История одного семейства

Страшное лето.

Надо же было случиться, что именно в этот спокойный год судьба нанесла удар в спину. Именно тогда, когда этого меньше всего ждали. Когда казалось, что все беды уже позади. В праздник, когда дедушка взял внука с собой на встречу со своими друзьями. Самыми верными и близкими.
Он, как будто надолго прощаясь, бродил по маленькому домику на Вишневой улице. В этом доме когда-то давно появился на свет мальчик, который, постарев и поседев, показывал теперь уютный домишко своему внуку. Дед и внук почти целый час сидели в тени разросшейся яблони, а мальчишка даже немного вздремнул под яростное щебетание птиц.
С самого утра старый эльф словно чуял недоброе. Он, как будто прощаясь со всем, особенно пристально любовался городком. По-особому, как будто в последний раз, наслаждался звуками и запахами. Он как-то по-особенному, как в последний раз, веселился на пиру с друзьями. Навестил могилу жены, так как будто готовился к встрече ней на том берегу. Он долго говорил со старым настоятелем мужского монастыря.
Мальчик при разговоре не присутствовал – его отправили погулять по городу. Он зашел в ту самую кондитерскую, где они с матерью пили кофе и угощались вкусными пирожными. Он думал, что никогда не сможет переступить этот порог. Но, неожиданно сделал это легко. В заведении ничего не изменилось. От этого было на душе одновременно и светло и горько. Как от горячего шоколада. Мальчик быстро опустошил свою чашку. Даня прикрыл на минуту глаза. И увидел маму. Она улыбалась ему и что-то ласкового шептала. Потом видение исчезло, оставив после себя тихую, светлую радость.
Даня бродил по нагретым камням родного городка. И думал о жизни. О том, что жизнь лесного всадника, как и много лет назад, коротка, как взмах клинка в темной ночи. И почему, он от одних остается легенды и сказки, от других многочисленное процветающее потомство, от третьих – памятники архитектуры, великие учения, замечательные книги и песни, берущие за душу. О ком-то несколько сухих строчек в учебниках. А от некоторых – лишь тире между двумя датами. Он мучительно думал, что же останется от него самого. Неужели – то самое зловещее тире, безликая черточка?
Июльский воздух, напоенный треском цикад, замешенный на цветах и ранних фруктах и ягодах, на запахе любви и ненависти, легкий летний ветерок, напоенный ароматами жизни, выветрили из головы грустные мысли о смерти.
И даже вид одинокой безумной старухи не внушал страха. Она вышла погреться в лучах солнца, да так и просидела весь вечер. Мальчишка без страха присел на лавочку. И тихонько дремал, под путаные воспоминания одинокой бабушки. Она была рада, что нашла тихого слушателя и теперь изливала ему все свои печали. Старушка тихонько взяла руку мальчика и тихо прошептала:
«Храни тебя Бог, малыш!». Даня даже ничего не успел сказать в ответ, потому что услышал зов деда. Он, наскоро попрощался со старушкой, и понесся на встречу дедушке.
И кто знал, что смерть может притаиться в этом знакомом, родном и любимом до последнего камушка, таким чистом и ухоженном, до самой глухой скрипучей калитки городке.
На свое счастье Даня встретил своего школьного приятеля с братишкой, которого не видел уже целую вечность. Друзья умоляюще взглянули на старика. Тот, понимающе улыбнувшись, отошел на несколько шагов вперед, и завернул за угол. Старик, хулигански улыбался в усы, слушая как мальчишки делаться своими впечатлениями, вспоминают недавние проказы, обсуждают строгих учителей. Восьмилетний мальчик пытался вставить в разговор несколько слов. Иногда ему это удавалась – он тоже теперь ученик. И некоторые школьные премудрости ему уже известны.
Неожиданно в переулке возникли пять зловещих фигур. Старый эльф понял, что предчувствия его не обманули. Пришел его час. Это явно были профессионалы очень высокого класса. Но и старый князь – тоже не ягненок. Недаром их пятеро.
Он был хорошим бойцом, но чувствовал – это будет его последняя схватка. Когда-то схватка с пятью головорезами показалась бы ему лихой молодецкой забавой. Один рассказ о которой вызывал у жены возглас восхищения и ужаса. Но тогда он был молод и силен. А сейчас беспощадное время ослабило его, как и все живущее в этом мире. Старый эльф, как и старый человек не может вернуть молодую силу натруженным рукам. Хоть глаза его также зорки. Хоть уши и ловят каждый ночной шорох.
Дед молил об одним, чтобы мальчик, который встретил своего знакомого, подольше не появлялся в поле зрения нападавших. Старый негодяй знал, что совершил в своей жизни слишком много преступлений, чтобы спокойно уйти в сады Мандоса. Он знал, что расплата за все будет очень жестокой, что души всех убитых по его приказу жаждут мести. Об одном только молил жестокий князь, чтобы небо взяло его жизнь, вместо жизни внука.
Старый князь дрался отчаянно. Хотя и знал, что пришло время платить по счетам. Сорок тысяч погубленных им душ взывали о мести. Он дрался не за себя – за мальчика, который должен был выжить. Старый эльф улыбнулся тому, который на иконе. Все-таки, не смотря на все его преступления, ОН и ЕГО мать были добры нему. ОНИ подарили жестокому князю напоследок ласкового мальчишку. И дали ему возможность умереть, как подобает лесному всаднику – с оружием в руках, в пылу схватки.
- Спасибо, Вам – мысленно обратился старый вояка к тому, который на иконе, – пятьсот лет на этой планет это слишком много. А мальчик, мой внук, должен жить. Пожалуйста, пусть он живет. Быть может, он увидит лучшую жизнь.
Пять наемных убийц – оказалось слишком много для старого эльфа. Трое из пятерых поплатились жизнью. За то двое оставшихся убили старого князя. Два смертельных клинка, брошенных мальчишкой, настигли убийц дедушки. Но кровавая месть не могла вернуть жизнь родному существу, не могла поместить назад отрезанную голову.
Что было потом, мальчик помнил плохо. Он знал, что его нашли на залитой кровью лестнице, где кровь любимого деда смешалась с кровью его врагов. Молодая женщина – мама его школьного приятеля, чуть не лишилась чувств от страшного зрелища: седой мальчик держит в руках отрезанную голову старика и, глотая слезы бессилия, читает отходную молитву. В тот момент он боялся только одного – перепутать слова, забыть, запнуться. Ведь в этом случае душа его любимого дедушки не попадет в райские сады Мандоса. Он знал, что если хорошенько попросить единого бога и светлых ангелов, то может быть, они простят старику все его прегрешения. Ведь он делал все это не ради собственного удовольствия. Иначе было просто нельзя. Такой ценой пришлось оплатить свободу своего народа.
Даня не помнил, как его отвели домой, кто и как уложил его в постель. Он помнит похороны деда на следующий день. Страшно, невыносимо болела голова, вместо мыслей – тяжелая пустота. Ребенок за весь день ни проронил ни слезинки. Он не мог плакать, слишком больно было думать о чем-нибудь. Он механически перемещался, еле двигался и не мог ни о чем думать. Вместо мыслей была тяжелая, неповоротливая масса, от которой голова налилась свинцовой тяжестью.
Процессия вышла из дома на рассвете и в полном молчании отправилась по направлению к монастырю. Мальчик плохо помнил подробности. Он шел машинально, тяжело, как старик, опирался на руку пожилого монаха, почти ослепший. Старик поддерживал ребенка, который то и дело резко бледнел и тихонько стонал от невыносимой боли. Даня вспомнил, слова деда «здесь мы, как и люди, внезапно смертны». Но мальчик не мог представить, что это случится так быстро и так страшно. Маленький хельве думал, что когда это случится, он будет уже большим и сильным. Но не сейчас, когда никого рядом. Когда ему так нужна помощь.
Он знал, что его деда называли жестоким тираном, «ужасом Карпат». Но, почему тогда к скорбному шествию присоединялись тысячи незнакомых людей. И почему ни в ком из них не было радости, не чувствовалось торжества? Какая-то женщина вымыла пол за покойным и отказалась от платы. Какой-то дяденька подхватил мальчика на руки, когда отнялись ноги. И донес до монастыря, где тело грозного князя нашло свое последнее пристанище.
Какой-то доктор (совершенно бесплатно, хотя брал за свои визиты очень дорого) долго осматривал смертельно уставшего от переживаний ребенка, сделал какие-то уколы, напоил лекарствами. Что-то по-отечески говорил, пытался приласкать. Но Даня ни на что не реагировал – ни на боль, ни на ласку, ни на лекарства. Голубые, как июльское небо глазки, с тоской смотрели во вчера, и никак не хотели увидеть завтра. Даня боялся завтрашнего дня. Мальчишка был слишком подавлен, чтобы на что-то реагировать. Он хотел только одного – повернуть время назад. Чтобы завтра опять наступило вчера. И знал, что это невозможно.
Приехали друзья дедушки: в основном, те, кто был с ним в турецком плену. Было это очень давно. Люди уже успели умереть, а хельве остались. Опустошив немало скорбных чар, вспомнив былые победы, помянув погибших друзей (особенно тех, которые так и остались мальчишками), старики что-то говорили юному хельве. «Надо жить дальше!» – твердили они в один голос. Только, как и зачем не объяснили. У него никого не осталось. Папа на каторге. И кто знает, жив ли еще? Хорошо, что мачеха с братиком и сестренкой далеко отсюда, у добрых друзей – Роберта и Анны Селки. А у него самого нет сил ни на что - даже просто дышать, просто посмотреть в окно.
Мальчик слышал песню, которую пели старые эльфы, сложенную в те годы, когда все они были еще юными заложникам в чужой стране.
Ушедший друг тебе не завещал,
что лишь ему навек принадлежит:
свою любовь, свою мечту, свою печаль
и долгий белый путь в далекий скит.
Зато остался весь блокнот стихов,
в потрепанном зеленом переплете,
и меч, в потертых ножнах, что готов
к постылой, но отточенной работе.
Нам остается только помянуть
ушедшего напитком вкуса лета,
В пути ему пусть светит как-нибудь
твой лунный камень солнечного цвета.

Мальчик, который лежал в тихой прохладной комнате не мог слушать эту песню. Он представлял под нее мальчиков, которые хоронят своего товарища и мучительно думают: кто из них завтра будет следующим, чей отец не сумеет вовремя расплатиться с жестоким тираном. Даня представлял, как десятки мальчишек, таких же, как и он сам, живут в постоянном страхе. От этого хотелось плакать, но в глазах, видимо, не было больше слез, чтобы выпустить боль. И эта болезненная горечь растекалась по детской душе, отравляя и без того тоскливые дни. (продолжение следует)