Восставшее из небытия

Пролог
За свою жизнь я повидал многое, все-таки тридцать восемь лет – это не такой и малый срок. Тем более в наше безумное время, когда ты не знаешь, до чего договорятся наши умники-философы и зануды-психологи, которые сплошь и рядом отъявленные безбожники и считаю, что высшей силы не было, нет и быть не может. Я тоже так раньше думал, пока не поступил в М-ский университет в городе А…. Там моя судьба, отличавшаяся с самого детства вздорным характером, свела меня с такими людьми, как Айзек Мортонс и Луис Вундт. Это были самые экстравагантные личности во всем штате, ими восхищались и их презирали, благо было за что. Айзек и Луис, студенты третьего курса литературного факультета увлекались оккультизмом. И не только увлекались, но и водворяли в жизнь кое-что из прочитанного. К примеру, в 1892 году, за год до моего поступления и знакомства с ними, они с тремя другими студентами провели один обряд. Что там действительно произошло, никто так и не рассказал, но один из неудачливой троицы как-то поделился своими впечатлениями с любопытствующими: «Не знаю, что они хотели нам показать, но актеров они подобрали на тот дурацкий розыгрыш отвратительных. И эти омерзительные костюмы! До сих пор дрожь пробирает!»
Но это было в прошлом…
А в 1893 году, когда осень отступала под неудержимым натиском зимы, я этого еще не знал. И когда ко мне в университетской библиотеке подсели эти двое третьекурсников, я был весьма польщен, что столь одиозные и неоднозначные фигуры решили обратить внимание на меня и принять в свой узкий круг друзей. В тот злополучный вечер я коротал время за чтением одной интересной книги, неизвестно каким образом оказавшейся в нашей библиотеке. «Cultes de ghulles», так она называлась. Этот старый фолиант со стершейся датой издания и именем автора и привлек внимание моих будущих друзей. К слову сказать, в то время я еще не увлекался этой чертовщиной, но какое-то наваждение заставило меня взять в руки этот зловещий том.
Довольно быстро Айзек и Луис втянули меня в мир оккультизма, мир неестественного, потустороннего и непостижимого человеческим умом. Хоть я и был тогда убежденным рационалистом и категорически отрицал все нематериальное, будь то Бог, душа или другое нечто несусветное, я все же попал под их дурное влияние. Буквально за месяц я, очутившись в их цепких руках, стал их сторонником, единомышленником и последователем. В течении полутора лет я изучал с ними запрещенные и богохульственные книги, проводил противоестественные ритуалы и обряды. Я даже помогал им во время летних каникул проводить ночные раскопки на старых кладбищах Салема, где захоронили прах сожженных ведьм и колдунов. Не буду углубляться в подробности всех наших изысканий, это займет слишком много времени. К тому же, вряд ли читатель поверит всему, что я написал. Слишком много было сделано за время нашего знакомства. Я расскажу всего о нескольких экспериментах, в том числе и о том, что положил конец нашей дружбе.
… Первым моим серьезным опытом и первым моим серьезным потрясением стал спиритический сеанс. 21 июня 1894 года мы втроем были в Провиденсе, где у Айзека был свой собственный дом, который мы использовали как библиотеку, лабораторию, хранилище и опытное помещение. Дом Айзека представлял собой старый двухэтажный особняк довольно мрачного вида с крутой двухскатной крышей, крытой потрескавшейся от времени и нещадного солнца черепицей. Дом стоял на высоком каменном фундаменте, выложенном из массивных, плотно подогнанных друг к другу гранитных блоков. Благодаря высокому основанию особняк выделялся среди окружавших его построек этого квартала на западной окраине города - своеобразный замок среди одноэтажных домишек. Помимо размеров дом выделялся высокими шпилями на краях крыши, огромным крыльцом, с высокими каменными поручнями и, конечно же, колоннами, на которых держался навес над входной дверью. Две колонны, поддерживающие пологий скат крыши над входом были вырезаны из базальта в виде высоких и очень тонких песочных часов. Как мне рассказал Айзек, этот дом ему купили его родители по смехотворной цене еще до его поступления в университет. Дом принадлежал какому-то выжившему из ума старику, а когда тот умер, то наследники особняка уж очень спешили продать его вместе со всем его содержимым – библиотекой, состоявшей по большей части из оккультной и алхимической литературы, и коллекцией непонятных родственникам емкостей с разными сыпучими веществами. Это все и перешло во владения Мортонса, который стал активно изучать содержимое библиотеки вместе со своим верным другом Луисом Вундтом.
В этом доме и случился первый сокрушительный удар по моему сознанию, по пониманию этого неизведанного мира. В тот тихий летний вечер мы обсуждали, кем же был предыдущий хозяин этого дома. Тогда Луис и предложил идею провести спиритический сеанс и вызвать дух покойного старика. Для меня это было очень увлекательно, это мог быть мой первый опыт в подобном деле, ведь раньше я еще остерегался подобной практики.
И вот мы к двенадцати часам ночи совершили все необходимые приготовления и заняли за столом посреди обеденной комнаты, где, кстати, и умер старик, свои места. В комнате царил приятный полумрак, три синие свечи, мерно горящие на столе, отбрасывали на пол и стены комнаты будто живые тени, на каминной полке дымила небольшая жаровня с благовониями из далекой Индии. Сев за стол, испещренный незнакомыми угловатыми символами, нанесенные красной краской, я, Айзек и Луис, взялись за руки, образовав таким образом, равносторонний треугольник. Луис начал нашептывать заклинание призыва на грубом шипящем языке. С первым его словом тени еще больше изменили свои очертания. Они словно ожили и пустились вокруг нас в неудержимый пляс. Я пытался следить за их движениями, но тут мой взгляд упал на Айзека. Он как-то недобро улыбнулся, а затем…
Боль! Жестокая, всепроникающая, острая боль, будто тебе в голову воткнули длинное тонкое сверло, и твой мозг медленно накручивают на него. Боль, с которой ничего не может сравниться.! Тысячи, миллионы, миллиарды раскаленных и ледяных игл одновременно вонзились в мое тело, разрывая его на части. Боль, от которой твое тело выгибается дугой, перехватывает дыхание и полностью парализует тебя, уносит в совершенно другой мир, где нет ничего, кроме боли. Это было единственное, что я чувствовал.
А затем Боль прошла. Я думал, что я уже умер, но тут стало происходить нечто совершенно ужасное. Голова налилась тяжестью, и чей-то голос требовательно прозвучал в моей голове: «Убирайся! Отдай мне тело!». Я попытался было ответить, но новая волна боли охватила меня, правда, на этот раз боль не была настолько безжалостной. Перед моим взором, вернее взором моего подсознания, моего внутреннего Я, стали проноситься незнакомые картины из чьей-то жизни, чьи-то лица, знакомые и незнакомые места, города, улицы и дома. Создавалось впечатление, что я вижу жизнь неизвестного мне человека. Боль стала проходить, но одновременно я чувствовал, что все мои чувства, ощущения затухают, гаснут, пока я не провалился в небытие.
Когда я очнулся, было уже позднее утро. Я лежал на полу, связанный по рукам и ногам крепкой бечевкой, а возле меня в глубоких старых креслах, оббитых красным сатином, сидели с очень довольными, но очень уставшими лицами Айзек и Луис. Я попытался спросить их, что со мной произошло, но на мое тело накатилась такая волна усталости, что я не мог даже пошевелить губами. В руках у Вундта я заметил толстый блокнот и простой карандаш, которым Луис записывал что-то в блокнот. Увидев, что я очнулся, Айзек потянулся и осипшим голосом сказал мне  :
«Лежи, отдыхай. Ты нам очень помог. Он нам все рассказал, что мы просили, теперь мы знаем очень много. Ему очень понравилось твое тело. Ха, он даже не хотел покидать его, мерзавец он эдакий, и отправляться обратно в Ад! Ты извини, но нам, чтобы выгнать его из тебя, пришлось твое тело немного подпортить. Не волнуйся, скоро заживет. Ты молодец!»
И только в этот момент я почувствовал боль возле моего сердца. Собрав все свои силы, я устремился взором к месту боли. То, что я увидел, опять лишило меня сознания. Из моей груди, в дюйме от сердца, торчал миниатюрный стилет с трехгранной рукояткой и крохотным набалдашником в виде головы орла. В моей жизни этот стилет еще сыграет свою роль.
… Второй случай произошел спустя три месяца с небольшим. О сеансе спиритизма я еще с содроганием вспоминал, но исследования потустороннего мира я не бросил. Дух вселившегося в мое тело старика открыл нам не просто секреты, а ужасные тайны некромантии, алхимии и демонологии. Знания старика были бесценны, но они несут в себе такую страшную угрозу всему человечеству, что впоследствии я вынужден был сделать то, о чем я ни минуты не жалею.
Близился Хеллоуин, День всех святых. Не знаю, что тогда мной руководило, но я до сих пор сожалею о своем необдуманном поступке. Возможно, праздник прошел бы как обычно, если бы я не подал идею разыграть детвору. В честь праздника всем студентам нашего университета дали несколько дней выходных, так что мы втроем – я, Луис и Айзек, опять направились в Провиденс. Там я и высказал свою идею, а Айзек воплотил ее в жизнь. Еще в марте, когда я впервые приехал в дом Айзека, я на чердаке дома нашел большую, ростом в три фута и три дюйма куклу из дерева. Когда-то это была красивая и восхитительная игрушка, но время ее не пожалело. Некогда явно розовые волосы выцвели, поблекли и местами высыпались, оставив на голове куклы уродливые проплешины. Ранее прекрасное лицо, созданное настоящим мастером резца, с пухлыми щечками, пухлыми чувственными губками, которые довольно широко раскрывались, и голубыми глазками было безжалостно побито жуком-точильщиком, превратившим куклу в жуткую уродину. Пышное же платье небесно-голубого цвета изо льна, отделанное кружевами и украшенное лиловой бархатной розой на мое превеликое удивлением отлично сохранилось. Создавалось впечатление, что платье совершенно новое. Эта кукла и стала самым жестоким розыгрышем в мире.
После обеда Айзек поднялся наверх за ней, а потом вместе с Луисом отправился с куклой в руках в подвал, который мы превратили в опытную комнату. Несколько часов, пока я на кухне готовил праздничный ужин (в этот вечер мы отмечали также и день рождения Луиса), в подвале царила абсолютная тишина. Но около пяти часов вечера оттуда раздались крики ужаса и боли, звон бьющегося стекла и удары о дверь наверх. Я бросился в подвал. Когда я бежал через холл, мимо меня промчалось нечто очень яркое и быстрое и выпрыгнуло в окно на улицу, увлекая за собой осколки оконного стекла. Не успел я обернуться вдогонку этому странному существу, как из подвала выбежали Айзек и Луис. Правая рука Луиса была окровавлена, на ней не было указательного пальца. Кровь из раны заливала старый вытоптанный ковер и рассохшийся пол, но Вундт не обращал на это никакого внимания. Он подошел ко мне, схватил меня за правое плечо здоровой рукой и дрожащим голосом пробормотал: «Мы не того взяли! Он теперь не успокоится, пока не напьется крови! Что мы наделали…» После этого он побледнел, его глаза закатились, и Луис упал на пол, потеряв сознание. Я бросился на кухню за чистым полотенцем и, вернувшись обратно в холл, туго замотал рану Луиса. Все это время Айзек стоял у разбитого окна и, покусывая губы, что-то быстро бормотал себе под нос. Я подошел к нему и одернул его за рукав. Айзек посмотрел на меня бессмысленным взором и тихо прошептал: «Получилось».
Через два часа, когда мы с Айзеком привели Луиса в чувства и навели порядок в подвале, на улице раздался одновременный крик минимум восьми очень напуганных детей. Спустя несколько секунд крик повторился, но в этот раз он был преисполнен паники и животного страха. Среди криков, к моему ужасу, я расслышал предсмертный детский возглас. Волосы на моей голове стали дыбом; Айзек упал на колени, распростер руки и, запрокинув голову назад, истерически захохотал. Луис, сидящий поджав ноги в углу холла, вдруг резко поднялся и, с высоко поднятой головой направился в сторону кухни. От кровопотери его несколько пошатывало, да и пережитое им потрясение заставляло побеспокоиться о его моральном благополучии, поэтому я последовал вслед за ним. Я проследовал за Луисом на кухню, где он взял топор, лежавший у черного хода, а затем провел его обратно в холл. От нервного напряжения Луис еле шел, мне приходилось поддерживать его, чтобы он не упал. Войдя в холл, Луис отстранил меня и стал напротив выбитого окна, держа топор в левой руке. Я быстро сходил на кухню и, захватив с собой кочергу, вернулся к Луису, став справа от него. Несколько минут мы простояли в ожидании неизвестного, холодный пот заливал мое лицо, тело начинала бить крупная дрожь. Я буквально предчувствовал приближение неизведанного зла. Когда меня начала охватывать паника, оно явилось. Бывшая кукла-красавица появилась и замерла в оконном проеме. Свет от лампы над дверью озарил ее. И от увиденного я уронил кочергу на пол. Лицо, платье и ручки куклы были вымазаны свежее кровью, деревянные губки были перекошены в зловещей улыбке, некогда голубые глаза были залиты непроглядной чернотой, посреди которой плескались красные точки, сочившиеся неконтролируемой, необузданной и необъятной злобой, ненавистью чуть ли не всего мира. Стоило мне перевести свой взгляд с лица куклы на ее ручки, как ноги мои подкосились, и я упал на пол. В руках кукла держала голову ребенка, девочки девяти лет. Лицо несчастной застыло в гримасе боли и ужаса от неотвратимой и жестокой смерти – кукла загрызла ребенка и оторвала ей голову. А теперь это чудовище пришло явно за нашими жизнями.
Луис молча бросился к кукле, занося левой рукой топор над своей головой, подбежал к ней и наискось рубанул это создание тьмы. Кукла громко хрустнула, выронила голову ребенка на пол (та покатилась ко мне и уставилась на меня остекленевшими глазами) и расспылась в прах.
Только кукла пала под ударом топора Луиса, как в холл вошел Айзек. Увидев, как ветер гоняет по помещению пыль от созданного им монстра, Мортонс подошел к Луису, зло посмотрел ему в глаза, схватил за волосы голову невинной девочки и со всей силой выбросил ее на ночную улицу. «Зачем?» - прошипел Айзек, уходя наверх в свою комнату.
… Вспоминая свои студенческие годы, я часто задаюсь вопросом: «Как сложилась бы моя жизнь, не познакомься я с Айзеком и Луисом?» Вполне возможно, я закончил бы свое обучение и уехал бы в Бостон, став частным преподавателем. Но, что случилось, того не изменить.
После злосчастного случая на Хеллоуин нам втроем срочно, соблюдая тайну, пришлось покинуть взбудораженный город. Все жители Провиденса были шокированы кошмарной гибелью маленькой Сары Аркерсон, ставшей жертвой ожившей куклы-убийцы. Ходили слухи, что в городе появился маньяк-убийца или очередной сумасшедший, возомнивший себя диким зверем (когда-то давно здесь произошло нечто подобное, но про тот случай никто уже ничего не может толкового сказать). В Провиденс мы смогли вернуться только в феврале, когда горожане все же успокоились, а слухи постепенно стали стихать.
Когда мы возвратились в город, в тот дом, что стал храмом богохульственных ритуалов, безумия и темноты человеческой души, мы не знали, что это будет последняя наша совместная поездка. Я и мои друзья уже свыклись с тем случаем в ноябре прошлого года, а жажда новых оккультных знаний вела нас вперед. В январе Айзеку удалось достать одну книгу, не буду говорить ее название, чтобы не искушать читателя. Это было старое издание одной запретной книги, написанной еще в те времена, когда мракобесие правило умами людей. В ней вместились весь ужас, мрак, кошмар и грязь нашего бренного мира. От написанного в ней любой нормальный человек сошел бы с ума, но мы уже не были нормальными. Мы превратились в полусумасшедших фанатиков, опасных для окружающего мира. В этой книге была описана процедура воскрешения мертвецов. Айзек и Луис уже давно помышляли о проведении подобного эксперимента, у нас имелись необходимые знания, так что полученная книга стала последним толчком к финальному опыту моих друзей.
Неожиданную помощь нам оказала эпидемия гриппа, свалившая практически весь преподавательский состав университета. Из-за этого наш глубокоуважаемый декан факультета профессор Генри Бремминг решил устроить своим студентам незапланированные двухнедельные каникулы.
Мы вернулись в дом Айзека днем 17 февраля 1895 года и сразу приступили к необходимым приготовлениям. Луис отправился в подвал, чтобы подготовить все необходимые смеси и составы для обряда воскрешения, а я с Айзеком ушли в свои комнаты поспать, ведь нам предстояла ночная экспедиция на кладбище. Идти днем на погост было бы полным безумием, а до ночи было более шести часов, к тому же нам надо было набраться сил перед нашей поздней прогулкой.
Айзек разбудил меня в одиннадцать вечера. За полчаса мы собрались, оделись и, взяв с собой масляную лампу, две лопаты, кирку и моток длинной джутовой веревки, отправились на пригородное кладбище. Наш дом находился на окраине города, так что добрались мы до места назначения всего за четверть часа. Оказавшись на кладбище, Айзек уверенно пошел на северную часть, где хоронили по большей части бродяг, бедняков и иммигрантов из Европы. В этой части, говорил мне Айзек во время нашего пути, совсем недавно похоронили одного выходца из Ирландии, о чем ему рассказал Луис. Вундт не только подготовил все необходимое для ритуала, но и собрал необходимую информацию, что могла нам помочь.
Могилу ирландца мы нашли довольно быстро. На небе не было ни тучки, и растущий месяц скупо озарял своим тусклым светом ночное кладбище. Снег шел последний раз неделю назад, так что место захоронения Мака О’Тенса, так звали нашего будущего «друга», черным пятном выделялась на укрытой белым снегом земле. На кладбище царила абсолютная тишина, до домика кладбищенского сторожа было добрых семьсот ярдов. Поэтому я с Айзеком, не сильно таясь, принялись за нашу черную работу. Земля копалась легко – эти дни морозы стояли слабые, и грунт не успел как следует промерзнуть. Через треть часа копания моя лопата первой стукнулась о крышку гроба. Этот звук, словно выстрел, прогремел на кладбище, но мы были единственными живыми существами на нем. Убрав землю вокруг гроба, мы пропустили под ним веревку и, выбравшись на поверхность, вытянули его на лунный свет. Только я и Айзек поставили гроб на землю, мы заметили огонек в окне сторожа. Нас могли заметить и того хуже – узнать, поэтому нам пришлось поспешить. Гроб был сколочен из грубых тяжелых досок и был очень тяжелым. Айзек лопатой сорвал крышку гроба, и пред нашим взором предстал покойный. Молодая луна заливала его лицо своим бледным светом, отчего у меня возникло впечатление, что лицо умершего было вымазано мелом. Выражение его лица было спокойным и умиротворенным, мне даже вначале показалось, что ирландец просто уснул. Но стоило мне посмотреть на его шею, как это ложное впечатление рассыпалось в пыль. Кто-то очень добрый зарезал усопшего, вскрыв ему горло от уха до уха.
«Ничего, главное, что у него череп не тронут и мозг цел. Остальное не имеет существенного значения», - пробурчал Айзек, поднимая труп и взваливая его мне на плечи. Сам же Мортонс сбросил гроб с крышкой обратно в могилу и начал быстро засыпать туда же выкопанную землю.
Не могу сказать, что мне это добавило настроения. Ощущение, что на твоих плечах покоится тело мертвеца, к тому же выкопанное тобой на ночном кладбище, неимоверно угнетало, повергало в подсознательный страх перед мертвыми. Я поудобнее переложил умершего на своих плечах и двинулся с кладбища. Вслед за мной, унося наш нехитрый инвентарь, спешил Айзек, закончивший небрежно укрывать следы нашего присутствия. Примерно каждые сто ярдов я с Айзеком менялись. Весь путь домой мы постоянно оглядывались назад, опасаясь, что нас все же заметили и теперь поджидали удобного момента, чтобы застать врасплох. К нашему счастью, а может и наоборот, за нами никто не следил, и нам не помешали донести тело до нашего дома.
Мы вернулись домой через полтора часа. К этому времени Луис полностью закончил приготовления и даже нагрел воду в ванной для трупа, чтобы отогреть его после длительного пребывания в мерзлой земле. Погрузив тело в горячую воду, я с Айзеком пошли переодеться и отдохнуть. Я даже попробовал немного поесть, но близкое знакомство с разрытой могилой совершенно не располагало мой организм к трапезе.
Ближе к пяти утра, когда труп отогрелся, Луис привел тело покойного в порядок. Он перенес умершего в подвал, положил на заранее нарисованную октограмму на полу со свечами на концах лучей, зашил разрез на его шее и засыпал ему в рот пару унций специально приготовленного порошка. К этому моменту в подвал спустился я, а спустя несколько минут к нам присоединился Айзек. В его руках я заметил тот самый стилет, что вогнали мои друзья мне в грудь, спасая таким образом от вернувшегося из небытия духа.
Я зажег стоящие на полу свечи и взял со стола склянку с вязкой буро-зеленой жижей, отдающей резким неприятным запахом, и тонкую кисть. Этой кистью я нанес на груди и щеках покойного слова призыва на наг-сотхе – древнем языке существ, некогда правивших нашей планетой. Айзек в это время сделал стилетом надрезы на запястьях мертвеца и засунул ему под кожу по одной овальной монетке из зеленого пористого камня, по структуре похожего на пемзу. Пока мы занимались телом, Луис зажег жаровню и засыпал в нее специально отобранные травы. Подвал сразу стал наполняться приятным дурманящим дымком. Какие дальнейшие действия мы проводили для приготовления ритуала, я не буду дальше рассказывать. Я не желаю, чтобы кто-то проводил подобные эксперименты, это несет исключительную опасность для таких любопытных, как я. Мне довелось в этом убедиться и я не хочу повторения подобной трагедии, что произошла тем ранним февральским утром, когда мы оживили Мака О’Тенса.
Луис стал в изголовье покойника, а я с Айзеком по бокам усопшего. Убедившись, что все готово, Луис принялся читать заклинание, почерпнутое из отвратительной книги, хранилища богомерзких и противоестественных знаний, созданной на заре христианства фанатичными некромантами из Средней Азии. Именно эту книгу и раздобыл накануне эпидемии гриппа Айзека. Слова Луиса гулким эхом звучали в подвале, наполняя окружающее нас пространство зловещим гулом, от которого огонь свеч стал подрагивать и плясать.тени на стенах, на полу и потолке зашевелились и устремились к покойному, окружая его тело черным кольцом по периметру октограммы.
Продолжая читать заклинание, Луис стал на колени и положил свои руки на голову покойника. Только ладони Вундта коснулись лба О’Тенса, как тело, в котором не было ни единой искры жизни, стало бить руками и ногами по полу. Рот покойника открылся, и из него повалили клубы густого едкого дыма. Труп захрипел и открыл свои веки, представив нам совершенно белые глаза, без малейшего намека на радужку и зрачки.
Только Луис произнес последние слова заклинания, как труп, только что демонстрировавший невозможные признаки жизни, моментально затих.
«Пр-роклятье! – прошипел Айзек. – У нас ничего не вышло! Только время зря потратили!»
Луис с сомнением посмотрел на своего друга и приказал покойнику: «Сядь!»
Мертвое тело моментально подчинилось требованию Вундта и село на пол. Спустя мгновение покойник открыл свои белые глаза и начал озираться по сторонам невидящим взглядом.
«Кто меня вызвал из небытия?» - необычно глухим голосом спросил он.
Услышав его голос, я затрепетал от благоговейного ужаса перед содеянным мной и моими друзьями. Нам удалось сделать невозможное, мы смогли вдохнуть жизнь в покойника, вернуть душу в мертвое тело. Хоть холод земли и берег пока тело покойного от тления, мозг уже умер и не мог уже функционировать. Я неоднократно думал о тщетности наших попыток оживить умершего, а теперь я был преисполнен безумной радости, гордости и тщеславия, я чувствовал себя равным великим алхимикам и чернокнижникам всего человечества.
Пока мое сознание витало в облаках от восхищения происходящим, оживший мертвец ловко вскочил на ноги и подошел к Луису. Он схватил Вундта за плечи своими цепкими пальцами и вновь задал свой вопрос: «Кто вызвал меня, Абрахама Мойнца из Салема, из небытия?»
Я содрогнулся от кошмарной догадки. Прошлым летом я с Айзеком и Луисом были в Салеме, где проводили ночные раскопки на старом кладбище, на котором похоронили прах сожженных чернокнижников. Среди более чем полутора десятков добытых урн с пеплом от ведьм и колдунов, преданных огню, было вместилище останков и Абрахама Мойнца. Но как его дух мог оказаться в теле убитого ирландца Мака О’Тенса? Неужели…
Мою догадку озвучил Луис: «Айзек, разрази тебя гром, что ты наделал? Зачем ты добавил его прах в порошок Ибн Гази..?»
Луис не успел договорить. Его слова неожиданно прервались, и подвал огласился его предсмертными хрипами и бульканьем из разорванного горла – оживший мертвец в мгновенье ока вцепился своими зубами в горло несчастного и вырвал кадык. Лицо покойника оросилось горячей кровью; он повернулся ко мне и Айзеку, и я оцепенел от увиденного. Кровь Луиса, залившая лицо убийцы, впитывалась в его кожу, ставшую наливаться болезненным румянцем. На лице ожившего покойника стала играть злорадная улыбка, а глаза его начала заволакивать непроглядная темнота, лишь небольшие белые пятна выделялись как бельма.
Мой взгляд пал на Айзека. Мортонс тихо смеялся легким смешком безумца, непринужденно поигрывая тем самым стилетом, что однажды чуть не отправил меня в свет.
Только тело Луиса пало на пол, как неожиданно появившийся из неоткуда ветер задул все свечи, погрузив подвал во мрак. Смех Айзека сразу прекратился, вместо него послышался скрипящий смешок Абрахама. Но еще перед этим, не успела тьма овладеть подвалом, я увидел перепуганное лицо Айзека и пляшущий в его задрожавших руках стилет.
«Не двигайся!» - хрипло вскричал Мортонс.
«Иначе что?» - шипящим голосом спросил его Абрахам. – «Ты меня убьешь? Думаешь, я не смогу тебя достать в этой темноте? Ха-ха-ха! Ты смешон, смертный! Мне не нужны глаза! Я тебя отлично вижу, чувствую твой панический страх, заполнивший все вокруг!»
Если я все правильно припоминаю и не ошибаюсь в своих выводах, в этот момент у Айзека сдали нервы. Не успел оживший колдун, а это действительно был Абрахам Мойнц, в чем я ни капли не сомневаюсь, закончить свою тираду, как Айзек с диким воплем бросился на него. Раздался короткий вскрик, переходящий в сдавленный стон, зазвенел упавший на каменный пол стилет, и снова в подвале воцарилась тишина.
«Хм, глупец. Нетерпеливый осел. Мог бы остаться со мной и стать таким же могущественным, как и я, но… никчемный субъект! С кем мне приходиться иметь дело? Хорошо, что им хватило ума правильно все сделать и теперь я снова живой! Хорошее тело подобрали, крепкое, сильное, то, что надо для служения ЕМУ», - просипел Абрахам, четко выделив последнее слово.
Что-то с тихим шлепком упало на пол. Вслед за этим звуком раздались удаляющиеся от меня шаги – это Абрахам отправился к выходу из подвала.
Долго после всего пережитого я думал, почему тогда в подвале колдун не убил меня? Почему он столь хладнокровно разобрался с моими друзьями, а ко мне даже пальцем не прикоснулся? Позже я убедился, что он действительно обходится без зрения в обычном понимании этого слова. Он видит все несколько иначе, чем обычные любви. Он просто ощущает все вокруг себя. Меня же колдун, вероятнее всего, не почувствовал благодаря проведенному спиритическому сеансу, вернее, из-за его последствий для меня. Тогда я чуть не лишился жизни, я пережил клиническую смерть, побывал на той стороне жизни, а мое тело стало вместилищем духа. Это наложило на меня своеобразное клеймо. Я стал неосязаем для воскресшего колдуна. Лишь , спустя без малого двадцать лет, я смог это понять. А тогда я еще стоял в подвале, скованный шоком от произошедшего, и вслушивался в удаляющиеся от меня шаги.
Вот заскрипели ступени старой деревянной лестницы, ведущей наверх из подвала в холл. Вот раздалось звяканье щеколды и неразборчивое ворчание Абрахама. Судя по всему, он никак не может с ней справится, не хватает пальцам, еще не до конца оживших, ловкости открыть ее. Но тут темноту подвала озарила небольшая вспышка, похожая на искру от мощной гальванической батареи, и дверь поддалась под неуклюжими попытками Мойнца открыть ее. Свет от нескольких ламп, расположенных в холле, проник в подвал сквозь дверной проем и осветил место жуткого ритуала, предоставив мне возможность осмотреться.
Тело Луиса лежало на краю октограммы в луже крови. Лицо моего покойного друга выражало одновременно удивление и еще до конца не созревший страх перед неотвратимой гибелью: черты лица исказились, но так и не успели сложиться в гримасу смертельного ужаса. Очевидно, мой друг все же успел понять, что с ним произойдет. Слева от меня я обнаружил стилет Айзека. Наклонившись подобрать его, я обратил внимание на странный комок, лежавший возле павшего ничком Мортонса. Внимательно присмотревшись, я к своему и так глубокому потрясению понял, что это – сердце. Сердце моего друга! О, чудовище из преисподней! О, порождение бездны! Воистину, это невиданная жестокость – вырвать сердце живому человеку. Я не решаюсь даже представить, что же чувствовал Айзек в момент смерти, это выше моих сил.
Стараясь не шуметь, я подошел к стилету и подобрал его, тут же ощутив его неестественный жар и легкую дрожь. Вместе с этим я почувствовал сильный прилив сил и уверенности.
Колдун вышел в холл, несколько раз шумно вдохнул и довольно произнес: «Хороший дом, старый, полный сил. Жаль, хозяин его бестолковый оказался, не смог его в полной мере оценить и раскрыть. Ничего, я его себе подчиню».
Несколько мгновений я неподвижно стоял в подвале не решаясь идти за призванным из небытия покойником, но что-то упрямо толкало меня вслед за ним. Ступая как можно тише, я стал подниматься по лестнице, одновременно пытаясь привести мысли в порядок. Уже тогда я стал задаваться вопросом, почему Абрахам Мойнц, колдун и чернокнижник из Салема, сожженный более трехсот лет назад и воскрешенный в теле убитого ирландца, не убил меня, а прошел мимо. Чего же добивался Айзек, подменивая порошки? Что же намерен делать этот оживший покойник?
Я был настолько поглощен своими мыслями, что чуть не врезался в спину Мойнца. Он все еще стоял на пороге и будто прислушивался к происходящему вокруг. Я уже начал было опасаться, что он обернется, но я боялся в тот момент не столько его самого, сколько его глаз. Меня пугали эти черные озера с белыми льдинами посредине. Несколько минут колдун стоял, прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем больших напольных часов в прихожей. Видимо, убедившись, что он один и в доме больше никого нет, он не спеша пошел в нашу библиотеку, расположенную на втором этаже в восточной комнате. Не мешкая, я решительно отправился вслед за ним. Весь путь наверх я не отставал от него ни на шаг и демонстрировал настоящие чудеса осторожности – под моими ногами старая лестница ни разу не заскрипела, в то время как под тяжелой походкой Мойнца она нещадно трещала и грозилась провалиться. К счастью, она выдержала нас, и мы вскоре оказались в библиотеке, в нашем храме проклятой литературы.
Переступив порог библиотеки, Абрахам сразу бросился к книжным полкам. Довольно урча, а он именно урчал, лаская своими еще не ожившими пальцами старинные книги, он стал перебирать содержимое полок. А когда он дошел до одного запретного издания, внесенного в список запрещенной литературы еще в пятом веке, Абрахам ликующе воскликнул. Его радости не было границ, он схватил книгу и пустился с ней в обнимку в пляс по кругу. «Ха-ха-ха-ха! – захохотал колдун. – Молодцы! Молодцы! Такое сокровище хранили! Я не верю своим ощущениям! Теперь я точно смогу вернуть себе все свои силы! Ладно, продолжим осмотр».
Зажав книгу под мышкой, колдун повернулся к выходу и остановился, уставившись невидящим взглядом в дверной проем, где все это время стоял я и, не таясь, наблюдал за танцами колдуна. Абрахам осторожно положил книгу на пол и медленно подошел ко мне. Я, затаив дыхание, замер, а колдун принялся принюхиваться, шумно втягивая в себя воздух. Меня начало охватывать опасение, что он почует меня, ведь он понемногу приближался ко мне. Но спустя небольшое время Мойнц отпрянул с недовольной и несколько удивленной миной.
«Ничего не понимаю… здесь же никого больше нет… Нет, мне это просто померещилось…» - протянул колдун, поворачиваясь обратно в библиотеку.
Но, ступив несколько шагов внутрь комнаты, он резко обернулся и сделал молниеносный выпад правой рукой в мою сторону. Это произошло настолько быстро, что я не успел понять, что же произошло. Его рука остановилась всего в пару дюймах от моей груди, еще бы чуть-чуть, и эти мертвецки белые, скрюченные пальцы дотянулись бы до меня, враз оборвав мою жизнь, как жизнь Айзека. Снова потерпев фиаско поймать меня, колдун, так и не убрав руки, отчетливо заскрипел зубами и выкрикнул:
«Да что же это такое?! Что мне все мерещится?! Ведь здесь же никого нет! Никого, кроме меня! Кто ты?! Выйди! Покажись!»
Естественно, я промолчал. Я не настолько тогда выжил из ума, чтобы предстать перед этим чудовищем, поэтому, сохраняя тишину, аккуратно отступил на один маленький шаг влево, уйдя таким образом от опасной близости с пальцами покойника. Но, только я сдвинулся с места, как моя правая ладонь, державшая стилет, с каждой секундой все сильнее нагревавшийся и не перестававший подрагивать, против моей воли дернулась вперед, вскинула стилет и резанула колдуна по руке чуть выше локтя. То, что произошло в следующую секунду, меня настолько поразило, что до сих пор снится в моих сновидениях, - рука колдуна, от кончиков пальца и до пореза, за считанные секунды почернела и рассыпалась в пыль. Легкий ветерок, постоянный хозяин коридоров этого мистического дома, подхватил ее и стал разносить по комнате и коридору, так что все кругом запорошило серым пеплом с крайне неприятным тошнотворным запахом.
Колдун дико завопил, ухватился левой рукой за обрубок покалеченной руки и принялся кататься от боли по полу, не умолкая ни на секунду. От невыносимой боли его лицо перекосило, бескровные губы растянулись в мучительной гримасе, явив миру ровные белые ряды белых зубов, черные глаза выпучились. В довершении этого, кожа на скулах, еще не обретшая после оживления тела эластичности, треснула, и из ран на лице выступили скупые капли бордовой крови.
«Как?!!! Кто?!!! Будь ты проклят!!! – орал Абрахам. – Не верю!!! Этого не может быть!!!»
Колдун катался по полу, будто уж по раскаленной сковороде, лицо его мелькало с ужасающей быстротой, мне даже стало не по себе от этого зрелища. Но, когда сквозь мелькание рук и ног мой взгляд уцепил правую руку Мой нца, мое нутро дернуло, от увиденного мое сознание помутилось, и мои ноги подкосились, я еле смог устоять на ногах и подавить подступившую тошноту. Вся правая рука и часть предплечья колдуна почернела и стала осыпаться пеплом. Чернота, будто степной пожар прерию, пожирала тело Абрахама, причиняя ему, очевидно, адскую боль. Фактически, как это ни абсурдно звучит, мертвый колдун живьем рассыпался в прах.
Осознав эту мысль, меня молнией поразила радость одновременно со страхом. Радость за принесенную колдуну расплату за гибель моих друзей и наставников. И страх за содеянное, ведь только в этот момент я смог осознать глубину всего произошедшего в то безумное утро, когда мы возомнили себя всесильными и вызвали из преисподней проклятый людьми дух. Меня стремительно охватило головокружение, виски сдавило, я не смог удержаться на ногах и упал, не выпустив из руки стилет, на колени подле раненного мной колдуна. Дальнейшее я припоминаю смутно, все происходило слишком быстро и не совсем укладывается в моем сознании даже сейчас, так что, быть может, некоторые моменты я упустил.
Когда я стоял на коленях и был в оглушенном состоянии, я перестал обращать внимание на корчащегося колдуна, будучи всецело поглощен своими сумбурными и беспорядочными мыслями. Это стало моей едва ли не фатальной ошибкой, что чуть не перечеркнула мою жизнь в тот момент. Совсем неожиданно я почувствовал, как стилет обжег мне руку ледяным холодом, отрезвившим мое сознание. Я поднял свой взгляд, устремленный пред этим в дощатый пол и увидел, как колдун, практически полностью почерневщий и лишившийся уже правого бока и половины шеи, перестал дергаться и уставился на меня, довольно улыбаясь. Его тело продолжало все же дергаться, но это были не те конвульсии, от которых его подбрасывало на полу, а легкие судороги. Лежа на полу и опершись на левую руку, он стал похож на змею, приготовившуюся к решающему броску.
«Я тебя вижу», - с нескрываемым удовольствием проскрипел он.
И тут же кинулся ко мне. В мгновение ока он достиг меня и схватил своей левой ладонью меня за голову. Перед моими глазами потемнело, сознание заволоклось туманом, сквозь который до меня донеслись слова погибающего колдуна: «Поздравляю, тебе удалось меня убить. Но я тебе этого не прощу и так просто не оставлю тебя. Моя месть будет жестокой, ты будешь жалеть, что я не отправил тебя к твоим самоуверенным дружкам сегодня».
Его пальцы с силой сжали мою голову, причиняя мне боль, и колдун начал бормотать заклинание на неведомом мне языке. Меня поразил резкий холод, буквально парализовавший мое тело. Я не мог понять, что со мной происходит, моя душа будто разделилась. Я одновременно видел своими глазами нависшего надо мной Абрахама Мойнца, а другим непонятным для меня зрением, я сверху видел все происходящее в коридоре возле библиотеки. Меня начало трясти, как в приступе лихорадки, а потом начало колотить, будто у меня случился эпилептический припадок.
Колдун не успел дочитать заклинание. Чернота разрушила его быстрее, чем он успел проговорить смертельные для меня слова. Он потерял нижнюю челюсть вместе с языком, а затем рухнул на пол, так как его ноги рассыпались в пыль, окутавшая все вокруг непроглядной пеленой. Когда ветер развеял всю эту завесу, я посмотрел на лежавшего на полу колдуна, вернее, на то, что осталось от него – голова без нижней челюсти. Его глаза, черные с белыми пятнами посредине, горели неземным гневом, но этот огонь угасал. Угасал, как и душа Абрахама Мойнца, пробужденная в теле Мака О’Тенса.
Спустя несколько секунд остатки колдуна рассыпались в прах, и их развеяло по всему дому. Пребывая в подавленном состоянии от произошедшего со мной, я, не вставая с пола, оглянулся, и мой взор ухватил странную тень, стоявшую на пороге библиотеки. Эта тень, до невозможности похожая на человеческий силуэт, на тень, отбрасываемую сгорбленным стариком, кивнула мне, подняла свою призрачную длань и помахала мне, как бы прощаясь со мной. Затем она растаяла, не оставив после себя никаких следов.
Собравшись с силами, я решительно встал, заткнул стилет, остывший уже до ледяного состояния, за пояс и спустился вниз в подвал. Я знал, что из этого дома надо как можно скорее убираться, пока никто не обнаружил следы нашего пребывания на кладбище и не пришел за объяснениями к Айзеку как к владельцу дома. Но уйти просто так, не простившись с моими друзьями, павшими от рук нашего эксперимента, я не мог. Оказавшись в подвале, скудно освещенным светом от ламп в холле, я остановился в нескольких шагах от тел Айзека и Луиса. Я не мог уже спокойно переносить все произошедшее, я был на грани срыва. Еще немного и я бы впал в истерику, если бы еще оставался в этом ужасном месте хоть несколько минут. Буквально выбежав из подвала,я отправился наверх в свою комнату забрать саквояж со своими вещами, решив бежать сейчас же из этого проклятого дома. Когда я уже бежал к выходу, меня остановила идея, которая казалась мне единственным способом принести упокоение моим друзьям. Оставив саквояж у входа, я бросился на кухню, где в одном из углов мы хранили бочку с керосином емкостью в двадцать галлонов. Выкатив бочку в холл, я открыл пробку, опрокинул бочку на бок и принялся щедро разливать керосин по помещению. Вылив чуть меньше половины, я скатил бочку в подвал. Выйдя на крыльцо с саквояжем в одной руке и с масляной лампой в другой, я на прощание обернулся, окинул последним взглядом этот дом, без малейшего сожаления бросил лампу в холл и бросился бежать. За моей спиной вспыхнуло пламя, улицу озарило огнем, а когда я добежал до конца улицы, раздался громогласный взрыв. Я остановился перевести дыхание и оглянулся. Дом от взрыва бочки наполовину обрушило, пламя, охватив его, весело плясало по нему и обломкам досок и кровли, разбросанных вокруг дома. Решив, что меня здесь уже больше ничего не задерживает, я побежал дальше, стремясь как можно скорее покинуть этот квартал, оказаться на вокзале и уехать подальше из этого города.

… После этого злополучного февральского утра я решил навсегда покинуть свою утру. Я уехал в Европу, где поселился в Ирландии. Продав на родине все свое имущество, я купил небольшой старый дом в сельской местности, где собирался прожить свою совершенно новую жизнь под выдуманными именем и прошлым. Пятнадцать лет я прожил в относительном спокойствии, который лишь изредка нарушали сны о прошлых деяниях Айзека и Луиса, да иногда кошмары со смертью колдуна. Но вот уже год, как ко мне каждую ночь во сне является Абрахам Мойнц в облике дряхлого старика. Своими длинными тонкими и цепкими пальцами он хватает меня за горло и душит меня, выкрикивая проклятия вперемешку с заклинаниями, от которых мое тело каждое утро нещадно болит. А последние полгода я регулярно обнаруживаю следы присутствия кого-то незримого в моем новом доме и постоянно ощущаю на себе чей-то тяжелый взгляд. Кроме того, когда я беру в руки стилет, единственную вещь, что напоминает мне о прошлом, я ощущаю его жар, он дрожит и будто стремится вырваться из моих рук, совсем как в ночь 18 февраля 1895 года, когда я этим стилетом сразил Абрахама. Все это действует на меня невыносимо. Мои воспоминания, которые я так тщательно старался забыть, похоронив под выдуманной жизнью Меттью Вейнера, как меня сейчас зовут, вернулись ко мне. Мне постоянно мерещатся шаги в моем доме, я вижу, что моя тень ведет себя самостоятельно от тела, а сны стали совершенно невыносимыми. Ко мне каждую ночь приходят Айзек и Луис, они много со мной говорят, требуют, чтобы я совершил какой-то ритуал, но стоит мне проснуться, как все то, что они мне объясняли, я забывал и никак не мог вспомнить. Я замкнулся в себе и совершенно перестал покидать своя дом, хотя мне в нем невыносимо оставаться. Я чувствую, что начинаю сходить с ума, тени из прошлого, вернувшись ко мне, лишают меня рассудка. Я знаю, что это все – деяние духа колдуна, не погибшего до конца, вернувшегося за мной, желая мне отомстить. К этому выводу я пришел, когда на стене в моей комнате я обнаружил выжженную надпись, гласящую: «Я уже рядом. Скоро я завладею твоим телом и уничтожу твою душу».
Я понимаю, что не могу противостоять нематериальной сущности, понимаю, что дух Абрахама Мойнца добьется своего. Но я не хочу сдаваться, поэтому это мои последние строки. Завтра меня в этом мире уже не будет, я решил уйти навсегда. Вчера мне привезли три бочки пороха, что я заказал из Корка. И сегодня ночью я устрою прощальный костер в честь моих друзей.


(Эта рукопись была обнаружена в развалинах старого особняка в Южной Ирландии в деревне Баллинс в тридцати милях на северо-западе от портового города Корк.)