Агенты "Яломиште" (часть 80.3.2)

В этой части говорится о том, почему Анна Арсенева почувствовала в юноше-тэнгу родственную душу.

- Да не бери в голову, малыш! Это у нее осеннее обострение! Не в первый раз так дверью хлопает. Если замуж не выскочит – прибежит через месяц. Выскочит – года полтора можем жить спокойно. Знаете, второго Дмитрия Дымова – способного годами терпеть причуды маман, пока не народилось. Матушка и в юности была знатная попрыгунья, и сейчас прекрасно сохранилась. Уже шестой десяток разменяла – а царь в голове так и не завелся!
- А если она в этот раз всерьез обижена? Вдруг это было последней каплей? Что я за человек такой? Всем только неприятности причиняю….
- Мальчик мой! Ты как раз ничего дурного не сделал! И ты не виноват в скверном характере моей матушки! Как только Дерсу почти год ее истерик выдержал. У матушки удивительное представление о приличиях. Приютить одинокого старика, который ничего особенного не просит (разве что тарелку еды, теплый угол и малую толику ласки и уважения) или молодого друга по моей же вине пострадавшего (если бы не письмо, ты бы в такую погоду и не полетел) – постыдно. Это запятнает мою и ее честь. А вот устраивать истерики на ровном месте – по ее авторитетному мнению, есть подобающее поведения для образованной и утонченной женщины. «Устраивать дочери приличную партию» при живом муже, воровать из дома собственной дочери – это в порядке вещей. Это никоем образом ее достоинства не роняет. Одинокий, замечу не по своей вине, старый охотник – хам и подлец. Только лишь потому, что не позволял вытирать ноги о себя и о своего друга. Да с маман гораздо сложнее, чем с Дерсу. Тот хоть и одряхлел, иногда ворчал по-стариковски. Но это был такой чистый, беззлобный, добрый и мудрый человек. А матушка – просто маразм настиг ее быстрее, чем пришла мудрость. Она только и делала, что прожигала жизнь в развлечениях. А теперь этого лишена. И вот нашла на ком свое недовольство сорвать. Ведь если она к Дерсу не прицепится – день зря прошел. Каждую таблетку посчитала, что доктора старику прописывали. Когда Володя ему купил хорошие очки – два дня истерики было по поводу ненужных трат: «Обошелся бы и моноклем!». При условии, что сама только что половину зарплаты извела на всякие безделушки.
- Так было денег жаль? Хотя какая разница – она же не сама их зарабатывает…
- Мальчик мой! Не в деньгах дело, даже не в их количестве. Просто Дерсу обрадовался, что может теперь видеть нормально. Хотя бы в очках. А матушке чужая радость – кость в горле!
- Да чем же ее мог так достать Дерсу?! Насколько его помню – это всегда был открытый, душевный, мудрый человек. Не такой, что ищет повод поскандалить. Наоборот, когда я был сам с собой не в ладу, успокаивал и утешал. Он-то и уговорил меня отказаться от мести брату: «Баба – она тоже человек. Не коза на веревочке – куда потянули с тем и пошла! Убьешь брата – кому хорошо сделаешь? Тебе и шестнадцати нет. А братьев у тебя – всего двое вас на свете! Худо это – единственного брата убить!». Вот не думаю, что он первым начинал…
- Понимаешь, мой мальчик. Дерсу тяжко было без дела. Даже плохо видя, он взвалил на себя хлопоты по закупке провианта. Чтобы занять руки и голову. Организовывал Володю на уборку снега и за водой: « В реке воды много. Не дело – баба корячится, а здоровый мужик бока отлеживает. Баба –человек хрупкий, ее беречь надо. Без бабы – жизнь худая. Не ленись, молодой профессор! Лениться худо – молодому лениться худо!». И ведь слова находил – слушался его парень! В эту зиму Володя не чихнул. Матушка моя скучает: все ее блестящее общество разбежалось. Наши с Володей друзья ей не подходят категорически. Пробовала рисовать – бросила, пробовала вышивать – нудно. Вроде довольно здоровая для своих лет дама, но так всех своей бессонницей измучила.
- Да, недаром отец мне всегда говорил, что безделье – мать всех пороков. А Дерсу вообще сказал, что если я себя жалею, значит у меня слишком много свободного времени: « Работу работай, и на худые мысли сил не останется!». Знаете, когда с Дерсу весь день ковырял землю в поисках женьшеня, к вечеру буквально падал от усталости. Как-то жалость к себе быстро сошла на нет: «Не жалею, не зову, не плачу. Некогда просто – работаю, ишачу!». Просто мадам не нашла себе дела по рукам, вот и дурела…
- Мальчик мой! «Не нашла!» и « Не искала!» – принципиально разные понятия. Маменька выросла в дворянской семье, причем в семье весьма обеспеченной и влиятельной. Единственная дочь-принцесса. Все вокруг для нее и ради нее. Она училась всему ровно до тех пор, пока было легко, интересно и весело. А потом бросала. Девочка росла с мыслью, что она уже по праву рождения, выше и значительнее окружающих. А любить она не умеет. Даже ее замужество за аспирантом, а потом и профессором Дмитрием Дымовым – всего лишь прихоть: «Хочу этого красивого юношу!». Он же любил ее по-настоящему – не положение и связи тестя. Ее саму. И вдруг удар под дых – дочка вышла за разночинца. И, чтобы жизнь медом не казалась, делить кров и пищу с лесным дедом – это ниже ее достоинства. Она просто не привыкла видеть в обычных людях людей. Дерсу для нее – негодящий слуга. Он бы ее устроил, если бы жил в сенях, обедал у порога и молчал, склонившись в почтительном поклоне.
- Нюрочка, тетя Маруся вообще сказала, что мадам Дымовой нужно завести корову, а лучше две.
- Да! Мадам Полли, прямо как моя мачеха – настоящая леди. Из ничего сделает салат, прическу и скандал.
-Это точно, малыш. А уж любой невольный промах Дерсу – подарок судьбы, бальзам на истерзанную душу. Прямо таки на две недели занятие – в злословии упражняться. А ведь почтенный Дерсу человек в солидном возрасте, не идеального, прямо скажем, здоровья, вырванный из привычной жизни. Ему и так безумно тяжело, он и без того мучительно переживает свою беспомощность. Он стыдится, что живет у друга в приживалках и порой, сам того не желая, ставит его в неловкое положение. Маман же слово « стыд» не знакомо абсолютно. Она пытается командовать и мной, и Володей, как дворовыми слугами. Не понимая, что, по сути, она тоже приживалка. Что никто иной, как Володя, оплачивает и еду, которую она кушает, и воду, которую она пьет, и лекарства, и ее хотелки. Только если старый охотник никому не мешал, скорее наоборот. Володька даже учиться стал прилежнее. Похоже, старик Дерсу был ему вместо любимого дедушки: такое родство душ и между кровными родственниками не часто встретишь. Зато матушка сразу ставит себя центром всего и вся: «Есть только я, а все что кроме – должно вертеться около меня!». А если кто-то вдруг скажет что поперек характера, сразу, как минимум, «злодей номер один»: « Вы звери, господа!».
- Только, она ведь Ваша мама и любит Вас, хоть и весьма оригинально проявляет свои чувства.
- Я, конечно, скажу тебе нечто ужасное, мальчик мой. Просто любовь к ребенку не всегда есть неотъемлемая часть материнства. Бывает, что детей рожают не от любви, а потому что так получилось. И никаких чувств, кроме раздражения и досады, ребенок у матери не вызывает.
- Понимаю, случается и так. Я сам – один из таких ненужных, случайных детей, – грустно ответил юноша. Вдруг глаза потемнели, и волной захлестнули мучительные воспоминания. Парень даже слегка прикусил губу. Анна понимающе улыбнулась и обняла парня, заслоняя материнским теплом от нахлынувшей боли: « Расскажи, сынок! Выговорись – станет легче!»
Учась в Токио, Сиро разыскал свою мать. На его счастье ресторан, где выступала родительница, не закрыли. И уже слегка увядшая, но еще вполне привлекательная дама, сумевшая женить на себе хозяина, все еще выступала. Правда, больше для своего удовольствия. Юноша так надеялся, что после стольких лет разлуки мать обнимет его и скажет: «Мальчик мой! Как же долго я тебя искала!». Ведь передавала же она ему, хоть и тайком, кулечки с немудреными гостинцами. Он долгие годы хранил коробочки, мешочки, фантики. Как символ того, что он что-то значит в ее жизни. Но дама равнодушно приняла букет. А на вопрос: «Мадам, Вы меня совсем не узнаете?» , удивленно вскинула брови и разражено бросила:
- Кто ты, пылкий юноша? У тебя крылья – значит ты тэнгу. Давненько я не была в провинции, лет этак двадцать, если не больше…
- Мадам, мне девятнадцать, я Сиро Синдзиро! Мама, я так долго тебя искал.
- Зачем? Чтобы напомнить мне о моем позоре? Да, я две ночи подряд была увлечена красавцем вороном. Боги, какое у него было тело – скульптура из мускулов. Как он красиво говорил. А в постели просто божественен! Дорого же моя слабость мне обошлась! Ведь свою ворону ради меня так и не бросил, подлец! Что тебе нужно от меня, прелестное дитя?
- Честно, ничего-то мне от Вас не надо! – с печалью в голосе ответил парень, смахнув навернувшуюся слезу. – Я просто хотел на Вас посмотреть, обнять Вас. Сказать, что я студент, что учится мне трудно, но я стараюсь, мама. Поделиться своими любовными неурядицами и найти в Вас сочувствие и добрый совет. Отец предостерегал меня, предупреждал. Но я так надеялся и ждал. Хотя мог бы и сам догадаться. Женщина без малого двадцать лет даже не попыталась увидеть свое дитя. Ни даже черкнуть пару строк. Я так надеялся, что может быть, нас коварно разлучили. Может, Вас обманули, сказал, что я умер при рождении. Беспокоился, а вдруг Вы голодаете и скитаетесь, и некому Вам руки подать? Вдруг тяжело больны, и Вам нужна помощь? Всяко ведь бывает… Коротенькое письмо, в котором Вы сообщается, что я совсем Вам не нужен. Я полагал, что Вас просто заставили от меня отказаться. Еще обрывок нижней юбки, в которую меня завернули. Вернул бы, да уже нечего… Зачем только травили душу сладостями. Я же себе там напридумывал всякого…
- Ой, прямо-таки исстрадался! Да кто ты такой, чтобы меня осуждать! Что ты обо мне знаешь, мальчишка! Да из-за тебя я чуть все не потеряла!!! Все, чего добивалась долгие годы непосильным трудом! Ты – мое единственное дитя, моя самая большая в жизни ошибка. Знай, что я просто боялась аборта, потому и позволила тебе родится… Да я богов благодарю, что родить удалось по-тихому, почти без свидетелей. Приказала этой дуре служанке тебя утопить. Но, она мне на горе, тебя пожалела и отнесла к отцу на гору Курама…
- Спасибо мама! За любовь, за ласку, за приятные воспоминания – со слезами в голосе ответил юноша. – Не беспокойтесь мама! Живите себе спокойно и наслаждайтесь жизнью. Впредь не позволю себе осквернять Ваш лучезарный образ своим присутствием! Пусть ничто не омрачает Вашего счастья. Особенно мысль о несчастном брошенном мальчике, которому не нужно ничего, кроме доброго слова, не печалит Ваше холодное, каменное сердце. Я просто наивный дурак! Который думал, что у него есть мать. Теперь же я понимаю, что матери у меня никогда и не было! Извините, что побеспокоил! И не вспоминайте обо мне!
Юноша демонстративно вынул свой букет из вазы, куда его равнодушно запихнула хозяйка. Поцеловал натруженные руки уже довольно пожилой служанки, и преподнес цветы:
- Это Вам, матушка! Вы, наверное, меня совсем не помните! Только я тот самый ребенок, которого Вы когда-то пожалели! Вы больше мать, чем та, что произвела меня на свет. Полагаю, что именно Вашими молитвами и Вашими слезами у меня было неплохое детство. Была у меня ласковая кормилица, и добрый отец, и даже друзья. И если Вам нужна будет помощь – найдите Сиро Синдзиро. А пока примите этот скромный подарок. Мадам, не пытайтесь отнять.
- Вот ты какой вырос, мальчик мой! Старая я несчастная забитая дура! Я не видела, как ты научился ходить, не слышала твоего первого слова. Всего-то и радости у меня было, что тайком посмотреть на юных тенгу. И знать, что где-то там, среди этих красавцев и мой мальчик! Так же как все растет, учиться, превращается в красивого юношу. Я не знала тебя в лицо, но мне было достаточно, что ты не скитаешься по улицам. Передать тебе кулечек со сладостями. Никого, кроме тебя, у меня нет…
- Так это от Вас были эти гостинцы!
- А то, что не писала! Прости меня, малыш! Не грамотная я! А то письмо – да студент, мимо пробегавший, и написал на пять иен. Да и то, чтобы знали, что ты – сын настоятеля, а не просто очередной подкидыш.
При виде украшения – конечно не бриллианты, но все равно… Глаза хозяйки загорелись:
- Мальчик мой!
- Мадам! Эта женщина будет жить со мной. Придется поискать себе другую прислугу.
Вдруг служанка певицы резко дернулась и затихла. Юноша закрыл ее остекленевшие глаза . Сам оплатил похоронный обряд. Юный ворон плакал от жалости к несчастной одинокой женщине. Жизнь которой, сам того не зная, наполнил смыслом и радостью. Тяжелую, бесправную, полную унижений и побоев. Он был единственным лучком солнца в беспросветной тьме ее бытия. Певичка, конечно же, не воспылала к брошенному сыну материнской нежностью. Нет, поначалу она пыталась изобразить раскаяние и материнскую нежность. Только ласки ее были холодными и фальшивыми. Как, впрочем, и она сама. Узнав, что, будучи незаконнорожденным, он не имеет права претендовать на наследство отца, она сразу потеряла к нему интерес. Юноша сильно жалел отца, который принял лживую страсть этой бездушной особы за искрение чувства:
- Кукла Вы! Злая, корыстная, холодная кукла! Мадам, одно не пойму! Вы на что рассчитывали, соблазняя женатого мужчину? Ну, ума нет, понимаю! Так хоть бы совесть поимели!
- Будь ты проклят! Лучше бы ты издох в моей утробе! Лучше бы я тебя своими руками удавила! Впрочем, это легко исправить! Не зря говорят, хочешь сделать хорошо – делай все сама!
Дама, кинулась на сына с кинжалом. Но юноша, хотя и не ожидал от матери такого подвоха, среагировал на инстинктах. Кинжал, выбитый из руки несостоявшейся детоубийцы, эффектно вылетел в сточную канаву. А сама мадам, отлетела к стене. Только чудо спасло ее от неминуемой гибели. Юноша тэнгу, как будто ничего не случилось, нарочито почтительно поклонился:
- Еще раз благодарю, матушка! Все зло, что Вы мне причинили, я Вам простил! Пусть это будет на Вашей совести. Вы правы, матушка. Не мне Вас судить – это дело высших богов! Но запомните – хоть одно поползновение в мою сторону или сторону отца….
- И что? Ты заявишь в полицию на родную мать?!
- Отнюдь! Только Вы уж как-нибудь определитесь, каким местом Вы мне мать! Однозначно, не сердцем! Повторяю еще одно поползновение…. Все Ваши «невинные шалости» станут достоянием общественности. Прощайте!
Сиро потом целый месяц плакал, оставшись один. Но и дать волю слезам получалось не часто. Потому как мужчине показывать свою слабость не годится. Тем более, что малыши повсюду таскались за ним. Они знали, что добрый брат Сиро не откажет ни в помощи, ни в утешении. Мальчишки же и приставали к старому ворону:
- Сенсей! Пожалуйста, полечите брата Сиро! Он болеет!
- С чего Вы это решили, птенчики?
- Всегда такой веселый был. Чтобы ни случилось, улыбался. А сейчас, как в воду опущенный. И все норовит в угол забиться. Болит у него что-то… Ему плохо….
Юноша долго не мог взять в руки флейту. Ему чудился голос матери: «Служанка – дура, тебя пожалела! Я приказала утопить тебя, как щенка!». Было так горько от того, что мама желала ему смерти. А спасла его совсем посторонняя тетка, которой он никто. Эта же тетка и любила его вместо матери, баловала немудрящими подарками, отрывая от своего и без того не слишком обильного питания. А родной матери он был безразличен. Ладно бы просто выставила – с ножом кинулась.
- Понимаете сударыня! Мне было больно до слез! Ведь любят даже всякий последних пропойц и любителей кокаина, которые облик человеческий давно пропили! Руки распускают, последние гроши у матери силой отнимают. Бьют их смертным боем. А мамы их любят и просят у богов им (не себе!) долгой жизни и крепкого здоровья. Чем же я хуже их всех? Почему же мама меня отвергает? Чем же я заслужил такое отношение? Отец ее не обманывал и уж точно не насиловал! Наоборот, она сама его настойчиво добивалась. Зная, что он женат.
- А что же твой отец, сынок? Неужели ему тоже было все равно?
- Отец, как раз ему и было не все равно. Он даже просил у меня прощения. За свою минутную слабость. За которую мне приходится так дорого расплачиваться. Он мне так и сказал:
- Пойми, дитя мое! Не по хорошему мил, а по милу хорош . Не любит тебя эта стерва, ну и пусть ее! Поверь мне, мой мальчик! Не стоит она твоих слез! Не бейся головой о закрытую дверь. Лучше ее пожалей – тяжело жить с каменным сердцем, ни к чему не привязанной, кроме своего отражения в зеркале. Да и то с годами радует все меньше и меньше. И не в тебе дело. Ты, малыш, получился, не ее молитвами, естественно, нормальным парнем. А в том, что это не женщина. Это непонятно что в красивой оболочке. Чтобы ты для нее не сделал, все равно хорошим ты ей не станешь. И любить тебя она не будет. Изображает любовь она мастерски – даже я обманулся. Но при этом остается холодной. Попользоваться при случае – возможно, и не откажется. Но не полюбит. Она не может любить. Никого и ничего. Это ее и беда, и вина. Зато у тебя есть любящий отец, которому твои слезы делают больно, есть брат. Он, конечно, грубоват, но тоже любит тебя. Когда ты пропал, он места себе не находил. Так переживал. Есть друзья и товарищи. Бесполезно плакать о том, чего у тебя нет! Береги то, что есть – очень многие лишены и этого! И девушку ты еще встретишь, мальчик мой! Знаешь сынок! Если к другому сбежала невеста, то еще неизвестно кому повезло. Я буду рядом, я помогу. Ты же мой сын. И, пока я жив, я тебя не оставлю..
- Бедное дитя! Моя мама – того же сорного поля ягода. Она – великосветская львица, и любит исключительно себя, любимую. Никак не может себя забыть. Люди же делятся на две категории: те, кому она милостиво позволяет обслуживать свои капризы и те, кто недостоин места под солнцем. Был, правда, свет в окошке – братец Сашенька! У меня была возможность в этом убедиться. Она с легкостью обменяла бы нас всех на его никчемную жизнь.
- Мадам Анна! Но ведь он Ваш брат. Неужели он с самого начала был таким противным?
- Малыш, пойми. Пока нас воспитывал отец, Сашенька был вполне милым, обычным мальчуганом: живым сорванцом, несколько ленивым, но с добрым сердцем. Мне повезло. Когда папы не стало, я была уже взрослой, замужней дамой. Александру повезло меньше. Маман, пока мы с Володей странствовали по служебным командировкам, из живого добродушного мальчугана вылепила капризного, ленивого, развращенного всеми возможными пороками юношу с непомерными запросами. И еще они вдвоем умудрились дом прокутить.
- Стесняюсь спросить, как такое возможно. Знаю, сколько стоит недвижимость в Токио и Киото. Не думаю, что особняк в Санкт-Петербурге, если не на самой окраине и не совсем разваленный, стоит намного меньше. Он и доход приносить может, если сдавать в аренду… Это же чертова уйма денег. Что же такое и в каком количестве нужно пить, чтобы все это прогулять?
- Будь маман здесь, она бы сказала, что юноше, воспитанному в спартанских условиях, этого не понять. Ведь собирала она за своим столом не абы кого, а всю питерскую богему. И естественно, и наряд требуется соответствующих случаю, и, желательно, каждый раз новый. И на столе должно быть не абы что. Шампанское – самое изысканное, вино – самое дорогое. И закуски под стать напиткам – самые свежие устрицы, швейцарский сыр, икра красная, икра черная, осетрина, копченый окорок, дорогие фрукты. Пока был жив папенька – маменька и не задумывалась об этом. Принимала как должное. Пенсии же на роскошную жизнь не хватало. Да еще и Сашенька подрос – его посиделки с гулящими девицами и цыганами иной раз и мамины гулянки перещеголяют. И вот настал день, когда дом – заложенный и перезаложенный раз по сто, перешел в собственность банка. Банк его продал. Новые жильцы, не мудрствуя лукаво, вышвырнули мадам Дымову с отпрыском на улицу.
- Что же ее «знаменитые и успешные» друзья и приятели?
- Милый юноша! Так они же к ней только затем и таскались, чтобы дорого и вкусно покушать. Ради этого и пели дифирамбы ее «несравненной красоте» и «редкостному таланту». А как только взять с нее нечего, так вся неприглядная правда и открылась. А кто-то если и хотел бы помочь, да нечем: сами ходят и побираются. Такие, наподобие Колчака. Обещать могут хоть золотые горы и небо в алмазах. Но обещать. А как до дела, у самих и медной полушки не найдешь. Даже под страхом смертной казни хорошо, если рубль наскребут.
- Мне госпожа Дымова совсем уж дурой не показалась. Вредная – это да! Злая и жестокая – не без того! Капризная и эгоистичная – что есть, то есть! Но вот впечатление наивной и доверчивой глупышки она не производит? Неужели она не видела, кто и чего стоит? Что эти «шикарные господа» на самом деле не такие уж и богатые.
- Сынок, пойми! Моя мама – плод старого воспитания. С того времени, когда она была девочкой, жизнь изменилась до неузнаваемости. А маман, так как ей это очень удобно, жила понятиями «старого доброго времени». «Жить по средствам» – считала, да и до сих пор считает, унизительным уделом мещан, разночинцев и мелкопоместного дворянства. Она пыталась блистать, чтобы завлечь в сети «богатого и знаменитого» покровителя и сесть ему на шею. Причем те, кто, наподобии моего отца, «грубо наживают» (в частности, работая на износ), ей решительно не интересны. Скучны, унылы и неприятны. Она проявляла благосклонность лишь к тем, кто изящно проматывает. Или к тем, кто чем-то прославился и сумел поймать «бешенные деньги». Результат – налицо. Знаешь, почему матушка ненавидит Володю? Он ей не позволяет кутить на широкую ногу. Пенсию по утрате папеньки, к слову не такую уж и маленькую, она тратит в свое удовольствие. А вот на наши деньги –только на то, что сумела выкрасть. Братцу Сашеньке отказался оплачивать его карточные долги.
- Госпожа Анна! Даже император обязан соотносить расходы и доходы! А зарплата офицера меньше, чем у императора. Мне кажется, условие профессора Арсенева вполне обоснованным.
- Это для тебя.. А матушка выскочит замуж, профукает состояние жениха и обратно прибегает. Причем, ворчит о «варварской пище», но кушать ни разу не отказалась. Пока она не прибежала, Дерсу, хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, но жил относительно сносно. У меня такое чувство, что маменька элементарно меня ревнует ко всем и ко всему: к Володе, к сыну, к Дерсу, и к тебе, мой мальчик! Ты лучше скажи, как ты добрался? Я все не могу поверить, что старик Дерсу уже никогда не придет в этот дом, не попьет с нами чаю, приправив немудреную трапезу занимательной таежной сказкой или реальным приключениями. Знаешь, я до последнего считала рассказ о крылатом мальчике фантазией старика. Расскажи малыш, что случилось.
- Понимаете, я, как получил Ваше письмо, я сразу начал действовать. Я влетел к отцу, просить за Дерсу. Тот согласился, не дав договорить. Я дернулся в Хабаровск. Терять время на пароходы и поезда не мог себе позволить, когда мои крылья донесут меня туда за пару недель – времени и так прошло не меряно. Письмо-то шло не два дня. И я боялся элементарно не застать. Хотел, если уже больше ничего нельзя сделать, поцеловать руки, не раз облегчавшие мою боль, пока они еще теплые. Облегчить другу уход теплым участием и искренней молитвой. Но, увы, спешил я зря. Самого Дерсу я уже не застал. Только увидел на сопке его остывшее тело. Побои и раны говорили, что он ушел много раньше назначенного часа. Во мне все оборвалось. Сил не было даже на то, чтобы подняться в воздух. У меня не укладывалось в голове. У кого поднялась рука на немощного старика? Ну, отобрал ты винтовку, отобрал добычу. От горькой нужды – сделаю вид, будто верю. Убивать зачем? Брел полдня пешком, пока не наткнулся на полицейский участок. Оказывается, это не полиция, а милиция теперь именуется. Полтора часа выпытывали, кто я и откуда. А я все торопил – время уходит. Пока они тут выясняют мою личность. Пока найдут переводчика, чтобы прочитать документы! Преступник уйдет так далеко. Хотя понимал, что если тело настолько закоченело, то час-другой ничего не изменят. Следователь не очень хотел тащиться. Я его понимаю. Еще один грабеж с убийством –рядовое в наше время происшествие. Пришлось раз на онемевших крыльях пяток туда и оттуда слетать: с самим следователем и со следственной группой. А потом уж и Ваш супруг подтянулся. Мы задержались, потому что пришлось дать на лапу смотрителю городского кладбища. Мы не могли допустить, чтобы человека, который был нам дорог, закопали, как бездомного пса. Пусть я не успел ему помочь, так хоть после смерти не будет бездомным. Пусть дух его знает, что Дерсу хоть кому-то был не безразличен. И кого-то его уход огорчил. Профессор Арсенев меня отправил домой, а сам остался улаживать формальности.
- Да! Володя рассказывал, как следователь первым делом спросил, знаком ли он с потерпевшим и этим милым юношей. Володя и сказал, что Вы трое дружите. На что следователь только покачал головой: «Странные, однако, у Вас друзья, господин товарищ Арсеньев!». Даже подозрительно: что связывает старого голда-бобыля, юного монаха какой-то восточной веры и военного профессора. Пришлось профессору рассказать, как они его спасли.
- Знаете, профессор! Третий год здесь живу, сколько живу, но никак не привыкну к местным особенностям. Не поймешь, что неуемная фантазия местных жителей, а что повседневная реальность. Скоро так и в Бабу-Ягу, и в Лешего, и в Кощея Бессмертного, и в Змея Горыныча поверю.
- Понимаете, товарищ! Я бы не стал так пренебрежительно относиться даже к «бабьим сказкам». Дыма совсем без огня все-таки не бывает.