Линкеры семи миров

Александр Горбатенко


Линкеры семи миров

весть


В ролях (дополнительная конкретизация образа условного исполнителя — каковым он являлся предположительно в условно указанную дату):

Данила Савлук — Михаил Науменко (1967)
Джошуа Льюис — Уилл Смит (1984)
Гинневер Раставанара — Наталья Аринбасарова (1956)
Капитан Ли — Такеши Китано (2008), Игорь Хон (1987)
Стивен Хлай — Борис Гребенщиков (1962)
Хуго Кормак — Том Хэнкс (1970)
Сэдрик О’Ши — Клинт Иствуд (1988)
Рэк — Владимир Фёдоров (1991)
Кобольд — Дольф Лундгрен (2000)
Тхар Саджес — Сергей Тиунов (1998)
Проводник — Николай Гринько (1978)
Голова — Юрий Шевчук (1996)
Паулина Дудиган — Марина Левтова (2000)
Арчибальд Огден — Сергей Апарин (2002)
Дугган Урей — Игорь Сукачёв (1975)
Алло — Игорь Дмитриев (1984)

В эпизодических ролях:
Александр Савлук — Александр Горбатенко (2006)
Семён Дреколов — Юрий Лазарев (2006)
Джед Батлег — Виктор Проскурин (1964)
Тохиро Ито — Виктор Цой (2001)
Кадзуо Рёкасаки — Борис Базаров (2010)
Гилл МакКроук — Егор Бероев (1994)
Сейбалт Стро — Дмитрий Аксёнов (2012)

Thanks:
Эта книга сделана благодаря
Сергею Тиунову
Надежде Тиуновой
Борису Базарову
Евгению Личу
Даниле Гулику
Светлане Херцог
Людмиле Ходанен
Евгению Качалину
Максиму Уколову
Сергею Самойленко
Евгению Богданову
Сергею Финкельштейну
Виталию Котлякову
Ольге Гулик
Петру Зубареву
Дарье Бедаревой

Special thаnks:
группе «Аквариум» и БГ — за композицию «Гинневер» (1981);
группе «Status Quo» — за песню «You’rе in the Army Now» (1987);
группе «Dire Strates» и Марку Нопфлеру — за композицию «Brothers in Arms»
группе «Nirvana» и Курту Кобэйну — за номер «Hairsprayеd Queen» (1994);
Андрею Тарковскому — за фильм «Иваново детство» (1962);
Максу Уколову — за текст «Ветви бамбука — стрелы» (2001).







СЕГМЕНТ ИНФРАКРАСНЫЙ
(I, главы 1-11)

1
Старый маяк высится на краю каменистого обрыва.
На квадратном фундаменте — башня из серых огромных камней. Купол сигнальной площадки. Бронзовый шпиль стремится к низкому небу.
Далеко внизу мощно пенится и гремит бело-зелёное холодное море. Полосатым накатом волны вгрызаются в прибрежные камни, нервными всплесками выстреливают вверх и, теряя упрямство, плавно вползают на тёмно-красный песок.
Ветер крепок и свеж — здесь, на острове, он никогда не меняется.
Кто-нибудь, подумал Данила Савлук, точно так же стоял на этом месте и видел это сто лет назад.
И с тех пор здесь изменилось, может быть, только одно: люди, которые были и будут на побережье: одни из них умерли, другие ещё не родились, а третьи — зажигают огонь на маяке и стоят, здесь над обрывом, и видят:
Вот старый маяк, построенный в незапамятные времена японцами.
Ведь остров был когда-то японским.

2
На маяке жил старый кореец, которого все звали капитаном Ли. Он был тощий старик с редкими седыми усами и всё время курил гнутую костяную трубку. Данила видел его однажды, когда он зачем-то приходил на Третий стан. За это время он не сказал ни единого слова и, уходя, коротко и странно поклонился.
Отец говорил, что на маяке живёт сын капитана с женой. Данила их никогда не видел.
Он подозревал, что на самом деле они — настоящие японцы и живут на маяке потому, что должны хранить какую-то свою — японскую — тайну, которую никто, кроме них всё равно не поймет, но они всё-таки обязаны её хранить.
Данила поэтому не хотел быть замеченным капитаном Ли.
Он обогнул маяк со стороны сопки, скрываясь в молодом кедровнике. Из-за этого он не смог хорошенько разглядеть сигнальную площадку маяка: может быть там сидит капитан Ли с биноклем и трубкой и думает:
«Где я видел этого мальчишку?»
Наверное, на этом самом месте, улыбнулся Данила, сто лет назад.

3
Данила выпросился у отца только до обеда — сходить на маяк. На самом же деле целью его одиночного похода была сопка, которая возвышалась над маяком, километрах в пяти вглубь острова.
Рыбаки называли ее: сопка 808.
Данила видел её ещё от маяка — похожую на мохнатый огурец, торчком воткнутый в лесистую землю. На вершине огурца косо торчал среди сосен коричневый обломок скалы. Это было единственное место, откуда можно было увидеть всё побережье сразу.
Времени у него оставалось как раз, чтобы взойти на сопку, увидеть всю эту небольшую землю, — и взмахнуть шапкой в знак того, что он вернётся сюда, и отныне сможет сказать, как один японский поэт:

Я взошел на вершину горы.
Невольно
От радости
Шапкой взмахнул.
Снова спустился вниз.

Через три дня Данила с отцом должны вернуться на материк.
Слова японского поэта запомнились Даниле потому, что на рыбацком стане работал настоящий востоковед Роман Юрьевич, и у него был маленький томик Исикавы Такубоку.
То, что Данила нашел в этой книге — простые и короткие стихи — было очень похоже на небольшой остров, на море с одной его стороны и океан — с другой, и ещё — на этот странный прощальный полупоклон капитана Ли.
Такубоку постоянно грустил и много плакал, это Даниле не очень-то нравилось, но вся тоска поэта оставалась почему-то очень спокойной и сдержанной — как природа.
Вообще-то мужчина не должен, и просто не может так много плакать, — слово это — «плакать», часто встречается у Такубоку, но, как подозревает Данила, оно используется не в прямом смысле. Побывав на острове, он уже начинает видеть, что поэт вовсе не был так уж болезненно плаксив, дело здесь совсем в другом: большую часть жизни он страдал, и ещё — понимал, что стихи состоят из слов, но главное в них — не слова.
Главное, может быть, — голос в природе.
Вот взошёл человек на гору. Долго карабкался, устал, но когда оказался на вершине, посмотрел вокруг и сам себе сочинил короткий стих. И сказал его в тишине — тихим голосом — не для себя и ни для кого. Это слышала только природа:

Ветви бамбука — стрелы.
Могу ли сравнить их с оружьем?
Только если
под вечер вернусь домой
и выпью тёплой воды.

И природа слышала это. Человек счёл свой долг выполненным (если ему было позволено говорить с природой в благодарность за подаренные слова). Он вздохнул, неожиданно почувствовал прилив сил и желания жить. Он даже сорвал с головы шапку и ею коротко и торжествующе взмахнул. Два раза над головой. И — радостный — снова спустился вниз.
Это стихи Такубоку.

4
Теперь Даниле оставалось спуститься в пологую низину, поросшую акацией и карликовым бамбуком, и выйти к подножию сопки 808.
Он никогда бы не смог привыкнуть к тому, что всё здесь ярче и цветнее, чем там, в России. Всё гораздо древнее и тише, и чище, и как бы слегка преувеличено.
Например, огромный, толщиной с половину Данилы и высотой в три его роста, — трубчатый дудник; лист его вполне мог бы служить Даниле неплохим одеялом. Дома это называлось просто пучка, и было совсем неинтересно. Или — молодой росток бамбука: острый («оружье») и ярко-салатовый вверху, а у основания — лесенкой постепенно густеющих оттенков — изжелта-коричневый, похожий на старенькую удочку.
Или, например, под моховым холмиком — гигантский гриб-коровник с уродливой жёлто-бурой шляпой чуть ли не в полметра диаметром.
Нет, Данила просто не мог себе вообразить: как они с отцом садятся на катер, прощаются с бородатыми рыбаками и со всем островом, — он знал, что не может уехать так скоро, он знал: что-то должно случиться такое, что время изменится, и всё будет совсем не так, как думает отец, мастер Дреколов и Роман Юрьевич...
Хотя, наверное, всё это просто хочет ему казаться, думал Данила. И среди нетронутого спокойствия острова чувствовал себя как-то настороже, у порога случая, на кончике вздоха.

5
Он остановился передохнуть у маленького ручья, пробившего себе дорожку среди влажных мхов. Напился, сменил воду в солдатской фляжке. Поудобнее пристроил ранец на плечах. Снял с шеи свой кинжал в старинных серебряных ножнах, — просто так, чтобы подержать в руках и собраться с мыслями.
И вспомнил своё давнее путешествие на Ту Сторону (см. ДОДАТКИ 2, «История Мальчика-Витязя», квалификационная миссия Данилы Савлука в Легенде), теперь уже казавшееся ему не то сном, не то странной полумладенческой фантазией, — несмотря на то, что живой памятью об этом путешествии был вот этот кинжал.
И в самом деле, — мог ли он верить теперь, когда ему исполнилось двенадцать, в то, что он был когда-то Мальчиком-Витязем, которому дано было освободить неведомую землю от владычества ночи? Разве можно было всерьёз полагать, что он, Данила, в нежном возрасте семи лет сражался с полчищами крыс и нетопырей, имея спутниками Тигра, Ворона и Дракона, говорящих и разумных, и в конце концов — что, кроме улыбки, может вызвать воспоминание о титуле князя призраков, которого он был удостоен только за то, что человек по имени Менон подарил ему серебряный кинжал?
Верить этому как безусловной правде он теперь, конечно, не мог, но он помнил всё до последней мелочи, он даже мог сказать — какой рисунок был на нагруднике его собственной кольчуги, сколько нашивок на плече было у городского старшины Сансома... и, кроме того, — у него был кинжал.
Поэтому вот уже целых пять с хвостиком лет — без малого полжизни — Данила старался не мучить себя головоломными догадками: что же это за тревожное чудо свалилось на него тогда. Он знал только, что это научило его задумываться, останавливаться в себе, слушать свой голос в природе, — хотя иногда это и мешало, и задерживало на середине пути и, словом, было ужасно некстати.
И теперь Данила, остановившись у подножия сопки, чувствовал какую-то смутную досаду: ведь было же что-то рядом, что тревожило его, не оставляло ни на секунду в покое.
Что?

6
И тогда он увидел, что ручей неожиданно теряется в провале между павших стволов, засыпанных хвоей и осколочным песчаником.
— Ну вот ещё, — сурово сказал сам себе Данила. — Буду я терять время на разную ерунду.
— Тоже мне, — продолжал он, — вопрос жизни и смерти: куда подевался ручей?
— Неужели тебе действительно наплевать — куда может исчезнуть обыкновенный живой ручей? — сказал кто-то со стороны, кому было абсолютно необходимо всё знать.
— Я же тебе тыщу раз говорил, — сказал себе Данила, — не слушайся своих дурацких мыслей, и если уж куда-то пошел, то иди себе спокойно и не теряй времени.
— Но не мог же он взять и испариться в никуда? — спросили со стороны. — И вообще — может, именно это не дает тебе покоя. Может быть, здесь скрыта тайна древности?..
Данила в ответ только тяжело вздохнул, и короткий внутренний диалог закончился тем, что он дал себе ровно пять минут — убедиться в том, что ручеёк просто прячется под брёвна и выходит с той стороны. Он подошёл к куче замшелых брёвен и ступил на одно из них, заглядывая в мешанину переплетённых сучьев.
Ручей просто уходил вниз. Бесследно. Как в песок.
И брёвна навалены одно к одному, как будто кто-то очень давно начинал выкладывать бревенчатую гать, но вовремя понял, что болота-то здесь, в сущности, нет, и вот...
— Чёрт возьми, да пусть это хоть тайна Атлантиды, — рассердился Данила сам на себя. — Мне-то какое дело...
Тогда он перескочил на другое бревно, и — уже через секунду пожалел, что и на этот раз послушался своих мыслей.
Что-то со стоном хрустнуло под его ногами, и свет померк в глазах, и он стал лететь куда-то вниз, в затхлую темноту, цепляясь и переворачиваясь, пока не оказался по грудь в ледяной воде...

7
— Идиот, — первым делом сказал себе Данила, нащупывая скользкую стену. — Уродец. Тьфу!.. Дёрнул же чёрт...
Дно под ногами покато скользило, слегка засасывая; над головой, метрах в шести-семи еле пробивался одинокий тоненький луч; и невидимая в темноте гулко капала и стекала по стенке вода.
— Ну что, бабайка, понял, куда ручей девается? — со злой горечью спросил себя Данила, и голос (в котором он узнал саркастические интонации мастера Дреколова) прозвучал глухо и плоско, словно сдавленный сыростью и тьмою.
Вода была солоновата на вкус. Он вытер лицо тыльной стороной ладони.
А вдруг это ловушка — и он не сможет, никогда не сможет из неё выбраться?
Это длилось ровно одну секунду — приступ липкого удушающего страха, от которого слабнут и подгибаются ноги, и всё наперёд кажется тоскливо и безнадёжно проигранным; ещё одна секунда — и борьба теряет всякий смысл...
Это слабость его природы.
Но уже в следующую секунду он решил: отныне не давать себе останавливаться, думать только о том, что нужно для дела, и поступать всегда наперекор тому, куда тянет его проклятая привычка копаться в себе.
А теперь — действовать.
Он нащупал ногами подъём дна и, скользя, выбрался к узкой стене (яма была, оказывается, узким прямоугольником метра два на фиг его знает сколько). Вода доходила теперь до половины бёдер, и если бы можно было снять сапоги и развернуть резиновые голенища, — было бы уже не так безнадёжно и пронизывающе холодно.
Выход был один: кинжалом вырубить нишу в стене, отдохнуть и хотя бы немного обсушиться, а дальше резать ступени и — пока хватит сил — тянуться к свету. Неизвестно, сколько уйдет на это времени и сил, поэтому — он должен забыть о себе, о своих мыслях и о своём страхе.
И как можно быстрее выйти отсюда живым.
И он снял с бедра кинжал на ремне, и, крепко обмотав ремешок вокруг запястья, затянул двумя узлами. Ну, вперед! — скомандовал он себе и по самую рукоятку вогнал нож в вязкую глину стены.

8
Время стало движением. В одной минуте — сорок ударов ножа, короткая передышка и всплеск воды, принимающей вынутый грунт; снова сорок ударов, на этот раз — без передышки, и вот уже, чтобы добраться до края углубления, приходится лезть вперед головой и плечом, и стоять становится твёрже и удобней: глина зыбится жидкой кучкой под ногами, — или это не глина, а вывороченное из стены тяжёлое время?
Он вспомнил о себе тогда лишь, когда поскользнулся в чавкающей жиже и почувствовал, как скручивается тянущей болью сведённая мышца стопы. Ему тотчас захотелось присесть и расслабиться; углубление в стене оказалось уже достаточно просторным, чтобы он мог втиснуться в него, обняв руками колени. Он тогда, морщась от боли, бросил взгляд вверх: лучик исчез; выпутался из постромок ранца и втолкнул себя в нишу, после чего, наконец, смог подтянуть к себе и содрать вместе с носком тяжко облипший глиной сапог.
Когда-то мастер Дреколов (или Дракулов, как его величали иногда, — за напускную суровость) учил его: если вытягиваешь сеть, и у тебя сведет руку, что довольно часто случается в разгар августовской путины, — пройдись по ней костяшками сжатого кулака, болью выгоняя боль. Старый рыбак оказался прав: мускулы заработали и потеплели, судорога скоро отпустила, и Данила хоть и сидел, скорчившись, мог теперь вздохнуть посвободнее и даже, сунув под голову ранец, слегка откинуться назад и прикрыть глаза.
Странно было чувствовать себя почти довольным — на самом дне ловушки, в крохотной сырой пещерке, в промокшей одежде и босиком.
Странно, но это, оказывается, довольно легко, — думать только о деле и не помнить о себе.

9
Перед глазами его медленно проплывали в стеклянно-чистой воде зеленоватые рыбы с розовыми плавниками. Их было так много, что заводь речушки с жёлтой галькой дна была похожа (если чуть-чуть прищуриться) на крапчатую шкуру леопарда. Из моря в мелководное устье речушки вползали рыбы, высовывая из воды блестящие тёмные спины. Они упорно лезли против течения, застревая в камнях, заваливались набок, но всё же добирались до спокойной воды. Они, может быть, и не понимали, — зачем, вырываясь из сил, набиваются в пресную речку, но они просто делали то, что им говорила природа, — шли на нерест.
...Данила открыл глаза оттого, что его передёрнуло коротким ознобом. Промокшая одежда липла к телу, и в неудобной позе чуть затекла спина.
Но он был спокоен и готов бороться дальше.
Неизвестно только — с кем. С природой?
Стоп, сказал он себе. Ты ведь сам себе поклялся не думать, а действовать. Ну-ка! Двигай вперёд и — желательно — выше. А для начала — правда же? — не мешало бы тебе потеплее обуться.
Он снял лыжную шапочку, — которой хотел взмахнуть на вершине горы, — она оказалась почти сухой. Он вывернул её на две стороны, отчего получился продолговатый шерстяной мешок, и лезвием кинжала неровно отсёк посередине. Две половинки шапки были назначены шерстяными носками, голенища сапог развёрнуты вверх, кинжал изготовлен к работе.
И время снова изменяется — оно становится движением.
Времени нет, без слов понял кто-то внутри него. Время придумали люди. А в природе его нет — есть только движение.

10
Минуло уже пять ступенек вверх и несколько сотен движений, прежде чем он позволил себе отстегнуть от пояса фляжку и отсчитать три глотка, — пожалуй, слишком щедрых, чем он сам бы того хотел. Для этого ему пришлось правой рукой уцепиться за кстати пришедшийся раздвоенный корень, а левой изрядно повозиться с карабином-защелкой, — в то время как ноги его стояли на разных ступеньках, и вдобавок перед глазами покачивался притороченный к правому запястью кинжал.
Переводя дыхание, он пытался отвлечь себя пристальным вглядыванием в противоположный конец ловушки, — может быть, там стена не такая отвесная и не так много воды? Глаза его настолько привыкли к темноте, что ему показалось: там, на другом конце, откуда слышится гулкая трель падающих капель, маячит нечто такое, что ещё темнее, чем окружающая темнота.
Но вряд ли теперь имело смысл вглядываться во тьму и напрягать внимание: он висел уже почти на двухметровой высоте и, таким образом, проделал около трети пути. Если бы только сохранить этот зверский темп, — то ведь тогда останется не больше десяти ступенек, а это уже...
Эге, братец, сказал он себе, ты кажется, опять начинаешь останавливаться и думать? Ты уж лучше не висел бы тут раскорякой. Лез бы ты дальше, а? Как ты считаешь?
Ладно. Всё в порядке. Вперёд.
И он, экономя движения, сунул фляжку просто за пазуху, под мокрый свитер (ладони ощутимо ломило от напряжения), перехватился за корень левой рукой и поймал ладонью ремешок кинжала, готовясь отметить новую ступень.
И на секунду вырвавшись из-под контроля, в кромешной тьме мысль выдала ему всё ту же яркую картинку: рыба билась среди камней, застряв на мелководье, и блестящие брызги солнцем кололи глаза.

11
И ещё три ступеньки нечеловеческих ухищрений и зелёных пятен в глазах, — только бы удержаться, отвоёвывая движение за движением, распластавшись на отвесной скользкой стене; ногти судорожно впиваются в каждый камешек среди вязкой ненадежной глины и — все-таки держат исходящее усталостью тело; и губы разрешают сами себе шептать: так — еще одна — теперь вот за этот корешок — ногу сюда — неплохо — а ну-ка — что это за камешек...
До предела изострившимся зрением, — а больше наощупь, — он уцепился за неожиданно массивный шероховатый валун, тут же проверяя его на устойчивость; и на руке, мелькнувшей перед глазами, ему вдруг почудилось темное пятно, — кровь? — машинальным движением он слизнул с налипших глиной костяшек пальцев что-то солоноватое, — вода? — и в это мгновение время исчезло совсем, потому что прекратилось движение тела.
Он замер.
Он только бессмысленно глядел, как медленно-медленно растущая щель между стеной и ребром валуна миллиметр за миллиметром становится глубже, и окоченевшая в мёртвой хватке рука уже сама собой, без помощи мозга, поняла: всё идет прахом, вот теперь действительно — конец.
И тяжко отвалившийся пласт глины увлекает за собой, залепляя волосы и глаза, толкает в грудь, переворачивает лицом вверх — и спиною плашмя шлепает о воду — далеко в противоположный угол.
Теряя сознание, он пытается стать на ноги, но дна нет, а есть у стены что-то твердое, остро торчащее из воды, — отчаянным рывком он прижимается лицом к надёжной глыбе и в последний момент чувствует: его спасает простертая из воды металлическая рука статуи.

СЕГМЕНТ КРАСНЫЙ
(II, главы 12-22)

12
Первое, что он понял, — глаза его открыты, и вокруг отчего-то светло.
Сумеречное жёлто-фиолетовое небо в частых пятнах расплывчатых облаков, и каждое облако — это будто бы рыба, та самая, обычная — серебряно-зеленоватая с красными плавниками, столько раз виденная им в пресных ручьях. Ручьи впадали в море. Рыбы шли против течения, стараясь забраться как можно выше; они откладывали икру, из которой должны были выклюнуться мальки; многие рыбы после этого умирали. А может быть, все? Когда это было? А где же море?
Обо всем этом тихонько думал кто-то внутри него; и тогда он заметил, что небо над ним — сухое, такого неба не бывает над морем; и грязноватые разводы странных облаков — это только слова, замаскированные под рыб, — изделие какого-то изощрённого воображения. И эти рыбы-слова плавно стекаются со всего неба, вбираются в голову и теснятся, и переплетаются, и произносят сами себя...
Он не выдержал и закрыл глаза. Он только подумал:
«Бред какой-то. Значит, я жив?»
Самое главное — вспомнить имя. Эти новые, незнакомые слова барахтаются, скользят друг о друга и мешают вспомнить.
Он сказал себе: «Я», — а вышло навыворот; сказал: «Ты», — но получилось какое-то свистящее межзубное дуновение. Он слегка рассердился на собственный язык, который словно бы, пока он был без сознания, заменили на новый. Но имя-то не могли заменить!..
«Даниэль, — сказал кто-то со стороны. — Ты жив».
Он уже почти успокоился, разглядывая три рыбы-слова, шевелящих жабрами и плавниками. Первое определенно было его собственным именем, хотя и немного изменённым. Второе — состояло из двух незнакомых слов, которые только что вошли в его голову. Этого он не понимал, и снова открыл глаза.
И увидел короткий сон:
Как будто его держит за плечи незнакомый коричнево-смуглый парнишка в облезлой зелёной каске и пятнистой куртке с погонами, — он с тревожным вниманием смотрит ему в глаза и говорит на этом, другом языке:
— Браток... живой? Ну, слава тебе Господи...
Тут только включилась тишина и ясное сознание.

13
И Данила сел и сказал:
— Ого! Что это такое было?
— О-о (wow!), это длинная история, — сказал парнишка, сверкая улыбкой на поразительно симпатичном полунегритянском лице. — Главное — ты живой. Живой ведь, а?
— Да вроде... — сказал Данила, глубоко вздохнул и попробовал улыбнуться. Впервые в этой другой жизни.
— Меня зовут Джошуа Льюис, — сказал парнишка, помогая ему встать. — Вообще-то я лейтенант Республиканской армии, но для тебя — просто Джо.
Данила ещё раз вспомнил своё имя. Он посмотрел на Джо. Джо был стопроцентно свой парень, ему нельзя было не доверять.
Путаница мыслей:
Америка? Раз английский язык, мягкий, плавучий (или что-то похожее), и ещё республиканцы, — то...
Только какой-то не совсем английский... Ты... you are...
Нет.
Thy... Странно, не получается.
Джо Льюис. Лейтенант этой, как её, армии.
Он — просто мальчишка. Как я. Почему?
И тут же Данила словно прозрел:
НЕУЖЕЛИ ЭТО ВТОРОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ?!.
И ему захотелось просто свалить Джо, как старого-старого знакомого, прижать к земле и выпотрошить из него всё до капельки интересное...
Но не тут-то было: Джо понимающе улыбнулся и, взглядом хитровато стрельнув исподлобья, просто не подпустил его к себе. Во всяком случае, Данила почувствовал то же самое, как если бы Джо удержал его мягким прикосновением ладони.
— А ты ведь — Дэн? — полувопросительно уточнил Джо.
— Верно, — почти не удивившись его проницательности (но с запинкой) ответил Данила. — Слушай, а...
— Стоп, — сказал Джо. — Всё правильно. Ты уж пока не спрашивай ничего, ладно? Принимай всё, как оно есть. Из меня слова сами сыпятся — пускай уж лучше всё помаленьку само собой, а? — И Джо снова ослепил его потрясающей улыбкой.
Данила немедленно полюбил Джо. Это был Друг.
— Понятно, — сказал Данила, хотя это было не совсем так. — А теперь?
— Ну, теперь двигаем, — сказал Джо и хлопнул его по спине, как старого кореша. — Как ты насчёт подкрепиться?
— Да, правда, — сказал Данила. — Есть хочется...
Well, just mooving, повторил он про себя беглую фразу Джо. Теперь — движение.

14
Подталкиваемый Джо, он выполз из бомбовой воронки, в которой, оказывается, происходило дело. Вокруг была буро-жёлтая степь, изрытая и перепаханая сплошными ямами, траншеями и лужами стоялой воды.
Здесь война, с каким-то отстранённым интересом подумал Данила. Значит, здесь стреляют, и даже иногда из крупной артиллерии.
На недолгом своём пути они минули кучу изувеченных металлических чудовищ, — перевёрнутых навзничь, полузапёкшихся в песке; у каждого было по дюжине колёс и по нескольку стволов, торчащих куда попало, и у каждого — рваные дыры в броне.
— Траковая рота чёрных, — сказал Джо так, что Данила не сразу понял, о чём идет речь. — Ларри Джада с ребятами поработали. В живых осталось четверо. Из девятнадцати.
Поблизости оказался также открытый грузовичок, неимоверно потрёпанный, мотором наружу и без единого стекла. Джо наощупь вынул из кузова пластиковый пакет.
— Давай, старик, одевайся.
Данила без лишних вопросов натянул на себя поношенные штаны из мягкого брезента, высокие ботинки на липучих застёжках и форменную куртку, такую же, как у Джо, только без нарукавных нашивок; зато вместо каски он получил испачканный хаки берет с какими-то значками и шевронами. Все это было использованно многократно, но удобно и впору.
— Вот это — твои документы, — сказал Джо, протягивая из кабины маленькую — с ладонь — сумочку на шнурке из чёрного брезента. — В народе называется ксивер. Носи не шее. Не снимай.
Данила щёлкнул застёжкой и извлёк из ксивера книжечку с многоугольной незнакомой эмблемой. Это был настоящий документ с его собственной фотографией (на которой Данила был, как ни странно, стрижен налысо), с печатью и жирной подписью, выправленный на имя некоего Дэниэла Саулука, уроженца федерального округа Ильзар...
Данила, неопределённо хмыкнув, сложил всё на место, нырнул головой в колечко шнурка и чуть не застонал от неизвестности.
— Ваш лимузин, сэр, — с улыбкой сказал Джо и со скрипом распахнул мятую дверцу грузовичка, видя, что Данила выдержал и на сей раз.
Джо лихо правил по ухабам, отмахиваясь от летевших в лицо брызг и почти безостановочно болтал, время от времени предлагая Даниле жёсткое несладкое печенье.
— Ты уж, старичок, потерпи до вечера, — говорил Джо, блестя глазами и зубами, — сейчас прибудем в роту, подзаправимся как положено, а потом — поговорим про всё на свeте. Вести себя можешь как угодно, только смирно стоять и говорить поменьше. Тебя контузило, понял? Рядовой 118-го заградбатальона. Один-один-восемь. Запоминай. Дэн Саулук. Всё просто, браток, в особенности если под дурачка сыграть. Ещё вот что: тебя разжаловали из мичманов связи. В документе всё обозначено. За самоволку. Вот так. Запишу тебя в свою команду — и заживём. Так ведь? Мы с тобой земляки всё-таки. Задание у нас одно. Понимаешь, о чём я говорю?..
Рядовой 118-го заградбатальона Дэниэл А. Саулук, трясясь на жёстком сиденьи, понимал только одно:
Это началось второе путешествие на Другую Сторону.

15
— Ну, брат, соображай, — шепнул Джо и вслед за собой увлёк Данилу в офицерскую палатку, украшенную маскировочной сетью.
Внутри было почти светло. За раскладным столом сидели несколько мальчишек. Играли в кости. Пили что-то из носика чайника. Грызли серое печенье.
— Эй, кто там? — спросили из-за стола.
— Лейтенант Льюис, — сказал Джо, слабо имитируя щелчок каблуков. — Нашёл тут одного нашего, капитан.
— А-а, давай, проходи, — сказал тот, кто, выбираясь из-за стола, прочертил полутьму зажжённой сигаретой.
Это был низенький квадратный пацан лет четырнадцати с крепкой шеей в свободно распущенном воротнике и низколобым невыразительным лицом, — сплошной веснушкой.
— Кто такой? — увесисто спросил рыжий капитан, жуя сигарету.
— 118-й заградбатальон. Рядовой Саулук... сэр, — отчеканил Данила.
— Его, видишь ли, по башке шарахнуло, — пояснил Джо. — Маленько не в себе, но я его беру, начальник. Людей мало.
— Ишь ты. Сэ-эр... — ухмыльнулся капитан, дыхнув чем-то мятным. — Слышь, друг, ты не от чёрненьких случайно? 118-й третьего дня как расформировали.
— Оглушило, начальник, — собрался с мыслями Данила. — Помню: было утро, и пошли траки, один подбил...
— Ладно, валяйте, — сказал капитан. — Бери его с потрохами, Джо, тебе отвечать.
— Как они там, капитан, дадут сегодня поспать? — спросил Джо.
Рыжий в ответ коротко ругнулся, возвращаясь за стол.
— Порядок, — сказал Джо. В темноте он стал похож на какого-то знаменитого рэппера с Земли. — Пошли. Поживёшь у меня, как положено. А там поглядим.
Данила думал, чавкая ботинками по грязи: может, он действительно слегка контужен? Пойдет ли он стрелять в этих неведомых чёрных, если завтра ему сунут автомат и скажут: «Вперёд…»?
«Крестовый поход детей», — вспомнилась ему фраза, вычитанная где-то в прежней жизни. В переводе на другой язык это звучало печально и плавно, но было очень похоже на этот мир, окружающий его теперь.
Точнее сказать — на эту войну, поправил он себя.
— Слушай, Джо, сколько тебе лет? — вдруг спросил он.
— Обычная выслуга лейтенанта, — сказал Джо. — Двенадцать.

16
Ужин остоял из двух жестянок синтетического мяса с фасолью, саморазогревающегося пакета с искусственным кофе (большая роскошь) и двух десятков серых печенюшек, уже успевших надоесть Даниле.
— Что такое хлеб, помнят только инвалиды и мёртвые, если они умеют помнить, — сказал Джо. — Привыкай. Это в лучшем случае на пару недель, а то и на месяц-два. Смотря как поработаем...
Только здесь, в отдельной палатке офицера связи, наедине с Данилой, Джо сбросил маскировку молодцеватой фронтовой развязности, скрывавшей всё мальчишеское за привычной ролью непробиваемого маленького мужика. В жёлтом свете батарейного фонарика Джо стал просто цветным мальчишкой родом из крохотного городка в штате Юта, — который рад был бы учудить что-нибудь такое развесёлое и невероятное, забыть и забросить всё на свете, залезть, скажем, на дерево и повисеть немного вниз головой, но вместо этого вынужден держать себя в тисках и делать своё дело.
Дело было вот какое.
Им предстояло прекратить войну, которая длилась уже почти сорок лет.
Включив транзистор, чтобы не быть услышанным, Джо выбросил в темноту пустые жестянки и пакеты и взялся излагать Даниле теоретическое вступление в дело.

17
Данила узнал, что его первое путешествие на Ту Сторону было только подготовительной, квалификационной миссией, и тот мир, где с его помощью была побеждена ночь, правильнее называть Легендой или — как это принято у связных, линкеров, — Пространством Физического Смещения; причем доступ в это пространство (в котором, как известно, возможны так называемые чудеса) гораздо более прост, чем, например, в Пространство Отражения (где они с Джо находятся сейчас). Вместе с планетой Земля таких пространств известно всего шесть. И каждое из них — целостный и вполне замкнутый мир, и в каждом обычно понятия не имеют обо всех остальных.
Ось, становой стержень шести пространств (в целом составляющих Систему) — это Центральный мир, Центр, ушедший в своём развитии дальше других. В этом пространстве живет некий Голова (иначе называемый всесистемным суперкомпьютером Армана). Он пытается содействовать связи пространств и их движению к мирной координации и содружеству. Джо был однажды в Центре и, хотя видел там сногсшибательно сказочное царство техники, но, однако, убедился и в том, что там действительно достигнута невиданная чистота, простота и свобода для человека. Это просто бескрайний город домов в триста-пятьсот этажей, а вокруг него — сплошной парк, — коротко сформулировал Джо, — там, В Центре, люди живут так, как хотят, и, несмотря на многочисленность, никто никому не мешает.
Следующая (неужели ниже?) ступень на пути к такому расцвету — Объединяющийся мир (Юнит), где есть юг Сибири (откуда родом Данила) и штат Юта (родина Джо). Известно, что некоторые войны, катаклизмы и революции в этом мире вызваны влияниями из других пространств, — особенно страшно это влияние сказывается на Пространстве Отражения. Однажды Данила был назначен устранить одно из таких влияний в Легенде, и вот теперь необходимо сделать что-то подобное здесь.
Другие пространства — Становящийся мир, в котором время (все ещё бронзовый век, впрочем, довольно мирный) движется медленнее, чем в других мирах, и ещё — некая неизвестная Окраина, сведения о которой очень обрывочны и скудны: для посланцев Центра ход туда пока закрыт.
Конечно, Джо рассказал всё это не так сухо и сжато, и даже пару раз позволил себе уклониться от темы (например, поведал о своей первой миссии в Легенде — во времена древней африканской цивилизации), но все-таки он говорил дело, подходя понемногу к самому главному.

18
А главное состояло в том, что представляло собой Пространство Отражения.
Этот мир (мир войны, как это ни дико звучит, — заметил Джо) — единственный огромный материк Нартога и неисчислимое множество разновеликих островов. Материк делится на две неравные части, два государства. Меньшая часть принадлежит Империи, на большей расположена Республика. Их разделяет обширная горная страна, называемая Нихлобы, которая тянется с юго-запада на северо-восток, и с республиканской — северо-восточной — стороны обрамлена полосой безводных степей. Когда-то давно государств и разных территорий было гораздо больше, мир двигался к объединению, как и Юнит; в конце концов это привело к образованию двух систем, достаточно крепких, независимых, изолированных и издавна противостоящих друг другу.
Империя сложилась как постепенное завоевание одним небольшим народом всех остальных, живших к западу от Нихлоб. Народ этот, назывемый шерц, большей частью был смугл и черноволос, отчего и получил обиходное название чёрного. Но это было не только отражением признака расы. Чёрными шерцев называли ещё и потому, что их религия была пронизана таинственностью, тёмной магией и странными с точки зрения республиканцев обычаями. Бога у них не было, а были Силы. Никто, кроме выскокопоставленных жрецов Сил, не имел сколько-нибудь определенного представления о природе и назначении этих Сил (а также, кстати, о личности и самом имени Императора — Верховного Жреца). Тем не менее, Империя была высокоразвита технически и считалась родиной многих новшеств и изобретений, в том числе и оружия страшной разрушительной силы (местной модификации атомной бомы). Вот это роковое изобретение и сыграло с миром настоящую трагедию планетарного масштаба, став причиной бесконечной, жестокой и совершенно нелогичной — с земной точки зрения — войны.
Республика же сложилась как добровольный союз многих родственных наций, когда-то повоевавших между собой, но благополучно ужившихся на почве новой всеобщей религии — веры в Небесный Град (влияние и отражение Центра). Республика была более лесиста и плодородна, чем Империя, и даже на тридцать восьмой год войны не очень-то голодала и не поедала ужасные химические эрзац-продукты, — как уверяла красноречивая республиканская пропаганда. Может быть, близостью к природе (говорилось в «Настольной книге офицера», которую Данила нашёл на столике в палатке Джо), а возможно, и традициями дружественного единения объясняется давняя неприязнь республиканцев к замкнутому образу жизни тоталитарной Империи. Основная же причина вражды — катастрофа, однажды стёршая с лица мира большой имперский остров, а вместе с ним — образец нового смертоносоного оружия.
Вскоре после этой трагедии повсеместно стали происходить странные вещи. Климат стал суше и жёстче, вымерли многие растения и животные, а главное — стали неизвестно куда исчезать люди. Умирая, человек просто растворялся в воздухе, иногда — без всяких на то причин. Целые полки, накрытые артиллерийским огнем, таяли без следа, а госпитали быстро пустели, не нуждаясь в погребении умерших; тех же, кто выживал, начав после ранения бледнеть и расплываться подобно призракам, насчитывалась всего лишь пара десятков. Республиканцы, издревле уважавшие своих покойников, считали это чёрным колдовством шерцев. И Республика поклялась страшной клятвой — уничтожить это гибельное пятно на лице мира, к тому же первым начавшее войну.

19
— Вот такие вот дела, — наконец сказал Джо, заметив, что долгая его лекция произвела на Данилу мощное впечатление, какое бывает, когда перед человеком вдруг открываются миры, движутся и действуют целые человечества и всякое такое.
— Ну, теперь выкладывай свои вопросы.
У Данилы голова шла кругом от избытка любопытства, и он сумел только произнести:
— А как?... Сорок лет люди дерутся, а мы... Как же мы всё это?...
— Хороший вопрос,— хмыкнул Джо. — Я здесь уже целый месяц, а до сих пор ни фига не понимаю. Надо сначала выяснить — куда деваются покойники, а уж потом...
— А почему пацаны воюют? — вырвался у Данилы новый вопрос.
— На всем свете осталось несколько сотен взрослых, — ответил Джо. — Из них половина инвалидов и сумасшедших, а другая половина — старики и старушки. Людей выращивают в специальных питомниках и потом отдают жителям по разнарядке. В войска зачисляют с восьми лет. Нашему полковнику — аж целых двадцать.
— А как они исчезают? — продолжал выпытывать Данила. — Просто тают и всё?
— Ну... как тебе сказать... Человек мучается, истекает кровью, всё как положено, а потом кровь перестает течь. Он быстро становится каким-то серым. Потом совсем прозрачным. Вот и всё.
— Ты видел когда-нибудь?..
— Один раз пришлось. Жуткое дело.
— А мы — тоже?
— Да нет, мы-то с тобой защищены. У тебя в ксивере шнурок — там вшита такая штука, которая создает вокруг тебя поле. Пуля, осколок — не проникает. Термическое поражение тоже экранируется. А вот если шмякнешься головой обо что-нибудь — попадёт. Или взрывной волной может шибануть. Хотя тоже — не так, как местных, но — следи за собой...
— А откуда взялся другой язык?
— Это просто особый извод староанглийского, на котором здесь почему-то разговаривают. Мне было легче, это для меня просто старинный диалект. А за тебя я опасался, думал — не пойдёт. Как ты, чувствуешь трудности?
— Вообще-то нет, — подумав, сказал Данила. — Даже интересно. А как же он сразу так выучился — я и не заметил?
— Не знаю, — ответил Джо. — Это дела Центра. Они тебя вытащили из настоящей пограничной ситуации... Ты знаешь, с Земли в другое пространство можно попасть только в такие моменты, когда решается: кто ты будешь и будешь ли вообще... Я вот, например, почти что умер от гриппа. Тоже вовремя вытащили.
— От гриппа? Странно...
— У нас это не то, чтобы странно, но вдалеке от города... А ты — как?
— А я — в яму провалился. Слушай, а как — обратно?
Джо вскинул на Данилу удивительно чёрные глаза.
Видно было, что и он этого не знал.

20
Теперь они чувствовали себя в одной крепкой упряжке. И мгновенно взглядами спросили друг друга: могут ли они, обыкновенные мальчишки из другого мира, удержать в своих двенадцатилетних мозгах эту гигантскую задачу: затормозить и остановить махину, которая вот уже почти сорок лет неуправляемо несётся к собственному концу?
— Но почему они не взрослых послали, а нас с тобой? — продолжал спрашивать Данила.
— Я же тебе говорил, что взрослые тут наперечёт, — сказал Джо, одновременно думая о чём-то своём. — Там, в столице, все инвалиды друг друга знают, и многие входят в консилиум обороны. Туда трудно кого-то посадить.
— А мы-то сможем?..
— Я привык думать, что в Центре не ошибаются, — сказал Джо (и было видно: он хочет в это верить), — и своих людей в чужих дырах не бросают...
Шаги у входа в палатку заставили Джо откинуться на раскладушке и мирно замычать мотивчик патриотической радиопесенки. «Второй сержант Хлай к лейтенанту Льюису», — кашлянув, пискляво рапортовала темнота.
— Чего там? — лениво откликнулся Джо.
— Пакет спецсвязи в Форт-Шилд к полковнику Рамстайну.
— Ну, залезай, брат, — сказал Джо, закутываясь в одеяло.
В палатку проник худенький белобрысый мальчишка лет девяти с мелким синюшным личиком и огромным оттопыренным ухом, выглядывающим из-под косо надвинутого берета. Он тут же хрипло закашлялся и протянул Джо толстый конверт.
— Так что, лейтенант, приказано выехать утром, в полседьмого. Отдельной бригадой спецсвязи 64-го Зэ-Бэ. И ещё... это... взять меня, Бродягу Кормака и вот этого новенького.
— Новенького я и так возьму, — сказал Джо, небрежно бросив пакет под подушку. — Проверить, как ты думаешь, надо? А без вас с Бродягой я бы запросто обошёлся... Ты простыл, что ли?
— Есть маленько, — сказал Хлай и громко хлюпнул носом. — Ну, раз приказано...
— Ладно, посмотрим, — сказал Джо. — Ступай выпей чего-нибудь горячего.
— Спокночи, начальник — насморочным голосом сказал Хлай и, пригнувшись, исчез.
— Видал? — обернулся к Даниле лейтенант Джо. — Война доходит до глупости, брат. Хорошо, что у них здесь нет шпионов, вот бы кому раздолье...
— А мы с тобой? — шёпотом возразил Данила.
— Ну, мы с тобой — это другое дело, — в тон ему ответил Джо и оба осторожно засмеялись.

21
И вот тут-то они услышали этот низкий, закладывающий уши гул, который полз издалека, как сгущённая в звук тревога. Данила даже не успел спросить: что случилось, — как Джо уже сорвался с раскладушки, пальцем безошибочно попав в кнопку фонаря, а ногами — в заранее расшнурованные ботинки.
— Сейчас такое увидишь — атас, — объявил он. — Бомбёжка идёт...
В лагере царила настоящая паника. Данила, скользя, бежал за Джо по направлению к штабной палатке, пока не услышал, как кто-то рядом, знакомо закашлялся и с размаху шмякнулся в грязь, загремев металлом.
— Хлай, ты, что ли? — крикнул Джо.
В ответ послышалось сопливое всхлипыванье, заглушаемое ревущим небом.
Хлай ещё копошился в грязи, а Джо уже щёлкал затворами выдранных из грязи двух единиц оружия.
— А ты молодец, братишка, — сказал Джо еле вставшему Хлаю. — Соображаешь. Ну-ка, быстренько-шмыстренько, давай за боеприпасами...
Тут подоспел Данила, увидев в руках у Джо нечто похожее на дробовик большого калибра.
— Гранатомёт? — догадался Данила.
— Он самый. Держи... Заряжаешь в ствол... прижимаешь и...
Рёв моторов заглушил его объяснения, — вверху замаячили бледные размытые огоньки, и сразу же, почти без перехода, переросли в слепящие оранжево-голубые вспышки рвущихся бомб.
— Давай в яму!.. — проорал Джо откуда-то снизу, и Данила, прижав к себе пушку, наугад съехал по колено в холодную воду. (Ему вспомнилось последнее приключение прошлой жизни; какое-то время он не понимал — кто он теперь.) В треске и грохоте он едва заметил, как справа от него с плеском приземлился Хлай, — он почувствовал это только по брызгам в лицо.
Джо схватил Данилино орудие за ствол и с силой воткнул в него клацнувшую пирамидку заряда.
— Ну, народы, держись!.. — полупонятно крикнул Джо, всматриваясь в небесную мешанину. — Крепче к себе прижимай!
Данила приладил ружьё к плечу и задрал его в мутный зенит, абсолютно не представляя себе, как и куда он будет сейчас стрелять. Слева и сзади почти одновременно полыхнули два взрыва: короткий и визгливый — выстрел Джо, и долгий, раскатистый, сверху и спереди ткнувший в лицо тугим ударом. Он чуть не выронил гранатомёт, но сразу же, среди ошмётков, поднятых разрывом, разглядел в небе быстро движущееся желтоватое свечение. Ну... — подумал он, и, кажется, в этот момент совершенно ничего не чувствовал, кроме грома в ушах.
Спуск подался неожиданно легко, но вслед за этим Данилу начисто смяло, оглушило и подогнувшимися коленями мощно вдавило в грязь.
Он еле шевелился, пытаясь нащупать поблизости хоть какую-нибудь опору, наткнулся ладонью на что-то мокрое, тёплое и жёсткое, и тут даже не услышал, а просто понял, что сверху на него неотвратимо рушится тяжкая громада, и тогда вдруг ослаб, упал на кого-то протянувшегося по дну траншеи и закрыл голову руками.
Последовавший затем близкий взрыв перевернул ему внутренности и почти отключил сознание.
Некоторое время он нчего не помнил.
Потом стало тихо.

22
В голове его перекатывались разноцветным звоном колокола. Он ещё вспомнил, что так, очень похоже, на острове звонили к началу смены в корабельный колокол-рынду. Нужно было проснуться, но сон придавливал его к мокрой шевелящейся подушке, и только сделав над собой титаническое усилие, он разлепил веки и — снова возвратился в войну. Кто-то извивался под ним, захлёбывался и хныкал.
Данилу словно током ударило: да это же малыш Хлай, — вот кого он подмял, когда свалился на дно траншеи. Он поспешно вскочил и сгрёб за плечи полузахлебнувшегося, крупно дрожащего мальчишку.
— Эй, — сказал Данила, сплёвывая глину изо рта. — Живой?..
— А?.. — слабо отозвался Хлай. — Пусти... ты кто?..
Данила с трудом поднял его до края бруствера, провел рукавом по лицу, и Хлай вроде бы стал затихать, продирая глаза.
— Это же я... новенький, Савлук! — втолковывал Данила, перекрикивая звон колокола. — Ты живой или нет?
— А?.. Я-я?.. — выхрипнул Хлай, извернулся на живот и зашёлся в рыданиях.
— Живой, раз ревёт, — среди звона еле расслышал Данила. Он обернулся — сзади темнела фигура Джо и поблескивала его улыбка.
— Ну-ка, посмотри направо, — сказал Джо.
Данила посмотрел направо: там полыхал жирный чадящий огонь и выхватывал из темноты некую конструкцию с торчащей ввысь перекрученной металлической фермой.
— Ты хоть знаешь, что ты сделал-то, народец? — закричал Джо, обхватив и чуть приподняв обалдевшего Данилу. — Ты же турболёт завалил, зверюга!.. Ого!.. Теперь опять капралом будешь...
— Фиг его знает, — пожал плечами Данила. — Я же не видел, куда стрелял... Ну, отпусти, что ли.

СЕГМЕНТ КРАСНО-ОРАНЖЕВЫЙ
(III, главы 23-32)

23
Было снова светло, когда Данила проснулся и — даже обрадовался, что жив.
В голове ещё позванивало, и ощутимо ныло потянутое плечо.
Так-так, подумал Данила, пора подвести некий итог.
Во-первых, Джо. Какой человеческий парень. Если бы не он, разве смог бы Данила более-менее спокойно ориентироваться во вчерашней свистопляске? Ну вот, с напарником Даниле определённо повезло. (Сырая формяга подсыхала, распятая на стенных крючках; отсутствовали только штаны Джо; значит, он ещё здесь, подумал Данила.)
Второе. Если верно то, что он действительно подстрелил турболёт, то выходит — он уже кого-то убил? И неведомый вражеский лётчик растворился без следа, чему виной Данилина полуслучайная удача. Вот это открытие! Быстро же он вписался в эту войну...
И наконец. Почему они с Джо сражаются именно за республиканцев? Неужели Центр считает одну из сторон более правой и достойной уцелеть? Странно, подумал Данила, надо будет ещё поговорить об этом с Джо.
А в общем и целом день намеревался быть не менее сумасшедшим, чем минувшая ночь. Поэтому, решил он, лучше подумать о том, как существовать далее.
Он тогда встал и обнаружил под своей шаткой раскладушкой замасленный комбинезон третьего срока, вполне годный для того, чтобы, натянув его, пойти и умыться. Он ступил в сырые ботинки и на всякий случай прихватил свой вчерашний заскорузлый глиной берет.
И только вынырнул из палатки, как сразу же — нос к носу — столкнулся с рыжим капитаном. Чёрт возьми, ругнулся про себя Данила, понятия не имевший о том, как здесь отдают честь (и в ходу ли тут вообще таковой обычай). В конце концов он произвёл неопределённое движение, похожее на жест человека, у которого раскалывается голова.
— Доброе утро... начальник, — сказал при этом Данила и увидел, что уловка удалась: капитан расплылся щербатой улыбкой и благосклонно двинул его кулаком в плечо.
— Здорово! Неплохо вчера поработал. Башка небось трещит?
— Есть маленько, — сказал Данила, вспомнив Малыша Хлая.
— Вам с Льюисом отсрочка вышла, раз такое дело, — сказал капитан, выцепляя из ксивера пару сигарет. — Поедете к вечеру. На-ка твою родную, ильзарскую...
— Да нет, спасибо, — сказал Данила, вынужденный покривить душой. — Мне эти родные уже вот где...
— Тоже верно, — ухмыльнулся капитан. — Я тебя по новой к капралу представил. После обеда зайдешь в контору, ордер тебе сделаю. Ну, отдыхай, до вечера.
С этими словами конопатый капитан отошёл, добродушно пыхтя сигаретой.
А я здесь уже почти за своего, подумал Данила. Сказал бы лучше — где здесь дают чего-нибудь съедобного...

24
Горелый запах пшённого кофе привел его к фургону передвижной кухни. Несколько мальчишек, пристроившись на капоте, сосредоточенно уплетали что-то из пластиковых мисок.
— Эй, народ!.. — окликнул его знакомый голос. — Ну, кроме шуток — как спалось?
Джо с фляжкой в одной руке и двумя мисками в другой, нагнав его, ослепил, по обыкновению, великолепной улыбкой.
— Как чувствуешь, старик? — вопросил он. — После такой ночки желудок к хребту примерзает, правда же?
Данила в ответ потупил голову.
— Джо, — сказал он. — Этот... лётчик — его нашли? Или он...
— Какой лётчик? — серьезно удивился Джо. — Да что ты, дурилка!.. Бери легче, это же имперские беспилотники. Если б это был лётчик, он бы запросто увернулся, да еще бы осколочную тебе бросил. Так что ты не думай, Дэн. Первый твой жмурик ещё впереди.
— Дубовые же у тебя с утра шуточки, — сказал Данила, неловко и облегчённо улыбаясь.
На обед была сносная овсянка с вязкими трубочками синтетического мяса. Даниле с лёгкой руки Джо навалили двойную порцию. Хмурые пацаны, стоящие в очереди за добавкой, уставились на него с завистливым упрёком.
— Батлег сказал: если бы ты не был разжалован, — сообщил за трапезой Джо, — быть бы тебе тут же офицером.
— Кто сказал? — не понял Данила.
— Рыжий Бат, капитан, — пояснил Джо. — Ты смотри, как удачно подвернулось. Так бы тебя недели две ещё пасли да проверяли. А теперь раз — и опять капрал...
— Почему это — опять? — ляпнул Данила с полным ртом.
— Молчи... Это я для тех олухов, авторитет тебе делаю, — понизив голос, надавил Джо. — Кушай лучше кашку — ну совсем как настоящая!

25
На задворках полевой кухни, прижавшись спиной к колесу водяной цистерны, сидел малыш Хлай.
Уставился в землю. Держал между трясущихся пальцев ржавую сигарету. Курил и надсадно кашлял.
Он не заметил подошедшего Джо. Стряхнул пепел. Сплюнул под ноги.
— Ты что это, браток? — сказал Джо, выхватил из его пальцев замусоленный бычок. — А ну-ка прекращай себя гробить.
Хлай равнодушно взглянул на лейтенанта, хотел встать, но в этот момент его скрутила в дугу судорога кашля, и он, верно, сполз бы в грязь, если бы не помощь подоспевшего Данилы.
— Что ж ты с собой делаешь, балбес? — с укоризной продолжал Джо, отыскивая что-то в ксивере. — Ты посмотри на него, одна обшивка осталась. Растворишься к чертям — тогда что?
В белесых глазах Хлая мелькнула искорка страха, но, полуприкрыв обмётанные синевой веки, он сказал хрипло:
— Я, начальник... это... Ну, сам понимаешь — хочу... в госпиталь. — Тяжело перевёл дыхание и добавил: — И пошло оно всё на фиг...
— Он прав, Джо, — сказал Данила. — Похоже на здоровенный бронхит.
— Дурачок, — сказал Джо, — не был никогда в госпиталях — и молчи лучше, не хочу тебя слушать. На вот тебе. — И протянул Хлаю маленькую, со среднюю фасолину, бледно-голубую капсулу и фляжку с тёплым кофе.
Малыш недоверчиво посмотрел на Джо, тихонько отстранился от Данилиной помощи и, видимо, махнув на всё рукой, в два приёма сглотнул предложенное, да ещё при этом постарался горлышка не касаться губами.
— Поедешь с нами, — сказал Джо. — Сейчас иди поспи. К вечеру будешь как новенький. Понял?
— Понял, начальник, — сказал Хлай, вытирая нос рукавом. — Вообще-то спасибо...
— Ну тебя, — отмахнулся Джо. — В больнице валяться — это каждый дуддль может. Есть вещи куда как поинтереснее.
Хлай зашел за цистерну, осторожно высморкался и поплёлся восвояси.
— Последнюю «люси» отдал, — сказал Джо. — Он нам ещё пригодится, этот Хлай, помяни мое слово.
— Что это за такая «люси»? — поинтересовался Данила.
— Классная штука, — ответил Джо, — долгоиграющий стимулятор. Без всяких отходняков. Ночью, даст Бог, получим ещё. Сегодня, брат, у нас посылка из Центра. Но сначала — придётся немножечко поработать...
— А кто такой дуддль?
— Ну-у, это… вроде, что ли, м-мм… Петушочек типа. Удалец-молодец такой. Вроде нас с тобой, Дэн!

26
Скоро, обходя лагерь, Джо и Данила нашли ещё одного своего спутника, известного в батальоне как Бродяга Кормак.
Это был длинный нескладный мальчишка лет тринадцати с лишним, на лице его застыло навечно выражение туповатой сосредоточенности. Кое-кто считал его просто «отстающим в развитии», но все отдавали должное его прославленной невозмутимости и умелым рукам. У Кормака были, правда, заскоки, — и кроме педантичной хозяйственности (всегда свежий воротничок, смазанный карабин и заплатка в нужном месте) и специальности ракетомётчика (отчего он был несколько туговат на ухо), он обладал ещё одним любопытным свойством: тягой к ночному бродяжничеству.
Джо поведал Даниле такой случай. Однажды Кормака недосчитались на вечерней поверке. Поиски не дали результата: первый сержант Кормак бесследно исчез. Командир едва успел вставить его в списки пропавших без вести (мало ли какой шальной осколок мог настигнуть беднягу), как тою же ночью внезапная атака роботов-турболётов унесла с ветром девяносто процентов батальона. Наутро Кормак явился на перепаханное воронками поле. Его судили, разжаловали, сослали в штрафной заградотряд. Когда его спросили, откуда ему было известно о предстоящем налёте, он только пожал плечами: «Не знаю, сэр. Потянуло в степь, как чумного...» Самое удивительное — почти все склонялись к тому, что это была правда.
Теперь Кормак с помощью острого гвоздя и суровых ниток пришивал к ботинку новую подметку.
Джо пробудил его от трудовой лихорадки только с третьего раза, хорошенько ткнув в плечо.
— А-а, здравствуй, начальник, — еле обернувшись, отозвался Бродяга. — Что, есть какое дело?
— Сегодня поедешь с нами в рейс, — коротко изложил дело Джо. — Смотри, не пропади куда-нибудь.
— Я постараюсь, — смиренно пообещал Бродяга, перекусывая нитку.
— Ночью-то где был? — поддел его Джо. — Опять, небось, в степь потянуло?
— Нет, зачем... — ответил Кормак. — Вахту стоял. Следил за обстановкой. Там, за холмиком.
— Ну, теперь-то за холмиком не отсидишься, — сказал Джо. — Возьмешь ракетомёт и пару дюжин осколочных. В полпятого отчаливаем. Ясно?
— Ракетомёт — дело хорошее, — глубокомысленно протянул Кормак и снова углубился в сапожное ремесло.
— Так как насчёт холмика, а, сержант?
— Да понял я… в полпятого… — коснулся козырька Бродяга, на самом деле привычно втыкая в него иголку.
— Неплохая у нас команда, — ухмыльнулся Джо. — Два шпиона, простуженный шкет да дремучая деревенщина. Из этого должно что-то получиться. А, как ты считаешь?..

27
— Ну, братки, слушайте диспозицию, — сказал Джо после получаса езды по разухабистой полевой дороге. Кабина была битком — в неё, помимо Джо, втиснулись Данила и Хлай; Кормак трясся в кузове, нежно прижав к груди станину ракетомёта.
— У нас, кроме пакета связи, ещё и разведзадание, — сообщил Джо. — Тут чёрные, говорят, набросали на дорогах самострелов. Хлай, видел когда-нибудь такую машинку?
— На картинках видел, — сказал явственно посвежевший Малыш.
— Это такие автоматические штуковины с инфракрасными фонарями. Секут метров за четыреста и бьют разрывными снарядами всё, что движется. У нас на этот счёт есть радар, дальность — почти километр.
Джо указал на крохотный, с ладошку, экран с тремя светящимися окошечками.
— Вот здесь, сверху, сигнал обнаружения, — продолжал Джо, уже, видимо, привыкнув к молчаливому вниманию. — А тут — дальность объекта и угол в градусах. Дэн, будешь следить за прибором.
— Понятно, — сказал Данила, репетируя про себя: справа восемнадцать градусов, дальность, допустим, восемьсот...
— А ты, Хлай, гляди в бинокль и сообщай, что видишь. Ноль градусов — прямо вперёд, девяносто — по сторонам. Увидеть можешь всё, что угодно: эти уроды, бывает, маскируются, но радар сечёт всякую железячку.
— Ну, я попробую, — весь как-то поджался Хлай. — Только... на своей-то стороне я увижу, а если на вашей?
— Дверь не закрывай, болтайся на подножке. Что увидишь — сообщай Кормаку, он своё дело знает.
Данила обернулся в окошечко заднего вида: Бродяга, подняв воротник от ветра, мирно жевал печенюшку. Пятый год воюет — всякого повидал...
Странно, — вдруг подумалось Даниле, — неужто Империя настолько сильнее технически, что сплошь да рядом истребляет республиканцев без всяких потерь со своей стороны? Разбитые роботы-убийцы — это не жизни живых мальчишек, испарившиеся неизвестно куда. Наверно, Центр понимает обречённость Республики, вот поэтому они с Джо и посланы сюда...
И выходит, — если они не отыщут разгадку какой-то тайны — им всем скоро конец?
Да, но сначала надо НАЙТИ, что же именно им искать...
Он глядел на индикатор радара и понимал всю сумасшедшую безнадёжность их задачи: вдвоём перевернуть мир.

28
...И взгляд, готовый ко всему, вдруг выхватил три оранжевые цифры на индикаторе и, почти без участия мозга, воплотился в неузнаваемо резком выкрике:
— Девятьсот сорок... (минус — значит слева) слева тридцать шесть градусов... Хлай!..
Малыш неожиданно артистически скользнул за дверцу, лишь легонько придерживаясь левой рукой, и вперил свою шестнадцатикратную просветлённую оптику в начавшие густеть сумерки. Джо тормознул и приобнял за плечо напрягшегося Данилу.
— Не заводись ты так, — посоветовал он. — До него аж две дистанции. Хлай, ну что?
— Есть, начальник!.. — сорвался на визг Малыш. — Стоит на открытом месте...
— Ну-ка, дай, — потянулся Данила за биноклем.
В розоватом плавающем мерцании перекрестье прицела отыскало неизвестное угловатое сооружение с ясным фиолетовым пятном инфракрасного прожектора.
— Кормак, слыхал? — спросил Джо. — Тридцать шесть слева...
— Ага, — через силу отозвался Бродяга, с трудом запихивая ракету в приемник; и вскоре: — Эй, уши держите...
Шарахнуло, тряхнув грузовичок. Жёлто-багровая полоса со стоном протянулась в мягкие сумерки. В ответ раздался двойной взрыв и в лицо толкнуло горячим воздухом.
— Готов, — с удовлетворением отметил Джо, тихонько трогая дальше.
Ша-рах!..
— ... Минус сорок два... дальность шестьсот двенадцать...
— Есть! Господи, да их там целая куча!..
— Кормак, погоди, я к тебе! Сорок два и сорок четыре, понял?..
— Ну дык...
Шарах! Ша-ррах!..
Данила уже не прикрывал уши ладонями, голова его гудела нестерпимо, до тошноты, и он, как заведённый, выкрикивал цифры, и не был уверен, что его понимают, и поэтому кричал ещё громче, и в промежутках между взрывами слышал всхлипы Хлая и рычание Джо, как бы повторявшего скрежет переключаемых скоростей; он только немного сбился, когда перед машиной вспухло облачко близкого разрыва, Джо рванул назад, а ракетомёт Кормака шарахнул прямо в ноль градусов на прицеле четыреста десять, и взрывной волной оторвало от дверцы обессилевшего Малыша, и сыпануло за шиворот выбитым — последним — задним стеклом...
Только затем, в гудящей тишине, осторожно объехав чадный костёр раскуроченного самострела, они почувствовали какое-то неудобство: экран был снова пуст, и уже минут десять они слышали только ворчанье мотора.

29
Бродяга Кормак, гроза самострелов, вывалился из кузова, закрывая лицо ладонью. У него носом шла кровь.
— Водички бы, начальник... — сдирая наушники-глушители, проорал он.
Джо вытащил из-под сиденья канистру с водой, молча полил ему — умыться и напиться.
Подполз Малыш, надолго приник к горлышку. Губы у него ходили ходуном. Задохнувшись, со стоном отвалился в траву.
Данила намочил себе раскалённую голову: пить он не смог — после двух глотков перехватило горло. Он разделся — вытряхнуть из-за шиворота стекло.
Все молчали, слушая, как Джо открывает штык-ножом двухлитровую банку консервов из сухпая.
Лицо его — шоколадное пятно на тёмной зелени травы — было неестественно спокойно.
Он отбросил за спину зазубренную жестянку, отстегнул с пояса флягу.
— Кормак, — позвал Джо. — Держи. Кофе с глюкозой.
— А? — вскинул голову Бродяга. — Что говоришь, начальник?
— Кофе, говорю! Тебе. Ты нынче большой молодец. Считай, что у тебя есть отпуск и знак снайпера.
— А-а, — протянул Кормак, принял награду, и вдруг выдал целую речь, громкую и гнусавую, зажимая нос кусочком грязной марли: — Снайперов-то у меня уже было две штуки. Одного лишили. Куда их? А вот домой смотаться — это бы не хило. Там у меня, в Ильзаре, целый вишнёвый лес. Никто не собирает, прикинь? Так зря и гниют.
— А ты, Хлай, откуда? — после долгой паузы спросил вдруг Данила.
(И тут же задумался: а если кто-то спросит его о том же — что он тогда ответит?..)
— Гладсборо, приют Земляничное Поле, — ответил Малыш, перевернувшись на спину. — Номер девятнадцать-двадцать четыре, как сейчас помню. А ещё я видел отца своего...
— Как ты сказал? Отца?.. — переспросил Кормак. — Где ж ты его выкопал?
— Да это он меня нашёл. Хоть и без ног. Худой — страсть, ещё хуже меня. Настоящих яблок принес. Говорит, отыскал меня по особпримете — шраму на груди. Я-то его никогда не видел...
— Тебе, считай, удача привалила, — позавидовал Бродяга. — Какой-никакой, а отец же ведь.
— А шрам отчего? — осторожно поинтересовался Данила.
— А у меня в детстве пол-лёгкого вырезали.
— Чего же ты... — задохнулся Данила. — И молчал, когда призывали?..
— Там не спрашивают. Да и всё равно, вообще-то...
— У вас, я вижу, вечер воспоминаний? — улыбнулся Джо. — Кто про вишни, кто про яблоки... Насчет лапши, я надеюсь, никто не возражает?

30
Оставив мирно спящего в кабине Бродягу, а Хлая — на посту, Джо и Данила пробирались в глубоких сумерках по редкому лесу к месту условленной встречи. У Данилы ещё подрагивали колени, в голове было пустовато и звонко, но он доставал Джо разными техническими вопросами, на каковые опытный разведчик отвечал доходчиво и с охотой.
— Как делается связь с Центром? — переспросил Джо. — Очень просто. Гляди-ка.
Он вынул из нагрудного кармана нечто металлическое, похожее на пятипатронную обойму для старой винтовки.
— Что это, по-твоему?
— Как что? Патроны, — ответил Данила.
— На месте любого вояки я бы тоже так сказал. На самом деле эта хитрая штука называется чекер. Во втором и четвёртом патронах хранятся «люси», по четыре в каждом. Крайние два — настоящие — для понта. А посерёдке — сам чекер. Вместо капсюля — лампочка. Нажать на неё чем-нибудь (не железным и не острым только — а то с боевыми перепутаешь, не дай Бог, палец оторвёт), лучше спичкой, — чекер запрашивает Центр: я готов для связи. Раз в неделю, кроме экстренных случаев. Теперь валяй в безлюдное место и жди, когда лампочка снова загорится. Понятно теперь, зачем мы здесь?
— Более-менее. А откуда они знают — где и когда?
— Хм, неужто я тебе не говорил? Они же пасут нас каждую минуту. Вся информация фиксируется в Центре. А как же иначе?..
— Всё-всё, что мы делаем? — изумился Данила (нельзя сказать, чтобы это было приятно). — Что же они — сидят днём и ночью?..
— Да никто там не сидит, — с улыбкой успокоил его Джо, — и не подсматривает, как ты застёгиваешь штаны. Это всё пишется в большом компьютере. Правда, он живой и его зовут Голова. Как случится что-нибудь: угроза для нас или что-то интересное для них, — Голова выдаёт сводку группе сопровождения. Так что мы с тобой почище астронавтов. Знаешь, как о нас заботятся...
Данила почувствовал себя одновременно маленьким муравьишкой, заброшенным невесть куда, и важной персоной, которую ежесекундно опекают неизвестные, но добрые и могущественные боги. Снова всё было похоже на хитроумно запутанное, но прелюбопытнейшее сновидение.
— Ничего, — уловив его состояние, улыбнулся Джо. — Привыкнешь. Раз тебя выбрали — начит, всё у нас будет о'кей.
— Тебе-то хорошо, — неопределённо позавидовал Данила. — Ты там был, всё знаешь...
— У тебя ещё всё впереди, — сказал Джо. — Ох ты! огонёк зажёгся...

31
С его возгласом между кустов на склоне холма сверкнул ответный сигнал. Джо и Данила, не сговариваясь, припустили в гору.
— Привет вам, герои! — юмористически-торжественно сказал кто-то, появляясь в полумраке среди ветвей. Голос был негромок и приятен. Что-то он напоминал Даниле, но вот что именно — он понял только приблизившись.
— Проводник! — вырвалось у него.
— Здравствуй, мой Мальчик, — и знакомая лёгкая рука опустилась на его плечо. — Вот и настало время свидеться. Привет, Джо.
Данила не мог оправиться от приятного потрясения. Тот же облик, та же с сильной проседью густая борода, только вместо просторного плаща и трости — плотный стёганый комбинезон и странной формы чемодан-сундучок.
— Вы можете не говорить, — сказал Проводник, присев на корточки, чтобы открыть чемодан. — У нас сегодня не так много времени. Вами довольны. Особено тобой, Даниил. Джо потребовался почти месяц, чтобы вжиться в роль; ты же в первый день стал воином — против всяких ожиданий. Молодец. Настоящий линкер... Теперь слушайте внимательно. Это — новые чекеры. Завтра вы должны быть в Форт-Шилде, верно? В клинике для ветеранов на улице Стю, одиннадцать вы найдёте сержанта Огдена, тридцать восемь лет, ранение в голову семьдесят первого года, считается душевнобольным. Расспросите его о подробностях ранения. Расскажет с удовольствием. Без свидетелей. Представитесь исполнителями секретного поручения генштаба. Вот ваши бумаги. Далее — свободный поиск. Готовится крупное наступление Империи. Узнайте по возможности подробнее. В следующий сеанс получите экраны повышенной защиты — на случай наступления. Но главная задача — информация об исчезновении людей. Центр думает об усилении вашей группы и возможной засылке в Империю. Там уже работает группа подготовки. Да и здесь есть наши люди. Если встретите — узнаете сразу. Пока всё. Держитесь, мальчики. Устали? — Джо улыбнулся, Данила помотал головой. — Есть пожелания? — Тот же ответ. — Ну, до связи, мои воины. Помните, что мы всегда с вами. Удачи!
— До свидания, Проводник, — сказал Данила.
— Спасибо, Учитель, — сказал Джо и шепнул Даниле: — Повернись...
За их плечами в шорохе ветвей раздался высокий печальный звук, затухающий, как вибрация струны и дальше — тишина.
— Вот так, — сказал Джо. — Всё запомнил?
— Улица Стю, одиннадцать, — повторил Данила. — Сержант Огден. Тридцать восемь. О ранении. Наступление Империи. Что-о?..
— Вот так-то вот, — сказал Джо. — Да ладно, это я просто так спросил. Обалдел, небось?
— Много чего вспомнилось, — признался Данила. — Пошли?
— Пошли, — согласился Джо. И вдруг добавил после полуминуты ходьбы: — А знаешь, сколько энергии уходит на это? Хватит, чтобы вскипятить небольшое озеро.

32
Вернувшись, они застали Кормака за уничтожением остатков ужина.
— Нормально прогулялись? — поинтересовался он.
— Как тебе сказать... Темно было, — сказал Данила.
— А где Малыш? — спросил Джо.
Кормак вместо ответа указал ложкой на кабину грузовика, откуда послышался тихий стон спящего Хлая.
— Ты, браток, постереги немного, — попросил Джо. — Через пару часов можешь палить — хоть из ракетомёта.
— Заряда жалко, — сказал Бродяга. — Шесть всего осталось.
— Ну тогда просто запусти мотор, — сказал Данила, забираясь в пыльный кузов. — Спокойной ночи.
— Угу, — промычал Бродяга, удобно устраиваясь у колеса.
Данила и Джо кое-как завернулись в брезентовый чехол ракетомёта и через минуту каждый уже видел свою родину, оставшуюся где-то там — далеко или близко — на Той стороне.

СЕГМЕНТ ОРАНЖЕВЫЙ
(IV, главы 33-39)

33
Маленький прифронтовой городишко Форт-Шилд встретил их почти полным безлюдьем. Мимо ползли бесцветные улочки с замусоренной щербатой брусчаткой, нежилого вида одно-двухэтажные дома, а то и вовсе развалины бревенчатых трущоб. За всю недолгую дорогу до командного пункта им навстречу попались несколько мальчишек в форме да ковыляющий по лужам одноногий инвалид.
— Вот здесь раньше был подземный завод, — произнёс Джо, проезжая мимо огромной ямы, наполненной оранжевой водой с чёрными масляными пятнами. — Дней десять назад взлетел на воздух, говорят, из-за замыкания. Больше ста человек, не считая инвалидов...
Даниле нечего было ответить. Кормак дремал на его плече. Снова накрапывал дождик — сыпал в лицо сквозь давно выбитые стёкла.
У приземистого серокирпичного здания штаба, припарковавшись между двумя рыжими траками, Джо заставил их поскучать минут десять. Вернулся с бумажным мешком почты и огромной очищенной брюквой, разрезанной на части.
— Нате, угощайтесь, — бросил Джо, усаживаясь. — Улица Стю, 11. Рукой подать, как раз четыре квартала.
— Что он должен сообщить, этот Огден? — спросил Данила.
— Учитель сказал: он побывал в другом мире. Чёрт его знает, может быть, правда. А скорее — крыша поехала после ранения... Ну, посмотрим.
Даниле пришла в голову любопытная гипотеза:
— Для переброски в другое пространство надо сначала попасть в большую опасность. Так?
— Ну, допустим, — кивнул Джо. — Это называется — пограничная ситуация.
— Тогда, может, никто не растворяется, а просто все туда улетают?
— Куда улетают? Что у них, вырастают крылышки, что ли?..
— Точно такие же крылышки, как и у нас с тобой.
— Вообще-то логично, — после паузы согласился Джо, в глазах его засветились искорки интереса.
— Или их кто-то специально переносит, — закончил Данила. — А вдруг это Империя?
— Ты бы не сочинял раньше времени, — посоветовал Джо, хотя мысль ему явно понравилась. — Наше дело — дядьку этого расспросить, а там — пусть Голова думает: что да как. Ну всё, подъём! Приехали.

34
Дверь девятнадцатой одиночной палаты была задвинута внешним засовом.
По коридору, тоненько навывая марш, проезжала на коляске верхняя половина человека.
Они переглянулись, замешкавшись перед дверью. Половина человека прозвучала:
— Валяйте, заходите, братки. Арчи у нас смирный, только сладкое любит — страсть... Вы уж приготовьте чего, кабы худого не вышло... — Коляска, поскрипывая и подвывая, покатила дальше.
— Спасибо, — абсолютно автоматически сказал Данила.
Джо нахмурился и лязгнул засовом.
Экс-сержант Огден в застиранном исподнем белье стоял перед дверью навытяжку. Он был высок и неимоверно тощ. Левая рука его заканчивалась однопалым уродливым крюком. На лысой темени — огромная неровная впадина, слегка подрагивающая пульсом.
— Доброе утро, господин лейтенант! — отчеканил Огден, видимо, страшно довольный посещением. — Виноват, не найдётся ли у вас чего-нибудь сладенького?
— Арчибальд Огден, экс-сержант 324-й противотраковой?..
— Так точно! — радостно гаркнул Огден (у Данилы даже возникло ощущение нехорошей шутки или намеренного издевательства, но он тут же вспомнил, что этот человек сидит в одиночной палате).
Джо молча вынул из кармана горсть галет, а Данила — четверть брюквы, которую Огден ловко зацепил своим крюком.
— Премного благодарен! — сияя беззубой улыбкой, восторженно гаркнул Огден, и Данила понял, что этот человек вовсе не издевается над ними, и тогда задача их посещения становится под вопрос: может, он действительно душевнобольной, и они только напрасно теряют время?
— Прошу присаживаться, господа офицеры, — поклонился Огден, одновременно засовывая дары в узкие, мгновенно оттопырившиеся карманы кальсон. — Какие будут приказания?
— Пока никаких, сержант, — начал Джо, садясь на узкую скамью у стены, — мы только...
— Понимаю, господин лейтенант, — хитро прищурился Огден. — Нас эвакуируют и...
— Берите выше, — сказал Джо. — Задание генштаба. Да вы садитесь.
Экс-сержант Огден почтительнейше согнулся — с выпученными блеклыми глазами — и опустился на скомканную кровать — весь внимание.
— Расскажите, как вы были ранены и каковы были дальнейшие... обстоятельства, — попросил Данила.
— С удовольствием, господа офицеры. — Огден поёрзал на кровати и заговорил как по-писаному: — В октябре 71-го года наша отдельная противотраковая бригада приняла бой за высоту двести десять и пять. Я был ранен шестью осколками в голову, руку и, виноват, ягодичную область. В полном сознании доставлен в госпиталь. Перенёс четыре операции под местным наркозом. Умер от болевого шока. — Огден вдруг замолчал.
— Умер? — переспросил Данила. — Это интересно. Продолжайте, пожалуйста.
— Ну вот видите… — немедленно обиделся Огден. — Вы тоже мне не верите. Тогда читайте всё в истории болезни.
— Сержант, хотите конфету? — неожиданно спросил Джо, протягивая ему голубоватую «люси».

35
Гениальная находка Джо была тут же вознаграждена: Огден со смаком и посасыванием разжевал голубую капсулку, и взгляд его стал намного спокойнее и осмысленнее. Он попросил разрешения прилечь и, покойно сложив руки на животе, начал свою историю.
— Ну, господа, вижу, что вам можно доверять.
Расскажу всё, как было.
Было так.
Лежим мы с Робином МакМаком в окопчике. Траки в пяти кабельтовых пристреливаются. Сыпется на нас, знаете, грязища. И снег с дождём. Скучно. Мак мне и говорит: всё, старик, прощай, задом чувствую, что встретимся теперь в раю. Брось, говорю, не дрейфь, повоюем ещё (а у меня у самого уже и живот свело). Ага. Ладно. Прилаживаю гранатомёт, на всякий случай ему, Маку, подмигиваю. Поймал одного в прицел, сказал нехорошее слово и саданул. И — верите, нет — как будто сам в себя всадил. Ослеп чисто. Даже не помню — что там перед нами бабахнуло. Чувствую: голова стала, как грецкий орешек, а весу в ней — сто пудов. И вижу я как вроде бы не из себя, а сверху. Себя вижу. Засыпан землёй. Формяга на спине обгорела, полкаски нет, а из-под неё — чёрное сочится. И ведь не больно, не страшно — так, наблюдаю сам себя и тихонько вверх подымаюсь. Рядом Робби — куча горелого тряпья. Жалко стало. Легко. Стали мы маленькие, тоненькие такие, прозрачные. Вот так мы вовсе и пропали, только два пятнышка на дне окопа.
Ну вот. Хотел погоревать, что, мол, отмучились братки, и тут меня тихо-тихо, ласково затянуло в какую-то трубу, и я в ней летел, и хорошо мне было, даром, что помер. А в конце трубы — яркий свет. Рай, значит... И тут — на тебе — вместо рая, как по лбу обухом: хлоп — и опять вижу, как живой. И не просто вижу. Сижу, оказывается, на травке, ветерок, птички даже какие-то поют. Всё совершенно зелёное, даже, знаете ли, слишком. Солнышко. Вроде на юге. Представляете?.. Ёлки, я так обрадовался, что Рай есть! Пощупал себя за кумпол — и ржу, как идиот: всё в порядке, нигде не болит! Что за чёрт... Чудо.
Смотрю: идёт ко мне паренёк штатский. В панамке и шортиках. Худенький такой, серьёзный, ну прямо с Верхней авеню в Саут-Порте. Я вскочил, хотел тут же облапить его, красавчика, а он рукой машет и орёт: сиди, олух, не двигайся, ты ещё карантинный. Ну, я прикинул себе: карантин — предмет серьёзный, мало ли. Сел. Спрашиваю: где я? Он подошёл шагов на пять и говорит: всё в порядке, ничего не бойся, не делай резкий движений, ты, мол, попал на край... или за-край, что-то в таком духе...
— На Окраину? — подсказал, сжавшись, Данила.
— Вот-вот, похоже. Ну, может, и так. Наверно... Посиди, говорит, помолчи, успокойся, через пару часиков, если карантин пройдёшь, я тебя к дереву поведу, молиться научу. А мне хорошо. Живой... Потом холодно что-то стало. Я — глядь — а руки опять серенькие стали и расплываются. У меня дырка на штанах, а в ней — пусто. Тьфу ты, ...! А парнишка встаёт и говорит мне: мол, извини, браток, сегодня тебе, видно, не судьба. Бывает. В следующий раз, говорит, лучше ляг, закрой глаза и лежи смирно, пока за тобой не придут. У меня уже шары по-правде вылезают, а он говорит, как вроде умоляет меня: если уж тебе обратно суждено, возьми от нас, здешних, передачку. Стой! — ору, какую в ... передачку, держи меня, навоевался я в полный рост, хватит, хочу здесь! Да не бойся, он сказал, все вы тут будете. Вот тут меня настоящий ужас взял. Заругаться хочу — уже не могу. Парнишка врубился, что со мной неладно, и спешно суёт мне в ладошку какой-то камешек — круглую такую галечку с дыркой. Еле успел. И опять я провалился в эту трубу.
Очнулся — на койке. Весь в бинтах. Старик дежурный говорит: с того света меня вытянули. На кой, спрашивается? Четыре месяца валялся, один раз, я читал, признали клиническую смерть. А при выписке с личными вещами отдали эту самую галечку, с дыркой.
— И — можно на неё посмотреть? — очень спокойно спросил Джо.
— А как же, — с нескрываемой гордостью ухмыльнулся Огден. — Услуга за услугу. Вот он, райский камушек. Смотрите, не жалко.
И он вытянул из-за пазухи привязанный на армейском металлопластовом шнуре почти правильной формы красноватый голыш размером с донышко стакана, — такие очень удобно пускать с берега «плисточкой», как это принято говорить на Земле, в западной Сибири.

36
— «Куриный бог», — сказал Данила, взвешивая на ладони амулет Огдена, когда Джо вывалился из девятнадцатой палаты, совершенно замороченный процедурой обмена ценностями (за один камешек на шнурке — полный сухпай плюс упаковка глюкозы и четырёхфунтовый пакет сахарина из аварийных запасов).
— Что? Как ты сказал?.. Бог? — встрепенулся Джо.
— У нас камешек с дыркой называется «куриный бог», — сказал Данила. — Не знаю, почему. Так переводится. Говорят, приносит удачу.
— Неизвестно, что он ещё нам принесёт, — напрягся Джо, прислушиваясь к дальнему глухому грому. — Эх, жаль, что Учителя нет. Счас бы этот камешек — на всякий там спектральный-темпоральный анализ... Ну, вперёд, нам ещё в топографию за картами.
...У постового шлагбаума их остановили, долго проверяли документы, заглядывали в кузов и в конце концов завернули по объездной дороге.
— Что стряслось-то? — спросил Джо.
— Говорят, чёрные бросают где-то здесь большую десантуру, — ответил свирепого вида фиолетовый негр-капрал с перекошенной серым шрамом щекой. — Боеприпасы есть?
— Да осталось маленько, — отозвался из кузова Кормак. — Шесть ракет и пара магазинов.
— Ладно, лейтенант, — дёрнул стволом автомата постовой. — Рвите в своё расположение, и на всякий случай зарубите себе: круглосуточная готовность.
— Понятно, — кивнул Джо. — Кормак, заряжай, поехали!
Сворачивая с фортшилдского шоссе на объездную однополоску, они видели, как два трака за оцеплением заравнивают огромную воронку почти посередине дороги.
— Начинается, — буркнул Джо.

37
И действительно — началось. Где-то над сплошным серым покрывалом неба на одной щемяще-высокой ноте занудела имперская авиация. Даниле уже был известен стандартный тактический приём чёрных: короткая интенсивная бомбардировка — и потом высадка десанта, состоящего поровну из «самострелов» и траков-амфибий на радиоуправлении.
— Прорвёмся к своим? — быстро спросил Данила.
— На фига? — вопросом ответил Кормак. — Там, поди, уже такая мясорубка творится...
— А что делать? — сказал Джо, и, как всегда, было видно, что он размышляет о чём-то совсем другом. — Тебе-то, старик, привычнее в лесочке отсидеться. Мы уже сорок пять минут, как должны быть в части. А вдруг бомбанут наших? Нас троих — в штрафбат, а с тобой — я вообще не знаю, что сделают.
— Это точно, — разулыбался Бродяга.
Далеко впереди уже вспухала за лесом серо-корчиневая дымная завеса, доносились низкие толчки взрывов, закладывающие уши не звуками, а скорее мощными ударами воздуха и плотно отдающиеся внутри груди.
Малыш, рискуя сорваться, на полном ходу втиснулся в кабину — под ноги Кормаку. Губы его побелели. Он больше не мог оставаться в кузове.
— Надо, братушки, надо! — с нажимом выкрикнул Джо, включая радар. — Возьмём да и постараемся прорваться. А?
— Джо, подумай о Бродяге и Малыше, — сказал ему Данила прямо в ухо. — Мы-то с тобой как-нибудь выкрутимся...
Близким взрывом ощутимо тряхнуло грузовик.
Хлай на полу сжался в комочек.
Бродяга витиевато выругался.
Джо бешено сверкнул на него вывернутыми белками.
Данила охнул и приник к экранчику радара: индикатор показывал объект на дальности восемьсот.
И почти сразу же, притормозив на повороте, они наткнулись на беспорядочно сбившуюся в кучу колонну грузовиков и траков. Они уткнулись в замыкающий строй тягач, тащивший покорёженный крупнокалиберный ракетомёт, и увидели, как дорогу с машинами и россыпью людей впереди наискось пропахал гигантский жёлто-красно-чёрный смерч из огня и земли, а затем им начисто залепило уши и перевернуло внутренности, а их машинку просто смело с обочины в неглубокий кювет.

38
Грузовик завалило на бок.
Данила услышал собственный крик — не вопль ужаса, а какую-то команду: что-то вроде «все наверх!». Не помня себя, он ужом выскользнул между Джо и Кормаком в амбразуру переднего окна, потом — как-то сразу, рывком, — он видел, как они втроём, обдирая руки, раскачивают машину, пытаясь поставить её на колёса, а Кормак с оскаленной красной физиономией прилаживает под борт станину ракетомёта. Всё это время кругом стоял кромешный вой и грохот. Каким-то сверхчеловеческим чудом им удалось расшатать и стащить грузовичок в низинку ближе к лесу, Джо лёг в кабину, мастерски извернув колёса, поставил машину на ход и уже вышибал ногой помятую правую дверь, куда его команда в мгновение ока набилась как попало. Джо с оторванными верхними пуговицами остервенело правил по откосу кювета, вихляя меж ямами и дымящимися кусками машин и асфальта. Людей уже не было видно; взрывы раздавались сзади — это чувствовалось спиной и затылком. Кормак, грохоча каской об жесть кабины, высовывался в заднее окошко, проверяя, на месте ли мешки почты и документов и ящики с ракетами, облегчённо орал что-то, показывая большой палец. Малыш пытался выставить в окно трясущийся автомат без магазина, и Даниле зверски захотелось снять свой — с защитным шнурком — ксивер и накинуть ему на шею. Скоро, когда Данила начал смутно что-то слышать, Джо замолотил разбитым кулаком по компасу на панели управления: «Не пашет, гад!..», и, наскоро сориентировавшись по солнцу, свернул на слабый просёлочек куда-то в лес. Бомбёжка, кажется, прекратилась или отошла дальше к городу. Джо чуть расслабился на сиденье, нашарил в ногах фляжку, отпил, полил себе лицо, обернулся к Даниле и вдруг зашёлся в беззвучном приступе смеха. Справа уже ржал Бродяга, осторожно протягивая ему осколочек зеркала. Данила посмотрел на себя: клоунская маска — пол-лица в масле и земле, а из волос сыплется в глаза песок. Он тогда тоже успокоился и с улыбкой пририсовал себе чёрную точку на носу. Впервые за три дня он вспомнил, что ему не так давно исполнилось двенадцать.

39
Еле взобравшись на крутую горку, Джо тормознул и лег лицом на рулевое колесо.
— Всё. Заблудился. Малыш, будь другом, посмотри там, наверху, карту.
Карты на месте не было, так же, как собственных Малыша каски и магазина, пуговиц Джо и Данилиного клапана на нагрудном кармане (чекер висел, зацепившись, чудом не вывалился).
— Ладно, привал, — сказал Джо и заглушил двигатель. — Кормак, как там насчёт бензина?
— Пусто, начальник, — отозвался из кузова Бродяга, отчётливо в звонкой тишине гремя канистрой. — Вчера вечером заправлялись...
— Ну что, народы, считайте, что мы слегка влипли, — бодро объявил Джо. — Два сухпая на четверых и полдня просрочки. Придётся вскрывать мешок с секретными картами. Если они кому-то ещё нужны...
Данила растянулся на траве, закрыл глаза, слушал медленный перезвон колоколов в голове.
— Правда, на кой всё это нужно?.. — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Ты о чём? — свесился из кабины Джо, возясь с ниткой и иголкой.
— Да вся эта идиотская война... Игра в разведчиков, бомбёжки, стрельба по железным ящикам...
— Ты, брат, поддаёшься панике и безнадёге, — наставительно изрёк Джо. — Это настоящая война. Понял? На-сто-я-ща-я!.. Ты просто ещё не привык. Если мы здесь, значит, без нас никак. Учителю виднее.
— Это вовсе не паника, — сказал Данила, — просто я думаю: в любом нормальном мире такая война давно бы закончилась. На чём всё держится? Объясни, если можешь.
— На соплях всё держится, Дэнни, — улыбаясь, встрял Кормак из заднего окошка. — Или ещё, как говорится, на фуфу...
— Мне, например, иногда кажется, — сказал Джо, — что наш маршал Стафф и этот, как его, главный Жрец, — они просто договорились.
— Как это?
— Ну, так, чтоб война шла до скончания века. Тихонько. С переменным успехом. Понимаешь?
— Кажется, да, — сказал Данила. — И чтоб все люди оказались там, на Окраине...
Они переглянулись, помолчали.
— Да-а, нагадали мы... Ерунда, конечно, — одновременно, улыбаясь, сказали они друг другу.
— Лейтенант, смотри-ка, вон там стог сена, — сообщил Малыш, который торчал на капоте и разглядывал окрестности в единственный уцелевший окуляр бинокля. — И даже, кажется, какой-то дымок.

СЕГМЕНТ ОРАНЖЕВО-ЖЁЛТЫЙ
(V, главы 40-47)

40
Старик сидел в тени неподвижной листвы на шишковатой излучине старого клёна. Покуривал короткую трубочку, из-под надвинутой шляпы оглядывал округу. Поза его была свободна и естественна: пожилой человек остановился передохнуть под деревом (руку, однако, привычно держа на ремне короткоствольного автомата, тёртым прикладом уткнувшегося в траву).
Данила, увидев его, замер и не решился тут же кликнуть Джо. Первое его ощущение было чем-то сродни потустороннему ковбойскому фильму: ветхая шляпа старика, зелёный шейный платок и жилетка из грубой жёлтой кожи, серебристая щетина на медно пропечённом лице — и острое чувство, что ты один и безоружен (а Джо с ракетницей за поясом как раз надумал залезть на дерево, дабы обозреть окрестность).
— Добрый день, сэр, — выдавил Данила и понял, что ему некуда девать пустые руки.
— Что верно, то верно, сынок, — ответствовал старик. — Добрый.
Он неторопливо выколотил трубку о корень, не сводя с гостя вопрошающего взгляда с насмешливой искрой: «Ну, что ещё скажешь, мой мальчик?»
— Мы тут немного заблудились, — хмуро и чуть ли не виновато сказал Данила. — Бензин кончился и всякое такое... Не скажете, в какую сторону олвикское шоссе?
— Во-он там, — старик ткнул трубкой куда-то за спину. — Миль восемь будет. Если пешком, через речку и по прямой.
— А вы здесь живёте? — осторожно поинтересовался Данила.
— Ну, здесь не здесь, — проворчал старик и глубже на глаза надвинул шляпу, — но местность мне известная.
— Понимаете, сэр, — объяснял Данила чуть ли не в отчаянии, — мы важные сведения везём в часть. Лейтенант сказал, что тут поблизости есть какая-то речушка...
— Верно, — словно удивляясь чему-то, подтвердил старик, внимательно взглянул на Данилу. — Изука называется. И что дальше?
— Поможете сплавиться до Олвика — берите нашу машину, — от фонаря выпалил Данила и на всякий случай обнял шершавый ствол клёна. — Она в порядке, только стёкла выбиты и бензина нет.
— Да на что она мне, — скупо улыбнулся старик. — А ты, я гляжу...
— Хэй-эй! — донеслось сверху. — Дэн, я, кажется, засёк дорогу!
— Это мой лейтенант, — кивнул в сторону Данила и запоздало представился, уколов язык чужим именем.
— Моё имя Сэдрик О’Ши, — как-то непривычно, нараспев сказал старик. — Ну ладно, сынок. Тащи сюда своего лейтенанта. Сведу вас в свою берлогу. Стало быть, поговорим.

41
— Я так понимаю, мистер О’Ши, — сказал Джо, ковыряя на ходу кедровую шишку, — что родной Республике знать про вас не обязательно?
— Верно понимаешь. — Старик шагал скоро, несмотря на валкую хромоту. — В Олвике и Форт-Шилде меня, правда, знают: я у них поставщик — мясо, кожу подвожу, ну и ещё прочую лесную всячину. Летом живём на пастбище, в шалашике. А основную резиденцию имеем в тайне. Это уж, ребятки, без объяснений.
По дну заросшего оврага они дошли до полунавеса-полуземлянки из плетёного ивняка, обложенного дёрном. Невдалеке на склоне мирно паслась порядочная отара овец. Старик О’Ши снял с плеча автомат и обернулся что-то сказать Даниле и Джо, но те прямо-таки вросли в землю от неожиданного зрелища.
Прямо на них стремительно и почти бесшумно, как в недобром сне, мчался здоровенный — едва ли не вдвое больше барана — белый волк с характерным для этого хищника ярким оскалом передних зубов.
— Это Кобольд, — с улыбкой успел представить его старик и произнёс гортанное «х-хоу!», протянув руку вперёд; зверь подбежал и ткнулся в его ладонь мокрым носом, потом спокойно лёг, продолжая наблюдать за овцами, и с этой минуты не обращал на гостей ни малейшего внимания.
— Прикладывайтесь, — кивнул старик, как если бы не заметил реакции мальчишек на столь необычное явление. — Разведчики, я полагаю?
— Связисты, — коротко пояснил Джо. — Попали под бомбёжку у Форт-Шилда. И — вот...
Старик тем временем развернул на земле перед ними кусок шкуры и из холщового мешочка взялся раскладывать на ней скорую трапезу: круг овечьего сыра, копчёное мясо, лепёшки и дикий лук.
— Да-а, грохотало нынче — будь здоров, — протянул Сэдрик О’Ши, словно бы имея в виду погоду, и установил посередине стола котелок с травяным чаем. Он вдруг невесело усмехнулся: — Чёрт-те что: никак не привыкну к вам, пацанам. Вроде и война нешуточная, а всё мне сдаётся, что... Играет вами кто-то, что ли? Мир давно сошёл с ума. Катится под горку. У войны кончились силы. Теперь она питается своим будущим.
— Как это — будущим? — спросил Джо.
— Вами, детки, — жутковато-просто объяснил старик. — Ну, пускай вас выводят из пробирок. Но внутри-то у вас — мощнейшая сила, такая батарейка, которой человек живёт до самого конца (а может, и после). А у вас берут эту батарейку и ею кормят войну. Вот и улетаете не пойми куда...
— Вы сказали — улетаем? — схватился Данила.
— Ну да, — кивнул старик. — А ты никак необстрелянный? Поди, не ведаешь, что с нашим братом бывает, когда припечёт?
— Знаете, мистер О’Ши, — Джо попытался подойти более тонко. — Про это ходят всякие легенды. Ну, что, мол, здесь люди исчезают, а зато появляются где-то совсем в другом месте.
Старик замолчал, неторопливо нарезая мясо и сыр ножом с рукояткой из косулиного копытца. Когда всё было готово, поднял глаза к небу, сказал шёпотом что-то вроде: «...придите к нам, о...»
— Возьмите себе силы земли. Угощайтесь, парни.
Данилу и Джо не нужно было уговаривать: через пару минут исчезли назначенные каждому ломтики мяса на хлебе и треугольные дольки кислого сыра; они по очереди приложились к котелку, а старик уже сооружал им новые порции.
— В другие времена я бы спросил, откуда вы родом, — сказал Сэдрик. — На здешних не похожи. Но нынче боюсь, как бы вы не ответили: из Клонатория...
Данила взглянул вопросительно, но напарник успел-таки опередить его вопрос.
— Иждалека, шэр, очень даже... — с полным ртом, но вполне дипломатично прошамкал Джо.
— Вот и обращаетесь как-то странно: то «мистер О’Ши», а то и вовсе «шэр». Наверно, в школе успели поучиться?
— Угу, конечно, — промычали оба гостя, занятые жёстким, но необыкновенно вкусным мясом.
Старик посмотрел на мальчишек уже без тени задумчивой усмешки, зарядил в трубку тёмного крупного табаку и сказал, будто бы решившись на что-то:
— Я вижу, ребята, есть у вас головы на плечах. И батарейками своими вроде никого кормить не собираетесь. Коли уж вам интересны всякие легенды, расскажу о том, что видел и знаю. Я помню...

42
— Помню самое начало войны, — начал свою историю Сэдрик О’Ши, после того, как с помощью бензиновой зажигалки запалил трубку. — Войну-то, если вы не знаете, начали наши. Генерал МакАрдл, который был казнён через месяц, вдруг поднял юго-западную армию, за одну ночь порушил десять миль Имперской границы и двинулся прямо на Заггат и Шедж-Талах. Это вошло в историю как «переход МакАрдла через Нихлобы». Чёрные сперва не знали, что и делать: подняли в воздух полтысячи роботов — их перещёлкала макардловская авиация, поставили заслон у реки Хо-Шо — а наши следующей ночью направленным взрывом отвели реку (теперь её нет больше) да и перешли в дальнее наступление. Так и продвинулись на четыреста с лишком миль, пока Империя не взбеленились капитально и не спустила четверть своих ракет средней дальности. Кто был с краю и жив остался, рассказывали в агонии, что мясо, земля и железо спеклись сплошной коркой футов в семь толщиной. Теперь там, говорят аэродром в десяток тысяч квадратных акров...
Тогда время было такое: остальные две восточные армии присягнули МакАрдлу и двигались к нему круглосуточным маршем. Это понятно, — народ очень был настроен против Империи, после Островной Катастрофы и двух лет не прошло. Вобщем, почти месяц продолжалась эта мясорубка; президент — этот, как его, даже забыл... — ну, короче говоря, застрелился по пути к границе, а МакАрдл, хитрый жук, окончательно объявил себя диктатором, отдал приказ об отступлении, всеобщей мобилизации и укреплении границы. Все были за него — вот в чём странность, ребята. Если бы не Островная Катастрофа — немедленно ухнули бы атомный заряд, и тогда неизвестно: было бы что-нибудь вообще или нет... Война-то уж точно кончилась бы. И весь материк вместе с ней — тоже. Но — боялись. И чёрные начали бомбить восточный Ильзар, Нихлобию, Атмор, а потом, после суда над МакАрдлом, и войска бросили через горы.
Я тогда был командиром ракетного расчёта, второй год служил сержантом на Среднем Юге. В плен попал на десятый месяц после мятежа. Чёрные лечили меня в госпитале на острове Цехнос, отняли ногу ниже колена. И — как ракетотехника — послали под Шедж-Талах, рабом на военный завод. Сначала охраняли: очень уж я тосковал по атморским лесам, пару раз пытался бежать, но ловили. Второй раз даже учинили священную экзекуцию через трёхсуточное мочение в море. А прошёл год (когда я махнул рукой да и придумал одну хитрую штуку насчёт замедлителя сгорания ракетного топлива) — меня расконвоировали и продали одному инженеру, конструктору двигателей. Звали его шехр Номо Ведзела (шехр — это в Империи титул вроде сэра, похоже, правда?). Выдающегося ума и справедливости был человек. Собирал к себе в лабораторию башковитых и работящих, будь они хоть аборигены с Растущих островов. У него умерла жена — взял он меня помощником на производстве и ещё в качестве мадз-кан’х (младшего ученика) по вечерам. Видно, чем-то я ему приглянулся: готовить у меня получалось, он обучал меня языку, по науке много чего втолковывал и даже старался обратить в свою веру (про это будет специальный разговор). Так я протрубил у него тринадцать лет, втянулся как-то, привык, подумывал даже жениться... Но тут взорвался шехр Ведзела на испытательном полигоне при неудачном пуске, я опоздал к нему с обедом всего на пятнадцать минут. А в завещании, оказывается, он дал мне вольную, полное гражданство и полторы тысячи монет. Меня отпустили, потому что инженера Ведзелу очень уважали и жрецы, и военные начальники. И пришёл конец скитаниям — через месяц я собрал субкатер, переплыл Ветреный пролив и высадился в Саут-Порте, там же был списан в полную отставку как инвалид. С той поры — вот уже семнадцать лет будет, как странствуем со стариной Рэком. Леса Атмора, долины Лузании и Нихлобы — наш дом родной...
Старик замолчал, выбил в костёр и снова взялся заряжать свою трубку.
— А это у вас настоящий волк? — после паузы спросил Данила.
— Кобольд? Он-то, конечно, настоящий... человек, — неожиданно окончил фразу Сэдрик О’Ши, и зверь тотчас навострил уши по направлению к ним.
— Постойте, — нашёлся Джо, — вы ведь назвали ещё какое-то имя...
— Не оборачивайтесь, — вдруг отсёк старик. — Рэк многое чувствует, но лишнего внимания не любит. Посидите минутку, ничем не выказывайте страха или удивления. Если вы — это вы, конечно. Я чую, он где-то близко. И это мне начинает нравиться…

43
Данила, каменея затылком, услышал мягкое травяное движение за спиной, словно кто-то часто-часто семеня, спускался к ним по пологому склону оврага.
Старик взглянул за спины гостей — где-то на уровне их колен — улыбнулся и произнёс щёлкающее, двусложное восклицание по-шерски. Тут же сзади что-то сорвалось, припустило, быстренько и колченого перекатываясь, к старику, прихватило его, сидящего с трубкой, за плечо и спряталось за спиной хозяина, в тени его шляпы.
— Ничего, Рэк, не стесняйся, хеш’схак а-накан, — сказал старик О’Ши, полуобернувшись. — Иррихос дзоло кха’нар шедж, эти молодые воины принесли силу издалека.
Взорам растерянных мальчишек предстал крохотный, не более метра ростом, с огромной голой головой и вовсе невообразимым — изуродованным ожогами — лицом куценогий карлик; и что самое жуткое — ручки его с беспокойно шевелящимися трёхпалыми клешнями росли прямо из плечевых суставов.
Карлик сделал два развалистых шажка из-за спины Сэдрика, смешно извернул круглую голову и искоса разглядывал Джо и Данилу очень цепкими и умными, совсем чёрными, без зрачков, глазами в складках-рубцах обожжённой кожи.
— Ну вот, Рэк, — Сэдрик указал на гостей раскрытой жёлтой ладонью. — Эти дети, выходит, большие воины, иррихос’м сат кхаёррох. И, может, я ошибаюсь, но сдаётся мне, что у них уже есть орро шедж.
Данила только решился спросить, что же именно у них всё-таки есть, когда лицо карлика Рэка, отныне незабываемое для пришельцев из иного мира, стянулось резиновой гримасой, в которой, как ни странно, угадывалась широкая доброжелательная улыбка. Рэк вдруг отвесил гостям торжественно-медленный низкий поклон, потом тихонько подошёл и притронулся уродливыми ручками поочерёдно к плечам Джо и Данилы; с тем и присел у «стола», скрестив игрушечные ноги в грубых самодельных мокасинах — как равный среди равных.
— Рэк был духовником и привратником у инженера Ведзелы, — сказал Сэдрик, как бы намереваясь продолжить свой рассказ. — Он также исполнял обязанности дзол-орро шедж (хранителя предмета силы) в его доме. После смерти доброго хозяина он, как и я, получил свободу и хотел, чтобы я взял его с собой. В Саут-Порт мы бежали вместе.
— Пусть меня хоронят черти, — пробормотал Джо, — если я хоть что-то понимаю... Мистер О’Ши, ради Бога, объясните по-человечески...
Рэк неожиданно разразился целой очередью высокого хрипловатого стрёкота, безотрывно и чуть ли не более зачарованно, чем мальчишки, ощупывая их бездонными глазищами. В конце речи он выразительно взглянул на Сэдрика и взрывчатым междометием спросил его одобрения:
— Кхара, Сэдрик’м?
— Рэк безумно рад встретить людей Силы, — перевёл старик окончательно сбитым с толку гостям. — Он говорит, что никогда не видел за молодыми воинами таких громадных энергий. Он расскажет вам всё, что вы захотите узнать, и смиренно просит позволения знать о вашем предмете силы. Ещё он спрашивает: правда ли, что вы пришли из Великого Мира (у нас бы сказали «спустились с небес»)?
Джо очень медленно повернулся к Даниле, содрал фуражку и вытер ею совершенно мокрое лицо. Сердце Данилино бешено колотилось, и он, не помня себя, ответил так, как это было единственно возможно:
— Мы должны узнать: куда и почему исчезают люди. Тогда, наверняка, и войны не будет...
Джо с явным облегчением вздохнул и передёрнул плечами.
Старик О’Ши перевёл.
А Рэк вскочил и с неожиданной звериной грацией произвёл на месте несколько забавных и ритмичных танцевальных движений, потом подбежал к Сэдрику и процокал что-то в две-три фразы.
— Он спрашивает: не те ли вы воины, о которых говорили Первые Жрецы шерского народа?
— Господи, да откуда он это взял? — не вытерпел Джо, но Сэдрик О’Ши остановил его предупреждающим движением ладони.
— Успокойте себя и внимательно слушайте. Теперь мы разожжём огонь встречи, и Рэк скажет что-то очень важное для вас. Я буду переводить и что нужно — ещё объяснять. Слушайте же.

44
Рэк что-то сказал Сэдрику, после чего отвернулся, поднял голову к заходящему солнцу и затих, взмахом ручки позволив говорить сначала другу.
— У шерцев верования очень практичные и близкие к природе, — начал старик, привычно и ловко подкармливая костёр. — Точнее сказать, это вообще не религия, а что-то близкое к информационно-энергетическому объяснению мира. Их священные книги так и называются: Соло Кха-Нар-Амн (внутри, вокруг и во имя человека). Это развитая система представлений о взаимодействии Сил и человека. Или руководство накапливать и преумножать силы для долгой и правильной жизни.
У этого народа нет необъяснимого или воплощённого бога, а есть определённые, но до поры до времени не понятые человеком законы... ну, что ли, похожие на законы сохранения энергии, только в приложении к живой природе и человеку. Правильно жить, правильно реагировать на всё, что случается в жизни и в природе, уметь сосредоточиться, сконцентрироваться, развить чутьё на всё, что помогает жить и работать (то есть приносит силу), постоянно искать предметы силы... Я хочу сказать, они копят энергию, опыт и знания, а не просто принимают на веру, что, мол, есть такие силы и их надо постоянно находить или добывать.
Ну так вот, орро шедж, предмет силы у шерцев — главная святыня. Это может быть любая вещь, не обязательно природная: камень, изображение, кусок коры или стекла, кость, засушенный цветок, старые часы, иероглиф на обрывке ткани... В одном доме я видел орро шедж в виде заржавленного железного прута. Человек не может считаться мужчиной и воином, пока не найдёт свой предмет силы и не докажет её каким-то своим подвигом. Ну, чаще это бывает какое-нибудь скромное достижение или просто красивый поступок, который будет одобрен жрецами. Бывают святыни, заряженные действительно огромной силой: инженер Ведзела водил меня в Сад Сокровищ и показывал плащ и посох первых жрецов, — от них меня просто бросило в жар и придавило к земле. Клянусь, из тех слабых сил, что я сохранил в свои шестьдесят четыре, солидная часть — из Сада.
Открыть свой орро шедж и подарить часть его силы — высшая степень дружбы и доверия одного воина другому. Воин и его предмет силы связаны очень крепко, как правило, навсегда. После смерти сила человека переходит к орро шедж, и семья хранит его в ларце с пеплом умершего и тоже воспринимает эту силу. Поэтому у шерцев нет могил, а есть погребальные ларцы: их покойники веками живут в домах потомков.
(Данила вспомнил о Знаке Звезды своего легендарного детства; выходит, его Звезда — предмет силы очень могущественной инстанции, и для выполнения миссии Звезда была ему доверена во временное пользование...)
— Шехр Ведзела не обратил меня в свою веру, — продолжал старик О’Ши, — он просто доказал, что силы движут природой и людьми и с ними можно научиться работать, как с тонкими и сильными инструментами. И у меня хватило разума понять: если я научусь добывать и копить силу, я могу быть сильнее самого себя, — и тогда мне не придётся жалеть о прожитой жизни. Так я, уроженец Атмора, верующий в Небесный Град, как и все добрые республиканцы, воспринял и могу объяснить краткими словами самое простое о Силах.
Теперь я скажу о Рэке: он родился (кха рата шедж, получил силу жить) на маленьком клочке суши вблизи острова Катастрофы, где делалось смертельное оружие. Он появился на свет мутантом и нашёл на удивление могучий предмет силы девяти лет от роду. Это значит — он прирождённый жрец. Но он, конечно, не мог служить в храме Сил, несмотря на свои потрясающие способности. И он ушёл в мою землю, как он сам сказал, ахт-зол йордо’ма шедж (искать и найти силы для всех). Теперь говори ты, Рэк (кхара, Рэк’м).
Старик замолчал ненадолго, отхлебнул из котелка, подложил в огонь сухих сучьев.
Тогда заговорил Рэк.
В переводе Сэдрика О’Ши это звучало примерно так.

45
— Я получил силу существовать в своём теле, изувеченном до моего рождения. И ещё — в возрасте двенадцати лет был обожжён напалмовой бомбой. Я жил у престарелого жреца, ухаживал за ним и учился, чему мог. Потом выучил себя сам и с того времени ищу в мире силу, которая движет войной. До сих пор я плохо понимаю: зачем в природе это искривление, искажение жизни, каждый день ищу силу и знание, чтобы понять его.
Моё тело почти ничего не может. Но разум мой может многое: отделяться от своего тела и по ночам ходить невидимым; слышать бессловесные мысли почти любого человека; чувствовать силу человека и помогать ему искать орро шедж; залезать в шкуры животных и птиц и видеть то, что происходит далеко; мой разум видит в темноте и может сказать, что лежит под землёй, что болит у человека в теле, где тело может найти силу, чтобы исцелить себя, как сделать огонь, чего хочет дерево, и земля, и камень. Всё, что может мой разум, я вкладываю в поиск силы, которая движет войной. Я могу привести множество приблизительных догадок и довольно точных ответов на вопрос: почему война ещё жива, но совсем мало продвинулся на практике.
То, что так удивило и обрадовало меня с вашим появлением — это почти полное совпадение наших поисков. Это ещё удивительнее потому, что вы не знаете ровно ничего о Силах, разум ваш недостаточно созрел и неразрывен с телом. Но я увидел ваш общий (или принадлежащий одному из вас) орро шедж, и его сила сбила меня с ног и даже заставила некоторое время плохо себя чувствовать («Иначе говоря, «моя сила поклонилась вашей», шедж’не одз-арх шедж’р», — вставил от себя Сэдрик). Я понял, что великие и могущественные жрецы доверили вам часть своей силы. Эта сила воистину не укладывается в моём уме. Эта сила (что часто бывает) притянула к вам ваш орро шедж. И когда я увидел его разумом — будто молния сверкнула у меня в глазах: я вспомнил об одном пророчестве из Книг первых жрецов.
В Саду Сокровищ есть каменные Книги первых жрецов. Простые воины не могут их прочесть, они знают их только из бесед жрецов. Это древняя история страны Шерц, повести о подвигах, битвах и путешествиях, предания о великих жрецах и воинах и их знаменитых орро шедж, предсказания будущего.
Я теперь вышел из тела и становлюсь разумом жреца, читающего каменную Книгу (мне недоступен полный и точный текст, могу передать лишь общий смысл пророчества).
«Из низшего (недавно родившегося) мира нас постигнут чуждые силы, которые сдвинут и исказят путь природы на жизнь двух поколений воинов. И откроется потайной ход (мост) в этот молодой, ничем не заполненный мир. Это будет наказанием за неправильное обращение с Силами. И разразится война, многие мучения и смерти постигнут расколовшийся мир, но они не объединят два осколка, а только дальше ослабят и разделят их. Когда же явятся молодые воины из Великого Мира, ими будут найдены две части Гхат орро шедж (Главного предмета силы), и несоединимое будет соединено. Смерти же и мучения, случившиеся вследствие раскола мира, будут повергнуты, посрамлены и повёрнуты вспять».
Это всё. Я возвращаюсь в своё жалкое тело. Я был бы счастлив, если бы сам выследил вашу часть гхат орро шедж. Но я нашёл только тех, кто был удостоен найти его до меня. И большего мне не дано.
Теперь думайте и ищите. У вас свой путь. Он совпадает с моим.
Знайте только, что кроме той части, которую вы имеете, вы должны найти её отражённое повторение. И я буду помогать вам в этом поиске, если ничьи другие силы мне не помешают.
Я уже вижу ясно: жрецы говорили о вас.
И да пребудут с вами Силы.

46
Были уже глубокие сумерки. Костёр от слабого ветерка чутко дышал жарко-оранжевыми углями.
Рэк с трудом встал и, шатнувшись, поковылял к навесу. На пороге он обернулся, и рубцеватую маску его лица прорезала трещина усталой улыбки. Глаза его были полузакрыты, а ручки вдруг стали похожи на крылышки. Рэк сделал всё, что мог.
— Спасибо, Рэк, — в ответ ему улыбнулся Данила. — Мы ещё увидимся. После войны.
Рэк медленно кивнул, поклонился до земли и исчез под навесом.
— У меня есть пара галлонов горючего, — сказал Сэдрик. — Миль на сорок хватит. Может, заночуете? — ночью в сопках ездить небезопасно.
— Наша команда заждалась, наверное, — сказал Джо и потянулся с хрустом. — Мы уж найдём их, сэр, пока не стемнело, а на рассвете — двинем.
— Ладно, — старик О’Ши зашуршал лапником и вытянул из-за стенки навеса мятую алюминиевую канистру. Молча поставил её перед гостями, а на ручку намотал кожаный шнурок, стягивающий мешочек со съестным.
— Мы ваши вечные должники, мистер О’Ши, — блеснул зубами Джо.
— Бросьте, ребятки, — отмахнулся старик, сдвинув шляпу на затылок. — Будут новости — шлите открытку на олвикскую почту. Можете написать привет старому лешему, а можете оставить её пустой. Рэк прочтёт, что надо...
— До встречи, спасибо, мистер О’Ши, — сказали мальчишки в один голос, но старик, не затягивая прощания, уже растворился в полутьме.
Данила наскоро сориентировался по скрученной излучине клёна и, подхватив канистру, уже двинулся в заросли, но припомнил вдруг одну важную вещь.
— Что такое Клонаторий? — спросил он у наскочившего сзади Джо.
— Вот это да, — хохотнул лейтенант, — наш бедолага Санчо свалился с крыши ранчо... Я думал, ты знаешь. Клонаторий — фабрика по изготовлению искусственных детей, вот что. Знаешь, давай-ка я пойду впереди, так тебе будет безопаснее задавать дурацкие вопросы...

47
Почти не задумываясь о направлении, они довольно быстро отыскали свой грузовичок. Бродяга оставил для них грамотный костёр-«нодью» и почивал в кузове, соорудив себе царскую постель из ракетомётного брезента. Малыш свернулся калачиком в кабине под грудой тряпья.
У колеса они обнаружили котелок с зелёным грибным супом и демонстративно нетронутый НЗ.
— Молодцы, — сказал Джо. — Просто красавчики.
Данила слазил в багажный ящик за плащ-палатками и, вспомнив Сэдрика О’Ши, прихватил из кабины автомат. Малыш Хлай слабо застонал во сне.
Джо в это время успел заправить машину.
Некоторое время молча лежали у костра. Данила чувствовал себя совсем взрослым — так устал, что уже и спать не особенно хотелось.
— Я так понимаю, экстренной связи просить не будем, — сказал Джо и звонко шлёпнул комара на лбу. — Надо поспешать в часть, а так торопиться некуда, правда же?
Данила только хмыкнул, сочтя вопрос двусмысленным и риторическим.
— Правда же, изумительный дед? — не в силах затормозиться, продолжал Джо. — Я, вообще-то никогда не слышал, чтобы взрослые со мной так общались.
— Что ли, с тобой никогда не общались по-человечески? — спросил Данила, чтобы не молчать.
На этот раз надолго замолчал лейтенант.
— Джо, дай-ка «куриного бога», пожалуйста, — вдруг попросил Данила.
— Держи, — протянул Джо шнурок с камешком. — Только осторожно. Ты держишь в руках половину победы.
Данила приблизил камень к огню и разглядел то, чего никто не заметил при дневном свете: слабую прямую бороздку, как бы изображающую радиус окружности — от ребра камня до дырочки. Рядом с чертой был намечен некий знак, похожий на полумесяц, букву С.
— Джо, послушай... Ты не спишь?
— Я-то? — отозвался Джо, еле ворочая языком. — Я пошёл. Всё. Джошуа Дабл Льюис. Брикстаун, Юта... Ю-Эс-Эй...

СЕГМЕНТ ЖЁЛТЫЙ
(VI, главы 48-57)

48
Вот Данила видит себя в длинной востроносой лодке, полузатопленной под тяжестью рыбы. Лодка называется кунгас, и в нее только что погрузили с сейнера положенные до максимальной осадки шесть тонн рыбы в огромном продолговатом кошеле сети. Кунгас медленно приближается к пирсу, увесисто колыхаясь с борта на борт, зачерпывая воду, — так, что, кажется, вот-вот сравняется с крупной рябью волн: зазор между бортом и неверной поверхностью воды остаётся всего с ладонь.
Данила очень отчётливо видит себя со стороны, но в то же время в ушах его посвистывает свежий ветер, смачно хлещет волна о смоляной бок лодки, мастер Дреколов кричит с кормы: «Данилка, вычёрпывай шибче, чего стоишь, как кол!..»
Но Данила не может сдвинуться с места, стоя по колено в рыбе, к тому же руки его оттягивает заряженный гранатомёт, а вовсе не ковш на длинной ручке, приличествующий ситуации.
Ожидая катастрофы, он только наблюдает, как убийственно неторопливо приближаются рыжие металлические фермы пирса, между которыми, торопясь, пробирается экс-сержант Огден в насквозь промокшей нижней рубахе, — он грозит своим однопалым крюком и укоризненно качает лысой головой со шрамом, и вот — произносит тихо, но слышно: «Зачем же вы мне не сказали, что у меня был орро шедж, обманули калеку, сладеньким подкупили, эх вы-ы...»
Гранатомёт ужасно мешает, и его никак нельзя перехватить одной рукой; но вот кунгас круто взмывает на волне, и Данила, теряя равновесие, всё же успевает захлестнуть оружейный брезентовый ремень вокруг кольца на носу лодки; резкий крен на противоходе выдирает его ноги в армейских ботинках из сплошной массы вяло шевелящейся рыбы, и — Данила мешком валится за борт в ледяную воду, в то время как до пирса остаётся всего метра три...
Сейчас его раздавит меж боком кунгаса и ржавыми трубами причала; от холода и отчаяния он становится совсем маленьким и прозрачным; неужели ему теперь придётся исчезнуть — и тогда половина ключа к победе снова окажется на Окраине?.. Только бы не потерять камешек...
И — вот он — яркий слепяще-жёлтый свет в конце тоннеля.

49
Наконец он очнулся от холода и страха, ничком вжавшись в мокрую траву, и тотчас вскочил — и почувствовал в ватных ногах килевую качку гружёной лодки. Тишина и рассвет, и густой туман, и утренний шелест леса мягко оглушили его, но успокоили рвущееся сердце.
Он уже совсем отошёл от горячечного трепета сна, присел у дотлевающего костра и запахнулся в сырую от росы плащ-палатку.
— Да... Ничего себе,— помотал головой Данила и мелко дрожащими руками стал ломать сухие ветки, восстанавливая костёр.
Соскучился он по морю, за три бешеных дня так отвык от неторопливой, продуманной и известной до мелочей островной жизни, что уже и во сне ему приходится бороться за жизнь.
Интересно, вернётся ли он снова на побережье?
Ну хватит, сказал себе Данила и нащупал на груди шнурок с камнем. Пора объявлять подъём, но пацанов будить жалко. Пусть поспят ещё минут десять, а он пока разогреет на огне суп, кофе и банку консервов. Он выудил из рваного кармана чекер, отсчитал на ладони сразу две «люси» и запил холодным горьким кофе из котелка (при этом неловко звякнув крышкой).
— Доброго утречка, начальник, — из кузова высунулась мятая физиономия Кормака.
— Здорово, снайпер, — сказал Данила. — Заждались нас вчера?
— Не то слово... Где это вы, извиняюсь за выражение, шляетесь?
— Где надо, там и шляемся, — надавил Данила, устраивая котелок на углях. — Что за вопросы? Бензина нашли у местных, дорогу разведали...
— А-а. Бензин — это не хило, — расплылся в улыбке Бродяга и спрыгнул с гулким шлепком на траву. — Ну что, будить лейтенанта?..

50
Путь к реке лежал в основном по склонам сопок.
Мало того, что дорога была скользко-глинистая и пятнистая от часто пересекавших её ручейков и лужиц, — она целиком состояла из подъёмов, спусков и поворотов, да ещё местами накренялась так, что левые или правые колёса чуть ли не отрывались от земли.
Джо изругался и взмок — он демонстрировал всё своё мастерство вождения (иногда даже кое-что сверх него), а Данила, Малыш и Бродяга то и дело зависали по бортам кузова, как заправские яхтсмены, изо всех сил стараясь удерживать грузовичок на опасных уклонах. Уже в виду речушки дорога потихоньку превратилась в широкий гравийный ручей, и машина буксовала поминутно и дымящимся дном скрежетала о булыжники.
— Бедная старушенция... — простонал Джо, с Божьей помощью выкарабкав грузовичок на каменистый берег реки, и прямо из кабины, в одних штанах, с воем сиганул в холодную воду.
— Ну, лейтенант, ты ас! — отдал ему должное Кормак в полосатых десантных подштанниках, отжимавший мокрую робу. — Чтоб мне так жить, адский водило.
— Э-э, бросьте, — скромно отмахнулся из реки Джо. — Я же с семи лет за рулем. Был третьим призёром штата по картингу среди малолеток.
— По чему-чему? — переспросил Кормак.
— По картингу. Карт — это такая тарахтелка: один цилиндр в девять лошадей, четыре колеса и пятая — баранка. Игрушка, вообще-то, но пятьдесят миль в час я на ней, помнится, выжимал.
— Да-а, богато живут на Северной Пенинсуле, — сделал свой вывод Бродяга и продолжал размышлять вслух: — Вам лафа — у вас родители были... Я вот даже не умею ездить на велике. Инкубаторский, как у нас говорят.
Джо сообразил наконец, что сморозил лишнего и, чтобы замять обмолвку, вылез из воды и послал Бродягу, раз уж тот все равно в одних трусах, искать брод.
Данила же направился ниже по течению, к перекату. Он сбросил только мокрые ботинки, а автомат с почти пустым магазином оставил болтаться на плече стволом вниз.

51
Так он шёл, избегая галечных россыпей, и высматривал среди речки мелкие места, пока из-за поворота не выплыл вместе с резвым течением краешек временного моста на металлических ящиках-поплавках. Он выглянул понаблюдать из тени деревьев; за жидкими прибрежными ивами заметил у въезда на мост пятнисто-камуфляжный зад армейского грузовика. Люди в штатском осторожно грузили фургон небольшими коробками, чуть-чуть сквозящими на просвет, отчего Данила предположил, что это скорее квадратные корзины или проволочные клетки. Вид работающих чем-то настораживал, и Данила сначала не понял, что именно цепляет его внимание, пока волосы одного наклонившегося грузчика не разлетелись по ветру тёмным плавым пламенем.
Вот тебе на! — подумал озадаченный Данила, — это женщины... или девчонки.
Он поймал себя на том, что напрочь отвык от их существования: как-то они вовсе не мыслились в странной запутанной сутолоке, уже не удивлявшей его своей приключенческой бредоватостью. Откуда же их занесло в прифронтовую полосу? Они ведь (краем уха уцепил Данила) как будто обитают в далёком тылу и даже вроде бы трудятся на фермах и заводах.
Да ладно, опомнился Данила, мало ли чего он может не знать. Бог с ними совсем. Главное — он обнаружил мост, от которого, верно, недалеко ведь и до Олвика...
В эту секунду на мосту образовалась какая-то суета, отчётливо послышались сбивчивые голоса, и у противоположного берега отозвался сдавленный визг. Данила видел, что мост заметно повело по течению, а фургон, поворачиваясь, блеснул стёклами.
Он не стал раздумывать: бросился из-за кустов, раня камешками босые пятки, в десять секунд одолел расстояние до моста. Трос, стягивавший поплавки-понтоны, оборванный, торчал витиеватой спиралью. Тощая девчонка с распущенными чёрными волосами по грудь в воде пыталась удержать ползущий по дну металлический куб, и Данила автоматически свернул ремень автомата на шею и кинулся на помощь. Девчонка сердито вытаращилась на Данилу, точно обожгла раскосыми глазами, в то время как сотрудницы её с криками высыпали на берег.
— Ну, что уставилась? — прохрипел в напряжении Данила; он видел, что тяжкое движение поплавка, кажется, замедлилось. — Машину завести сможешь?
— Не знаю! — чуть не плача отрезала незнакомка, замотала головой от залепивших лицо волос.
Грузовик угрожающе заскрипел резиной, юзом съезжая на вдвое скрученную проволоку ограждения.
— А водитель где? — спросил он.
— А ты кто такой? — огрызнулась она и отвернулась к берегу: — Ну помогите же кто-нибудь!..
На берегу, видимо, опомнились и косяком сыпанули в воду. Данила тоже мгновенно усёк, что медлить больше нельзя. Он только теоретически помнил, как завести машину: вдавить сцепление, рычаг передач вперёд — назад — влево — вперёд... и при наличии ключа... да, ещё вырвать ручной тормоз...
Он схватился за хлипкое перильце, извлёк тело из воды, в два прыжка добрался до кабины с открытой дверцей, мокро плюхнулся на сиденье (боковым зрением заметив, как несколько фигур всё же появилось у поплавка) и начал помнить себя только после натужных выстрелов мотора, едва не заглохших, когда грузовик взял с места вперёд. Колёса визгнули по металлу, рывком вынесли фургон с моста, и Данила в ужасе успел выжать ручник, уже ломая бампером кусты ивы...
Он вывалился из кабины и нос к носу натолкнулся на низенькую коренастую женщину лет сорока с улыбкой на жёлтом измождённом лице.
— У-у, лапочка ты моя! — схватила она его за плечи. — И откуда ты только взялся? Знаешь, сколько ты маленьких ребёночков спас?
— Каких ребёночков?.. — оторопел Данила.
И тут же получил ответ от подоспевшей черноволосой незнакомки в мокром до нитки комбинезоне, глядевшей уже вовсе не сердито:
— В этой машине — почти весь эвакуированный Клонаторий одиннадцать-тридцать один. — Девчонка словно спохватилась и сделала официальное лицо: — Гинневер Раставанара, служба тыла.
— Капрал Савлук, Дэниэл (тьфу, снова чуть не вырвалось «Данила»), 64-й заградительный.
— Спасибо, вообще-то... А как насчёт документов?
— Да не за что. А как насчёт твоих?
Жёсткие азиатские бусины-глаза на смуглом лице снова как будто просверливали насквозь. Вот вредная, подумал Данила, нащупывая за пазухой ксивер, интересно, сколько ей лет?
И вдруг впился глазами в шнурок на шее Гинневер Раставанара. Он был не армейский, металлопластовый, а экранированный. Земной.

52
Тётушка Паулина, водитель фургона, по Данилиным наблюдениям, поразительно похожая на много потрудившуюся женщину из России, послала одну из девчонок, рыженькую конопушку, за отрядом связистов Джо. Данила тем временем, мучаясь от невозможности обменяться с Гинневер откровенным словом (чужие вокруг; при этом она — первая девчонка, встреченная в этом мире, да и та — с Земли), принуждён был развернуть деятельность по восстановлению моста. Он ещё раз слазил в воду и обмотал размочаленным канатом куб поплавка; тётушка Паулина, не уставая лукаво нахваливать Данилу, увязала канат к передку фургона, села за руль, и тогда мост был притянут против течения настолько, что оборванный трос можно было кое-как соединить. Данила и Гинневер, порядком извозившись в мазуте, довольно удачно сковали концы троса с помощью Паулининой кувалды и жестяного обломка бампера.
Работала она умело, почти по-мужски, не выказывая никакого беспокойства, и Данила гадал, узнала ли она в нём коллегу и соратника. Но когда они управились и прибрежным песочком оттирали руки от черноты, Гинневер, не глядя на него, спросила:
— Когда и откуда?
— Южная Сибирь, Россия, три дня назад, — быстро ответил Данила. — Напарник — Джо Льюис, Юта, Америка. А ты?
— Фанхио, Филиппины. Три недели. Работаю одна в Столице. Национальный Клонаторий.
— Когда у тебя ближайший сеанс? У нас есть сообщение Проводнику.
— Кому?
— Ну, как тебе сказать... Учитель, Проводник или...
— А-а, ясно! Сэнсэй... Завтра, в четыре утра.
— Передашь ему кое-что на словах?
— Незачем. Сейчас заявится начальник, попрошу вас группой сопровождения до станции Хиллрайд. Годится?
— Спасибо. Поговорю с Джо.
— Как тебе здесь, новенькому? — спросила она со скупой улыбкой, впервые мельком заглянула ему в глаза.
Данила не успел ответить. Из-за поворота реки прямо по воде выполз грузовичок Джо. А через мост уже ковылял на негнущихся деревяшках маленький тучный старичок в непомерно высокой фуражке и с яркой ленточкой в петлице. Гинневер тут же вскочила ему навстречу.
— Всё в порядке, господин премьер-майор, — доложила она. — Повреждение моста устранено. Ни один контейнер не пострадал.
— Добренько, добренько... — просипел астматически старичок. — Это что за воин?..
— Капрал Саулук, сэр, — выкрикнул Данила и кивнул в сторону подъезжающих, — бригада связи 64-го...
— Капрал вывел с моста фургон, господин премьер-майор, — шагнула вперёд Гинневер, — помог исправить понтон. Разрешите взять группой сопровождения до станции?
— Добренько... молодец, парнишка... — еле выговорил старичок, длинно закашлялся и вытянул из-за пазухи склянку с таблетками. — Ну, это... составь бумажку, дочка... я подпишу...
Джо тормознул у моста, мимо него прошли багровый от удушья премьер-майор и поддерживающая его Гинневер.
Данила подбежал, запрыгнул на подножку кабины.
— Ты что тут натворил, народ? — насторожённо вопросил Джо. — Дамское царство нас чуть чепчиками не забросало.
— Едем до Хиллрайда сопровождать Клонаторий, — коротко сообщил Данила.
— Что-о? — выкатил голубые белки Джо. — Какой к чёрту Хиллрайд?! Хочешь, чтобы нам всем шурупчики поотвинтили?
— Радуйся, начальник, всё документально, — не скрывая улыбки сказал Данила и закончил шёпотом: — Видел девчонку, которая вела старика?
— ?..
— Наша. Завтра ночью — сеанс с Проводником.
У Джо ошарашенно вытянулось лицо, но тут же засияло улыбкой.
Эге, припомнил себе Данила, не зря ведь нынче утром приняты целых две «люси»...
Гинневер у борта грузовика царапала что-то, слюнявя карандаш, на заранее подписанном бланке приказа.

53
Джо — как старший команды — получил у инвалида-коменданта пятигаллонную флягу бензина, два полных сухпая и коробку автоматных патронов россыпью.
Отправив Малыша заряжать пустые магазины, а Бродягу — технически обслуживать грузовичок, он хлопнул напарника по загорелому плечу (Данилины форменка и рубашка подсыхали на крыше кабины):
— Ну, старичочек, ты проявил себя хорошим солдатом. Республика и Центр тебя не забудут...
— Ты лучше скажи: до части дозвонился?
— А помнят ли про тебя в родном 64-м Зэ-Бэ — это я не гарантирую. Из штаба сказали: часть переменила дислокацию, — ну, то есть, съехала куда-то. После выполнения задания — явиться в распоряжение штаба округа.
— Получается — у нас ещё целые сутки?
— Верно мыслишь, брат. Мне вообще кажется, нам пошла везуха с твоим появлением.
— Плюнь, пожалуйста, — попросил Данила. — Или постучи по дереву.
Джо с удовольствием выполнил и то, и другое. И ещё с видом святоши перекрестился по-католически.
— Нет, серьёзно, — сказал он. — В первые же два часа миссии восстановиться в капралы — раз! на другой день иметь камешек и того, кто объяснил, что он означает — это два; а напослезавтра ещё и встретить своих людей… О-о! Это всё не просто так. Теперь тебе предстоит ехать в фургоне с нашей сестрёнкой китаянкой. Много чего можешь узнать...
— Она с Филиппин. Ты что-то разболтался, лейтенант.
— Да, — юмористически покивал Джо. — Наш дядюшка Роджер и строг был и крут... Кстати, узнай у неё про первую миссию. И вообще всё.
— А камешек показать, как ты думаешь?
— Зачем? На сеансе всё расскажем — и Учителю, и ей.
— А вдруг она что-нибудь знает про такие вещи?
— Ну, думай сам. И давай-ка одевайся, Малыш твою пушку уже вычистил и накормил...

54
— Диспозиция такая, — объявил Джо. — Малыш в кабине вместе с Паулиной, впереди мы с Кормаком, ты с сестрёнкой — в фургоне. Сильно разговорами не увлекайтесь, всякое может быть. — И добавил приторным тоном пастыря: — И да благословит вас Бог, дети мои...
Паулина длинно сигналила с противоположного берега, девчонки-служительницы прощально мелькали ладошками из окон приземистой двухэтажки Клонатория. Данила в ответ салютовал прикладом автомата, по цепчатой лесенке взобрался в фургон и устроился у мутного окошка на снарядном ящике напротив серьёзной Гинневер. Минуту молча подождали, пока связной грузовичок с подмигивающим Бродягой в кузове обгонял тяжеловоз Клонатория, но только лишь захлопнулась дверца, разговорам не было конца до первого привала.
Сначала Данила поведал свою земную историю и первую миссию в Легенде. И Гинневер в ответ пересказала ему сюжет одной полинезийской сказки о красавице и лесном чудище Изикукумадеву. Она была послана изменить ход событий в той самой, незапамятной, почти несуществующей реальности, каковая и положила основу преданию. Оказывается, древняя легенда островитян о пожирателе красавиц сильно повлияла на их религию и породила жестокий обычай приносить в жертву лучших девушек племени («Как это — приносить в жертву?» — «Да так вот, очень просто — закалывать деревянным мечом и сжигать на костре!..»). Впоследствии из-за этого отвратительного суеверия разгоралась многолетняя война двух племён, которую и необходимо было предотвратить. Гинневер видоизменила сюжет в легенду о маленькой девочке, ловкостью и умом приручившей страшного урода-великана, а вскоре и воспитавшей его в духе вегетарианства и любви к людям. При этом, как водится, ей была неизвестна конечная задача. Данила начал смотреть на девочку с нескрываемым восхищением: всё это было так непохоже на средневековую мрачность и нескончаемую ночь его Легенды.
Данила в свою очередь кратко поведал о задачах и догадках своего второго путешествия, о встречах с Проводником, экс-сержантом Огденом, Сэдриком О’Ши и шерским жрецом Рэком. Неизбежно он проговорился и о камне.
— Покажи, — немедленно потребовала Гинневер.
Даниле ничего не оставалось, как вытащить из-за пазухи орро шедж и объяснить в полутьме начертанный на нём узор.
Не замечая тряски фургона, Гинневер вдруг глубоко задумалась, даже отвернулась и закрыла глаза.
— Ты в порядке? — спросил Данила.
— Погоди! Или я где-то видела похожий знак, или...
— Вот! — обрадовался Данила. — В том-то и дело, что часть его мне тоже знакома. Почти так же было на гербе города Полнолуния, только месяц повёрнут в другую сторону...
— Верно, на жертвенном камне колдуна Луна тоже была растущая. Это обозначает начало лунного месяца. Мне даже кажется, что её никогда не изображали ущербной, убывающей. А на камне-то как раз такая... Надо спросить у Сэнсэя.
Данила назадавал кучу вопросов о Клонатории и вообще жизни в тылу. Многое из того, что сообщила Гинневер, показалось ему настолько жутким, что он подумал: а не логично ли то, что шерцы понемногу склоняют войну в свою пользу?
Клонатории, как оказалось, называются так потому, что человеческие существа в них выводятся в виде искусственных клонов, сообществ клеток, в которых, если одна клетка отомрёт, то погибают и все остальные. Поэтому тридцать-сорок зародышей одного клона надёжно и самостоятельно поддерживают друг друга, передавая часть пищи и энергии от сильных к слабым. Выживание и рост всех до одного зародышей клона почти гарантировано, если, конечно, будет в достатке питательной смеси и воздуха, и служители Клонатория будут вовремя пересаживать клон в следующий по стадии выращивания контейнер.
Гинневер даже попыталась живописать процедуру смены контейнера для предродового клона, но Данила остановил её:
— Гинни, да они же тогда какие-то фермеры... Они, наверно, смотрят на людей как на зверюшек. Как на куриц — сами посылают их на убой и сами же разводят в инкубаторе.
— Ты прав, но только на одну часть, Дэни-ил, — возразила Гинневер, уже привыкнув в его имени ставить ударение на последний слог. — В каком виде они дают людям жизнь — это немного некрасиво, но не так уж, в сущности, страшно. Другое дело, что никто не может прекратить эти убийства-исчезновения...
— А мы для чего здесь? — попытался улыбнуться Данила.
Гинневер удивлённо вскинула глаза.
И тогда фургон резко остановился.

55
Тут только, запоздало прилипнув к тусклому окошечку, они обнаружили себя среди населённого пункта. Данила отворил дверцу фургона, в которую немедленно сунул нос грязный карапуз лет четырёх (предварительно подпрыгнув и уцепившись за порог ручонками в исцарапанных цыпках).
— Кыш, — сказала с улыбкой Гинневер. — Ну вот, уже Олвик.
— Военные, да? — почтительно поинтересовался пацан. — Дайте печеньку! Потому что нас скоро будут бомбить.
— Кто сказал? — схватил его сзади за плечи подоспевший Джо.
— По новостям передавали. Отпусти! Ба-абушка!..
Поодаль согнутая в поясе старушка с радиоприёмником на шее влачила за собой деревянный сундук на колёсиках. Колёса визжали немилосердно, но отчётливый металлический голос (без ясных признаков возраста и пола) донёс до них обрывки фраз:
— ...гневно осудил очередную бандитскую вылазку имперских боевиков, в очередной раз беспардонно похеривших цивилизованную тактику (длинный хрип атмосферного разряда)... массированному удару с воздуха районы Гленндана и Форт-Шилда и варварски (треск и дробная очередь морзянки)... в том числе многие мирные объекты. Генерал Прендергаст заверил собравшихся, что республиканское правительство не оставит безнаказанным...
Дальнейшее окончательно потонуло в треске и вое. Старушка поравнялась с фургоном, потрясла над ухом приёмничек, перевязанный зелёной изолентой, в сердцах щёлкнула колёсиком настройки.
— Реджинальд, не приставай к военным мальчикам!..
Джо давно забыл о пацанёнке, зачарованно осматривающем его автомат, шагнул к старушке.
— Доброго здоровья, мэм! Что у вас случилось?
— Говорят, тревога номер один, — бодро ответствовала старушка. — Всех собирают у почты. Уезжаем, значит.
— Нас всех и-ва-ку-ируют! — похвастался чумазый Реджинальд.
— Это понятно, — сориентировался Джо. — С нами до Хиллрайда поедете?
— Очень бы даже неплохо, милые. Да у нас приказ коменданта: проверяют по списку...
Мимо ковылял инвалид с тележкой, на которой горка мешков и баулов гордо увенчивалась тремя абсолютно одинаковыми рыжими близнецами.
— Малыш, ты у нас профессионал по висению на подножке, — сказал Джо. — Кроме шуток, вылезай, посади бабушку...
— Спасибо, мой хороший... — даже расчувствовалась старушка. — А что люди скажут? Да и комендант на нас сразу заявит в патрульку... Мы уж пойдём.
— Ну ба-а-абушка! — заныл Реджинальд, через силу влекомый за руку по направлению к почте.
Джо только проводил их глазами.
— Олвикская почта — там, — многозначительно сказал он Даниле. — А наших, оказывается, здорово припекает. Интересно, бедняга Огден и на этот раз уцелел?
— Бросай свои ковбойские шуточки, — нахмурился Данила. — Огден, если хочешь знать, почти что заслужил себе памятник.
— Посмотрим, однако... — помотал головой Джо. — Ну, взгрустнули по-быстренькому и — вперёд!
Тётушка Паулина, пригорюнившись на подножке, глядела вслед мальчугану и старушке.

56
— Ты хочешь сказать, что абсолютно понятия не имела, зачем ты здесь? — в который раз огорошенно переспрашивал Данила. — Как же так? Ты, наверно, что-то упустила... Не мог же Проводник просто бросить тебя посреди такой мясорубки, правда же?
— Сэнсэй меня вытащил из толпы, которую расстреливала гвардия, — отвечала Гинневер. — У нас была революция, президент бежал, а я тогда гостила в Маниле, и угораздило же меня попасть прямо на штурм дворца. Последнее, что помню: сбили с ног, затоптали, и в трёх метрах — наползает трак, то есть танк... Очнулась я в больнице, но уже знала, что я на Той стороне, знала язык и куда мне надо идти. Это такие были для меня условия испытания. Как ты думаешь?
— Ну тогда ты большой молодец, — признал Данила. — Меня-то хоть Джо подобрал и с самого начала кое-что втемяшил. А как ты одна...
— Погоди, Дэни-ла! Ты на самом деле думаешь, что мы — должны — сделать — так, — чтобы — война кончилась, — и это наше задание?
— А почему бы... — хотел было он оправдаться, но тут фургон резко дал тормоз, и Гинневер по инерции так и влетела в Данилу с распростёртыми руками.
Он мигом схватил автомат и растворил дверцу, которую снаружи, стоя на лесенке, плечом держал Джо, чертовски серьёзный, чтобы не сказать — хмурый.
— Тихо! — шикнул он в щель. — Это блок-пост. Здоровые парни. Говорят по-нашему. Но не похожи. Даже с бородами. Мы с Кормаком потащили им документы. Будут обыскивать. Если что — прикроешь. Паулина знает. Давай, с приветом...
Слава Богу, по левому борту фургона оказалось ещё одно окошко, наполовину заставленное контейнерами. Они тотчас освободили его, стали на ящик, наблюдая низенькую коробушку караульного помещения и поодаль — жёлто-полосатый шлагбаум. Нахохленный Кормак, сутулясь, брёл к крыльцу, за ним — Джо с вынутым ксивером и бумагой в руке. У закрытого шлагбаума стояли двое в камуфляжных плащах, действительно, похожие на взрослых. Их — в первую очередь, подумал Данила. Если что.
— Гинни, если разобью окно, сразу падай на пол, — попросил он севшим голосом. — Вот сюда. Ладно? Ты уж не...
Он опять не успел окончить. Следующие две-три минуты были очень содержательны. Затемнённое окно караулки вывалилось брызгами и щепками, перемешанными с Джо и его плащом. Данила с размаху врезал стволом по овальному стёклышку окна. Караулку сотряс глухой спёртый звук взрыва. Двое у шлагбаума кинулись в сторону плаща Джо, брошенного среди дороги. Данила, полузажмурясь, длинно высадил полмагазина и с облегчением увидел: залегли (а может, и попал). Фургон коротко взвыл и с места рванул вперёд, отчего Даниле пришлось схватиться рукой за щербатое стекло. От рывка задняя дверца приоткрылась, и тут только он догадался: сейчас фургон обгоняет связной грузовичок, а там — ракетомёт!
Сбоку закувыркался раскрошенный шлагбаум. Он, не слыша себя, проорал невидимой за ящиками Гинни: «Закрой за мной!..», оторвался от окошка и, поддавшись инерции разгона, с маху вылетел в дверцу и грохнулся в грязь прямо у колеса грузовичка, причём чуть не продырявил себе горло обоймой автомата.
В полной горячке он взлетел в кузов, где голый по пояс Бродяга уже возился со станинами своего орудия, лёг на пол, передёрнул затвор.
— Где Джо? — крикнул он, и почти одновременно ему в ответ лязгнула дверь кабины. А сзади уже замаячил горбатый корпус танкетки и по бокам его — несколько фигур. Данила успел выдать только короткую очередь, и автомат потянуло вверх и вбок, — оттого, что грузовичок судорожными рывками, едва не заглохнув, заскользил в горку. За спиной послышалось знакомое: «Уши держи...» и — ахнуло, разодрав голову и ткнув в затылок.
Там, где раньше двигались люди по бокам броневика, осталось бесформенное облако грома и пламени. Потом ахнуло ещё раз. Данила стукнулся головой о металл и со вздохом отключился.

57
Разлепив веки, Данила увидел — очень похожие друг на друга — спокойное лицо Гинневер и предвечернее небо в трещинах бегущих деревьев. Оказывается, они тряслись в кузове связного грузовичка. Еле приподняв чугунную голову на скрипнувшей шее, он убедился в том, что всё спокойно: рядом на брезенте вольготно растянулся Бродяга, а Джо как ни в чём ни бывало крутит баранку.
— Едем, — обнаружил он. — Давно?..
— Ты что-то сказал? — ближе склонилась Гинневер.
— Я говорю: фургон цел? — крикнул он и закашлялся.
— Там... впереди, — взмахнула узкой ладошкой Гинневер. — До станции миль пятнадцать... Всё хорошо, никто не ранен. Ты ничего себе не отбил? Ты поспи, если можешь. Хочешь, водички?
— Спасибо, — выдавил он, сел, прислонился к борту. — Не обращай внимания, сейчас встану.
Джо передал из кабины фляжку и показал ОК в виде большого пальца, кое-как обмотанного марлей из индпакета.
Данила напился в три приёма. Правую сторону головы жгло огнём, в спине и шее что-то постреливало, ладонь и запястье щедро бинтованы. Ну и физиономия, должно быть, у него. Надо же так, подивился себе Данила, операцию геройски провернули Джо и Кормак, а побился только он. Или они чёртовы кудесники, или это просто какое-то невероятное везение, но — вывернулись грамотно...
Он дёрнулся было привстать, но Гинневер молча положила ладонь ему на грудь.
Данила сразу как-то успокоился, и остаток пути провёл в шаткой полудрёме. Даже увидел голодный сон-натюрморт: горка оранжевых помидоров, розовая горбуша, нарезанная продольным балычком, шершавый и тёплый с виду хлебный кирпич и нежно-зелёный букет дикого лука.
Соли вот только не хватает, подумал он во сне. Надо взять коробок от спичек, пойти в рыбцех, где штабелем навалены мешки с колючей крупной солью...

СЕГМЕНТ ЖЁЛТО-ЗЕЛЁНЫЙ
(VII, главы 58-65)

58
К станции подползли в глубоких сумерках, на последних литрах горючего. Грузовичок уже миль десять тащился за фургоном на буксире.
Тётушка Паулина и Гинневер прямиком направились к начальству за распоряжениями, Малыш Хлай, который только что правил буксируемым грузовичком, разыскивал кипяток — «размочить сухпай», остальная команда отвалилась отдыхать на травке у железнодорожной насыпи.
— Как это у вас получилось? — наконец поинтересовался Данила.
— Мы все — универсальные солдаты, ты знаешь об этом?.. — картинно подбоченился Джо, исцарапанный вдоль и поперёк. — Невыносимо круты и изобретательны. Я, честно говоря, сам не понимаю, как и что. Спасибо Бродяге, сунул мне гранату — «ильзарское яблочко»... Слышишь, суперснайпер, объявляю тебе сто десятую офигенную благодарность!
— Не за что, начальник. Cлужу — этой, как её... — с закрытыми глазами полупонятно отозвался Кормак и, сладко кряхтя, перевернулся на живот.
— На этот раз я уж точно кого-то убил, — сказал Данила.
— Ну, допустим, не убил, а транспортировал в райские кущи имени сержанта Огдена, — уточнил Джо.
— Разве что так... А с чего ты взял, что это действительно была шерская десантура?
— Абсолютно точно, — ответил Джо. — Сто пудов. После Рэка шерский язык ужасно ласкает слух.
— Мы становимся какими-то дикими... Или я дурак и не понимаю ни черта?
— Ну, что тебе сказать... — вздохнул Джо. — Правильно говоришь. Война и здоровых мужиков делает полными уродами. Вот мой дядюшка Роджер — старший сержант Льюис — был во Вьетнаме. Имеет Серебряную Звезду и Пурпурное Сердце. С тех пор, говорят, уже лет тридцать — каждый день с утра пьяный, псих и матерщинник, каких мало. Про него даже знаменитый Вуди Банджо сочинил песню, помнишь, я как-то тебе напел:

Наш дядюшка Роджер и строг был и крут.
Бывало, хватал можжевеловый прут
И всё норовил ухлестнуть побольней,
Чтоб не объезжали соседских свиней
Шальные парнишки — и Уильям, и Том,
Весёлые Томми и Билли.

Вот такая песенка. Это про моих двоюродных братьев. Если увидимся после войны — раздобуду банджо, выдам тебе все двенадцать куплетов. А то и познакомлю с самими братками...
Данила попытался представить себе двух шальных сельских негритят, похожих на Джо. Улыбнуться и порасспросить он, правда, не мог. Хотя и стоило.
— В России тоже таких войн хватало, — вместо этого сказал он, ощупывая пластырь на лбу.
— Ну, если не считать мировой... Дядька мне рассказывал, ваши тоже, кажется постреляли за вьетнамцев.
— Да нет же! Ещё, кроме этого, было штук несколько азиатских войн. Одна даже десять лет продолжалась. А одна только вот-вот кончилась. У нас военных инвалидов, наверно, даже побольше будет...
— Не думай ты об этом, Дэн. Мы хоть и на войне, и всё на этом свете взрывается и с ума сходит, но тут есть что-то такое... понарошечное. Как будто в хорошей компьютерной игрушке. Ну, хотя бы вот это: на весь фронт военных действий — кучка взрослых и ни одного мертвеца... Как ты считаешь?
— В компьютерной игрушке головой ни обо что не треснешься, — возразил Данила и понял, что пошутил.
— И руку до кости не разрежешь, — подхватил, просияв, Джо. — И когда захочешь кушать — пойди на кухню и сделай яичницу из шести яиц. Хлай, как там насчёт кухни?

59
Ночь на станции ощутимо усилила внешнюю сутолоку и беготню — до степени вялотекущей деловитой паники — да зазияла жёлтыми прожекторами вполнакала, каковое освещение, пожалуй, ничего толком и не освещало, лишь умножая тени и делая людей чем-то средним между гномами и зомби. Даниле всё это напоминало второстепенный кусочек военно-исторического фильма, вдруг развернувшийся в чужеродную, до предела замедленную и затемнённую реальность. Откуда-то неподалёку железно грохали сцепляемые вагоны (это не могло замаскировать ещё более низких и отдалённых разрывов из-за горизонта), и насморочный голос, эхом вывернутый наизнанку, вопил по громкой связи: «Транзитные с Камингса! На горке ваш состав, на горке!.. й-й-ёлки... сколько можно говорить... на горке, восемнадцатый док...» И повсюду шныряли четырёх-шестилетние детишки, призраками выныривали из-под колёс, кошачьими глазами заглядывали в лица встречных — словно запоминая, — транзитные, эвакуированные, отставшие от своих...
Вернулись из комендатуры Гинневер и тётушка Паулина, кроме кучи документов принесли пластиковый мешочек сухарей и настоящую вяленую рыбу — похожую на курильскую зубатку, только без чешуи, — хотя и твёрдую до каменной консистенции, но явственно распространявшую милый сердцу маслянистый земной запах.
— Наш состав уже начали формировать, — сообщила Гинневер. — Дали половину холодильного вагона и три места сопровождения...
— Три? — деловито переспросил Джо. — Можно узнать имена двух остальных счастливчиков?
— Узнаем утром, — просто ответила Гинневер. — У нас ещё есть четыре часа или больше. Ой, какой молодчина, Стиви! Неужели супчик приготовил?..
Хлай громко шмурыгнул носом и, мучительно сживая с лица косую улыбку, поставил на траву вкусно дымящийся плоский котелок и две банки подогретой вермишели.
— Так ты, оказывается, Стиви?!. — вдруг остолбенел Джо. — Дамн’т... Как это я раньше не знал? Запомнил же, что Кормак у нас — Хуг, а вот про тебя как-то не подумал...
Данила же совсем по-новому взглянул на Гинневер; целое открытие — назвать человека его собственным, никому не известным именем и увидеть, как он на глазах изменяется: из безнадёжно затюканного болезненного салаги — в полноправного и — хотя младшенького, но вполне почтенного и необходимого братца.
— А что вы думаете? он и впрямь молодец парнишка, — сказала тётушка Паулина, ещё добавляя пунцового смущения физиономии Стиви Хлая. — Как началась перестрелка — всё рвался за дверь. «Вы, говорит, не езжайте, я, говорит, из-за колеса прикрою лейтенанта». Я говорю: «Куда? А кто нас защитит в случае чего?» — «А слыхали, говорит, как начальник меня назвал: профессионал по висению на подножке. Вот я и повисю самую малость, и обязательно всех защищу...» И — трррах-таах — очередью по кустам! Так и провисел до первой остановки...
Малыш совсем смешался, поперхнулся до слёз галетой и не мог есть, только отворачивался и прятал судорожно насупленное лицо.
— А у вас есть дети, мэм? — поинтересовался Бродяга, по-деревенски придерживая сухарём полную ложку (и тут же был незаметно одёрнут за воротник рукою Джо, отчего ляпнул на штаны густого супа).
— Да нет, не сподобил Город Небесный, — без особой грусти покачала головой Паулина. — Меня девчонкой ещё ранило, при первых бомбёжках... Вот что я вам скажу, миленькие: не надо жалеть никого, кто уходит в Небеса. Они, конечно, не умирают. Им хорошо, они не видят всей этой дури и страха не ведают. Они там ждут, когда всё кончится, и можно будет воротиться назад. Только малых и невиновных Небесный Город вернёт домой. Вы-то это точно увидите, да и я, может, доживу...
— Во, брат, как, — шепнул Джо и тихонько подтолкнул Данилу плечом. — У них на этот счёт уже целая религия. Что это за Город, как думаешь?
— Наверно, эта самая Окраина имени Огдена, — предположил Данила. — Или нет, знаешь... может, быть, это Центр?.. Но они ведь верят, что все исчезнувшие обратно возвратятся!
— Это мы ещё увидим, — уверенно пообещал Джо. — Когда достанем второй камешек...
А тётушка Паулина бережно вынула из ксивера (перешитого для большей поместительности) красочную иконку с ладонь, изображавшую некий огромный и величественный дворец или замок — многоуступчатый, с башенками, площадками, шарообразными и коническими образованиями и, кажется даже, висячими садами; иконописец как бы смотрел на этот город-дом снизу, из зарослей сада или парка с преувеличенно яркими цветами и кричащей зеленью деревьев, а вверху огромное строение постепенно туманилось и как бы уходило в небеса.
— Вот он, Град Небесный, — с нескрываемым благоговением произнесла Паулина. — Если вы его когда-нибудь увидите... в этом не будет ничего печального. Поклонитесь ему от меня. Не забудете?..
— Обязательно, — ответил Данила.
— Можете не сомневаться, мэм, — без улыбки сказал Джо.
Поужинали торопливо и невнимательно, добрую половину приготовленного распределив между моментально налетевшей малышнёй.

60
Во втором часу ночи дали «добро» на погрузку. Тётушка Паулина и Джо повели фургон пробираться в лабиринте забитых вагонами переплетающихся путей, а Данила с нервически сияющим Малышом и замученным зевотой Кормаком загрузились пучками алюминиевых трубок для крепления контейнеров и под водительством Гинневер отыскали свой вагон, с другого конца уже наполненный пластиковыми бочками синтетического мяса.
— Да... Неловкое какое-то соседство, — сокрушённо пробормотал Данила. — В дороге будет холодновато. А не растрясёт здесь наших младенчиков?
— Да нет, каждая рабочая камера — на плавающей подвеске, — сообщила Гинневер. — И абсолютно автономный цикл самообеспечения на шесть суток.
— Их, поди-ка, и кантовать можно? — сжимая зубами зевок, сладко простонал красноглазый Бродяга.
— Ты что? — испугался Малыш. — Они же там живые...
— Вот именно, — согласилась Гинневер. — Бережней, мальчишки... По инструкции наклон контейнера — до тридцати градусов, не больше. Они не то, чтоб совсем живые, но — уже почти люди...
Трубчатые стеллажи крепления были уже собраны, когда, пятясь, протолкался меж людьми и вагонами тяжеловоз Клонатория и с мутных небес угрожающе-басовито загундели имперские турболёты.
Часа за два с небольшим адской работы было задвинуто на стеллажи и привинчено к полкам девяносто шесть двадцатикилограммовых контейнеров. Ежеминутно ожидаемая бомбёжка так и не началась, но с окраин доносились слабые звуки перестрелки. Соседи-снабженцы утверждали, что чёрные снова бросили десант, и скоро явится местный комендант мобилизовывать всех вооружённых.
— Что делать будем? — ребром забинтованной ладони поставил вопрос Джо. — Сеанс связи резко отменяется, я полагаю?
— Зачем же? — неуверенно возразил Данила, отлепляя от тела промокшую форменку. — Например, можно найти какой-нибудь тихий подвальчик. Или вообще — запереться в вагоне и...
— А вдруг начнётся налёт? Нельзя Сэнсэя подставлять под опасность, — отрезала Гинневер.
Грохнуло где-то поблизости от станции. Прислушались. Помолчали. Данила перехватил не по-девчоночьи жёсткий взгляд Гинневер и понял, что речь вот-вот зайдёт о разъединении так случайно и счастливо сошедшейся вместе команды (а может, и не совсем случайно, кто знает? — Проводнику виднее).
— Леди и джентльмены, — решился Джо выступить председателем собрания. — У нас одна и та же информация. Соберём-ка в кучку наши тактические замороки. Значится, первое: сеанс переносить жалко. Это, конечно, каждому индейцу понятно...
— Потому что неизвестно, где мы будем на рассвете, — сказал Данила.
— Угу. Второй пункт. Если мы все вместе двинем в Столицу, то Учителя нам всё равно не видать до прибытия.
— Это почему? — в один голос спросили Данила и Гинневер.
— Здрасте-мордасти!.. Потому что по уставу связь не делается в движущихся объектах. Человека может просто размазать в пространстве. Учитель же понимает больше нашего, он просто загасит твой чекер и прямо оттуда втемяшит тебе связные правила.
— Спасибо, что объяснил, — изобразил поклон Данила.
— На здоровье. Следующий вариант. Как это не фигово, но мы расстаёмся. Гинни сделает сеанс уже в столице. Мы машем ей вослед платочком и тут же идём и сдаёмся в комендатуру как отставшие от части, а потом...
— Стоп! — прервала его Гинневер, почти не скрывая, что ей явно не по вкусу мысль о расставании. — А как же ещё два места охраны?
— Ну, дадим тебе Малыша и Бродягу, — чуть-чуть сник лейтенант. — Документы же на них есть...
И тотчас в тесную каморку сопровождения, едва не поскользнувшись, влетел растрёпанный Хлай.
— Лейтенант, там караульный наряд... всех собирают станцию оборонять!
— Ну вот... — окончательно помрачнел Джо. — Малыш, останешься здесь. Сожалею, народы, но, похоже, уже без нас всё решено. Счастливо, Гинни!..
Данила со вздохом подцепил автомат и обернулся в дверях. Малыш Хлай замер в коридоре с выпученными глазами. Гинневер вскочила Даниле навстречу.
— Ну... если что... прощай, сестрёнка,— сказал он. — Россия, Южная Сибирь, Кемерово. Савлук Даниил.
— Филиппины, остров Фанхио. Джинневер Раставанара. Найду тебя через Сэнсэя — увидимся!
Он мотнул головой, как от боли и рванулся мимо Хлая в сумрак коридора. У самых дверей он вспомнил: «Стиви!», торопливо, с мясом, вырвал из ксивера экранированный шнур безопасности и молча завязал его узлом на шее Малыша.
— Носи с собой, не снимай никогда... с тобой ничего не случится. Будь здоров, Стиви!
— Ты — навегда?.. — тоненько спросил Малыш и, кажется, всхлипнул.
— А ты — никогда — понял?.. — крикнул Данила, срываясь с подножки вагона.

61
В мутно-сырой, отсвечивающей непонятными сполохами ночи они оказались на гудящей земле — напротив двигался, набирая скорость, под завязку набитый, без единого огня, пассажирский состав. Многие окна были открыты; даже в полной тьме можно было различить в них тени голов и рук; мимолётом возник, окреп и тут же, удаляясь, растворился в колёсном лязге плач младенца.
— Собаки и кошки дождят в небесах, — вдруг тихонько пропел Джо и проводил взглядом последний вагон с часовым. — Солдат понарошку стоит на часах... с ружьём и в усах...
— А где Кормак? — маскируя улыбку, спросил Данила.
— Подался к цистернам — заправлять машинку, — сказал Джо. — Чёрт, а я плащ потерял. В этой заварушке на блок-посту...
По ту сторону путей вдоль уходящего эшелона витиевато удалялось размытое пятно фонаря. Они двинулись вслед и, ныряя под вагонами, вскоре достигли площадки перед грузовыми доками, наполненную людьми, машинами и осторожными вспышками света.
— Кто такие? Документы...
— Клонаторий одиннадцать тридцать один, группа сопровождения, — отозвался Данила, нащупывая ксивер.
Тощий великовозрастный капрал с забавной древнеегипетской фамилией Урей секунд несколько шарил лучом подсевшего фонарика по их документам и физиономиям.
— Ого. Ух ты. Целый лейтенант... — застуженно просипел он, пощипывая прозрачные усики. — Не хило живут пробирочники.
— Машинку нашу не видали? — спросил Джо. — «Лоттер» тридцатый, без стёкол.
— А, понятно... Во-он он, ваш драндулет. Загружайся, лейтенант, и командуй. Теперь ты тут старший по званию. Поедем веселиться на олвикское шоссе. Твой сержант всё знает и боеприпасы уже получил. Ну, давайте! На месте построим людей и разберёмся...
Они отыскали свой грузовичок с Кормаком, мирно подрёмывающим в кабине. Кузов был полон смирных пацанов и стариков-ополченцев. К заднему рогатому бамперу была привязана цепью садовая тележка с патронными ящиками.
— О лорд... до чего же в лом воевать! — со злою тоской произнёс Джо. — Хоть бы угодить в пограничную ситуацию, что ли. Исчезнуть отсюда к...
— Ты уж не заморачивайся так, а? — Данила обнял его за плечи. — Проводник, наверно, сейчас думает: «Да-а... Джошуа Дабл Льюис потихонечку выдыхается. Надо его немедленно заменить».
— Всё-всё-всё... — Джо по-боксёрски поелозил сжатыми кулаками по рёбрам (получивший нокдаун старается убедить рефери, что он может продолжать бой) и неуловимым кошачьим рывком запрыгнул на бортик кузова. — Дружественное здрасте как стареньким, так и маленьким! Я лейтенант Льюис, это капрал Саулук. Работаем вместе, исчезаем по отдельности. Есть вопросы?
— Есть один, — со смешком привстал запредельного возраста — лет пятидесяти — гражданин, сияя выпученным искусственным глазом. — Откуда ты такой шустрый, лейтенант?
— Из лучшей страны в мире, — торжественно ответствовал Джо. — Если любите Аме... то есть Республику — кричите гип-гип... ура!..
— Ура-а... — разулыбавшись, подхватили в основном пацаны.
— Очень мило, — сверкнул зубами Джо, как будто и не было давешней минутной слабости. — Кормак, тебе объяснили, куда ехать?
— Ну дык...
— Заряжай. Поехали.

62
Двигаясь ползками-рывками вслед за тёмной черепахой трофейного восьмиколёсного трака (вымазанного ради патриотизма в оранжево-голубые цвета Республики, — ну и замаскировали...), грузовичок достиг наконец длинного приземистого здания перед длительным спуском в поля. Там, в темноте, что-то грохало, перекатывалось и пульсировало, — некое потустороннее, неназванное, непредставимое чудовище; и у каждого, кто только пытался домыслить — что бы это было? — тотчас сводило внутри безжизненной тоской. Не то, чтобы от этих железно-земляных полузвуков и мутных отблесков, но от самой близости монстра, желающего сожрать в первую очередь персонально тебя.
Кормак не глушил мотор. Издалека внизу гиеной прогоготала сирена и отчётливо зацокала крупнокалиберная очередь. Все молчали — кто как: насупясь или сжавшись.
— Люди, кто может сказать — что это за сарай? — обернулся назад Джо.
— Городские бойни... живодёрня, мой мальчик, сэр... — ответили из кузова несколько голосов.
— Хм, подходящее местечко, — под нос себе процедил Кормак.
— Подходящее — для чего? — спросил с нервным интересом Данила.
— Для ракетомёта моего, красавчика, — серьёзно объяснил Бродяга. — На станции дали ящик. Двенадцать. Целое состояние...
От тени трака отделилась долговязая фигура с циклопьим оком фонаря и прокричала голосом капрала:
— Где-то тут, ребзя! Всем слезать... засядем в этой хибаре.
— Эх, знать бы, чего и сколько там шевелится... — сказал Джо, ударом локтя помогая открыться дверце.
В кузове задвигались. Данила отчего-то вспомнил Хлая, мастера висения на подножке, с которым теперь ничего не случится, вздохнул и рассеянно щёлкнул тумблером радара. Экран неожиданно засветился и тут же показал объект прямо по курсу на дальности двадцать метров. Это и был трак, чернеющий панцирем впереди.
— Хей, Джо! — окликнул Данила. — Радар-то у нас, оказывается, в порядке...

63
Пока капрал Урей распределял ополчение по окнам бойни (ставшими теперь поистине бойницами), они выгрузили ракетомёт и устроили Бродягу на чердаке с бинокуляром просветлённой оптики и карманной рацией, одолженной в траке бронепехоты. Уговорились съехать в низинку — без мотора, на одних тормозах, и по возможности оставляя ракетомёт точно за спиной, — и двигаться до тех пор, пока радар что-нибудь не засечёт. А тогда, имея на связи снайпера Кормака, некоторое время можно постоять и под огнём, уж верно, это будет не зря.
...Первая кучка траков обнаружилась уже метров через сто после того, как они отъехали от бойни.
— Три или четыре! — сообщал Данила в рацию. — Хуг, ровно километр. Понял? Справа внизу, двигаются! Двадцать четыре, двадцать шесть с мелочью и тридцать один вправо... Как понял?
— Есть, понятно... 24-26-31... где у нас правая...
— Нас заметили!.. — весело проорал Джо, перекрикивая близкие разрывы (кормаковского «красавчика» или стволов чёрных — уже непонятно и неважно). — Поползу-ка я с Богом назад, если задняя передача...
— Минус четыре... минус десять с половиной... Слева! Слышно, нет? Семьсот восемьдесят и семьсот двадцать... Кормак, повтори! — кричал Данила, и ответом ему была хриплая мешанина:
— Ух-хрр... угу! Понял, при... приём! И-и-и-и... однако... четыре! Уши — шшш... Есть, ха-ха...
Взрывы совсем рядом; темнота; трясёт и сыплет землёй в глаза; звонкий бред в голове и колючая вата в ушах; Джо йогом изворачивается в заднее окошко; грузовичок, надрываясь на задней скорости, ползёт вспять, в горку; и опять, и опять:
— Вот ещё один — справа — плюс семь — слышишь меня — на шестьсот пять — и плюс двенадцать — на шестьсот ровно — Кормак — семь и двенадцать вправо — понял — нет — отвечай —
Кромешная окрошка продолжается неизвестное время — и тогда пространство вздымается, переворачивается, страшно скручивается и рушится набок, — Данила вдруг ощущает грузовичок как собственное тело и пытается вылезти из него; ему это удаётся, но, кажется, там, внутри, осталось ещё что-то; он мотает головой, наощупь огибает какие-то рёбра и углы и натыкается на другое своё тело; тогда он хватает в охапку самого себя, еле копошащегося, и тащит кувырком и волоком; вдруг ему начинает кто-то помогать и с силой толкает головой обо что-то твёрдое и спасительное; это — дом со стенами и крышей, понимают оба его тела; и в рот попадает горькое и холодное, разом продирающее внутренности; тут мягко лопается ком тишины в ушах и — Данила снова начинает чувствовать, что он — это он.
Данила видит: капрал Урей крепко держит его за плечи, светит фонариком, смеётся, что-то говорит и суёт ему в рот горлышко фляжки («Тьфу! гадость... не надо этого...»), рядом тяжело дышит Джо, смотрит на него удивлённо вытаращенными белками и пытается улыбнуться.

64
— Э-э, уважаемый, да ты черепушку себе ободрал... На-ка вот тебе индпакет, и вообще — полежи, расслабься, чувствуй себя как дома, — тараторил возбуждённый Урей, угловато согнувшись над Данилой. — Молодцы ребятки! Здраво, что вы успели… Особенно этот ваш ракетчик — на десять стрел уделал шестерых. Короче, атаку отбили, сарай, правда порушили с той стороны... ну, лежите, отдыхайте. На станции выгрузили два заградбата и ещё обещали батарею многостволок. Вот тут, в канистре, чуть-чуть водички... Всё! Не грустите. Я пошёл... Искренне ваш, Дугган Урей, капрал 139-го бронепехотного…
Данила нащупал на груди камешек и попытался привстать, но бетонные стены неудержимо скосились по диагонали, его тут же замутило и вывернуло наизнанку — почти насухую. Он снова растянулся на полу, подрагивающем от взрывов. Джо придвинулся, молча разорвал пакетик бинта, смочил водой и крупно трясущимися руками стал наматывать ему повязку.
— Спасибо, Джо, — сказал Данила.
— Не за что, — ответил Джо. — Это ведь ты же меня вытащил из машины. Эх-х, пропала наша тачечка!..
— Честное слово, как-то автоматически, — сказал Данила. — Если бы не твой ксивер, раздавило бы нас в лапшу...
— Что-о?! — подскочил Джо. — А твой-то где?..
— Джо, ты только не ругайся... я свой шнурок Малышу отдал.
— Молодец, красавчик, супермэн! — совершенно обалдел Джо, отцепил с пояса штык-нож и, тихо рыча, произвёл над своим ксивером примерно ту же операцию, что и Данила пару часов назад, только ещё и разрубил шнурок надвое, рассовал обрывки в нагрудные карманы — себе и напарнику.
— Ты хоть бы пораньше предупреждал, — сказал он устало и безнадёжно. — Я же за тебя, балбеса, отвечаю...
Загрохотало совсем рядом. Даниле стало вдруг всё равно. Он вслепую выудил из внутреннего кармана чекер — там должно было оставаться ещё штук пять «люси». Джо поднёс ему в крышечке воды, глядя, как он давится таблетками, покачал головой:
— Всё. Это называется контузия, Дэн. Скоро тебя Учитель заменит, это уж точно.
— А ты?
— Да и я тоже подсел в последнее время. Работать-то ещё по-всякому могу, а изнутри уже не то... Что они там, не понимают, что вот она уже — пограничная ситуация?..
Данила остатками чувств нащупал какую-то неясную угрозу. Ещё грохнуло, с потолка посыпалась какая-то гадость. Что за чёрт? А-а, всё равно... То же, наверное, чувствовал Малыш, когда собирался загибаться от бронхита.
— Ты не подумай, что я стал трусить... только из-за тебя... — с трудом выдавил Джо, но замолчал и стал обкусывать серые губы.
— Брось ты, я же всё понимаю, — сказал Данила, спокойно чувствуя, что угроза приближается, и Джо не должен здесь оставаться ни минуты. — Пойди-ка посмотри, что там снаружи. И сделаем экстренный вызов.
— Ты думаешь?
— Давай, Джо. Беги. Беги быстрей!..
Джо хлопнул его по плечу и исчез в фиолетовом провале двери.
Только бы он отошёл подальше...
Вот — сейчас. Сейчас это и произойдёт. Считая про себя безобразно раздувшиеся секунды, он на всякий случай перекатился поближе к бетонному углублению в полу глубиною метра в полтора. Если это и вправду была бойня, — сюда, наверно, сбрасывали всякие...
И тогда от могучего толчка всего окружающего пространства гулко взорвалось что-то в груди. Стена перед его глазами медленно подломилась, как бы став на колени, потолок кошмарно пополз навстречу, и дикая беспорядочная встряска, от которой даже бетон показался зыбучим и мягким, швырнула его в яму. Свет померк, вокруг тяжко заскрипело, охнуло и — навалилась тишина.
Всеобъемлющая, нежная, торжественная тишина, звенящая серебряными колокольчиками...

65
Я жив, подумал Данила. Снова в ловушке. Чекер зажат в мокрой ладони. Ура, чёрт побери.
Уже в который раз за эти эпохальные шесть дней он улыбался самому себе, тихо радуясь, что жив и, кажется, почти цел. Везёт же ему на такие тайные уродливые торжества в замкнутых пространствах...
Только бы Джо успел отбежать подальше! Пускай Проводник забудет про него, Данилу, заживо замурованного в руинах заброшенной живодёрни, но пусть он сделает так, чтобы Джо был далеко от этой кучи изуродованных камней!
Он долго лежал, не двигаясь, на холодном шероховатом бетоне и повторял одну и ту же короткую молитву.
Потом, нашарив на колючем полу какой-то острый осколок, с первого раза попал в кнопку чекера. Кругленький чёткий ярко-зелёный огонёк затуманился и поплыл в глазах тёплыми влажными разводами. Эге, братец, да ты никак расчувствовался! Миссия-то ещё не кончена, чему ты радуешься, обалдуй?..
Он вздохнул, легко и коротко, кое-как поскрёб под собой на полу, устраиваясь на колючих осколках, и обнаружил, что у него осталась большая часть плащ-палатки, зажатой меж полом и павшей плитой. Оторвать её оказалось не так-то просто, но, запахнувшись в брезент, он свернулся калачиком и почувствовал себя так уютно и спокойно, что почти отступили слабость и дурнота.
Медленный плавучий покой объял и обволок его, ласково потянул ввысь и в никуда.
И перед тем, как Даниле позволено было стать вовсе бестелесным, он почувствовал на лбу легчайшее, бережное прикосновение знакомой руки.
— Проводник?.. — сказал бы он, если бы умел говорить и видеть. — Заберите меня отсюда.

СЕГМЕНТ ЗЕЛЁНЫЙ
(VIII, главы 66-76)

66
Когда он понял, что спит и во сне говорит себе: «Это сон», — он ничего не видел, только прислушивался и ощущал в себе слабую, почти беззвучную, но до такой степени знакомую музыку, что сначала принял её за простое движение времени; скоро музыка (в которой явственно уже различались голоса гитары, альта и блок-флейты) осторожно напомнила ему, что времени-то в сущности ведь и нет, это просто движение, дроблёное (чтобы его можно было заметить и понять) на равные крупички-гранулы, и для него это движение — удары сердца; он обрадовался, хотел запомнить понравившуюся мысль и ещё раз сказать себе голосом природы, когда наконец заметил, что веки его дрожат, и он только делает вид, что не хочет просыпаться.
Он обнаружил, что воздух пахнет сытно и ароматно, простыни — толстые и как бы надувные наощупь, подушку заменяет просто округлый выступ в головах (не то, чтобы мягкий, но неуловимо — как-то по-живому — меняющийся от малейшего движения), а кровать его совершенно со всех сторон обступили бесшумные джунгли: незнакомые тёмные толстомясые листья, за которыми угадывалось стекло, а за стеклом — солнце и воздух.
Ещё он увидел себя в чистой тельняшке, любимых скаутских шортах с десятком карманов (дырка сзади справа, правда, бесследно исчезла) и босиком. Царапин на руках и ссадины на лбу тоже как не бывало.
За всем этим не ощущалось никакого беспокойства: «Я — в Центре, — сказал он себе, — долго же я спал... », — но язык его снова оказался чужим, хотя что-то... что-то подозрительно напоминающим; краткие суховатые жужжаще-щёлкающие сочетания — и вся фраза маленьким шершавым камешком уложилась вдруг в два-три слога.
Ну естественно! — обрадовался он, — это шерский. Значит, их действительно готовят в Империю, и теперь...
И тут же похолодел и рванул вырез тельника: на груди не было шнурка с орро шедж. «Ох ты, Господи...» — в панике проронил он и почти не заметил, что на новый его язык это теперь не переводится.
В минуту он обшарил небольшую полукруглую оранжерею, в которой его угораздило очнуться: наполовину комната, наполовину садик, стеклянная панорама с широчайшим видом на пятнисто-зелёные тропики, большое озеро далеко внизу и мягкая на вид — телесного, совсем человеческого цвета — стена, со всех сторон плотно примыкающая к огромному окну (кроме узкой арки, из которой ослепительной чистотой сияла ванная), и такие же пол и потолок, — всё это продуманно-простое, теплое, удобное окружение было странно только одним обстоятельством: оно не имело и намёка на дверной проём или хоть какой-нибудь выход.
«Стоп!» — сказал он себе (и слово было успокоительно похоже на земное), решительно приблизился к самой середине переборки, протянул руку и произнёс заклинание:
— Да-гха, дз’орз! (Сим-Сим, открой дверь!)
Стена тут же плавно выкруглилась высокой аркой, и на Данилу, пулей вылетев из-за спины стоящего — руки на груди — Проводника, набросился самый настоящий Джошуа Дабл Льюис, бывший лейтенант связи Республиканской армии.

67
— Эге! да ты отлично поживаешь, брат!.. — тискал его сияющий от радости напарник. — Дай-ка посмотреть на тебя. Хор-рош!
— Ас-нар, тог’м! (Здорово, брат!) — вполне автоматически произнёс Данила, ещё не в силах улыбнуться (до него вдруг дошло, что Джо по-прежнему изъясняется на ильзарском — общем языке Республики). — Садз’р олх? (долго я спал?)
— Доброе утро, Даня. Не волнуйся, твой камешек у меня, — по-домашнему просто сказал Проводник, чем сызнова ввёл Данилу в состояние остолбенения, ибо всё это было произнесено на необыкновенно чистом русском.
— Здоров же ты насчёт поспать, — продолжал Джо, как бы не замечая замешательства Данилы, у которого в голове творилось настоящее смешение языков. — Тридцать два часа отгрохал, а мы с Гинни успели уже смотаться на озеро...
Тень улыбки дрогнула в бороде Проводника, он знакомым жестом повёл по воздуху ладонью. Данила наконец почувствовал, как нечто щёлкнуло и открылось у него изнутри головы, совершенно разные речевые миры тут же разделились и узнали свои места, и он понял, что родных языков у него теперь не два, а три, и притом он может произвольно менять их по своему усмотрению.
Проводник же (Данила вдруг заметил себе, что он поразительно похож на артиста, сыгравшего Отца в «Солярисе» Тарковского, только с бородой) положил руки на плечи мальчишек, и сказал короткую речь, чередуя три языка:
— Теперь всё в порядке? Прекрасно, Данил. Я вижу, мнемоматрицы вы оба хорошо усвоили. У вас два дня отдыха. Сейчас вы можете говорить так, как вам удобно. Джошуа, я вижу, пристрастился к ильзарскому. Но с началом подготовки переходим исключительно на шерц. Договорились?
— Да, сэр! Хорошо... — сказали мальчишки в один голос.
— Ну, теперь побеседуем немного за трапезой и — отдыхайте, — сказал Проводник, приглашая Данилу войти в стену, противоположную той, за которой, кажется, находилась его спальня-оранжерея. Джо привычно обозначил рукой тут же растворившуюся ему навстречу арку, они шагнули в коротенький сумрачно-жёлтый коридор и через четыре шага (Джо пробормотал на ходу что-то вроде: «Сто седьмой... столовая...») минули другую арку — она открыла просторную пустоватую залу; здесь за пятью-шестью столиками сидели люди — с некоторыми Проводник коротко раскланялся, смуглый длинноволосый парень, за ближним столиком уплетавший нечто вроде разноцветной лапши, привстал: «Буэна маньяна, Маэстро...» — остальные пили что-то из высоких бокалов или просто негромко разговаривали.
У стены, освещённой многими рядами дисплеев с выносными пультами и микрофонами, Проводник бегло нащёлкал что-то на клавиатуре и пригласил, всё ещё играя разными языками: «Кто первый? заказывайте, милости прошу...»
Джо вполголоса сообщил микрофону две-три фразы, экран пополз длинными рядками цифр и вдруг цветасто и аппетитно изобразил полукруглую пластиковую мисочку со многими отделениями (в одном была яичница с беконом, в других — кетчуп, горчица, кучка маслин и сэндвич с зеленью), а также высокий бокал с соломинкой. Всё это — в точности до малейшей детали — Джо, ткнув на пульте «еnter» и дверцу-крышечку рядом, тут же и получил на ярком оранжевом подносе.
— Теперь ты, — сказал он Даниле. — Да не бойся! Если у вас есть южно-сибирский диалект, можешь прямо так и шпарить...
Данила, слегка волнуясь, прошептал в микрофон что-то про борщ с мясом, перцем и сметаной (украинский), салат с капустой, щавелем и зелёным горошком и флотский ассорти-компот, торопливо добавил два ломтя чёрного хлеба (один с маслом) и через пятнадцать секунд стал иметь точно такой же поднос, но с красивыми керамическим тарелками и даже перечницей-солонкой в виде знакомых грибков.
— Вот это ничего себе, — озадаченно замер Данила. — Как же это они всё угадали? За полминуты...
— Неплохо, да? — похвастался Джо. — И всё вот так здесь — с полуслова... Ты не стесняйся, если что не так — смело дави «еscape», а потом «аlt—еnter» и говори свои замечания.
— Да что ты! И так сплошная фантастика...
— У нас это уже третья по счёту фантастика, — наставительно изрёк Джо. — Пора бы уж, наверно, привыкнуть.
За треугольным прозрачным столиком их ждал уже Проводник с алым бокалом питья и крошечной корзинкой тёмных ягод.

68
Борщ был невыносимо восхитителен — Данилу аж передёрнуло от вожделения, когда он, зажав волю, хотел степенно разломить надвое кубик чёрного хлеба и попросить у Джо капельку горчицы; но вместо хлеба в руке у него вдруг оказалась белая керамическая ложка и как-то бочком, исподволь скользнула в яство; на дальнейшее, включая конечную операцию с наклоном тарелки, ушло не более минуты.
— Ну как тебе? — поинтересовался Джо. — Правда же, всё похоже на домашнее?
— Мм-м... уг-м! — раздобрев и оттаяв после первого, помотал головой Данила и притянул к себе блюдечко с салатом. — Превыше.
Он впервые взглянул на Проводника, только выловив огромный абрикос без косточки из пузатого — чуть ли не полулитрового — бокала. Проводник с характерным знаком терпеливой улыбки пододвинул корзинку с ягодами к середине стола (до Данилы дошло: должно быть, он вёл себя за столом не в лучших традициях центрового этикета; что же — такого царственного борща он не едал не только на Острове и в голодном краю форт-шилдского направления, но, без преувеличения сказать, и дома).
— Угощайтесь, это черника, — сказал Проводник по-ильзарски, уловив, что Джо и Данила по инерции всё время на него соскальзывают. — Для начала должен повиниться: мы поставили вас под великий риск. Правда, мы почти не опасались за вашу безопасность, важнее было — выдержите ли вы психологически. Но вы не только с честью вынесли на себе самое тяжкое, — вы перекрыли самые смелые надежды Центра. Даже Голова не мог спрогнозировать, что вы сделаете столько открытий всего-навсего за пять дней, пока были вместе. Джошуа за четыре недели приготовил отличный плацдарм для поиска и дал нам миллионы гигабайт информации о Восточном мире. А ты, Данила, оказался самой большой удачей Центра, — твоё безупречное поведение во время операции блестяще подтвердило расчёты Головы. Такое полное совпадение твоих вероятностных полей с нашим общими задачами в Восточном мире — это либо сказочное везение, либо какая-то новая твоя способность. Мы это ещё исследуем, — скоро, когда вы познакомитесь с шехром Саджесом и сущностью шерской части нашей операции. Пока же спрашивайте о чём угодно — хотите (взглянув на Данилу, сказал он по-русски), закажем мороженого? или, может быть (по-английски, для Джо), пару бутылочек кока-колы?..
— Можно я у вас спрошу... сразу много вопросов, — решился Данила, потихоньку загибая пальцы под столом.
— Ну конечно, выкладывай!
— Какая связь между мирами? Почему вы называете войну Восточным миром? Какая Голова всё прогнозирует? Правда ли, что вы — самый главный начальник Центра? Что такое эти... поля и кто такой Саджес? И ещё —
— Стоп-стоп! Для двадцати минут, которые у нас есть, этого более чем достаточно. Первое: я работаю в образовательном департаменте Центра. Готовлю будущих линкеров (связных между мирами — в пределах нашей системы). Рассчитываю вместе с Головой, нашим электронно-кристаллическим мудрецом, вероятностные поля линкеров и связываю их с нашими задачами для того или иного мира. Вот теперь немного поконкретнее: система миров и вероятностные поля.

69
Проводник вынул из салфеточного стаканчика в центре стола три разноцветных соломинки, две из них сложил крест-накрест, и третью — ещё перпендикулярно двум первым, из чего получился трёхмерный крест, что-то вроде противотраковых «ежей», неоднократно виденных Данилой на республиканских укреплениях; затем он накрепко стянул их в центре колечком для салфеток и на все шесть кончиков наколол по ягоде.
— Это элементарное изображение нашей системы. Шесть миров. Верхняя ягода — Центральный мир, зенит. Нижняя — Бронзовый (древний) мир, низ, надир, — то, что противоположно верху, зениту. Слева от вас — ваша родная Земля, Объединяющийся мир, Юнит, запад. Справа — Отражённый мир (война, как вы говорите) или восток. Ближе ко мне — мир Легенды, пространство физического смещения, юг. А та ягода, которая смотрит на вас — Недоступный мир, Окраина, север. Пространства, расположенные на общей оси, влияют друг на друга, как ни странно, меньше всего — предположим для простоты, оттого, что расстояние между ними больше (на самом деле эти шесть связанных миров находятся в совершенно разных точках Вселенной, и мы только догадываемся, как и почему мы можем попадать из одного в другой). Впервые — почти восемь лет назад — мы установили связь с Легендой и Бронзой, долгим, тщательным трудом многих поколений линкеров сделали Центр миром-семьёй, пространством-парком, лабораторией цивилизаций, где наконец достигнуты стабильность и покой. Вот уже полвека, как мы работаем почти исключительно на Юнит и, как вы, должно быть, знаете, добились уже кое-каких сдвигов. Знайте, что вы трудитесь для своего мира не меньше, а может быть, и больше, чем для Отражения (для тебя, Данила, эта задача тем более почётна, что передний край и, пожалуй, наибольшая сложность нашей работы в Юните — это Россия).
Следующий вопрос — вероятностные поля или эксертции (термин взят с Земли, переводится с латыни как «усилия, напряжения»). Каждому человеку в силу его происхождения, физиологического статуса, обстоятельств жизни предстоит путь, который мы научились рассчитывать с большой степенью точности. Голова ищет кандидатов в линкеры во всех мирах (кроме, конечно, Окраины), перебирая миллиарды людей и их эксертций, но такие идеальные совпадения, как у вас, встречаются крайне редко. Самая удачная попытка — с Леонардо до Винчи (он сумел вывести ваш мир из средневекового хаоса и обозначил его задачи на много веков). Далее — Пушкин, Ферма, Планк, Толстой, Ренуар, Вавилов, Армстронг, Коллингвуд, Гребенщиков (чувствуете, как среди них много русских?)… Полная экстраполяция, точное наложение, совпадение с задачей изменения ситуации в мире — это значит: что бы ни делал человек, какие бы случайности ни вмешивались в его путь, он сделает именно то, что приведёт мир к объективно положительному сдвигу и не будет иметь даже побочных отрицательных последствий. Рисунок ваших вероятностных контуров почти наверняка открывает нам путь на Окраину, вплотную приближают нас к задаче, над которой ещё четыреста лет назад пробовал работать и Леонардо.
Теперь мне осталось сказать о ближайших задачах. Шехр Саджес — основной линкер Восточного мира. Вы будете работать в Империи вместе с ним, с его помощью и руководством. Он — высокопоставленный жрец шерцев, приближен к императору (но императора никогда не видел, как и все остальные), имеет очень большие полномочия. Саджес занимается подготовкой будущих жрецов Сил (как и я готовлю линкеров), колесит по всей планете в поисках способных людей, собирает и обучает их в своей школе. Он уже сообщал нам о своих поисках Главного Предмета Силы и весьма обрадован вашим открытием. Завтра он будет здесь, и тогда начнётся ваш курс подготовки ко второму этапу операции.
Моё время истекает, и... кажется, я ответил на все вопросы?
— Кажется, да, — сказал Данила, не скрывая улыбки. — Спасибо, Проводник. Надо бы ещё о многом подумать...
— Исчерпывающе, — сказал Джо. — Раньше я думал, что всё гораздо проще. А теперь вы так доходчиво показали, что... голова кругом...
— Отдыхайте, мальчики, — сказал Проводник и встал, открыв арку в первом попавшемся месте входной стены. — К ужину готовьте ещё вопросы. Джошуа, ты, пожалуйста, объясни Даниле, как передвигаться по Городу. И навестите Гинневер, она, сдаётся мне, не вылезает из озера...

70
— Тут, в принципе, и объяснять нечего, — сказал Джо, когда они вышли из столовой в коротенький лифтовый коридор. — Инструкция здесь в самом деле — на каждом углу. Вот смотри.
Он отвёл Данилу в угол, взял его руку и прижал её ладонью к стыку панелей. Немедленно по обе стороны от углубления высветились две одинаковые схемы, похожие на старое знакомое «дерево» компьютерных директорий. Язык был неизвестен, но Данила понял, что в Городе насчитывается больше трёхсот этажей.
— Выбери язык, — сказал Джо и нашёл родной English на маленькой панельке, вылезшей поверх основной схемы. Данила среди клинописи и иероглифов не без труда отыскал русскую надпись и ткнул в неё пальцем. Всё сразу приросло к цифрам и прояснилось — многое, кроме, например, таких наименований: «Уровень 122. Департамент сообщения. Отдел прогнозирования маршрутных структур. Пинакотека. Лобачевский пандиум. Бани...» (слава Богу, хоть что-то родное! — завтра же сходить...).
— С двухсотых начинается жилая зона. Помни только, что мы живём на 271-м этаже, твой апартамент 17. Обычно люди входят в лифтовый коридор и просто называют адрес голосом. Потом залазят в стену справа или слева от угла и иногда сверяются, правильно ли они попали. Смотри, где находится сигнальная строка: «Уровень 271». У меня — на правой панели — «апартамент 18» (это мой дом, заходи в гости), а у тебя — на левой — «17». Нажимай и проходи.
Данила хитро покосился на Джо, дважды щёлкнул «18» и протянул руку, ожидая открытия арки. Вместо этого стена засветилась розовой табличкой с русской надписью: «Абонент отсутствует. В 18.30 — уровень 107, столовая».
— А вот так-то — фиг, — сказал, юмористически скалясь, Джо. — Не влезай, не зная — куда. Такие сообщения тоже можешь оставлять голосом, при выходе.
— Интересно, как всё устроено? — спросил Данила. — В смысле — все эти перемещения?..
— Точно я, конечно, не знаю, — пожал плечами Джо. — Но петрушка та же самая, что и в сообщении между мирами. Вроде того, что есть простое обычное пространство — со временем, с измерениями и всякими прямыми и параллельными; а есть ещё какое-то скрытое, кривое пространство. Его открыл на Земле, в Европе какой-то немец, по-моему, Римэн. Там времени вообще нет, и можно сделать так, чтоб начало и конец отрезка были совсем рядом, прямо в одной и той же точке. Только для этого требуется прорва энергии... ну и всё такое.
— Времени — нет? — повторил Данила и посмотрел куда-то сквозь стену. — Мне иногда тоже так казалось...
— Ну ладно, не отвлекайся. Что ещё?.. Да, под землёй есть штук двадцать минусовых уровней. Там живёт Голова. Ты давай-ка, посмотри, как там, на озере, да и приходите с Гинни на минус девятый уровень, в бокс 24. Минус девять — двадцать четыре, запомнил? Нам дали специальный терминал, чтобы говорить с Головой. Я там буду.
— Слушай, Джо, — удивился Данила. — Ты ведь здесь совсем как хозяин. Долго ты всё изучал?
— А как ты думал? — ответствовал Джо. — Я уже здесь второй раз. Да тут даже трёхлетний пацанёнок не заблудится. Давай я тебя провожу. Искупайся, позагорай с часок и тащи сюда сестрёнку. Ну — как ты думаешь, какой адрес главного холла?
— Хм... Уровень первый, главный холл, — сказал Данила в пространство, обернулся взглянуть на Джо и, вступив в стену, успел услышать сквозь полузатянувшуюся арку:
— Эй, Дэн! а ты купальные принадлежности, случайно, не забыл?..

71
Чёрт с ними, с купальными принадлежностями — на кой они ему, старому курильскому рыбаку? — залихватски подумал Данила, шагнув из стены, — но тут же внутренне притих, прямо-таки подавленный циклопическим великолепием первого уровня.
Это был какой-то огромный парк размером с полдюжины футбольных полей, высотой этажей в двадцать, с разноцветными стенами в лианах и плющах, ковром-лужайкой и островками цветников, фонтанов, восточных каменных садиков, оазисов и скверов. Людей было совсем немного, они, в основном, направлялись парами и малыми группками в сторону длинной плавно закругляющейся стены, испещрённой светлыми столбиками путевых схем. Люди как люди, одеты вполне привычно, многие — мужчины, женщины, дети — с длинными волосами, в руках — сумочки, на спинах — рюкзачки, будто кто-то направляется в школу или на работу, а кто-то идёт отдыхать.
Ступать босиком по мягко подстриженной изумрудной травке было покойно и приятно. Вдали вился с коричневой скалы небольшой водопад. Данила по тропке осторожно пересёк земляничную полянку, на ходу, оглядевшись, сорвал пару ягод — ну конечно, настоящие!
Рядом с рощицей финиковых пальм, у выхода, он обнаружил ряд компьютерных мониторов, таких же, как в столовой. Смуглый толстяк с буйной шевелюрой, переходящей в раскидистую бороду, одетый во всё джинсовое (несомненно, с Земли) и — так же, как и Данила — босиком, дружески подмигнул ему и даже приветствовал, как знакомого — двумя пальцами «виктории». Данила ещё последил за этим симпатичным старинным битником — дядька подошел к автомату, добродушно пробурчал что-то в микрофон и получил из-под крышечки кепку с длинным козырьком и круглые тёмные очёчки, после чего подмигнул Даниле ещё раз и скрылся в тени пальм.
А почему бы и не поэкспериментировать? — решился Данила, взял да и попросил себе льняное полотенце и лёгкие полукеды; заказ был немедленно исполнен — полотенце получилось с жёлтым драконом, а кеды — из чего-то неизвестного: мягкого, как каучук, и прозрачного, как плексиглас.
Он прошёл через стекло, ладонью попросив его расступиться, сбежал по песчаному спуску и припустил по тропинке к озеру, очень сине переливавшемуся на солнце в полукилометре через заросли каких-то жирно блестящих тёмно-зелёных фикусов и кактусов. Горизонт на дальнем берегу замыкался округлыми голубоватыми холмами.
Утро шло к полудню, песок был на диво чист, вроде бы промыт и просеян, ещё не горяч. Данила — по лодыжки в нехолодной воде — немного послонялся по малолюдному бережку, потом бросил у заметного камня кеды и тельник, забрался по грудь в воду и так продолжал идти по направлению к лодочному причалу. Когда-то давно отец очень интересно и немного грустно рассказывал ему про коммунизм, который должен был наступить лет за двадцать до Данилиного рождения. Коммунизм (или как ещё всё это назвать?) возможен, подумал Данила.
И тут метрах в двух от него всплыло неизвестное чудо-юдо с мокрыми чёрными прядями под оранжевой лысиной плавательной шапочки, в лягушачьих вытаращенных очках и, отдуваясь, произнесло со знакомой неуловимо-плывущей интонацией, как бы немного колеблющейся вверх-вниз на конце фразы:
— Дани-ил... Ну наконец-то ты выспался! Я всё думала: ты это или не ты?
— Привет. Это я, — сказал Данила и почувствовал, что дно потихоньку качается под ногами. — А ты — лох-несское чудо, должно быть... Пошли, вылезем на берег, а?

72
— Сэнсэй сказал, что тебя вытащили из-под развалин дома, — сказала Гинневер, соорудив себе просторную тогу из ярко-канареечной простыни. — Я, конечно, понимаю — зачем ты отдал Стиви экран защиты, но... всё-таки: разве никак нельзя было иначе?
— Как? — оправдывался Данила. — Что я такого страшного сделал? Если хочешь знать, Малышу не только в армии нельзя, его вообще надо немедленно в какой-нибудь санаторий. У него же был туберкулёз и пол-лёгкого...
— Я всё это знаю, Данил: мы двое суток ехали в купе. Всё хорошо, он пристроен при Национальном клонатории.
— Слушай, а ты случайно ничего не знаешь о Кормаке?
— Случайно знаю. Жив. Ранен в обе ноги. Он сейчас тоже в Столице, в госпитале.
— Слава Богу, живы... — выдохнул Данила. Малыш и Бродяга за эти сумасшедшие дни стали ему дороги, как братья.
— Но Джо мне рассказал, как вы выслеживали траки, а потом ты его вытащил из горящей машины. Ты мог бы запросто... — она коротко взмахнула рукой, и кофейно блестящее круглое плечо вылезло из-под ткани.
— Погоди-погоди... — остановил её Данила. — Как же это вы — целых двое суток ехали? А почему вы здесь раньше меня?
— Ну, это какие-то фокусы со временем — нас они чуть-чуть вернули назад, а тебя почему-то нет... Это не так важно. Самое главное: Сэнсэй сказал, что ты теперь — важная птица, без тебя даже основной линкер, этот шерский священник...
— Саджес?
— Да, и вот даже он думает, что без тебя вряд ли отыщется второй камень. Поэтому твой благородный поступок... ну, слишком рискованный. Странно, что Сэнсэй тебе сразу об этом не сказал.
— Да чего уж теперь, — сдерживая улыбку, потупился Данила. — Дело сделано, и всё хорошо. Зато Проводник сказал, что у меня и у нас всех — такие редкие вероятностные поля, что никакие случайности не могут вмешаться.
И он коротко рассказал о сообщении Проводника насчёт эксертций.
— Это ещё не закон, — упрямилась Гинневер. — И, по-моему, ты немножко самоуверен стал, тебе не кажется?
— Есть маленько... — не без труда вынужден был признаться Данила. — Да ладно, хватит об этом. Давай спросим про всё у Головы. Джо будет ждать нас на минус девятом уровне, где-то через полчаса. Идём?
— Конечно, идём! А кстати: Джо уверяет, что Голова — живой, хотя и суперкомпьютер.
— Как это? — не понял Данила. — Разве одно другому не мешает?
— Он говорит, что у него живой характер и называет его — знаешь как? — мистер Кинг, правда же интересно?
— Ну... посмотрим, — сказал Данила, думая совсем о другом.
А именно: вот поработают они с Саджесом в Империи, неизвестно, правда, как закончится миссия, но ведь закончится, и что тогда? — так они и разъедутся по разным полушариям: Джо — в Брикстаун, к братьям-негритятам Томми и Билли, Гинневер — на неизвестный, но явно солнечный остров Фанхио, Данила — на рыбацкий стан, а с концом путины — в своё милое неуклюжее прокопчёное Кемерово?..
Данила внутренне шикнул на себя за столь несвоевременные раздумья, да и растянулся ничком на ласковом песочке, исподтишка поглядывая на притихшую Гинневер, но тут же был пойман её взглядом — может быть, в это время она думала о том же самом?
— Посмотрим... — чуть смешавшись, автоматически повторил Данила, и вдруг... — взрыв, смерч, тайфун! — Гинневер сорвала с себя пёструю простыню, набросила ее на лежащего Данилу и опрометью бросилась в воду — так что он, пока выпутывался, совершенно потерял её из виду. Он даже не знал: обидеться ли на неё, разозлиться на себя, придающего всему этому (кому? чему?) слишком много значения или, в конце концов, плюнуть и отвернуться как ни в чём не бывало. Гинни вынырнула уже метрах в десяти от берега и помахала блестящей ладошкой. Вот ещё, подумал Данила, чего доброго, подумает, что я не умею плавать, — он тогда очень неторопливо вошёл в воду по пояс и, уловив на себе внимательный взгляд девчонки с экзотического филиппинского островка, произвёл (с ухарским русским воплем) отцовский коронный номер: сальто вперёд с места с приводнением в группировке.
— Вот таким вот образом, ребзя... опаньки!.. — и пустился в плаванье, изо всех сил подрабатывая только-только ещё усвоенный баттерфляй.

73
Данила счёл тактичным выйти из воды позже Гинневер и таким образом дать ей возможность удалиться (почти эквилибристически красиво, с кожаным рюкзачком на голове) к цветастому шару кабинки для переодевания. Он коротко выругал себя за фанфаронский трюк с сальто и «бабочкой-дельфином», натянул штаны и тельняшку прямо на мокрое и скоро дождался Гинни, притихшую, причёсанную и переодетую в белый джинсовый полукомбинезон — шорты и жилетку. Чуть улыбаясь и пряча взгляд, она как-то совсем по-родственному нацепила частый деревянный гребешок на Данилины спутанные волосы.
— Ах-тар, дзоц’м (благодарствуйте, сударыня), — по-шерски церемонно поблагодарил Данила и хищно вонзил зубья гребешка в свою Бог знает сколько дней не чёсанную шевелюру.
Пяти минут медленного променада до Города им хватило, чтобы установить, что Данила ровно на семь месяцев старше Гинневер, что оба они родились первого числа (марта и октября, мартобря), оба учатся музыке (гитара и скрипка); что Гинни понятия не имеет, кто такой Гоголь (а из Пушкина знает несколько строк в опреснённом английском переводе), зато знает наизусть почти всего Такубоку, и притом — страшно представить! — в оргинале; что Данила учится в школе почти вдвое дольше неё (отец Гинневер, испанец, лидер нефтяного профсоюза, и мать-японка — были отправлены президентом Маркосом в ссылку на крошечный атолл в Тихом океане; они жили там целых шесть лет, и школы там, естественно, не было).
Уже при входе, на песчаном пандусе, Данила в виду изящной громады Города вдруг вспомнил об обещании, которое они дали тётушке Паулине — поклониться священному для неё прообразу Града Небесного; изображение на Паулининой иконке было более наивно и схематично, чем в оригинале, но иконописец, несомненно, должен был хотя бы вскользь и однажды видеть Город, чтобы достичь и такого неполного сходства. Они выполнили обет по-разному: Гинни — коротким и жёстким восточным кивком, Данила — как в церкви, степенным полупоясным поклоном.
...У входной стены 24-го терминала их ждали две надписи, оставленные Джо — по-русски и по-испански: «добро пожаловать» и «буэнавентура»; оказавшись в пустоватой комнате с тремя креслами, столом-зигзагом и экраном в полстены (на нём дрожаще замер негативный кадр с разбитым турболётом, кое-что напоминавшим Даниле), они были несколько озадачены: Джо в лёгком шлеме с антенной на макушке и очках-дисплее, явно не замечая гостей, не просто витал в виртуальной реальности, но пытался спорить с кем-то невидимым, тут же, впрочем, оборвавшим дискуссию:
— ...Ну как же так, мистер Кинг, вы же сами сказали, что даже с тем турболётом — это было наше общее поле... Если б не Хлай, у Дэна и пушки бы не было, и вообще... А, извините, мистер Кинг, сэр, всё-всё, понял...
Он приподнял с глаз плоский щиток дисплея, свернул в сторону микрофон, тычком двух клавиш погасил экран, — весь в пылу разговора, попытался улыбнуться:
— Привет, народы, садитесь. Глаза и уши надевайте. Джа уже спрашивал, где это вы ходите.
Он вынул из ящика стола и помог им надеть шлемы, укрепить очки и микрофоны, предупредил:
— Не вздумайте удивляться — Тичер Джа каждому является по-особенному. Он сказал, что вы можете называть его, как вам удобно и разговаривать с ним на своём языке. Понятно? — вы будете говорить с Головой, а не с тем, кого увидите.
— Понятно, — тут же согласилась Гинневер, от нетерпения прижимая очки к глазам. — А кого мы увидим? Махатму Ганди?
— Стоп! — Джо шагнул к пульту. — Не торопись, Гинни, я тебя ещё к серверу не подрубил.
— Джо, а почему — Джа и мистер Кинг? — спросил заинтригованный Данила.
— А ты как думаешь? — чуть-чуть смутился Джо. — Ну... потому, что он похож очень.... На Мартина Лютера Кинга.

74
Данила поплотнее приладил к глазам мягкие дужки окуляров и был поражён полной реальностью изображения, увиденной вовсе не отстранённо экранной картинкой, но как бы его собственным зрением. Заметно было только, что свет изменился — стал приглушённым и чуть-чуть мерцающим, и поле зрения немножко уменьшилось: боковой взгляд уцепился за чёрно-зеленоватую черту экранного краешка. Но, оглядевшись, он совершенно ясно увидел себя, Джо и Гинневер сидящими в креслах рядком — безо всяких шлемов, очков, наушников и микрофонов. Что-то сейчас будет, подумал Данила, чёрт побери, итак...
И вдруг (Данила даже вздрогнул от неожиданности) он почувствовал в комнате чьё-то ещё присутствие — справа от них, опершись ногой с торчащей вперёд коленкой прямо на лифтовую стену, руки на груди, спокойно ожидал начала разговора человек в чёрных джинсах и майке с русской надписью: «Дайте генералам в руки по дубине, пусть они дерутся между собой!», — ещё он понял, что не будь это виртуальный образ, — он тут же исчез бы в арке. Это был невысокий ладного сложения мужчина — между тридцатью и сорока — с острым лицом интеллектуального воина, в подтемнённых очках и короткой густой тёмной бороде; с лёгкой улыбкой «в ниточку» он на секунду прикрыл живые чайные глаза и произнёс голосом негромким, с хрипотцой:
— Приветствую вас в полном сборе, леди-джентльмены. Гинневер... Данила... Как вы будете меня называть?
Данила призадумался ровно на три секунды: Голова явился ему в образе, определённо напоминавшем русского поэта-рокера, два года назад приезжавшего к ним в гости, — этот человек очень похож на него, но тоньше и чуть плавнее лицом и сложен, кажется, покрепче. Ну что же, решился Данила, ну и буду называть его Юрий... как же его по отчеству? — ах да!..
— Здравствуйте, Юрий Юлианович...
— Добрый день, сеньор Хименес, — сказала Гинневер.
Данила уже перестал удивляться здешним языковым фокусам: в его наушниках Гинни тоже вдруг заговорила на чистом русском.
— Мы тут немного подискутировали с Джошуа, — сказал Голова, оттолкнувшись от стены, — в основном, на философские темы. И остановились на проблеме следующей: чувствуете ли вы сами ваши вероятностные поля, ну, проще говоря — судьбу? Вот ты, Данил, — если, конечно, пренебречь понятием сочувствия к младшим и прочего героизма, — отдал свою защиту Хлаю — и не боялся потерять амулет?
Данила переглянулся с Гинни: Юрий Юлианович (он же мистер Кинг, он же сеньор Хименес) попал в самую точку.
— Нет, наверно, — после паузы ответил Данила. — Честно, не боялся. Гинни, вообще-то, сказала, что я самоуверенный, но... Я тогда знал, что всё будет так, как надо.
— Вот видишь, Джо, — Голова указал на Данилу прямой ладонью. — Эксертции — не вне и помимо человека, они — в нём, он может их осознавать. Не правда ли?
— Ну, допустим... — неуверенно согласился Джо. — Но, мистер Кинг, а как же ваши погрешности? — вы же сами сказали: есть случайности нерациональные, и они не поддаются...
— Прости, Джо, — остановил его Голова, присев на краешек стола. — Не поддаются расчёту, но целиком находятся в границах общего поля. Эксертции — это ведь не прогноз хорошей погоды, а рассчитанное до тысячной доли процента совпадение с реальным ходом событий.
— Всё-таки, сеньор Хименес, Даниэл увлёкся чуть-чуть, — вступила в разговор Гинневер. — Нельзя же думать: вот буду делать, что хочу — всё равно выиграем...
— Да вовсе я так не думаю, — оправдывался Данила. — Оно всё как-то само. Вот Рэк сказал, что за нами стоит большая сила — и я это действительно почувствовал. Так и есть.
— Ага! Учитель тебе сказал, Рэк тебе сказал... — вскочил Джо. — А ты услышал и сразу, резко почувствовал. Здорово это у тебя!
— Человек может интуитивно рассчитывать эксертции, — осторожно улыбнулся Голова. — Это можно исследовать глубоким сканированием сознания. Посмотрим...
— Сейчас Даниэл может оказаться пророком, а что потом? — спросила Гинневер. — Я хочу сказать — вдруг после исполнения миссии наши эксертции больше уже не будут ни с чем совпадать?
— Я так не думаю, — после паузы сказал Голова. — У меня есть расчёты на более отдалённую перспективу. Возможно, скоро нам удастся проникнуть за пределы нашей системы миров.
— Вот как?.. — снова оживился Джо. — И это снова с нами связано?
— Из вас, дети мои, могут получиться универсальные линкеры, — сказал Голова медленно и задумчиво. — А они нужны не только на Земле.

75
— Я хотел спросить, Юрий Юлианович... — Данила решился начать новую тему. — Почему наш амулет — часть главного орро шедж? И вообще — что такое эти шерские Силы? Хорошая теория, но иногда кажется, что это просто такая вера.
— Я постараюсь объяснить коротко, — ответил Голова. — Сейчас для вас не очень удобно вдаваться в столь глубокую проблему. Но вопрос кстати: я сейчас заканчиваю полный полевой анализ амулета. Выясняется примерно следующее: предмет, называемый шерцами главным предметом силы, — гхат орро шедж — изделие, каким-то образом попавшее к нам извне нашей системы. По крайней мере, свойства его очень необычны, это минерально-металлическая структура, на молкулярном уровне имеющая много общего с живой тканью. Оно само по себе обладает мощным силовым, информационным, а также электрическим полем, заряженным положительно и содержит в себе недвусмысленную информацию о своей паре, точно таком же амулете, несущим минусовой, отрицательный заряд. При контакте двух частей амулета должно произойти то, ради чего он создан и послан. Если где-то есть неорганическое — каменно-железное, что ли, — существо, и амулет сделан когда-то из его части, то для такого организма просто не существует времени, пространства, энергии, оно вечно и вездесуще. Оно не только сверхразумно, но может определять и изменять любую эксертцию. Говоря попросту, по-земному, это — часть тела Бога.
— О’о, — зачарованно проронил Джо. — Господи помилуй!
— Это называется — его послал Бог... — без улыбки обронила Гинневер.
— А что же всё-таки будет, когда (если) мы найдём вторую половину? — спросил Данила. — Это вообще-то не опасно?
— Амулет уже в самой своей энергетике открыт и позитивен. Это можно назвать Даром. И мы когда-нибудь узнаем — от кого. Вот тогда, возможно, мы и получим некие невиданные возможности передвижения между мирами. Может быть, Риманово пространство станет вчерашним днём... Но что самое удивительное — амулет сильно связан с вашими полями и уже изменил их. Поэтому сейчас мне приходится срочно вносить солидные коррективы в расчёты ваших эксертций. Не слишком ли это сложно для вас?
— Нет, что вы... Нисколько, сеньор Хименес, сэр... — сказали одновременно все трое.
— Пока могу вам сказать вот что: первый амулет предназначен (адресован) именно тебе, Данил. Предполагаемый второй — твой, Джошуа, хотя, может случиться, что не ты его найдёшь. Соединить их вместе — дело Гинневер. Вот это рискованно и может повлечь за собой самые неожиданные результаты. Вы можете не бояться никаких взрывов и катастроф, ибо направления ваших полевых напряжений почти стопроцентно совпадают и с посланием амулета, и с макрополем Восточного мира. Но будьте готовы ко всему...
— Однако, приближается время ужина, — наконец сказал Голова и встал у стены, давая понять, что сеанс окончен. — Разговор был на редкость содержателен, благодарю вас, дети мои.
— Это вам спасибо, мистер Кинг, — сказал Джо.
— До завтра, Юрий Юлианович... — сказал Данила.
— Всё было очень здорово, сеньор Хименес, — сказала Гинневер. — Можно, я утром приду первой? — у меня есть вопрос о...
— Хорошо, — сказал Голова. — Терминал включаю в девять тридцать. Доброй вам ночи, и — ступайте же, Проводник уже ждёт вас на сто седьмом...

76
За ужином вопросов к Проводнику (Учителю, Сэнсэю) было совсем немного: Джо хотел знать, «как получился Голова» и правда ли то, что он «начальник всех миров», и Гинневер, перемигнувшись с Данилой, спросила о радиальной черте и наоборотном полумесяце, нарисованных на амулете.
Голова действительно когда-то был живым человеком — лет около двухсот назад, когда компьютерные технологии Центра были ещё довольно грубы и механистичны, то есть примерно в том же состоянии, в каком они находятся сейчас на Земле. Правильнее будет сказать, что изобретатель электрокристаллического аналога мозга, мастер Арман, умирая, завещал своим ученикам переписать, «спроецировать» свою личность и свой интеллект на мнемосистему (долговременную память). С тех пор Голову десятки раз дополняли, обновляли, перестраивали и модернизировали; он стал занимать двадцать подземных этажей, и ещё три уровня занял полутысячей терминалов — классов-лабораторий, в которых люди под его руководством занимались исследованиями, творчеством и учёбой. Но до сих пор величайший кибернетик и мнемотехник Шести Миров Арман — личностная основа для суперкомпьютера. Для педагогических целей им изобретён метод общения с виртуальной личностью, — Голова всегда говорил, что у человека должен быть персональный, только для него созданный образ Учителя; и этот образ он всегда очень точно и подробно разрабатывает для каждого, и на обучение ежедневно резервирует до половины своих терминалов.
На вопрос Гинневер о полумесяце (и теорию Данилы о том, что «наверно, Луна на Окраине движется справа налево и повёрнута наоборот»), Проводник ответил так же коротко, как и элементарна была сама проблема:
— К Луне, ребята, это не имеет почти никакого отношения. И чёрточка, и полумесяц — это, несомненно, значки совмещения двух частей амулета для правильного контакта и начала работы. Так же, как для открытия двери нужно иметь верный ключ и правильно вставить его в скважину. Отверстие же указывает на то, что правильный контакт положительной и отрицательной пластин произойдёт только на какой-то оси. Голова сообщал, что амулет может быть полностью идентифицирован со своей парой.
С последним вопросом к Проводнику обратился Данила:
— Простите... а можно нам около озера развести костёр? Я умею грамотно, потом ничего не заметно! Ну пожалуйста...
...В озере водились, оказывается, великолепные карасики и подлещики. Джо нарыбачил на полноценный второй ужин, в то время как Данила и Гинневер соорудили целую чашу пищи богов — земляники с прихваченным в Городе молоком и, за неимением сырой картошки, испекли в огне набранных в парке каштанов. Они наперебой рассказывали друг другу каждый о своей родине (Гинневер, кстати, поведала о том, что учится играть на скрипке, и что Голова явился ей в образе, очень напоминающем её любимого учителя музыки Хименеса); они совсем забыли о Джо, пока он не явился из сумерек, мокрый и гордый, со спиннингом и блестящими рыбинами на прутике.
Данила научил Гинни «дымовому колдовству» сибирских пацанов — иррациональному заклинанию, согласно которому дым от костра должен идти в ту сторону, куда направлена фига («куда фига — туда дым!»); Гинневер в ответ артистически изобразила танец-молитву филиппинских девчонок, исполняемый на празднике во имя морской богини Суарте.
— Дамн’т!.. — восхищался довольный Джо, держа рыбу на прутике над огнём. — Если бы не было американского Среднего Запада, я бы здесь, пожалуй, пожил годик-другой. Пойдём завтра в горы, Дэн. Я тебе покажу очень неплохую копию наших Роки Маунтинз...
В свои апартаменты-оранжереи они вернулись только к половине двенадцатого, решив назавтра же заняться учёбой «в полный рост» (хотя, в сущности, ведь она уже началась). Темами для завтрашнего разговора с Головой были назначены все те завязанные на память узелки, о которых они то и дело вспоминали: «Надо бы спросить у Головы».
Ещё совсем недавно — какие-то считанные дни назад — им было неизвестно даже то, что происходит вокруг и каков смысл их миссии. Теперь же задача не просто сузилась и упростилась, но вступала во второе — и окончательное — действие: оно полностью состояло в повторённом отражении посланного им неизвестным Богом амулета.

СЕГМЕНТ ЗЕЛЁНО-ГОЛУБОЙ
(IX, главы 77-89)
77
Данила проснулся — и успел ещё поэкспериментировать с упрямым толстеньким листом финика — за две минуты до того, как входная стена, отыграв на колокольчиках песенку композитора Рыбникова из «Буратино», произнесла по-русски задумчиво-глубоким голосом (если бы не машинный акцент — очень похоже на Данилиного отца):
— Доброе утро. Апартамент 271-17. Приказано разбудить вас. Ноль семь часов. Тридцать минут. Ноль-ноль секунд. — После паузы та же нежная, улыбчивая музыка и снова: — Доброе утро...
— Спасибо, — сказал Данила. — Я уже проснулся.
Стоя под душем и одновременно чистя зубы, он вздумал проверить, так ли уж разумна его стена. Как бы к ней половчее обратиться? — ну, допустим, так:
— Хм-хм... уважаемый Апартамент! Алло?
— Доброе утро. Апартамент 271-17. Вы выбрали для меня имя Алло. В свою очередь обязан поинтересоваться вашим именем
— Ну... Данила.
— Слушаю, Даниил Александрович.
Вот это да, подумал Данила, похоже, для здешних главнее не собственное имя, а то, как их пожелают назвать другие. Ну, Алло так Алло. Как его по отчеству?..
— Не мог бы ты ещё немножко поиграть эту музыку, Алло?
Данила немедленно получил заказанную музыку, на этот раз с прологом и сентиментально-минорным припевом. От таких сверхудобств можно и разбаловаться, подумал он, растираясь вчерашним драконовским полотенцем, и наказал себе больше не злоупотреблять...
Данила метнулся в столовую, перекусил на скорую руку горячим расстегаем с молоком, не забыл попросить у кухонного компьютера термос с ледяным апельсиновым соком. И снова заметил, как быстро он ко всему привыкает: ещё несколько дней — и ему уже трудно придётся без мгновенного удовлетворения любых бытовых надобностей. Отсюда следует, что надо начинать жить строже — ну, не по-спартански, а всё-таки попробовать обходиться самым малым.
Джо поджидал его на земляничной полянке в холле. В руках его была пара зубастых альпинистских ботинок, заказанных специально для напарника.
О походе в горы Данила мог бы рассказать коротко и просто: очень даже похоже на хорошо знакомые ему сопки (даже пучка почти та же, земная, хоть, правда, и поменьше); вместо бузины и бамбука имела место прорва едва созревшей жимолости, которой они отведали от души; но всё остальное — камни, ручейки, снова огромные завалы камней, тёплый мох и синие марсианские лишайники у вершины — местами совершенно сливались в Данилином восприятии то с мягко-зелёным Кузнецким Алатау, то с пепельно-голубыми Курилами; а когда Данила прочёл Джо любимый стих Такубоку о шапке и вершине горы, они немного поспорили о том, что такое цель и почему иногда хочется сделать что-то «просто так», — и в конце концов договорились на том, что «запад есть запад, восток есть восток, и с места они не сойдут»; если же всё-таки они и встретятся, то только ради одной цели: свести в общей упряжке столь разных и одновременно невозможных друг без друга напарников.
В половине четвёртого, вместо отдыха искупавшись в озере, Джо и Данила уговорились встретиться в столовой. Апартамент Проводника сообщил, что хозяин занят и просил связаться с ним после семи вечера. Они перекусили (Данила настоял на вегетарианской скромности трапезы) и подались в «подвал», к Голове.

78
Потоптавшись у входной стены 24-го терминала, Данила всё-таки вызвал справочную панельку (на предмет «тук-тук, можно войти?»); никакого послания от Гинневер на ней не значилось. Джо молча пожал плечами и открыл арку, пропуская Данилу вперёд.
Он ожидал застать жаркую полемику или тишину напряжённого внимания, но вместо этого услышал писк каучуковых подошв по полу. То, чем, оказывается, занималась Гинневер, было вовсе не странно само по себе. Удивительно, что сам Голова, начальник пяти миров, несомненно, затеял с ней какую-то подвижную игру: Гинни, казалось, ловила или отбивала раскрытой ладонью что-то вроде воображаемого теннисного шарика, отскакивающего от стены, причём каждый раз после трёх-четырёх отскоков рука её замирала, напрягшись, ладонью вперёд, а «взгляд» тонированного экрана очков вдруг останавливался и через пару секунд провожал нечто падающее вниз, на пол. В последний раз пауза продлилась более обычного, и Гинневер даже прыснула от явного удовольствия. Тут только она заметила пришедших, переведя дыхание, ответила Голове: «Хорошо, сеньор Хименес»; и пока мальчишки в замешательстве присоединялись к серверу, объяснила им как ни в чём не бывало:
— Сеньор Хименес научил меня одной штуке... потом покажу.
Юрий Юлианович сидел у стены, обняв руками колени и улыбаясь (как показалось Даниле) хитровато и чуть-чуть смущённо.
— Добрый день, джентльмены. Джошуа, Данила... Не обращайте внимания, это был некий предварительный эксперимент, о нём пока рано говорить. Если леди не устала (смугло разрумянившаяся Гинни замотала головой)... то, полагаю, неплохо бы ей повторить свои резоны.
Гинневер села у стены рядом с Юрием Юлиановичем.
— Понимаете, мне ещё вчера пришли в голову простые вопросы, — начала она. — Откуда взялся первый камешек? Вы скажете: конечно, с Окраины. Ладно, пусть так. А тогда — кто был тот парень, который отдал его этому вашему раненому сержанту? И почему именно ему? На эти вопросы ни у кого нет ответа, и даже...
— Даже у меня, — признался Юрий Юлианович. — Я добавлю: проблематично и то, был ли сержант Огден действительно на Окраине или получил амулет не столь головоломным способом...
— Всё равно возникает следующий вопрос, — азартно отмахнулась Гинневер. — А, собственно, в каком из миров нам надо искать второй камешек? Откуда нам известно, что он именно у шерцев? Они же давным-давно знают о его существовании. Так или нет? А зачем он им?..
— Погоди-погоди, — вскочил Джо. — Что-то слишком много вопросов... Империю надо перелопатить хотя бы потому, что они чувствуют, в каких предметах есть большие силы. Как Рэк. Он ведь столько лет шёл за нашим камешком. И всего-то ему не хватило каких-то десяти миль.
— А также ваших эксертций, знаний о происхождении амулета и много чего ещё, — вставил Юрий Юлианович.
— Зато какой он молодец! абсолютно до всего сам дошёл, — уже не скрывая улыбки, защищал Джо маленького шерского жреца.
— Гинни, можно я скажу? — по-школьному поднял руку Данила. — Для нас это Ключ. А для них — пророчество в Священной книге: вот, мол, будет когда-то самый главный орро шедж. Им всем, вместе взятым, он незачем. Его искал, наверное, только Рэк. Понимаешь?
— Понимаю, — нетерпеливо кивнула Гинневер. — А теперь самый главный вопрос... и, может быть, даже ответ. Предположим, шехр Саджес или Рэк перевернули всю Империю и сказали: всё, нет у нас никакого камешка. Значит, он на Окраине? А как туда попасть?
— Хороший вопрос, — сказал Джо. — Хочешь таких ещё с дюжину?..
— Я, кажется, тебя понял, Гинни... — Данила даже сполз с сиденья в угол, к Гинневер и Юрию Юлиановичу. — Надо просто умереть. Раствориться, как все исчезнувшие. Правильно я тебя понял?

79
Гинневер, ни на кого не глядя, неожиданно произвела странный жест: приблизив к лицу напряжённую ладонь, она несколько секунд держала её так — сантиметрах в двадцати от прикосновения. Данила не успел и загадать — что она затеяла на этот раз, — как вдруг перестал верить своим глазам.
Из выреза её жилета — сам собою, словно бы примагниченный, — вылез, неверно и трудно колеблясь, знакомый металлопластовый шнурок, за коим вслед — конечно же! — показался тёмно-красный увесистый кругляш амулета.
Орро шедж прилип к ладони Гинневер. Она взяла его в горсточку и прижала к груди, совсем обессиленная.
— Сто биллионов дьяволов! — так и взвился ракетой Джо. — Вот это номер! Сестрёнка, ради Иисуса, как ты это?..
Данила в полной прострации не мог отвести взгляда с тихо светящегося лица Гинневер. Теперь она была очень бледна — возбуждённого румянца на щеках как не бывало. Влажная прядь на лбу. Покато опущенные плечи. И — незнакомая робкая улыбка.
— Получилось, — сказала она. — Первый раз. Я пока ещё плохо умею.
— Да что ты! — в полном восторге схватил её за плечи Джо. — Ты же их притягиваешь, детка ты моя ненаглядная... Это же сверх... супер!.. Эх!
— Великолепно, Гинневер... хотя и несколько рановато, — сказал Юрий Юлианович. — Твой потенциал огромен, девочка. Но — пока ты затрачиваешь на это слишком много энергии.
В голове у Данилы всё стало на свои места.
— Слушайте, — сказал он. — Правильно я скажу или нет? Я — отрицательный заряд, поэтому притянул «плюсовой» камешек. Джо — положительный, его орро шедж будет с минусом. А Гинни, выходит, — нейтральный заряд, и поэтому всё притягивает — и нас, и наши камешки? Так получается?
Юрий Юлианович с лёгкой улыбкой развёл руками и склонил голову в знак молчаливого согласия. Джо был прав, подумал Данила, Голова всё-таки больше человек, чем суперкомпьютер, а может, и то, и другое вместе...
— Стоп! — как бы упал с заоблачных высот Джо. — Ты, конечно, великая девчонка, Гинни. А ты, Дэн, — мозг в миллион свечей. Но, по-моему, тут кто-то что-то сказал насчёт умереть и раствориться? Так ли?
— Я просто предложила самый крайний выход, — ответила Гинневер, потихоньку приходя в себя. — У нас ещё есть шанс отыскать второй камень и на войне.
— То-то же, — успокоился Джо. — Ишь, как это у вас просто — проникнуть на Окраину...
— Погодите, — с улыбкой пригрозила Гинневер. — Я ещё научусь видеть камень на большом расстоянии. Вот тогда действительно посмотрим!
— Вы блестяще отработали сегодня, дети мои, — подвёл итог Юрий Юлианович, подпирая любимый угол у лифтовой стены. — До всего дошли сами, как наш друг Рэк.
— Да не совсем сами, — возразил Данила. — Признайтесь, Юрий Юлианович, ведь это у вас просто такая система. Когда нам приходится самих себя обучать.
Голова еле заметно улыбнулся, провёл по воздуху ладонью и с полуповоротом исчез в стене.
— Почтенные народы! — провозгласил Джо, освобождаясь от электронной сбруи. — Сегодня великий день, а также наш последний выходной. Его надо достойно отметить. Какие будут проекты?
— Мороженое и шахматы, — сказал Данила.
— Купаться и загорать, — сказала Гинневер.
— О’кей, — сказал Джо. — Ко всему вышеперечисленному, с вашего позволения, добавляется рыбалка. Да будет так. С уважением. Ваш почётный председатель Джошуа Дабл Льюис, эсквайр.

80
— Даниэл, честное слово, я не понимаю, как это получается, — после очередного вопроса и долгой паузы уверяла Гинневер. — Сначала Голова долго-долго меня слушал и почти ничего не добавлял. Потом он сказал: «Посмотри хорошенько вокруг, постарайся запомнить всё до последней мелочи». И попросил меня закрыть глаза и увидеть класс как бы изнутри себя. Когда у меня начало получаться, он спросил: «Что ты видишь сейчас такое, чего не видела глазами?» Не знаю, сколько я напрягалась, но увидела круглое жёлтое пятнышко где-то у пульта доставки. Он сказал: «Подойди к нему как можно ближе, нащупай рукой». Я и пошла, как слепая, лбом чуть не стукнулась о монитор. Чувствую: тепло, ещё теплее... и — хоп! — держу в руке камешек. Потом он сказал, что это могу только я, но раньше об этом не знала, и что теперь мне нужно это умение просто тренировать. Вот и всё.
— Нет, не всё, — приставал Данила. — А что ты у стенки ловила?
— Ну, потом мы немножко поговорили... И тут он опять сказал: «Давай ещё поиграем!» — и стал бросать в меня теннисные шарики, чтобы я не ловила их, а ладонью отбивала прямо в стену. Шарики лёгонькие, и я сначала удивлялась: зачем? — а потом вдруг заметила, что шарики-то до ладони не долетают. А он улыбается и тихо-тихо говорит: «А сейчас шарик остановится. Не позволяй ему упасть!» И он держался в воздухе, всего одну секунду. А потом я взяла камешек, а он так и льнёт к руке... я смеюсь, и ору во всю глотку: «Сеньор Хименес, я — колдунья, у-уу!..» А он сказал — очень серьёзно: «Тот, кто его послал, к вам очень хорошо относится». И тут вы пришли.
Данила не знал, что и сказать, и только улыбался и смотрел на её руку, растворяющую стеклянную стену холла. Рука была смуглая, узкая и сильная. Он только успел вообразить в руке этой смычок, когда Гинневер обернулась, прикоснувшись плечом, и опередила его мысли:
— А неплохо бы когда-нибудь нам всем вместе сыграть! Скрипка, гитара и банджо. А?
Данила только хмыкнул озадаченно, — перед глазами его сама собой встала картинка: маленький кантри-бэнд играет, аккомпанируя двоим негритятам, самозабвенно распевающим «Дядюшку Роджера»...
— Гинни. У меня такое чувство... — сделав над собой усилие, признался Данила. — Мне кажется, мы всё до конца никогда не поймём. Двигаемся куда-то по одним догадкам. Или куда нас направляют. А получается — туда, куда надо или не совсем?
Она вдруг поднесла палец к губам, как бы призывая тишину, произнесла полушёпотом:
— Мы об этом не должны думать. Они расчисляют для нас поля. А мы на самом деле уже там. Мы давно уже там. Всё уже есть в будущем. Это же просто...
Данила понял: они пройдут свой путь, как положено, — но это не их уверенность и не их заслуга. Они просто совпали со своей задачей, которая уже решена. В будущем.
Вот если бы об этом он догадался ещё на войне…
...По возвращении Алло сообщил Даниле, что после ужина Проводник и шехр Саджес с сопровождающим его лицом ждут их всех в апартаменте 249-22 (гостей милости просят явиться в единое время).
Должно быть, ожидается что-то вроде торжественного приёма, решил Данила, крепко умывшись студёной водой и мимоходом дивясь свежести вчерашнего драконовского полотенца.
— Извини, Дэн, — высунулась из стены физиономия Джо. — Тут какие-то китайские церемонии. Конкретно не названо. А «в единое время» — это как?
— Ну, наверное, просто вместе, — пояснил Данила. — Организованно. В смысле, чтобы не тянулись друг за другом.
— А-а, понятно, — сделал серьёзную мину гражданин и патриот свободной страны. — Строем. Держась за руки. Распевая скаутские песни. Понятно-понятно. Пойду объясню Гинни.

81
За ужином Данила неожиданно обнаружил, что даже слегка побаивается неизвестного шехра Саджеса, которого появление как будто обещает некий тревожный сюрприз. Интересно, какие они, шерские священники, жрецы Сил? Наверно, серьёзные и мрачные, в тогах и капюшонах, как средневековые монахи?..
— Что-то такое намеревается быть, — сказал Джо, и это были единственные (кроме Данилиного «угу...») слова, прозвучавшие до самого 249-го этажа.
В лифтовом коридорчике у стены двадцать второго апартамента нетерпеливо переминалась Гинневер; она увидела мальчишек и молча подала им рукой жест насмешливого упрёка. Данила, извиняясь, легонько шлёпнул по её ладони своей. Джо ограничился пятисотваттовой улыбкой.
— Джошуа Льюис, Даниил Савлук, Гинневер Раставанара по приглашению, — сказала она в пространство, и перед ними, открыв свет, растаяла стена.
— Привет, дети мои, — навстречу им встал из-за монитора Проводник со шлемом в руке и указал куда-то за живую изгородь, скрывающую длинное окно за сплетением плющей и лиан. — Близится ваше отбытие, ребятки, и уже сегодня готовится транспорт. Это моя обязанность. Я должен был только дождаться вас. Теперь заступаю на вахту. Там ваш новый шеф. А я ухожу. Ещё встретимся...
Проводник обнял их, сгрудив в кучу, уколол серебряной бородой, и Данила с удивлением обнаружил в его улыбке незнакомый оттенок лёгкой тревоги. Потом он шагнул в стену и оглянулся, уже спокоен и деловит.
— Пока! Желаю удачи...
— До свидания, сэнсэй, сэр, учитель...
И поднятую руку Проводника поглотила стена.
А в углу, у закругления окна, спиной к зелёной стене изгороди, сидел в «полулотосе» — покойной, но сосредоточенной позе отдыха и размышления — незнакомый молодой человек с длинной и редкой светлой бородой и странной бесстрастно-мирной улыбкой на лице (черты его были округлы и мягки, можно сказать, даже простовато-бесхарактерны, но янтарные с зеленью — цвета восточного моря — глаза светились силой и спокойствием воина). Волосы его, светлые и прямые, стянутые через лоб широкой кожаной лентой, вольно спадали на плечи и грудь. Штаны и куртка его тоже были кожаные, как у североамериканских первопоселенцев, только украшенные белыми полосами из мельчайшего бисера на рукавах и груди. Воин-жрец молча оглядел всех троих, чуть склонив голову набок, отчего стал напоминать большую, тяжеловатую на подъём, но сильную и стремительную птицу.
Данила почувствовал желание сесть на пол и увидел, как Джо и Гинни устраиваются по сторонам; тревога исчезла. Пауза была недолгой, но содержательной. Шехр Саджес тёплым взглядом попросил разрешения у каждого из них, после чего несколько раз сжал ладонь, как бы беря что-то и тут же отпуская, и Даниле показалось, что в груди потеплело, медленно и приятно. Он понял, до какой степени Саджес властен над ними и одновременно бережен к ним, и какое немыслимое и недостижимое спокойствие царит внутри этого человека.
— Одз-нар, иррихо дзоло’м, — наконец сказал шехр Саджес. — Тихим вечером приветствую молодых воинов.
— Одз-нар, шехр’м, — хором ответили они. — Тихий вечер, сударь.
— Я Саджес, посвящённый жрец Сил. Склоняю голову перед вашим орро шедж — могущественнейшим в истории Знания. Почту за великую и незаслуженную честь помогать вам найти Силу для всего нашего мира... Но сейчас я не могу много говорить. Скажу только, что поиск начнётся через несколько дней. Я буду вашим советчиком и прикрытием, когда мы отправимся в мою землю. Пока — начиная с этой ночи — вы будете спать и видеть сны. Это в основном и будет тем, что вы можете назвать вашим обучением. А мой помощник вам уже знаком.
Он повернул голову, выражая просьбу без слов. И вдруг — вот это сюрприз! — из-за спины его неуклюже вывернулся крошка-жрец Рэк, улыбаясь во всю морщинисто-бугроватую физиономию и радостно трепеща пальчиками.
— Рэк, дружище! — привстал поражённый Данила. — Я же говорил, что увидимся!..
— Ты говорил: после войны, — проклекотал карлик, ткнувшись ему лбом в живот. — А вот теперь и поработаем вместе.
— Привет, старина, — пожал ему ручку Джо. — Как поживает мистер (шехр) О’Ши?
— Сей достойный муж безупречен в намерении (Ат шехр’з орт ах’зогл), — ответствовал Рэк. — Снова пожелал переехать в Шедж-Талах — подальше от старых проблем.
— Здравствуйте, сударь... — явственно сжавшись, поприветствовала его Гинни; Рэк посерьёзнел, с кургузым поклоном притронулся к её руке и тут же подломился ножками и опустил круглую голову.
— Она — видящая, — сообщил он Даниле и Джо. — Сила у вас одна, но только дзоц (сударыня) — по-настоящему видит.
Саджес наблюдал за всем этим с прежним доброжелательным спокойствием. Вдруг он поднялся, сложив руки на груди, и оказался невысоким и даже слегка полноватым, что в глазах молодых линкеров, против ожидания нисколько не противоречило образу воина и жреца Сил.
— Рэк, прошу тебя заняться приготовлениями, — сказал он. — Теперь вы, как это ни жалко в вашем возрасте, должны будете проспать почти двое суток. Я не могу прикоснуться к за-гхат орро шедж (части главного предмета силы). Это опасно для меня. Джошуа прошу через полчаса быть готовым в своём апартаменте и держать свою часть силы у сердца. Далее я прошу дзоц (сударыню) Гинневер ожидать нашего сигнала, дабы прийти и воспринять свою часть после Джошуа. А через полтора часа пусть будет готов для того же Дэниэл. Это всё. Силы да пребудут с вами, воины.
И шехр Саджес улыбнулся и снова сел в угол, словно бы не произносил своих коротких речей: просто сказал, кажется, вовсе не ожидая немедленного исполнения распоряжений.
По апартаментам разошлись молча, озадаченно притихшие, чуть растерянные (а Гинневер — так даже почти в смятении).
Данила проводил её и шепнул на прощание:
— Не загружайся, ну пожалуйста... Ты же знаешь, что всё, как надо.
Гинни растерянно-грустно улыбнулась в ответ и погладила его по волосам, как маленького.
— Знаю, — сказала она после неловкой паузы. — Мне только жалко, что придётся стать колдуньей. Он ведь не сказал, что собирается делать с нами.
— Да брось ты в самом деле!.. — взмолился Данила. — Он просто собирается нас быстро чему-то научить. Не бери в голову, ты же сама сказала, что мы уже там. Давай-ка лучше заглянем к Джо...

82
— Апартамент 271-18, — бархатным кинематографическим басом прогудела входная стена. — Моё имя Мак. Хозяин в ванной, благоволите подождать.
Они вошли. Данила не стал просить у Мака кресло, сел у стены. Гинневер растянулась на индейской циновке.
— Хорошо как... — рассеянно промурлыкала она. — Мы здесь. Мы вместе... Интересно, с самого начала так было задумано, что мы будем вместе?..
— Конечно, не могло же всё это так, случайно, на бухты-барахты совпасть.
— Могло... — закрыв глаза, пропела Гинневер. — И совпало... Данил, я не смотрю на тебя, но вижу, что ты хмуришься.
Данила тайком прикоснулся к переносице и вынужден был усмехнуться и перевести тему
— Кстати, Гинни, я правильно понял? Когда Джо заснёт, ты должна забрать у него камень, а потом я у тебя — так?
— Ты правильно понял... — Гинневер села по-турецки. — Ну, как тебе Саджес? Правда, похож на настоящего стопроцентного мага?
— Он и есть маг, — ответил Данила. — Так что ты напрасно опасаешься. Он — доверенное лицо Головы, основной линкер Востока. И вовсе никто из тебя не делает колдунью. Просто — у тебя талант видеть. А я, говорят, могу угадывать эти самые эксертции.
— А Джошуа?
— А Джошуа Дабл Льюис всего-навсего — универсальный солдафон, — ответил за Данилу голос Джо. Вслед за голосом появился из ванной и сам хозяин с полотенцем — поджарый, шоколадный, поигрывающий кручёными верёвками мускулов. — Эх-х, вот бы мне вырасти под два метра и играть за «Юта Джазз»... Пришли пожелать спокойной ночи?
— Я так понял, что мы ещё увидимся, — сказал Данила. — Утречком, перед отбытием.
— Ну ещё бы! — сказала вдруг, потеплев глазами, Гинни. — Теперь мы друг от друга никуда не денемся. Даже на Земле.
Повисла многозначительная пауза.
— Кхм... так я к чему это — про солдафона... — продолжил Джо. — Сдаётся мне, что Саджес просто будет ещё усиливать наши силы. Гинни научится видеть за тыщу миль. Ты, Дэн, будешь живым магнитом для второго камня. А я очутюсь... очучусь в нужном месте в нужное время. И — раз! — подхвачу его. Потом — гип-гип-ура, оркестр, салют и всеобщее оживление покойников...
— Что?.. — Данила даже вцепился в его плечо. — Как ты сказал?
— Извини, брат, может, я что-то не то бабахнул, — поднял руки Джо. — Но вообще-то логично получается: может случиться, что они — там, на Окраине, — все живы-здоровы, и тогда...
— Я тоже так думаю, — согласилась Гинневер. — И у тётушки Паулины так выходило, и у шерцев: «Смерти будут посрамлены и повёрнуты вспять». Почему бы нет?
Данила замер, ошарашенный и подавленный простой мыслью.
— Люди, я сейчас понял... — наконец почти прошептал он. — Когда мы вернёмся на Землю, мы уже не будем такими, как раньше. Может, нам уже и места на Земле не будет. Вдруг?.. Страшно.
— Не страшно, — мягко возразила Гинневер. — Голова никогда не сделает так, чтобы нам было плохо. Но мы действительно уже стали другими — для самих себя, и...
— Всё-всё-всё! — в панике затряс полотенцем Джо. — Молчите, не хочу вас слушать. У меня есть родина, и у тебя, и у тебя тоже. И мы будем жить, каждый на своей земле, и нам всем будет хорошо. И мы станем настоящими линкерами. И будем иногда выполнять задания. И встречаться будем! И... всё, молчите, а то я расчувствуюсь и опять полезу в ванну!..
— Ну, прости, Джо. Мы, наверное, пойдём, — вздохнул Данила. — Пора тебе, друг любезный, баиньки.
— Спокойной ночи, почётный председатель Льюис, — улыбнулась Гинневер. — Осталось пять минут.
— Погодите-ка, — остановил их Джо, подныривая куда-то под стену живой изгороди. — Вот, держите — выстругал, пока рыбачил. На память!
На его протянутых ладонях стояли два одинаковых деревянных человечка в шапках из округлых «колпачков» желудей.
— У меня тоже такой есть, — сказал Джо. — И всё, и спокночи, и ступайте. Прямо до истерики довели старого дядюшку Джошуа...
— Ну... пока, Джо, — сказал Данила, растворяя стену.
— Увидимся когда-нибудь, — мелькнула узкой ладошкой Гинневер.
Универсальный солдат отдал им честь — отчётливо, с улыбкой, по-американски.
В коридоре они замешкались, но тут же — с нервным смешком — поняли оба, что прощаться, может быть, не так уж необходимо. И — традиционно шлёпнули друг дружку ладонью о ладонь.

83
Придя «домой», Данила решил, что пора бы позволить себе чуть-чуть расслабиться. Дела предстоят в самом деле крутые, и — к чёрту аскетизм. Неизвестно, когда ему ещё придётся пожить в таких княжеских условиях.
Душ, яблоко, хорошая книжка и — ни о чём не думать.
Для начала он забрался в ванную и устроил себе жёсткую экзекуцию с чередованием пекла и абсолютного нуля. Стало намного легче и веселее. До скрипа растёршись вечно свежим полотенцем, он окликнул Алло.
— Добрый вечер, ДанилСаныч, — с готовностью отозвалась стена. — Алло слушает.
— Алло... — Данила замялся в бесхитростном затруднении. — М-м... Как ты думаешь, можно ли тут раздобыть книгу на русском языке?
— Если вам известны библиографические данные — соблаговолите назвать.
— Ну, например... Крапивин, Владислав. «Лётчик для особых поручений». Года издания, правда, не помню. Тысяча девятьсот… какой-то...
— Первый заказ идентифицирован и принят. Время исполнения — предположительно сто двадцать пять секунд.
— Ох ты... — вырвалось у Данилы, так и не привыкшего к центровому суперсервису. — А не мог бы ты, Алло, достать пару хороших яблок, в столовую ломы переться, я только из-под душа...
— Второй заказ исполнен.
В углу мягко откинулась дверца панели доставки. В ажурной соломенной корзиночке ало сияли здоровенные — в два кулака — яблоки.
— Антоновка, — покачал головой Данила. — Спасибо, Алло. Как ты угадал?
— Это моя функция. Первый заказ исполнен.
Дверца закрылась и отворилась вновь. Теперь в ней оказался знакомый увесистый бело-зелёно-голубой том с мальчишкой и самолётом.
— Ты просто потрясающий друг, Алло, — смущённо сказал Данила, растягиваясь на жестковатом топчане (заказанном ещё в эпоху аскетизма). Ему вдруг сделалось чуть ли не совестно: впервые в жизни за ним ухаживал настоящий слуга. Оказывается, это ужасно неловко для русского мальчишки, даже родившегося в самом конце двадцатого века.
Но, увлёкшись книгой и фруктами, он в минуту позабыл обо всём на свете и опомнился только от неизвестно откуда взявшегося начала знаменитой солдатской песни: «A vacations in the foreign land...»
— А? Что случилось, Алло? — вскинулся Данила.
— Вас просят пройти в апартамент 19, — коротко ответствовал Алло.
— Ах да. Иду... — Он встал, машинально отыскивая на полу то, что должно было остаться от яблок (мусор, естественно, исчез) и рассеянно повторяя припев «You’rе in the army now, ou-ou...» Засим Данила вздохнул и влип в стену, на ходу бормоча «271-19»...
Данила так и застыл на пороге, когда увидел Гинневер. Она сидела в кресле, странно — словно бы зябко — прижав руки к ключицам и вытянув шею; если бы не закрытые глаза, было бы очень похоже, что она внимательно вглядывается вдаль. Но прямо перед её лицом на овальном цветном столике стояла деревянная куколка Джо.
Комната была пуста. Больше всего на свете он боялся разбудить её. Смешно и как-то воровато таясь, приблизился, наклонился к ней и — окаменел.
Гинневер одним плавным и жутковато-точным движением сняла с себя шнур с амулетом и надела ему на шею (или, может быть, это сделали только её руки?).
И вдруг (нет, честное слово, — его рука сама собой!) Данила чуть-чуть притронулся к её виску. Сжатые губы Гинневер смягчились тенью улыбки.
Ничего не изменилось, но две стены автоматически пропустили его, и последним, что он запомнил, было непривычное, почти болезненное ощущение: будто бы зрачки его повернулись вовнутрь.

84
Он помнил точно, что минуло несколько десятков (а то и сотен) неудачных попыток, почти начисто стёртых из памяти. От некоторых остались лишь начальные кадры: раскалённая степь, жёлто-серый негатив ночных джунглей, черепичные крыши города, гиблое болото в красном тумане...
Только один эпизод ему было велено запомнить до малейшей детали.
Сначала острые камни торчали правильной грядкой прямо перед взором. За ними угадывался обрыв. Он не мог узнать своё тело, не мог ни посмотреть на себя, ни оглянуться назад, но взгляд его рыскал по сторонам так резко и самостоятельно, что каждый новый вид поначалу расплывался до головокружения. Думать и двигаться он тоже не мог, у него были только бездонная память, острое зрение и чувство высоты. Он должен был только смотреть, чувствовать и запоминать.
Вдруг что-то мягко сдвинулось вперёд и вниз, взгляд его замер и похолодел. Он на секунду завис над неподвижной каменной пустыней и тут же заскользил медленной пологой дугой, высматривая внизу узкий просвет между двумя скалами — с той, что пониже, почти горизонтально свисала кривая сосна. Скорость увеличилась, и, минув короткое тёмное ущелье, он увидел серое спокойное море и скалистое побережье с извилистой пенной границей прилива. Взгляд его неожиданно ясно и отчётливо выделил едва заметное движение на голом откосе скалы — упавший камень? бегущее животное?..
Тут его сущность странным образом раздвоилась: глазам нужно было спуститься и узнать — что это такое мелькнуло? — в то время как более сильное внутреннее чувство заставляло двигаться дальше вдоль побережья. Он попробовал напрячься — и обнаружил, что у него есть воля сопротивляться собственному зрению, и он может управлять полётом. Так он достиг неглубокой бухточки, узко врезанной в ноздреватую, усеянную выступами и пещерами изогнутую стену. Его властно тянуло именно сюда — и коротким усилием воли он заставил себя опуститься на шершавый камень у входа в одну из пещер. Главное чувство диктовало ему остаться, держаться этого места, охранять его и, может быть, даже умереть здесь.
Он узнал полный покой. Он был до краёв наполнен гигантской неподвижной силой. Он без остатка воплотился этим местом, этим побережьем, этим миром.
Отныне так будет всегда. Он нашёл.
Некоторое время он ещё видел неровный край пористого камня и кусочек моря.
Потом всё поплыло, замутилось, невообразимо отдалилось, уменьшилось и, наконец окончательно померкло. Зрение умерло вместе с чувствами.
И от него осталась только память.

85
Данила проснулся, и сердце его торопливо забилось. Первые секунды он не понимал, где он и что с ним было только что.
Потом он нащупал на груди гладкий холодок орро шедж, охнул, обмяк, скатился с кровати на пол и засмеялся от счастья.
Ночь, день и ещё одну ночь он был птицей. Точнее, он владел зрением и управлял волей нескольких сотен разных птиц. Он облетел весь Восточный мир. И только последняя птица — может быть, чайка или горный беркут? — помогла ему почувствовать и отыскать место покоя. И — о Силы! (он хотел сказать про себя: Боже) — какой это был нечеловеческий, вечный, вселенский покой!
Он боялся признаться себе, но вдруг это была нирвана, состояние Бога или высшей Силы, которое его человеческому существу дано было почувствовать?..
Выходит, работа шехра Саджеса не была обучением, жрец и не собирался делать из него мага. Он просто предельно обострил чувства и способности линкера и стал поочерёдно придавать их разным птицам в разных точках планеты. Он не позволял Даниле запоминать неудачные попытки: они просто не уместились бы в памяти. Зато Данила видел и знал до мельчайших подробностей то небольшое место — остров, берег? — на дорогой ему чужбине Восточного мира, в котором автор послания из двух камешков назначил им встречу...
Внезапно он обнаружил, что лежит, забывшись, в совершенно невообразимой позе, лбом прилипнув к стыку пола и окна. Хм, стыдно должно быть — хотя бы перед Алло. Кстати, почему он молчит? Который теперь час?
— Здравствуй, добрый друг Алло, хозяин невидимый, — сказал он. — Будь другом, плесни кружку молока. Пожалуйста.
— Доброе утро, ДанилСаныч, хозяин — это вы, — бодро откликнулась стена (и Данила мог бы поклясться, что в голосе Алло была такая нотка, будто он явно соскучился по голосу хозяина). — Время ноль девять часов тринадцать минут. О вашем пробуждении сообщено. Первый заказ выполнен.
Данила извлёк из открытой доставочной дверцы глиняную амфору цвета индиго с золотыми узорами (в ней было не меньше литра) в комплекте с такой же кружкой, и впридачу — знакомую корзиночку с бисквитными пирожными.
— Ну спасибо тебе, доктор Алло! — воскликнул он, незаметно для себя набив полный рот и живо управляясь с завтраком.
— Слушай, а ведь уже поздно, — вспомнил он, наливая последнюю кружку. — Что ли, я так спал, что не слышал музыки?
— Инструктирован не будить вас ни при каких... простите, сбой программы...
Данила от неожиданности (он был в одних шортах) прыснул молоком. Дальнейшие объяснения прервались двумя воплями влетевшими сквозь стену. Джо в оранжевых джинсах, синкопируя некий рэп, взмыл до потолка и продемонстрировал блестящий баскетбольный «крюк». Гинневер, закутанная в странную белую тогу, схватила его за плечи:
— Даниэл! я засекла восемь предполагаемых дислокаций... — тут же выложила она. — А Джо теперь знает весь Восток, как свой Брикстаун.
— Клянусь как Граалем, так и обоими орро-шеджами, — подтвердил Джо. — Наизусть. Даже лучше. Ну, рассказывай, брат, что у тебя?
— Что у меня?.. — сглотнул Данила. — Я видел картину точного места.
— Ну вот! ага... что я тебе говорил? — в один голос восторжествовали Джо и Гинни.
Данила понял мгновенно: Гинневер — это общее направление поиска, Джо — лоцман и штурман, а сам он, выходит, что-то вроде конечной инстанции?..
— Ну, Данил, собирайся по-быстренькому... — теребила его за руку вся светящаяся Гинневер.
— ...и побежали быстрей к Голове! Саджес сказал, что мы готовы к отбытию... — протараторил Джо и как оранжевый Тигра одним прыжком исчез в стене.
Данила на ходу подхватил майку и кеды и уже в следующую секунду учился одеваться, одновременно проходя сквозь стены.

86
В стену 24-го терминала вошли, впрочем, уже вполне чинно — Джо вдруг оказался в алой баскетболке «Юта Джазз» с номером 96, Гинневер подпоясала своё кимоно платком, отчего сразу же стала японкой, а Данила простецки ограничился тем, что пригладил вихор и заправил майку в шорты.
Юрий Юлианович и шехр Саджес вместе выглядели очень органично и даже эффектно (конечно, в Данилиных глазах): старший — гибкий и отчётливый в движениях стратег-военачальник, а младший — улыбающийся невозмутимый священник, грозный только в бою. Правда, немного странно было слышать шерскую речь из уст Головы, но он ограничился лишь необходимым извещением.
— Вот и всё, дети мои. Для вас настало время настоящей, осознанной, профессиональной линкерской работы. Сеанс связи с Восточной станцией реинтеграции — в половине первого пополудни. При благоприятных обстоятельствах старт состоится ровно в тринадцать. Третий уровень, транспортная установка сверхдальних линий. Доброго пути. Тот, кого вы видите, сделал для вас, всё, что было в его силах, и при следующей встрече образ вашего виртуального наставника будет уже другим. Прощайте.
С этими словами Голова (юные линкеры просто опешили от неожиданности) поочерёдно пожал им руки. Данила мог присягнуть, что рука Юрия Юлиановича была рукой самого что ни на есть живого человека, более того — мужчины, вовсе не чуждого физическому труду.
Коротко кивнув шехру Саджесу, он плечом вошёл в стену.
Джо отсоединился от сервера и помог сделать это Даниле и Гинневер. Они переглянулись: щенячий восторг новизны и всемогущества бесследно улетучился. Через несколько часов они должны покинуть этот мир.
Скупой жест (а больше волевое приглашение) Саджеса было: садитесь и будьте внимательны.
— Ныне уже известно: вы — те самые молодые воины, которые предречены в Каменной Книге. Тем не менее, нам придётся действовать втайне, иначе вы просто стали бы культовыми фигурами империи Шерц, а это будет едва ли полезно для дела. Основная сложность операции — в том, что я не смогу принимать участие в поиске вместе с вами. Сила сил, явленная в Гхат орро шедж, не позволит мне приблизиться и просто уничтожит мою силу. Всё, что я могу, — это на первых порах сопровождать вас, а потом —постоянно быть на связи. Вы можете представить себе, какую печаль ощущаю я, один из девяти посвящённых жрецов, отдавая судьбу своего человечества в ваши руки (как если бы вы вынуждены были доверить организацию второго пришествия глубокопочитаемого шехра Иисуса людям с другой планеты).
Но пусть чувства останутся в стороне. По прибытии в Восточный мир вы разделитесь: Дэниэл и Гинневер в компании с братом Рэком проведут несколько дней в горном монастыре, умножая свои силы. Джошуа в это время будет проходить ускоренный курс пилота экраноплана (надводного глиссера, в спокойных водах развивающего до трёхсот узлов скорости). На его борту мы все ещё будем вместе. Вблизи каждой из восьми дислокаций расставлены танкеры для дозаправок и патрули из лёгких эсминцев для охраны. Вкратце это все организационные вопросы. Да помогут нам Силы попасть в цель с первого раза.
Теперь я, с вашего позволения, отвечу на вопросы, не высказанные вами.
При нашей первой встрече Дэниэл хотел знать о причинах столь долгой и жестокой войны (Данила вздрогнул и кивнул). Шехр Арман (Голова) только теперь поручил мне раскрыть тайну, известную из жителей моего мира пока только мне. Дело в том, что Верховного Жреца народа шерц и главнокомандующего войсками Республики маршала Стаффа — их обоих не существует. Вместо них действуют некие неназываемые силы, которым лишь недавно смогла противостоять энергия Гхат орро шедж. До окончательного исчезновения человечества Восточного мира оставалось немного. Война умело направлялась, подкармливалась, предохранялась от какого-либо разрешения и окончания. Конечной её целью было полное переселение людей в Северный мир, иначе называемый Окраиной и захват Восточного мира, беспредельно богатого связанными водородом и кислородом. Теперь, — когда Гхат орро шедж с помощью Центра соединил вас с вашей силой, — войне и захвату нашего мира будет положен конец. Рано или поздно мы уйдём из нашего старого мира, но — по своей воле.
Кроме того, для Дэниэла добавлю важные предупреждения: его земное предназначение, связанное с художественной лингвистикой и теорией виртуальности, ждёт его в городе Санкт-Петербурге, Россия; его родина находится накануне освобождения от воздействия неназываемых сил.
(Данила судорожно вздохнул и закрыл ладонью глаза, как всегда, в самый неподходящий момент, у него перехватило горло).
— Джошуа также хотел знать кое-что из своего будущего. Его земные вероятностные поля позволяют сказать: рост его будет равняться шести футам и шести с половиной дюймам (примерно 198 сантиметров); он отслужит полтора года в составе авиасоединений Седьмого флота США, примет участие в миротворческих силах ООН (это будут последние военные действия американской армии), четыре сезона отыграет за клуб NBA «Utah Jazz», другие подробности я сообщить не вправе.
(Джо безуспешно боролся с улыбкой, не выдержал и двинул воздух сжатым кулаком).
— Гинневер я могу сообщить, что мать её скоро будет здорова, а на родине снова воцарятся мир и благополучие. Способности же её, явленные в текущей миссии, она должна всемерно хранить в тайне; применить их она сможет на юге Китая и в Непале — в музыке и медицине.
(Гинни бросила взгляд на Данилу, вскинула голову и смугло зарделась).
Вы будете встречаться ежегодно, и это не последняя ваша миссия.
В дороге (во время реинтеграции) каждый из вас сможет увидеть предысторию вашей нынешней миссии.
Ну, а теперь — прошу вас основательно пообедать; экипировка приготовлена в ваших жилищах. Времени осталось немного. Не будем прощаться. Кха рата’шат шедж амн (Человек-Мир да возымеет силу жить)!

87
В своём апартаменте Данила обнаружил заботливо приготовленную для него экипировку.
Удобные штаны из шероховатой неизвестной кожи — без карманов, но зато с двумя ремнями; на нижнем — два небольших подсумка по бокам и колечко с карабином для фляжки.
Рубашка со свободным воротом — грубоватая снаружи и прохладно-ласковая внутри, связанная из чего-то похожего на тончайшие замшевые нити; по груди слева проходила красная вертикальная полоса и красовался некий иероглиф с точечкой наверху.
Короткие мягкие полусапоги с рубчатыми подошвами, кажется, из природного каучука.
Одежды — одинакового приглушённо-охряного цвета — там, где нужно, оснащены были вместо пуговиц шнурками и, не имея сборок и складок, позволяли в случае надобности сесть хоть и на «шпагат».
К этому ковбойско-индейскому облачению прилагался увесистый брезентовый рюкзачок, в котором что-то тихо позвякивало. «Обследовать по прибытию», — решил Данила и на всякий случай сложил во кстати пришедшиеся боковые отделения кеды, тельник и шорты.
Он был почти готов к дальнему пути (тут только он заметил, что стена излучает заунывную мелодию для японской флейты сякухати и высокочастной бонги, — так Алло, хозяин невидимый, молчаливо и тактично прощался с гостем), проверил на груди наличие камешка и тогда попросил:
— Алло, братец! Минут пятнадцать у меня ещё есть. Сотворил бы ты мне на прощание хорошую порцию мяса с бобами, чёрного хлебца и молока...
— Сделаю, ДанилСаныч, — с механической грустью ответило вокруг. — Для вашего сведения: мнемоматрица 271-17, имя файла «Алло», сохраняется до следующего вашего прибытия. Заказ исполнен.
Из откинувшейся крышки доставочной панели — вслед за аппетитнейшим запахом — выехали на подносике дымящееся глиняное блюдо, корзиночка хлеба и высокая кружка молока.
— Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, друг Алло... — почти растроганно сказал Данила и принялся за еду.
(Да-а... мелкий ты чревоугодник, рассеянно ругнул себя Данила, через месяц ты был бы здесь толстым, как кабан Памба.)
— Эх, жалко, что ты невидимый! — сказал Данила, управившись с прощальной трапезой. — Пожать бы тебе руку напоследок, что ли...
— Это можно, ДанилСаныч, — вдруг отозвался Алло. — Рассчитываю антропоморфную модель образа вашего представления, к сожалению только частичную... Выполнено.
И тут прямо из середины лифтовой стены выросло лицо. Его черты (одновременно острые, добродушно внимательные и улыбающиеся по-английски — со скуповатым достоинством и чуть-чуть чопорно) заставили Данилу вспомнить: ну конечно, инспектор Грегсон из «Шерлока Холмса и доктора Ватсона» и полковник Джеральдин из «Принца Флоризеля»! Из стены высунулась правая рука в тёмно-синем пиджачном рукаве, манжете с запонкой и тонкой белой перчатке; точно такая же левая рука явилась на пару секунд, чтобы совлечь с правой перчатку. Данила шатко шагнул навстречу и крепко пожал эту теплую жестковатую руку.
— До свидания, Алло, хозяин видимо-невидимый! — с улыбкой сказал Данила.
— До встречи, ДанилСаныч, — сказал Алло и почтительно салютовал двумя пальцами надо лбом, у аккуратной седой пряди. — Хозяин — это вы.

88
— Даниил Савлук по вызову, — сказал он по-русски пустому лифтовому коридору третьего уровня, готовясь плечом войти в арку.
— Дарриц’м нар дез атш-ра, — неожиданно недоверчиво прозвучала стена. — Благоволите удостоверить права входа.
«Какие ещё права?» — хотел было опешить Данила, но нащупал на груди камень и не без важности произнёс:
— Дзол-ам за-Гхат орро шедж (являюсь хранителем части Главного предмета силы).
Стена немедленно распахнулась. Вот какие нынче пошли строгости...
Ждали только его. Проводник беседовал с Гинневер и Джо у внушительного сигарообразного сооружения, похожего на посеребрённую железнодорожную цистерну, только что опутанную трубами и проводами, без колёс и с отворённым толстенным люком в торце. Реинтеграционная станция сверхдальних линий напоминала бескрайний авиационный ангар, вмещавший ещё с полдюжины таких же блестящих «цистерн» и в отдалении — сплошной стены какого-то ещё хитрого оборудования. Он поздоровался, пристроил рюкзак на петле провода, торчащего из сияющей стенки «цистерны».
— Хорошее утро, Данил! — сказал Проводник. — Ты как раз вовремя. Рассказываю о вашем предстоящем путешествии. К тому же для тебя это будет первая реинтеграция в полном сознании.
— А разве для перемещения не нужно быть в настоящей опасности? — спросил Данила.
— Ах да, конечно, — сказал Проводник. — Джошуа когда-то задал мне хороший вопрос на эту тему...
— Всё дело в том... — начал Джо по-ильзарски, но Проводник положил ему руку на плечо, без слов напоминая о давешнем лингвистическом уговоре.
— Ро-гха, шехр’м... Вобщем, там, где нет станций, нас могут взять только когда мы без сознания или в пограничной ситуации. А здесь как бы создаётся такая модель обморока, ну, что ли, временного отрыва души от тела. Это не страшно, даже чертовски интересно, но только не надо делать резких движений...
— Ну что ж, коротко и доходчиво, — сказал Проводник. — Продолжу: в первые несколько секунд после перехода возможны очень непривычные ощущения. Например, иллюзия потери тела. И вот здесь-то каждый из вас на некоторое время должен сосредоточиться и представить себе самих себя без единого внутреннего или внешнего движения. Будьте совершенно спокойны, и где бы вы ни оказались, оставайтесь неподвижны. Даже если очень захочется встать и встряхнуться. Это важно. Не более чем через несколько минут после этого вы сами сориентируетесь...
— А шехр Саджес и Рэк? — спросила Гинневер.
— Они могут реинтегрироваться самостоятельно.
— Совсем без техники? — удивился Данила.
— У них своя техника, — с улыбкой ответил Проводник.
Два электронщика в оранжевых комбинезонах вышли из люка (в одном из них Данила узнал того самого джинсового битника, что научил его пользоваться панелями доставки; бородатый дядька снова подмигнул ему, как старому знакомому).
— Пятиминутная готовность, шеф, — на ходу предупредил он Проводника.
— Прошу, — сказал Проводник, пропуская вперёд Гинневер.
Линкеры подхватили рюкзачки и переступили округлый металлический порог.
Внутри «цистерны» всё было очень похоже на салон небольшого самолёта: три ряда кресел, сплошная светящаяся полоса на потолке, только нет иллюминаторов и в дальнем конце — искристо-разноцветное мерцание некоего круглого экрана во всю стену. Они прошли в первый ряд. Мальчишки сели по обе стороны от Гинневер.
— Снова нам приходится прощаться, — сказал, как бы оправдываясь, Проводник. — Такая работа. Состоит в основном из встреч и прощаний. До встречи, мои воины! От вас теперь многое зависит. Хорошей работы и удачи...
Ответом ему были три «до свидания» — по-русски, по-испански и по-английски.
Люк позади захлопнулся.
— Сейчас нам такое кино покажут... — пообещал Джо. — Ну, Господи благослови! Теперь соберитесь. Самую малость помедитируем.
Они немного посидели, не глядя друг на друга, перед завораживающе радужными переливами экрана. Потом Гинневер молча протянула ладони в стороны. Джо звонко хлопнул по одной, а Данила другую почему-то неловко пожал.
Он тайком покосился влево. Гинневер смотрела на него внимательно и без улыбки.

89
Времени не стало, — и Данила вовсе не думал об этом, просто прекратилось всякое движение вокруг и внутри него. Осталось только сложное переливающееся сияние света и красок на экране, которое одновременно было музыкой — вместе и простой, и чуточку дисгармоничной, и величественной. Эта полуосознаваемая симфония была движением, но движение не длилось, а словно бы было всегда.
Данила ничего не видел и не слышал, но в то же время состоял исключительно из зрения и слуха, полностью превратившихся в светоцветомузыку.
Вдруг что-то плавно и просто произошло, и он понял, что снова существует самим собой и даже может двигаться. Он без усилия, но медленно-медленно обратил взгляд влево — и сначала не увидел ни кресел, ни даже собственного плеча. Это заставило его обернуться назад и некоторое время (время снова было, поскольку движение стало возможно) созерцать вполне мирную, но абсолютно невероятную картину.
Он видел их всех троих.
Он видел себя со стороны — крайнего слева, сидящего рядом с друзьями и спокойно разглядывающего то, что разглядывало его.
Он мог бы с праздным удивлением подумать: «Это — я?», но не хотел, потому что знал, что это он и есть — в двух разных местах.
Он мог бы вспомнить о том, что именно так рассказывали о своих ощущениях люди (например, бедный экс-сержант Огден), вернувшиеся из клинической смерти. Но ведь он не был теперь памятью, а был только зрением-слухом, и притом в одно время продолжал видеть и слышать завораживающе прекрасную звукокрасочную симфонию.
Потом он почувствовал, что картина отдаляется, незаметно перемещаясь вниз и вглубь. Он в последний раз посмотрел на троих линкеров, одним из которых был хорошо знакомый ему Данила Савлук.
И тогда картинка медленно истаяла, и он стал видеть только яркий свет и полную тишину. Он летел в мягко светящейся пустоте и, хотя ничто не двигалось ему навстречу, ощущал бешеную скорость. Не было ни радости, ни страха, ни удивления, — только скорость.
Он мог бы лететь так всегда...

СЕГМЕНТ ГОЛУБОЙ
(X, главы 90-95)

90
...и тогда, почти не осознавая этого, с разбегу шмякнулся о край свежевырытого окопчика, с терпеливой нежностью стискивая спусковую гашетку старенького расхлопанного «вазари»: поверх прицела пятнистый, в частых плевках пены, край берега и матовое бутылочно-зелёное море были чисты, — ни одной чёрной крапинки в обе стороны до самого горизонта. Ли мог бы на время успокоиться, но отстутствие цели в обозримом пространстве сейчас ничего не значило: если вообще верить придурковатому Кадзуо (только что с криком «Чужие в гости пришли!» скатившегося — как бы не повредил бинокль, ротозей! — с вершины-скалы, а ныне суетящегося вокруг равнодушно-деловитого Тохиро), американцы высадилсь где-то на северной оконечности острова, и теперь придётся тащиться с тяжёлым пулемётом через частые бамбуки, в обхват сопки — понаблюдать, что они собираются предпринять.
А действительно — что? — спросил себя Ли. Что бы сделал он на месте только что высадившихся чужеземцев, уверенных в том, что на острове некого опасаться? Ну, если бы он был американцем, то присмотрел бы место в устье какого-нибудь ручья, сложил бы лагерь, перекусил, посидел у костра, — и только потом пошёл бы на сопку (не за пропитанием, — американцы редко страдают от недостатка продовольствия, — но для обзора местности, установки наблюдательного пункта и созерцания естественного совершенства). Во всяком случае, так поступил бы он сам, если бы...
О сушёная тыква, выдолбленная неразумной женщиной в конце позапрошлого лета! Ведь Ли совсем забыл, что на северо-западном мысу ещё что-то осталось из строений монастыря... Конечно, практичные янки не станут окапываться на пустом месте, а постараются использовать остатки монашеских хижин и скромную резиденцию настоятеля.
Ли осторожно снял с рукава молодого богомола и отпустил в траву. У него защемило сердце, едва только он вспомнил, как вечер назад, уже в виду вражеского корабля, настоятель Наги совершил великое таинство облечения их троих — Ли, Тохиро и Кадзуо — миссией сохранения монастыря. Они должны были немедленно перенести на сопку покровителя маленького островного братства — статую Будды Ёшитан, дождаться, пока те, кто намереваются нарушить покой и тайну острова, возьмут братьев в плен (или — кто знает? — может быть, и расстреляют...), и спрятать статую бережно и надёжно в ожидании возрождения братства. Никто не собирался защищаться, ибо никакой ёшитан никогда не прибегнет к насилию и не станет спасать свою жизнь ценою ущерба для жизни нападающего. Но ради укрытия статуи и сохранения в тайне места её ожидания — насилие допустимо (хотя и крайне нежелательно, сказал настоятель Наги), и отныне единственный смысл текущего существования брата Ли — оборона золотого Будды, пока Он не перестанет существовать для тех, кто недостоин одного Его взгляда.

91
Брат Ли, мастер Тохиро и послушник Кадзуо со слезами наблюдали, как американцы загнали на судно двух мастеров, девятерых монахов, двадцать два послушника и настоятеля Наги, и не имели права двинуться с места. Они целые сутки тащили Будду Ёшитан на сопку, в место, назначенное Настоятелем для хранилища (известное из всех братьев только мастеру Тохиро). Потом, дождавшись отплытия и убедившись, что остров на некоторое время будет оставлен американцами (они провели «зачистку» и либо устроят здесь свою базу, либо передадут остров русским), без малого три дня рыли яму, укрепляли её края молодыми соснами и рубили зрелые деревья, чтобы, поселив в хранилище Будду, перекрыть Его стволами. Теперь яма была закончена и укреплена. Мастер Тохиро заканчивал увязывать золотого Будду к блокам, с помощью которых статуя будет водружена в убежище и проживёт неизвестное время в его западном углу.
— Сколько у нас времени? — спросил Ли мастера.
— Часа два на перекрытие, — нехотя обернувшись, сказал Тохиро. — Если будем работать втроём. Но это после спуска. Как пойдёт. И ещё полчаса на уничтожение следов.
— Хорошо. Кадзуо, сколько их было?
— Я не знаю, Ли-сан, — плачущим голосом ответил шестнадцатилетний послушник. — Много. Наверно, воинов сорок. Или больше.
Надо идти, надо подобраться к ним поближе и установить — сколько времени осталось у троих облечённых миссией, чтобы оставить Будду Ёшитан ждать новых братьев в полном покое и тайне.
— Опускайте вдвоём, — сказал Ли, опоясываясь запасной лентой и складывая станины пулемёта. — Посмотрю и вернусь. Задержусь — перекрывайте без меня. Услышите выстрелы — маскируйте убежище и — к морю. Если заметят, уведу их в Южное ущелье.
— Хорошо, — откликнулся Тохиро и кинул послушнику двойной канат, которым тот начал перетягивать толстую сосновую ветвь.
— Удачи, Ли-сан!.. — успел крикнуть Кадзуо в спину уходящему разведчику.
Вот дурень, с неожиданной теплотой подумал Ли. Имеет ли теперь смысл желать удачи ему, одному из тех, чей единственный смысл — исполнение миссии?

92
Брат Ли был единственным корейцем из всех тридцати восьми обитателей острова и одним из четверых успевших послужить в армии. Он поступил в послушники Наги-сэнсэю ещё в Саппоро, куда настоятель прибыл в начале тридцатых годов, вместе с золотым Буддой Ёшитан унаследовав верховенство одноименной школы, считавшейся среди сект самой молодой и скрытной (безусловно, одной из самых смиренных и неагрессивных, но более чем спокойно принявшей многочисленные обвинения в фетишизме и идолопоклонничестве). В юности Ли почти три года служил на военном транспорте (пока не был списан подчистую по ранению: на правой руке у него было только два с половиной пальца: большой, указательный и фаланга среднего), знал толк в моторах и умел обращаться с оружием. Настало время (почти семь лет назад, перед началом войны), когда настоятель Наги набрал положенные три дюжины учеников. И тогда Будда Ёшитан указал ему приобрести старую шхуну, почти непригодную для навигации, отремонтировать её и двигаться на северо-восток к уединенному острову Яку, — чтобы основать монастырь. Брат Ли — как самый опытный — стал правой рукой настоятеля, главным ремонтником и мотористом, а затем — капитаном и штурманом шхуны.
Пребывание на острове стало для брата Ли непрерывным счастьем молитвы и труда (а труд любого из ёшитан был столь тяжек и напряжён, что и сам Робин Крузо отнёсся бы к коллегам с почтением). Гости на острове Яку были редкостью: два-три раза в год заходили рыбаки, — больше из любопытства, чем за пресной водой. После одного из таких посещений в монастыре появился и тридцать седьмой брат — двенадцатилетний Кадзуо, слабоумный от постоянного недоедания сирота, выкупленный настоятелем у шкипера за две меры пихтового масла (при этом Наги-сэнсэй долго раздумывал, не принесёт ли несчастья некруглое число; несчастье всё-таки грянуло, однако ни один ёшитан даже не подумал отнести вторжение чужих на счёт Кадзуо: настолько юный послушник был простодушен, усерден в труде и молитве и благодарен братству). Словом, на острове не от кого было обороняться, хотя, Ли — как таинник братства — и имел в секретном приделе скромного бревенчатого храма старый пулемёт системы «вазари» 28-го года и две ленты снарядов к нему.
Итак, на случай вторжения Наги-сэнсэй назначил брата Ли таинником защиты, мастера Тохиро — таинником места, а Кадзуо вызвался сам — искренне раскаиваясь в том, что он, по его мнению, и послужил причиной всеобщего несчастья.

93
Ли остановился на круто обрывающемся к побережью склоне сопки, к востоку от острой скалы — Дозорного Яку. Это была внешняя линия обороны будущего тайного храма Ёшитан. Позиция, выбранная по совету настоятеля, была почти неприступной: позади — пологий спуск к хранилищу, прикрытый скалой и россыпью камней, справа — вглубь острова — трещина Южного ущелья, слева — спуск к морю, поросший частоколом молодых бамбуков по пояс в сосновом стланике, и лишь с севера вползает на сопку мелкокаменистая тропка, удобная для восхождения, — но неприметный окопчик, загодя вырытый братом Ли, потребует длительной осады силами не менее взвода предполагаемого противника.
Привычно взобравшись на острие скалы, он сразу же заметил в предвечерней серо-зелёной дымке моря уходящий на юг десантный катер; потом внимательно обозрел в бинокль всё побережье, — американцы уже успели установить две шестиугольные палатки — сплошь в неопрятных лохмотьях маскировочной сети — и мачту радиостанции с красно-полосатым флагом. Десантников — по приблизительным прикидкам Ли — было, должно быть, около двадцати человек, из них по меньшей мере четверо — два парных наряда — на его глазах двинулись по побережью в противоположные стороны.
Хорошо, подумал Ли, до вечера им как раз хватит времени обогнуть остров. Но если они решат разведать сопки...
Тогда ему придётся взять топор и пулемёт и с криками, имитирующими диалог двух ничего не подозревающих дровосеков, спуститься в Южное ущелье, производя как можно больше шума, и вынудить патруль преследовать его до самого Розового ручья. В самом худшем случае он обеспечит полтора-два часа для окончания работы Тохиро и Кадзуо.
Что будет с ним потом? Разве это важно? — он будет счастлив исполнить свою часть миссии, — обязанности таинника защиты.
Сдержанно радуясь про себя, брат Ли запетлял по едва намеченной тропке вниз, к хранилищу. Ещё издали ему бросилось в глаза, как ловко мастер Тохиро подтянулся на двойном канате и уцепился за только что уложенные первые два бревна перекрытия. Кадзуо, подбадривая себя короткими криками, подкатывал к разверстой дыре хранилища очередное неотёсанное бревно.
— Две группы пошли вокруг побережья, — сообщил мастеру Ли. — Пара часов у нас есть, если, конечно, они не решатся идти наверх...
— Всё благополучно, брат Ли, — тяжело выдохнул Тохиро. — Через час- полтора настил будет окончен. Кадзуо замаскирует его листвой и хвоей.
— Хорошо, — сказал Ли. — Но я должен идти наверх.
— Иди же, — сказали в один голос мастер и послушник.
Ли и Тохиро ступили на свежее бревно перекрытия, коротко поклонились и коснулись поочерёдно лба и груди друг друга.
— Приветствую тебя, мастер, — сказал Ли.
— Приветствую тебя, брат, — сказал Тохиро.
Тот же ритуал повторился в паре Ли — Кадзуо, только послушник произнёс своё приветствие, преклонив колени.
Потом Ли спустился по канатам в хранилище проститься с покровителем Ёшитан. Эту минуту Тохиро и Кадзуо провели в почтительном молчании, закрыв глаза.
Вновь поднявшись к подножию Дозорного Яку, брат Ли поклонился на восток и совершил «малый треугольник» дзюдзюцу, — тренировочную серию дыхательных и разогревающих упражнений, — после чего сел в молитвенную позу, вытянув левую ногу, а правую поджав под себя.
Испроси у природы соизволения принять тебя своей малой частью,
слиться с ветром, землёй, травой и камнем,
быть безупречным в готовности, наблюдении и недеянии,
избегать насилия во исполнение миссии.
Приступай!

94
Тень Дозорного Яку ощутимо сдвинулась вправо, острым изогнутым концом достигнув спуска в ущелье. Ли безостановочно шевелил губами, раз за разом твердя неизменные девять слогов ученической мантры, которая поддерживала его в состоянии бодрой сосредоточенности и привычно-приятно ощущалась на теле как некая светящаяся броня. Он не отрывал взгляда от линии побережья и лишь иногда приникал к окулярам бинокля. Время от времени он ящерицей взбирался на скалу, — убедиться в том, что патрули не теряются из виду и, видимо, действительно не имеют намерения углубляться в сопки.
Как там Тохиро и Кадзуо? — подумал Ли — скорее по обязанности, чем с беспокойством — и прищурился на оранжевое клонящееся солнышко. Темнеть начнёт ещё не скоро, и, может быть, им удастся без помех закончить работу и в послеполуночный отлив отчалить на шлюпке, подтопленной и замаскированной на прибрежной отмели, у выхода к морю Южного ущелья.
Выход к секретной гавани (откуда ранней весной он выводил в Саппоро своё любимое детище, бывшую краболовную шхуну «Тан-мару») не был виден даже с вершины Дозорного, однако Ли пристально обозрел в бинокль мутный с бурунными проседями аквамарин отмели, прихотливую лоцию которой знал безошибочно лишь он один. И, фокусируя окуляр бинокля, вдруг выхватил случайным взглядом одинокую фигуру человека в светлом хаки, редкими бамбуковыми зарослями медленно восходящего на сопку.
Конечно, это один из американцев, но Ли не мог разглядеть — был ли он вооружён. На плече — квадратный патронный ранец. Вот становится различимо очень молодое незагорелое лицо, — каска с сеточкой сдвинута на затылок, ворот распущен. На разведчика не похож, держится свободно и окрестности оглядывает неспешно, будто бы даже слегка улыбаясь. Похоже, он пребывает в полной уверенности, что остров безлюден. Вот он остановился под кривой сосной метрах в двухстах ниже по склону, бросил под ноги каску, присел на камень, любуясь морем, и вдруг начал доставать что-то из рюкзака и раскладывать на земле среди ярко-салатового майского бамбука.
Наблюдая за странным десантником, Ли старался не строить никаких догадок. Чужак сохраняет покой, занимаясь чем-то своим, — какое дело таиннику разорённого буддийского монастыря до его занятий?
Сколь бы невинны ни были занятия американца, Ли до сумерек должен был только предотвратить его появление вблизи хранилища. Поэтому он, без времени повторяя мантру, терпеливо стерёг чужака, — пока тот не поднялся, — и взору брата Ли открылся самодельный мольберт из бамбуковых планок, крест-накрест перевязанных медной проволокой, и на нём — маленький яркий прямоугольник картины.
Американец немного постоял перед картиной, потом повернулся и не спеша направился вверх, по направлению к Дозорному, прямо на укрытие брата Ли.

95
Первым делом Ли отложил в сторону пулемёт и, как всегда в особенно напряжённой ситуации, вспомнил урок Настоятеля Наги:
«Мунэн Мусо» — никаких планов, никаких концепций. Ты должен быть способен действовать спокойно и естественно даже перед лицом смертельной опасности, ибо здесь проявляется высочайшая гармония с бытием воина, отрёкшегося от насилия, когда мысли человека и его действия спонтанно едины».
Потом он встал и повязал через лоб красную повязку — в знак готовности к смерти. Перешагнул через невысокую грядку камней — бруствер своего окопчика — и двинулся навстречу американцу.
В этот момент брат Ли не мог ни о чём думать, всем сердцем проникнувшись пониманием: миссия исполнится, если Ли не станет относиться к этому человеку как к врагу.
Это потом, в течение почти восьми лет, проведённых в русском концентрационном лагере, он сотни раз продумал все возможные варианты своих действий в тот июльский достопамятный вечер, всё более убеждаясь, что, лишив себя выбора, он поступил в полном согласии с природой, ничего не поправ, не сломав и не нарушив. Именно в ту секунду, когда перед американским лейтенантом в наброшенной на плечи куртке выросла плотная приземистая фигура корейца с красной повязкой на лбу, — и он на секунду замешкался, закусив клейкий бамбуковый листик, но тут же заставил себя продолжить путь, — миссия брата Ли была исполнена.
Потому что только таким нелогичным способом он мог, не прибегая к насилию и не привлекая внимания борьбой и выстрелами, не допустить лейтенанта к хранилищу и дать Тохиро и Кадзуо спокойно уйти Южным ущельем к секретной гавани (мастер и послушник ждали его условленные четыре часа, помянули брата и с ночным отливом отплыли на Хоккайдо).
А тогда брат Ли с вежливой полуулыбкой поклонился американцу, приглашающим жестом ладони указал ему на оставшийся внизу мольберт, и тот, не без удивления, но с охотой проводил его к картине, — она, как и ожидалось, достаточно мастеровито изображала кривую сосенку на фоне бутылочно-зелёного моря и ярко-салатовой бамбуковой поросли. Затем Ли знаком попросил художника — не возражает ли он, если смиренный хозяин острова возьмёт в руки тонкую кисть, — американец не возражал, — и тогда белой краской начертал в углу четыре не совсем совершенных, но изумительно красивых иероглифа: «Мунэн Мусо» — никаких планов, никаких концепций.

СЕГМЕНТ СВЕТЛО-СИНИЙ
(XI, главы 96-107)

96
Наконец перед его взором снова явилась картинка, но уже незнакомая: вдали — туманные горы на фоне молочно-голубой дымки неба, вблизи — подножие холма, поросшего кустами и жёсткой травой, ниже — курчавые островки леса, выше — какие-то строения с башнями за длинной стеной, напоминавшие замок или крепость.
Тела у него не было. Мог ли он теперь двигаться? Он попробовал повернуться, но это не прибавило ему обзора: он по-прежнему видел всё вокруг, как если бы был одним сферическим глазом. Тогда он попробовал переместиться — с трудом, но это получилось — по сторонам и вверх. Последнее движение (если это можно было назвать движением) привело к тому, что он стал видеть пейзаж с довольно-таки большой высоты. Замок теперь виден был лучше: на шпиле развевался треугольный фиолетовый флаг, а во дворе, кажется, происходило какое-то неторопливое движение.
И тут Данила вспомнил предостережения Проводника и не успел испугаться, как в одно мгновение вновь оказался у подножия холма, испытав краткую дурноту падения. Тотчас же картинка стала почти неузнаваемой: он теперь видел всё как бы сразу в несколько труб или биноклей, и ранее полная круговая панорама разделилась на множество объектов. Когда он смог посмотреть вниз, у него появилось тело.
Вокруг было высокогорно-прохладно, ветрено и безлюдно.
И само тело — без помощи мысли или внутренней речи — деловито и просто сообщило ему: ты снова на этой стороне, в пути ты узнал историю капитана Ли и золотого Будды, теперь не о чем беспокоиться, не надо идти в крепость и нет смысла искать напарников и начальников. Когда-то на Земле что-то подобное внушило ему мысль выяснить, куда делся ручей. Но только тогда это было побуждением к действию чего-то неназываемого со стороны, а теперь он ощущал себя так, будто его без слов попросил обо всём этом сам шехр Саджес.
Тогда он, осторожно вдыхая запах солнца и трав, ступил вниз, под горку, по направлению к молодой сосновой рощице. Он совсем отпустил себя, сорвал и жевал травинку.
Сила, покой и благодать. Радость, одним словом.
Он углубился в лесок, откуда потянуло медленной сыроватой прохладой, с интересом обошёл кочку — на макушке её имела место почти совершенно земная пятнисто-сиреневая медуница — и вдруг понял, отчего его потянуло именно в эту сторону. Рядом звонко поплёскивал ручеёк, длинные пряди травы медленно пошевеливались среди струй. Ещё одно — уже третье подряд — напоминание о том, что он видел на Земле.
Он стал на колени и долго пил. Он даже не промочил колен. Хорошо иметь кожаные штаны, непременно подумал бы он, если бы не услышал второй просьбы.
Силы ждали от него молитву.
В ошарашенной задумчивости он бросил рюкзачок, сел, нечувствительно прислонился к сосновому стволу.
Русская молитва — слишком уж мягко-влажно-воздыхательная («...Сыне Божий, помилуй мя»). Не к месту и ильзарская, глуховато-таинственная («Thou, oh my Master!..»). И даже шерское обращение к силам, как бы составленное из грубо обтёсанных камней («Дхар-амн олх, Шедж’м!») не подходит.
Почему?
Потому что это должно быть только твоё, — сказали со стороны...
...Потом он с замершими чувствами какое-то время собирал мелкие белые цветы с острыми лепестками и плотными стеблями, скреплял их между собой, расправлял, прилаживал чашечку к чашечке, согласовывал ряд к ряду, связывал ровной гирляндой.
Получился великолепный венок. Он даже и не предполагал, что может сделать такое. Он сел к знакомому дереву у ручья и стал рассматривать cвоё изделие — с любовью и удивлением.
Этот венок — молитва или просто русское стихотворение?

Полно шарить во лбу,
хватит мямлить мольбу,
и дудеть во трубу, —
время действовать:
не в обход, не в обхват,
до упора, стократ,
не сердиться, не ждать
и не змействовать.

Где ты — в коем из мест?
Кто ты — нынче и здесь?
Что ты — страсть или весть
или проповедь?
Придержи свою прыть
и свяжи свою нить,
чтоб потом, может быть,
и попробовать

навзничь или ничком,
кувырком иль ползком,
кулаком ли, клинком,
строгой вольницей —
улыбнуться врагу,
искрошиться в рагу,
извернуться в дугу,
но исполниться.

97
Поднимаясь в горку, Данила, увенчанный материальным воплощением своей молитвы, повторял её на разные лады. Неизвестно откуда она взялась в его голове, но не со стороны. Он нашёл её сам. Не сочинил, но нашёл.
Она втемяшилась в его память навечно, как любимое стихотворение Такубоку.
Данила добрался до пологого подъёма холма и одновременно с тремя гулкими ударами гонга издалека, у закрытых ворот замка, увидел улыбку Джо — солнечный блик — и Гинневер, верхом на камне машущую ладошкой.
— Ух ты, какая у тебя диадема! — Гинни легко соскользнула с камня, и Данила рассеянно переместил своё произведение на её смоляную макушку. — Спасибо. Да ты, Данил, изучал икебану...
Данила всё еще не мог прийти в себя, удивительные слова в его голове безостановочно произносили сами себя.
— Ну что, старина, впечатляющее приключение, правда же? — сжал его плечи Джо. — Ты — о’кей?
— Да всё в порядке, — улыбнулся Данила. — Но меня больше поразили слова. Я их сейчас нашёл.
Его друзья понимающе переглянулись.
— Это твои Слова Силы, дзао шедж, — коротко объяснил Джо. — Русские, конечно?
— Ну дык!.. А у вас это стихи?
— У меня танец с речитативом, — сказала Гинневер. — Ритуал поклонения морской сестре.
— А у меня спиричуэл, — сказал Джо. — Духовное песнопение. Жалко, что только для меня. Вообще-то предназначено для хорового исполнения.
— Знаете что? — снова вскочила Гинневер. — Если мы скажем друг другу маленькие кусочки, то... по-моему, слова не перестанут... действовать. Согласны?
Данила, волнуясь, с неожиданной силой и плавностью выпалил последние шесть цветов.
Джо, приложив ладонь к левой стороне груди и по-негритянски ритмично двигаясь плечами и талией, пропел ясным мягким голосом:

Just come in, brother,
to sing,
to smiling
and laughing
for ages!

А Гинневер плавно скользнула перед ними, перебирая руками, словно лентами водорослей, и на одной ноте напела четыре коротких стиха-вздоха:

Yo creо te,
bella Suarte,
la nina eterna
del sol y mer...

Они пообещали друг другу: по возвращению на Землю каждый должен немедленно приняться за изучение двух языков.

98
Ворота были очень старинные, закованные незатейливо инкрустированными широкими полосами тяжелой клёпаной бронзы; верхушки каменных щербатых столбов по сторонам изогнутой арки Бог знает сколько лет стерегли два зеленоватых медных грифа.
— Всё это забавно, леди-джентльмены, — сказал Джо. — Но я буду невыносимо и феерически благодарен тому, кто знает, как попасть внутрь.
— Интересно это открывается... — полувопросила Гинневер, медленно ведя ладонью в сантиметре от поверхности металла.
— А вот в это надо стучать, я так понял? — указал Данила на бугроватый в светло-зелёных разводах гонг размером с хорошую сковороду, распятый на трёх цепях в нише правого столба.
— Да я уже лупил, — ты, что ли, не слышал? — отмахнулся Джо, следя за исследованиями Гинневер. — Знаете что, братцы, надо бы нам отойти от этой штуки. А ну, как она сверху откроется и ка-ак...
Гинневер легонько похлопала краешек створки, примыкающей к столбу, кивнула удовлетворённо, потом обогнула столб, на ходу побарабанив по гонгу, и прошла вдоль стены, повторяя ладонью выступы каменной кладки.
— Что скажешь, сестрёнка? — спросил Джо.
Гинневер молча вернулась, в задумчивости прислонилась к камню рядом с Данилой. Потом взглядом спросила его: «Можно?» и высвободила его плечо из постромки рюкзака.
Да, правда, а что у меня там? — спохватившись, подумал Данила.
— Может, тут слово Божье надо приложить? — размышлял далее Джо. — Во имя Сил и святых Эксертций... Нет, вот так. Сезам, пожалуйста, будь настолько любезен...
— Оставь свои силохульства, Джошуа: это открывается обычно... как подвесной мост...— с усмешкой обронила Гинневер, в то время, как Данила уже распутывал кожаный узелок. — Я вижу: ворота — это задача Данила.
— Колдуны вы колдуны, горькие ягоды... — насмешливо-укоризненно покачал головой Джо и вдруг крикнул в рупор розовых ладоней: — Э-эй! Достопочтенные шехры!.. Воины принесли силы издалека!
Данила уже копался в своём рюкзаке (почему он не догадался сделать это раньше?): вот старый добрый кинжал князя призраков; вот два замшевых мешочка, стянутых гибкими медными кольцами, внутри что-то сыпучее, посмотрим что это? — отогнул кольцо, высыпал на ладонь несколько мелких чёрно-блестящих крупинок — похоже на бисер, ссыпал обратно, — опять не то; матовый четырёхгранный флакончик увесистого с гладкими выступами стекла, наполненный неизвестной тёмной жидкостью, — он понюхал притёртую витую пробку и обалдел, — пахло Петербургом, а точнее мостиком через речку Смоленку напротив метро «Приморская»: апрель, пронзительный запах моря, который мешается со взявшимся откуда-то теплом свежего хлеба и завершается горечью влажных лип, — это сказочно, но... не сейчас; ага, вот уже что-то похожее: интересный инструмент — связка тоненьких дудочек, вделанных мундштуками в нечто вроде пчеловодческого дымокура с треугольным насосиком-мехом; Данила озадаченно оглядел этот гибрид крохотной волынки и древнего автомобильного гудка, вопросительно взглянул на Гинневер; она пожала плечами и кивнула, неуверенно улыбаясь.
От таковых иследований их отвлекли царапающий каменно-металлический звук и азартный клич, — они совсем забыли о Джо, который, как всегда, не терял времени даром. Метрах в двадцати слева от ворот он забрасывал на стену трёхострый крюк на металлопластовом шнуре (плотно сложенная связка которого была у каждого из них приторочена к нижним ремням, слева от фляжек). Крюк срывался раз за разом.
Данила, напрягши глаза, обернулся посмотреть на Джо, потом поймал полускрытый чёрными прядями взгляд Гинневер и снова уставился на новонайденный инструмент.
— Пускай его забавляется, — сказала Гинневер и двинула бровями в сторону Джо. — Ну... попробуй, не бойся...
— А вдруг он... — начал Данила, — но всё было понятно и без слов: инструмент с равной вероятностью мог воспарить трогательной флейтой, добродушно-сипло загундеть волынкой или — самое страшное — взмычать вообще неизвестно каким кривым бесом...
Джо тем временем продолжал свои попытки одинокого штурмовика крепости, помогая себе экспрессивными английскими и ильзарскими выражениями, но увидев, что героические его усилия замечены, крикнул:
— Корт ам’н, Шедж! (Силы да войдут в моё оружие!) На абордаж! — и тут же Силы, видимо, услышали молитву и были к ней благосклонны: крюк наконец уцепился за внутреннюю поверхность стены.
— Й-яху-уу! — торжествующе возопил Джо, проверяя крепление натягиванием шнура, — вправо-влево-вверх-вниз, а также делая пару пробных шагов по стене.
Данила решился. Выдохнув остатки опасений, он для чего-то двумя пальцами левой руки прикрыл клапан средней дудочки и слегка сжал мех ладонью правой.
В пространстве явился простой и совершенно неизобразимый звук: как будто одновременно три ветра сплелись в ветвях старого дерева — тёплый с надрывцем баритон, изогнутый витиеватым коленцем замирающий альт и даже на слух ровное, прямое и чистое, без примесей, сопрано.
Джо свалился со стены и застыл в полуподъёме.
Гинневер опустила голову и закрыла глаза.
Данила смотрел на чудесный инструмент, едва веря услышанному.
Тогда — с коротким стоном и дробным цепным грохотом — медленно опустилась створка ворот.

99
Первым, кто встретил их за воротами, на площадке в устье трёх расходящихся ореховых аллей, был старый знакомый Данилы и Джо — здоровенный белый волк Кобольд. Данила, вошедший первым, благоразумно остановился, чувствуя выше локтя прикосновение Гинневер. Тут же подоспел и Джо.
— Не бойся, Ги, это Кобольд, — поспешил предупредить он. — Напарник-помощник (дост’н-радх) Сэдрика О’Ши. Волк. Настоящий.
— Я вижу, — тихо сказала Гинневер. — Если и волк, то — разумный...
Кобольд тем временем не спеша приблизился к гостям, коротко окинул их ясно-жёлтым спокойным взором, чутко дрогнул ноздрями и вдруг повернулся профилем и улёгся, вытянув мощную лапу, — словно приглашая: «Вы идентифицированы, всё в порядке, ребята, проходите».
— Если так, то старик должен быть где-то рядом, — предположил Данила, и, как выяснилось впоследствии, ошибся и угадал одновременно.
Аллеи, разбегающиеся правильным трилистником, вели, в сущности, к трём лестницам одной длинной, утопающей в зелени веранды в основании невысокого тяжелокаменного замка с острыми башенками-шпилями.
— Я так полагаю, для каждого — свой путь, — наконец озвучил Джо общую догадку. — Дэн, загрузи-ка свои эксертции. Гинни, ты что-нибудь видишь?
— Угу, — кивнула небрежно Гинневер и двинулась по центральной аллее.
Данила, сосредоточившись, коротко наморщил лоб. Что-то потянуло его в сторону левой дорожки, — может быть, острый зелёно-розовый камень неподалёку от ступеней? Оглянувшись, он пожал плечами и двинулся к левому крыльцу.
Джо ничего не оставалось, как почтительно-юмористически отсалютовать неподвижной статуе Кобольда, — на что страж только презрительно моргнул ухом, — и двинуться направо.
Следующие абсолютно закономерные странности Данила отметил, уже одолев семь серых шершавых ступенек и войдя в узкий проём вертикальных дверей-жалюзи. Во-первых, компаньоны стояли в двух шагах справа от него (Данила прикинул себе: снаружи расстояние между лестницами было не менее пятидесяти метров, а ведь Гинневер, несомненно, достигла своего крыльца раньше него, Джо — чуть погодя). Во-вторых, позади были вовсе не двери, а сплошной цветастый витраж, в котором отражались блестящие канделябры со свечами по сторонам широкой лестницы, пол же являл собою коротко подстриженный травяной газон.
Данила хотел поймать взгляд Гинневер — страшно хотелось узнать, что она сейчас видит, — и вдруг заметил: она улыбается с закрытыми глазами.
— Тихое утро, маленький жрец, — сказала она тому, кто уже через секунду резвым мячиком скользнул вниз по ступенькам.
С хитренькой гримаской живого сюрприза, преподносящего самого себя, Рэк скатился под ноги юным линкерам и, как мальчишка по забору, провёл им ладошкой по коленкам:
— Мы сегодня уже виделись, но всё равно — здравствуйте! А правда же, занятные у нас фокусы?
— Рэк, старина, мы не в Легенде случайно? — спросил обладевший Данила.
— Внутренний Сад, автономная территория Принихлобья, — гордо ответствовал карлик. — Кстати, Дэниэл, ты зря пренебрёг правилами реинтеграции: тебе же говорили — не делать резких движений. Ты ведь мог грохнуться с тридцати шок’хо высоты...
— Да как-то само собой... — потупился Данила. — Я ведь во сне птицей летал.
— Однако, ты блестяще применил трёхголосец для открытия ворот, — похвалил его Рэк.
Данила совершенно смешался, не зная, что ответить, но Рэк уже церемонно кланялся Гинневер.
— Премного благодарен, дзоц’м, за урок видения.
Гинневер молча ответила коротким восточным кивком.
— А тебе, Джошуа, выговор за неподобающие обращения к Силам и дикие абордажные выходки, — сурово попенял он универсальному солдату. — Возможно, твои штурмовые навыки тебе еще пригодятся, но только не здесь...
— Виноват, сэ... то есть шехр! — вытянулся Джо. — Готов сто раз написать на этой стене: «Линкерам влезать запрещается!»
Покончив с «разбором полётов», Рэк промокнул бугроватый лоб кончиками шейного платка и обдёрнул полы короткого кафтанчика.
— Ну, теперь — к делу, — объявил он. — Представляю вам, о хранители за-гхат орро шедж, ваших наставников. Кха-дзорз, шехр’це!

100
Тут посреди лестницы прямо перед ними, — разом, словно из воздуха, — торжественно материализовались три совершенно уж несусветные фигуры.
Крайний слева плавно-кошачьей поступью направлялся явно к Даниле, — это был невысокий коренастый мужчина; своим нарядом — с многочисленными карманами, клапанами, ремнями, ножнами на запястьях и еще устройствами неизвестного предназначения — он напоминал бы высокогорного охотника или стрелка-егеря, — если бы не был бос; цепкие светлые глаза его с привычным противосолнечным прищуром о чём-то неопределённо напомнили Даниле, но присмотреться внимательнее к чертам было никак: шею и подбородок до рта скрывало что-то вроде шарфа из тонкой полоски персиковой шкуры пумы.
— Дэниэл, твой наставник Кугуар.
Справа — в сторону Джо — шествовал настоящий атлет под семь футов, облачённый в просторный алый комбинезон пилота — без единого шва, с «ошейником»-воротником под гермошлем и карманами на коленях, из которых торчали толстые перчатки-краги; неожиданно узкое и асимметричное лицо его было словно бы сшито из разномастных лоскутков и вдобавок пересечено двумя шрамами: от верхней губы, близоруко прижмуривая глаз, — к левому виску и от переносицы — вверх через лоб; тем не менее, гигант вовсе не выглядел уродом; а квадратный ёжик шевелюры делился неровно на две части: левую — медно-рыжую, и седую правую.
— Джошуа, это Пилот, сегодня вы с ним летите к морю.
Посередине же мелко и осторожно ступал тучный старец в бесцветно-бесформенной хламиде до пят и в неожиданно туго обтягивающем крупную голову и кряжистую шею капюшоне, — на манер водолазного костюма, с круглой прорезью для лица; и лицо это, увядшее и мелкоморщинистое, было бы кротко-мужественным, если бы не вызывало некотороую оторопь: слепые глазницы, чуть вдавленные в пустые орбиты, казалось, взяты были у древней мраморной статуи; старец, однако, двигался уверенно и даже, кажется, слегка улыбался.
— А Гинневер останется здесь, во Внутреннем Саду, у Смотрителя...
Удивительные наставники замерли в двух шагах от учеников.
Пилот скрестил на груди огромные ручищи и, чудесно преобразившись лоскутно-исполосованным лицом, улыбнулся по-детски обаятельно, произнеся какое-то односложное восклицание, — Джо вполне адекватно просиял ему в ответ и ответил, мешая языки: «О’кей, шехр’м!».
Наблюдатель протянул руку ладонью вперёд — Гинневер с закрытыми глазами провела руками по своему лицу.
— О-о, — вздохнул старец. — Твои руки — десять глаз...
А Кугуар, мотнув куцей седоватой косичкой, заплетённой кожаным шнуром, повернулся в профиль (Данила в очередной раз опешил: одна его босая ступня — совершенно живая и подвижная — была покрыта коричнево-чешуйчатой древесной корой), и вдруг коротко и остро, по-птичьи взглянул в глаза ученику; Данила тотчас почувствовал, как что-то заставило его сделать гибкий полушаг-полуповорот в сторону, — в следующее мгновение они стали спиной к спине.
— Для начала неплохо, — без интонации бросил из-за плеча Кугуар. — Должно, поладим.
Они снова обернулись друг к другу,
— Встретимся через несколько дней, — сказал Рэк. — А теперь — пока вы открыты в пустоту — время дорого. Ступайте же. Силы да придадут вам внимания и усердия.
Юные линкеры переглянулись и тут только сообразили церемониально поздороваться («Одз-на, шехр’це...»), когда откуда-то из-за их спин снова прорвался дневной свет...
Кажется, Данила что-то упустил или просто забылся в крайней задумчивости, — потому что в следующую секунду он уже поднимался в гору среди высокой влажной травы.
Он оглянулся: позади внизу в окружении каменной стены застыл в безветрии Внутренний Сад, — не было и намёка ни на замок, ни на какое-то иное строение.
А впереди неуловимо-стремительно удалялась широкая кожаная спина Кугуара с притороченным к ней коробом-ранцем.

101
Данила гнал себя изо всех сил, чтобы не отстать, но почему-то постоянно спотыкался и терял из виду всё удаляющуюся спину наставника. Тот за неизвестное время (в течение которого Данила не заметил ни движения солнца, ни лёгкого ветерка) даже не обернулся, — замедлил спорый шаг только на спуске, у порога чистого ручейка, наискось сползающего по склону пополам со льдом. Данила тогда понял: он не догонит наставника, даже если он будет бежать.
И вдруг до замученного ученика донеслись слова, сказанные по-русски и явно с улыбкой:
— Ну-у, брат, зачем так напрягаться-то? Тут же не ногами надо. А? Как ты мыслишь?
Ну и сэнсэй, сокрушённо подумал Данила, задыхаясь на высоте. Горец, человек привычный, и чего издевается? Да ещё по-нашему... Гад, хоть бы сообразил маленький привал!
— Га-ад! А как же?.. — не дожидаясь окончания мысленного Данилиного обвинения, рассмеялся наставник, помотал кожано-седой косичкой, и тут же — с дальнего низкого берега ручья оказался в десяти шагах от загнанного, упёршегося ладонями в коленки ученика. — Прикладывайся, брат, чего раньше не сказал?
— Так вы — русский? — с невероятным облегчением и ещё большей оторопью спросил Данила, упав на неудобные мшистые камни вместе с рюкзаком (хотя на самом деле это ему было не так уж и интересно, сейчас бы чуть-чуть отдышаться и пристать к наставнику о происхождении его псевдодеревянной ноги, — да уж отвык удивляться, чего там...).
— По-моему, русский — это ты, правда же? — спрятал улыбку Кугуар и стал совсем рядом, метрах в двух, неожиданно жёсток и опасен. — Ты же настоящий русский мужичок тормозной. Ну-ка, встань, будь паинькой, эй, Ванька, встань-ка!
Услыхав эти простые слова, — без преувеличения угрожающие, — Данила прямо-таки взлетел на неудобную вершину камешка, и притом перестал чувствовать загнанную безнадёгу, и сами собой грубые подошвы башмаков вцепились в бело-зелёные прожилки кварцита.
— Держи, — сказал вполголоса Кугуар, и в лицо Даниле полетело что-то маленькое и круглое.
Данила — неожиданно для себя — ловко поймал левой ладонью некий искрящийся шарик и поднёс его к лицу: обычная галечка, просто ярко сверкнувшая в лучах солнца, но только не заглаженная речным течением, а как бы слегка стёсанная неизвестным инструментом, — так, что золотые и серебряные крупинки выделялись шершаво и рельефно, но не кололи ладонь, — и как-то исчезла усталость, и пришло спокойствие: делай, что должен...
— Что уставился? — без тени издевки сказал Кугуар. — Теперь только не думай. Бросай. Куда хочешь.
Данила огляделся и сразу понял, что камешек просто необходимо бросить снизу вверх (в гору идти, понятно, не хотелось, но он понимал это не по обстоятельствам, а снова изнутри: путь — вверх). И он запустил шершавый кругляш как бы из естественной катапульты, с резким полунаклоном и гибким вывертом, с каким бросал плоские голыши по глади своей бедной обмелевшей речки Томи, отчего однажды, помнится, удостоился тринадцати «блинчиков».
И камешек поскакал в гору.
Сначала тяжеловато, явно незряче и нехотя, произведя низкий свистящий каменный звук, ткнулся в накренившийся плоскостенный валун, потом подскочил с сухим скрежетом и на пару секунд потерялся из виду, и наконец серебряно блеснул близ серо-коричневой скалы, у самого неба. Покрыть и четверть такого расстояния самым сильным своим броском, было Даниле, конечно, не под силу. Стало быть, нужно теперь находиться там и ему самому.
Данила подумал это — и оказался у подножия скалы.

102
— Ну, вот и ладно, теперь самое время перекусить.
В округлой каменной нише, отсекающей ветер, Кугуар, казалось, ждал его уже давно — расстелил на жёсткой траве кусок шкуры, покойно сидел по-азиатски, сооружал маленькие треугольные бутербродики из лепёшек с копчёным мясом.
Данила был словно спросонья, голова приятно плыла и слегка потрескивала; ситуация казалось до такой степени знакомой, что не хотелось и задумываться: где и когда он это уже видел?.. Он посмотрел вниз: ручей отстоял от места походной трапезы метров на четыреста, а то и более. Он посмотрел на наставника — тот, окончив возиться с хлебом и мясом, невозмутимо, одну за другой чистил коротким ножиком стрелки горного чеснока.
Нет, сам он не мог сделать такой прыжок, подумал Данила, это какие-то психологические фокусы. Наверное, Кугуар просто заставил его увидеть невероятный полёт камешка, а потом временно выключил его память, — вот он и не помнит, как оказался здесь.
— Да ты садись, чего стоишь, в ногах-то правды нету, — по-домашнему ласково сказал наставник. — Хотя в том, на что ты сядешь, её — правды, — говорят, ещё меньше. Однако кушать подано. Давай приступай.
Данила сел, проголотил воздушный комок, застрявший в горле, и первым делом потянулся к кожаной фляге, накрытой мокрым платком, надолго припал к медному горлышку.
— Что с вопросами сразу не лезешь — это мне нравится, — скупо улыбнулся Кугуар и тогда заговорил со значительной расстановкой: — Я — прошу тебя — запомнить — то состояние, — когда ты — понял, где ты есть, — а где должен быть. И делать так всегда, когда хочешь быстро изменить положение в пространстве.
— Но... — кашлянув, сказал наконец Данила. — Я всё-таки должен знать. Вы это со мной сделали, или я как-то — сам?
— Говори мне «ты», — без интонации бросил Кугуар, и Данила привычно опешил: они снова говорили по-ильзарски. Снова что-то знакомое померещилось Даниле в разговоре, во всей окружающей обстановке и в самом наставнике: это называется «deja vu» — уже видел.
Кугуар внимательно разглядывал его спокойными чайно-оранжевыми глазами ждал чего-то, жуя жёсткое мясо. Данила тоже взял бутерброд и с минуту расеянно изучал его, словно некий замечательный артефакт.
— Т-ты меня вывел из нормального состояния? — догадался спросить Данила. — А потом дал силу камешку, а камешек — дал мне?
— Не совсем так, но движешься в верном направлении, — кивнул Кугуар. — Конечно, помог тебе самую малость. Основное же ты сделал своей природой.
— Природой... — повторил Данила и невоспитанно набил рот сразу двумя ломтиками хлеба с мясом.
— Ты — способен запомнить, — как ты это сделал, — наставник снова заговорил глуховато-мерно. — Объяснить это — нельзя. Можно запомнить — и делать это всякий раз, когда правильно оценишь ситуацию, правильно захочешь и сделаешь себя готовым к движению. Сегодня ты сделаешь это ещё несколько раз. Потом... объясню тебе вечером.
— Кугуар, скажи, пожалуйста, — попросил Данила, едва прожевав. — Джо учится на солдата. Гинневер — учится видеть. А я?
— А ты как думаешь? — вопросил в ответ Кугуар.
— Я думаю, что... не должен думать, — вдруг выпалил Данила.
Жёсткое лицо наставника разом осветилось короткой, приятно-удивлённой улыбкой.
— Это мне нравится, — мягко сказал он. — Но знать ты должен. Можно ведь знать и без того, чтобы думать.
Зависла лёгкая естественная пауза. Данила зажевал ещё два бутерброда, проложив их стебельками чеснока.
— Ты (возможно) — будущий кха'нар, — наконец произнёс Кугуар.
— К-кто-о?!. — поперхнулся от неожиданности Данила.
— Я сказал: кха'нар, — повторил наставник. — По-шерски — несущий издалека. Или как у нас говорят, ходец. Тот, кто ходит правильно — быстро и на большие расстояния. Ты ещё только учишься, но это — дело твоей природы. Ходец в ладу с пространством и его структурой. Он может преодолевать значительные расстояния с помощью своей природы. Он может изменять своё состояние. Может — в пределе — передвигаться между мирами. Я не успею показать тебе всё, что содержится в твоей природе. Ты увидишь это сам. Ночью.
Данила кивнул и, боясь упустить момент, поспешно спросил:
— Кугуар! А... нога?
Наставник рассеянно пошевелил мягко-шершавой стопой с чешуйками коры.
— Нога... А вот это — дело моей природы. Кха'нар должен уметь договариваться с землёй, водой, деревьями и камнями. Окажешь услугу знакомому дереву — оно тебя отблагодарит. Так было.
Кугуар поднялся — резко и одновременно незаметно-плавно, словно взлетел и, чтобы встать, просто распрямил сплетённые ноги.
— Теперь не спеши, хорошенько поешь и отдохни. Заставь себя заснуть хотя бы на полчаса. Скоро сумерки, и твоя природа всё узнает в своё время.
Затем он знакомо, круговым движением провёл ладонью в воздухе, повернулся и исчез, не успев ещё зайти за угол скалы.
Данила почувствовал странную смесь радости, страха и лёгкой сонливости. Вот так оно всё и получается, тут же сказал он себе, не стараясь вкладывать особого смысла в замирающие мало-помалу озадаченные раздумья. Всё именно так, как надо. И никак иначе.
Он тогда не торопясь, методично уничтожил то, что было на «столе», глотнул из фляжки и лёг, удобно устроившись на мягком мшанике.
Горное небо — плоское, тяжеловатое, туманно-перистое — незаметно стало превращаться в чистое, куполообразное, с влажным зеленоватым оттенком — морское.

103
Открыв глаза, он ещё видел отца, заросшего дикой бородою, — в жёлто-серых его глазах, как всегда, тепло и успокаивающе светились насмешливо-доброжелательные искорки. Отец был в синей куртке-«аляске» и ковбойской шляпе с загнутыми полями, в руке держал проволочный самодельный садок с полудюжиной лениво копошащихся алых и зелёных крабов. «Ёлы-палы, что ж ты, братушка, — с неловкой улыбкой сетовал он. — Куда запропал? А мы тут без тебя на мыс ездили, на отливе видели тюленей. Краси-ивые...»
Потом он снова стал видеть густое предвечернее небо, чуть плывущее неверным маревом от потрескивающего рядом костра. По ту сторону полувидимого пламени сидел Кугуар, правую ногу поджав под себя, а левую — пяткой со стёртыми розовыми чешуйками коры — приблизив к огню. Его жёсткое, продублённое солнцем и ветром лицо ничего не выражало, он старательно выстругивал что-то своим маленьким полукруглым ножичком.
Оказывается, Данила все эти огромные, невообразимо вместительные дни очень скучал по отцу. Как он мог при этом ни разу не вспомнить о нём? Непонятно. И непростительно.
— Ты был своим отцом, — не глядя в Данилину сторону, огорошил его наставник. — А ещё раньше — птицей. Это мне нравится. Сейчас ты сделаешь то же самое, только на самом деле.
Кугуар зацепил за постромку и бросил к ногам ученика его рюкзачок. Данила автоматически распустил узелок завязки.
— Достань-ка один мешочек с чёрной солью, любой. Возьми горсточку, небольшую. Брось в огонь.
Данила наугад вытащил один из тех самых кожаных кошельков с чем-то вроде глянцевитого чёрного бисера, которые обнаружил перед тем, как воспользоваться трёхголосцем для открытия ворот. Высыпал немножко на ладонь и медленно перевернул её над костром. Ничего не произошло, только дымок стал светлее и непрозрачнее и запахло чем-то, незнакомо, резко и горьковато. Он вдохнул этот запах, поднял глаза на наставника. Тот сидел к нему спиной.
— Теперь держи это, — Кугуар, не глядя, очень точно бросил ему на колени круглое металлическое зеркальце в свежевыструганной деревянной оправе. — Вспомни, как ты был своим отцом. Вспомни, как ты был птицей. И стань ими.
Это оказалось неожиданно просто. На мгновение прикрыв глаза, Данила почти без напряжения заставил себя увидеть только что навещавшего его во сне отца. Вдруг отец, как если бы внезапно заметил нечто интересное, плавно отвернулся спиной, и его шляпа стала приближаться к Даниле, пока он не почувствовал, что отец словно врастает в него, накладываясь вторым слоем и нечувствительно смешиваясь в одно. Он осторожно поднял зеркальце к своему новому лицу, — конечно же, это был его папа, и Данила улыбнулся неловко и удивлённо в жёсткие чёрные усы, и хотел было сдвинуть шляпу на зытылок, но, лишь поднеся руку ко лбу, тотчас обнаружил в зеркальце свою собственную привычную физиономию двенадцатилетнего пацана.
Он судорожно сглотнул и поднял взгляд, но что-то в воздухе над костром мешало ему разглядеть спину наставника на фоне серо-коричневой скальной стены. Тогда он с каким-то нервным интересом вспомнил о следующем задании, и глаза его снова закрылись — сами собой.
Вернуться в «птичий» сон, ни на что не похожий, потрясший его своей нездешней силой, было гораздо труднее: он несколько раз срывался, как бы соскальзывал, с трудом удаляясь от отцовского лица. Наконец, в результате ощутимого физического усилия, перед глазами его медленно возникла мокрая ноздреватая стена утёса, и он дёрнулся всем телом от резкого изменения угла зрения. Вид избуровленой пещерами скалы почти мгновенно повернулся на девяносто градусов, сменившись берегом с пенной полосой прибоя, после чего сильным и плавным рывком приблизилась неровная арка одной из пещер (там, где он должен быть, конечный пункт, цель). Тут он обнаружил, что видит одновременно две картинки: шероховатый камень тонущей в сырой тени пещеры и — круглое зеркальце с крючкоклювой пёстро-коричневой головой орла или беркута, — чисто жёлтые круглые глаза с неподвижным внимательным зрачком, под горлом что-то ритмично пульсирует, клюв слегка открывается, когда Данила, задыхаясь, втягивает в себя воздух, острый, влажный и солёный...
И снова он видел в зеркале себя, только уже не улыбающегося, а придушенно покрасневшего. Он лежал, оказывается, на боку, неудобно упёршись плечом в угловатый камень.
Тут откуда-то сверху на его раскалённое лицо полилась восхитительно холодная вода, он увидел над собой руку наставника с фляжкой и неверными, словно куриными пальцами схватился за горлышко. Ему стоило большого труда напиться, стуча зубами о металл. Затем сильные руки легко подняли его в вертикальное положение, и он обнаружил, что вокруг — уже поздние прохладные сумерки, под ним — холодный плоский камень, мягкого мха и костра как не бывало, а наставник держит руку на его плече.
— Всё хорошо, — тихо сказал Кугуар. — Просто ты полетал немножко.
Данила помотал головой: чувствовал он себя на удивление ясно и бодро. Он повернул к наставнику медленно остывающее лицо с улыбкой смущённой и гордой.
— Однако, свежеет, — заметил Кугуар. — Как ты насчёт того, чтобы вернуться к костру?
Данила слегка зажмурился и с наслаждением, в мельчайших подробностях ощутил себя сидящим на мягком мшанике у огня. Тут же сквозь ресницы оранжево заискрился костёр, и тело покойно ощутило чуть влажный, тёплый и ворсистый ковёр.
— Ну, теперь я пойду, — коротко вздохнув, сказал наставник. — Ты можешь многое, это мне нравится. И я за тебя почти спокоен. С тобой ничего не случится, если ты сам этого не захочешь. Всё, что ты увидишь до рассвета, даст тебе ровно столько, сколько ты приложишь усилий. Пользуйся предметами из рюкзака, их природа подскажет тебе, что они могут. Оставайся на месте, что бы ни случилось. Дров хватит до утра. Если продержишься до света — увидишь, кто я такой на самом деле. Тогда ты будешь ири кха'нар дзоло (практикующий ходец первой ступени). Ну, давай. Исполняй свою миссию. И ещё — там, где ты…
И странно, на полуфразе, Кугуар так же плавно, как и раньше, встал-взлетел, незаметно растворившись в тени скалы.

104
Горы теряли очертания в плотных сумерках, а вокруг костра была уже ночь. Данила подкормил костёр и прикинул диспозицию. Хм-хм, задача — достойно дожить до утра; самочувствие вполне дееспособное; во фляге плещется, в мешочке, притороченном к рюкзаку, довольно хлебцов и треугольничков вяленого мяса. Он тогда распотрошил рюкзачок, желая поближе познакомиться с предметами, данными ему почти без объяснений.
Итак. Легендарный кинжал в посеребрённых ножнах. На Данилином опыте ему правда, пришлось порубать только летучих упырей и каменистую глину тихоокеанского островка. Подарен ему в ином мире, но и в этом вполне может пригодиться. На пояс его, слева.
Трёхголосец. Славно послужил у ворот Внутреннего Сада, а теперь он к чему? Тоже, должно быть, к бедру, благо на ремне звякает с полдюжины разных карабинчиков.
Далее. Два мешочка с чёрной солью. Вещество явно связано с огнём и концентрацией во время действия силы. Один — запасной-грядущий — стянем потуже, другой же изготовим для применения, чтоб только не просыпалось.
Теперь — таинственный флакончик с запахом живого воспоминания. Предмет серьёзный, хотя и неизвестно что. Это — в карман нагрудный (правый), предварительно проверив лёгкий ход витой притёртой пробочки.
Ещё есть зеркальце в свежей деревянной оправе от Кугуара. Тоже непонятно — простое ли оно устройство для отражения всего, или же инструмент внутреннего превращения. Утром, во время медитации, поверить при случае. В левый нагрудный карман.
А вот и ещё один артефакт, не замеченный при первой ревизии. Широкое колечко — деревянное? — нет, толстой тёмной кожи с серо-голубоватым камнем, вплетённым на месте внешнего запястья. Примеряя обнову, — пожалуй, налезет, — Данила едва не выронил браслет: круглый плоский камешек ярко налился зелёным, посветил так пару секунд и медленно угас. Данила ясно почувствовал: прибор идентифицировал владельца, — и смело, хотя и не без труда, натянул его на левое запястье вроде часов (глупый вопрос, подумал он себе, который теперь час? — он никогда — даже в школе — не таскал на себе датчика местного условного времени).
Теперь в рюкзачке остались только личные вещи (soldier’s things) смена одежды: шорты, тельник, полупрозрачные кеды, длинная тонкая туба зубной пасты, составляющая одно целое с футляром для зубной щётки, брикетик мыла и «драконовское» полотенце, заботливо запакованное в пластик мажордомом Алло.
Всё. Рюкзачок завязать, влезть в его широкие удобные постромки и подумать: чего собственно не хватает для полного и исчерпывающего комплекта. Он потряс фляжку: ну, конечно же, водички! — ночь предполагается длинна и, возможно, обещает некие события.
Вот и настало время, решил он, повторить урок Кугуара по перемещению в пространстве. Он нащупал в кармане щепоть чёрной соли в полувскрытом кисетике, сел у костра. Закрыл глаза, медлено вдохнул-выдохнул, установил старательно внутреннюю тишину и стал видеть себя у каменистого ручья, где он брал воду днём. Осторожно, вслепую, по теплу костра, бросил щепоть порошка. Пахнуло пряно-горьковато. Открыв глаза, он едва не завалился на бок, — камни под ним были влажны, и рядом журчала вода. Вот так всё серьёзно и просто, подумал он, наполняя сосуд жидкостью; а ну как кончится чёрная соль или рядом не окажется огня, или не будет времени сосредоточиться? Что за вопросы? — значит, он должен научиться обходиться без атрибутов.
Ну… тогда ещё раз, без костра и порошка. Он вщёлкнул в карабин кольцо фляжки, собираясь присесть, и тут только — скорее кожей лица, чем слухом — учуял чьё-то довольно близкое, хотя и совершенно бесшумное соседство. Камешек на левом запястье густо налился голубым и, чуть пригаснув, так остался тлеть.
Ну, началось, сказал себе Данила, положил ладонь на рукоятку кинжала и напрягся, вычисляя, с какой стороны темнота чревата нежданным гостем.

105
Тут Данила — впервые после своего «возвращения с войны» — счёл уместным быстренько поразмыслить: а какова степень физической опасности его простой задачи — доживания до света? У него не было никакого осветительного прибора, кроме браслета с тусклым расплывчато-синим кружком камешка. Зато был кинжал для защиты от живого-враждебного и трёхголосец — должно быть, чтобы что-то открыть или преодолеть. Вернуться к костру? Рано и неинтересно. Вот сейчас через ручей небрежно шагнёт Кугуар и с грубоватой иронией обронит: «Что, задумался, мужик?»
Поэтому Данила решил сесть где посуше и поудобнее, сосредоточиться и осторожно сканировать кромешную темноту вокруг. В неизвестной паузе, обозначемой течением воды, он закрытыми глазами видел среди внутренних фиолетовых инфузорий достаточно различимый образ: двух незнакомых людей, встретившихся взглядами друг с другом.
Вообще-то с этим «другом» неплохо бы пообщаться, подумал Данилин мозг, если, конечно, он умеет общаться, — независимо от степени потенциальной опасности этого предприятия. А как? Отцовское «Ну, здорово, братушка!» — как-то не вяжется с ситуацией, начинающей, кажется, потихоньку уже уползать из реальности. Тогда Данила, коснувшись колена вынутым лезвием кинжала, левой рукой дотянулся до трёхголосца и несильно прижал к бедру его створчатые меха. Получился почти правильный аккорд из терции и неполной кварты, он был короткий, но Данила потом заметил, что звук этот фоном продолжался почти всё время контакта.
То, что было на другом берегу ручья, дало ему почувствовать своё расположение и даже чуть ли не восхищение. Данила ответил внутренней улыбкой и вежливым интересом. Он понял: ни слов, ни каких-то внятных образов здесь не будет; вероятно, ему придётся «переводить» всё воспринятое от собеседника? — так он софрмулировал «вопрос на понимание»; да, ответил тот, кто, если нужно, каждый будет как-то подправлять или корректировать другого.
Собеседник сообщил: он — не существо, неорганик. Наблюдатель. Данила обозначил интерес к цели наблюдения и получил ответ: наблюдателю должно созерцать всё сущее, явное и скрытое в этом мире, и по возможности познать явление, вещество и существо; что же такое цель, ему неизвестно. Наблюдатель выразил симпатию и лёгкое сочувствие: Данила был, по его мнению, очень короткоживущим существом с огромной внутренней энергией, способным к быстрому премещению в координатах временипространства (он так и подчеркнул этот термин — слитно) и достаточно адекватному познанию той части сущего, что наиболее способствует его физическому существованию. Только физическому? — понарошку обиделся Данила. Не только физическому, был ответ, ибо ты — существо, способное установить контакт с такой сложной и редко встречающейся структурой, как свободный воспринимающий интеллект вне цивилизаций, каковым является Наблюдатель. Данила поинтересовался происхождением и способом функционирования собеседника. Наблюдатель сообщил: его происхождение ему пока неизвестно, его малочисленные соплеменники обычно постигают это на определённой стадии накопления информации и её перехода в другое качество. Он молод (каких-то шестьдесят с небольшим тысяч планетарных циклов, — то есть — здешних условных лет? — да, термин упрощён), может изменять свою структуру, — например, из минерально-кристаллической решётки, в каковом состоянии он ныне пребывает, способен трансформироваться в несравнено более гибкое и динамичное жидкостное состояние; несколько десятков планетарных циклов он рос деревом.
Много ли таких, как ты, спросил Данила, какие вы ещё бывете? Неопределённое ограниченное количество, ответил Наблюдатель (лучше бы сказал: не знаю, исподволь пошутил Данила); да, подтвердил чужой, очень мало информации, но другие виды неоргаников довольно сильно отличаются от нас; Наблюдатели ничем не питаются, кроме тепла звезды, влаги атмосферы, гравитации планеты и внутриатомной энергии окружающего нас вещества. Но есть неорганики волновой природы: те питаются только излучениями, а некоторым жизненно необходимы специфические излучения живых существ; в этом мире Наблюдатель отмечал их редко, ему почти неизвестна природа взаимодействия волновиков-хищников с объектами своей добычи, но другие Наблюдатели сообщали, что есть миры, где такие волновики давно уже паразититруют на эндемичных (тамошних? коренных? — да, определение элементарное) цивилизациях.
Значит, вам известно, что миров много, продолжал спрашивать Данила, некоторые из них образуют системы, вроде той, на одной из планет которой мы находимся, и умеют передвигаться в пределах систем и между ними? Старшие сообщали, ответил Наблюдатель, что миры, как правило, объединены — не непосредственно-пространственно (не дорогами-мостами? — уточнил Данила; да, нефизически, но некоторым образом случайно-причинно); например, данная система — некое подобие семичленной молекулы, — если тебе, живой, нравятся ассоциативные определения: планеты расположены попарно на концах трёх условных отрезков, лежащих в трёх почти перпендикулярных плоскостях, таковых планет шесть; седьмая находится на пересечении отрезков и, следовательно, плоскостей (Данила представил себе шесть ягод, нанизанных на три палочки, как когда-то показывал им Проводник, седьмой там, помнится, не было вовсе); да, не всё сходится, но это очень наглядная модель, сдержанно порадовался Наблюдатель, но как функционирует система и каковы способы передвижения в её пределах, — об этом, по его мнению, лучше знать уважаемому собеседнику (Даниле то есть), поскольку в нём Наблюдатель различает признаки принадлежности сразу ко многим мирам данной системы. Данила воспринял это утверждение как вопрос; коротко и по возможности внятно изложил, откуда он явился, кто его поддерживает и направляет к цели, пока не вполне определённой. Что такое цель? — прямо вопросил Наблюдатель. Это то, ответил Данила, что необходимо изменить в рамках определённой части системы, чтобы организовать относительный порядок, чтобы живым, подобным ему, ничто не мешало существовать, развиваться и познавать.
Наблюдатель выдержал долгую паузу, — Данила даже начал сожалеть и побаиваться, что беседа может утечь в молчание. Но чужой из-за ручья, для начала выразив сложную формулу сомнения и извинения в неполноте информации, сообщил: полагаю полезным для уважаемого собеседника изложить информацию, которая, возможно, приблизит живых к пониманию их так называемой цели.

106
Наблюдатель прочёл целую лекцию о феномене, про который Данила понятия не имел. Итак, совсем недавно — тому назад от пятидесяти до шестидесяти планетарных циклов — в океане была впервые отмечена новая разновидность флоры — плавучая полупрозрачная водоросль; она быстро размножалась и проявляла тенденцию к образованию непрерывных цепей, огромных сгустков-колоний, успешно подавляя и вытесняя других морских обитателей, не исключая и фауны (поскольку была несъедобна для рыб и морских животных). Здешний океан, составляющий до 85 процентов площади планеты, имеет среднюю глубину 16 с лишним километров, а наибольшие глубины-пропасти — до 40. Колония водоросли вполне комфортно себя чувствовала и на огромных глубинах, и, соответственно, при запредельных давлениях. Старшие, продолжал Наблюдатель, пытались вступить в контакт с невесть откуда явившимся единым организмом, но результатом это не увенчалось. Сеть, как условно была поименована новая мегаколония, завоёвывала всё большие водные пространства и уже обживала устья больших рек. Наблюдатели разделились во мнениях: либо это низший паразит, в силу своей природы стремящийся подавить всё живое в преимущественно водных мирах, либо живой инструмент экспансии неизвестного захватчика, которому зачем-то понадобился этот мир, бедный всеми почти природными ресурсами, кроме углерода, кремния, кислорода и связанной последним воды. Загадка приблизилась к разрешению со взрывом большого острова на северо-западной оконечности материка и началом войны между двумя материковыми расами. Высшие Наблюдатели, газообразные метаморфы, установили, что Сеть стала способна вырабатывать вирусы и проникать в живые организмы, при этом воздействуя на них неожиданным образом: попадая в кровь (только взрослого человека от 20 до 60 лет, дети и старики оказались вне интересов Сети), вирус при определённых условиях не умерщвлял организм, а лишь транспортировал его в какой-то другой мир. Так исчезли за несколько лет аборигены Растущих островов, единственная островная раса мира, и большая часть республиканского населения.
А как же раса шерцев? — внутренне возопил Данила. — Они-то, как известно, никуда не исчезают!
Сведения не проверены, сдержанно ответил наблюдатель. С большой долей вероятности можно предполагать, что этот народ наделён врождённым иммунитетом к вирусу Сети или же создал против него искусственную вакцину. Наблюдателям известно также, что где-то на островах есть некий центр (корень) Сети; весьма вероятно, что этот-то корень-центр и есть та самая цель, что преследуют живые, подобные уважаемому собеседнику.
Данила надолго замолк и ушёл в себя, с усилием выстраивая всю эту кучу информации в должном порядке и последовательности. Да-а, вот бы этому мыслящему булыжнику побеседовать непосредственно с Головой, — тогда теоретическая модель последнего полувека истории Восточного мира оказалась бы перед ними на пребольшущем блюдечке под кристально прозрачным колпаком…
Наблюдатель терпеливо ждал окончания паузы. Потом он выразился сколь витиевато, столь же прямо и недвусмысленно: «Живой, уместно ли просить тебя позволить Наблюдателю некоторое время передвигаться в твоём контейнере для переноски необходимых предметов?»
Данила от души расмеялся над такой навороченной формулировкой:
— Так бы и сказал: «возьми меня с собой»! — выкрикнул он вслух.
И тут же получил ответ: «Должен заметить, живой, что ты можешь выражать свои мысли и акустическим способом, это гораздо образнее и экспрессивнее, и к тому же мне кажется, тебе так будет удобнее». И тогда Данила пожалел, что никто кикогда не увидит, как камень может улыбаться.

107
Данила разулся, засучил кожаные штаны и некоторое время копался по локоть в небыстром ручье, поглядывая на запястье с бледным синим индикатором, — пока Наблюдатель не обозначил себя с некоторой долей иронии: «Вот теперь ты касаешься предмета, о коем ты сказал бы: это я». Они посмеялись ещё, пока Данила в темноте очищал своего нового товарища от песка и прочих признаков лежачего камня. Небо заметно посветлело: из-за скал вылезла на две трети здоровенная мутно-зелёная местная луна.
Наблюдатель оказался бугроватым булыжничком килограмма на три, с одной стороны — полукруглым, с другой — почти плоским (наподобие тех снарядов, которыми в чудацкой игре кёрлинг запускают друг в друга по льду, старательно елозя перед ними щеточками). Данила упаковал его в тельняшку, устроил на дне рюказка и спросил для порядка: «Ну, как тебе там, удобно, а?» — «Благодарю, нейтрально, — ответил Наблюдатель. — Кстати, для удобства можешь именовать меня А». — «Ладно, — согласился Данила, — а ты тогда зови меня Дэ…» — «Мы поняли друг друга, — сказал А. — Прошу прощения, теперь некоторое время я должен перерабатывать информацию».
Данила чуть не сказал «спокночи», хмыкнул сам себе, быстро обулся и подался в гору, примерно туда, где, помнится, торчал полукруглый обломок скалы (ориентиром служил заметный издали песчаниковый столб метров четырёх высотой). Костёр, конечно, уже потух, подумал он. Но, преодолев несколько последних валунов-ступенек к костровой площадке, обнаружил нечто, мягко говоря, не совсем ожиданное.
Костёр уютно потрескивал только что подброшенным сушняком, а у полукруглой скальной стенки вольготно развалился зверь породы кошачьих — небольшой, порядком поменее тигра, — пума, молодая львица или ещё какая горная пантера?..
Данила очень медленно снял с плеча одну лямку рюкзака, другую спустив по локтю к запястью и вынул из ножен кинжал. Страха почему-то не было, он только попытался произвести два взаимоисключающих акта: навести внутри тишину, а вслух вопросить чисто риторически:
— Эй, мы с тобой — одной крови, ты и я?
Пум оскалился и утробно-низко рыкнул. Тогда Данила вдохнул-выдохнул, приметил вверху справа давешний ориентир — знакомый крутой столбик из песчаника, закрыл глаза и приказал себе быть там, на его вершине. На этот раз его ощутимо дёрнуло в воздухе без опоры, и он тут же принуждён был вцепиться в неровную вершину столба всеми четырьмя конечностями. В свете зеленоватой луны он увидел, как зверь не спеша покинул своё лежбище у костра и грациозно приблизился к подножию Данилина возвышенного убежища. Потом сел, обняв передние лапы кисточкой хвоста, спокойно и нелюбопытно уставился наверх.
— Что ж мне теперь, до расвета тут торчать? — спросил Данила всех присутствующих, включая хищника и А.
Наблюдатель молча перерабатывал информацию. Большая кошка внизу широчайше зевнула и устроилась в классической позе сфинкса.
Данила никогда бы не поверил, если б ему сказали, что когда-нибудь он будет совершенно спокойно дожидаться рассвета — верхом на камне, в компании размышляющего валуна и горного хищника. Он уселся поудобней и — неожиданно для самого себя — достал из нагрудного крамана флакончик с петербуржским запахом. Отомкнул изящную пробочку (кошка внизу храпнула-фыркнула и вновь зарычала), вытряхнул на ладонь несколько капель, — и голова его приятно поплыла от свежего запаха лип, булочного нежнейшего аромата, солоноватой прохлады Финского залива и чего-то ещё волнующего и незабываемого.
Он умылся благоуханной жидкостью, словно росой.
И вокруг стало почти совсем светло, и он стал видеть: внизу, поджав под себя деревянную ногу, сидел — о Боже, Силы и «святые эксертции»! — сам старик Сэдрик О’Ши ничьей иной персоной, кроме как своей собственной.
— Одз'хад, ири ак-да кха’нар дзоло, — сказал он, выбивая о камень выкуренную трубку. — Тихий рассвет, о практикующий ходец первой ступени. — И добавил по-ильзарски: — С мыслящим силикоидом за спиной.
— Как вы… здесь, мистер О’Ши? — опешил Данила, едва не сверзившись со столба.
Учитель дважды мягко провёл рукой от лица к затылку. Сначала в полусвете луны Данила увидел кошачий оскал, потом — жёсткий профиль и куцую косичку Кугуара.
— Давай прыгай, пора на побережье, — сказал он и, сутуло обернувшись, похромал к костру.

СЕГМЕНТ СИНИЙ
(XII, главы 108-115)

108
Экраноплан «Дза-кан» (Водяной дракон») вышел из Шедх-Талахского залива часа полтора назад по небольшому волнению со скоростью узлов в 120.
Первую вахту нёс Кобольд, бывший белый волк, а ныне — пилот, и потому Даниле с самого отправления пришлось рассказывать Джо о простых чудесах, происшедших за сутки в горах близ Внутреннего Сада. Джо немедленно потребовал показать ему хотя бы орлиную голову или подлететь на полметра до подволока.
— Зачем хотите вы чудес от меня? — заломив брови, ответил Данила словами из Библии, отчего Джо притих, автоматически сложил двуперстие и тут же заржал и ткнул напарника кулаком в плечо.
— Пойдём-ка лучше, покажу тебе «Дракона», — примирительно сказал он и вытолкнул Данилу в коридор.
Исследовательский экраноплан состоял из просторного грузового трюма, который капитан Кобольд слегка переоборудовал в грузопасажирский, отгородив себе между двумя законсервированными катерами и вертолётом каморку метра два на три, — поскольку по росту не помещался ни на одно «спальное» место; трёх просторных двухместных кают: Данила — с Джо, Сэдрик — с Рэком, Гинневер — с Наблюдателем А (они с самого знакомства увлеклись общением исключительно посредством цветовых композиций), небольшую лабораторию и просторную кают-компанию с круглым столом, совмещавшую в себе функциии камбуза и столовой, — посреди стола возвышался единственный кухонный сервер; далее — рубка с пультами капитана, второго пилота и штурмана, три овальных лобовых иллюминатора, а по сторонам — два тамбура с люками-выходами на капитанский мостик.
— Вот такое у нас на «Дза-кане» хозяйство, — сказал Джо после десятиминутной экскурсии. — А вот это — наша с тобой каюта.
Нечто вроде расширенного железнодорожного купе-СВ, только с душевой кабиной в одном углу и тренировочным уголком — в другой. На стенке над топчаном Джо, невесть откуда раздобытые, уже висели изображения Мартина Лютера Кинга, Майкла Джордана и Уилла Смита.
— Через стенку — Гинни, — большим пальцем показал Джо. — Дрыхнет и видит сны. Минут через сорок нам на вахту.
— Слушай, брат, — спросил Данила. — Почему не корабль, не гидросамолёт, не турболёт какой-нибудь, а такая вот гибридная штуковина?
— Потому что, старичочек, в море развелось до чёрта «морских соплей».
— Сеть?
— Она, гадина. А «Дракон» и на малой скорости может держаться в полуметре от воды, а на форсаже — до пятидесяти.
— Откуда знаешь про Сеть?
— Саджес всех просветил. То-то они заперлись в кают-компании с Сэдриком и Рэком. Видать, для обстоятельной беседы с твоей мудрой каменюкой. Слушай, народ, а везёт же тебе всё-таки на всякие камешки!
— Может, и везёт, — рассеянно покивал Данила. — А может, и эксертции такие — всё время натыкаться на таких персонажей, как ты или он.
— Спасибо, — серьёзно поклонился Джо.
— Да пошутил я, — улыбнулся Данила. — Слушай, а у тебя-то как было с учёбой?
— Да как? Три часа сна о матчасти судна. Двое суток практики, навигации. Запуск, парковка, форсаж, экстренное торможение. Дозаправка с турболёта. Постреляли немножко… Всё просто, как харп…
— Как что-что?
— Harp. Губная гармошка. Вот смотри. Шерские морячки сделали по спецзаказу. — С этими словами Джо извлёк из специального краманчика комбеза простенькую гармошечку-«хромку» и бегло надудел «Like a motherless child». Данила только хотел потянуться за инструментом, когда через переборку послышался увесистый удар, а через пару секунд в отодвинутую дверь каюты сунулась встрёпанная голова Гинневер с закрытыми глазами.
— Привет, Данил! Не обращайте внимания, я и так всё вижу.
— Здорово, сестрёнка-всевидящее око, — ответствовал Данила, прикрывая смущение.
— Джо, будь так политкорректен, — сказала Гинневер, — поди-ка на вахту к Пилоту, мастерства наберись. А то у нас тут дело есть.
— У-упсс… — комично смешался Джо и тут же выпрямился «смирно»: — Но!.. Как истинный джентльмен, лейтенант республиканской армии и мичман имперского флота, не исчезну, пока не увижу образчика искусства ходца!
— Ну, обуяли! — закатил глаза Данила, но всё-таки сел на топчане по-турецки, секунды в полторы произвёл необходимые приготовления и — через очень малую долю мгновения сидел в той же позе, но у противоположной переборки, на топчане Джо.
— Гррейт! Чи-гха! Здраво! — взорвался Джо сразу на трёх языках. — Дамн’т, почему я, одноклеточный солдафон, ничего такого чудесного не умею?.. — Он поклонился, отдал честь и аккуратно завдинул дверцу.
Гинневер вошла, закутанная в одеяло, присела на краешек топчана и продолжала молчать, не открывая глаз.
— Ты чего? — растерялся Данила.
— Молчи, — шепнула она. — Я смотрю, что было с тобой.
Данила присмирел и ждал неизвестное время. Потом обнаружил, что Гинневер открыла глаза. И обомлел. Потому что в глазах её с почти незаметными точечками зрачков радужки были абсолютно нечеловеческого фиолетового цвета.
— Это всё пройдёт, — сказала Гиннневер, заметив Данилино замешательство. — Они у меня теперь всё время меняются.
— Слушай, я верно догадался, что Смотритель Внутреннего Сада — это Саджес?
— Ну конечно! Ты же попробовал эликсира прямого зрения.
— А Пилот — на самом деле волк?
— Человек. И очень хороший воин-ходец… Ну, я потом тебе всё скажу. У меня подходит время вахты. А ты сейчас будешь спать. Часа два.
— Откуда ты знаешь? — спросил Данила, заглядывая ей в глаза, теперь — самые обыкновенные южноазиатские глаза, густо-коричневые.
— У тебя нос уже потихоньку в клюв превращается, — ответила она, пряча улыбку.
Данила непроизвольно скосил глаза к переносице и тут же умопомрачительно захотел спать.

109
Под приглушённый шум моторов и лёгкую килевую качку ему привиделся сон, — даже не сон, а прямое, «рабочее» предупреждение: будет примерно так.
Он входит в пещеру, которую видел, будучи птицей, входит вместе с Гинневер; они видят перед собой в отсветах близкого моря некий пёстрый столбик сантиметров пятнадцати в диаметре; он покрыт мелкими, мягкими на вид чешуйками вроде цветочных лепестков; кажется, их можно спокойно потрогать руками; ну, вот мы и здесь, сказал Данила, касаясь плеча Гинни, и хотел приблизиться к столбу; но она молча, удержала его, схватив за локоть, потом подобрала камешек с пола пещеры и бросила в столб; камень словно бы влип в чешуйки — те быстро потемнели, накалили и расплавили камень, впитав его в себя; чешуйчатый столбик оттого словно бы вовсе не изменился; я вижу, сказала Гинни, то, что нам нужно, там, внутри; как же туда добраться? — спроста спросил Данила; это твоё дело, ты — ходец, ответила она и вдруг крепко и странно ухватила его за левый безымяный палец…
Очнувшись, он услышал откуда-то из-под топчана:
— Чи’гха, Дэниэл, сейчас я тебя уколю, совсем-совсем небольно…
На уровне его изголовья внимательно пригнулся Рэк с пистолетиком-шприцем; укол был мгновенен и почти нечувствителен, но Данила пробурчал спросонья:
— Ради удобства достопочтенного шехра, я мог бы и встать.
— Ничего-ничего… — махнул свободной ладошкой карлик и часто-часто засеменил по коридору, удаляясь в сторону лаборатории.
— Ничего себе — флотские порядочки, — констатировал Данила, встал, на несколько секунд подставил голову под холодный душ, не нашёл привычного «драконовского» полотенца, кое-как пригладил мокрые волосы пятернёй и так, капая, подался на камбуз.
Там за круглым столом он застал в одиночестве капитана Кобольда, сосредоточенно поглощавшего из огромной вазы разноцветный салат (как же это, подивился Данила, волк ведь?..).
— Одз-нар, капитан, шехр’м, — по уставу поздоровался он.
— Привет,— с полным ртом ответил по-ильзарски гигант в сетчатой майке, облегавшей шварценеггеровские телеса. — Прикладывайся. Пасту-карри? Рекомендую.
На доставочном мониторе в центре стола так и значилось: «pasta di semola & triple-hot curry»; он, не долго думая, ткнул зелёную кнопочку подтверждения заказа — из-под доставочной дверцы, пожужжав, вылезла квадратная мисочка с макаронами и некоей яркой овощно-мясной приправой. Поглядывая друг на друга, они с капитаном управились со своими блюдами почти одновременно (хотя Данила титаническими усилиями воли старался держать каменную физиономию, несмотря на дьявольский пожар во рту). Капитан улыбнулся и молча подвинул ему высокий прямой бокал с чем-то бело-красно-оранжевым; Данила, приняв правила игры, не спеша вытянул до дна вяжуще-сладкий напиток и аккуратно поставил бокал перед собой (кажется, он таки «сохранил лицо»).
— Чи’гха, — от души, но с мягкой насмешкой похвалил капитан. — Карри был «трипл хот». Только в отместку не проси меня перекидываться в волка.
— Спасибо, — в тон ему ответил Данила и решил закончить разговор более радикально — именно в отместку: привычный вдох-выдох — и он оказался на своём топчане, болтая ногами и недоумевая: с чего бы это его дёрнуло выпендриться?
Из столовой донёсся мощный хохот капитана Кобольда и ещё пара одобрительных вогласов по-шерски: «Чи’гха, дзоло, чи’гха!..» — после чего рыже-седой гигант, досмеиваясь, подмигнул в дверь и прогрохотал мимо его каюты.
Через пару секунд в нижней части двери появилась любопытная физиономия маленького жреца.
— Чем это ты его так развлёк, парень? — поинтересовался Рэк.
— Да так, пообедали в приятной компании, — отмахнулся Данила. — Ты лучше скажи, пошто ты меня, сонного, истязать вздумал?
— Прости, очень спешил! — весело выпалил Рэк. — Зато уже известно, что в твоей крови вируса Сети нет. Точнее, ты был инфицирован, но иммунная система быстренько всё это ликвидировала.
— И на том спасибо…
— Не за что, — всплеснул пальчиками карлик. — Ты бы сходил на мостик, для дзоц, пожалуй, это будет нелишне. Только оденься потеплее: там, наверху, свежо.
Он толкнул дверцу стенного шкафа и вывалил перед Данилой кольчугу-свитер ниже колен, рыжий комбинезон с отстёгнутым лёгким гермошлемом.
— Что, настолько свежо, что без забрала никак? — проинтересовался Данила.
— Увидишь, — бросил Рэк, помогая ему с защёлками на сапогах. — Скорость всё-таки узлов под восемьдесят…

110
Данила прошёл мимо лаборатории, где с Наблюдателем А и образцами Сети колдовали Сэдрик О’Ши и шехр Саджес, поднялся в рубку, присел слева от Джо в кресло штурмана.
— Что, старче, желаешь проветриться? — хлопнул его по коленке Джо.
— Как там Гинни?
— Говорит, мы — на подходе к первой точке… Что? — заорал он уже в микрофон и прижал ладонью наушник. — Ладно. Сделаю. Снижаю до пятидесяти. Курс давай. Да не чуть левее, а в градусах желательно! На радиокомпас глянь, горе ты моё глазастое… А-а, дамн’т! — Это уже Даниле, в сторону. — Она, прикинь, тряпками обмоталась, говорит, стекло, видите ли, мешает ей видеть. Иди-ка ты к ней, подсоби!
В тамбуре Данила обеими руками еле свернул кран отдраивания люка, сразу же вокруг завыл ветер; он вышел, прихлопнул за собой люк, придерживаясь за поручни, увидел перед собой тонкую фигуру в оранжевом комбинезоне с ошейником спасжилета и бесформенным коконом из полотенец на голове.
Тем не менее, в Данилином наушнике послышался спокойный голос Гинневер:
— Данил… хорошо, что пришёл. Вот радиокомпас, а вот моя рука. Постарайся засечь координаты для Джо.
Занятие было довольно замысловатое — совместить палец Гинни в грубой лётчицкой краге со светящейся из-под толстого серо-зелёного стекла экрана нулевой отметкой радиокомпаса и одновременно — с прямой стрелой курса.
— Шесть градусов лево по курсу, — сказал он Джо и снова, сверившись с живым указателем: — Ещё полтора… или два…
— Куда? — проорал в ответ Джо.
— Левее же!
— Понял. Держу. Ги, твоё пятно собирается увеличиваться или как?
— Это не пятно, — ответила видящая. — Это гриб кверху ногами. Нет, не приближается…
— Дэн, ты глазами-то тоже поглядывай! — попросил из рубки Джо.
Данила протёр стекло шлема от мелких брызг и наконец заметил некую неправильность горизонта, — плоскую впадину в крае неба, запятнанную более густой дымкой; через минуту небесная ущербина приросла снизу более интенсивной белой полоской, над которой только ещё угадывалась тоненькая тёмная чёрточка.
— Землю вижу, — как можно будничнее доложил он. — Лево градус с копейками.
— С чем? — донеслось из наушников двумя голосами.
— С хвостиком… Ну, с долями, чёрт дери!
— Есть, держу.
— Джо, сбрось до тридцати. Дистанция… фиг его знает… километров шесть.
— Есть, ладно. Передаю капитану.
— Знаете что, ребята… — тихонько, как бы сама себе сказала Гинневер. — Не надо бы нам к этому островку приближаться.
— Это ещё почему? — удивился Данила.
— А он неправильно светится. Он, по-моему, напичкан какой-то радиоактивной дрянью. Если так много красного, — вероятно, какой-нибудь стронций или уран.
— Ого! Уау! — хором отреагировали Джо и Данила.
Потом в наушниках густо забасил голос капитана Кобольда:
— Пилот! Торможение помалу. Слушать на мостике! Все в рубку.
— Помоги, — попросила Гинни.
Данила стал, торопясь, разматывать полотенца — одно, другое, третье (вот куда делось его, «драконовское»!), пока не добрался до мокрого лица Гинни.
— Уф-ф… — с облегчением повисла она на его плечах.
Данила пожалел, что был в гермошлеме — Гинневер прижалась распаренным румянцем к закруглённому стеклу — оно сразу запотело. Глаза её были на этот раз жуткими, красно-оранжевыми.
— Я видел интересный сон про ту пещеру… — сказал Данила в микрофон, инстинктивно отвернувшись от её взгляда.
— Я зна-аю, — устало пропела Гинневер с закрытыми глазами. — Я ведь была там с тобой.
— Всё-то ты знаешь и видишь, — пробурчал Данила, отдраивая люк.

111
Капитан притормозил ради того лишь, чтобы взять пробы воды и эхолоцировать глубины. Пологий шельф, радиоактивность и отсутствие в водах даже свободных плавучих фрагментов Сети явно свидетельствовали о том, что остров совершенно неинтересен экспедиции. Капитан Кобольд лишь обогнул остров, изрезанный узкими бухтами-шхерами (Данила в эти несколько минут всё же припал к обзорному монитору, время от времени пошевеливая ручку увеличения). К ночи ожидался свежий ветер и волнение. Ничего не оставалось, как идти ко второй «точке», оконечности Растущего архипелага, лежавшей почти в девятистах милях западнее.
За ужином Данила кратко и сбивчиво поведал свой сон.
— Похоже на истину, — признал Саджес. — То, что ты видел, Дэниэл, позволяет предполагать: цель экспедиции — некий объект, охраняемый Сетью. По мере приближения к цели, Сеть будет активизироваться, вокруг основной «точки» следует ожидать максимальной концентрации.
— У меня два вопроса, — по-ученически подняла узкую ладонь Гинеевер и вынула из-под Данилиного тельника за-гхат орро шедж. — Можно? При чём здесь вот это? Неужто второй камень — это и есть «корень»?
Зависла пауза. Шехр Саджес закрыл глаза и нахохлился по-птичьи.
— Может, и так, — подал голос Сэдрик О’Ши, занятый выстругиванием маленького узкоглорлого сосудика из тёмного дерева. — У Сети явно есть более или менее разумный центр, а вся остальная колония, как я понимаю, — просто его тело и рабочие щупальца. Мы с Наблюдателем пытались «разговорить» взятый в океане образец, но установили только то, что формы Сети разнообразны: есть «разведчики», «лекари», «добытчики пищи», «перевариватели», «движители» и даже «солдаты». Возможно, есть и «реинтеграторы» — проводники в другие миры.
— А амулет? — напомнил Данила. — Ведь люди с Окраины как-то сумели им завладеть и даже послать сюда…
— Это не истина, — мягко возразил Саджес, не открывая глаз. — И солдат, вернувшийся с «того света» — едва ли верный свидетель. За-гхат орро шедж может иметь и местное происхождение.
— А почему бы не верить сну Данилы? — с улыбкой спросила Гинневер. — Шехр Саджес, вы не допускаете, что обе части Главного предмета силы — это собственность цивилизации-захватчика?
— Если это так, — словно издали ответил жрец, — то экспансия Сети в наш мир — процесс едва ли обратимый. Мы прекратили войну. Синтезировали вакцину против вируса Сети. Сейчас идёт вакцинация населения Республики. Но это означает лишь начало новой войны…
— Да, с Сетью нам повоевать будет, как видно, интересно, — неторопливо произнёс Сэдрик О’Ши, не отрываясь от своего занятия. — Её, поди-ка, миллиарды тонн — там, в пучинах. У нас, должно быть, только один выход — как-то договориться с Сетью, если, конечно, у неё есть мозги и мало-мальская охота к дипломатии. Вывод элементарен, как головка чеснока: ищем «корень» и берём его приступом.
— Вот как? — удивился Данила. — Договариваться и брать приступом — это что-то разное, вы не находите?
— Абсолютно, — полупонятно реагировал Сэдрик. — Повоевать нам, полагаю, всё же придётся — по дороге к этому «корню». А там, глядишь, и политику с дипломатией применить…
Из рубки спустился Джо и, бегло нащёлкивая заказ на панели доставочного терминала, сообщил:
— Вторая «точка» — в ста девятноста милях на северо-запад-запад. Дежурный турболёт вот-вот прибудет на дозаправку. А тут как раз штормик начинается…
— Как Сеть? — коротко спросил Сэдрик.
— По эхолокации — появились цепи на глубине до ста двадцати футов.
— Половина первого по шедж-талахскому времени, — сказал Саджес, открыв зелёные глаза. — Капитан, как я полагаю, вы не против: всем — отбой, кроме экипажа. Завтра рано утром обследуем вторую «точку».
— Вы правильно полагаете, — сказал Кобольд. — Лучше быть сухопутным волком, чем морским.

112
Ночью лёгкое волнение углеглось почти в штиль с глухой мутью густейшего тумана. Джо, проведший ночь на вахте, расконсервировал в грузовом трюме небольшой катер с водомётным движителем, подрулил к складному трапу капитанской площадки, встретил разведкоманду — капитана и Данилу с Гинни в оранжевых комбезах и шлемах, откинутых на спину наподобие капюшонов.
— Ну, кха-нар’це шедж, народы, — сказал он, титанически удерживая зевок. — Идите в туман, несите силу. На связи — Рэк, а я пошёл спать.
— Одз-арк-на, — ответил Данила, прежде чем Джо прихлопнул за собой люк; по шерски это было точнее: пожелание спокойного сна поутру.
До острова было мили четыре. Данила наблюдал медленно растворяющиеся в тумане короткие толстые крылья «Дза-кана», Гинневер влезла на бак — вперёдсмотрящая с закрытыми глазами, — указывая жестами направление, Кобольд держал малый ход и навывал какую-то монотонную шерскую мелодию.
— Капитан, каково быть волком? — вдруг спросил Данила.
— А ты как думаешь? — с каменной физиономией проронил Кобольд.
— Никак, — смутился Данила, но ему было убийственно интересно. — То есть, я думаю, ты, должно быть, ходец со специализацией по животному миру, где-то так?
— Должно быть, где-то, — буркнул капитан. — Когда-нибудь ты должен был спросить.
Данила почувствовал, что для Кобольда в человеческой фазе эта тема — трудная и даже отчего-то волнующая. Поэтому он помедлил спрашивать далее.
— Когда надо быть волком — это хорошо, — наконец сказал капитан. — Перекидываться только хлопотно. И неприятно. — Тут он наклонился к Даниле полупрофилем и, теплея глазами, начал рассказывать — с трудом, рублеными фразами: — Это мне открыл шехр Сэдрик. Меня сбили над Атмором. Мне было девятнадцать. Он меня нашёл и собрал по частям. Потом рассказал, что во сне я часто бываю волком. И научил просыпаться-во-сне (долх-аз н’дол). Поэтому — когда ты меня видел волком, я спал и видел тебя во сне.
— А я просыпаюсь-во-сне птицей, — коротко сообщил Данила.
— Нет, — сказал Кобольд. — Полностью ты не просыпаешься. У тебя во сне только глаза бывают птичьи.
Гинневер обернулась к ним из-за ветрового стекла.
— Остров там, — показала она вперёд. — А вон там (ещё один жест вперёд вправо) есть живые, делающие резкие движения.
Она ещё не закончила фразы, когда в три с половиной долгих секунды произошло следующее: в ветровое стекло с коротким свистом ударило что-то металлическое; Гинни охнула и наполовину свесилась за борт; по обшивке бака, в то место, где она только что была, звякнул второй удар; Кобольд взлетел из-за рычагов управления, одним движением сгрёб Гинни и бережно-точно спрятал её за сиденьями, повернувшись при этом спиной к затухающему движению катера; вслед за этим в его оранжевую широкую спину, свистнув, прилетело и вонзилось очередное короткое и цветное нечто; это оказалось небольшим — с ладонь — дротиком с разноцветным оперением; и Данила, пригнувшись за стеклом, автоматически выдернул метательное орудие из толстой такни комбинезона.
— Чи’гха, — не оборачиваясь, поблагодарил его Кобольд, обернулся, нацелился куда-то в туман короткой трубкой гарпунного ружья и вдруг выкрикнул три коротких слова на неизвестном языке, неожиданно высоко и пронзительно. Ветряной хлопок-свист пневматического выстрела прозвучал не так, как прилетевшие откуда-то стрелы, а как бы навыворот. Почти тут же послышалось плотное деревянное «ттак-к!» поражённой цели и тихое гудение лебёдки, натягивающей тросик гарпуна.
Тогда выплыла из тумана и мягко стукнулась о борт катера длинная лодка с двумя абсолютно лысыми бронзовокожими стариками, замершими в одинаково неудобных воинственных позах.
— Ро’гха, нан-шехр’це (нехорошо, почтенные отцы), — мягко попенял им Кобольд. — Воины принесли вам силу, а вы — острыми железячками кидаетесь…
Засим капитан как ни в чём не бывало уселся за рычаги, завёл движок и, не глядя, протянул гарпун за спину — Гинневер.
— Ги, намотай куда-нибудь покрепче, — сказал он ей.
— Всё нормально? — вопросил Данила, разглядывая цветные перья дротика, лезвие которого было чисто.
— До костей вроде не достало, — сказал капитан без интонации. — Ты бы уложил дедушек поудобнее, а то ведь за борт упадут.
Данила бросил оружие на сиденье и полез в пирогу. Старики грозно таращились на него, но тела их, очень худые, замотанные в грубые короткие юбочки, были совершенно беспомощны. Он просто осторожно толкнул их по очереди, и туземцы — лицом к лицу — бессильно пялясь друг на друга, растянулись на дне лодки, заваленном какими-то камешками, косточками и скорлупками.
— Ты не находишь, Кобольд, что это было лишнее — спасать меня? — осведомилась Гинневер. — А что ты им сказал?
— Не нахожу. Зао шедж (слово силы), — ответил капитан сразу на оба вопроса. — Свяжись-ка с бортом, сообщи о происшествии.

113
Данила, обследуя туземное судно (запашок здесь царил тот ещё…), обнаружил на корме, в небольшой долблёной нише ещё одного члена экипажа. Это был оранжево-смуглый пацан лет семи-восьми, скорчившийся коленками в подбородок. Даниле пришлось тихонько приподнять его голову — ладонями в виски — и заглянуть в лицо. Мальчишка был в глубоком отрубе: глаза его отсвечивали щёлочкой голубоватых белков. Да, тяжело зао шедж капитана, немотря на несерьёзно-визгливые интонации…
— Давай его сюда, Дэн, — сказал Кобольд. — Я рассчитывал на взрослых...
Пацан оказался хотя и тощ, но широк в кости и достаточно увесист. Данила еле перевалил его через бортик и шлёпнул на штурманское сиденье; за управлением сидела уже Гинневер.
Кобольд навис над туземцем, пошептал что-то, бережно проведя огромной ладонью по его лицу, и вдруг гортанно крикнул: «Х-хоу!». Пацан рванулся всем телом, с ужасом вытаращился на капитана очень чёрными глазами; тот снова зашептал что-то; пацан заулыбался, покойно вздохнул и снова закрыл глаза.
— Порядок, — сказал капитан. — Ги, видишь берег?
— Ещё метров четыреста, — ответила она. — Похоже, нам там готовят тёплую встречу.
— Причаливаем потихонечку, — сказал Кобольд, и Данила понял неизвестно почему, что инцидент в тумане был просто недоразумением. Но оставались ещё вопросы: а что, собственно, туземцы могли ловить в море, где всё сожрала Сеть? за кого они приняли разведчиков, если сразу начали кидаться дротиками? Вопросы задавать он, впрочем, погодил: капитан перебрался в пирогу, наклонился над лежащими стариками-туземцами, произвёл некие манипуляции и бросил несколько слов на неизвестном языке. К удивлению Данилы, один из стариков почтительно прощебетал что-то в ответ. Кобольд произнёс целую речь — минуты на полторы, показывая то в сторону острова, то в открытое море, старики откликнулись коротко и явно утвердительно; тогда капитан помог им встать и одним движением перешагнул в катер.
— Всё хорошо, стрельбы не будет, — сообщил он. — Они нас приняли за наваждения глубин. Оказывается, Сеть умеет и такое… Ги, прихвати на берег аптеку с вакциной. Я возьму парнишку, а ты, Дэн, — вот эти сумки.
И тогда в клочьях редеющего тумана показалось пологое разноцветное побережье острова.
…Деревенька состояла из трёх или четырёх каменисто-зелёных холмов, испещрённых дырами-норами; в этом большом муравейнике обитало до сотни разнообразных детишек под водительством пары дюжин стариков и старушек.
Пока Гинневер готовила пистолетик-шприц и сменные кассеты одноразовых капсул с иголками, Кобольд собрал вокруг себя человек семь старичков и пару старушек завёл с ними долгую беседу, причём говорили в основном туземцы — очень степенно и в очередь. Данила же пробудил пацана из пироги, сунув ему под нос открытый флакончик с «эликсиром прямого зрения». Пацан, продирая глаза, попытался уползти, тогда Данила улыбнулся ему, нашарив в сумке упаковочку сахара, надорвал бумажку и протянул на ладони. Пацан острожно взял, лизнул и с энтузиазмом захрустел.
— Гинни, готова? — спросил он, засучивая левый рукав комбеза. Гиневер без слов приложила инъектор к внутренней стороне его предплечья и вхолостую нажала на спуск. Данила ещё шире разулыбался и жестами предложил пацану присоединяться к обряду братания. Тот с готовностью подставил руку для укола, другую тотчас потянув за добавкой, — Гинневер тем временем зарядила свой пистолетик капсулами и отметила первого вакцинированного. Тогда Данила хлопнул аборигена по плечу и выдал ему дополнительную пайку — за храбрость, после чего пацан серьёзно поклонился и с криками помчался в деревню.
Из нор, погоняемое старушками, уже вываливало основное население острова — вопящее, гомонящее и хнычущее.
…Минут через сорок поголовная вакцинация островитян была закончена, а сумка со сластями опустела. Племя младое и незнакомое подставляло конечности даже почти что с гордостью, никто не боялся, даже самые маленькие, зато каждый норовил получить сахару и печенюшек вне очереди.
Данила, щедро оделяя отметившуюся укольчиком тощую ребятню, почувствовал даже некий стыд, когда заметил в чумазом кулачке четырёх-пятилетней девчушки недогрызенную ящерицу (голодают они тут, несомненно…), и тут же дал понять ребёнку, что готов произвести честный обмен: ты мол, мне — остаток пресмыкающегося, а я тебе — целую горсть сахарных упаковочек. Девчушка, подумав, практично сунула ящерицу за поясок своей дерюжной юбочки, однако дар приняла обеими руками с примерной готовностью…
— Сворачиваемся, — наконец объявил Кобольд, окончив конференцию со старейшинами раздачей упаковок сахара и печенья. — Деды оказались грамотными навигаторами: то, что нам нужно — почти наверняка милях в ста-ста тридцати на юго-юго-запад.

114
На обратном пути Данила и Гинни приставали к капитану с вопросами: за какие это наваждения глубин приняли их островитяне? — не туземный ли это фольклор? и отчего они вздумали воевать с наваждениями, штуками, несомненно, более головными, нежели материальными, с помощью дротиков?
— Наваждения — это аборигены их так называют, — ответил неохотно Кобольд. — На самом деле это, скорее всего, изделия Сети, агенты-антропоморфы. Умеют говорить и ходить по воде. Старейшины говорят: «люди тины» пытаются притвориться обычными людьми, но у них это плохо получается. То глаз съедет на затылок, то лишняя рука вырастет и всякое такое. Вреда эти чучелки никому не причиняют, кинешь в них чем-нибудь — потеряются в море. Но уж больно их местные боятся. Бесы, говорят, да и всё тут…
— А чего они хотели от туземцев?
— Этого я так и не выяснил, — повёл плечом Кобольд. — Говорят, в море заманивали. Но мне показалось, Сеть просто наблюдала, училась принимать человеческий облик. Наверное, пообщаться с нами собирается. Посмотрим…
Едва ступив на борт, Кобольд с Данилой тут же скрылись в грузовом трюме — собирать гуманитарную посылку; Джо тем временем расчехлял вертолёт, на котором должен был доставить островитянам контейнер с провизией; Гинневер и шехр Саджес сели рядышком — пообщаться, по обыкновению, молча и зажмурившись.
Проводив Джо спасать туземцев от голода, Данила вошёл в кают-компанию и немедленно прирос к месту. Парочка видящих по-прежнему увлечена была своей дремотной беседой, но не эта привычная картина заставила Данилу прижаться к переборке: из угла в угол, через всё помещение летал, посвистывая-потрескивая некий крутящийся раскалённо-сверкающий шарик, — этим чудным снарядом перебрасывались Сэдрик и Рэк, причём участие карлика-жреца в этой забаве великовозрастных пироманов казалось почти невероятным. Если старик О’Ши просто ловил снаряд левой ладонью и небрежно, с краткими указаниями («Та-ак, теперь из-за спины! Сверху… с переворотом… Во-от, уже лучше…) отпускал шар обратно, то Рэк без напряжения и с явным удовольствием выделывал замысловатые прыжки и воздушные пируэты, короткими своими ручками стараясь отбивать шарик точно в левую ладонь Сэдрика. Наконец Рэк заметил вошедшего Данилу и, сморщившись уморительно-хитренько, затормозил шар и медленно послал в его сторону; Данила в мговение ока — почти бессознательно — оказался за спиной Сэдрика, который мягко пожурил карлика («А р-ро’гха…») и резко сжал ладонь, отчего шарик, с писком уменьшаясь, взмыл спиралью под подволок, лопнул со вздохом и исчез.
— Неплохо справились, — признал Сэдрик. — Но ты, малыш, мог и подпалить юного коллегу, вот что мне не нравится.
— Вам ли, достопочтенный шехр, недооценивать здоровые рефлексы практикующего ходца! — с шутовским пафосом изрёк маленький жрец. И добавил секретным полушёпотом: — Ваша же собственноручная наука… это вам не головка чеснока…
От взрыва хохота даже Саджес и Гинни прервали беседу.
— А что это такое было? — спросил Данила.
— Обыкновенный файерболл типа огонь-воздух, — пояснил Рэк, не в силах затормозиться после тренировки. — Холодная плазма под полторы тыщи градусов. Может пригодиться ночью…
Данила в своей каюте залез под душ, одновременно размышляя: должно быть, здесь, на Востоке величина физического смещения пространства (термин Проводника), та самая штука, благодаря которой получаются так называемые чудеса, — поболее, чем на Земле. Иначе — отчего дома он никогда не видел таких хотя бы фокусов, как давешний файерболл из холодной плазмы (а какая тогда — горячая?), и уж подавно — не смел даже вообразить себе, что подобные вещи можно делать собственноручно? Да ладно, одёрнул он себя, какие же это, в сущности, чудеса… Сэдрик-Кугуар объяснил и показал доходчиво: никаких чудес, только природа. Это — здесь. А какими, интересно, окажутся его взаимоотношения с природой там, на Земле? А если, вернувшись домой, он не сможет ни глядеть во сне птичьими глазами, ни, тем более, перемещаться по-ходецки?
К чертям, сказал он себе, вытираясь драконовским полотенцем. Не про это сейчас надо думать. Вполне возможно, что нынче предстоит посмотреть на заветный островок с пещерами глазами не птичьими, но человеческими…
Через полчаса вернулся Джо, и вся команда собралась за столом. Обед был одновременно и последним совещанием перед подготовкой к штурму, поэтому трапеза оказалась не лишена некоторой торжественности.
— Тец’н а надж, шехр’це (Наше время пришло, джентльмены), — поклонившись после долгой паузы, изрёк Саджес. — Дело наше простое: биться до конца там, где противнику заведомо принадлежит победа. Но это не капитуляция. Мир наш стар, настолько стар, что сила его была уже почти исчерпана много веков назад, когда Старшие создали Каменную книгу. И теперь пришло время радоваться: конец старого мира — в полном соответствии с мудростью Старших — несёт с собой одновременно начало мира нового. Этой ночью мы должны только узнать место для моста, по которому уйдём правильно и неторопливо. Я выражаю смиренную радость народа, готового обрести новый мир. Благодарю за помощь юных воинов, явление которых было предречено Старшими как начало прекрасной эпохи. Корт’н а талц-ха (Возрадуемся, покидая мир).
Жрец закончил свою короткую речь, снова надолго замерев в церемониальном поклоне. Потом сел, сделав знак Сэдрику О’Ши, который без предисловий начал тактические выкладки:
— Ну что ж, братья. О Сети мы знаем не так уж много. Поэтому можем применять разве что самые старинные и универсальные методы. Вот есть такой древнешерский осадный приём «Тройной орех», по-современному — «кумулятивный десант». Делимся на три группы. Первая — «внешняя скорлупа», шехры Кобольд и Саджес. Позывные — «1-1» и «1-2». Задача — нейтрализация Сети на подходе к острову. Вторая группа — «внутренняя скорлупа», мы с Рэком («2-1» и «2-2») — обеспечиваем высадку основной группы. Основная группа — «ядро», понятное дело, Гинневер, Джошуа и Дэниэл (насчёт позывных — догадайтесь сами). Вам, дети мои, придётся побеседовать с «чучелками» Сети, — если они есть, конечно. Ну, теперь — функции действующих лиц…

СЕГМЕНТ ТЁМНО-СИНИЙ
(XIII, главы 115-119)

115
Минул уже час после заката, когда Гинневер «высмотрела» в небольшом архипелаге островок, похожий на неправильную трёхлучевую звезду, и дала точный курс. Теперь она прижалась на топчанчике в углу рубки, и если бы не полный боевой комбез, только что без шлема и спасжилета, то казалось бы, что она чутко дремлет.
Джо вёл «Дза-кан» в «контактном режиме», как тихоходное судно, на шести узлах скорости, непрерывно тестируя глубины. Правое ухо его обвивал наушник общей связи, в левое была включена «горошина» с неким минималистическим земным рэпом (в кресле второго пилота мигающий огоньком плэйер покоился на ещё одном слушателе — булыжнике-Наблюдателе А).
Кобольд с Саджесом загрузили катер таинственной аппаратурой «для стабилизации водной среды» и отбыли в неспокойную мешанину сумеречного моря. Во втором катере, готовом отчалить, Сэдрик и Рэк в полной экипировке тихонько перебрасывались цитатами из шерских священных текстов.
Данила сидел один в вертолёте и существовал оборотнем. Он разрывался между восприятием десантника перед высадкой прямо в бой и птицы, болтающейся над штормовым морем (как если бы человек, подвешенный за ногу над центром тайфуна, пытался одновременно весело вопить монологи Винни-Пуха и исполнять на гитаре меланхолический менуэт Монтеверди).
…Он послал птицу ещё раз облететь остров. Юго-восточная оконечность кучки скал среди моря оказалась даже не бухточкой, а настоящим фьордом — извилистой протокой, куда почти не достигали волны, но ветер гулял и гудел, как в кривоколенной трубе. Голова кружилась до тошноты: картинка дёргалась, клонилась и плыла, и периферия зрения улавливала напряжённые рывки крыльев; ветер, следовательно, крепчал. Наконец он почувствовал, что птица выбивается из сил; тогда он с громадным облегчением позволил себе-птице выброситься из кипящей взвеси воды и воздуха. Знакомая до мелочей ноздреватая стена утёса приблизилась и остановилась, но он со стоном заставил себя неуклюже проскакать к щербатой дырке пещеры и скрыться от ветра; заглянуть внутрь он уже не успел.
…Сознание его вгладила обратно в голову прохладная ладонь, а в клюв полилось что-то вяжуще-сладкое.
— Охх, к-как… зд-раво, — проклекотал он между глотками.
— Бедный мой чайка Дэниэл Ливингстон, — пропела Гинневер. — Попей вот чаю со льдом. А потом пойдём тебя реанимировать холодной водичкой. Опасно же так перекидываться: можно остаться там… Давай, вставай, у нас минут пятнадцать до атаки…
Ему не понадобилось идти в кубрик, чтобы умыться: колпак грузового трюма был уже открыт, — он просто высунул голову из вертолётного люка и с минуту понаслаждался промозглым дождичком и солёными брызгами из-за борта.
Гинневер ждала на заднем сиденьи с салфеткой наготове.
Явился Джо, поставив управление «Дза-кана» на дистанционную автоматику; был, против обыкновения, мрачен и молчалив, плюхнулся на пилотское сиденье, сразу же ткнул клавишу общей связи на пульте и завозился, готовясь ко взлёту.
Тут и началось: ожил связной динамик.

116
— «Один-один» (Кобольд). «Капуста» горит. Вход в бухту — 6 кабельтов. Счас стабилизируем среду. «Третьим» — готовность раз.
Вой, писк, хаос…
— Капуста? — спросил Данила с салфеткой на голове. — Что там вообще творится?
— Сеть пылкает огнём, — пояснила Гинневер. — А они как-то море успокаивают… или останавливают. Тогда Сеть уходит глубже.
— Тихо! — прошипел Джо, запуская главный винт. — Слушать!
— «Один-два» (Саджес). Среда в стазисе. Коридор готов. Прямо до земли. Держим. «Вторые», пошли в бухту! Хоп!
Тишина. Шорохи. Скрип гальки.
— «Два-два» (Рэк). Вроде порядок. Высаживаемся. «Два-первый» держит зону — триста метров. «Третьи», глядите картинку, давайте направление…
Экран на пульте осветился, показывая уже надоевшую Даниле издырявленную стену утёса.
— Дэн, это тебе! — бросил Джо. — Увидишь место — ткни пальцем…
Изображение медленно поползло справа налево — вслед за камерой на шлеме Рэка.
— «Три-три», — откликнулся Данила. — Понял, слежу!
Нет. Нет. Не то. Вот трещина, похоже… Нет. Должен быть наклонный провальчик. Нет. Дальше…
Вдруг на камне зазмеились тонкие тёмные нити, они на глазах становились чаще и толще.
— «Три-три»! — выдохнул Данила. — Лево! Дальше…
— «Два-один» (Сэдрик). Влево пока стоп. Жарко тут. «Два-второй» в порядке. Появились «верёвки», разбираемся.
Град ярких искорок засверкал по стене, «верёвки» стали дёргаться и редеть, а картинка снова поползла влево.
— «Два-два». Продолжаю. Как там, похоже?
— «Три-три»! Дальше! Дальше…
«Верёвок» на стене стало совсем мало, потом они исчезли совсем. Даниле стало легче читать клинопись вбоин, выпуклостей и трещин. Нет. Нет. Наклон пола. Так. Нет.
— «Один-один». Странненько. Ушла «капуста». В округе совсем нет. Только в глубине. Коридор пока держим. «Третьи», пошли к «первому»! Хоп!
— «Три-два», — сказал Джо. — Иду.
Вертолёт тряхнуло и накренило, но Данила не заметил: читал камень двумя парами глаз одновременно.
— «Два-два». «Верёвки» тоже кончились. Продолжаю…
Нет. Нет. Та-ак. Провал наверх. А вот бородавка. Две длинных выбоины. Трещинка косая. Точно! И наклон…
— «Три-три»! — взорвался Данила. — Есть, вот оно!..
— «Третьи», идём ко вторым, — сказал Джо и рванул ручку шаг-газа.
Данила наконец оторвал все свои глаза от экрана и в жёлто-зелёных пятнах впервые увидел освещённую стену утёса.
Непосредственно. Воочию.

117
Свист вертолётного винта стал понижающимся стоном, клакнул люк. Данила и Гинневер вместе протиснулись наружу и, оглядывась на свет, спрыгнули на камень.
Позади, у воды насторожённо замерли квадратненький Рэк (увешанный оружием и увенчанный поверх шлема двумя шишками — прожектором и камерой) и тонкий в профиль Сэдрик (у локтей болтаются перчатки, бледно-оранжевый файерболл над ладонью).
— «Один-два», — слышалось в шлемофонах. — Всё ушло. Похоже, они сняли блокаду. Иду на «Дза-кан». Хоп! — «Один-один». Стазис будет держать «один-второй». Иду ко «вторым» и «третьим».
Далее повисло молчание. Только вялый плеск волн во тьме да еле слышное неровное подвывание ветра.
Из-под замирающего винта вертолёта спрыгнул Джо. К нему тотчас подкатился Рэк, с облегчением поделился своим арсеналом.
По устью бухты приближались пятно света и звонкий взрёв мотора — к берегу шёл катер Кобольда.
Гинневер с помощью Рэка крепила камеру к своему шлему.
Данила, не отводя взгляда от тёмного провала пещеры, наощупь вынул из ранца кинжал и трёхголосец.
Джо передёрнул затвор автомата.
Сэдрик отстегнул забрало и, бережно поигрывая шариком плазмы, прервал всеобщее молчание:
— Чую, они сдаются. Это мне нравится. Стало быть, поговорим…
И — через паузу:
— Ну, вперёд, дети мои.
Тогда «третьи», не сговариваясь, почти одновременно шагнули к тёмной дыре посреди рассеянно освещённой стены утёса: Джо — со своей пушкой, Данила — с ходецкими инструментами и Гинневер — с мигающим на макушке объективом камеры и — по обыкновению — закрытыми глазами.

118
Джо со стволом наизготовку приблизился к правому «косяку» щербатого провала, двумя пальцами показал на противоположный край входа в пещеру: мол, вам туда. Данила локтем тихонько отодвинул Гинневер за свою спину, опёрся о камень плечом.
Постояли.
— Ги… Тебе слово, — сказал Джо.
— А знаете, из чего по большей части состоит этот остров? — вдруг спросила она. — Из останков каких-то животных, хищников. Кости. Когти. Зубы. Их было чуть ли не миллион. И кто их сюда всех согнал?..
— Это всё невыносимо интересно, сестрёнка, — сказал Джо. — Но это потом. Ты уж, будь настолько любезна, скажи, что там, внутри…
— Свод повышается, — начала описывать свою рентгенограмму Гинневер. — Метра через три. Пол ровный. Нет, дальше ямы какие-то. Есть вода, шевелится. А вот столб, большой. Мы его видели с Данилой...
— Шевелится, говоришь? — переспросил голос Сэдрика в шлемофоне. — А ну-ка, поглядим…
Между Данилой и Джо с еле уловимым, каким-то электростатическим треском проплыл оранжевый комочек огня размером со сливу, — было даже заметно, что он пульсирует, гримасничает и переливается, как мыльный пузырь. Тогда они смогли заглянуть внутрь.
Файерболл стал почти белым, разбух до величины хорошего грейпфрута и остановился, тоненько позванивая, под скошенным потолком шагах в десяти от входа. Слева в его тёплом полусвете действительно возвышался неровный утончающийся кверху пёстрый столбик, толщиной и фактурой поверхности напоминавший среднюю сибирскую берёзку. По бокам его темнело несколько провалов или промоин, откуда явственно дышало и поплёскивало эхо морского прибоя.
Всё было как будто спокойно.
— Ги, встань посерёдке и транслируй, — сказал Джо без интонации. — Если что, мы тебя прикроем. Пошли.
И тут — на втором-третьем шаге по направлению к столбику, Данила почувствовал, как азарт и напряжение враз отпустили его, и тогда наступила внезапная внутренняя немота, — словно после уверенныхых шагов по асфальту тело его без паузы приняла тёмная вода. Он начисто забыл, зачем он здесь, споткнулся и по инерции повернулся в сторону Джо, — тот выкатил белки и мычал что-то, коротко и странно подёргивая стволом автомата. Доля секунды — и в уши ввинтились два почти одновременных крика:
— Мальчики, назад! Здесь всё красное!!! — это голос Гинневер взмыл перетянутой струной.
— Пре-кратить! Иначе портал будет уничтожен! — тяжелокаменно прогрохотал Сэдрик О’Ши.
Под сводом пещеры расцвела целая гроздь файерболлов, — вокруг стало светлее, чем днём.
И Даниле почудилось, что три ангела негромко, но где-то совсем близко пропели двусложное «Сла-ва!»
Далее он помнил только, как некто незнакомый картонно-тряпочным мультяшным голосом что-то размеренно заквакал, и затем его (Данилу?), крохотного и твёрдого, как галечка, коротко сжали и со страшной силой запустили вверх по склону, весу в нём стало в сотни раз больше, и он спокойно стал ждать встречного удара, — просто окончания траектории, в конце которой — покой, ничто, кроме покоя…

119
Он очнулся с открытыми глазами, в своей каюте, и сразу же увидел перед собой хохочущую в ладошку Гинневер. Он тогда попробовал улыбнуться (почти получилось) и сказал себе: «Как-то я стал легко отрубаться, что бы это, в самом деле…»
Он завозился, чтобы сесть, но тут Гинневер, опередила его, вскочив с горящими мокрыми глазами, обняла за шею и спрятала лицо на его плече.
— Ёлы-палы, с ума сойти сегодня! — вслух возмутился он.
— Данила, ты молодец! — забормотала полуразборчиво Гинни. — Я так за тебя испугалась! Если бы не твои волшебные дудки… Когда чучело появилось и стало извиняться, говорит: мы, Океан-34… вынуждены были ошибочно применить полный останов нервных синапсов… А ты всё-таки сумел — и они сдались! И самое главное — сказали, где камешек!..
Данилу так и подбросило, отчего Гинневер грохнулась на коленки у топчана.
— Камешек?! Что ты со мной делаешь, сестра?.. Ну-ка, давай всё по порядку!
Оказалось, — как следовало из рассказа Гинни, — она первая уловила своим «прямым зрением», что силуэты Данилы и Джо из ясно-зелёных вдруг стали быстро становиться густо-малиновыми. Тогда она завопила что-то вроде «стойте, всё не так!», а Сэдрик громовым голосом пригрозил кому-то уничтожить портал (ну, видишь ли, этот столбик — не что иное, как дверь в другой мир, и, представь себе, именно на Окраину!) И тут из промоины, сообщающейся с морем, выдулся такой здоровенный фиолетовый с золотыми прожилками пузырь и ужасно забавным голосом заговорил на тарабарском языке (Кобольд переводил — с диалекта здешних островитян). Это и было «чучелко Сети», и оно стало извиняться за то, что, мол, приняты неправильные меры, и что вам с Джо по ошибке отключили центральную нервную систему, и что они (называют себя почему-то Океаном-34) должны были не охранять портал от исследователей, а наоборот — быстрее вступать с ними в контакт (им, оказывается, было неизвестно о том, что мы не ограничены только этим миром, но больше всего их поразил твой трёхголосец, — «чучел» сказал: «голос Прагнезда»). Тут все заметили что он, Данила, валяется без сознания, и Сэдрик унёс его в катер, а Джо вскоре чихнул, грубо заругался по-английски, но тут же извинился и сказал, что всё в порядке. Далее «чучел» стал повторять, что скорбит, что нет ему, Океану-34, прощения, и что он «готов ответить на все и всяческие вопросы уважаемых хозяев там и тотчас, где и когда им это будет удобно». Сэдрик сказал, что им удобно, чтобы представитель Океана-34 явился через два часа планетарного времени на борт исследовательского судна «Дза-кан», а впредь гарантировал «хозяевам» беспрепятственный доступ к порталу, буде в том изъявят они желание. «Чучел» ответил, что, мол, всенепременно и абсолютно, и тогда Сэдрик выгнал всех грузиться и следовать на борт, а шехру Саджесу радировал, чтобы тот готовил связь с Головой и пустую питьевую цистерну на четверть тонны. В пути Рэк сделал Даниле укольчик, но когда его перенесли в каюту, то ей показалось, что он перестал дышать, и вот тут-то он и очнулся…
— Ладно, — вздохнул Данила. — А как же, ты сказала, камешек?
— Он там, на стартовом стержне портала, — ответила Гинневер. — И Саджес сказал, что первыми на Окраину пойдём мы с тобой и Джо!.. Ты понимаешь? — миссии скоро конец! И всё почти так, как мы предполагали…
— Вот чёрт!.. — буркнул он, пряча улыбку. — Надо же мне было такое пропустить! Никогда себе не прощу…

СЕГМЕНТ ФИОЛЕТОВЫЙ
(XIV, главы 120-125)

120
Данила рассеянно следил взглядом проплывающую внизу тайгу, но на фоне курчавых неровностей всех оттенков зелёного — от ядовито-салатовых палестин болота до почти абсолютной черноты старых буреломов — перед глазами его сам собою повторялся процесс активации портала.
Вот он надевает ключ входа — орро шедж №1 имени сержанта Огдена — на верхушку стартового стержня. Чешуйчатая оболочка столбика тотчас аккуратно сворачивается сама в себя, обнажая тонкий чёрнографитовый ствол с чёткой продольной чертой-риской по всей длине (она совмещается с радиальной линией на ключе). В основании стержня становится виден ключ выхода, — искомый и вожделенный орро шедж №2, как оказалось, недоступный в этом мире (на выходе ключи должны поменяться местами, и выходной на обратном пути станет входным). Теперь надо установить расстояние между ключами: от этого зависит зона вокруг стержня, подлежащая размазыванию во временипространстве между пещерой на острове здесь и берегом горного карстового озера — там. Без хитростей оставляем входной ключ там, где он есть, зона, стало быть, максимальная — 16 метров (это потому что отправились они с вертолётом, тремя четвертьтонными цистернами горючего и кучей полуметровых кубитейнеров с провиантом). Остаётся только совместить ключ выхода у основания стержня с нулевой чёрточкой, — тогда (без всяких торжественных чудес, таинственных огней и завораживающих колебаний континуума) вокруг становится не полутёмная пещера со светлой дыркой входа, в которую видна глазастая морда вертолёта, а весь вертолёт, обложенный поклажей, на рыжем осколочном песчанике и далее — спокойная индиговая вода озера с крапинками зеленоватого льда. Всё.
Это — Окраина.
Теперь они летят над девственной тайгой, отыскивая признаки существования бывших покойников, а ныне — первопоселенцев нового мира.
Вот так оказалось всё непросто: за Восточный мир круто взялись сразу две силы: неизвестных, давно уже невесть куда сгинувших «волновиков», собственно, и заваривших всю эту кашу с войной, и — единое существо, мегаколонию-неорганика, Океана-34. Первым этот мир был вообще-то ни к чему — им нужны были биоизлучения людей, особенно «вкусные и питательные» в пограничных ситуациях вплоть до момента смерти; обычные хищники, дикие космические акулы-барракуды... Океан же (имея, впрочем, свой, предельно серёзный, глобальный интерес) взялся за дело цивилизованно, честно и гуманно: мир с клочком суши, оставшийся почти без природных ресурсов и населения, был необходим ему как среда обитания (точнее, не сам мир, а его безбрежный океан); вырастив Сеть, Океан-34 прежде всего перестроил своё радиоизлучение так, чтобы его частоты полностью нейтрализовали и перекрывали «волновиков»; далее «освободители-завоеватели» изобрели великолепный вирус, вместо смерти даровавший людям новую жизнь в новом мире, и притом — после «повторного рождения» — в несколько раз более долгую, безопасную и, так сказать, идеально экологичную.
Только два фактора не укладывались в планы Океана: шерцы упорно «не хотели» менять место жительства, сопротивляясь вирусу; на планете откуда-то появился портал, устроенный то ли людьми, то ли кем-то ещё, но — для тех же людей и притом в обход планов Океана.
А кому понадобилось делать портал таким, чтоб им впору было пользоваться людям, имеющим мозги, глаза и руки для точных манипуляций ключами? Ответ элементарен, Холмс (размышлял Данила под ровный посвистывающий гул винта): это сделала ещё какая-то внешняя инстанция, неведомая ни людям (естественно!), ни Океану (что заставило его столь бдительно охранять от людей «остров портала»: видимо, неоргаников устраивал только путь людей в один конец, возможность же их возвращения через портал была им асболютно не нужна).
Что это за «третья сила», смог намекнуть консилиуму, собравшемуся на борту «Дза-кана», только Наблюдатель А (он остался у портала выхода постигать сущность нового мира): это мог быть Седьмой мир системы, — Прагнездо, центр пересечения трёх «отрезков без длины», на концы которых (условно) «насажены» шесть остальных миров — Центр, Земля, Отражение, Бронза, Легенда и Окраина.
…Честь, конечно, великая — первыми проникнуть в новый мир, но главное, для чего затеяна их поисковая (последняя?) экспедиция, — выяснить таковую примерно кучу вопросов: как, собственно, на Окраину попал «ключ Огдена»? что за сила инспирировала передачу ключа смертельно раненому сержанту? сколько их, ключей, вообще? один ли портал? и, наконец, может быть, удастся узнать, — не сам ли Бог «мира №7» выступал в роли веснушчатого парнишки в шортах, который послал в мир Отражения предмет, призванный изменить историю Семи миров?

121
— Ну, как там, сестрёнка, диспозиция внизу? — спросил Джо, едва истёк час полёта. — Есть признаки обмена существ?
— Ты знаешь, странно… — приоткрыла глаза Гинневер, и Данила, полуобернувшись с кресла штурмана, заметил, что её радужки стали совсем светлыми, почти серыми, и заметно косят в стороны. — «Чучел» сказал: поселение — в скольки-то единицах расстояния на запад-северо-запад. Но, во-первых, я не разобралась в их пространственных мерах, а во-вторых, какой-либо компактной дислокации не видно, зато…
— Слушай, ты меня извини, конечно, — возразил вдруг Джо, — но не обзывай ты их, ради Христа, «чучелами». Этот Океан — нормальный, корректный парень, хоть и неорганик. Ну, не въехал поначалу, ладно. Но с ним, я так понял, вполне можно иметь дело…
— Хм, когда они нас вырубали в пещере, ты бы так не сказал, — заметил Данила. — А что — «зато», Гинни?
— Прости, Джошуа, само собой вылетело, — улыбнулась «видящая». — Так вот, каких-то больших живых пятен нет, а есть мелкие-мелкие точечки, частые, равномерные, как сеточка, и они мерцают и шевелятся.
— Что? Опять Сеть? — в один голос выпалили «воин» и «ходец».
— Я хочу сказать, что пока вижу не людей, но внизу очень много чего-то ещё явно живого…
Связи с «Дза-каном», конечно, не было, поэтому Джо на правах старшего по званию решил искать людей до предела дальности полёта, то есть пока не будет истрачена ровно половина горючего. Но уже минут через двадцать Гинневер незряче протянула ладонь к биноклю у Данилы на груди:
— Теперь смотрите — под большими деревьями, у реки…
Данила и без окуляров уловил слабый дымок под кронами неизвестных крупнолиственных дерев и рядом — нечто движущееся, тускло отблёскивающее под солнцем.
— Вон там, на бережку, Джо, — показал Данила, — как будто наш брат по разуму…
Джо ещё разворачивал вертолёт хвостовой балкой к обрывистому берегу речки, когда Данила отомкнул люк и, выглянув наружу за полтора метра от земли, едва не вывалился на траву: из леса к ним приближался обряженный в некий неимоверный прикид (да ещё тяжело чем-то нагруженный), но самый настоящий и взаправдашний капрал Дугган Урей, тот самый, что когда-то вместе с ними оборонял разрушенные бойни на Олвикском шоссе.
— Здорово, Дугги! — заорал Джо в форточку, перекрывая холостой свист винта. — Дружественное гип-гип от братьев по оружию!
Урей поднял голову, да так и шмякнулся назад со своей поклажей.
— Ребятки!.. штоб-я-так-жил… — сипло бормотал в восторге Урей и неуклюже выпутывался из своего кожаного тюка. — Так вас тоже накрыло там, под живодёрней…
Данила тем временем успел спрыгнуть и подбежать к странному раскидистому кусту, похожему одновременно на фикус и герань.
— Нет, братушка, — с улыбкой ответствовал Данила, помогая ему встать. — Нас сюда угораздило несколько другим макаром…
— Ух, дьявол вам в лодыжку! — сиял и тараторил Дуг. — Ну, молодцы, что сподобились! Вы не представляете, народы, какой это офигенный загробный мир! Пошли скорей, я вас познакомлю с нашими… Шерцы-то оказались нормальными мужиками, в самом деле!.. А потом и с самим Учителем перемолвимся…

122
— Чёрт дери… Ну, вот это встреча! — не мог угомониться Урей до самого порога «фактории-22», как представил он длинный одноэтажный каменный дом с частыми маленькими окошками и камышовой крышей. — Как же вы это сюда вертушку затащили? Трофейная, поди, от чёрненьких? Ладно, потом, потом… Залазьте, братки, как раз поспели к обедне!
Жилое помещение «фактории-22» собой представляло поместительную низкую залу с камином и несколькими кожано-верёвочными гамаками во всех простенках между окон. За узким каменным столом на каменных же, укрытых грубыми тканями скамьях сидело с дюжину бородатых мужиков в простых, но пёстрых одеяниях (среди них Урей был явно самым младшим). Из большинства бывших подданных Республики, рослых блондинов и шатенов, выделялись трое или четверо смуглых приземистых шерцев; поэтому Данила, войдя, счёл необходимым поздороваться двуязыко:
— Добрый день, джентльмены. Кха-нар’м шедж.
Компаньоны Дуга загомонили сдержанно-простовато, называя свои имена: в особенности же были довольны шерцы, по-своему, церемониально поприветствовав гостей (пожатие крест-накрест, до сгиба локтя); однако, никто не стал интересоваться у гостей их происхождением и обстоятельствами кончины и воскресения; добрый ли это признак? — задумался Данила.
— Ну, народы, — встал под самый потолок Стро, добродушный рыжебородый увалень лет сорока пяти, по виду — явный уроженец дальнего юга Атмора и некто вроде лидера общины. — Вознесём светлое молчание Учителю-Лесу и вкусим священного дара, им посланного, а нами воспринятого с благодарностью. — И добавил почти то же самое по-шерски, что вышло вполовину короче.
Все встали, вперивши сентиментально-просветлённые взоры в потолок, и так молчали с минуту, после чего рыжебородый притащил откуда-то из сеней здоровенный противень, совлёк с него яркий рушник и в общем молчании оделил каждого сотрапезника внушительным кубом зеленоватого студня. Мужики загудели и с аппетитом принялись за обед, причём шерцы более пользовались короткими ножиками из неизвестного слоистого минерала, а ильзарцы — костяными лопаточками.
— Рубайте, не стесняйтесь, — пригласил Дуг. — Жутко вкусная штука и абсолютно диетическая. Я уж не говорю, что ритуальная…
Данила смело отчленил порядочный кусок «дара» и принуждён был согласиться с бывшим капралом: и впрямь вкусно, — что называется, ни рыба, ни мясо, с привкусом овощей и в меру сдобренное неизвестными специями. Проглотив ещё пару кусков, он обнаружил, что еда ещё и очень сытная и, несмотря на однородность, совсем не напоминает синтетический «холодец», коим однажды их накормили в столовой клонатория 1131.
— Это растёт в дуплах фудодендронов, — жуя, пояснял Урей, — по ночам просто вылазит наружу, в лотки, а мы собираем поутру. Когда вы с неба свалились, я как раз с дежурства по сбору воротился…
Гостям предложили по глиняному бокалу незнакомого, тёмно-оранжевого, густого и кисловатго сока, напоминавшего по вкусу нектар-ассорти, только без сахара.
— Дуг, скажи-ка ты нам вот что… — начал Джо отвалившись от стола, но Урей прервал его:
— Счас, выгоним биверэмов на болото, по дороге к Учителю поговорим.
— Кого-кого выгоним? — спросил Джо.
— Ну, овцебобров, это такой наш местный транспорт и поставщик шерсти…
До конца обеда Данила гадал про себя, — что за такой Учитель, одновременно являющийся «подателем дара»? Он, кстати, не приметил во всём доме и обстановке столовой ни единого предмета из дерева, из чего вывел гипотезу, тотчас вышептанную на ухо Гинневер: раз деревья — «податели», так, похоже, они тут священны наподобие коров в земной Индии; отчего бы им не оказаться хозяевами этого мира?
— Не-е… как классно, что вы сегодня пожаловали! — продолжал радоваться Урей в лесу. — Старший Стро, пока вы здесь, меня освободил от работы в стойлах и от каменотёсного послушания. Говорит: ты, новенький, больше всех балдеешь от тутошнего порядка, вот и просвети гостей…
— А сколько ты уже здесь? И как вы с шерцами уживаетесь?— спрашивал Джо.
— Да второй месяц пошёл… — отвечал Дуг. — У нас тут, брат, разницы нет: хоть ты шерский поп, хоть дикарь с архипелага. Учитель каждому новый язык даёт. Умственный...
Данила хотел было вплотную пристать к бывшему бронепехотинцу на предмет того, кто, в сущности, здесь хозяин и учитель. Но вгляд его сам собой обратился внутрь, и он увидел простую и ясную картинку, — наподобие тех, с помощью которых они общались с Наблюдателем А: человек стоит спиной к дереву, прижавшись затылком к стволу.
— Ох ты… — задохнулся от изумления Урей. — Да ты, старина Дэн, кажись, и высокое общение уже знаешь?!
— Понял теперь? — тихонько шепнула ему Гинневер. — Люди здесь — только гости, так ведь, Дугган? А хозяева — деревья. Я ведь всегда догадывалась, что деревья — существа, а не растения…
— Верно соображаешь, сестрёнка: ещё какие крутые существа! — важно согласился Дуг. — Так вы здесь, что ли, не впервой?
— Да нет, — ответил за всех Данила. — Нас этому в шерском монастыре учили.
— Ну, не всех, положим, — неловко признался Джо.
— То-то я заметил, что чёрным… (Ой, прости меня, Бо! и ты, брат Джо, тоже…) шерцам, значит, легче язык даётся…
— Ежели тебе, простому капралу, дался, — предположил Джо, — то мне-то, лейтенанту, да ещё не совсем белому…
— Ну вот, пришли, однако, — объявил Урей и как-то весь подобрался. — Здравствуй, учитель Бо! Одз, Бо гхат-ом’це…
Они стояли под невысоким, но неимоверно толстым и коренастым деревом, которое, взявшись за руки, они не смогли бы обхватить вчетвером. Листья его были огромны и разлаписты: вроде тополиных, но объединены в гроздья, как листья рябины или акации. Вокруг шершавого ствола, между мощных корней, земля была аккуратно вскопана и проборонена, а на нижних ветвях красовались разноцветные ленты и глиняные колокольчики. С четырёх сторон к дереву вели четыре узеньких дорожки, посыпанные белым песком; они заканчивались крохотными — чтобы только стать — площадочками у самого ствола.
— Теперь вам надо внутри помолчать, — тихо и торжественно проронил Урей. — Становитесь, куда Учитель покажет. Он у вас счас всё спросит и на всё ответит.

123
Данила посмотрел на вспотевшего разом Джо и покойно прижмурившуюся Гинневер и как-то сразу стал знать: Учитель Бо просит его прислониться спиной к своему стволу с северной стороны; ощущение было знакомое — почти такое же, как при первом знакомстве с Саджесом: захотелось внутренне улыбнуться и раскрыться — без слов, просто будучи самим собой.
Он чувствовал, как в несколько коротких секунд Учитель Бо одним ласковым прикосновением своего древнего сознания впитал то, что видел и знает двенадцатилетний линкер-«ходец», при этом деликатно не касаясь его личной, человеческой информации. Бо выразил (как именно — об этом Данила даже не задумывался) своё почтительное удивление редкостью и ценностью полученного им знания и поинтересовался: что он может открыть гостю из неведомых миров?
Данила стал понимать: Бо — сущность, сходная с силикоидом А, но намного более древняя и существующая не индивидуально, а почти как Сеть Океана-34; когда-то, незапамятные миллионы лет назад нечто необъяснимо-непредставимое (называемое по-разному: демиург, главный Наблюдатель, всеобщее Древо, прагнездо, Бог…) принесло семена пращуров Бо в этот мир, юный и зыбкий, дабы они обустраивали, хранили и готовили его для исполнения дальнейших замыслов демиурга. Бо знает теперь представителей двух человечеств, чьи миры, к несчастью, переполнены разумным злом (это, по крайней мере, Земля и Восток, понял Данила и захотел узнать об этом больше); последнюю формулировку Бо пояснил примерно так: «Угнетение, уничтожение и употребление себе подобных, мыслимые существами как основа и первосущность их природы»; разумное зло само себя обосновывает как необходимый полюс бытия — наряду с добром; на самом же деле в существе и веществе нет ни зла, ни добра: есть лишь путь, движение сущности во временипространстве, более или менее соответствующее природному назначению (эксертции, подумал себе Данила, и вдруг заметил, как просто воспринимать знания в беседе с Бо, и какими дикими философскими чащобами обрастает всё это в переводе на человеческий язык).
Так демиург решил построить мир без зла, выбрав для этого тёплый и цветущий мир, обильный озёрами, реками и ручьями, кишащий хищниками и их жертвами; сначала он наделил молодых особей Древа властью над примитивными нервными центрами животных, и деревья приучили тварей держаться от них подальше (вот почему птицы, насекомые и древолазающие гады со временем эволюционировали примерно поровну в пустынноживущих и земноводных). Но животный мир численно увеличивался в арифметической прогрессии, и деревья (а лишь очень малое их число выросло из семян демиургова Древа, большинство же были самыми обычными) служили пищей травоядным, а тех, в свою очередь, пожирали хищники. Тогда демиургу ничего не оставалось, как вывести из этого мира сухопутных-плотоядных; сообщество Древа, насчитывавшее к тому времени уже несколько миллионов особей, подчинило себе волю животных, и начался великий исход тварей к местам, указанным демиургом (одним из них, понял Данила, и было то горное озеро, близ которого линкеры вервые вошли в этот «мир-эксперимент»). Неисчислимые полчища зверей, спешили тогда к порталам день и ночь, забывая о еде и сне, подобно крысам, зачарованным дудочкой Крысолова, — чтобы выйти на крошечные клочки суши в мире ином и, постепенно пожирая друг друга, исчезнуть, и своими останками скрыть ворота в мир, породивший их.
Миллионы лет сообщество Древа, ставшее единственным доминирующим видом на Окраине, приручало и селекционировало оставшихся водных тварей, дабы они не мутировали в двоякодышащих (лишь редким видам было позволено выйти на сушу: таковы были биверэмы, — овцебобры, смирные и добродушные «шерстяные бегемоты», — они питались только водорослями, тысячелетиями предотвращая вырождение пресных водоёмов в болота, делали себе гнёзда из глины и плавника, и генетически боялись приближаться к любым деревьям выше болотного камыша). Другие обитатели водоёмов продолжали поедать друг друга, но их размеры и численность и теперь строго регулируются Древом, — отчего они совершенно не грозят популяции биверэмов и других симбионтов (союзников-помощников) сообщества.
И лишь несколько десятков лет назад на Окраине появились существа, которые очень скоро вписались в зелёный мир Древа, связанного единой корневой системой, и были настолько разумны, что Древо могло делиться с ними своей силой и знаниями, приняв людей не питомцами-симбионтами, но желанными гостями и со-хозяевами.

124
История Окраины прошла перед мысленным взором Данилы, как краткое содержание научпоп-фильма без звука, но с толковыми и доходчивыми невидимыми титрами; вслед за этим Учитель Бо показал ему незнакомого белобрысого парня с едва пробивающимися светлыми усиками, в цветастой сетчатой майке и коротких кожаных штанах; это, понял Данила, тот, о ком он хотел узнать, — старший 54-й среднезападной фактории Гилл МакКроук; он медленно ехал верхом на симпатичном мохнатом существе, почти неразличимом за буйной пегой шерстью, а на шее всадника висел старый знакомый орро шедж!
Должно быть, совсем необязательно теперь же искать этого самого МакКроука, подумал Данила, достаточно узнать, — каким образом к нему попал ключ портального входа; но гостю было позволено узнать лишь то, что МакКроук действовал по указанию Учителя 54-й общины Гапа, и что ему пришлось почти полтора года служить встречающим проводником на Лужайке Прибытия, пока редчайший случай не послал ему сержанта Огдена, временно заблудившегося между мирами (последний Даниле был также показан, причём, не лысым, со здоровый цветом лица и совершенно целой рукой; значит, бедняга попал-таки под форт-шилдскую бомбёжку, впрочем, почему же бедняга, если теперь он здесь?), и тогда Арчибальд Огден помимо своей воли оказался порученцем Древа, успевшим исполнить свою миссию всего за несколько часов до своего повторного и окончательного путешествия на Окраину…
Далее Даниле отчего-то совершенно расхотелось задавать вопросы: Бо дал понять ему: никто не знает о том, почему Учитель Гап направил Гилла МакКроука в каньон горного озера за ключом и поручил ему дождаться «возвращенца» Огдена; это, понял Данила, без объяснений.
Но молчание Бо совсем не расстроило его, более того: он сразу же забыл об этом, — потому что Учитель ни с того ни с сего назвал Данилу чем-то вроде «коллеги» и попросил — «в качестве прощального дара» — немного побыть деревом. Как это стало возможным и долго ли продолжалось, — Данила не помнил, он только чувствовал: ему было тогда в точности так, как в первом «птичьем» сне, когда он впервые нашёл «костяной остров» портала…
…Когда линкеры возвратились к фактории в компании растроганного и просветлённого Урея (совсем уже не похожего на прежнего удальца-капрала), старший-22 Сейбалт Стро объявил им о том, что к вечеру начнётся магнитный шторм (обычное дело на Окраине, такое бывает со средней частотой земных дождичков, нынче же ожидается небольшая гроза). Оказалось, жизнь переселецев с Востока — вовсе не стопроцентная идиллия: во время штормов сила тяготения на Окраине увеличивается до двух-трёх земных единиц, иногда на несколько суток, и тогда людям приходится, выгнав овцебобров на болото, залезать в специальные водоёмы, так называемые гравипруфы, а после — привычно восстанавливать помятое и порушенное хозяйство. Так что, посоветовал Стро, гостям стоит немедля направиться к каньону и впредь, прибывая на Окраину, брать с собой какой-нибудь прибор для измерения уровня естественного магнетизма (их-то, местных, когда штормит, так о том предупреждает Учитель…).
И уже в полёте, приближаясь к «озеру портала», Учитель Бо тихонько коснулся Данилина сознания и на прощание сообщил ему: он скоро будет уметь нечто такое, чего не умеет никто. Данила даже не был уверен, что правильно понял одного из Учителей Древа, — что-то вроде «самостоятельно искать линии связи пространств и провешивать по ним порталы»…

125
До Принихлобского побережья оставалось не более ста миль, когда Кобольд неожиданно скомандовал Джо экстренное торможение и приводнение.
— Есть связь с Арманом, — объявил он по громкой связи. — Второму пилоту готовить приёмный сервер. Команде — в рубку.
— Вот это номер… — озадачился Данила, столкнувшись в коридоре с Гинневер. — Как Голова-то сюда попал?
— Эх ты, ходец-молодец! — не глядя, щёлкнула его по носу Гинни. — Слушал бы внимательно Саджеса: Голова — во Внутреннем Саду, реинтегрировал из Центра походную станцию в полторы тонны, собирается на Окраину…
Старшие линкеры стояли у внешней переборки, а Джо — уже в виртуал-маске — вперился невидяще куда-то поверх иллюминатора; на креслах второго пилота и штурмана он приготовил комплекты для Данилы и Гинневер. Данила, вникая в сервер, успел пробормотать:
— На Окраину… Ещё интереснее. Откуда он там возьмёт электричество?
Но перед глазами его уже был Юрий Юлианович — в профиль, присевший на выдвижной ящик у пульта, в привычных чёрных джинсах и вишнёвой майке с надписью «Сигнал из Центра недвусмысленно прост…»
— Здравствуйте, Шеф! — выпалил Данила.
— Здорово, Данил, — полуулыбнулся «почти Шевчук». — Энергию я возьму оттуда же, куда улетают из сна твои птицы.
— Буэнос ночес, сеньор Хименес, — коротко поклонилась Гинневер и сняла маску.
— Молодец, Гинни. Мне уже известно, что ты можешь видеть меня и без этого…
— Хелоу, мистер Кинг, сэр! — салютовал Джо.
— Привет, универсальный солдат с неотключаемыми нервными синапсами!
Изображение в Данилиной маске слегка дёрнулось и поплыло: передатчик сервера был всё-таки на приличном расстоянии от «Дза-кана».
— Скажу кратко, — начал Голова. — Ваши эксертции сильно изменились в результате открытия нового мира. Сейчас они настолько слабы и ломки, что мы просто обязаны немедленно отправить вас на Землю. Техникам пришлось менее чем за сутки собрать транслятор. Он ждёт вас прямо в порту. Для этого, собственно, я и предпринял — впервые! — реинтеграцию из Центра.
Ваши великие заслуги в освоении Радуги (так наш друг Рэк предлагает называть отныне нашу систему — теперь уже Семи миров) будут оценены наравне с лучшими линкерами всех времён, — таких, как Данте Алигьери, Джонатан Свифт и Николай Гумилёв. Даже если ваши пути ещё не скоро совпадут со стратегическими задачами Центра, ваше обучение будет продолжаться. Но вам следует быть готовыми к тому, что на Земле это будет гораздо труднее: величина физического смещения вашего мира пока ещё крайне мала. Каждый из вас вскоре по прибытии на родину получит инструкции по совершенствованию своей специализации с учётом земных условий.
Отныне не удивляйтесь тому, что ваша жизнь в корне изменится. Мир ваш очень строг и закрыт, но вы как линкеры будете обеспечены необходимыми средствами и свободой передвижения. Обо всём этом подробнее вы также узнаете на Земле.
Для всех нас крайне важна ваша безопасность, — не только ввиду ваших заслуг, но и в предвидении следующих миссий. Поэтому перед возвращением вы получите и экраны многоконтурной защиты, которые вы не имеете права снимать ни при каких обстоятельствах. Уверен, что вы хорошо запомните мои слова…
Джошуа Льюис! Тебе будет особенно трудно остаться в идеальной форме линкера, у тебя впереди — риск, постоянное напряжение, возможны травмы и даже ранения. Но главная твоя задача — не нанести и не пропустить ни одного удара. Береги себя, Воин! (Джо издал невразумительный звук — вроде «ыс-сё-ё…» — и чётко отдал честь.)
Гинневер Раставанара! Вы с родителями должны будете переехать на юг Китая или в Непал, на ваших островах вскоре будет очень неспокойно, — опасности ожидаются как в обществе, так и в природе. Никто не должен знать об особенностях твоего зрения! (Гинневер одновременно побледнела и расцвела пунцовым румянцем, улыбающиеся губы её чуть подрагивали, а глаза стали изумрудно-зелёными.).
Данила Савлук! На твоей родине станет несколько спокойнее, но вы с отцом также переедете на северо-запад России. Никогда не путешествуй один, но свои умения практикуй только в полном одиночестве. Будь осторожен в своих снах и очень строго отнесись к своим сочинениям (Данила непроизвольно дёрнулся навстречу виртуальному учителю, изображение Шефа сильно поплыло — уже не из-за атмосферных помех).
Что же… (картинка снова чуть размылась и поплыла) я рад, что ошибся, попрощавшись с вами в Центре. Теперь — прощаюсь навсегда. И да пребудет с вами Свет!..
Изображение потемнело, сжалось в точку и исчезло в зеленоватой мгле деактивированного монитора.
— Что же, други, собирайте вещички, — пророкотал Кобольд. — Ходу осталось с полчаса. — Огромными ручищами обнял Джо, пробурчав ему что-то вроде «вольно, фендрик!», пожал руку Даниле, оскалясь юмористически (но очень даже по-волчьи), смешавуюся Гинневер поцеловал в ладонь.
Сэдрик О’Ши похлопал по груди Джо, изящно-гибко поклонился Гинневер, а со своим учеником Данилой по обычаю стал спиной к спине.
— Скоро ты пойдёшь по мирам, как по улицам Кемерова, — сказал он на чистом русском. — Сие мне остолбененно нравится.
Саджес попрощался с юными линкерами, как всегда, молча и неподвижно, отчего у них внутри стало вместе и безмятежно-спокойно, и тревожно-радостно; только с Гинневер они соприкоснулись головами и в унисон прошептали друг другу что-то по-шерски.
Рэк плакал навзрыд, нисколечко не смущаясь и, как мальчишка, размазывал влагу по бугроватому морщинистому лицу. Короткими ручками пытался обнять землян за талии и бормотал:
— Я люблю вас, мальчишки вы мои… Сударыня, о-о! преклоняюсь… Вот и горе, вот и счастье! Что это я, старый обломок… Эхх! Корт-амн шедж, дзол’це…
В лобовые иллюминаторы «Дза-кана» уже виден был причал Талахского порта.

СЕГМЕНТ УЛЬТРАФИОЛЕТОВЫЙ
(XV, эпилог)

Данила очнулся у исчезнувшего ручейка, под той самой разлапистой кривой сосной, откуда ему уже не суждено было ступить на трухлявый настил тайника Ёшитан.
Он запретил себе помнить о времени, извернувшемся невообразимой тридцатидневной петлёй, чтобы вернуться на круги своя за час до начала другой жизни. Отныне время будет течь по прямой.
В полной внутренней тишине и без единого проблеска мысли он спустился с сопки, подошёл к маяку и увидел капитана Ли, — тот сидел с трубкой на площадке крутой витиеватой лесенки, ведущей на сигнальную площадку.
Данила сказал ему только:
— Никаких планов. Никаких концепций.
Старик очень медленно спустился с лестницы, приблизился к Даниле и ответил ему также по-японски:
— Приветствую тебя, брат-таинник Ёшитан.

ХХ—XXI вв.





* * *



Д о д а т к и

История Мальчика-Витязя

(Квалификационная миссия Данилы Савлука в Легенде)

Глава 1
ОЧЕНЬ-ПРЕОЧЕНЬ

В половине десятого вечера, как обыч¬но, Данилу отправляют спать. Спорить с папой и мамой бесполезно, особенно когда они заняты своими ужасно серь¬ёзными делами и уверены, что ото¬рвись они хоть на минутку — и всё пропало, мир немедленно содрогнется и завтрашний день никогда уж не на¬ступит.
А если человеку уже почти совсем исполнилось семь лет, и спать ему нисколечко не хочется, — что ему остается делать?
Остаётся скромно присесть в уголке под треск маминой швейной машинки и, терпеливо выждав минуту тишины, попросить специальным «маминым» голосом:
— Мам, ты ведь мне сегодня расска¬жешь про другие страны? — Молча¬ние. Вздох. — А, мам?..
Мама перешивает куртку, из которой Данила давно вырос, она думает о мартовских заморозках, о Данилиной недавней ангине, о своем отпуске и о магазине «Детский мир». Мама легонько треплет сына по ма¬кушке и отвечает устало:
— Ты растёшь, Данил, а курточка твоя совсем не растёт. Попроси-ка луч¬ше папу. Он у нас профессионал всё-таки.
Данила только хотел спросить: кто такие профессионалы и что они умеют делать, — но секунду спустя в глазах его уже светится гениально хитрая мысль.
Данила идёт на кухню.
Папа сидит за столом и что-то то¬ропливо исправляет и зачёркивает в толстой куче листов.
— Пап, ты профессионал? — в упор выпаливает Данила.
— Хмм, — озадачен папа. — Да, пожалуй, в какой-то степени... А в чём дело, старина?
— Значит, ты — профессионал и расскажешь мне историю?
— Какую историю? — спрашивает папа рассеянно.
— Страшную, — отвечает Данила. — Интересную. Про приключения.
— Я бы с удовольствием, — обречён¬но вздыхает папа. — Но, видишь ли, мне завтра рукопись сдавать. Давай-ка ты, брат, сам. Ты ведь уже взрослый, а, Дэн?
Взрослый, думает Данила. Совсем уже почти семь лет. А спать гонят — в полдесятого, как маленького.
Ладно, решается Данила. Я вам покажу. Я вот как чего-нибудь очень-преочень захочу, и тогда...
И тогда вы все посмотрите — что будет.
И он — сам, без напоминания — идёт в ванную и мстительно чистит зубы...
...Потом Данила долго лежит в крова¬ти и с грустью думает о том, что он и вправду ещё маленький, и если он чего-то ну ОЧЕНЬ даже захочет, — всё равно никогда ничего не исполнится.
Никогда.
И это самое обидное.
И Данила лежит и грустит, и смотрит на зелёную звёздочку в тёмном окне.
Тихо.
Рыжий кот Макс спит на подокон¬нике.
Воронёнок Карл притих в клетке.
Ящер Ярик греется у лампы в своём аквариуме.
А зелёная звезда еле заметно пошеве¬ливается в открытой форточке.
И Даниле приходят в голову чудные слова, — сами собой, будто кто-то шеп¬чет ему на ухо, баюкая и утешая:
«Если когда-нибудь кто-нибудь ночью
ОЧЕНЬ-ПРЕОЧЕНЬ чего-то захочет...»
И Данила улыбается и понимает, что это к нему пришёл тихий и шёпотный стих. Может быть, от зелёной звезды?

Глава 2
ЗНАК ЗВЕЗДЫ

Данила так долго смотрел на звёздоч¬ку, что ему показалось: она движется, как живая, она качается, всё сильнее и сильнее...
Она скользит полукругом, плавно, как маятник.
Вот-вот оборвётся и упадёт...
ВДРУГ, — прочертив тонким лучи¬ком фиолетовое небо, звезда сорвалась и исчезла. И в ту же секунду на коври¬ке, рядом с Данилиной кроватью, что-то негромко стукнуло, сверкнуло, укати¬лось под стол, и в комнате стало чуть-чуть светже.
Бесшумной пулей Данила выскочил из-под одеяла и, — неизвестно как, словно бы во сне, — в руке его оказа¬лось что-то увесистое, тёплое, светяще¬еся изнутри, как большой чудесный кристалл.
Данила задохнулся от радости и хотел думать:
«ВОТ ОНО! НАЧИНАЕТСЯ!» Но в углу у окна тотчас явилась высокая тонкая фигура человека в пла¬ще и широкополой шляпе. И Данила, прижимая к груди тёплый кристалл, услышал:
— Не бойся, мальчик. Твой зов услы¬шан — и я здесь.
В живом зеленоватом свете звёздоч¬ки Данила разглядел ярко-голубые глаза с сетью морщинок, добрую улыбку в густой седеющей бороде и узловатую руку, держащую изогнутый посох.
— Не бойся, — повторил гость. — Подойди ко мне.
— Я не боюсь, — сказал Данила и шагнул вперёд, раз и другой.
— Я твой Проводник. Я послан с Той Стороны силами Дня — затем, чтобы просить тебя о помощи.
— Меня?! — выдохнул в изумлении Данила.
Сердце его готово было разорваться от небывалого ощущения чуда, творя¬щегося на его глазах.
— УСПОКОЙСЯ, малыш, — мягко ска¬зал гость, положив руку Даниле на пле¬чо, и тогда Данила заметил, что совсем не волнуется и готов внимательно слу¬шать.
— Та Сторона — это другой, невиди¬мый мир, наделено и недосягаемо отде¬лённый от вашего. Но от того, что случается там, очень многое зависит и здесь, в мире людей. Книга Судеб пред¬сказывает: в некоторую ночь явится маленький человек из мира людей, которому дано победить ночь. Не удив¬ляйся ничему, что случится с тобой теперь. Человек, предсказанный Книгой — это ты, мой мальчик. Только ты один неуязвим для сил Ночи, царящих на Той Стороне. И если ты сможешь сразиться с ними на равных, — а это будет так, ибо истина сказана в Книге, — то и на твоей земле ближе станет рассвет. Готов ли ты помочь силам Дня?
— Я... не знаю, — прошептал Данила.
— Я же маленький.
— Тебе послано это, — старик указал на звёздочку в Данилиных ладонях. — Знак Звезды даёт тебе власть и волю. Ты очень скоро изменишься и многое сможешь. Знак Звезды даёт тебе на¬дежных друзей-спутников, о которых ты скоро узнаешь. Знак Звезды будет хранить тебя и придавать силы и му¬жества, и ты это скоро почувствуешь. Готов ли ты в путь?
Данила почувствовал, что он растет и крепнет, звездочка замерцала в его руке, и он сказал:
— Что я должен сделать?
— Это никому неизвестно, мой маль¬чик, — сказал старик. — Возможно, тебя ожидают великие трудности и опасности. В Книге сказано так: он двинется на восток и достигнет Свя¬щенных Гор, и тогда настанет рассвет. Выбор сделан, тебе доверено главное сокровище — Знак Звезды. Итак, готов ли ты?
— Да. Я готов, — сказал Данила, и это была правда.
— Я знал это, мальчик, — сказал старик и кругообразно провел по воз¬духу ладонью вперёд. — Смотри: ты становишься Мальчиком-Витязем.
Данила вырос теперь ещё больше и стал почти вровень с Проводником. На нем были лёгкие латы, мягкие сапоги с металлическими щитками до колен, шлем и кольчуга. На широком кожа¬ном поясе висели колчан со стрелами, лук и короткий меч в ножнах. Данила не цепенел уже от удивления стреми¬тельными переменами, и, кажется, почти перестал быть прежним Боб кой, которого полчаса назад, еще В МИРЕ ЛЮДЕЙ, отправили спать, так и не рассказав истории. Но теперь он стал Мальчиком-Витязем и сам отправляет¬ся на Ту Сторону сражаться с силами Ночи...
Нужно было только ОЧЕНЬ-ПРЕ-ОЧЕНЬ захотеть...
— Это — твои друзья-спутники» — сказал Проводник, и тонкий луч Звез¬ды бережно коснулся кота на подокон¬нике, воронёнка в клетке и ящерицы в аквариуме. — Ты увидишь их уже на Той Стороне. Прощай же, Мальчик-Витязь. Мы увидимся, когда наступит утро. Ступай — и да хранит тебя Свет...
Через секунду он уже не видел лица Проводника, словно кто-то прикрыл ему ладонями глаза. Пол под его нога¬ми покачнулся, он почувствовал мгно¬венную лёгкость, от которой коротко замерло сердце...

Глава 3
ЧЕРНАЯ ПУСТЫНЯ

Он стоял посреди ночной степи, под фиолетово-чёрным стылым небом, сжи¬мая в руке Знак Звезды.
Он увидел своих друзей, так же неуз¬наваемо изменившихся, как и он сам.
Макс из шаловливого кота — гуляки и охотника за воробьями — превратился в тигра. Он лежал у ног Мальчика, тяжёлой лапой касаясь его сапога. Жёл¬тые глаза его с острыми угольками зрачков чуть светились во тьме.
Карл, бывший воронёнок, прошлым летом выпавший из гнезда и выхожен¬ный Данилой, хотя и остался самим собой, но превратился в большого Учёно¬го Ворона с тяжёлым, клювом и умным взглядом блестящих, чуть навыкате, бусин-глаз.
А Ярик изменился так, что Мальчик с трудом узнал его. В мире людей он был обыкновенной ящерицей, и Данила когда-то мечтал вырастить из него на¬стоящего крокодила. Теперь это был крылатый Дракон Яр в тусклой чешуе панциря, с крыльями, сложенными на бронированной бугроватой спине, и спокойными немигающими оранже¬выми глазами.
Макс поднялся, мускулисто потя¬нувшись, и взглянул Мальчику в лицо.
— Н-ну, пора в путь, Хозяин, — полувопросительно сказал он.
Ворон Карл просвистел крыльями и тяжело сел Мальчику на плечо.
— Я полагаю, надобно установить стороны света, — гортанно произнёс Карл. — Насколько я помню, этот почтенный старец указал нам на вос¬ток.
Мальчик не удивился ни чудесным превращениям своих друзей, ни их способности к человеческой речи, — теперь он был Мальчик-Витязь, и он думал о главном: нужно двигаться на восток и. дойти, — во что бы то ни стало.
— Если небо прояснится, попробуем определить по звёздам, — сказал Маль¬чик. — Ярик, а ты что думаешь?
Яр медленно обернулся, переступив тяжкими лапами, и низко рокочущим шёпотом произнёс:
— Сейчас. Буду думать.
— К сожалению, в астрономии я не столь силён, как в других естественных науках, — сказал Карл. — Но, по моему разумению, небо едва ли прояснится.
— Почему ты так думаешь? — спро¬сил Мальчик.
— Я только предполагаю, — ответил Карл. — Научная гипотеза.
— Н-да, это пустыня от земли и до самого неба, — сказал Макс. — Сдаётся мне, Что нам тут ничего не светит, Хозяин, кроме нашей Звезды.
— Но покажите мне хоть одно дере¬во, — сказал Карл, — и я определю, где север.
— Ни одного деревца, — сказал, огля¬девшись, Макс. — Есть кое-где кустики, и это всё.
— Похоже, здесь просто отменили свет, — вслух подумал Мальчик. — Кто-то здесь его смертельно боится.
— Я бы советовал вам, Хозяин, спря¬тать Звезду понадёжнее, — сказал Карл. — Всё-таки единственный источник света...
— Да, действительно, — согласился Макс. — Я-то и в темноте отлично вижу. А то не ровен час...
Мальчик осторожно спрятал Знак Звезды под кольчугу на груди, — крис¬талл по-прежнему был тёплым, и чуть-чуть просвечивал сквозь плотную сталь¬ную вязь кольчуги.
— Яр, — позвал Мальчик. — Ну как, надумал что-нибудь?
— Восток там, — прошептал Яр, не отводя взгляда от одной, только ему видимой точки.
— Ты уверен? — спросил Макс.
— Я думаю, нет оснований не верить этому древнейшему из ископаемых, — заметил Карл. — Поразительное чутьё...
— Ну-ну, полегче, — сказал Макс. — Какое же он ископаемое?
— Я вовсе не хотел обидеть достопоч¬тенного Дракона, — поспешил оправ¬даться Карл. — Это просто такой тер¬мин, если позволите.
Яр даже не посмотрел в его сторону.
— Буду лететь впереди, — сказал он. — Следите.
Яр взлетел, хлопая кожистыми крыльями и тотчас растворился в непро¬глядной тьме.
— Вы как хотите, Хозяин, но рядом с ящером я чувствую себя как-то не совсем уютно, — признался Карл. — Такой, с позволения сказать, бомбарди¬ровщик...
— А ты поменьше умничай, — посо¬ветовал ему Макс. — Ископаемое... Если б тебя кто назвал яйцекладущим...
— Но позвольте!.. — взвился Карл.
— Да хватит вам, ребята, — оборвал Маль¬чик. — Следите лучше за Яром. Он нам указывает путь.
Макс предложил Мальчику сесть на него верхом и без видимых усилий нёс его на спине. Карл, ворчливо рассуж¬дая о чём-то с самим собой, летел чуть в стороне и иногда оповещал Мальчика о направлении полета Дракона.
Так прошло несколько долгих часов пути.
Глаза Мальчика привыкли к темно¬те, и среди тёмно-фиолетового мрака он различал только редкие кустарни¬ки, трепещущие от сильного бокового ветра, и однообразные холмы с каме¬нистыми россыпями.
Ночь, думал Мальчик. Ночь и чёрная пустыня без конца...

Глава 4
ПЕРВЫЙ БОЙ

— Обратите внимание, Хозяин! — прокричал сверху Карл. — Кажется, Дракон приземлился.
Яр вынырнул из темноты, жарко дыша, и коротко сообщил:
— Впереди город. Есть люди и… Сущес¬тва. Опасно.
— Люди в городе? — спросил Маль¬чик. — Можно ожидать нападения?
— Не от людей, — ответил Дракон, выпуская и снова втягивая огромные когти. — Трудно знать. Ветер. Опасно.
Ветер ещё усилился и стал почти попутным. Макс как-то весь напрягся, принюхиваясь, и стал ступать осторож¬нее, медленнее, как бы крадучись.
— Ох, не нравится мне этот ветер, — сказал он. — Хуже не придумаешь для охотника — с ветра заходить...
— Я вперед, — выдохнул Яр. — Опас¬но.
Мальчик взял лук наизготовку, — нужно было каждую секунду быть на¬чеку. Напряжение Макса передалось и ему. На груди он нащупал успокаиваю¬щее тепло Звезды. Он готов и спокоен, что бы ни произошло.
— Я пойду пешком, Макс, — сказал Мальчик и благодарно погладил друга по спине.
— Мне кажется, разумнее было бы в случае нападения... — начал Карл, со¬бираясь приземлиться Мальчику на плечо, но сильный порыв ветра поме¬шал ему развить свою мысль.
Что-то словно толкнуло Мальчика в грудь: внимание!..
И тогда — со всей внезапностью и коварством воплощённой ночи — из-за ближнего холма вынырнул отряд всадников в развевающихся чёрных пла¬щах. Мальчик со всех ног бросился к Дракону, ставшему живым укрытием, и, почти не целясь, стал стрелять в беспорядочно летящие навстречу сгус¬тки темноты, которые стремительно приближались. Мальчик видел, что не¬сколько стрел его как будто достигли цели, но тёмная конница была уже в полуминуте полёта от линии оборо¬ны...
— В сторону! — прогремел Яр, роняя из ноздрей малиновые искры.
— За мной, Макс!.. — крикнул Маль¬чик и отпрыгнул, легко перекувырк¬нувшись, в небольшое каменистое уг¬лубление, прикрытое колючими кус¬тами. На лету он заметил, как молнией вслед за ним метнулся Макс.
И тут они увидели всё, на что спосо¬бен был крылатый Дракон Яр.
Гигантским скачком Дракон взмыл над всадниками и разом обрушил на них ослепительно оранжевое облако пламени, дохнувшее вокруг нестерпимым жаром и рваными клочьями рас¬ползшееся по ветру. Это было ещё более стремительно и неожиданно, чем нападение тёмных всадников, и Маль¬чик уже хотел закрыть глаза, чтобы не видеть того, что должно было остаться от нападавших, — но эскадрон тёмных всадников в одно мгновение исчез без следа — вместе с лошадьми, и в отблеске рассеянных искр Мальчик заметил только одного, кото¬рого Яр когтистыми лапами выхватил из седла и, — медленно взмахивая кры¬льями, возвращался к Мальчику с до¬бычей.
Дракон бросил пленника на землю, громыхнули доспехи, и Макс немед¬ленно стал ему лапой на грудь, — на всякий случай.
Яр присел рядом, раскалённо дыша. Мальчик подошел к нему и коснулся щекой его горячей шершавой шеи.
— Спасибо, друг Яр.
— Не надо спасибо, — хрипло про¬шептал Яр. — Я умею, и сделал.
— Здорово ты их — ни пылинки не оставил, — сказал Макс. — Хозяин, этот тип ещё жив. Может, открыть ему забрало?
Мальчик открыл лицо пленника.
— Ничего не видно, — сказал он, и тогда достал из-за кольчуги Знак Звез¬ды, чтобы разглядеть врага. Пленник, увидев зеленоватый свет, судорожно дернулся всем, телом и издал какой-то клокочущий писк.
— Тихо, тихо, — попридержал его Макс. — Не шевелись, приятель, на сегодня с тебя хватит.
Сквозь открытое забрало на Мальчи¬ка глядели испуганные красные бусин¬ки-глаза.
Он разглядел острый шевелящийся нос с опаленной щёточкой усов и узкий оскал с двумя выступающими передними зубами.
— Это крыса! — воскликнул он. — Огромная крыса в доспехах...

Глава 5
КРЫСЫ, ПРИЗРАКИ И НЕТОПЫРИ

— Кто ты? — обратился Мальчик к пленнику, но тот в ответ только сипло застонал.
— Да он же сварился вкрутую, — сказал Макс. — Яр своё дело знает. Вряд ли вы из него чего-нибудь выбьете.
— Ты можешь говорить? — снова спросил Мальчик.
Крыса открыла глаза и скрипуче за¬бормотала:
— Не убивай меня, господин... Я сотник третьего легиона призраков Цорк. Я расскажу все... Прикажи свое¬му Лучу, господин, он спасет меня... Я не хочу умереть... Прикажи, я буду твоим, рабом...
— Хорошо, — сказал Мальчик и под¬нял в ладони Знак Звезды. — Да будет он здоров.
Тонкий луч коснулся груди крысы-Цорка, и тот приподнялся на локте, многословно и униженно захлёбываясь в благодарном писке, и стал целовать землю у ног своего спасителя.
— Фу, какая гадость, — передёрнулся Макс. — Как бы не зря, Хозяин... Кста¬ти, Карл куда-то запропастился.
— Давай-ка поищи его, Макс, — сказал Мальчик. — А я тут кое-что разузнаю у этого вояки.
— Н-ну ладно, — неохотно согласил¬ся Макс. — Яр, ты всё же присмотри за вредителем. Кто его знает...
— Буду смотреть, — только сказал Яр, и с этой минуты не спускал глаз с пленника.
— Говори же, — коротко приказал Мальчик.
Крыса-Цорк с готовностью заскри¬пел:
— Властитель ночи Сарт узнал о том, что сюда проникли посланники с Той Стороны. Он приказал уничто¬жить вас и отобрать Луч... Но вы же меня спасли, господин, хе-хе... Я те¬перь ваш верный раб...
— Что ты знаешь о городе?
— Это город Полнолуния, господин. Взят нашими грызунами и призрака¬ми. Люди усыплены. Не ходите туда, там много наших... Призраки на каж¬дом шагу. Если вы хотите дойти до гор, господин, так это очень далеко, я знаю, много дней скакать. А легионы Сарта неисчислимы, так что, господин...
— Ладно, хватит, — оборвал его Маль¬чик. Ему стало противно от сырого зловония, которое распространял во¬круг себя Цорк.
— Я только хотел, господин... преду¬предить, чтобы... хе-хе... остеречь вас от ошибки — вы же знаете...
Мальчик уже начинал жалеть, что спас эту тварь от заслуженной смерти. Но — не убивать же военнопленного... вдвойне как-то против¬но...
— Куда исчезли всадники из огня? — сквозь зубы от подступившей тошноты спросил Мальчик.
— Они призраки, господин — что же вы хотите? — огня страх как не любят. Огнем их только и можно сгубить. Были ещё летучие мыши, эти, видать, ускользнули, если успели, хе-хе...
— Теперь вот что, — сказал Мальчик. — Ты расскажешь мне план города и расположение охраны. Всё до мелочей. Выяснится хоть одна неточность — и от тебя даже пепла не останется. Ну?..
Цорк немедля бросился угодливо и сбивчиво объяснять и даже расклады¬вать камешками на земле, с опаской оглядываясь на близко сидевшего Яра. Слушая скрипучую тараторку крысы, Мальчик смог вполне ясно предста¬вить себе систему укреплений города, и в голове его уже выстраивался план, — как очистить город от всей этой гнуси, и может быть, даже...
— Как усыплены жители города? — вдруг прервал он пространные разъяс¬нения Цорка.
— Я, господин... вот уж чего не знаю, того не знаю, это дела игемонов, ихние заклятия... Это все они такими делиш¬ками ворочают, а мне что, сказано — скачи, я и скачу, сказано — грызи...
— Запомни: одно слово неправды... — начал было Мальчик, но Цорк упал ему в ноги и покрыл себя самыми немыслимыми клятвами, в которых упоминались Сарт, подземелья и су¬шёные хвосты. Мальчик брезгливо от¬толкнул его носком сапога.
От нового приступа тошноты его спас Карл, живой и невредимый, при¬землившийся на спину Яра.
— Прошу меня простить, я немного отлучился, Хозяин, — сказал Карл, клювом приглаживая перья. — Вы, я вижу, поймали кого-то?
— Где ты пропадал? — спросил Маль¬чик.
— Когда Дракон жёг этих негодяев, я заметил, как кто-то взлетел и пытался скрыться, тогда как остальные исчезли совершенно бесследно. Есть у меня одна гипотеза... Ну, так вот. Одного из беглецов ваш покорный слуга сумел задержать, правда, злодей уже издох. Извольте полюбоваться...
— Спасибо, друг, — иронически про¬говорил Макс. — Ещё одну гадость приволок. — Он осторожно потрогал лапой мёртвого нетопыря со свёрну¬той головой...
Мальчик созвал небольшой совет и поделился с друзьями планом осво¬бождения города. План был довольно прост, и основные роли в нем должны были играть Дракон Яр и, как ни стран¬но, угодливо-гаденький Цорк, которого по завершении операции решено было отпустить на все четыре сторо¬ны, — если, конечно, он выполнит свои клятвенные заверения в вечной и вер¬ноподданной благодарности своему спасителю.
А пока путники решили устроить получасовой привал и освежиться чис¬той и вкусной водой из найденного Максом поблизости родника.

Глава 6
ГОРОД ПОЛНОЛУНИЯ

Город возвышался на нескольких обширных холмах, его крепостные сте¬ны и башни только угадывались в тем¬ноте, серовато-матовым цветом камня слегка отличаясь от окружающей кро¬мешной темноты.
— Приближаться нельзя, — сдавлен¬но пискнул Цорк. — У дозорных нето¬пырей уши — что ловушки, муху учу¬ют за сто шагов.
— Значит так, — сказал Мальчик. — Знак Звезды будет держать тебя своим лучом. Поэтому они должны видеть тебя только спереди. Понял?
— Я буду стараться, господин...
— Дальше: когда войдёшь в город, сразу же объявишь приказ вашего властителя — или как его там — собраться всем, до последнего крысёнка, в оружейном зале Углового бастиона. Объявишь: игемон прибывает с минуты на минуту, чтобы объявить очень важный приказ…
— А потом?.. — сжался грызун.
— А потом можешь убираться к своему главному протемнителю, — сказал Карл. — Он будет тебе безумно благодарен за освобождение города.
— Нет, — сказал Макс с раздумьем. — Напрасно вы его жалеете. Кто его зна¬ет, что он потом ещё выкинет...
— Ты чрезмерно подозрителен, до¬рогой Максимилиан, — сказал Карл. — Потом — это потом, и, как говорится в народе, — суп с котом...
— С ке-ем?!. — мгновенно вскипел Макс. — Ты давай выбирай выраже¬ния! Раскаркался тут, мудрец в перь¬ях...
— Ну-ка, потише!.. — прицыкнул на них Мальчик. — Нашли время выяс¬нять отношения. Яр, ты готов?
— Я здесь, — как всегда, коротко отозвался Яр.
— Ну, пошёл, — приказал Мальчик Цорку, вынимая Знак Звезды, от кото¬рого тотчас протянулся луч, заметно не доходящий до боязливо сгорбленной крысьей спины.
— Будьте уверены, господин... — кла¬няясь, осклабился Цорк.
— Иди-иди, — рыкнул на него Макс, отчего перевербованного грызуна слов¬но подтолкнуло сзади крепким ветром, и он засеменил во тьму, пока его голый извивающийся хвост не пропал из виду...
...Операция прошла без каких-либо затруднений — даже со стороны Яра, который недолго ждал условный знак Цорка, — Карл не успел сосчитать и до тысячи. Подобравшись ближе к город¬ской стене, друзья услышали, как оглу¬шительно загрохотала проломленная крыша, и изнутри тёмной зубчатой башни, сквозь окна и бойницы гулко полыхнули яркие языки пламени, а потом посыпался крупный клочкова¬тый пепел. Некоторое время спустя с треском растворились ворота, и из них пулей юркнула согнутая тень крысы-Цорка, получившего желанную свобо¬ду, а затем появился огромный силуэт Яра с горящими глазами.
— Клянусь Африкой, вот это боец! — восхищённо промолвил Макс.
— Поразительно, — вслух подумал любознательный Карл. — Интересно, на чем основан его огнедышащий эф¬фект?
— Ну, пошли, ребята, — сказал Маль¬чик. — Кажется, город очищен. Но его ещё надо оживить.

Глава 7
ХРАНИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

Улицы были пустынны и мертвы, — и оттого город казался продолжением чёрной степи: ни огонька, ни звука, только ветер шелестел пылью и мусо¬ром по шершавой брусчатке. Город, выстроенный разумно и удобно, с ак¬куратными домами, просторными пло¬щадями и множеством деревьев и скве¬риков, выглядел сиротливо-запущен¬ным, — без людей, жизнь которых, верно, была когда-то спокойной, мир¬ной и размеренной.
Может, они умерли? — подумал Мальчик. Ожидая Макса и Карла, посланных в разведку, он стоял посреди площади перед башней с часами, застывшими на половине пятого. А мо¬жет быть, в одну из ночей кто-то взял и остановил здесь время?
Хлопая крыльями, из темноты спус¬тился Карл.
— Хорошие новости, Хозяин, хотя и странные, — сообщил он. — Люди живы, но все до единого беспробудно спят. Могу с определённостью утвер¬ждать: спят уже долго. Похоже на мас¬совое летаргическое состояние. Весьма странно с точки зрения науки...
— Наверное, они могут останавли¬вать время, — вслух высказал свою догадку Мальчик. — И притом — от¬дельно для некоторых людей. Наше-то время движется, а для них уже неизвестно сколько продолжается ночь. Скажи, Карлуша, как на это смотрит наука?
— Наука в этом отношении... — начал Карл, собираясь пуститься в те¬орию, но тут его перебил бесшумно подобравшийся Макс:
— Пускай наука смотрит куда хо¬чет. А на вас смотрит с башни какой-то старикашка.
Действительно, высоко на куполе башни из узкого окошка высовывалась голова с длинными седыми волосами.
— Эй! — недолго думая, рявкнул Макс. — Слезай оттуда, если ты чело¬век. А если кто другой, так мы сами тебя достанем!
Голова мгновенно исчезла.
— Ну вот, напугал человека, — сказал Мальчик. — Зачем же так сразу ры¬чать?
— Н-ну, кхм... голос у меня такой, — ответил, смутившись, Макс. — Да и кто вам сказал, что это человек?
— Я слетаю, Хозяин, — вызвался Карл, — и буду безукоризненно веж¬лив, в отличие от некоторых млекопи¬тающих.
— Кого-кого? — насторожённо пе¬респросил Макс. — Лети уж, профес¬сор, раз ты у нас по части церемоний...
...Это был измождённый, хрупкий и худенький, словно мальчишка, старик. Спустившись по башенной лестнице на площадь, он долго не мог поверить в избавление города от ночной нечисти и не удержал слёз, когда узнал, что захватчиков уничтожило пламя, толь¬ко что виденное им на Угловом бастионе. Он едва держался на ногах от слабости и счастья, — так что Макс должен был нести его на себе через площадь к дому, на который старик указал как на своё жилище. Мальчик уговорил его лечь в постель, напоил водой из фляжки, а когда появился Яр, принёсший откуда-то огромный ящик с припасами, в котором были несколько окороков, яблоки и сухие хлебцы, друзья немного перекусили и старик смог рассказать свою историю.
Он представился доктором Ландом, городским астрономом и хранителем точного времени.
— Когда пришла эта злосчастная ночь, говорил он, — я, как всегда, находился в своей лаборатории на Глав¬ной башне. Было полнолуние, я наблю¬дал в телескоп прохождение Луны че¬рез Млечный Путь — это был замеча¬тельно!.. Но вдруг Луна стала темнеть и терять очертания. Мой телескоп был в полной исправности, и я подумал, что начинается буря, и пошел проверить барометр. В это время Луна исчезла совсем... Исчезли и все остальные све¬тила, а мои точные приборы замерли на одной отметке. Башенные часы тоже стали, хотя их механизм был идеально отлажен, в этом я и сейчас могу пору¬читься как учёный. Весь город спал, и я хотел предупредить людей о надвига¬ющемся урагане. Но когда я спустился и попытался выйти на улицу, я увидел, что город кишит полчищами крыс и летучих мышей! Боже, как это отвратительно! Мне казалось, что я сошёл с ума... — Старик всхлипнул, как ребё¬нок, и дрожащею рукой поднес к губам фляжку с водой, после чего, немного успокоившись, продолжал: — Да... Я должен вам сказать, что природа отме¬тила меня необычным качеством: я никогда не сплю. Не знаю, хорошо это или худо, но, может быть, поэтому я и стал астрономом.. До недавнего време¬ни я любил ночь, — когда же силы тьмы захватили город, я понял, как я был глуп, когда ежедневно с нетерпением ожидал заката... Я затаился в лаборато¬рии и скоро потерял счёт времени, а вместе с ним — и смысл своей жизни. Я питался растениями, которые вырастил сам, и утолял жажду дождевой водой. Не знаю, сколько времени я провёл в тиши и темноте, может быть, месяц или два. Но сегодня я впервые видел огонь — это надежда, спасение! Скажите, ведь вы сможете разбудить людей и вернуть им Солнце и звёзды?..
— Мы постараемся, — коротко отве¬тил Мальчик. — А вы заметили, откуда в комнате свет?
— Признаться, нет, — приподнялся в постели астроном. — Я так разволно¬вался сегодня... Откуда же?
Мальчик молча протянул ему на ладони сдержанно-изумрудно мерца¬ющий Знак Звезды.
— Не может быть... — только выдох¬нул Ланд, боясь прикоснуться к чудес¬ному кристаллу. Древняя легенда о Мальчике со Звездой... И это — вы! Я никогда не верил сказкам, а теперь...
— А теперь скажите, доктор Ланд, как мне подняться на купол башни? — спросил Мальчик. — Пожалуй, я скоро сообщу вам точное время.
— Вот только неизвестно — дня или ночи, — сказал Карл.
— Ну, тогда пусть это будет раннее утро, — сказал Мальчик.

Глава 8
ПРОБУЖДЕНИЕ

Взбираясь по крутым ребристым засечкам, служившим ступенями на конусообразном куполе башни, Маль¬чик думал: а что если чудесная энергия Звезды имеет предел, а значит, когда-нибудь может иссякнуть?
Конечно, Звезда не всесильна, ведь он не имеет права просто попросить у нее, чтобы немедленно появилось Сол¬нце, или, например, теперь же перене¬стись с помощью Яра на Священные горы. Похоже, сама Звезда своим таин¬ственным излучением подсказывала ему: Солнце возможно вернуть только на свободную землю, — а значит, он должен разбудить людей и вместе с ними двигаться дальше.
Только теперь, видя перед собой пустой город, Мальчик почувствовал, как он устал за время, прошедшее с начала пути. И, может быть, оттого устал так скоро, что нельзя было точно сказать — сколько прошло времени: день, два или всего лишь несколько часов...
Он стоял на самой верхней площад¬ке, лицом к ветру и держал в ладони Звезду.
— Пусть снова начнётся время, — сказал он. — Проснитесь...
И знак Звезды засиял особенно ярко, — тысячи тончайших лучей исходили от него, сливаясь в ровное свечение, легкой зарёй тронувшее город.
И тогда башенные часы бронзово-печально пробили один раз.
Мальчик едва нашёл силы спустить¬ся с Главной башни, добрести до дома Ланда и присесть рядом с растянув¬шимся в углу Максом. Кристалл в его руке тоже ослаб и светился теперь еле-заметно, словно Мальчик и Звезда были связаны одною жизнью...
Его разбудили приглушённые голоса Карла и доктора Ланда, доносившиеся из соседней комнаты. Их учёная беседа была в самом разгаре.
— Воля ваша, доктор, — говорил Ворон, — но я никогда не поверю в то, что ночь может быть на всей планете одновременно. Ведь не мог же он, со¬гласитесь, погасить Солнце...
— А вы не допускаете такой мысли, дорогой Карл, — рассуждал доктор, — что нас покрывает тень чего-то огромного, невероятно протя¬жённого и плотного?.. Может быть, они накрыли мир гигантским колпа¬ком?
— Я готов согласиться с вашей гипо¬тезой, многоуважаемый доктор, но тогда возникает вопрос — зачем? Ка¬ков смысл этой ночи? Кому и по какой причине необходима тьма?..
— Это уже скорее философский вопрос, — зачем! Но мы должны установить физическую сторону явле¬ния, — например, из чего состоит этот колпак... то есть, ответить на вопросы «как» и «почему»...
Мальчик, окончательно проснув¬шись, встал с постели (как он в ней оказался?) и подошел к окну. Площадь была ярко освещена огнями факелов и наполнена людьми. Кажется, происхо¬дили приготовления войска к дальнему походу: с длинных повозок люди раз¬бирали оружие, седлали коней, приме¬ряли доспехи. Среди отсвечивающих пламенем лат воинов и беспокойно гарцующих лошадей несколько раз мелькнула оранжево-чёрная шкура Макса, тоже принимавшего участие в сборах, а в дальнем углу площади не¬движимо возвышался Яр, — он не обращал ни малейшего внимания на зрителей, почтительно толпящихся вокруг него. Часы на башне показыва¬ли ровно двенадцать, раньше это был бы полдень, подумал Мальчик. Он пос¬мотрел на Знак Звезды: кристалл горел по-прежнему ровно и мягко, — Звезде, как и человеку, нужен, оказывается, отдых.
— Куда же вы, юноша? — восклик¬нул доктор, когда Мальчик, пробормо¬тав «доброе утро», сунул за пазуху кусок мяса и яблоко и выбежал на улицу.
Его сразу же обступили люди.
— Это он... Мальчик со Звездой!
— Смотрите, а он не так уж и мал... Настоящий воин...
— Ах, как он ещё молод...
— Чего же мы стоим? Слава освобо¬дителю!..
— Ура!!
Люди подходили к Мальчику, гово¬рили добрые слова, улыбались, похлопывали по плечу, в несколько минут он пожал великое множество рук и был засыпан цветами и подарками: высо¬кий светловолосый парень, назвавший¬ся ратником Меноном, надел на него перевязь со старинным кинжалом в красиво инкрустированных ножнах, а маленькая девочка попросила его на¬гнуться, поцеловала в щёку и наброси¬ла ему на плечи плащ, вышитый сереб¬ром.
Мальчику было, конечно, ужасно неловко оттого, что люди считали осво¬бодителем его одного, и он говорил всем:
— Да что вы, это всё Яр... Да послушайте, это же он их всех уничто¬жил!
Но люди не слушали его. Видимо, им приятнее было осыпать цветами и хлопать по плечу человека, а не Дракона.
Наконец люди слегка расступились, и к Мальчику приблизился невысокий плотный мужчина в латах — с густой бородой и широко расставленными светлыми глазами. На груди его отсве¬чивал пламенем знак, на котором была изображена рука с мечом на фоне полной Луны.
— Привет тебе и честь, Мальчик-Витязь, — сказал он, с улыбкой приоб¬нимая мальчика. — Я городской стар¬шина Сансом. Люди решили отправить с тобой отряд из двухсот лучших во¬инов, а я буду помогать тебе управлять отрядом.
— Хорошо, — сказал Мальчик. — Я рад, что мы теперь будем не одни. С вами мы достанем Сарта из-под зем¬ли...

Глава 9
В ПОХОДЕ

Отряд был уже на расстоянии двух длинных переходов от города, но степь оставалась по-прежнему безмолвна и черна. Сансом неплохо знал местность, когда-то считавшуюся городскими вла¬дениями, и утверждал, что уже очень скоро они вплотную приблизятся к границам страны Сарта.
Мальчик ехал теперь верхом: горо¬жане подарили ему прекрасного бело¬го коня, — его звали Расмус, и это был один из самых неутомимых и быстрых коней в городе. Сансом на крепконо¬гой степной лошадке ехал рядом.
Впереди летел Яр, невидимый в сплошной ночи, с ним в разведке были Макс и Карл. Следом за конным, стро¬ем и мерно шагающими пехотинцами двигался небольшой обоз с провизией и боеприпасами. Его возглавлял не кто иной, как сам доктор Ланд, упросив¬ший мастера Сансома — несмотря на то, что ещё не совсем оправился после потрясения — взять его в поход; доктор особо подчеркивал свою неподвержен¬ность чарам ночи, а также немалый научный опыт, — и дело было решено: доктор временно стал каптенармусом.
— С востока, — говорил Сансом, — владения Сарта граничат со Священ¬ными горами. Так что если нам необ¬ходимо попасть туда, то будет очень трудно прорваться через вражескую территорию.
— А есть ли люди среди подданных Сарта? — спросил Мальчик. — Или за него сражаются только крысы и при¬зраки?
— Говорят, будто вся эта нечисть имела когда-то человеческий облик. Вот уже много лет существует легенда о том, что властелин ночи Сарт порабо¬тил три соседних племени и каким-то образом превратил одно из них в человекокрыс, другое — в бесплотных при¬зраков, а третье — племя летающих людей (хотя лично я верю в их сущес¬твование наименее всего) — в кровосо¬сущих летучих мышей — нетопырей. Вы видели одну из этих тварей, и это в какой-то степени подтверждает право¬ту предания. Но о призраках нам поч¬ти ничего не известно, кроме того, что где-то поблизости есть вход в подзем¬ные пещеры, где они обитают, и что эти пещеры ведут в столицу Сарта — Чёрный город.
— Любопытно... А другие поселе¬ния здесь есть?
— С тех пор, как воцарился Сарт, многие здешние города разрушены, а люди ушли в другие земли. Мы же издавна обороняемся от набегов Сартовых орд, — последний из них город отразил почти тридцать лет назад, ког¬да я был еще ребёнком, Город Полно¬луния считался последним укрепленным форпостом стран Дня, пока ночь не перешла в наступление.
Из темноты, как всегда, внезапно, появился Карл, севший Мальчику на плечо.
— Впереди река, — сказал он, — Макс и Яр исследуют окрестности, причём Дракон утверждает, что близка опасность. Я полагаю, стоит прислу¬шаться к его чутью, а что скажете вы, Хозяин?
— Я предлагаю перейти реку и оста¬новиться ненадолго, — сказал Маль¬чик. — Неплохо бы разведать — что там, дальше. Вы говорили, мастер, что поблизости — вход в пещеры?
— Да, сударь, и это меня тревожит, — ответил Сансом. — К тому же люди устали...
— Ну, тогда распорядитесь о пере¬праве, мастер, — сказал Мальчик, и Сансом тотчас же повернул своего коня, направляясь к отряду.
Мальчик достиг реки первым, и спус¬тился с кручи, чтобы напоить коня и освежиться самому. Но из кустов, на¬перерез ему, выскочил Макс.
— Осторожно, Хозяин! — гаркнул он. — Похоже, вода отравлена.
— С чего ты это взял? — спросил Мальчик, удерживая коня.
— Воняет какой-то крысиной га¬достью... Вон там, повыше, мы с Яром нашли брод, совсем неглубоко.
— Сбегай-ка, брат Макс, сообщи отряду, — попросил Мальчик.
— Ладно, — ответил Макс. — Только погодите в воду ступать, кто знает, что это за речушка... И будьте наготове!
Но Мальчик, оглядевшись, решил все-таки перейти реку по каменистому мелководью и ждать отряд уже на другом берегу. Конь, всхрапывая, осторожно вошел в тёмную воду — она не достигала стремян — и вскоре мягко ступил на песчаную отмель противоположного берега. Сзади слышалось, как отряд на полном скаку спускается к реке. Маль¬чик хотел обернуться и крикнуть, что¬бы люди держали его направление, но впереди, среди кромешной тьмы, вдруг полыхнуло драконово пламя, и тогда Мальчик почувствовал мягкий удар в плечо. Он мгновенно выхватил кин¬жал и отсёк от себя зловонный комок, оказавшийся ушас¬той головой нетопыря. Расмус заржал и поднялся на дыбы, а Мальчик с мечом в одной руке и кинжалом в другой, изо всех сил стараясь не задеть коня, оборонялся от стаи лету¬чих мышей, которые стремились до¬браться до его лица и присосаться к телу коня.
— Тревога!.. — закричал Мальчик и в ответ ему звонко и протяжно пропел рог; спереди, ломая на ходу деревья и кусты, приближался огнедышащий Яр, а сзади — конники, со свистом выхва¬тывающие мечи из ножен.
Река — граница владений Сарта, — молнией мелькнуло в голове Мальчи¬ка, — не время теперь отдыхать.

Глава 1О
БУДУЩЕЕ В ПРОШЛОМ

Битва была недолгой, но ожесточён¬ной, — люди сражались с нетопырями терпеливо, молча и почти ощупью. Над местом схватки летал Яр, изредка рас¬секая тьму снопами пламени, отчего сверху сыпался пепел и падали обго¬ревшие останки ночных тварей.
Люди едва успевали сечь, резать и давить их, но крылатая орда не убыва¬ла, и лошади, хрипя и вздрагивая, топ¬тали бесчисленные тела мёртвых нето¬пырей.
Мальчик был уже весь измазан лип¬кой кровавой слизью, — он с неожи¬данной даже для себя быстротой и ловкостью управлялся с мерзкими тварями, и почти забыл о своей Звезде, потому что просто не мог вынуть её из-под доспехов. Но, может быть, именно она помогла в трудную минуту, — когда внезапные порывы ветра смеша¬лись с редкими тяжёлыми каплями дождя, скоро перешедшего в сильный, косо секущий ливень. В самом разгаре схватки произошла мгновенная за¬минка: люди, разом отмытые от вра¬жеской — и своей крови, увидели, как остатки чёрного воинства, прижима¬ясь к земле, начали поспешно отсту¬пать. Скоро под плотным потоком дождя в черно-красной жиже остались только тысячи изрубленных врагов...
Мальчик поднял разгоряченное лицо навстречу хлещущему ливню, и тогда только смог вспомнить о Звезде. Это опять ты, прошептал он одними губа¬ми, спасибо за помощь, сестра...
Посоветовавшись с Сансомом, Маль¬чик решил всё же объявить короткий привал, — нужно было хоть немного обсушиться и передохнуть.
— Макс, — позвал он друга, пере¬пачканного кровью и грязью от головы до хвоста. — Сбегай в обоз, если тебе не трудно, посмотри — как там доктор Ланд.
— Сбегать-то мне нетрудно, хоть сейчас, — ответил Макс. — Мне бы отмыться от этой гадости. Придется в воду лезть, не лизаться же...
Отряд расположился на холме, вбли¬зи уходящего в низину безлистого леса, так, чтобы в любую минуту можно было занять круговую оборону. Зады¬мили костры, воины получили по не¬скольку сухарей и по хорошему куску солонины. Почти никто не вышел из строя: укусы нетопырей серьёзно ра¬нили четверых и легко — восьмерых воинов, а также десятка два лошадей. Сансом выразил опасение — не ядови¬ты ли укусы, — и тут из обоза явился абсолютно невредимый и, кажется, даже бодрый старик Ланд, который пришёлся очень кстати. Он исследовал и умело обработал раны людей, не найдя признаков поражения ядом, и тем успокоил всех. Раненые единодуш¬но отказались от помощи Звезды, — такие пустяковые уколы, говорили они, не стоят драгоценной энергии кристалла, она понадобится ещё для боже серьёз¬ных дел...
Доктор поведал о том, как он спасал¬ся от нетопырей: сначала он пытался ловить и душить их голыми руками, но его едва не стошнило, и тогда он, схва¬тив несколько запасных кольчуг, натя¬нул их на себя — и так пролежал под повозкой до конца боя.
— Не могу одобрить, доктор, при всем моем к вам почтении, — мягко упрекнул его Карл. — Вы не подумали о лошади, а это едва ли гуманно.
— Стыжусь, милый Карл, — сокрушённо вздохнул Ланд. — Я стар и, к несчастью, ужасно напуган этими тварями.
— Ты не совсем прав, Карлуша, — возразил Ворону Мальчик. — Доктор вел себя вполне разумно, к тому же эта лошадь, как сказал мне Макс, не пос¬традала, ты ведь её сам защищал, правда?
— Не кто иной, — скромно раскла¬нялся Карл, и раненые воины, наблю¬давшие эту сцену, долго смеялись над чудаком Вороном, который отчего-то хотел, чтобы его не считали чересчур учёным и интеллигентным, но напро¬тив — не забыли бы и его чисто боевые заслуги.
...К Мальчику пришёл ратник Менон, тот самый, что подарил ему ста¬ринный серебряный кинжал. Они раз¬говорились, греясь у костра между раз¬лапистых корней старого дуба и при¬хлёбывая из котелка горячий отвар чабреца и зверобоя.
— Мне очень интересно — откуда ты, брат, — вопросил Менон, — наверное, очень издалека?
Мальчик с удивлением обнаружил, что в его памяти почти не сохранилось воспоминаний о ПЕРВОЙ ЖИЗНИ. Что-то смутное, но очень и очень свет¬лое едва чудилось ему по Ту Сторону; кажется, он был младше, совсем ма¬леньким, и ему иногда — даже в том беззаботном солнечном мире — было отчего-то грустно.
— Да, это далеко... — с усилием ответил Мальчик. — Мне трудно вспом¬нить — кем я тогда был. Как будто это был не я.
— Неужели ты не помнишь даже своего имени? — удивлённо воскликнул Менон. — Может быть, ты заколдован?
— Пожалуй, так, — согласился Маль¬чик, думая о чём-то своем. — Но тогда это не колдовство, а волшебство...
Кто этот далёкий мальчик, где он сейчас, а может быть, мы — совсем разные люди? — беспокойно вопро¬шал он Звезду.
И она ответила, — не словами, — но коротко и странно: «ОН СПИТ».
— Он остался там, — вдруг сказал Мальчик. — Он и его имя. А я — его БУДУЩЕЕ В ПРОШЛОМ. Не спраши¬вай меня, брат, я и сам очень мало знаю о себе.
— Да, это странно... — задумчиво глядя на него сквозь пламя костра, сказал Менон. — Похоже, твое проис¬хождение необыкновенно. Я не удив¬люсь, если через некоторое время люди сочинят о тебе какую-нибудь легенду...
— Мне было бы неприятно, — ска¬зал Мальчик, — если бы меня считали не тем, кто я есть.
— Ну, мне пора на пост, — сказал Менон. — А ты постарайся поспать немного, хорошо?
— Я постараюсь, — ответил Мальчик, хотя уже знал, что уснуть ему сегодня снова не удастся.

Глава 11
ТАЙНА КРЫЛАТОГО ПЛЕМЕНИ

Он встал, чтобы размяться, и поста¬рался достать рукой до голой извилис¬той ветви древнего дуба, меж корней которого он разложил костёр. Но толь¬ко он сделал несколько шагов к лагерю, Звезда вдруг разом накалилась у него на груди. Он не успел и подумать — что это? — как в тот же миг тень, упавшая стремглав откуда-то с неба, сжала его в железном объятии и с силой рванула вверх. Стиснутый, он оказался беспомощен и только напрягся, слушая хлопанье крыл, слегка похожее на звук полёта Яра. Скоро он оказался — вместе со своим невидимым похитителем — на значительной высоте, среди вет¬вей, в огромном дупле. Освободившись, Мальчик вскочил, выхватил Звезду и кинжал и тогда — в ее неярком свете — различил перед собой того, кто в пер¬вую минуту показался огромным рас¬серженным горбуном.
— Кто бы ты ни был, враг моих братьев, — произнес горбун, — отвечай: кто дал тебе право убивать?
— Это не право, — ответил Мальчик. — Это мой долг.
— Ты уничтожил половину моего народа, — прохрипел похититель, мед¬ленно приближаясь. — И должен дер¬жать ответ передо мной...
— Кто ты? — спросил Мальчик, готовый броситься ему навстречу. — О каком народе ты говоришь?
— Я — последний птерос, тот кто избежал колдовства Сарта. Мой народ погублен и проклят, превращён в мел¬ких кровавых тварей... Это сделал не¬навистный Сарт. А теперь — моих братьев убиваете вы...
— Я послан, чтобы уничтожить кол¬дуна и снять его чары, — твёрдо сказал Мальчик.
Птерос чуть повернулся, ненавидя¬щим тусклым взглядом следя за плен¬ником, и Мальчик увидел, что это вовсе не горбун, а просто человек с больши¬ми кожистыми крыльями — острыми и перепончатыми, напоминающими...
Крылья нетопырей!
Мальчик всё понял. Ожидая продол¬жения напряжённого разговора, он смотрел в раскосые глаза птероса и уже представлял себе гибель этого народа, самую большую удачу властели¬на ночи, сумевшего превратить птеросов в хищных летучих мышей, а затем — вселить в них свою разрушительную волю.
— Кровь моих несчастных братьев проливаетася не по их вине, — продол¬жал птерос. — Если ты хочешь освобо¬дить их — зачем убиваешь?
— Ты — враг Сарта, — сказал Мальчик. — Меня избрали, чтобы обезвредить его. Твои братья — его слуги. Выходит — ты враг своему племени?
Птерос рванулся было вперёд, и Мальчик снова изготовился к обороне. Но, не пройдя и трёх шагов, птерос надломился в коленях и сел с лёгким хлопком обмякших крыльев. Он опус¬тил седую голову с большими остроко¬нечными ушами. Видно было, какую чудовищную боль терпел этот человек.
— Уходи, — глухо прорычал птерос. — Я не трону тебя, но не могу желать тебе добра: ты разрываешь меня на куски...
— Неужели ты остался совсем один? — спросил Мальчик.
— Нет, — через силу ответил пте¬рос. — У меня трое детей. Когда мерз¬кий колдун творил свое чёрное дело, мы были далеко. Я учил их летать... Но теперь весь остальной мой род навеки уничтожен. Я храню Знак птеросов — Жёлтое Око. И теперь я должен начать свой род сначала...
— Твой род сильно пострадал, но ещё не уничтожен, — сказал Мальчик, проникаясь уважением к птеросу. — В этом есть и моя вина, но тем больше мой долг перед твоим миром. Если будет нужно — я отдам жизнь, чтобы снять эти заклятия.
— Я не враг своим, братьям, — сказал птерос словно бы в своё оправдание. — Они не ведают, что творят...
— Пусть даже они не виновны, — сказал Мальчик, — пока заклятие дей¬ствует, они будут врагами самим себе.
Птерос вновь надолго замолчал, но теперь глаза его были полны не гнева, а безнадёжности.
— Ты не друг мне, но я помогу тебе вернуться.
Сказав так, птерос встал и прибли¬зился к Мальчику, угрюмо сверкнув удлинёнными зрачками. Человек-ле¬тучая мышь уже едва ли мог надеяться даже на чудо.
— Прощай же, — сказал Мальчик и не дождался ответа.
Сильной грубой рукой птерос обхва¬тил его за пояс, и они провалились вниз, косо спланировав на землю. И перед тем, как снова взмыть в темноту, Птерос молча вложил в руку Мальчика что-то небольшое, благородно-округ¬лое на ощупь.
Это был Знак рода птеросов — Жёл¬тое Око.
Он сверкнул в свете Звезды, словно отвечая ей.

Глава 12
«МЁРТВАЯ ТОЧКА»

Он долго смотрел в багровые уголья догорающего костра и, наконец, уси¬лием воли и хорошим глотком отвара из трав отогнал мысли о крылатом племени, с невиданным, коварством и жестокостью погубленном чёрным колдуном, и попытался ясно предста¬вить себе путь отряда до Священных гор.
Прорываться небольшим отрядом с постоянными боями — дерзость, а мо¬жет быть — безумие.
Надеяться на только на свою удачу или же, напротив, — на неповоротли¬вость такого злодея, каким пред¬ставляется Сарт, — наивная беспечность.
Впереди — неизвестная территория, наверня¬ка чреватая ловушками врага, кото¬рый, к тому же, находится у себя дома. Мальчик понял, что отряд достиг какой-то неопределённой, «мёртвой точки» пути, когда загадки сыплются на каждом шагу, положение час от часу становится всё боже тревожным и шатким, а любое действие кажется наперёд лишённым смысла. Нужно было ре¬шиться на что-то очень важное, а для начала — посоветоваться с Сансомом и скорее рассказать ему и друзьям о тайне крылатого народа.
Старшина не спал: Мальчик нашел его в передовом посту, к востоку от лагеря. Вместе с несколькими воинами и Максом он вглядывался в темноту, ежеминутно ожидая нового нападе¬ния.
— Тебе тоже не спится, брат? — улыбнулся Сансом.
— Какой тут сон, — махнул рукой Мальчик. — Куча загадок, а разгадка пока только одна: теперь я точно знаю происхождение нетопырей.
— Вот как? — удивился мастер. — И что же ты узнал?
Мальчик в коротких и ёмких словах поведал о встрече с последним птеросом и едва удержал Карла и Макса, требовавших немедленно показать ему дерево, на котором живет этот «вра¬жий обломок», это «перепончатокры¬лое», посмевшее напасть на Хозяина.
— Он очень мужественный и не¬счастный человек, — сказал Мальчик. — Пусть он говорит, что не друг нам, но доверить родовую святыню можно только тому, кому желаешь победы.
И он взвесил на ладони тусклое Жёл¬тое Око с чернеющим внутри острым зрачком.
— Будь мой город захвачен врагом, а мои дети со мной, — сказал старшина, — я, ни секунды не медля, устремился бы на помощь.
— Он охраняет свой род и, кажется, уже не надеется на спасение остально¬го племени, — защищал Мальчик птероса.
— А зачем же он тогда дал вам этот каменный глаз? — резонно вопросил Макс.
— Не знаю, — пожал плечами Маль¬чик. — Возможно, это выяснится толь¬ко у стен Чёрного города. Я знаю толь¬ко, что Звезда приняла этот дар и ответила ему.
— Ну, вы как хотите, Хозяин, а так рисковать нельзя, — заявил Макс. — Что, если бы он выронил вас по дороге?
— У меня же есть Звезда, — сказал с улыбкой Мальчик.
— Звезда — это от Бога, — сказал Сансом (и шёпотом окончил фразу короткой молитвой). — Но что делать дальше — мы сами должны решать.
— Я для этого и пришел, — сказал Мальчик. — А где Яр?
В ту же минуту ответ явился сам собой в виде огненных глаз Дракона, приближающегося к посту.

Глава 13
КРЫСИНОЕ ПОБОИЩЕ

— Лёгок на помине, — сказал Макс, выбираясь из укрытия. — Ну, что ска¬жешь, старик?
— Крысы, — доложил Яр. — Много. Очень опасно.
— Та-ак, — протянул Сансом, наде¬вая шлем. — Гамел, быстро в отряд и труби тревогу... Поговорим после боя. Похоже, нынче будет жарковато.
Медно зазвучал рог, возвещая сбор; лагерь ожил, зашевелился и уже через несколько минут разделился на три части, как было условлено заранее.
Крысы шли ровным сплошным стро¬ем, сливаясь в одно колышущееся гряз¬но-серое пятно на фоне сплошной ночи. Им нельзя было отказать в некотором тяжеловесном изяществе построения, и видно было, что тот, кто повелевал ими, рассчитывал на страх и отвраще¬ние людей при виде решительного кры¬синого наступления.
Центральная, тяжело вооружённая часть отряда с Сансомом во главе вы¬строилась плотной шеренгой и двину¬лась навстречу неприятелю. Фланго¬вые части, которыми командовали Мальчик и молодой Менон, одновре¬менно отошли в противоположные стороны и укрылись за ближними хол¬мами.
Две силы сошлись на небольшом пространстве, ограниченном с запада глубокой и пологой низиной, с юга — лесом, где остановился эскадрон Маль¬чика, а с севера — всхолмиями, скры¬вающими всадников Менона.
Мальчик напряжённо наблюдал за полем сражения, — оно выглядело ме¬шаниной беспорядочных тёмных пя¬тен, из которых доносились слабые от расстояния крики и лязг оружия. Ско¬ро бой переместился ближе к лощине; пехотинцы Сансома, как было угово¬рено, отступали и, таким образом, за¬манивали крыс в ловушку. Наконец, изображая поспешное бегство, отряд Сансома разом ссыпался на дно лощи¬ны и начал расходиться в стороны — на соединение с отрядами Мальчика и Менона. В эту минуту зажглось не¬сколько факелов: это был сигнал к окружению крысиного войска.
— Вперед!.. — скомандовал Маль¬чик, с места тронув коня в бешеный карьер.
Оба фланговых отряда в несколько секунд выдвинулись из-за холмов и замкнули кольцо окружения, — так, что смешавшиеся ряды крыс уже под напором конницы скатились в лощину и были заперты в ней с трёх сторон. Снова длинно запел рог: сигнал — слег¬ка отойти от попавшего в ловушку неприятеля: настало время действо¬вать Яру. Мощный взлёт Дракона с высокого края лощины, — огромное, ослепительно-лохматое облако пламе¬ни, с басовитым рёвом обрушившееся сверху вниз, и через несколько секунд — рывок конницы на обезумев¬ших от ужаса и отчаяния крыс...
Мальчик понял, что дело, в сущнос¬ти, кончено. Он прорвался к Сансому, мечом, прокладывая дорогу среди ос¬лепших крыс, и, найдя старшину, крик¬нул ему:
— Поберегите людей, мастер! От¬бой!..
Рог кроткими и частыми сигналами возвестил конец сражения. Остатки крысиного войска копошились на дне лощины в искрящемся пепле спален¬ных кустов, и явно не помышляли уже о сопротивлении...
...Пехотинцы центрального отряда старшины Сансома недосчитались че¬тырнадцати воинов, — пятерых из них нашли ранеными среди крысиных ос¬танков, остальные — погибли.
Отряд собрался вокруг холма, про¬щаясь с павшими.
Сансом с перевязанной головой со¬вершал погребальную службу, неболь¬шая группа воинов заканчивала копать братскую могилу на вершине холма.
Вот и первые жертвы, подумал Маль¬чик, — и к его напряжённой тревоге примешалось ощущение вины перед этими простыми горожанами, кото¬рые уже никогда не увидят рассвета на площади у Главной башни. Отныне всякое сомнение в успехе миссии дол¬жно быть исключено, а ему, почти не помнящему самого себя, рассвет необ¬ходим, как воздух, как точка в конце истории, по окончании которой — и исчезнуть будет не больно...
Он нашёл доктора, склонившегося над ранеными, и попросил его принес¬ти из обоза хлеба и вина, — после чего вынул Знак Звезды, силу которого сбе¬рёг для важного дела, и уже через минуту воины стали на ноги, удивля¬ясь и ощупывая свои почти затянувши¬еся раны. Мальчик же дождался Ланда, принесшего еду, сказал несколько добрых слов в ответ на благодарное преклонение исцелённых Звездою людей и, отойдя, присел под куст у подно¬жия холма.
Ему стало немного легче, но ослабев¬шая энергия Звезды давила на его пле¬чи; он хотел остаться в одиночестве и тишине.

Глава 14
СЕРЕБРЯНЫЙ КИНЖАЛ

Он вытащил из ножен кинжал, пода¬ренный Меноном, и стал веточкой счи¬щать с него ржавчину прошедших схва¬ток. Глаза его давно привыкли к полу¬тьме, достаточно свободно различая на тонком чернёном лезвии бурые пятна чужой крови.
Он чувствовал впереди какую-то развязку, смутно-тревожную, но обе¬щающую выход из нагромождения уг¬роз и неопределённостей, в котором оказался отряд, — и это ожидание отче¬го-то позволяло ему расслабиться и не держать себя наготове, и самое главное — ни о чём не думать, а только ждать.
Из темноты явился Яр.
— Здесь опасно, — сказал он. — Буду следить.
— Да нет, Яр, пожалуй, это лишнее, — сказал Мальчик. — Я немного поси¬жу один. А ты, если не спишь, полетай впереди, посмотри — что там...
— Хорошо, — сказал Яр. — Никогда не сплю. Будь осторожен.
Дракон исчез, а Мальчик продолжал ждать чего-то необъяснимого...
И тогда перед ним, словно бы во сне, бесшумно выросло несколько тёмных силуэтов, — он вскочил, уже зная, что Знак Звезды в одной его руке и сереб¬ряный кинжал в другой — это не толь¬ко его надежная защита, но и начало победы.
— Мир тебе, князь, — услышал он тихий ровный голос одного из странных гостей. — Прошу, не беспокойся: мы не сможем причинить тебе вреда.
— Кто вы? — только прошептал Мальчик.
Тот, кто обращался к нему, плавно скользнул вперед, — и это был не шаг навстречу, но будто бы легкое дунове¬ние ночного воздуха. Мальчик видел во мраке лишь складки плаща и глубоко надвинутый капюшон, ни лица, ни рук гостя он не различил, и очень скоро понял — почему.
— Я вождь подземельных призраков Иноор, — сказал тот, кто обратился к Мальчику первым. — Мы пришли почтить тебя князем нашего племени. Ибо сказано в Книге: тот, кто возвратит нам серебряный кинжал — святыню, отнятую у нас по приказу Сарта, — достоин повелевать нами. И вот — ты явился, и мы ждём твоего ответа. — С этими словами Иноор почтительно склонил¬ся перед Мальчиком, его примеру по¬следовали и остальные призраки.
— Должен ли я верить вам? — спро¬сил Мальчик. — Мне известно, что вы сражаетесь на стороне сил ночи.
— Да, мы вынуждены были пойти на соглашение с Сартом, — сказал Иноор. — Мы узнали, что серебряный кинжал находится в городе Полнолу¬ния, и послали свой легион. Но мы давно не принимали участия в походах Сарта: с тех пор, как он лишил нас права быть людьми, мы сопротивля¬лись его чарам, как могли. Когда-то мы были гордым и свободолюбивым наро¬дом, и даже теперь не унизимся до того, чтобы пресмыкаться у ног своего губителя.
— Значит, вы такие же жертвы его колдовства, как и...
— Да, князь, как и жители города, и летучие люди, — о прочих мне пока неизвестно, но стоит ожидать, что и за Священными горами есть племена, страдающие от его тирании. Но в Кни¬ге сказано также: возвратив себе сереб¬ряный кинжал, мы получим надежду сбросить чары ночи и стать людьми.
— Но почему Сарт не околдовал город Полнолуния?
— Вы опередили его, князь, — отве¬тил Иноор. — Легионеры, спасшиеся от пламени вашего зверя, сообщили, что Сарт только намеревался при¬быть в город, чтобы совершить своё колдовство...
Так вот почему Цорк так быстро сумел собрать всех захватчиков в Угловом бастионе, понял Мальчик. Но все-таки странно, что Иноор так почтительно к нему обращается, — ведь призраков уничтожено, возможно, не меньше, чем крыс и нетопырей, и вряд ли они забудут это так скоро.
— Мы жестоко поплатились за учас¬тие в атаке города, — сказал Иноор, верно угадав мысли Мальчика. — Вину в этом мы признаем только за собой. Но даже эти жертвы будут оправданы, если вы вернёте нашу святыню.
— Это ваше условие? — спросил Мальчик.
— Нет, князь, напротив, мы готовы идти с тобой туда, куда ты укажешь. Мы будем сражаться вместе, и тогда серебряный кинжал будет с нами.
— Верно ли, что ваше подземелье ведёт прямо в Чёрный город?
— Это так, князь. Мы готовы про¬вести вас туда самым коротким путём. Ты — владелец кинжала, и значит, ты можешь вернуть нам прежнюю жизнь и — свободу...
Выход появился неожиданно и кста¬ти, и принёс его дружеский подарок Менона, даже и не подозревавшего о том, что он мог бы стать князем при¬зраков.

Глава 15
В ПОДЗЕМЕЛЬЕ ПРИЗРАКОВ

Мальчик передал своим друзьям, всё содержание разговора с Иноором и предложил немедленно готовиться к спуску в подземелье. Старшина, одна¬ко, не склонен был безоговорочно до¬верять призракам; его опасения под¬держал Макс, заявивший, что не наме¬рен лезть в какую-то подземную дыру, и в любом случае будет продолжать путь по земле. Карл долго слушал, склонив голову набок, и наконец вы¬сказал дельную мысль:
— Если верно то, что при виде огня они слепнут, а при близости его гибнут, то целесообразно все время иметь при себе факелы. У вас в обозе, мастер, есть какое-то горючее вещество, не так ли?
— Верно, — ответил Сансом. — Большой бочонок земляного масла.
— То есть — нефти, — уточнил Карл. — Прекрасно. Вы можете не верить призракам, но нужно же как-то освещать путь в подземелье...
— Разумно, — признал Сансом. — Но, с другой стороны, как они поведут нас, если не выносят огня?
— Предположим, они будут идти впереди, оставляя нам знаки, — сказал Мальчик.
Карл пошептался о чем-то с Максом и сказал:
— Если мы убедимся, что в подзе¬мелье вам никто не угрожает, мы от¬правимся поверху. Яр, что ты ска¬жешь?
— Под землей нельзя, — как всегда, лаконично ответил Дракон. — Я с вами.
Решение было принято, и не больше, чем через час отряд подошёл к услов¬ленному месту на глинистом склоне оврага, где зияла узкая расселина в три человеческих роста и дежури¬ли несколько призраков, один из которых приблизился к людям.
— Я Иноор, — сказал он. — Сто пятьдесят легионеров готовы сопро¬вождать вас. Прикажи не зажигать огня, князь, ты знаешь, что он вреден для нас. Следуйте за нашими знаками без опаски, наш дом — да станет на время вашим.
— Нет уж, сударь, — сказал Макс. — Для нас он что-то уж больно мрачно¬ват. Мы, наверно, как-нибудь так про¬скользнем.
— Позвольте узнать, уважаемый, — поинтересовался Карл, — каким обра¬зом вы обращаетесь с оружием, не имея тела?
— Наше оружие особенное, — отве¬тил Иноор. — Оно невидимо, не режет, не колет, но ПРОСТО убивает. Это оружие — разум: мы можем обездви¬жить противника, а можем причинить и боже серьёзные повреждения. Вам оно не может угрожать — у вас есть Луч и кинжал, но если хотите, я как-нибудь объясню вам его действие. Чуть поз¬же...
Мальчик взял на руки Карла, обнял Макса, — старый охотник сдержанно отстранился от такого проявления не¬жности, — погладил Яра по чешуйча¬той шее.
— Мы скоро увидимся, — сказал Мальчик. — Только будьте осторожнее, в драки не ввязывайтесь и не потеряйтесь где-нибудь по дороге.
— Ну-у, Хозяин, — протянул Макс. — Обижаете. Что мы, маленькие?
— Мы — разведчики, — приосанил¬ся Карл. — И кое-что умеем.
— Я вижу под землёй, — сказал Яр. — Буду следить.
— Хорошо, — сказал Мальчик. — Кроме того, нас будет соединять Звез¬да. Ну, до встречи, братцы...
...Отряд двигался под мрачными сво¬дами пещер, — при свете факелов, ведя на поводу лошадей, тяжело навьючен¬ных припасами и фуражом. Подзем¬ные лабиринты были достаточно вы¬соки и просторны для свободного пе¬редвижения людей и лошадей, хотя иногда каменный потолок нависал над самыми головами, и лошади всхрапы¬вали и беспокоились, опасаясь замкну¬того пространства. Кое-где по стенам пещер вспыхивали в отблесках пламе¬ни прозрачные искрящиеся кристал¬лы или окаменело росли навстречу друг другу белесые наросты сталактитов; попадались не¬большие озера с изумительно чистой минеральной водой, а через каждые полчаса идущие впереди находили подвешенные к каменным сводам полоски белой ткани, оставленные при¬зраками в знак того, чтобы люди дви¬гались за ними дальше.
Почти трое суток пути с небольши¬ми остановками прошли без особых приключений, если не считать ложной тревоги, поднятой при появлении ле¬тучих мышей, ошалело шарахнувших¬ся от света. Подстрелив одну, Менон легко установил, что это обычные без¬обидные твари, а вовсе не несчастные зачарованные птеросы.
Доктор Ланд изобрел новую, очень простую и экономичную конструк¬цию факела, — затраты нефти при этом резко уменьшились, а отдача света возросла. Ланд использовал для изго¬товления факелов жестянки из-под мас¬ла, которых было в достатке; доктор радовался, как ребёнок, оттого, что видел: и он, оказывается, может быть чем-то полезен...
Во время одного из привалов Маль¬чик, Ворон и Менон выслушали лекцию Иноора о сущности мыслительно¬го оружия призраков. Издавна некото¬рые из них могли взглядом передвигать предметы, а оставшись без тел, они довели эту способность до совершенст¬ва и всеобщего употребления. Вождь даже продемонстрировал свое умение на лошади Менона: несколько минут она не могла ступить ни шагу.
Мальчик, Сансом и Менон с по¬мощью Иноора, не однажды бывавше¬го в Чёрном городе, составили план его взятия. Неизвестным оставалось одно: смогут ли они взять в плен самого Сарта и выпотрошить из него две главные тайны: как рассеять ночь и как вновь превратить в людей погуб¬ленные им племена.
По поводу некоторых из этих пле¬мён возник интересный обмен мнени¬ями.
— Я сомневаюсь, нужно ли вообще делать крыс снова людьми (если, ко¬нечно, это в нашей власти), — сказал Сансом. — Вы уже имели дело с одним гнусным предателем, и можете себе представить — кем он был бы в облике человека.
— Боюсь, что вы не правы, мастер, — возразил Мальчик. — То, каковы они теперь — их беда, а не вина. И потом, по одному предателю не судят обо всём племени.
— А я думаю, что Сарт просто не смог превратить народ Иноора в гад¬ких тварей, — сказал Менон. — Хоро¬шего человека и самыми страшными чарами не сделать злодеем.
— Но целый народ — это не один человек, — заметил Мальчик.
— Кто поручится, — поддержал Менона мастер, — что они станут лучше, сними мы с них заклятия?
— Неужели вы думаете, что мы не сделаем этого, если сможем? — сказал Мальчик. — Скажи, Иноор, разве этот народ был таким и до превраще¬ния?
— Пожалуй, нет, — глухо ответил призрак, скрываясь от света факела в глубокой трещине меж камней. — Мы жили тогда в предгорьях и мирно тор¬говали с ними, хотя иногда дело дохо¬дило до мелких конфликтов. Это прав¬да, что в нашем роду издавна ходили забавные истории об их чрезмерной осторожности и скуповатости. Но могу утверждать: они не запятнали себя столь явными подлостями и предательства¬ми, чтобы стать достойными крыси¬ных шкур.
— Будем надеяться, что время пока¬жет, — сказал Мальчик. — Может быть, кто-то больше подвержен колдовству...
— Смотрите! — вдруг воскликнул Менон, указывая вверх. У темного сво¬да пещеры покачивалось под весом двух камней квадратное полотнище с дыркой посередине.
— Вот как, — сказал. Сансом. — Похоже, мы уже на месте.

Глава 16
ЧЁРНЫЙ ГОРОД

— Выход из подземелья находится почти у самого дворца Сарта, — сказал Иноор, чернея неясным пятном в по¬лумраке пещеры. — Он почему-то уве¬рен, что ему незачем опасаться при¬зраков: треть его личной охраны состо¬ит из наших легионеров. Поэтому я предлагаю: первыми выйдем мы. Не вызывая подозрений, мы возьмём дво¬рец в осаду, предупредим заставу при¬зраков — и таким, образом усилимся почти наполовину. О готовности мы тотчас дадим знать. Я не думаю, что это займёт много времени...
— Сигнал к атаке — зажжённые факелы, — сказал Мальчик. — Мы должны поменяться местами: люди атакуют дворец, призраки скрываются от огня в безопасное место. Ты хорошо знаешь устройство дворца?
— Достаточно для того, чтобы на¬дежно укрыться, — ответил призрак. — Все-таки жаль, что мы не можем сра¬жаться вместе...
— Мне кажется, это ненадолго, — сказал Мальчик.
Сансом и доктор Ланд раздавали людям факелы. Менон и еще дюжина самых проворных молодых воинов уже держали огонь наготове, чтобы в не¬сколько секунд пробежать по рядам и зажечь факелы всего отряда. Люди были готовы к бою, — возможно, послед¬нему в этой бесконечной ночи.
— Напоследок скажу тебе самое главное, князь, — сказал Иноор. — В Книге, также отнятой у нас и храня¬щейся (а возможно, уничтоженной) во дворце, сказано, что дары, которые будут у Освободителя, отнимут у Сарта колдовскую силу. Остерегайся участвовать в бою, ты должен сберечь Луч до самого последнего мгновения. На всякий случай — прощай. Если бы я мог пожать тебе руку...
— Ты уже не призрак, — сказал Мальчик. — Ты настоящий человек, брат Иноор. До встречи!
Четверть часа нестерпимо томитель¬ного ожидания тянулись, как вечность. Доктор Ланд спрятал свои часы, чтобы не проверять ежеминутно: не остано¬вилось ли время снова...
Мальчик чувствовал смутную досаду — оттого, что вынужден был оставать¬ся пока в подземелье, вместе с докто¬ром и несколькими коноводами. Сансом, прощаясь, стиснул его руку и, по обыкновению, прошептал короткую молитву, Менон молча подмигнул ему и крепко хлопнул по плечу.
И тут появился вестник Иноора, ко¬торый принёс одно только слово:
— Пора.
Живой оранжевой цепью вспыхну¬ли факелы, и Мальчик отвернулся, что¬бы не видеть стремительно удаляю¬щихся людей. Звезда в его ладони стала горячей и такой яркой, что Ланд, вос¬хищённо прицокнув языком, погасил свой факел: в пещере стало почти со¬всем светло.
Быстрая тень просвистела в гулкой тишине под самым потолком пещеры, — и Карл, решительный и растрёпан¬ный, упал на плечо Мальчика, беспо¬койно заёрзав по кольчуге.
— Ну, Хозяин, — торопливо загово¬рил Карл, — Яр выследил выход, он ждёт вас на поверхности и уверяет, что самое время изолировать злодея. Дворец оцеплен, найти ребята проры¬ваются на второй этаж... Скорее, Хозя¬ин, летите за мной, Сарт может ус¬кользнуть!
На бегу Мальчик крепко прижимал Звезду и Око под кольчугой и ощущал в ладони надёжное серебро кинжаль¬ной рукояти.
— Скорее! — крикнул Карл, исчезая в темном провале выломанной двери, и Мальчик жадно вдохнул пьяняще-прохладный воздух ночи, — и тут же едва не споткнулся обо что-то длинное, округлое и шершавое, в следующее мгновение оказавшееся хвостом Дра¬кона.
— Буду держать тебя, — прошипел Яр. — Осторожно...
Яр бережно обхватил Мальчика ог¬ромными лапами с когтями толщиною почти с человеческую руку, мощно взмыл в воздух, и Мальчик оказался на высоте парадного балкона, — в то время как Дракон страшным ударом хвоста высадил окно, плотно забранное сна¬ружи массивными деревянными жа¬люзи, и аккуратно ссадил Мальчика на широкий подоконник. Выхватив меч и Звезду, Мальчик успел разглядеть мет¬нувшуюся к нему фигуру с обнажён¬ным мечом и ловким прыжком увер¬нулся от удара, разом рассекшего мраморную плиту подоконника, слов¬но кусок масла. Звезда вспыхнула осле¬пительно ярко, зазвенела сталь бро¬шенного на пол меча...

Глава 17
ПОЕДИНОК С ВЛАСТЕЛИНОМ НОЧИ

Сарт — а это был именно он, запер¬тый в верхних апартаментах своего дворца — обозначился в полусвете Звез¬ды огромным силуэтом с воздетыми вверх руками. Мальчик, конечно, да¬лек был от мысли, что колдун уже признаёт себя побежденным и сдаётся, он насторожился и крепче сжал меч. Лица Сарта не было видно, но он вёл себя очень странно, и Мальчику ниче¬го не оставалось, как только ждать про¬должения едва начавшегося поединка.
— Смотри на меня... — низким, обволакивающим басом заговорил Сарт. — Видишь — я безоружен. Я не собираюсь нападать. Я хочу, чтобы ты понял: всё в этом мире — безразлично... Свет или тьма, свобода или неволя, жизнь или смерть — ВСЁ РАВНО. Эти несчастные жалостливые букашки про¬сто привыкли к тому, чтобы было светло. Они не видят в темноте, живут просто так, по привычке. Они не хотят знать, что жить или не жить — бес¬смысленный вопрос, и что на свете всё одно и то же...
Мальчик ощутил с тревогой, что этот растущий и крепнущий голос цепко держит его волю. Он уже не мог просто приблизиться к колдуну и без жалости поразить его мечом. Пальцы его осла¬бли, но он держался изо всех сил, стараясь не поддаться чарам Сарта.
— ...И нет разницы между сном и явью, правдой и ложью, — гремел го¬лос, наполняющий темные своды двор¬ца. — И никто не отличит добра от зла... Только Ничто царствует над всем, и нет ему предела, ибо всё в этом мире — Ничто...
И Мальчик вдруг перестал чувство¬вать себя человеком, осталось только обжигающее прикосновение Звезды, которая собрала остатки сил, стреми¬тельно бросив его вперёд в бешеном стремлении смять, взорвать, уничто¬жить это адское наваждение...
Но, опередив неудержимый порыв человека против чёрного колдовства, две молнии со скоростью света протя¬нулись к врагу и слились в один ослепи¬тельный жёлто-зелёный взрыв: Знак Звезды и Жёлтое Око вырвались из руки, стиснувшей их вместе.
И тогда наступило Ничто.
...Он знал, что этот летучий ужас раскрывшегося перед ним Ничто, не¬объяснимой, бесконечной, всепоглоща¬ющей пустоты, продолжался только один миг, — но в этот миг он понял, что, очнувшись, он может оказаться уже побеждённым. И он, и его Звезда отдали всё, что имели, и были теперь бессильны.
Разлепив обожжённые глаза, Маль¬чик среди цветных пятен различил грузную фигуру колдуна, в изнеможе¬нии прислонившегося к стене. Сарт тихо стонал, закрыв лицо руками, и вдруг — закричал болезненно и истош¬но, как кричат от чудовищной муки. Крик этот разнёсся сдавленным эхом по всему дворцу и в ответ ему, казалось, что-то сорвалось, рухнуло, загремело...
Мальчик поднялся с колен, бережно придерживая в ладонях Звезду и Око, ещё горячие, потрескивающие и слов¬но бы подёрнутые пеплом.
Сарт замолк и сполз по стене, упав навзничь.
Мальчик с трудом сделал несколько шагов в сторону поверженного врага. Глаза Сарта были широко раскрыты и непроницаемо черны, а их зрачки рас¬ширились так, что заняли собой все глазное яблоко. Властелин ночи Сарт, от одного взгляда которого рушились города и люди превращались в омерзи¬тельных тварей, был теперь слеп и не опасен: чёрная его борода беспомощно вздрагивала, рот скалился, искажён¬ный болью и отчаянием, изрыгая кус¬ки слов:
— Убей меня! Я... ничего не смог доказать... Но... вы не успеете... Они уже... О-о!..
Звезда почти погасла, и Мальчик сквозь внезапно подступившую дурно¬ту подумал: если он умрёт, мы можем не узнать самого главного, не дай ему умереть, сестра, он должен сказать...
Но луч, слабо и нерешительно отде¬лившись от Звезды, медленно растаял, и обширная гулкая зала погрузилась во тьму, — Звезда не желала помогать побеждённому колдуну.
От дружного удара с грохотом выва¬лились кованые створки дверей, и в залу ворвались воины под водительст¬вом Менона в помятом шлеме. Свет факелов отразился в пустых глазницах Сарта, он вздрогнул всем телом и из груди его вдруг вырвался клокочущий кашель-смех:
— Не-ет... Они уже в горах! Успе-ел... Убей меня, я... успел...
— Никто не собирается тебя уби¬вать, — сказал Мальчик и от слабости прислонился к стене. — Сначала ты расскажешь нам, как избавить землю от твоих преступлений.
— Что с тобой? Ранен?! — восклик¬нул Менон, подхватывая его за плечи.
— Да нет... просто устал, — сказал Мальчик. — Возьмите его, он уже не опасен.

Глава 18
КОНЕЦ КОЛДОВСТВА

Сарт, с надлежащими предосторож¬ностями перенесённый в подвал четве¬рыми воинами, то жалобно плакал и умолял сохранить ему жизнь, то вы¬крикивал дикие проклятия и открыто злорадствовал, в полубреду проговари¬ваясь о неких гонцах, которых он успел послать в горы и тем самым, якобы, не оставил миссии надежды на то, чтобы рассеять ночь. Он не обращал никако¬го внимания на Сансома и Менона, пытавшихся говорить с ним, и на Максовы угрозы отвечал хриплыми руга¬тельствами, — отчего Макса приходилось почти волоком оттаскивать от бывшего чародея, чтобы тигр не по¬кончил с ним одним ударом лапы.
Мальчик очнулся от полуторачасо¬вого забытья, в которое внезапно про¬валился сразу же после поединка, отка¬зался от еды, предложенной ему докто¬ром, и поспешил спуститься в подвал, где его встретил разъярённый Макс.
— Проклятый старикашка много себе позволяет, — срываясь на рык, сообщил он. — Нет, Хозяин, я не выдер¬жу — глотку ему перегрызу…
— Успокойся, братец, — сказал Маль¬чик. — Он теперь грозен только на словах. Звезда принесла нам победу, но нужно же быть снисходительным к побеждённому.
— А за что его жалеть? — возмущён¬но вопросил Макс. — Пускай отвечает за то, что сделал!.. Ничего не хочет говорить, только просит, чтобы не по¬казывали Луч.
— И все-таки, надо выведать, как его обезвредить окончательно.
— Как? — не понял Макс. — Пытать его, что ли?
— Ну зачем же пытать? — вошел в разговор рассудительный Карл. — До¬статочно, я думаю, просто поговорить с ним по-человечески...
— Он — не человек! — отрезал Макс. — Такие только силу понимают, а не какие-нибудь интеллигентские разго¬ворчики.
— Нет, действительно, — сказал Мальчик, — отчего бы не попытаться задать ему пару вопросов?
Сарт, похоже, совершенно лишил¬ся сил — он уже не бредил и не ругался, а только сипло стонал. Мальчик ста¬рался увидеть в нём, лежащем в тёмной комнате под охраной четверых горожан, не просто поверженного опасного врага, но смертельно ранено¬го в поединке тучного старика, поте¬рявшего все свои завоевания. И самое удивительное — он чувствовал к Сарту почти жалость.
— Ты можешь говорить? — спросил он Сарта.
— Кто это?.. А-а, ты... — прохрипел старик. — Убей меня...
— Скажи мне, ты и вправду дума¬ешь, что весь мир — ничто? Или это просто твои заклинания, и ты хотел заколдовать меня?
— Вы все — несчастные глупцы... — слабым голосом ответил Сарт. — Вас терзают жалкие привычки, желания, грязненькие мечты... Как бы побольше съесть, поменьше работать и подольше погреться на солнышке... Я тоже был глуп и несчастен, пока не изучил ноч¬ную магию. Я стал независим от самого себя — ни еды, ни питья, ни страха, ни тоски... энергия сама вливалась в меня — её давала мне Пустота... Я хотел сделать вас свободными, как звери... Еще немного, и я сам наконец стал бы зверем, царем свободных тварей, но... ты победил меня... А ночь — Великую Пустоту — Ничто — ты победить не сможешь... Я успел, успел!
Страшный смех умирающего вы¬рвался из его груди, потом он перешел в кашель, и наконец, Мальчик принуж¬дён был отвернуться, чтобы не видеть, как из горла бывшего колдуна сплош¬ным потоком хлынула чёрная кровь.
Мальчик не успел спрятать колю¬чую от напряжения Звезду, как булька¬ющее дыхание Сарта пресеклось, пус¬тые глаза совершенно вылезли из ор¬бит, он коротко содрогнулся и испус¬тил дух.
В ту же секунду стены замка яв¬ственно покачнулись от тяжкого рас¬ката грома, заметались по стенам тени пламени, — и тогда стало так тихо, что слышно было потрескивание горящего факела.
— Ему казалось, что он прав... — удивленно подумал вслух Мальчик. — Он мог бы, наверное, делать добро.
— Какое там добро! — выгнул спину Макс. — Жаль вот только, когда злодей помирает своей смертью.
— Мне кажется, что Звезда все-таки пожалела этого авантюриста, — сказал Карл, проницательный, как всегда, — сделала так, чтобы он умер. Да и что он, в сущности, мог сказать?
В дверях выросла статная фигура Менона.
— Братья! — объявил он, блестя гла¬зами. — Произошло чудо. Вы сейчас увидите...
В залу стремительно вошел высокий и худой человек в черном плаще с распущенным капюшоном. Тонкое бледное лицо его с пронзительно-голубыми глазами светилось волнением и радостью, длинные светлые волосы чуть развевались от быстрых шагов. Маль¬чику почудилось в его облике что-то очень знакомое, хотя он мог бы пок¬лясться, что видел его впервые.
— Дай руку, князь... — подойдя к Мальчику, сказал неизвестный, и глаза его стали влажны.
— Иноор! — воскликнул Мальчик, сжимая тонкую крепкую ладонь бывшего призрака. — Я говорил тебе… и вот ты снова — человек!
Они обнялись.
— Народ просит тебя остаться на¬шим князем, — сказал Иноор. — Не говори «нет» — хотя бы сейчас, оставь нам маленькую надежду.
— Боюсь, это не в моей власти, — просто ответил Мальчик.
— Заметил ли ты, князь, что мы своей энергией связывали Сарта? — спросил Иноор. — Когда-то я обещал тебе показать наше оружие в действии.
— Без вас и птеросов — не знаю, чем окончилось бы всё это, — сказал Маль¬чик.
— Я уверен, что нетопыри также прощены, — добавил Менон. — Гово¬рят, над городом видели летающих людей.
— Нужно идти в горы, — сказал Мальчик, привычно быстро возвраща¬ясь к делам. — Одно заклятие уничто¬жено смертью Сарта. Но ночь ведь ещё не кончилась.
— Мы отправляемся немедленно, — сказал Иноор. — Крысы заперты в крепости, — пока они так и остаются крысами. А мы возвращаемся домой — в горы.
— Я иду с вами, — сказал Мальчик. — Менон, я прошу тебя остаться в городе и навести порядок. Для погони доста¬точно тридцати самых выносливых конников...
— И, несомненно, также разведчи¬ков! — вставил Карл.
— Ну хорошо, — улыбнулся Маль¬чик. — Лети, Карлуша, отыщи Яра.
— Старшина и доктор заняты обсле¬дованием подвалов, — доложил Менон. — Призраки из охраны утверждают, что в тайниках Сарта ещё много лю¬бопытного.
— Будьте внимательны: Сарт всё-таки ещё опасен. Даже после смерти.

Глава 19
ПОГОНЯ

Небольшой отряд из всадников горо¬да Полнолуния и легионеров Иноора без отдыха двигался вверх по лесистым предгорьям, — и Мальчику, потеряв¬шему представление о времени, снова стало казаться, что оно остановилось, и что лошади, тяжко дыша и цепляясь копытами за каменистую землю, слов¬но во сне, бьются на одном месте. Он из последних сил прогонял это наваж¬дение, но однообразные склоны, уты¬канные острыми камнями, поросшие жимолостью, диким шиповником и сухим мхом, были похожи один на другой, — и ему приходилось каждую минуту бороться с самим собой, чтобы не бросить поводья и не ткнуться ли¬цом в гриву полузагнанного Расмуса.
Наконец Иноор хриплым голосом, объявил короткий привал, видя, что Мальчик едва держится в седле, да и бывшие призраки-легионеры от дол¬гой непривычки к человеческим телам начинают выбиваться из сил. Люди спешились, развязали бурдюки с водой и воспалённо приникли губами к жи¬вительной влаге. Немного переждав, пока остынут задыхающиеся в пене лошади, воины напоили их и освежили пучками мха, смоченного в воде.
— Мы будем впереди, вместе с Яром, — сказал Карл.
— Отдохнули бы лучше... — сказал Мальчик.
— Э-э, бросьте, Хозяин, — протянул Макс. — Мы своё дело знаем.
— Ещё один такой бросок — и мы потеряем коней, — сказал Иноор. — Как только начнутся ледники, лучше оставить их внизу, и дальше — пешком.
— Ты знаешь это лучше меня, — сказал Мальчик, перетягивая седель¬ные ремни. — Командуй один, если ты ещё не забыл свои горы.
— Я бы не забыл их и после смерти, — ответил бывший призрак. — А ведь Дракон может нести тебя по воздуху, князь.
— Пока я держусь в седле, — попы¬тался улыбнуться Мальчик. — Вот на¬гоним их... Там — посмотрим.
Яр приземлился рядом и сообщил, что он облетел долину и ледник, веду¬щий к вершине, но не обнаружил ни малейшего признака движения.
— Пахнет огнем и камнем. Дрожит земля, — добавил он.
Вулкан? — подумал Мальчик. Но почему тогда не видно пламени извер¬жения? Может быть, жерло вулкана так высоко, что его не видно за чёрным куполом, о котором говорил доктор Ланд? Или он находится в очень глубо¬ком кратере?
Неясная догадка брезжила в его голо¬ве, но он решил не думать о конце пути и сосредоточиться на его продолже¬нии: сил оставалось немного, а Сартовы гонцы по-прежнему не были най¬дены.
Скоро начались завалы из огромных камней, и лошади стали спотыкаться и падать, попадая копытами в расщели¬ны; людям не хватало воздуха, и тогда Иноор решил: дальше дви¬гаться придётся пешком. В густой тьме не видно было вершин, от замшелых камней веяло вековым холодом. Маль¬чик готов был отчаяться: он терял последние силы, его Звезда светилась уже чуть заметно (может, она прибе¬регает силы для последней схватки с силами ночи?)... Но именно в тот мо¬мент, когда Мальчик оступился на скользком камне и с яростью подумал, что ему уже не подняться, он почув¬ствовал под рукой тёплую спину Макса и сквозь тяжкий гул крови в ушах услышал:
— Хозяин, мы нашли их! Они здесь, в ущелье... Садитесь верхом...
Мальчик стиснул зубы и влез на спину тигра; он вцепился в его шкуру, под которой мощно перекатывались мускулы, и стал вглядываться в темно¬ту, — пока не заметил вспышки багро¬вых искр, сыплющихся из пасти Яра. Макс, царапая когтями по камням, тоже увидел это и в несколько отчаян¬ных прыжков достиг небольшого ущелья между двумя острыми пиками скал. Яр снова дохнул огнем, и в недол¬гом его свете стало видно, что прижа¬тая к стене кучка крыс бешено оборо¬няется, осыпая Дракона стрелами.
— Не надо огня, Яр! — что было силы крикнул Мальчик. — Мы возьмем их живыми...
Снизу по камням уже приближались люди Иноора. Мальчик забыл об уста¬лости, вынул свой лук, и к тому време¬ни, как воины достигли ущелья, успел подстрелить двух или трёх крыс. И когда часть Сартовых гонцов была перебита, а остальные в панике броси¬ли оружие, Макс с помощью тычков и затрещин подогнал к Мальчику одного из пленных и мощным ударом лапы сшиб с него шлем с забралом.
— Клянусь Африкой!.. — прорычал он. — Опять этот мерзавец!
— Я снова в вашем распоряжении, господин... — нелепо извиваясь жир¬ным тельцем, и низко кланяясь, завере¬щала крыса. — Это же я, ваш предан¬ный Цорк... светлейший господин, при¬кажите, чтобы он меня не бил...
— Какая встреча, — с отвращением сказал Мальчик. — Ну, теперь-то тебе не уйти живым!
— Ка-ак же, господин... я же так верно служил вам и готов служить до гроба, клянусь! Вспомните только мои заслуги перед вашей светлостью...
— Кому ты только не служил на своём веку, — покачал головой Карл.
— Зачем Сарт послал вас в горы? — спросил Мальчик.
— Я скажу, — с готовностью заюлил Цорк. — Но вы же не станете убивать бедного грызуна, который...
— Говори, гадина!! — рыкнул Макс, уже занося когтистую лапу.
— Мы посланы на Гору с чёрным камнем повелителя... Возьмите его, гос¬подин и — пощадите меня...
В ладони у Мальчика оказался не¬большой, но неожиданно тяжёлый и грубый камешек, и тут же Звезда под его кольчугой раскалилась, обжигая грудь.
— Что вы должны были сделать? — продолжал допрос Мальчик.
— Бросить его в огонь и сказать слова... Но мы не хотели этого делать — чтоб я умер на этом месте, мы как раз думали...
— Говори слова, — приказал Маль¬чик.
— Именем Ночи — проснись...
Мальчик метнулся к Дракону:
— Яр, держи меня! Мы летим на Гору!
Жестокий холод сковал Мальчика, когда он оказался а лапах Яра на страш¬ной высоте, он почти задохнулся от недостатка воздуха, — но теперь пре¬вратился в одно стремление добраться до вершины и победить.
Кратер вулкана багрово светился взбу¬хающими в его чреве волнами раска¬лённой лавы, из которой, лопаясь ог¬ромными черно-алыми пузырями, ис¬ходил густой дым, — он тяжким косым столбом поднимался в небо и рассти¬лался в нем толстым слоем. Жар от вулкана мешался с пронизывающим морозом. В воздухе все расплывалось и колебалось от этого смешения пекла и холода.
Теперь Мальчик знал: осталось пос¬леднее.
Он подошел ближе к краю вулкана, прикрывая лицо от жара, и бросил в него чёрный камень Сарта.
— ИМЕНЕМ НОЧИ — УМРИ! — сказал он.
Гора тяжело содрогнулась, и лава начала раскручиваться гигантской во¬ронкой и скрываться в недрах кратера, — и скоро исчезла вместе с дымом, оставив лишь бездонную тёмную впа¬дину.
— ДА БУДЕТ РАССВЕТ! — сказал Мальчик, подняв на ладони ослепи¬тельно сияющую Звезду.
...Он видел над собою небо, — оно становилось фиолетовым и расцветало крупными звёздами, оно на глазах свет¬лело, растворяя в себе остатки копоти, и наконец — из-за дальних гор в живом густо-розовом пятне света родился и вырвался на волю первый луч восходящего солнца.
Он с трудом смог вспомнить о вре¬мени, о том, где он и что с ним, когда очнулся среди свиста ветра, неожиданно удобно стиснутый жёлтыми изогнутыми когтями Дракона. Под ним расстилалась величественная картина: голубые горы, снежные тол¬щи облаков, бледная зелень предгорий и вдалеке — очертания города.
— Ты победил, мой мальчик, — сквозь свист ветра услышал он тихий ровный голос где-то совсем рядом. Он вдруг увидел себя не зажатым на страшной высоте в когтях Дракона, а — лежащим в высокой степной траве. В розовом рассветном сиянии к нему склонилось доброе лицо Проводника, когда-то пос¬ланного к маленькому мальчику из мира людей, чтобы просить его о помо¬щи. И Мальчик вспомнил всё — вся его История пробежала перед ним чере¬дой захватывающих картин, и он снова почувствовал себя маленьким и сказал чуть слышно:
— Отпусти меня домой...
— Ты будешь дома через минуту, и тогда станешь самим собой, — сказал старик. — Но знай, что ты останешься Мальчиком-Витязем отныне и навсег¬да, и когда-нибудь снова понадобишься на Той Стороне. Пусть этот срок будет недолгим.... А теперь — попрощайся со своей Звездой, — ей, как и тебе, пора домой.
Мальчик поднес к глазам Звезду, и она словно бы мягко коснулась его лица. Он бережно погладил ее тёплые светящиеся грани.
— Прощай, сестра... До встречи, Про¬водник.
Край солнца медленно оторвался от зубчатой линии гор и сиял в разноцвет¬ном небе, начиная первый день.

Глава 20
УТРО

И тогда Данила увидел свет и, уже просыпаясь, сказал одними губами:
— Прощай, сестра...
Он лежал в своей кроватке, и ласко¬во-тёплый луч раннего солнца чуть щекотал ему щёку.
Это всё было со мной? — подумал он со странным чувством счастливой жа¬лости, и вспомнил, кем он был там, — во сне...
— Во СНЕ?! — внутренне закричал Данила, и из глаз его сами собой потекли слёзы. Разве это был просто СОН? Во СНЕ не бывает так по-настоящему, во СНЕ нельзя найти таких верных и любя¬щих друзей, и — если ты стрелял из лука во сне, — то откуда у тебя мозоль между двумя пальцами, ещё недавно сжимавшими тугую тетиву?..
Но Данила не хотел плакать. Он хотел оставаться Мальчиком-Витязем.
Размазав по лицу слёзы, он вскочил с постели и подошёл к зеркалу.
Он увидел, что совсем не похож на себя прежнего. Что-то неуловимо из¬менилось в его лице, хотя лицо оста¬лось вроде бы привычным, Данилиным.
Сон это был или не сон? — мучил его вопрос, и он решительно влез на стул, стоявший у шкафа, и выпустил из клет¬ки Карла.
— Карлуша, ты тоже там был? Ска¬жи...
— Карл-Карл… — только ответил Ворон и наклонил голову, глядя на Данилу ум¬ным блестящим глазом.
— Макс! — позвал он кота. — Это же всё — правда?
Макс прогнул полосатую рыжую спину, вытянул когти, пристально пос¬мотрел на Данилу и улыбнулся.
И только Яр, до удивления малень¬кий, неподвижно сидел в аквариуме и, не отрываясь, смотрел сквозь стекло в сторону восходящего солнца.
Данила немного успокоился и снова присел на кровать.
И вдруг — он заметил, что из-под подушки высовывается краешек чего-то ужасно знакомого... Сердце его дрог¬нуло от волнения, он зажмурился и отбросил подушку.
Перед ним в лучах солнца поблёски¬вал кинжал, наполовину вынутый из серебряных ножен.