То, что знали кони

Коротков Сергей То, что знали кони


Станки эвакуированного завода с, теперь уже, оккупированной немцами территории, стояли под открытым небом в небольшом, захолустном, предуральском городке. И хотя небо в это время года было на удивление чистым и высоким, директора прибывшего предприятия, не в пример чистому и спокойному небу, сильно потряхивало и знобило. Шалило сердечко. Ныло под ложечкой. Пошаливали сердечки и всякие другие органы и у его замов и приближённых, а заодно и у руководства маленького городка, в чистое поле, возле которого и был сгружен завод. Чесались задницы – за места и затылки – за всю голову. Потому что кто-то, где-то что-то напутал и этот грёбаный (тихо-тихо, спокойно) завод ну никаким макаром не вписывался в габариты самого городка. Единственные строения, которые могли вместить, хотя бы по частям, предприятие, находились на порядочном расстоянии друг от друга, что приводило к порядочной потере времени в производительности. Да и с экономической и человеческой точки зрения те маленькие заводики трогать было нельзя. Они выпекали хлеб и жали масло.
Какой-то умник, рубанув пустой воздух рукой, высказал ещё более пустую идею насчёт здания горкома партии. Каждому станку – по личному кабинету, съязвил в ответ партийный босс. А нас куда? Да и неудобно это. Ни заводу ни нам.
Оставался ещё большой двухэтажный особняк дореволюционной постройки, прямо дворец – бывшего градоначальника, но и эта идея оказалась, при тщательном рассмотрении, неразумной, а кто-то даже (про себя и в кулачок, зажмуривши от страха глаза) прохихикал. Потому что уже долгое время это, некогда удивляющее своей помпезной вычурностью архитектурное творение, с двумя огромными залами для проведения приёмов и балов использовалось нынешней, остроумной властью в качестве …бани. Причём, разумеется, именно в этих самых больших залах и были устроены общие помывочные. Мужская и женская. А в комнатах поменьше – душевые и ванные номера. И хоть народу в городке было и невеликое множество – баню любили посещать все, от мала до велика. Но за два с лишним десятилетия, прошедшие с учреждения бани, здание без ремонта порядком отсырело и подразрушилось. Разумеется, размещать предприятие государственного значения в аварийном особняке никто не решился. И стали чины дальше репы чесать…

В пустующей уже года три, не шибко крепкой конюшне бывшего коневодческого комплекса, на полуистлевшем сене, привалившись плечом к облупленной кирпичной стене дальнего конца строения, сидел худенький подросток. В его ногах стояла плетёная корзина с собранными им в лесу, покрытыми влагой грибами. Дождь, настигший мальчика при выходе из леса и заставивший искать убежища, уже кончился, но он, увлечённый своим кропотливым занятием идти домой не собирался.
…Как это случилось в точности – уже не важно, важно что в какой-то момент глаза мальчика, нашедшего в конюшне укрытие, оказались как раз на уровне небольшой узкой щели, проходившей по кладке кирпича и он с удивлением обнаружил, что за стеной конюшня невероятным способом продолжается. Но этого быть не могло, и мальчик прекрасно об этом знал. Он даже выходил убедиться в этом, обходил строение вокруг, трогал кирпичи, нашёл ту трещину и посмотрел через неё внутрь конюшни. Там всё было по-прежнему – полусгнившее сено, его корзинка с грибами, а здесь – только пахнувший дождём воздух и мокрая трава, намочившая ему штанины выше колен. И всё. Никакого продолжения.
Но вернувшись назад и снова посмотрев в ту щель, подросток опять видел невероятное – конюшня продолжалась и за стеной. К тому же, уже кончившийся ЗДЕСЬ дождь – в той конюшне всё ещё лил как из ведра, нескончаемыми потоками, сквозь прорехи в крыше, заливая лужами, по которым плавала солома, земляной пол.
Поэтому и сидел мальчик возле стены и расковыривал перочинным ножичком раствор, связывающий кирпичи. Позабыв про грибы, про неприятно волглую рубаху и мокрые, липнувшие к ногам, штаны. Про мамку, что ждёт его к обеду и уже наверное волнуется, не заблудился ли он.
А потом из глаз пацанёнка брызнули слёзы, потому что сломался вдруг в руках его ножичек – подарок уходившего на войну отца. А ни один злосчастный кирпич так и не был вынут.

Кто-то из высоких лбов всё-таки вспомнил про конезавод. Все дружно стали надувать щёки, шумно выпускать воздух и промакивать лбы и шеи носовыми платками. В спешном порядке была создана комиссия для осмотра будущих цехов и к обеду она была уже на месте заброшенных конюшен. Правда дорога, невеликая по расстоянию, всех утомила. Сама дорога. Она как будто нарочно состояла из ям. И бугров. И походила на увеличенную и длинную стиральную доску, расстояние между волнами которой равнялось аккурат расстоянию между передними и задними колёсами автомобилей везших членов комиссии. Поэтому поездка сильно напоминала скачку на лошади, только в замедленном темпе. Ежесекундно ловя фуражки и шляпы, ударяясь головами о крыши автомобилей, лязгая зубами и матерясь (кто вслух, кто про себя), выбранные ответственные лица мучительно преодолевали пространство от городка до бывшего комплекса.
Прошедший за час до этого дождь ещё более усугубил неудобство поездки, так что на конезавод комиссия прибыла уже достаточно «на взводе» и вряд ли кто из выбранных членов вспомнил потом встретившегося им на пути, идущего навстречу понурого мальчишку с печальными глазами, несущего полную корзинку грибов.
По той же причине первый отчёт, составленный комиссией об осмотре места под размещение оборонного завода, состоял, в основном, из общих заключений.
Основной упор делался на приведение в состояние годности дороги, по которой предстояло перевозить станки и прочий груз.
Бросившаяся в глаза некоторым членам комиссии большая трещина в стене одной из бывших конюшен, не смогла помешать предварительному одобрению выбранного места. В конце концов остальные стены и крыша здания были целы, а эта… сломаем и выложим новую, делов то.

Ранним утром, затырив краюху хлеба за пазуху, мальчик тихо проскользнул на улицу и направился к старому конезаводу. С собой у него была заточка, сделанная из старого напильника. Он был уверен что вчера ему ничего не померещилось и эта уверенность зародила упорство исследовать непонятное явление дальше.
Когда спустя примерно час он снова приник глазом к той трещине, по ту сторону стены всё ещё шёл дождь. Не такой проливной как вчера, но шёл. И ещё. В проёме двери «той» конюшни мальчик увидел силуэт. Вернее – два силуэта. Человека и собаки. А если уж быть совсем точным – маленькой худенькой девочки и большой, скрюченной и тоже худой – собаки. Разглядеть подробности ему мешал падающий со стороны дверного проёма свет и крохотная величина трещины, через которую он вёл наблюдение. Подросток вынул из-за пояса заточку, но сразу замешкался, - а что если заслышав посторонние звуки, та девочка и собака убегут?..
Но любопытство пересилило. Мальчику не терпелось поскорее сковырнуть кирпичи и получше разглядеть и понять, в конце то концов, что же это за необычное явление.
Он пару раз сильно провёл остриём по раствору, связывающему кирпичи и прильнул глазом к чуть расширившейся трещине. Потом ещё раз прочертил. И ещё. И, вероятно в тот момент до собаки донеслись звуки, создаваемые заточкой и она насторожилась, повернув голову к стене, за которой скрывался мальчик. Вслед за собакой к трещине повернулась и девочка
Мальчик не мог видеть в темноте её лица, но понял, что та смотрит именно на эту щель, на его приникший глаз, на него.
Он отшатнулся от стены и в страхе и растерянности затаился. Почему-то сильнее забилось сердце и сразу вспотели ладони. И чем дольше он так остолбенело сидел, тем страшнее было снова посмотреть в ту трещину. Мальчугану казалось что с той стороны, если он всё же решится прильнуть к щели глазом, ему непременно ткнут в него чем-нибудь острым. Глупости наверное. Но может быть и нет.
И в этот миг с той стороны прозвучал тоненький голосок. Говорила девочка. Она сказала что ни в коем случае не нужно расширять трещину в стене, иначе разрушится этот, и так невеликий, энергетический канал между их двумя мирами. И что тогда он больше никогда не сможет ни увидеть, ни поговорить с ней. Мальчик мало что понял, но девочка просила его просто поверить ей. Общаться можно и через эту небольшую щель. Хотя девочка и не знает, чем всё это может для них закончиться. Для мальчика – в первую очередь. Потому что у неё, в её мире радиация. Что такое радиация, спросил он выйдя из оцепенения. Радиация, ответила она, это когда трудно и плохо живётся, все, даже собаки, болеют, мало живут и быстро умирают. И всегда мучаются перед смертью. А её собака, её зовут Ёга, она уже старая, ей скоро четыре года и она уже начинает мучиться и скоро наверное умрёт. А у тебя есть собака? Твоя собака? Нет, ответил он, у него в доме живёт только чёрная кошка. Не люблю кошек, сказала девочка, они нехорошие. Воруют маленьких детей и поедают их. Глупости, возразил мальчик. Ничего не глупости, повысила голос девочка, тебя вот уже не украдут, тебе сколько лет? Одиннадцать, ответил мальчик. Ну вот, тебе бояться нечего, да и пожить ещё можно лет двадцать. А мне недавно исполнилось семь и я могу теперь ходить где хочу, правда с собакой. А до этого я убегала сюда без спросу и смотрела на ваших больших животных, вот через эту щёлку, но их почему-то больше нет. Это были кони, сказал мальчик, то есть лошади. Нет, сказала девочка, пусть будут – кони. Так ей больше нравится. Ко-ни. Их всех, сказал он, пустили на мясо. Солдатам нужно мясо, они воюют с фашистами. Война – это плохо, сказала девочка. У вас тоже будет радиация и вы станете быстро умирать. Нет, возразил мальчик, мы обязательно победим и освободим всех людей от Гитлера. Я не знаю кто это, сказала она, но наверное он плохой. Да, кивнул мальчик.
Они помолчали. Потом до мальчика донёсся звук приближающихся к комплексу машин.
Тебе нужно уходить, сказала девочка, не нужно, чтобы другие узнали о моём мире. Достаточно того, что о нём знаешь ты… и знали кони. Да, согласился мальчик, взрослые ничему не верят и сломают стену. Я приду завтра. Приходи и ты.
Он быстро вскочил с колен, подхватил свою заточку и, выбежав из конюшни с так и не начатой краюхой хлеба, побежал в сторону городка.

Вторая комиссия, уже во главе с директором эвакуированного завода, осмотрела конезавод более основательно. Были проведены необходимые замеры площади конюшен, вспомогательных помещений и всей прилегающей территории. Директора осмотр и полученные данные удовлетворили почти полностью. Исключение составила одна из конюшен, по торцу которой проходила большая трещина, исключающая из соображений техники безопасности, размещение внутри какого-либо оборудования и станков. Движущиеся кран-балки и прочее. Одним словом – вибрация. Сначала было предложено просто сломать стену и возвести на её месте новую.
Нет, сказал подумав директор. Нужно быть реалистом и смотреть на все вещи с правильной точки зрения – с точки зрения пользы. Ломать – долго. Ненадёжно и неосновательно. Взрывать! Это по-нашему. Причём – всё эту ветхую конюшню. А пока завозится и расставляется оборудование в другие помещения, строить эту заново. Здесь будет основной цех. Большой. Стране нужны танки.
На том и постановили (постанывая).

Мальчишка прибежал на следующее утро раньше обычного и сразу прильнул глазом к трещине в стене. По ту сторону всё так же шёл дождь. Девочки с собакой ещё не было, и он стал ждать, по мере возможности оглядывая «то помещение». Кусочек того мира. Это не было продолжением (отражением) конюшни в его мире, как он предполагал раньше. Хотя всё это и напоминало конюшню отсеками, которые он принял за стойла.
С продырявленной крыши свисали концы толстых и тонких проводов, пол был не земляной, а какой-то непонятный – то ли мощёный, то ли просто залитый какой-то чёрной массой. И плавала в лужах не солома, а какие-то белые полоски, вроде мочала. Кое-где мальчик заметил проржавевшие приборы, клавиатуры, как у пишущих машинок и телефонные трубки с наушниками.
А потом в дверь вошла девочка с собакой. Мальчик обрадовался им. Здравствуй, прокричал он в щель. Привет, как-то странно поздоровалась та, подойдя ближе к стене. От кого?- удивился мальчик. Ни от кого, ответила она, я просто с тобой поздоровалась. У нас так не здороваются, сказал он. А у нас так, ответила она беззаботно. Ты не мог бы отойти немного назад, добавила она, я хочу посмотреть на тебя в трещину.
Мальчик отполз немного назад и увидел появившийся в щели любопытный серый глаз.
Хи-хи, раздалось из-за стены, какой ты смешной. Почему это? – обиделся он. Ну… не знаю. Смешной – и всё. Открой рот… и зубы у тебя все. А вот и не все, обиженно возразил мальчик, на прошлой неделе коренной сверху выдернули, просто не видно. У самой-то, небось, ещё полно молочных. Каких? Спросила она. Ну, это которые сначала растут, с детства, потом они выпадают и вырастают новые. Ха, такого не бывает, сказала девочка, зубы вырастают один раз, потом сразу гниют и выпадают, если не лечить. И то – без толку. А теперь ты на меня хочешь посмотреть? Да – ответил он.
Серый глаз исчез, и мальчик подполз к трещине.
Сквозь неё он увидел опять лишь тёмный силуэт. Худенький, с тоненькими ручками и ножками, с просвечивающими на свету, пушистыми, словно у одуванчика, волосами на голове.
Я ничего не вижу, сказал мальчик, ты вся тёмная, только голова пушистая и светится. Это потому что смотришь против света, сказала девочка. Сейчас… смотри.
В её руках засветился огонёк, и мальчик наконец-то смог её разглядеть. Девчонка как девчонка. Таких он в школе пачками за косички таскал. Мальчик был разочарован…
Открыть рот? – спросила она. Не надо, ответил он. У меня все зубы, можешь проверить, настаивала она. Да верю, отмахнулся он. А Ёгу хочешь посмотреть?
Девочка посветила на собаку, та слегка подобралась. На вид она напоминала гончую, такая же скрюченная – их мальчик видел в книжках на картинках. И всё же что-то в этой Ёге было не так.
Посвети поближе, попросил он девочку. Та приблизила свет к самому боку собаки, а потом сместила к голове и мальчик понял в чём дело. То, что он сперва принял за мокрую шерсть, оказалось мелкой серой и острой чешуёй. Эти чешуйки свисали длинными прядями, напоминая гриву, с шеи (холки) собаки и ещё – глаза у Ёги были жёлтые и с вертикальными, как у ящера зрачками.
Какая у тебя странная собака, проговорил мальчик, на крокодила похожая. Сам ты на крокодила похож, ответила девочка, она яйца не несёт и не летает. Крокодилы тоже, сказал мальчик. А ты видел? – парировала девочка. Я знаю. И я знаю.
Они оба замолчали. Немного подулись. Первой не выдержала девочка.
А чьи были, донёсся голос из-за стены, те кони? Ну… замешкался мальчик, народные. А зачем тогда народ их съел? Он их не ел, мясо пошло на фронт солдатам. Я же тебе говорил. Ну да, сказала она, на войну. Тех, кто воюет, всех надо убить. Их и убивают, сказал мальчик, у нашей соседки двоих сыновей уже убило, а мужа пока ещё нет. И его убьют, чтоб не воевал, ехидно сказала она. Так он же против фашистов, возмутился мальчик. А они же против вас! – передразнила его девочка.
Они снова замолчали.
А знаешь, опять первой нарушила тишину девочка, я с теми конями разговаривала, они меня слышали и мне отвечали. Как это? – не поверил мальчик. Они смотрели в мою сторону и кивали в ответ большими головами.
Мальчик хотел возразить, что кони не понимают человеческой речи, но вдалеке снова послышался шум приближавшихся машин.

Колонна грузовиков во главе с несколькими легковушками приближалась к бывшему конезаводу по засыпанной, накануне ночью, гравием дороге. На одном из грузовиков везли партию динамита. Сапёры были мастера своего дела, и минирование прошло без проволочек.

А возвращающийся домой мальчик, вдруг, ни с того ни с сего, развернулся и побежал обратно к конезаводу. Он бежал изо всех сил, тяжело дыша, шепча пересохшими губами одно лишь слово – не надо.
И там никто не успел ни понять, ни среагировать на появление неизвестно откуда худощавого пацанёнка, бросившегося к заминированной конюшне.

А когда прогремел взрыв, уже стало поздно что-либо предпринимать. Люди просто забегали, словно муравьи, кого-то отправили на машине в город, кто-то из женщин голосил, мужчины матерились и кусали губы, директор весь побелел, а чины снова достали платки, сморкались и промокали ими свои бычьи шеи.

Всё это мальчик видел уже с совершенно другого ракурса.
Нет, не с «той» стороны.
Просто.
Сверху.

И где-то очень близко завыла собака.
Или крокодил…