приходить в себя. И первое, что они сделали, когда начали нормально оценивать ситуацию, и свое нынешнее положение, пообещали сгноить его, где нибудь на Колыме. Но этот час расплаты, и сама Колыма, была где-то ужасно далеко, а совсем рядом с ними, с абсолютно непонятными намерениями, находился Иван. И намерения его, по всей видимости, были весьма серьезными. Женщины стали, что есть мочи ругаться, и обзывать его матерными словами. Потом, видя, что их угрозы не возымели никакого действия, сменили гнев на милость, и попытались усладить его слух, ''ласковым пением'', и получалось это у них, не хуже, чем, у тех мифических сирен, которые погубили товарищей Одиссея. Но и это, увы, и это не помогло. Иван никогда не менял однажды принятых решений. Вот и вчера вечером, в кафе, приняв решение о том, как ему поступить с ними сегодня, он не раздумывая, принялся его выполнять, или как раньше было модно говорить, воплощать в жизнь. Первой, он решил отодрать тещу. Так сказать древо, от которого родился побег по имени Валентина. Он не спеша, подошел к ней сзади…Помните у Гайдая, в ''Операции Ы'', Федя умолял Шурика: ''Шурик, а может не надо!'' Шурик ему тогда ответил: ''Надо Федя, надо!''. Так вот мама, буквально дословно повторила его слова: ''Ванечка, а может не надо!'', на что Иван ответил: ''Надо, мама, надо!'', и добавил: - Раньше, люди старые сказывали, это помогало, и хорошо помогало!… И приступил, к акту насилия… Потом, были страшные крики, на которые, сбежалась, считай вся деревня. После тещиных криков, всю окрестность, наполнили крики жены. Иван, сам не зная зачем, еще летом, заготовил несколько чересчур длинных веников, вот именно из этих самых веников, он и сделал орудие экзекуции. Несколько хорошо распаренных розг, ритмично, и плотно, ложились то на одну, то на другую задницу, у нас в народе, такого рода действие, с любовью называется ''кормление березовой кашей''. Сбежавшиеся на крики люди, хотели, было выломать двери, или окно, но банька, была срублена на совесть, ''как-никак, всем селом строили'', так что о том, что бы попасть вовнутрь, не могло бить и речи. Можно было конечно трактором, зацепить, но в таком случае, велика была вероятность того, что кого ни будь внутри, покалечат. Так что собравшимся, оставалось одно, стоять, слушать бесплатный концерт, и ждать, когда все это шоу, закончится, и надеяться, что оно, закончится хорошо. К тому же, Иван сразу предупредил: - Будете ломиться, всех сожгу, к чертовой матери! После того, как розги превратились в кусочки палочек, он швырнул их на пол, достал из шкафчика литровую банку, какой-то темной жидкости, и, вылил ее в тазик. Потом, в тазике, замочил два махровых полотенца, и не выкручивая их, аккуратно расправив, положил обеим женщинам, на задницы. Таким образом, как бы сделав компресс, и прикрыв их срам от посторонних глаз. После того как он положил полотенца, обе женщины, не то, что закричали, они так заголосили, что, наверное, и чертям в аду стало завидно. На составе жидкости, можно остановится поподробнее, авось кому и пригодиться. Литр водки, или хорошего домашнего самогона, в которой до состояния так называемого ''насыщенного раствора'', размешивается соль, и туда добавляется, можно и натуральный красный молотый перец, а можно использовать и готовую настойку стручкового перца. Вот под это двухголосое завывание, он раскрутил проволоку, и вышел из бани. Растолкав стоящих возле нее людей, он, молча направился домой, где переоделся, после чего, сел на мотоцикл и уехал в районную мусарню, так сказать с повинной. А тем временем, освобожденные бабоньки, просто с фантастической скоростью, нагишом, выпорхнув из бани, не обращая никакого внимания на столпившихся односельчан, добежали до пруда, и там отмачивали свои интимные места, аж, до самой темноты. На следующий день, они первым автобусом рванули в район, где в больнице сняли побои, а в РОВД, в качестве неопровержимых улик, буквально под нос подсунули свои поротые задницы начальнику этого самого РОВД. Во время суда, они подобно товарищу Саахову, весь процесс, провели стоя… Суд, отмотал Ванюшке, на всю катушку. Сельчане, как могли, помогали Ивану, во время его отсидки. То харчи, то носки теплые, то белье, но это, была так сказать материальная поддержка. А вот душу его, поддерживала Даша, она и встретила его, после того как за Ивановой спиной, захлопнулись ворота колонии. Так случилось, что некуда было Ивану после тюрьмы возвращаться. Одному богу, да прокурору только и известно что, сколько, и кому они заплатили или подставили, но в результате, его дом, на законных основаниях, перешел к ним в полную собственность. А потом, однажды, дом загорелся. Официальная причина возникновения – курение в постели. Но по селу ходили упорные слухи, что здесь без ''петуха'', подброшенного кем-то из односельчан не обошлось. Но слухи, есть слухи… Односельчане, в большинстве своем люди отзывчивые и добрые, почему-то даже и не подумали помогать тушить огонь, а пока приехала колхозная пожарная машина, было уже поздно. Погорельцы, выскочили из пылающего дома, точь-в-точь в таком же виде, как и после порки в бане, с той лишь разницей, что тогда их было двое, а в этот раз четверо. Дом сгорел дотла. Остались они, в чем мать родила, без вещей, без денег, без документов. Добрые люди, наделили им, кто, что мог кто одежонкой, кто обувью, кто денег дал. А потом, они куда-то уехали, и дальнейшая их судьба, никому не известна, да если честно, то она особо никого и не интересовала. Иван, знал из писем обо всем произошедшем, и особого желания возвращаться в родную деревню не имел. Поэтому с искренней благодарностью принял предложение Дарьи пока пожить у нее. Привела она его к себе домой, и стали они жить поживать и добра наживать. Двоих детишек нажили, мальчика и девочку, вообщем все нормально, все как у людей. Но иногда нет-нет, да и защемит обида в сердце. Обида за то, что посадили. Суд был выездным, у них в деревне. В колхозном клубе людей набилось, яблоку негде упасть. Сам Иван, за все время, пока шел суд рта ни разу не открыл, так и просидел, будто воды в рот набрал. Односельчане, его защищали, объясняли, рассказали, что оно и как. И о нем и о них, и о том, что из добрейшего человека эти две женщины, изверга сделали, и то, что от такой жизни, и у каменного человека, через год, наверное, терпение бы закончилось, а он вон сколько терпел! И издевательства, и измены, и обиды незаслуженные. А то, что рукам волю дал? Так у нас ведь как, в народе говорят: ''Раз бьет, значит любит!''. А уж то, что Иван, эту Валентину очень сильно любил, так в этом ни у кого в деревне, даже сомнений не возникало. Но судья была непреклонна, и огласила обвинительный вердикт. Тут же, в зале суда, на Ивана браслеты и надели. И увез его воронок аж не целых два года. Но даже и не то, что посадили, было больше всего обидно, а то, что во время суда, смотрел Иван внимательно на судью, и прям, чувствовал, что она тоже на его стороне, как и все остальные в этом зале, ''кроме этих двух, естественно'', понимает его, и поддерживает, а ведь все равно, взяла и срок впаяла. Но время, как известно, лечит. И постепенно, обида стала забываться. Но вот однажды, спустя лет, наверное, пять, после того как он вышел из колонии, наконец, таки, решился Иван вместе с женою и детишками наведаться в родную деревню. Дарьина мать, была очень плоха, и просила, что хочет хоть перед смертью, увидеть их всех вместе. Тяжелые мысли одолевали Ивана, а тут, еще возьми, да такое случись. Сидит он значит на автовокзале, и чувствует, что его буквально кто-то буравит взглядом. Оглянулся, и увидел ту самую судью, которая его в кутузку упекла. Сидит она значит, и странно так ему улыбается. Вскипел Иван. Нет, вы не подумайте ничего плохого. Сказал жене, что отлучится на несколько минут, нужно кое с кем потолковать. Он подошел, поздоровался, поговорили несколько минут о том, о сем, а потом он, глядя ей прямо в глаза спросил: '' А скажите мне, только честно, как под присягой! Зачем вы меня за решетку посадили? Ведь вам же, было абсолютно ясно, что не один нормальный человек, не выдержал бы такого к себе отношения. И не его, а их нужно было судить, за издевательство, но даже, не над ним, а над его любовью, над его самым чистым и светлым чувством!…''. Она, по-видимому, чувствуя за собой вину, не нашлась, что ему ответить, только опустила глаза, и прошептав, что-то типа: ''Рада была увидеться!'', попрощалась и ушла. За эти семь лет, что он не был дома, деревня, почти и не изменилась, ну разве что брошенных домов, стало еще больше. Был Иван и на пепелище, которое, осталось, от некогда, ему принадлежавшего дома, в котором ему, сколько счастья и горя пришлось хлебнуть. Был он и на могилках родителей. Односельчане, памятуя об их героической гибели, поддерживали их в надлежащем порядке.
Спустя два дня, теща умерла. Печальные хлопоты, на некоторое время заставили его забыть и о встрече с судьей, и об их разговоре. Но спустя некоторое время, последствия этой встречи аукнулись, следующим образом. Вчера, вечером, возвращаясь с работы, он заглянул в почтовый ящик, и обнаружил там извещение на бандероль, и адрес отправителя Районный суд. Жене, он решил пока ничего не говорить, развернулся в подъезде и отправился за бандеролью. Странные мысли терзали его по дороге на почту. А что если его дело пересмотрели и решили реабилитировать, а может наоборот, решили что за такое изуверство, два года, это слишком маленький срок, и решили еще накинуть. Все доводи, за и против и одной, и другой версии казались ему, вполне реальными. Но он так и не смог остановится на одной из них. Единственное что говорило в пользу первой, было то, что если бы хотели снова судить, то прислали бы повестку в суд, а не бандероль. И еще, по дороге до него дошел истинный смысл выражения: - ''Язык мой, - враг мой!''. На почте, заполнив бланк, он получил, небольшую такую бандерольку, которую буквально пальцами разорвал прямо на выходе из почты. И к своему величайшему удивлению, внутри бандерольки, обнаружил самый обыкновенный Уголовный кодекс. ---Это, что еще, за хренотень такая?
---Подумал он, пролистал ее, надеясь найти, что ни будь внутри, и не найдя ничего, положил книгу под мышку, быстрыми шагами, отправился домой. Зайдя в квартиру, он разделся, и стал внимательно изучать книгу. Найдя свою статью, а ее он знал как заученную молитву, потому что одно из самых первых требований, которое администрация колонии предъявляет к осужденным, это умение правильно представиться: ---- Заключенный такой-то статья такая-то срок такой-то. Так вот, найдя свою статью, он стал ее внимательно изучать. И тут необходимо сделать небольшое пояснение. Номер своей статьи он знал, знал срок, но содержание той статьи, по которой он был привлечен к уголовной ответственности, он не знал. Думал, что видать есть в кодексе такая статья, за ''порку в бане…''. И вот впервые в жизни вчитываясь в смысл статьи, по которой он оттрубил два года, его озадаченное, невеселое лицо, сначала немножко как бы просветлело. Потом, он улыбнулся, и, по-видимому, дочитав ее до конца, буквально взорвался хохотом, и, упав на пол, стал буквально кататься по полу от смеха. В перерывах между этим истерическим смехом он только успевал произнести, обращаясь, по-видимому, к той самой, ненавистной судье: '' Ну, спасибо! Ну, удружила! Ну, уважила! Да за такое преступление не то, что два, а и все пять лет отсидеть можно!''. Что же так, рассмешило нашего героя, в этой, наверное, одной из самых невеселых книг на свете? ---Спросите вы. А, развеселило его, вот что. Осужден он был по статье 309. УК, а статья эта подразумевает за совершенное преступление штраф, 200 необлагаемых минимумов, или до двух лет лишения свободы. А само преступление, в этой статье, квалифицировалось не иначе как: ''ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ С ЖИВОТНЫМИ''.