История одного семейства

Покушение.

Дядюшка Людвиг был несколько расстроен этим желанием мальчика. Он уже привык считать Даню своим ребенком. Тем более, что юный эльф расцветал от его ласки, оттаивал от его тепла и отвечал своему спасителю безграничным доверием. Ван Хельсинг считал, что судьба подарила ему сына, о котором он столько лет мечтал. Но теперь вопрос возвращение был только лишь делом времени.
Везти ребенка домой дядюшка Людвиг не мог. Он только получил место заведующего кафедрой парапсихологии столичного университета. Домой он теперь приезжал поздно вечером. В столице же он связался со вторым дедушкой Дани и посветил его в проблему. Старик и сам был бы рад заботиться о своем единственном внуке. Мальчику там было бы безопаснее – целый отряд вооруженных бойцов гораздо более надежная защита, чем вдова-англичанка или дядюшка психолог. Тем более, что рядом с имением находится большой город – мальчику будет удобно учиться в гимназии, а потом и в университете. Конечно, сидеть на лекции в компании телохранителя – не самое приятное занятие. Да и в степях Запорожья юноше будет мучительно не хватать привычной прохлады горного леса, студеной воды родников и речушек. Как в этой стране не хватает тепла и света. Но этот юноша уже в силу своего происхождения сам себе не принадлежал. Он был воспитан достаточно сурово, и капризов с его стороны родственники не опасались.
Встреча дядюшки Людвига и пана Дашевского была назначена в одной таверне, в отдельно наглухо закрытом кабинете. Старики долго обсуждали , как лучше и удобнее будет устроить жизнь юного осиротевшего князя. Старому атаману не терпелось увидеться с внуком. Его мучило чувство вины – он, стыдясь поступка своей дочери, разлучил ее с сыном. Вместо того, чтобы самому воспитывать своего единственного внука, отдал его своему другу Владиславу, сын которого виноват в позоре юной панночки. Старый эльф хотел таким образом наказать парня вместе со своей дочерью. Оказалось, что наказал больше всех самого себя. Константин Дашевский не раз казнил себя за эту слабость и был готов искупить ее любой ценой. У дядюшки Ван Хельсинга были еще дела в столице.
Спустя пару часов старый атаман был на месте. Стояла теплая майская ночь, и он решил прогуляться пешком. Старик решил встретить своего внука у театра. Ему было известно, что мальчик в это самое время, скорее всего, провожает свою подружку.
Старый атаман, бродя по улицам чужого города, вспоминал свою бурную молодость. Вспоминал безумные юношеские выходки, первую любовь. И тихо улыбался воспоминаниям. И немного тревожился оттого, что ребенок, которым он знал внука, уже взрослеет, превращается в мужчину.
Дашевский уже подошел практически к театру, и тут услышал голоса – мальчик и девочка оживленно, что-то обсуждали. Он издали заметил светлую рубашку внука, и девочку в светло-голубом платьице, на плечи которой заботливый ухажер накинул пиджак. Они гуляли совсем, как взрослые.
Вдруг девочка запела, что-то старинное, задушевное. Мальчик долго-долго смотрел на нее. Она была чудо как хороша, и совсем взрослая. Даня как завороженный смотрел на ее красивое лицо, обрамленное густыми темными кудрями. И вдруг, неожиданно для себя поцеловал ее. Первым, совсем еще неумелым, детским поцелуем.
Девочка не отняла губ. Только минуту спустя, она отстранилась от кавалера и тихо, но сердито произнесла:
- Никогда больше так не делай!
- Почему? – не понял ее парень, пытаясь угадать, чем он провинился.
- Потому что это – дурное. До свадьбы дурное, – ответила девочка и отвернулась.
Вдруг девочка прижалась Дане и тихо заплакала:
- Когда твои люди будут громить табор, вспомни Сильву! Вспомни Сильву Вареску.
- Обещаю тебе, что я не трону твоих цыган, даже когда совсем вырасту. Ну, конечно, если они сами не будут безобразничать. Ты хотя мне и подруга, но порядок быть должен.
Даня обнял ее, и потеплее закутал девочку в теплый пиджак. Словно пытаясь защитить ее от вечернего холода, беспросветного мрака предстоящей разлуки. Дети пытались этими объятиями защититься от одиночества. Мальчик и девочка уже знали, что, может быть, уже завтра им суждено расстаться навсегда. Им обоим это было в тягость.
Вдруг на руку мальчика села ручная летучая мышь, и что-то возбужденно пищала, не в силах соблюдать приличия. Даня, который уже начал терять терпение, приласкал зверушку и спокойно сказал ей:
- Тебе, должно быть, показалось. В этом городе полно людей.
Но маленький зверек сердито топорщил крылья, нетерпеливо перебирал лапками по руке юного эльфа. Словно побуждая его лететь, и как можно быстрее, с этого страшного места. Вдруг летучая мышь, испустив пронзительный писк, испугано вспорхнула.
И тут старик, который решил спрятаться, чтобы не испугать своим внезапным появлением детей, уловил какое-то движение в переулке. Даня увидел каких-то мужчин в черных масках и направленный почти в упор пистолет. Хельве инстинктивно заслонил своим телом то, что было ему дороже всего – юную цыганочку Сильву. Раздались выстрелы. Мальчик беспомощно вскрикнул и начал сползать по стене. Сильва истошно закричала. Маленький зверек бесстрашно кинулся на врага, намереваясь своими острыми коготками выцарапать глаза бандиту.
На крик из театра выскочил старик Ван Дейк. Он взял Даню на руки и занес в дом. Дедушка чувствовал, что мальчик жив. Дашевский одним метким выстрелом уложил одного из бандитов. Другого злоумышленника он скрутил и отволок в участок. Это было не сложно – он был почти ослеплен разъяренным животным. Мышь, словно стыдясь своего недавнего страха, отчаянно срывала зло на том, кто осмелился разрушить дивную тишину летней ночи ужасными выстрелами.
Мальчик тем временем пришел в себя. Золотой амулет, как ему и полагалось, спас ребенку жизнь. Хотя Дашевский подумал, что сплав лишь похож на золото – слишком твердый и прочный. Пуля, метившая в сердце юного эльфа, слегка погнула массивную пластину. Та же пластина отклонила вторую – вместо того, чтобы наверняка прикончить ненавистно мальчишку, она всего лишь скользнула по ребрам и только больно оцарапала. Правда, дети были напуганы очень сильно. Кровать, на которую положили Даню, изрядно пострадала от крови. К тому времени, когда Дашевский пришел к зданию театра, мальчишка уже перевязанный, возбужденно переговаривался со старым драматургом и своей подружкой.
Пока дед бегал за бандитами, ребенок уже смеялся над своим страхом. Выстрелов, которыми он был ранен, Даня не слышал. Не смотря на веселость, его голова начала неприятно кружится. А в ране появилось нехорошее подергивание. Дед, вернувшись, заставил мальчика выпить из своей фляжки.
- Зачем? – испуганно отшатнулся Даня, – Не буду я эту гадость.
- Это не гадость. Это добрая казацкая горилка, – все настойчивее старик придвигал фляжку к пересохшим губам.
- Все равно не буду, противно.
- Пей, малыш, – сказал Дашевский – сейчас будет очень больно.
Старик размотал повязку. На ребрах мальчика появилось болезненная опухоль, какие-то подтеки. Старый атаман раскалил над примусом верный кинжал. Потом прижал мальчишку к себе, зажал могучей ладонью его рот. И вдруг резко полоснул по самому больному месту. Мальчишка с ужасом смотрел на ту массу грязи, которая резко вывалилась из его тела, прежде чем потекла чистая кровь. Но на этом его мучения не закончились. Старик промывал рану из той же фляжки. Дане казалось, что его пытают огнем – каждый раз жгло невыносимо. Кричать в присутствии Сильвы он стеснялся, но сдержанный стон иногда срывался с растрескавшихся губ. Наконец-то старик закончил – прохладное прикосновение мягкой тряпочки он ощутил, как райское блаженство. Он благодарно улыбнулся, найдя в себе силы поднять глаза. И встретиться взглядом с той, с которой завтра должны были расстаться навсегда.
Когда же прибыл дядюшка Людвиг в компании своего знакомого хирурга, все было сделано. Мальчик, очень бледный и слабый, полусидел в высоких подушках и держался за руку с юной Сильвой. Судьба подарила им еще несколько дней вместе. Доктор Ван Хельсинг с большим трудом уговорил его еще немного потерпеть – друзья захватили с собой очень редкую сыворотку.
- Это чтобы не было столбняка и гангрены – объяснил напуганному хельве знакомый дядюшки Людвига.
Даня мало что слышал о столбняке. Но, что такое гангрена было ему хорошо известно. Ему часто приходилось видеть, как от нее умирают солдаты. И ранка-то вроде не опасная. А потом разливается мучительная чернота. И хорошо если успеют вовремя отрезать руку или ногу. А то и отрежут, а уже поздно: черная погибель уже на тело перекинулось. И все – конец. Страшный конец – мальчик даже своим злейшим врагам не желал такого конца. Даже зловещему Анвару-эфенди. И если пустяшная боль может защитить от этакой напасти – Даня согласен потерпеть еще немного.
Даня прожил еще немного вместе с дядюшкой Людвигом, тетей Лорой и маленькой Сюзаной. Пару дней он вообще только и делал, что спал. Пришлось им пережить пару дней жесточайшей лихорадки, когда мальчик опять страдал от сильного жара, а перевязывать его приходилось едва не каждый час.
А потом – рана зажила на нем, как на собаке. И пару недель не прошло, как о той страшной ночи в темной переулке напоминала только узенькая полоска незагорелой кожи.
Все это время мальчик и девочка виделись каждый день. Сильва помогала тетушке Лоре ухаживать за своим приятелем. Она часто сидела с ним ночью, когда мучительный жар не давал заснуть. Она сама перевязывала его. А Даня был ей за это бесконечно благодарен. Он хотел как-нибудь отблагодарить за заботу. За эту неделю, которую девочка осветила своей еще детской нежностью. Но, каждый миг приближал разлуку.
Расследование таинственного покушения зашло, как всегда в тупик. Бандит, пойманный атаманом Дашевским, погиб в тюрьме при загадочных обстоятельствах. Вина его была доказана. Он и не отрицал. Вот только кто и зачем послал его, так и осталось в тайне.
Но, тот, кто хочет убрать эльфийского юношу, скорее всего, действует не своими руками. В этот не было никаких сомнений. Иначе, зачем этим господам фотографии чужого мальчика: на сцене, на прогулке с друзьями, возле школы. Тем более, что Ван Хельсинг никогда не фотографировал Даню и не раздавал его фотографии. Кто мешает найти новых работников, которые сделают свое дело более профессионально. Или которым повезет чуть больше. Дядюшка Людвиг и дедушка Дашевский решили обратиться за помощью к знаменитому частному сыщику. Взрослые очень обрадовались, когда им назначили встречу в том самом знаменитом съемном доме. Только вот мальчик относился к этому с меньшим азартом, чем ожидали взрослые. Дядя Людвиг и его дедушка, радостно переговариваясь, выложили на стол билеты на пароход до Бристоля.
Они думали, что весть о предстоящем путешествии, которого он так ждал, развеселит загрустившего подростка. Но тот вежливо поблагодарил их, и вдруг убежал к себе в комнату, чтобы никто не видел прорвавшихся слез. Дедушка рванул было следом, но подумав, задержался у дверей комнаты. Он только слышал судорожные всхлипывания. А потом, молоденький парень вышел и извинился. Сказал, что внезапно разболелась голова. Вид у него и вправду был болезненный.
В комнатку мальчика решительно зашла тетя Лора. Лора Ван Хельсинг очень часто понимала мальчика лучше, чем ее муж, дядюшка Людвиг. Она своим терпением часто добивалась большего, чем мужчина свои натиском и психоанализом. Она каким-то необъяснимым женским чутьем нашла ключик к мальчишескому сердцу и на этот раз. Женщина увидела, что мальчишка судорожно сжимает газовый шарф Сильвы. Как будто, сжав шарфик, юноша хотел изменить судьбу, приблизить любимую девочку. Лицо его было вроде бы беспристрастно, но в глазах была такая тоска, что добрая тетушка сразу поняла причину внезапной головной боли.
Она по-матерински обняла окаменевшего от предчувствия разлуки мальчика, и сделала то, что ей давно хотелось: ласково погладила густые светло-русые кудри. От этой ласки боль отпустила. Тетя Лора вещать (читать мысли на расстоянии) не умела, Даня проверял. Но, почему-то все понимала без слов. Она как будто чувствовала, когда надо помолчать, а когда нужно поддержать словом, а когда – вот так молча приласкать. Лора никогда ничего не выспрашивала у мальчика, никогда не лезла в израненную душу непрошеным гостем. Но почему-то хотелось самому все рассказать ласковой тете – она не будет насмехаться. Если в ее силах поможет, а если нет – то просто выслушает без издевок и нравоучений. Тогда – боль вдвое меньше, а разделенная радость – вдвое больше.
Даня чувствовал, что ему будет очень сильно не хватать этой мудрой женщины. Которая, как мама, все понимает.
- Я ее больше никогда не увижу, я никогда ее не увижу! Никогда! – с трудом выговорил хельве страшные для него слова, и опять тоскливо замолчал, чтобы не расплакаться как маленькому. Тетя Лора опять обняла его, и тихонечко потерла виски. Боль чуть отступила.
- Тетушка, – спросил мальчик чрез некоторое время, – неужели расставаться всегда так больно?
- Смотря с кем. С любимыми всегда больно – ответила взрослая женщина.
-Тетушка, зачем она меня любит? Я ладно мучаюсь. Это мне на роду написано. Я плачу по счетам за своих предков. Дай бог, чтобы на мне все закончилось – чтобы не страдать ни Алисе, ни братику. Ей то это зачем? Сколько кругом хороших парней? Ригель, к примеру. Зачем она меня выбрала? – спросил юный эльф.
-Маленький ты мой! Любовь это не похвальная грамота, которую вручают достойнейшему. Любовь она от Бога – как стихийное бедствие. Накроет с головой, и уже сама не заметишь, как попала в силки, – тетушка Лора устало присела на краешек кровати.
- С вами так было? – снова спросил Даня.
- И со мной тоже – ответила тетушка.
- Поэтому Сюзана такая хорошенькая получилось, – ответил ей мальчик своим обычным голосом, без горечи, без надрыва. Он незаметно соскользнул в сон.
Лора Ван Хельсинг поговорила с мужем и с приехавшим дедом мальчика. Они обещали быть внимательными и терпимыми к страдающему ребенку. Даня вдруг среди ночи проснулся, и долго не мог заснуть. Он так хотел вернуться. Но вот когда билет уже в кармане, и чемодан собран – ехать совсем не хочется никуда. Даня больше всего хотел взять с собой любимую, чтобы ее присутствие немного уменьшило тяжесть испытаний. Но он прекрасно понимал, что путешествие их будет очень опасным. И юный эльф предпочитал страдать в разлуке, чем рисковать жизнью любимой Сильвы. Пусть юноша больше никогда ее не увидит. Но зато будет знать, что милая жива и здорова. С этим знанием гораздо легче жить, чем нести непосильный груз вины за гибель любимой девушки.
Это была самая первая из долгих ночей и юного эльфийского князя, и будущей примадонны, звезды самого популярного театра варьете. Так виделось тогда детям их будущее. Если бы появился тот, кто исполняет желания, то дети пожелали бы одно на двоих. Чтобы эта ночь никогда не кончалась. Но … утро приходит, не зависимо от того, что несет – веселю свадьбу или мучительную казнь. Безжалостное солнце возвестило начало нового дня.
И, вот уже надо ехать.
Прощание в порту для обоих детей было тягостным. Проводы получились шумными. Их провожала не только тетя Лора и маленькая Сюзана. В шумной толпе провожающих Людвиг высмотрел Ригеля в обнимку с близняшками. Шумно что-то кричали одноклассники Дани. Но мальчик, не отрываясь, смотрел в одну точку – туда, где стоял старый Ван Дейк со своей приемной дочерью Сильвой. Девочка что-то кричала, Даня пытался переорать пароходный гудок. Девочка прижалась к старику, и тихонько заплакала. Ей казалось, что этот жуткий гудок убивает первую в ее жизни большую любовь. Огромный белый корабль неумолимо отдалял двух влюбленных детей друг от друга.
Ван Хельсинг смотрел, на своего подопечного. Даня, не отрываясь, продолжал разглядывать узкую полоску, в которую превратилась земля, которая несколько месяцев был его домом, земля, где осталась его первая любовь. Уже ветер заволок тучам горизонт, а мальчик все стоял на палубе и смотрел туда, где осталась самое дорогое для него. Там осталась самая первая в его жизни девочка, которая стала ближе и роднее остальных.
Мальчик беззвучно плакал. Он, видимо, и сам не замечал этого. Просто горькие слезы текли по обветренному лицу.
Старик Дашевский неслышно подошел к Дане, молча обнял и прижал к себе. Юноша и старик долго стояли, обнявшись. Пока солнце устало не закатилось за свинцовые тучи.
- Пойдем, малыш! Надо выспаться. Завтра у нас трудный день. Давай пойдем, сынок! А то, какое расследование на больную голову.
Даня спокойно пошел с дедом. Трое мужчин перед сном болтали о разных пустяках. Мальчишка пытался заглушить мучительную сумятицу в голове. Но во сне ему опять снились кошмары. Он видел свою подружку Сильву, рыдающую над бездыханным телом своего приемного отца. Видел горящие хаты. Видел и слышал, как страшно гремят в оглушительной предрассветной тишине выстрелы безжалостных убийц. Видел улицы маленького городка, залитые кровью. Все как будто вернулось на пятьсот лет назад. Взрослые мужчины слышали, как мечется во сне ребенок. Ван Хельсинг, пытаясь разбудить подростка, плеснул в лицо обжигающе холодной водой, хлестал по щекам, отчаянно тряс за плечи. Но, ребенок продолжал метаться и стонать, не в силах освободиться из объятий кошмаров. Лишь под утро мальчик заснул спокойно, изредка чему-то улыбаясь во сне. Ближе к полудню юношу разбудили. Мальчишка нехотя покинул мир приятных, на тот момент, сновидений.
Солнечная погода как будто прогнала печаль на самое дно мальчишеской души. Он, как ни в чем не бывало, улыбнулся дневной звезде. В течение нескольких минут привел себя в порядок. Помог дедушке отыскать его тросточку. Помог дядюшке уложить тугой саквояж. И даже осталось полчаса на то, чтобы предаться приятным воспоминанием.
Даня вспоминал, как совсем недавно, в этом же порту они с отцом высаживались на берег. Отец был весел и возбужден, как всегда перед важным делом. Потом становился сосредоточенно молчаливым:
- Я везу сына в школу.
Потом был поезд, который вел их в столицу страны, где папе предстояло работать, а ребенку учится. Отец всякий раз переживал, как у Дани сложатся отношения с учителями. Не придется ли защищать сына от нападок? Хельве не показывал вида, чтобы не пугать мальчишку. А сам переживал. И тогда Даня сам успокаивал отца. И заверял, что он в полном порядке. И учителя замечательные. И учеба совсем не трудная. И что у него куча приятелей, среди которых верный друг.
Даня вспомнил, что папа теперь очень-очень далеко.
-Только бы папа был жив. Только бы он выжил.
(продолжение следует)