История одного семейства (продолжение)

Даня идет в школу.

Потом была школа в маленьком городке. Старая нянька очень боялась того, что может натворить юный проказник вдали от дома. Особенно как умерла потешная старушка Савва, которую здесь называли Матерью Памяти. Она еще помнила беспечную устроенную жизнь на родине предков. Но и ее воспоминания помутнели от времени, как старая фотография.
Еще детей учили древнему языку, изучали с ними буквы и цифры. Но – язык уже смешался с языком людей. Все реже звучал высокий слог, все чаще выскакивали крепкие ругательства. И даже самые старые из ныне живущих, считал все ее рассказы не более чем бреднями выживающей из ума древней тетки. Хотя из почтения к ее возрасту, и не говорили ей это в лицо. Она была благодарна хотя бы за то, что ей не затыкают рот.
А маленький Даня любил слушать сказки о прекрасных и далеких мирах, о том, что можно построить корабль и перелететь через звездную пропасть к своим братьям на далекой планете. Ему очень хотелось верить, что пусть где-то далеко-далеко, но все-таки есть другая жизнь. В которой смерть приходит тихо и безболезненно, где необязательно жить в страхе за своих близких, необязательно убивать, чтобы не быть убитым. Там где можно просто жить. Не боясь, что смерть придет неожиданно, что дети твои слишком рано осиротеют.
Мальчик предполагал, что на родине предков пропавшую экспедицию уже давным-давно забыли. Ведь там тоже сменилось сто двадцать восемь поколений. Но старушка все продолжала смотреть в звездное небо в надежде на спасение.
Мальчик уже давно не верил в звездных спасателей. Но поддерживал странную бабушку. Она так и умерла, с надеждой глядя в звездное небо, до тех самых пор, пока глаза еще могли видеть. В ее присутствии маленький хулиган притихал и вел себя прилично. Теперь, когда Мать Памяти умерла, так и не дождавшись помощи, нянька опасалась, что шумный мальчишка совсем сорвется с цепи.
- Он взорвет школу и подожжет учительницу. Добром они не разойдутся.
Выбора особого не было – школа была в этом городке всего одна. Но это была хорошая гимназия. А преподаватели – очень строгие. Они не делают поблажек. Но и сама жизнь на этой планете ко всем предъявляет одинаковые требования. Говорят, что князь отменил правило, согласно которому обучаться могли только дети благородного происхождения.
Это было встречено с возмущением:
- Вы считаете, что боярские дети могут обучаться рядом с крестьянами?
- И землю Вы им другую создадите? Одни – в Валиноре, другие – здесь?
- А вдруг крестьянский сын будет более прилежен?
- Значит, юный дворянин должен будет больше стараться.
Конечно, старый князь вполне мог позволить себе нанять учителей для любимого внука. Но старик хотел, чтобы мальчик знал, как живут другие сверстники, умел понимать и слушать их, умел поставить себя среди равных. Старику хотелось, чтобы домашний любимчик научился побеждать страхи и лень, научился бороться. Иначе, казалось старику, резвый малыш рискует вырасти в изнеженного принца. В мирной, спокойной стране – это бы все ничего. Но здесь, где война постоянно стучит в ворота, когда чаще, чем хотелось бы приходиться стрелять и махать саблей, избалованному барчуку не выжить.
Здание школы далеко не новое. Чистые и покрашенные полы, краска местами была обшарпанная. И на некоторых стенах обои были далеко не первой свежести. Иногда мальчишка приезжал, поджав губки от мимолетной обиды:
- Наша классная просто дура!
Но такое бывало очень редко. Умный и любознательный ребенок учился очень успешно. Мальчик всегда удивлялся – как это директор умудрялся вдохнуть жизнь в скучнейший учебник арифметики. И те же самые сухие строчки черствого правила, которые заплетались и путались дома, в устах старого учителя становились четкими и понятными, как расположение улиц городка. А заковыристые задачи – легко и просто сходились с ответом. Молоденькая учительница, превращала грамматику в увлекательную игру. Старик вместе с внуком переживал его первые школьные неприятности, волновался из-за контрольных и сочинений.
Мальчик часто успокаивал деда, который слишком волновался:
- Думаешь, двойка. Это же не конец света. Сегодня получил – завтра исправлю. Ну, я исправлю, честно.
Старый эльф все равно беспокоился:
- Сегодня он прослушал задание из-за симпатичной девочки, а завтра? А завтра он пропустит смертельную пулю. Или погубит свою жизнь из-за женщины.
И вспоминал обольстительную Беатриче, которая соблазнила его друга Матияша. Хотя он сам на это напрашивался. Да и соблазнился тот скорее деньгами отца, нежели неописуемой красотой дочери. И отметил, что курносая мордашка Миры (на которую засмотрелся маленький наследник), очень даже похожа на смертельно прекрасный лик прелестной итальянки.
- Да ладно! Ну, я исправлюсь. Ну, не буду больше глазеть на девочек. Хотя девочки, по-моему, очень симпатичные. Особенно Мира Ионеску. И смотреть на них очень даже приятно.
Юный наследник очень любил ходить в свою первую школу. Даже то, что надо было каждое утро рано вставать, чтобы успеть на урок, не портило праздника. И даже то, что надо ходить и в дождь, и в мороз.
Те редкие дни, когда метель заносила дороги, и не ходили дилижансы, тянулись для Дани долго-долго. Очень часто они с дедушкой и старой экономкой оказывались запертыми в своем замке. В эти дни старый эльф развлекал мальчика рассказами о своем детстве и такой далекой теперь юности. Или рассказывал старинные легенды. Больше всего мальчик любил рассказы про своих звездных братьев, «про другую жизнь». Конечно, лучше бабушки Саввы уже никто не расскажет об этом. Но ему было важно хотя бы еще раз услышать. Что есть она – лучшая жизнь. Тогда, может быть через много веков и на земле наступит такая же – без воин, без страха, без унизительной бедности.
Но стоило вьюге рассыпаться великолепными коврами бескрайних снегов, мальчик торопился в школу. Он, верхом на волчице Монике (дочери той самой Клары), торопился на остановку. Мальчик и собака иногда легко перескакивали огромные сугробы, иногда брели по пояс в снегу – и ждали, ждали. В переполненном дилижансе возбужденные люди и хельве переговаривались между собой. Чрезмерно самостоятельный мальчик и его огромное животное частенько становились темой пересудов для скучающих пассажиров. Даня не очень интересовался этой дорожной болтовней. Его ждали друзья, с которыми не виделись целую вечность. Наверное, за то время, пока они не виделись, у них тоже было много интересного. Только бы ничего плохого не случилось.
Мальчик узнавал там очень много нового, многое из которого выходило за рамки школьной программы. Оказывается, все дети живут по-разному. У одних дома есть папа и мама, которые живут вместе с ними. У других – одна только мама. Третьим вообще живут с дядями и тетями. И не всем сиротам живется так же хорошо, как ему в дедушкином замке. Некоторые очень богаты, другие же, наоборот, слишком бедны. Даня узнавал, что и очень богатые могут быть иногда очень несчастными, и у бедных есть свои радости. Он научился видеть и слышать не только себя. Чувствовать не только свою боль и обиду. Даня узнал, что никогда нельзя задевать гордость товарища.
Мальчик знал, что некрасиво кичиться богатством и родовитостью – это не твоя заслуга. И то, что ты живешь в достатке, у тебя не болит голова о том, что покушать и что надеть – не твое достижение. Как и не виноваты в этом другие дети, которым живется не так сытно, как тебе.
Даня был эльфом, представителем того самого народа, которому приписывают вечную молодость, вечную жизнь, вечно юное здоровье. Но и для потомка лесного всадника не было тайной, что от тяжелого ранения или болезни, которые могут обезобразить самое красивое лицо, от внезапной беды, которая от твоего дома, от былого достатка оставляет лишь воспоминания, не застрахован никто. «Все под Богом ходим!» – часто говорила старая экономка, набожно крестясь на образа. Поэтому Даня часто защищал тех, над кем раньше смеялись и издевались. Благо, кулаками махать он умел. Хотя забавы в драке не видел.
И знал, что нельзя оставлять товарища в беде. Даня не был таким уж заядлым драчуном. Но уличные хулиганы знали, что задевать тихого мальчишку в драной шубейке (мама которого день и ночь работала, чтобы заплатить за обучение сына) – себе дороже. Этот тихий мальчик был для Дани вроде братишки. На обидчика тут же набрасывались дружная мальчишеская компания. Бывали случаи, что выручать незадачливого хулигана приходилось с помощью полиции.
Дедушку очень часто вызывали в школу, чтобы покрыт ущерб от очередной проделки непомерно развитого ребенка. То мальчишка изобретает порох и взрывает лабораторию. То пытается скрестить ежа и ужа. То наткнется в библиотеке на какое-нибудь заклятие и, не разобравшись, все перепутает. То, начитавшись книжек про индейцев, попытается с дымом послать папе письме.
Вечером, мальчишка забирался на колени к дедушке, и взахлеб рассказывал о впечатлениях минувшего дня. Старик иногда баловал внука рассказами о давно минувших битвах, о первой любви, старыми сказками и легендами. Самыми любимыми из них были рассказы о бесконечных похождениях Медвежьего Когтя, и его сына - Тэма Рубаки. Мальчик мог до бесконечности слушать и слушать, иногда одну и ту же историю. Похоже, эти истории забавляли не только юного Даню. Старенькая экономка устраивалась в каминном зале, как будто с каким-нибудь делом, и тоже слушала, как будто в первый раз.
Очень редко, под настроение, старик делился воспоминаниями о самых страшных годах, проведенных в турецком плену. О том, как чужие люди оторвали юного княжича от отца с матерью и отправили в чужую и враждебную страну в качестве «почетного» заложника вместе с маленьким братом. О том, как страх и одиночество породили в сердце мальчика жгучую ненависть. О своих друзьях, которые там остались навсегда, которых убивали его на глазах. О маленьком братишке, который от страха и безысходности стал предателем. О том, как юный эльф посещал учителя – учился грамоте, языкам, фехтованию, военному делу, пытаясь выматывающими занятиями прогнать постоянный ужас и беспомощность. Даня не очень любил эти рассказы. Он очень жалел своего деда, которого эти воспоминания достают, словно жгут изнутри. Ему-то просто слушать, и то страшно. А вживую – изо дня в день, видеть жестокие убийства своих товарищей, и думать: « А когда же моя очередь?». Каково это – знать, что ты ничего не стоишь. Что ты – всего лишь мелкая разменная монета в жестокой игре. И от тебя ничего не зависит. По малейшей прихоти тирана тебя завтра могут жестоко искалечить или даже убить. И чтобы просто не думать об этом день и ночь – учить наизусть целые книги?
Чаще всего мальчишка с замиранием сердца слышал рассказы о своей бабушке. Бабушку никто не видел старенькой, примерно такой, как Савва. Ее запомнили молодой женщиной, матерью восьмилетнего сына. Ее портрет до сих пор висит в парадней зале. Внук и дед говорили обо всем на свете. Пока оба не засыпали под треск сучьев и вой ветра в трубе.
Только одна тема была под негласным запретом.
-Кто была моя мама? – спросил мальчик старого эльфа
-Не могу тебе сказать – сурово ответил внуку дед, и так взглянул на ребенка, что мальчишка едва не испугался.
-Пожалуйста, не смотри на меня так, – прижался к широкой груди старика мальчик, не понимающий, чем он провинился.
Только один раз в жизни дедушка так смотрел на него. Это было тогда, когда мальчик стал свидетелем страшной стычки. Мальчик увидел перекошенное последним криком лицо убитого в перестрелке молодого турка. Мальчик вдруг понял: турки тоже люди. Они враги, но они также страдают, покидая этот несовершенный мир. Они убивают, их убивают – ибо таков «порядок». И ни человеку, ни эльфу не дано предугадать заранее, когда придет его срок покинуть эту суровую планету.
Казалось, что убитый юноша спал. А ведь у него, наверное, осталась мама, которая его ждет и любит. Наверняка, осталась любимая девушка, которая уже никогда не узнает его любви. Мальчик испуганно вздрогнул. Конечно, он враг. Но минуту назад он был жив, ждал каких-то радостей от наступающего вечера. И один меткий выстрел уничтожил все эти радости, мгновенно разогнал шумную свадьбу, а много людей будут страдать и мучаться.
Даня спросил деда:
-За что?
-Тебе его жалко? – ответил старый эльф, брови которого недобро нахмурились. Мальчишка сжался под этим взглядом, который буквально парализовал его волю.
-Он пришел убить твоих братьев, опустошить твои земли, похитить сестер. Он бы тебя уж точно не пожалел.
Мальчишка испуганно смотрел на старика. И вдруг убежал в поле подсолнуха, где упал на землю и сжался в комочек, пытаясь спрятаться от собственного страха и гнева дедушки. Только через пару часов его нашли скорчившегося среди желтых цветов. Тогда старик взял его на руки, как маленького, и прижал к себе:
-Прости меня, малыш! Прости меня, старого солдафона!
Старый эльф знал, понял, что причина этих слез – вовсе не трусость. Это всего лишь оттого, что малыш слишком близко принимает к сердцу чужую боль. Как и сам он, жизнь тому назад, когда жестокий князь был всего лишь ласковым, впечатлительным мальчиком. Обычным ребенком, который, как и все дети, независимо от их расы, очень любил своих родителей и братьев. Пока сердце не одеревенело от невыносимых мук. Пока он не научился мстить тем, которым больно, за тех, которым все земное уже давно безразлично. Пока не научился бить своих, чтоб чужие боялись.
Кроме того, испугаться маленькому ребенку вполне простительно. На войне и здоровые мужики теряли рассудок, нарочно подставлялись под пули, чтобы только избавится от страха. Как напишет одна русская поэтесса в середине двадцатого века: «кто говорит, что на войне не страшно – тот ничего не знает о войне». А в жизни эльфов страх, который все время меняет обличия, присутствовал всегда. С того самого первого дня, когда обманчивая дикая планета взяла с беспечных путешественников страшную дань. С той самой первой ночи, когда живые позавидовали мертвым – страдание их уже не беспокоило, им не нужно было думать о пище, пить воду, в которой был привкус крови их детей.
В то время как выжившие в той бойне только-только пригубили чашу страданий и муки. И не было ни одного поколения с тех пор, существование которого было бы подобно спокойной жизни на родине предков. Этот самый страх отравляет даже самые светлые мгновения. Только взрослые в том ни за что не признаются даже сами себе.
Даня со слезами облегчения прижался в ответ. И долго-долго молчал. И только на утро беззаботно улыбнулся старику. Своей очаровательной детской улыбкой.
А вот теперь, когда мальчик спросил про свою маму, постаревший потомок Медвежьего Когтя, как и тогда, буквально придавил тяжелым взглядом к полу.
На всякий случай, больше он не спрашивал. А мамы ему все равно не хватало. Даня не хотел плохо думать о маме. Не хотелось верить, что она его выбросила как ненужную вещь.
Очень часто они с дедом гостили в имении Константина Дашевского – старого дедушкиного друга. Даня немного смущался, когда старик смотрел на него с какой-то непонятной нежностью. Мальчик не понимал, с чего вдруг этот старый вояка с ним так носится: не знает, куда посадить, чем накормить. И смотрит на него так, как будто этот ребенок – самый дорогой гость, которого принимал старик Дашевский.
Мальчишку слегка пугала необъяснимая привязанность к нему старого атамана. И еще непонятные слова, с которыми старик обращался к другу:
- А глазки-то у него один в один как у моей доченьки.
- Надо думать. Родня все-таки. Только вот у Гели карие были, а у мальчишки голубые.
- Все равно они так похожи. Гляжу на него – как будто дочь вижу.
-Деда, а зачем твой друг так на меня смотрит? – спрашивал мальчик старого эльфа.
-Он просто очень скучает по своей дочке, – отвечал старик, прижимая к себе ребенка.
Мальчик от этого еще сильнее скучал по маме. Видя, как старик тоскует по дочери, мальчик догадывался, что его маме гораздо тяжелее, чем ему. И что мама, наверное, без него все время плачет. Но почему же тогда мама не живет с ними?
-Наверное, у мамы была причина – думал маленький княжич, засыпая. А ночью ему снилась красивая женщина. Она с нежностью смотрела на него и ласково звала его, обнимала и целовала, совсем как мама его школьного товарища. Утром кричал петух – и надо собираться в школу.
Иногда сборы занимали несколько минут. Иногда – представлял презабавное зрелище. Эти сборы наблюдал, неизвестно зачем притащившийся, чудаковатый ирландец, теперь представившийся журналистом.
Это про него как-то сказал господин Миррою, начальник замовского гарнизона:
- Энергия бьет ключом, и все по голове.
Вероятно этот живчик, опять проигрался в карты. И опять контрразведка заставила его прокатиться. Инфантильный сорокапятилетний мужчина испуганно крестился, при виде несущегося десятилетнего мальчишки, бормочущий что-то типа «и на стуле нет, и под стулом нет, и на шкафе нет, и под шкафом нет, и за шкафом нет». И еще на зычный голос старой экономки, наставительно басивший:
- Ищешь, ищешь, не найдешь! Не отыщешь – так пойдешь! Надо вещи убирать – не придется их искать.
А потом ребенок сел верхом на свою кормилицу Клару, и галопом понесся в сторону остановки. Чтобы семь часов пятнадцать минут уехать в город на учебу и вернуться только к вечеру. А старый эльф с тревогой смотрел в сторону реки, и думал о маленьком внуке. У него тоже было очень много дел. За заботами день пролетал незаметно.


















Как появилась мама Дани.

Несмотря на запрет дедушки, Даня виделся с мамой.
Он видел эту женщину сначала издали. Она бежала от огромной Клары. Перед этим бедная девушка перенесла слишком большое потрясение.
Однажды, когда старый князь всматривался вдаль, не покажется ли скрипучий дилижанс, который привезет возбужденного внука из города, к воротам подошла очень красивая девушка, которая решительно направилась к князю и выпалила:
- Где мой сын?
- Вы мать – Вам лучше знать!
- Восемь лет назад я принесла его в плетеной корзинке. И поставила вот на это место, – уверенно произнесла девица, едва не плача, и описала все, что было в корзине.
Старый эльф нехорошо прищурился. Он явно задумал злую шутку в духе Медвежьего когтя. С одной лишь целью – выяснить, действительно ли эта растрепанная деваха мать его внука. С тех пор как Дашевский спрятал дочь в монастыре, прошло несколько лет, она могла сильно изменится. Вдруг это ряженая под Гелю Дашевскую очередная аферистка. Старик спокойно сказал возбужденной ведьмочке:
- Здесь его нет, сударыня.
- Где мой сын?
- Понимаешь, девочка, я сам мужчина неженатый, дважды вдовец. У меня два взрослых сына-разгильдяя. Куда им еще третьего в такую компанию? Они оба и ангела небесного испортят.
- Где мой сын? – заорала в голос девица, которой эти шуточки были невмоготу – Что ты с ним сделал, старый изверг?
- Я его ведьмам продал – голосом святой невинности произнес старый негодяй.
- Каким ведьмам?
- Не знаю, бродили тут пара-тройка теток,
- Зачем им ребенок?
- На жертву, кажется – спокойно глядя в ослепшие от внезапного горя глаза женщины. Казалось, что женщина внезапно постарела лет на десять. Сжалившись над ней, старик произнес:
- Твой сын жив и неплохо себя чувствует.
- Прошу Вас, хоть одним глазком…
- Чтобы я тебя больше не видел около моего внука.
- Ему нужна мама, он скучает, я чувствую…
- Такая мать ему не нужна.
- Позвольте…
- Не позволю….
- Поймите, я не могла прийти раньше.
- И хорошо, что не могла. Бабьих истерик еще мне не хватало для полного счастья.
- Что же мне делать? Как жить?
- Что же ты не спрашивала тогда, когда соблазняла моего сына? Я бы сказал, что не надо к нему в койку прыгать. Он скоро женится. Но тогда ты не спрашивала. Сейчас нечего спрашивать… Ничем не могу тебе помочь. Я не знаю, как теперь быть.
- Ради всего святого…
- Ты сломала жизнь моему сыну и надеешься на прощение, тварь.
- Я дала жизнь вашему внуку.
- Он тебя об этом не просил.
Тут вдалеке остановился дилижанс, из которого выскочил мальчик и помахал рукой дедушке. Ему на встречу понеслась огромная псина. Вот уже ребенок, ловко уцепившись за густую шерсть зверя, как заправский лесной всадник, с гиканьем несется домой. Женщина метнулась, было, на встречу, но тут же осеклась под тяжелым взглядом невенчанного свекра.
Больше в замке она не появлялась. Зато караулила несколько раз около школы. Потом мать и сын, смогли, наконец, поговорить.
Оказалось, что его мама выбросила сына не просто так. Всего бедная мама так и не смогла рассказать сыну. Всю правду Даня узнал, только когда стал взрослым.























Обида панночки Гели

Обидевшись на княжича Мирчу, она связалась с ведьмами.
Дело в том, что Геля, мама Дани, была влюблена в него едва ли не с десяти лет. Как только до нее дошло, чем парень отличается от девушки. Бедная девочка росла с мечтами о том, что предмет ее грез будет ее мужем. Ей казалось, что княжич не женится только потому, что ожидает ее зрелости. Бедняжка мечтала принадлежать ему безраздельно. Он была готова быть бессловесной рабыней, верной собакой у его ног, терпеть даже побои – только бы он иногда, как подачку, ей бросал ласковое слово. Бедная девочка считала себя готовой стелить ему постель, держать свечу, пока он будет развлекаться с другими – лишь бы он хоть раз в год вспоминал и про нее. Лишь бы хоть раз в год почувствовать прикосновение его сильных рук на своей нежной коже. Избалованная красавица хотела заменить ему мать, которой он рано лишился, сестру, которой у него никогда не было.
Она была готова бросить к его ногам все, что имеет, за счастливый миг прижаться к его груди. Геля то и дело бросала на Мирчу томные взгляды. И не хотела признавать за своим любимым право самому решать, кого любить, с кем проводить ночи, с кем делится своими тайнами. Она считала, что, видя, как она безраздельно предана ему, видя ее страдания, предмет ее грез должен, просто обязан ее полюбить.
Но сын старого папиного друга целовал ее, как младшую сестренку. И не нужны ему были ни ее верность, ни расцветшая ее редкая красота, ни даже ее жертвы.
Когда Геле стукнуло шестнадцать, она открылась любимому, не в силах терпеть мучительную тайну. Может, было бы легче, если бы он просто посмеялся над порывами невинной девочки. Но парень, который видел в расцветшей девочке не более чем младшую сестренку, был на удивление серьезен. И спокойно так объяснил ей, что не испытывает к ней никаких чувств, кроме братских. И предложил остаться друзьями.
- Неужели я не хороша? Что мне сделать для тебя, чтобы ты полюбил меня?
-Ничего не делай. Лучше оставь в покое. Найди себе хорошего парня и живи с ним в свое удовольствие.
- Я же тебя люблю? Я Тебя одного люблю.…И всю жизнь только тебя любить буду.
- У Бэлы каждую неделю «любовь до гроба», ничего, еще дышать не разучился, и ты переживешь.
-Я не переживу, любимый мой. Ругай, бей меня – только прочь не гони. Позволь быть хотя бы твоей безмолвной тенью. Моя любовь все вынесет, все вытерпит, только ты будь рядом, – плакала девица слезами из популярного любовного романа.
- Это не любовь – сказал он – То, что ты чувствуешь, всего лишь страсть молоденькой избалованной девчушки к первому подвернувшемуся мужчине. Ты придумала себе рыцаря и носишься с ним, как с писаной торбой. Ты же меня совсем не знаешь. Будь на моем месте какой-нибудь столичный щеголь, ты и в него без оглядки влюбилась бы. Это не любовь – это безрассудная прихоть. Это пройдет.
-Ты не понял! Я люблю тебя по-взрослому, я ради тебя готова на все, – страстно зашептала Геля, томно закатив глазки, подражая трактирным девицам.
-А вот этого не надо, сестренка, – оттолкнул ее парень, как не в меру расшалившуюся малышку. И не придал этому разговору особого значения. «Перебесится – думал он, – и найдет себе другой объект для воздыхания». А старый друг посоветовал пану Дашевскому чаще вывозить дочь в общество. Чтобы новая любовь выветрила из головки молоденькой девушки блажь. Но их надежда оказались тщетными. Геля, словно не замечала толпы поклонников, которые сразу же заприметили хорошенькую и далеко не бедную девушку. Она, как безумная продолжала всюду преследовать Мирчу. Его манеры, холодную вежливость, несчастная принимала за знаки внимания, за признаки влюбленности, которую вынуждают скрывать воспитание и общественное положение.
Но вдруг Геля узнала нечто. Мирчу действительно влюблен. Да только предмет его страсти – не она, а какая-то неизвестная особа, которая всего лишь раз появилась на каком-то балу. Парень и девушка лишь на мгновение встретились глазами, и между ними словно проскочила искра. Девушка скромно потупила глаза, словно застеснявшись неожиданного всеобщего внимания к себе. Бедняжке казалось, что все смотрят на ее платье, взятое на один вечер у богатой подружки, на немого великоватые тетушкины туфли. На дешевое украшение, на «совсем как настоящие» бриллианты. Все это заметили лишь многочисленные потенциальные невесты, привезенные со всех концов этой страны.
Но молодой князь ничего этого не замечал. Он только взглянул в ее глаза и в его душе разгорелся мучительный пожар. Девушку сжигал тот же огонь. Лишь только рядом они находили утоление своим мукам, словно у них теперь одно дыхание на двоих. Еще никто не знал, кто она, откуда, как и зачем сюда попала. Но было ясно одно – это предназначение . И лишь от старших эльфов – отца Мирчу и родителей Мины – теперь зависит, чем оно станет: благословением или проклятием. Величайшей радостью или страшнейшим мучением.
-Боялся отпустить от себя сына, старый дурень – вот и дождался предназначения, – ругал сам себя старый князь. – Но теперь ничего не изменишь.
Старый князь невольно вспомнил мать Мирчу, которая также потешно засмущалась. Боже, когда это было – жизнь тому назад. Но образ милой жены вдруг возник перед ним, как будто это было вчера. Как будто вчера он целовал ее руки, будто вчера они не могли дождаться той минуты, когда их оставят наедине. Бедная девушка дрожала – такая трогательная и беззащитная, дрожала от страха неизвестности и предвкушения неземного блаженства. Она одна из всех знакомых видела в ожесточившемся от горя и непосильных испытаний парне доброго и нежного мальчика. Эта юная женщина вызывала неведомые доселе чувства – они, как и положено предназначенным, не могли обходиться друг без друга.
Не даром их сын получился на удивление красивым. Конечно, красота – не главная его добродетель, но все равно приятно. Жена, которая так и осталась молоденькой женщиной, одобрительно улыбнулась.
И князь принял решение. Он решил, что лучше видеть сына женатым на неровне, чем несчастным и тоскующим. Пусть он женится хоть на крестьянке. Лишь бы он был счастлив. А там – как карта ляжет. Матушка Мины была не очень рада. Она считала, что из всей этой затеи ничего хорошего не выйдет: «не петь соловьем вороне, не летать корове над облаком». Женщина, стараясь попасть на веселый бал, одна из немногих вовсе не стремилась породниться с князем. Она всего лишь хотела, чтобы ее не в меру застенчивую дочь заприметили богатые женихи. Но залетать так высоко она не собиралась. Падать потом больно.
Мирчу и Мина ничего не знали об этих переговорах. Парня как подменили: он стал вдруг весел и беззаботен. Именно с этой девицей юноша четырехсот лет от роду уединился в одном из закутков большой залы и пробыл там чуть ли не двадцать минут. А потом – кружил, кружил с ней по залу так, как будто в его руках не женщина из плоти и крови, а некая хрупкая драгоценность. Как будто он держал очень редкое творение Высших – которое и в волшебном мире стоит недешево, здесь же – ему и вовсе цены нет. Он нехотя выпускал ее нежную руку, когда пришло время прощаться.
Слухи о влюбленности молодого князя разнеслись быстрее ветра. Для бедной Гели, этот самый праздник нового вина, на который несчастная девушка собиралась, как на свой триумф, стал катастрофой. Ей было обещано, что пан Дашевский поговорит со своим давним другом о помолвке. И старый князь обяжет сына женится на ней.
Собираясь на бал, она подслушала разговор отца со своим приказчиком . Отец говорил, что Мирчу вроде бы не против. Пан Дашевский предварительно переговорил со своим другом – князем Владиславом.
- Он не против… не против… не против… – напевала от счастья девица, пританцовывая от нетерпения.
Значит, если ничего не помешает, княжич Мирчу будет, будет ее мужем. Он не против, значит и Геля ему не так уж и противна. А потом… придет привычка, а за ней, кто знает – может и любовь.
Действительно, Мирчу был не против. Он знал, что жениться придется, рано или поздно. Роду нужно продолжение. И, желательно, законнорожденное. Княжич и так слишком долго вкушал радости холостого бытия. Старый эльф опасался, что ему придется выискивать наследников по постоялым дворам и уединенным хуторам.
- Тогда в Пеште тебя вынули из петли в последний момент. А сейчас не знаю. Успею ли тебя с электрического стула сдернуть? – часто ругал Мирчу отец, который был не доволен рискованными предприятиями сына.
- И действительно, лучше уж взбалмошная, но знакомая с детства девчонка, – думал Мирчу, нехотя собираясь на бал (ему больше нравились шумные деревенские гулянки), – чем какая-нибудь расчетливая мегера, которая мягко стелет, да жестко спать.
Но этот взгляд, этот один на двоих вздох разрушил все мечты Гели, сделал бессмысленными любые переговоры. О том, как старый князь любит своего старшего сына, ходили легенды.
Говорят, что в благодарность за спасение сына, который внезапно заболел, он отпустил целый десяток друзей турецкого врача, среди которых оказался тот самый Анвар. Ради ребенка жестокий правитель пощадил пленников. Правда, в случае смерти мальчика, их всех ждала бы самая страшная казнь. Но видимо, туркам очень хотелось жить. Мало кто смог осудить отца – этот мальчик все, что осталось несчастному вдовцу от любимой жены. Эта была единственная радость одинокого эльфа, измученного и ожесточенного бесконечной войной.
Что такое предназначение, Геля знала тоже. Она знала, что старый эльф пожертвует многим, чтобы сын его любимой жены имел возможность быть счастливым. И уж точно не будет заставлять его жениться на той, которую не любит. А ее отец, не стал из-за капризов избалованной девчонки разрушать старую дружбу.
Геля возвращалась домой как оплеванная. Бедняжка даже слегла в постель от расстройства. Она старалась не слушать пересудов о предстоящей свадьбе. Но для этого ей пришлось бы оглохнуть.
Бедная девушка не спала ночами, все грезила о несбыточном. В мечтах сильные руки гладили ее волосы, плечи. Бедняжка как наяву чувствовала запах его волос, слышала его голос. Голос, который нежно так говорил: «милая», «родная», «ласточка моя». И гладит не проклятую разлучницу, а ее.
Геля однажды пришла к отцу, и попросила его об услуге. Она хотела, чтобы верные гайдуки отца расправились с ненавистной соперницей. Она думала, что один меткий выстрел освободит ей путь к алтарю. Ведь, по справедливости, она должна быть на ее месте. Эта молодая особа, которая разыгрывает из себя скромницу, поступила, как наглая воровка. Украла у нее любовь Мирчу. Обезумевшая от безответного чувства девушка не понимала, что нельзя украсть то, чего нет, и никогда не было.
Отец, который всегда баловал дочь, не понял ее страданий. Наоборот, очень разозлился на нее:
- Ты, дура, хоть понимаешь, о чем меня просишь?
- Папа, на ее месте должна быть я. Это он на мне должен жениться, меня любить.
- Он не любит тебя. Даже если ты убьешь его невесту, ничего не изменишь. Одну убьешь – другая появится. Всех не перестреляешь. Насильно мила не будешь дочка.
- Она должна умереть. Она воровка. Она украла у меня Мирчу…Она… – бедная девица плакала, уткнувшись в подушку, которую вышивала.
- Мирчу – это не твой племенной бык. Он не вещь, его нельзя украсть или увезти, если он сам не хочет. Так что оставь эту дурость, или отправишься в монастырь к тетке, – грубо ответил старый разбойник и вышел прочь из девичьей спальни.
Девушку не страшил ни суровый монастырский быт, ни строгие сестры. За свою любовь она была готова пойти на каторгу. Но, в монастыре она не могла бы видеть Мирчу, не могла добиваться его любви. Это для нее было бы самым страшным наказанием. А так, она могла хотя бы его видеть. Оставалась одна самая безумная надежда – приворотное зелье.
- Пусть хоть на одну ночь, пусть хоть на час, но он будет моим – мечтала девушка, не понимая, что этот час проходит, и ни одна ночь не длится вечно. Обезумевшая от страсти красавица даже не думала, как будет жить потом.
Но где взять это зелье? Оно ведь не продается в аптеке или в лавке. Да и отец взялся за нее всерьез – загрузил дочь работой по хозяйству, заставлял вникать в свои дела, пригласил для нее из города учителя. Но робкий студент не шел ни в какое сравнение с ее возлюбленным. И если ее двоюродные племянницы были влюблены в этого юношу, то Геля относилась к нему со снисходительным презрением. И мучилась от безответной любви.
Так она очень долго страдала. Пока мама, ведьма Эсмеральда не пообещала помощь:
-Я помогу тебе добиться его. Этот неблагодарный мальчишка будет у твоих ног, он буде как привязанный таскаться за тобой всюду, как щенок вымаливать твое внимание.
Девушка усердно постигала страшную колдовскую науку. Но не успела войти в полную силу, как мать умерла. Ее обучение продолжили тетки. Но это были очень лукавые учительницы. Они утаили от ученицы, что приворотное зелье, которое они вместе готовили, будет действовать всего одну ночь.
Но цену эти женщины потребовали большую – жизнь сына, который родится у нее первым. Девушка наивно полагала, что родит еще много детей от любимого.
Однако выполнить свое обещание оказалось сложнее, чем пообещать. Девушка не смогла просто так взять и убить своего ребенка она не могла. Маленькое беспомощное существо, которое она уже приложила к груди переполненной молоком, растопило в сердце матери обиду и боль. И на смену безумной страсти, которую девушка приняла за любовь, пришло другое чувство – бесконечная нежность к маленькому беспомощному комочку. Молодая мать только сейчас поняла, насколько глупа была эта страсть, насколько жестокими и по-детски эгоистичными были все поступки. Насколько пустыми слезы и страдания. И насколько она виновата перед этим мальчиком, который безмятежно посапывал носиком.
Несчастная мать судорожно пыталась придумать выход, но ничего не приходило на ум. Обратиться к своему отцу – пану Дашевкому она побоялась. Тогда бы ей пришлось честно все рассказать. Старый атаман был страшен в гневе. Он мог запросто убить и дочь, и только что рожденное дитя. Три месяца мать прятала ребенка от своих подруг и наставниц, тайком, как зайчиха, путая следы, пробиралась она к спрятанному на теплой конюшне малышу.
Но вскоре ее выследили и поставили условие. Или исполнение договора. Или у черного бога майской ночи будет две жертвы – молоденькая женщина и хорошенький мальчик. Несчастная мать в отчаяние обратилась к грозному атаману. Женщина готова была принять любое наказание, даже отдать свою жизнь, лишь бы старик защитил ее сынишку, которого она полюбила так же отчаянно, как раньше любила его отца. Пан Дашевский был взбешен. Но, помог спасти ребенка. Грозный атаман все-таки любил свою дочь, и поэтому не мог оставить ее в беде. В деревне одна из женщин родила мертвого ребенка. Тельцем этого малыша и откупились от темных сил.
Отец наказал свою непутевую девицу, поручив ее заботам тетки-монахини. Бедная женщина билась в рыданиях, просила разрешения оставить ребенка.
- Кто позаботится о малыше? Кто кроме матери будет любить?
- У ребенка есть еще и отец.
- Пожалейте меня, не забирайте Данечку – плакала несчастная Геля
- Раньше надо было думать – старый атаман силой вытащил из кареты девицу, и вручил ей корзину с младенцем – у ребенка есть отец и, похоже, он не бедствует. Ведьмы в дом Владислава и не сунутся. А ты, моя милая – и сама его защитить не можешь, и меня не слушаешь. А я не могу целый день сидеть у люльки и отгонять твоих безумных подружек.
Геля со слезами оставила корзину с трехмесячным сынишкой под дверь отца его Мирчу. Строгий отец наказал дочь восьмилетним заточением в женском монастыре. А сам атаман отправился в какой-то дальний поход (видимо, надеясь там с честью погибнуть, чтобы смыть со своего имени позор), не успев толком никого предупредить. Вот потому и не навещала Геля сына. Но об этом никто ничего не знал.
-Мама, зачем ты связалась с ведьмами? Разве тебе не говорили, что это плохо?
-Я была глупой девчонкой – сказала женщина и заплакала, обняв сына.
Мальчик очень жалел свою маму, и, конечно, простил ей все свои детские обиды. Ему-то жилось, как раз очень даже неплохо. Его все любили и очень часто баловали. Два дедушки не могли надышаться на любимого внука. Его холили и лелеяли. Мальчик не знал ни голода, ни побоев, ни унижений, ни изнурительной и непосильной работы – все то, чего досыта хлебают другие дети, оказавшиеся без матери.
А бедная женщина целых восемь лет захлебывалась собственными слезами, надрывала сердце тревожными мыслями: «Жив ли ее ребенок?», «Не обижают ли его?»
Восемь долгих лет она казнила сама себя жесткими упреками и с покорностью выслушивала нотации тетушки настоятельницы.
-Кому ты сделала хорошо, дурочка? Ты расстроила его свадьбу и надеешься, что он полюбит тебя за это? Счастливый, он любил бы тебя как сестру. Любимый не мог ответить на твои чувства, но мог быть твоим другом. Ты бы могла видеть его, говорить с ним. Хитростью, взяв его семя, чего ты добилась? Только троих и сделала несчастными: саму себя, и своего возлюбленного, и его невесту. А чем ребенок виноват? Ему-то как жить теперь? Его байстрюком, по твоей милости, называют? И нечего плакаться, сама виновата! Эсмеральда пусть радуется, что мертва. А то бы я своими руками косы то повыдергала стерве, чтоб впредь неповадно было девиц неразумных сбивать с пути истинного, – чуть ли не все время повторяла набожная старуха.
Видя пасущихся коров и ластящихся к ним телят, Геля не могла сдержать слез:
- Коровы и те счастливее меня. Им хотя бы позволено видеть свое дитя.
Приступая к скудной монастырской трапезе, бедняжка думала:
-А мой сыночек, моя кровиночка, сыт ли? Есть ли тот, кто подаст малышу хотя бы сухую корочку? Не попрекают ли его куском хлеба? А может, его просто выбросили приют и там сгноили без присмотра? Или скормили на ужин огромным серым псам? Может быть, сыночка уже и на свете нет?
От этих дум кусок не лез в горло.
Строгая тетка заставляла кушать через силу:
- Уморив себя голодом, ты свой грех не искупишь. Если тебе не жаль своего тела, раз ты не жалеешь его на съедение червям – отдай его на служение тем, кому хуже тебя.
Послушница Геля Дашевская, словно искупаю вину перед оставленным ребенком, без устали трудилась в приютах для подкидышей: ухаживала за брошенными младенцами, выхаживала больных детишек.
Бессонными ночами Гелю мучили страхи. Вдруг ее ребенок в эту минуту тяжело болен. В отчаянной надежде кричит «Мама!», тянет свои ручонки в темноту. А старый эльф опустил руки, смирившись с неизбежным:
-Бог дал – Бог взял.
В каждом покинутом малыше женщина видела свое дитя. Любимого сына, которого своими руками отдала на попечение чужих людей. То, что это спасло мальчика от неминуемой гибели, не очень утешало несчастную мать.
Долгих восемь лет единственным утешением несчастной матери было доброе лицо женщины с иконы, нежно обнимающей сынишку, которая с пониманием и сочувствием смотрела в ответ, обещая не забыть своей милостью и маленького Даню.
- Сынок, если ты меня прогонишь, я не буду на тебя в обиде. Я знаю, я заслужила это. Только, позволь мне хоть издали, хоть изредка видеть тебя, говорить с тобой. Мне ничего от тебя не надо. Только позволь видеть тебя. Позволь быть рядом. Позволь заботиться о тебе.
Маленький эльф и не думал сердиться на свою маму, тем более отвергать или оскорблять ее. Может быть, благодаря маминым слезам и молитвам, у него было такое замечательное и беззаботное детство. Может быть, благодаря ее любви, он рос в ласке и заботе. Может быть, из-за ее любви, он не погиб от мучительной лихорадки, когда по всему княжеству умирали дети от страшного поветрия. Да и оставила его мама не из пустого каприза. Даня еще не мог выразить это словами. Мальчик прижался к маме, словно пытаясь своим хрупким тельцем защитить ее от тяжелых мыслей:
- Мамочка, милая, как хорошо, что ты нашлась. Ты не беспокойся, меня не обижают. Но тебя я тоже очень люблю. Я тебя никогда не покину. Ты самая лучшая в мире мамочка.
- Спасибо тебе, сынок, – благодарно улыбнулась Геля, не ожидавшая такого исхода.














Недолгое счастье ведьмы Гели.

Мама и сын в свои редкие встречи гуляли по маленькому городскому парку, заходили перекусить в уютное кафе на железнодорожной станции. Оба деда знали об этих встречах, но молчали.
- Она его мать, – объяснял старик Владислав недоумевающей экономке, – хороша она или плоха. А мать ребенку никто не заменит. Его отец с детства был лишен материнской ласки, вырос при казарме, вот и попадает в неприятности. Стоило его слегка погладить, сразу голову потерял. Пусть уж хоть такая мама, чем никакой.
Собираясь в школу, мальчик радостно шептал летучей мышке и котику: «а еще я увижу маму!». По праздникам мальчик и его дед навещали пана Дашевского в его имении. Пока старики вспоминали о былом и курили трубки, мальчик и молодая женщина радостно щебетали, обнимались и тискались. Даня только сейчас понял, насколько ему не хватало этих объятий, этих нежных материнских взглядов. Мальчик уже перестал пугаться объятий старого Дашевского – любовь старого атамана к внуку вполне естественное чувство.
И в жизнь мальчика пришел новый страх. Он стал бояться еще и за маму. Ночью, перед сном, мальчик просил доброго бога, который ободряюще улыбался с иконы, просил беречь его мамочку от всех бед. Казалось, что у нарисованного бога недоуменно приподнималась бровь:
- И за нее тоже? – словно Спаситель уже привык слышать из уст ребенка пожелания долгих лет и здоровья для жестокого правителя Владислава, удачи для преступника Мирчу и жуликоватого адвоката Белы, но просьба смилостивится над ведьмой, его удивила.
Иногда, правда очень редко, к ним присоединялся отец. В глазах Мирчу не было ненависти, а в речах злых слов или горьких упреков. Мама и папа разговаривали, как старые друзья, которые долго были в ссоре. А теперь помирились, и не держат друг на друга больше обид и недомолвок.
Общаясь с отцом своего ребенка, Геля Дашевская была немного разочарована. Настоящий Мирчу не был похож на ту романтичную сказку, которую она сама себе придумала. Молодая женщина начала видеть в нем то, чего не замечала в пылу любовной лихорадки. Бесстрашный герой, без страха и упрека, грозный воитель, звезда светских раутов, томный любовник, который купался в любовных флюидах своих жертв – ничего этого не было. Был обычный парень, который больше всего на свете любил мирную тишину родных лесов и полей, прохладу садов, тихие семейные будни. Отчаянно любил старого отца и разбитного брата, любил больше жизни маленького сына. И также отчаянно боялся их потерять. Это был обычный парень, которого жизнь заставила стать отчаянным рубакой, но он не любил звон сабель и не мечтал о военной славе. Мирчу всегда хотел любить и быть любимым. Жизнь заставляет его скрывать чувства, но в душе он тонкий и ранимый, как ребенок. И не было в нем того безбашенного гусарства, которое так нравилось в нем Геле.
Девушка вспоминала, как она влюбилась в отца своего ребенка. Она знала его лишь по рассказам: отважного и дерзкого воина, который так ловко обманывал врагов, легко уходил от погони, кружил головы недалеким дамочкам. Услышав истину, Геля с удивлением узнала, что жизнь эльфа не так уж весела и приятна: слишком много в ней тяжелых лишений, слишком много опасностей, и за каждым изящным поворотом, несколько месяцев тщательной подготовки. Безумная страсть ушла, ее место заняла тихая дружба.
Маме Геле очень хотелось, чтобы ее малыш жил с ней всегда. Но, женщина считала, что мальчику будет лучше в доме, в котором он вырос. Мама знала, что ребенок будет безумно скучать по своему деду, который был для него с младенчества самым близким и родным, по отцу и дяде, по старой няньке и по веселому крестному.
И еще в жизни Гели появился новый мужчина – ее жених, отчаянный и дерзкий, который, в одночасье из нищего бурсака превратился в богатого наследника. Новый жених знал, что у невесты есть сын. Парень относился к этому достаточно спокойно:
- При таком большом приданом у девушки может быть какой-нибудь недостаток.
И даже успел познакомиться с будущим пасынком. Бесшабашный весельчак уже успел привязаться к ребенку. Не нравилось будущему отчиму только то, что ребенок не по годам серьезен. Мать и отец говорили спокойно и светло. Даня в эти минуты не мог сдержать радости.
Но, очень скоро мамы не стало. Мальчику было всего-то лет десять, когда мама не пришла. И всю свою долгую жизнь Богдан будет вспоминать последнюю встречу с мамой. Запомнит вкус воздушных пирожных, которыми они вместе лакомились в кондитерской, которая находится около школы. И мама в тот день, казалось, особенно нежно смотрела на ладного, непоседливого и ласкового мальчишку. И долго-долго не могла отпустить сына из своих объятий. Как будто хотела на долго запомнить его лицо, его беззаботный детский смех, запах его волос. И сам мальчик как будто чувствовал что-то недоброе, грозящее его матери, так не хотел отрываться от нее. И долго-долго смотрел в окно экипажа, уносившего мальчика прочь от мамы, пока ее фигура не скрылась в дорожной пыли. Она уже скрылась за пышными садами и бесконечными виноградниками, а маленький хельве все продолжал высматривать ее в кружеве листьев и цветов. А в голове еще долго звучала ее печальная песня:
…Ветер раздует цветастую пыль
С бледного лика луны.
Здесь на полянке кончается быль –
Мы расставаться должны.
Сказке не нужно не звезд, не монет –
То и другое найдешь,
Только не говори сразу «нет»,
Ты ведь обратно придешь.
Та самая песня, которая снилась маленькому Дане, еще тогда, когда он видел маму только во сне. Сейчас, стоило услышать эту песню, сердце мальчика наполнялось слезами. Ночью он почти не спал.
А на другой день мальчик с трудом дождался конца уроков. Но уже сторож загремел ключами. Но мама так и не пришла. Приходили другие женщины – молодые и не очень, веселые и печальные, тихие и шумные. Но его мама – самая добрая и красивая, так и не пришла.
За ним пришел возница.
- Даня, все уже собрались. Одного тебя ждем.
- Мама еще не приходила.
Они подождали еще немного. Но мамы не было.
Тогда парень позвонил старику Дашевскому. И Даня узнал страшную правду. Мама не придет ни сегодня, ни завтра, и никогда вообще.
- Поедем, домой, братишка. Там полный дилижанс, одного тебя ждем.
- Мама не пришла…
- Малыш, пора ехать. Маму не вернешь, а старик будет переживать.
Гелю Дашевскую убрали члены таинственной секты, полонявшиеся некому темному отцу. Ничего не было известно. Полуобгоревший труп Гели нашли убитой в каком-то сгоревшем храме, руки несчастной были связаны, голова пробита. Перед смертью ее явно пытали. Рядом с ней нашли ее жениха, ученика семинарии Хому Брута.
Старая ведьма никак не могла успокоиться, все допытывалась у Гели:
- Неужели тебе этот сопливый щенок так дорог? Неужели ты готова отдать за него жизнь?
- Вам этого никогда не понять. Вы все никого никогда не любили.
- Дети – это же одна возня и никакой благодарности.
- Дети нужны нам больше, чем мы им. Чтобы было, кого любить больше, чем самих себя, больше, чем свои капризы.
- Так умрите же оба! Ты и твой недоделанный жених.
Парень каким-то чудом сумел вырваться. Видимо, увлекшись спором, ведьмы ослабили внимание, и колдовство, придававшее простой веревке крепость стального каната, исчезло.
Семинарист Хома отчаянно сражался за жизнь будущей жены, за своего еще не рожденного ребенка. Но силы были слишком не равными. Когда Дашевский накрыл это логово, парень был еще жив. После того, как заклятие сразило подругу, он не заботился больше о своей жизни. Юноша думал лишь о том, чтобы захватить с собой как можно больше этих тварей. Жизнь Гели обошлась врагам очень дорого. Жениха и невесту похоронили рядом, как было принято в те годы, когда Константин Дашевский был чуть старше детей.
Страшные догадки оживили старые легенды. Следствие, как всегда, зашло в тупик. Старый атаман страшно отомстил за гибель дочери. Таинственный орден ведьм-амазонок, поклонявшихся Темному отцу, перестал существовать. И только маленький внук удержал старика на грани безумства.
Об этом мальчик узнает спустя много лет. Тогда он просто шел рядом с отцом и не мог понять, почему мама и отчим не встают, куда и зачем идут все эти люди. И почему оркестр играет такую печальную мелодию. Когда пришел с кладбища, Даня вдруг понял – нет у него теперь матери и никогда уже не будет. До этого мальчик знал, что, пусть где-то очень далеко, но есть у него мама. Мама, которая всегда любит, которая все простит.
Раньше была надежда, что все будет хорошо, раз папа и мама помирились. Маме и сыну не придется стыдиться тайных встреч, прятаться, как ворам или заговорщикам. Как будто они задумали что-то плохое. Пусть мама с папой не будут жить вместе, но зато останутся друзьями. Конечно, у папы будет другая жена. У мамы – другой муж.
А теперь мама даже тайком не придет. Никогда больше не прижаться к ее груди, не видеть красивых цвета чайной розы глаз, которые так и светились искренней нежностью, не поделится своими секретами. От этого, казалось, поблекли краски этого мира и улетучились разом все радости. Осталась одна безнадежная безысходность.
Вернувшись с похорон, мальчик первый раз в своей жизни всерьез заплакал. Это были не обычные капризные слезы избалованного ребенка. Даня прижался всем своим тельцем к отцу, и его плечи постоянно вздрагивали от прорвавшегося наружу горя. Папа не стал его ругать – лишь только усадил на колени и крепко прижал к себе. Видимо взрослый эльф искал у сына поддержки. Их обоих в этот раз обожгло дыхание смерти.
В отличие от сына, отец испытывал это чувство далеко не впервые. Он также мучился от внезапной пустоты, когда вдруг не стало его матери. Юный Мирчу тоже не мог понять, почему нигде не видно милой матушки. Ведь еще вчера она была ласковая и близкая. А теперь до нее не докричаться, и приходится скрываться в холодном и скучном монастыре. Отец, который и в добрые времена не отличался весельем нрава, теперь и вовсе стал мрачнее грозовой тучи. И вообще не понятно, что будет дальше и как жить с этим.
А потом мамино место рядом с отцом заняла чужая тетка. Мальчик знал, что эта женитьба была условием освобождения отца из ужасной тюрьмы. Но ему было больно видеть светящиеся радостью глаза невесты. Мальчику казалось, что отец предал его самого и память матери. Веселый праздник казался ему неуместным и нелепым. Он тогда был еще ребенком и многого не понимал.
Молодая жена попыталась приласкать пасынка. Но тот холодно отстранился.
- Вы заполучили отца, как того хотели. Ко мне-то хоть не приставайте, княгиня, – со слезами в голосе ответил подросток на несмелые попытки и убежал со свадебного пира.
Потом совсем глупо утонул его брат. До этого Мирчу не воспринимал детей мачехи всерьез. Не то чтобы юноша как-то особенно сильно их ненавидел. Просто обращался с ними как с чужими – вежливо, холодно и безразлично. Потому что ему действительно было все равно. Он терпел братьев, раз отец был женат на их матери. Но, когда пришла страшная весть, до Мирчу дошло, что погиб его брат. Его родной брат. Это понимание обожгло его душу как огненным дождем. И младший Бела показался ему таким близким, что юноша впервые испугался за братишку. Ведь этот мальчик тоже мог погибнуть. И тогда он остался бы один. Когда-то желавший этого, юноша теперь не видел в гордом одиночестве ничего привлекательного. Тогда два брата впервые сидели, обнявшись, и плакали. В тот день мир, такой страшный и безжалостный, снова оскалился и показал беспечным мальчишкам все хрупкость и непрочность их бытия на этой жестокой планете. И как пусты все детские споры и обиды, когда каждый миг грозит стать последним.
Мирчу тогда жестоко раскаялся, что желал зла своей мачехе и люто ее ненавидел. Она же не виновата в том, что полюбила его отца. Не вина женщины, что она родилась принцессой, а не дочерью конюшего. Не вина мачехи, что любовь девушки хитроумный братец разыграл, как козырную карту. Мирчу дал себе клятву беречь своего братишку, и никому не желать плохого:
-«Ужели мало нам напастей, что посылают небеса?».
Маленький Бела прижался к большому брату – «Братец, я буду тебя всегда слушаться!». А еще Мирчу, первый раз после свадьбы, сам пришел к мачехе – горе сблизило женщину и взрослеющего мальчика.
Прошло очень много лет. И эту женщину, так же как и маму, забрало небо. Эта пустота почти забылась. Теперь, когда ушла пусть не любимая, но все-таки мать его сына, отчаянная пустота опять страшной болью скользнула по сердцу.
После похорон Даня целый месяц видел один и тот же страшный сон. Даня и его отец Мирчу входят в дом, но там – одно запустение. Мертвыми глазницами смотрят пустые окна, красивые витражи старого замка затянуты паутиной, могильным холодом веет от скрипучих дверей. Отец берет сына за руку, и смотрит ему в глаза – а там такая безысходность, что мальчик поспешно отводит глаза. Отец и сын садятся на молчаливого, понурого пса и медленно семенят по размокшей дороге, под мелким моросящим дождем. Временами эльфы спешиваются и идут рядом с верным животным. Идти невероятно трудно – глина норовит стащить сапоги, липкая грязь на сапогах, на тяжелых плащах, даже на лицах отца и сына. Ноги болят от усталости, временами их сводит судорогой. Отец пытается подбодрить мальчика веселой шуткой. Но сил нет даже на улыбку. Хотелось упасть прямо на обочину. Даня на удивление отчетливо видел размокшую, скользкую глину, мелкий, больно хлещущий в лицо дождь, обжигающе холодный ветер, и отчаянную боль в глазах отца. Все вокруг было серыми, по осеннему тоскливо блеклым.
Даня оглядывался назад – там сзади было теплое лето, в зеленых садах спели сладкие фрукты, стонала под тяжелыми гроздьями виноградная лоза. Веселая мама махала ему рукой и улыбалась сквозь слезы. Совсем молодая бабушка что-то кричала ему, но слов он не разбирал. Старушка Савва, которую здесь звали «Матерью Памяти», спокойно смотрела на него, и тихо, по-доброму улыбалась. Мальчику так хотелось назад – в тепло и безмятежность.
Но он знал, что надо идти вперед – под секущим дождем, по скользкой размякшей глине. Мальчик знал, что нельзя оставлять папу одного.
И два эльфа рука об руку шли по мокрой дороге под пронизывающим ветром. Им на встречу попадались какие-то люди. Кто-то делился с ним едой, кто-то предлагал погреться у костра. Но надо идти. Идти придется долго – пока еще везет их верная Моника, пока глаза не ослепли от дождя и ветра, пока ноги еще хоть немного слушаются. Где-то в стороне веселая свадьба. Где-то провожают в последний путь. Но два эльфа – отец и сын с безнадежным отчаянием бредут по мокрой дороге.
Но не это было самым страшным. Даня во сне терял отца. Мальчик знал, что его отец жив, но где-то очень далеко. Верный волк безжизненно лежит в склизкой, холодной глине, под дождем. Мальчик один стоит на дороге. И отчаянно кричит «Папа!», но в этом сне его крик тонет, и лишь крики слетевшегося на падаль воронья был ответом. «Папа!» – кричал мальчик и от этого крика просыпался. Хорошо, что наяву отец оказывался рядом. И к нему можно прижаться.
Днем было не лучше. Хорошо, что было лето. Не надо было идти в школу. Отец, который так редко бывал дома, привез мальчика в город, думая, что веселая прогулка развлечет ребенка. Отец и сын случайно забрели в кафе, где мальчик вместе с мамой бывали чуть ли не каждый день. Даня только увидел радушную хозяйку, сразу же вспомнил веселое мамино лицо, ее нежные глаза и руки, ее добрую улыбку. И тут же его прошила мысль, что этого уже никогда не будет. И вдруг заплакал.
Мирчу быстро вывел сына на улицу. И там не было ни одного места, которое не напоминало бы о маме. И даже школа, и господин старший учитель, у которого мама справлялась о его успехах, вызывали в душе болезненные воспоминания. Даня больше не позволял себе плакать. Но отец догадался, что на душе у ребенка. Они говорили об этом очень долго.
Взрослый эльф уже не держал зла на мать своего ребенка. Она, конечно, натворила дел, но за это уже достаточно наказана. Отец и сын говорили спокойно. У Дани словно из души вынимали отравленные стрелы. Мальчик рассказал папе о своем кошмаре, который день за днем мучает своей безысходностью.
Мирчу не придал этому кошмару пророческого значения. Он посчитал, что это всего лишь болезненная реакция чувствительного ребенка на страшное событие. Но видеть страдания ребенка ему было больно. Тем более, что мальчик не жаловался. И пытался ото всех скрыть, что ему плохо. Дедушка и папа о чем-то долго разговаривали.
Потом они звонили какому-то доктору. Тот был удивлен:
- Ваш сын отбился от рук?
- При чем здесь это? Я бы ради такого пустяка не стал Вас беспокоить. На это в гарнизоне есть фельдфебель. Да и розги в княжестве не перевелись.
- Что же Вас тогда подвигло на звонок. Тем более, что удовольствие это не самое дешевое.
- Малыш страдает. Ему кошмары ночами сняться. Он мучается, а я не могу помочь.
- Вас это беспокоит?
- Ближе меня у ребенка никого нет. Кто ему поможет?
Даню вывели. Доктор что-то долго обсуждал с папой и дедушкой по телефону. Отец принял решение. Богдан будет учиться в другом месте.