ГЕНЕРАТОР (эзотерическая сказка)

ГЕНЕРАТОР

С усилием вынырнув из унылого болезненного сна без сновидений, Жмора первым делом посмотрел на свои руки. Последние две недели их вид не менялся: тяжелые бессмысленные шланги метра по три длиной, обляпаные присосками у плечей и покрытые паутиной струпьев вниз к утончающимся кистям, если можно было так назвать раздвоенные наподобие змеиных языков окончания жутковатых хоботоподобий. РУГИ. Да, вот так теперь они назывались.

Это были совсем не те руки, которыми Жора совсем недавно мог осветить вечернее ущелье, пустив луч света прямо из середины своей ладони. Мог прикурить от шустрого язычка пламени, взвивавшегося над указательным пальцем, чтобы потом набрать полные лёгкие дыма и запустить в небо кавалькаду разноцветных облаков, которыми он мог любоваться часами. И уж совсем не те руки, которые позволяли, молниеносно проткнув ткань вселенной, выхватить с другой ее стороны совершенно изумительное существо размером с крота и расцветкой попугая с огромными для своих размеров ушами и глазами. Такие существа, через секунду придя в себя от легкого шока, начинали кружиться на Жориной ладони с бешеной скоростью, при этом заразительно хохоча так, как мог бы хохотать хомяк, которого щекочут. Через минуту-две этой бешеной пляски они неожиданно исчезали – возвращались туда, откуда были выдернуты. Весь смысл существования малышей, похоже, заключался в этом неописуемом вращении и смехе, по крайней мере, больше ничего Жора о них не знал.

Основным предназначением его теперешних руг было выкапывание гартосов. Фрагменты этих бурых клубней выглядывали из-под острого серого гравия, покрывавшего все обозримое пространство. Однообразие гравийного пейзажа разбавляли только покрытые снежными шапками горы далеко на горизонте и Генератор. Его черная металлическая плоть выпирала из почвы одутловатым кольцом метров восьми в поперечнике, острые ребра по внешнему диаметру уходили в землю и, похоже, превращались там в такие же металлические корни, разраставшиеся далеко в стороны. Высотой Генератор был метра полтора.

Вокруг Генератора сидели лудди. Некоторые из них уже проснулись, что было видно по слабозаметным, но напряженным движениям руг, с усилием погружавшихся в гравий, чтобы через минуты две-три возни зацепить там, внутри, клубень гартоса и вытянуть его наружу. Клубни в гравийной почве не переводились, видимо, растения эти были чрезвычайно быстрорастущими и плодовитыми. Жморе приходила в голову мысль, что это объяснялось близостью растений к Генератору. Вытащенные клубни каждый копатель-жаворонок складывал кучкой рядом с собой. Непроснувшихся можно было опознать по полному отсутствию движений и отвисшей нижней челюсти. Уголки их ртов непрерывно сочились слюной.

Прежде чем приступить к копанию, Жмора , как обычно, несколько минут рассматривал спящих. Он никогда не рассматривал работавших, потому что в своем состоянии унылого трудового бодрствования лудди были хоть и апатичными, но при этом какими-то тоскливо-враждебными. Причинить друг другу вред они вряд ли могли, однако от их встречных жутковатых взглядов Жморе всегда становилось не по себе.

Об их принадлежности к одному и тому же виду живых существ можно было судить по довольно немногочисленным признакам, главными из которых были их размер, чрезычайно дряблая и морщинистая, как у тысячелетних стариков, кожа лиц и, бесусловно, руги. В остальном они существенно различались между собой. Луддской ансамбль мог вполне бы сойти за выставку творчества состязавшихся в уродстве своих творений скульпторов-некроманов. Жмора не мог видеть всех – примерно половину луддей скрывало от него кольцо Генератора, но тех, которых он рассматривал на протяжении двух недель, было вполне достаточно, чтобы сделать безнадежные выводы об эстетической стороне происходящего.

Существенной особенностью этой жуткой коммуны была полная невозможность для её членов встать, пойти, передвинуться или поменяться местами. Объяснялось это двумя причинами. Во-первых, от генератора исходила странная магнетическая сила, похожая на ту, которая обездвиживает мелкого зверька, неосторожно заглянувшего в глаза хищной змее. Жмора с каждым днем ощущал свою возрастающую зависимость от этой силы и поэтому нервничал. Во-вторых, Руги всех сидевших переплетались между собой как руки юношей и девушек, танцующих какой-нибудь краковяк – на уровне локтей. Отличие состояло в том, что у руг локти отсутствовали, как, похоже, отсутствовали и кости. Лудди сплетались друг с другом ругами-хоботами, рабочих частей которых ниже подразумевавшихся локтей вполне хватало для копания, и замыкались вокруг Генератора в живое кольцо.

Попадавший в поле зрения слева от Жморы Воша напоминал громадное насекомое из-за своего черного хитинового панциря, покрывавшего его туловище и ноги. Последние, тонкие и суставчатые, своей формой походили на конечности жука или муравья. Из-за своей неподвижности спящий Воша вполне мог бы сойти за мумию короля термитов. Рядом с Вошей дремала Слиза, моллюскообразное тело которой постоянно сочилось какой-то дрянью, стекавшей на гравий и образовывавшей вокруг нее невысыхающее мокрое пятно. К тому же, она имела предельный допустимый для ее роста размер в ширину.

Жмора превел взгляд направо и посмотрел на свою соседку, Гвену. И медленно с самого дна его памяти, болезненно просыпавшейся после ночного анабиоза, всплыла какая-то мантра: «Изза Гвеном Яом Тутом». Жмора пару минут туго соображал, пока слова не перестали искажаться в сознании и не выстроились в понятное «Я тут из-за Гвены». Каждый вечер, за разом раз, засыпая, он тысячи раз сосредоточенно, почти исступленно бормотал эту формулу. Видимо, на то были серьёзные причины. Жмора покрутил головой несколько минут, от одного плеча к другому. Нить памяти вытягивалась нехотя, как питон из скверного душного болота. Какая-то ее часть, где хранились воспоминания последних двух недель, имела свойство каждую ночь становиться все недостижимее. Подробностей можно было припомнить все меньше. Существовал риск, что в одно утро он не сможет вспомнить главного, и тогда... Понятно, что дальше тянуть было некуда.

Значит, сегодня.

- 2 -
Гвена имела чрезвычайно пропорциональные и стройные нижние конечности, однако их вид уродовала причудливая паутина необычайно толстых жгутообразных вен, выпиравших то тут, то там из-под бледной кожи. На вид они были чрезвычайно тугими, казалось, что кожа грозит разорваться под их натиском. На лицо же той, кто была его женой, лучше было вовсе не смотреть: отвислые щёки цвета воска, покрытые тысячей мелких морщин, слюна, красные веки без ресниц, под которыми сон пока еще прятал такие же безнадёжно красные глаза. Сколько же лет, веков, а может, тысячелетий, провела она и все эти лудди в своем окаменелом хороводе, копая картошку вокруг Генератора? Жмора вполне самокритично отдавал себе отчет, как мог теперь выглядеть он сам, но тревожило его совершенно не это, а прогрессировавшая болезнь, разрушавшая его сознание и память.

Сосредоточившись, он представил глаза Гвены широко открытыми и мысленно постучал своей ругой по ее ближайшему к себе плечу – реальные руги уже успели рефлекторно погрузиться в гравий, нащупывая там опостылевшие клубни.
- Вера! – мысленно закричал он, – Вера, проснись!
Гвена слабо пошевелилась, веки ее приподнялись. Голова повернулась, и безразличный взгляд застыл на Жмориной переносице.

Продолжать.

- Гвена, помнишь меня?
- Ээээ...
- Я Жмора. Помнишь?

Вслух Жмора говорил тихо, и на это тоже были свой причины. Вернее, одна причина, на которую он теперь и косился через своё правое плечо, чтобы не пропустить тот момент, когда Универсальная Момма двинется в его сторону.

Универсальная Момма представляла собой весьма диковинное существо. Два тонких туловища, сросшиеся между собой наподобие сиамских близнецов, венчали два огромных, в три человеческих головы, глаза. Орган, которым она издавала звуки, пробуждавшие у Жморы ассоциации с речью кастрированого гнома, скрывался под робой из серого сукна. С одной стороны робы на цепочке болтался медальон с портретом русского царя эпохи тьмы Петра Первого, изображенного на фоне зарешеченного окна, а с другой был приколот металлический не то щиток, не то герб c диковинной надписью "Los-Angeles Police Departament". Четыре ноги Моммы украшали сандалии римского легионера.

Служебные функции Моммы были весьма разнообразными. Она руководила режимом, то есть, отдавала команды есть и спать. Она для каких-то своих нужд складировала большую часть добытых гартосов, оставляя некоторое количество клубней, необходимых для еды, и шлепала на каждый корнеплод наклейку апельсинового цвете с надписью «Made in China 3». Время от времени она ободряла копающих рифмами вроде "если геня генерит, сердце девки не болит" или "цвиркнет генька воробей – ругоблудинг веселей" (её странный юмор в сочетании с электронными интонациями голоса нагонял на Жмору ощутимой жути). Ночью, если кто-то начинал непроизвольно и достаточно сильно дергаться во сне (происходило это нечасто и не со всеми), Универсальная Момма делала ему укол, и через минуту тряска прекращалась.

Нередко и днем кто-нибудь из копателей неожиданно прекращал работать и начинал жутко, неподвижно и практически беззвучно плакать: тело несчастного мелко подергивалось, тихий вой еле слышался, лишь слезы текли из глаз нереально обильным потоком, заливая лицо, грудь и землю вокруг ног. В этот момент Жмора испытывал к уродам такое немыслимое сочувствие, что готов был вскочить, перешибить Момме тонкий хребет своей тяжеленной ругой , броситься на Генератор и пинать его, пинать в бессильной злобе, грызть зубами в надежде разрушить страшную машину, пока сам он не умрет от потери сил или Генератор не прикончит его каким-то хитрым способом, припрятанным в своем рукаве. Тогда пришлось бы остаться здесь навсегда, потому что смерть в этом мире означала бы окончательное забвение и беспамятство. Жмора терпел.

Момма, однако, решала вопрос с очередным страдальцем гораздо проще. Она быстро оказывалась рядышком с ним, почти сердечно обнимала его за плечи одной рукой, другой же извлекала из нагрудного кармашка какую-то красную округлую вещицу. Жмора так и не понял точно, была ли это таблетка или все же какая-то кнопка. С одной стороны, Момма засовывала ее несчасному в рот, с другой стороны – тот ее не глотал, а только прикусывал. Напряжение на его лице быстро сменялось выражением блаженства, морщины разглаживались, слезы высыхали, тело переставало дрожать и расслаблялось. Только глаза под веками быстро-быстро двигались – похоже, несчастного одолевали картины лучшей жизни. Продолжался этот ништяк от силы десять минут, сразу после чего поврачеванный пациент как ни в чем ни бывало приступал к работе. Терапевтический эффект красной мульки проявлялся еще несколько дней, после чего все повторялось.

Все остальное время Универсальная Момма тоже не сидела – прогуливалась по кругу, буравя всех своими глазами-дирижаблями. Один раз в день она отлучалась ненадолго, чтобы куда-то отвезти добытые гартосы на своей электротележке. Надо сказать, что при всей своей видимой телесной тщедущности Момма была на удивление крепкой. В этом уютном местечке она олицетворяла власть, а так как на последнюю никто не посягал, то и вела себя Момма достаточно индифферентно. Впрочем, Жмора, подозревая в ней существо сугубо механическое, относил эту индифферентность на счет полного отсутствия души.

- 3 -

- Гвена, душа.
- Что? – бесцветным голосом.
- Душа, говорю. Это единственное слово, которое ты вспомнила, когда я тебя нашел. Ду- ша, ду- ша.
- Жмора?
-??
- Жмора, где мы?
- Копаем картошку возле Генератора. Лучше спроси, где мы раньше были. Ты помнишь – полеты, лучи, звезды, транспортации?
- Жмора...
- Звез-ды, звез-ды. Любимая, вспоминай.
- Жмора?
- Я тебя люблю.
- Любишь? (Жморе в течение двух недель казалось, что лицо ее в этот момент розовеет, хотя этого в принципе быть не могло  : воск, он и есть воск).
- Люблю, люблю. Теперь вижу, что вспоминаешь. Я две недели ликвидирую твою тысячелетнюю амнезию, и каждая ночь здесь сводит на нет усилия вчерашнего дня. Давай дальше. Руки.
- Руги.
- Когда-то были руки. Вспоминай, чего мы здесь сидим, сцепившись руками, как какие-нибудь балерины. Ну?
- ...?
- Чтоб никто и не подумал о возможности встать и уйти. А значит?..
- Значит?
- Значит , такая возможность есть.
- Жмора?!!
- Сиди, вспоминай. Головой крути от плеча к плечу. И дыши глубоко. Я помолчу полчасика, пока не вспомнишь достаточно.

-4-

Сам Жмора вспомнил уже немало. Вспомнил он, как способом нуль-транспортировки несколько тысячелетий носился по необозримой Вселенной, разыскивая жену на планетах третьего уровня, допускавших существование биологической жизни. Трудно сказать, что послужило причиной того, что жена Вера внезапно его оставила. Скорее всего, это были ее необъяснимый стыд и страх, который она испытывала в присутствии Гелиуса, любившего наведываться на одну из созданных Жорой и Верой планет шестой размерности, всегда точно угадывая время, когда их можно было там застать. Жора любил Гелиуса, у которого многому в свое время научился, и просто обожал затяжные шахматные партии с ним, несмотря на то, что неизменно проигрывал. Вера же потом говорила Жоре наедине, что Гелиус слишком ненадежен и абстрактен, потому что она никогда не видела его в одном и том же обличье хотя бы два раза. Жора спорил с ней и утверждал, что Гелиус попросту суперкреативен и терпеть не может ограничений. К тому же, обычно продолжала Вера, он так странно на меня смотрит.

Жора в ответ мог только смеяться: он очень хорошо знал Гелиуса, для которого вопросов пола просто не существовало. Жора умом рассматривал это Гелиусово свойство как высшее совершенство, но сердцем чистосердечно принять такую жизненную позицию не мог и знал, что не сможет когда-либо в будущем – из-за Веры. В этом и заключалось, пожалуй, их основное с Гелиусом отличие. В остальном Гелиус был просто сильней, мудрей, опытней, и, пожалуй, пробуждал в Вере устойчивую симпатию, в которой та ни за что бы никому, в том числе и себе, не призналась, предпочитая прятать это за своим стыдом и страхом. Жора понимал полную несовместимость этих понятий со своей женой, он слишком хорошо ее знал. И, тем не менее, именно в случае с Гелиусом все было по-другому. Так или иначе, однажды Вера внезапно исчезла.

Гелиус воспринял это, как и все, что происходило в созданной им Вселенной, спокойно. Во время разговора он просто чрезвычайно внимательно смотрел на Жору и сказал напоследок, что Вера – это, с одной стороны, Жорина контролируемая глупость, с другой – Жорин выбор, ответственность за который он несет сам, причем исключительно перед самим собой. Искать ее нужно, сообразно диагнозу, на третьем этаже мироздания – а где же еще? Помочь ему совершенно нечем, поскольку Жора и так все умеет (тут он даже засмеялся), а все, что он может – это пожелать Жоре удачи, полноты и совершенства. Жаль, сказал только, что шахматный турнир откладывается на неопределенно долгий срок. Тогда они в последний раз обнялись и больше с тех пор не виделись.

И вот две недели назад он, после тысячелетних скитаний по трехмерным копиям привычных для его нормального восприятия планет, почувствовав долгожданную вибрацию своей любимой сущности, десантировался сюда, обнаружив себя на вершине довольно высокой горы, покрытой снегом и ослепительно сверкавшей в лучах утреннего местечкового солнца. Вибрации Веры исходили снизу, из бескрайней каменистой долины, но сразу спускаться туда не хотелось – чем дальше вниз, чем меньше силы. Там, внизу, облегчить себе жизнь было почти невозможно, пришлось бы топать пешком непонятно сколько сотен километров и неизвестно, кто еще мог попасться на пути. В таких случаях Жора предпочитал передвигаться по горам насколько возможно ближе к месту назначения, используя для этого дельтаборд. Хотя эту хай-тек конструкцию можно было бы назвать и снеголетом, а можно было бы сказать и так, что Жора сам становился дельтабордом – суть происходящего от этого не менялась. Через несколько часов Жора достиг места, откуда Верины вибрации ощущались предельно интенсивно. Набрав побольше воздуха, он резко выдохнул и полетел вниз.

Миновав облака, Жора задрал голову вверх и обнаружил, что, несмотря на тонкость облачного слоя, через него проходит гораздо меньше света, чем можно было предполагать. Еще через полчаса полета он, наконец, достиг поверхности планеты и встал на ноги. Ненужный больше дельтаборд (или части Жориного тела) не растворились в воздухе, как это происходило обычно, а обрушились с грохотом на землю и начали таять с шипением, испуская пар или дым. Такого Жора еще не видел. Но неприятности только начинались. Оглядевшись, он обнаружил в направлении, прямо противоположном горам, откуда он спланировал, легкое подергивание воздуха. Вибрации Веры исходили именно оттуда. Жора зашагал в нужном направлении, и буквально через пару минут вокруг него соткался уже более-менее достоверный, но еще неощутимый наощупь мираж: несколько фигур каких-то существ, неподвижно сидящих на каменистой земле, и черное кольцо посередине. Тут же его дико потянуло в сон...




-5-

И вот сегодня – пятнадцатое пробуждение вместе с тем, первым, когда он воспринял своим непонятно чем обдолбаным мозгом, что сидит на гравии, сцепившись жуткими двухпалыми щупальцами со спящей женой, которую узнать глазами было бы просто невозможно, с одной стороны, и омерзительным пассажиром по имени Опарыч – с другой. Опарыч имел розово-серое туловище червя, заменявшее ему также и ноги, его слезящиеся глазки обрамляли диковинные антикварные крулые очки без стекол, а к нижней губе намертво прилип желто-коричневый бычок сигареты, выкуренной уже непонятно сколько лет тому назад. В первый момент Жора никак не отреагировал на его «дуубруутричка, Жмора», решив, что обращаются не к нему. Но в тот раз память вернулась практически мгновенно, и он понял, что это уменьшительно-ласкательное с трупным оттенком слово-производное от «Жора» и есть его новое сакральное имя. И точно, подскочившая Универсальная Момма заверещала «Жмура-трупчик, скушай супчик», а потом пошла по кругу с невообразимо гнусной присказкой «прое...ался, ерунда, ты копаешь здесь всегда».

С этого момента главное было – НЕ ЗАБЫТЬ.

Гвена повернула голову и посмотрела на Жмору. За полчаса самовспоминания ее глаза стали гораздо более осмысленными. Больше всего в настоящей Вере настоящему Жоре нравились ее глаза – синие и бездонные. Он был уверен, что должен вернуть себе возможность каждый день смотреть в них, иначе его бытие в вечности и бесконечности потеряет всякий смысл. Поняв, что Гвена снова вспомнила все, что он внушал ее больному сознанию в течение двух недель, Жмора вполголоса заговорил  :

- Мы должны сделать это сегодня. Я слабею с каждым днем , а ты впомнила уже достаточно, чтобы не ошибиться. Слушай. Когда Момма повезет свою тачку, мы отпустим ругги друг друга. Мне останется только освободиться от Опарыча, и я побегу туда, к горам. Через какое-то время поднимется буча. У меня нет уверенности, что на этой планете такая Момма одна, кому-то ж она свои тачки таскает. Это может осложнить побег, но я уверен, что справлюсь. Момма или несколько таких будут меня преследовать. Но, чем больше я буду удаляться от Генератора, тем больше ко мне будет возвращаться силы. Моей силы. Отбежав на километр от этого гиблого места, я справлюсь с тысячей Момм. Тебе нужно будет за это время освободиться от своего соседа и как можно дальше отползти от Генератора в ту же сторону -непонятно, как эта штука поведет себя, когда поднимется тревога. Я побегу навстречу тебе, сядешь ко мне на плечи, пройдем еще пару километров, и нам уже никто и ничто не сможет помешать. Ты вспомнила, кто мы?

- Да, любимый.

Какое же это благо – человеческая речь, когда простой и естественный для микрокосмосов способ бессловесного обмена мыслями перестает действовать из-за близости чудовищной машины.

-6-

- Давай, ее уже не видно.

Медленно-медленно Жмора и Гвена стали расплетать ругги. Стоило их рукам освободиться и разомкнуть кольцо, как Генератор достаточно заметно дернулся.
- Жмора, Смотри!
- Я вижу. Он даже вроде чуть меньше стал.
- Что ты делаешь?
- Подожди, я кое-что должен друзьям оставить, может, они тоже когда-нибудь вспомнят.

Жмора быстро залез правым щупальцем себе под робу и вытянул оттуда небольшую стопку бумаги. Лудди, которые могли его видеть, уперлись в него своими слезящимися глазами – без удивления, но с какой-то затаенной тревогой, настороженно и внимательно. Их ругги продолжали копать. Жмора бросил стопку на гравий. Разлетевшиеся листы оказались фотоснимками отличного качества. Совершенно голая и совершенно естественная красавица Бессинджер. Совершенно голый Стэтхем, который опирался ногой на футбольный мяч и улыбался, глядя прямо в объектив. Лошадь, запечатленная в изумительном прыжке через какой-то овраг. Тигр, несущийся вдоль речного берега. Снимок Тадж-Махала и снимок стартующего «Шаттла». И фотография огромного букета распустившихся чайных роз.

- Ниэ пуэщуу! – вдруг беспокойно захрипел Опарыч, рядом с которым упал снимок киноактрисы. – Миэлицыя!

Жмора мигом схватил с земли ближайший клубень:
- Опарыч, попробуй только подумать, что это не нож!

И высвободил вторую руггу.

-7-

Вой сирены раздался сразу же, что прибавило Жморе прыти. Ноги, ослабевшие от двухнедельного бездействия, слушались плохо. Жмора уже несколько раз падал. Обернувшись, он увидел две синих мигалки, одну совсем близко – она высунулась над Генератором. Другая виднелась еще далеко, но быстро перемещалась в направлении беглеца. Жмора решил больше не оглядываться. Главное одолеть этот проклятый первый километр. В его состоянии – минут десять бега. Жморе казалось, что он бежит по пояс в воде.

На расстоянии пары сотен метров от Генератора стал слышен низкий угрожающий гул, создаваемый им. Вблизи железного монстра Жмора его не слышал. Словно гудок огромного потустороннего парохода, увозившего в своих трюмах грешные души к месту вечного проклятия, этот гул обложил Жмору со всех сторон, душной волной надавил на живот и грудь, и преследовал его еще с полкилометра. А потом неожиданно стал спадать. Внезапно повеяло прохладой свежего снега. Со стороны гор приближалась метель.

Вдруг в поле зрения Жморы промелькнуло что-то неожиданное. Неужели?.. кисть его руки? ЕГО руки!!! Он остановился и быстро осмотрел конечности. Последние струпья таяли на запястьях, сомнений быть не могло, на этом расстоянии наваждение Генератора не действовало . Теперь нужно было проверить все остальное.

И в этот момент что-то полыхнуло в полуметре от Жориных стоп, оставив за собой снопик дыма над оплавленным камнем. Одновременно первый заряд снега ударил ему в лицо и понесся дальше в сторону Генератора. Жора быстро развернулся. В двадцати шагах от него стояла пищащая Универсальная Момма с мигалкой между головоглазами и лучевым пистолетом в руке. Жора почему-то моментально пришел в жуткую ярость.

- Пукалку убери, мусарыня! – закричал он. Внезапно возникшая перспектива быть резко разбуженным прямым попаданием плазмы сводила на нет все предыдущие усилия и означала потерять Веру еще как минимум на пару тысяч лет. Он резко выбросил перед собой правую руку, одновременно раскрыв кисть, и тут же сомкнул пальцы. Но они уже обхватывали рукоять совершенно немыслимого прибора уничтожения, прикладом упиравшегося Жоре в плечо, ослепительным ртутным блеском затмевающего белизну снега и ощутимо оттягивавшего Жорину руку вниз – ствол был толщиной с голень. Лошадей или верблюдов, которых можно было бы напустить на Момму с целью затоптать ее, сняв с себя таким образом кармическую ответственность, в пустыне не было. Действовать приходилось на свой страх и риск.

Однако стрелять не пришлось. С Моммой происходили странные метаморфозы. Она двигалась все медленней, и стало видно, что ее глаза-головы быстро покрывает сетка мелких трешин, как у бутылки, которую вначале бросили в костер, а потом сразу же облили водой. Момма была совершенно неприспособлена к холоду. Омерзительный писк, который она производила на протяжении погони, перерос в душераздирающий визг, а затем раздался пронзительный вой, который слился с отдаленным гудением Генератора в жуткий диссонанс. Воздух над пустыней завибрировал, деформируя каменистый пейзаж, внезапно пришеший в волнообразное движение, как будто бы почва раскалилась, хотя этого быть не могло: лицо Жоры начинало мерзнуть. И вдруг тысячи осколков лопнувших Момминых глаз посыпались на гравий, а через мгновение на них шлепнулась тушка в мундире со странными знаками отличия. Моммы больше не было. Жора изо всех сил побежал по направлению к генератору и буквально через сотню метров наткнулся в снежной пелене на Веру. Она улыбалась.

-8-

- И что?
- Как будто я должна что-то говорить. Разучился читать мысли?
- Нет, солнце, просто мне сегодня приятней так.
- И я тоже пригрозила ему клубнем, и вдруг увидела, что это уже не клубень, а самурайский меч в моей самой что ни на есть настоящей руке.
- Но как?..
- Но я же Вера. Которую ты пробудил от долгого сна. На которую полетим?
- Давай вон на ту.
- Нет, давай на эту.
- Тогда чего спрашивать? *ржунимагу*
- Чтобы ты немного побыл джентльменом. И вот еще, когда я отцепилась, Генератор точно уменьшился. Я не знаю, какие они сделают из этого выводы, но я так поняла, что они сами и есть этот Генератор. То есть, они вначале его создают, а он потом их держит. Ну, или как то еще вроде этого, но суть ты понял. Потом всякие Моммы набегают... Но факт – Генератор тем слабее, чем меньше народа вокруг него парится!
- Верка, какие у тебя глаза!
- Подожди. Значит, если еще кто-то из них своим больным мозгом это просечет и соскочит, то следующему будет еще легче, лишь бы новичков туда не затянуло.
А если они вдруг додумаются одновременно разомкнуть свои руки...
- ...То, похоже, соберемся мы вскоре опять всей компанией... А что это за лыжник с теткой, на Бессинджер похожей, поехал? Здесь же вообще людей, кроме нас...
-???
-???
- Опарыч!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!