КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА

КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА
Фантастический рассказ

— Следующая остановка — планета Земля, конечная, — раздался равнодушный металлический голос, и планетолёт медленно стартовал с Луны. Ну вот, наконец-то я буду дома, после долгого путешествия по Вселенной, продлившегося для меня около десяти лет. Интересно, какой сейчас год на Земле? У кого бы узнать? Вся беда в том, что узнать было практически не у кого: в планетолёте, кроме меня, находилось десятка два роботов, квадратных железок на суставчатых ногах. В моё время таких ещё не выпускали. Да и планетолёты были попроще, рассчитаны на трёх пассажиров и несколько тонн груза; и скорости были поменьше, и звездолёты отправлялись с Луны, а не с искусственной планеты-звездодрома, выведенной за орбиту Плутона, с которой теперь до Земли лететь всего лишь три часа, по сравнению с теми семью часами, которые мы тратили на перелёт до Луны.
Итак, через 15 минут я буду на Земле, увижу желанный голубой небосвод, ощущу прикосновение ветерка и аромат родной атмосферы, запахи цветов, деревьев. А может быть, пройдусь по заснеженному полю. Милые, родные снежинки, как я скучал без вас в чёрной пустоте, где нет ни ветра, ни снега, ни цветов…
— Планета Земля, конечная остановка планетолёта, — снова раздался безэмоциональный голос над головой. — Наше путешествие закончено. Счастливой дороги.
Люк планетолёта раскрылся, и роботы начали спускаться на Землю. Последним выходил я. Роботы, летевшие вместе со мной, поджидали внизу, выстроившись в две шеренги. Когда я начал проходить между ними, десятки цепких рук схватили меня и куда-то поволокли. Я попытался избавиться от насильников, но тщетно. Тогда я начал кричать. Я кричал что-то о правах человека, о бюрократии и о железных болванах; я бросал им в «лицо» обидные реплики, а они всё продолжали нести меня. Накричавшись вдосталь, я смирился со своим положением пленника, и думал только об одном: скорее бы закончилось это безобразие, и рассеялось явное недоразумение по поводу моей личности.
Роботы остановились перед высоким стеклянным зданием и поставили меня на ноги. Я машинально отряхнулся, и в следующий момент, прямо передо мной открылись двери лифта. Без лишних указаний, я смело шагнул внутрь кабинки. Двери закрылись и лифт, с головокружительной быстротой, понёсся ввысь, оставив далеко внизу железных негодяев. Через некоторое время я ощутил изменение движения лифта, который теперь двигался в левую сторону, затем он ещё раз изменил направление, и понёсся вперёд.
Я летел в лифте (по другому не назовёшь такой бешеной скорости), и обдумывал, что я выскажу тому человеку, к которому, очевидно, скоро попаду; обдумывал слова своего протеста, а потом решил, что так нельзя. Я десять лет не видел ни одного человека, и начинать с крика мне не хотелось, к тому же неизвестно какой год идёт на Земле и какие здесь заведены порядки. Быть может трястись в объятиях роботов — наивысший знак уважения, или на планете не осталось другого вида транспорта, так сильно засорявшего атмосферу выхлопными выбросами в моём навсегда ушедшем прошлом.
Лифт, между тем, опять начал двигаться вверх и не открывая больше дверей, оставил меня вместе с полом кабины в объёмистом кабинете, зависнув метрах в пятнадцати от меня. Ко мне подошёл безволосый человек, одетый в плотно прилегающий к телу комбинезон, и протянул руку.
— Добрый день, — неестественно сказал он. Рукопожатие его было сильным, рука металлически-холодная.
— Добрый день, — ответил я.
— Как долетели?
— Без приключений.
— Прошу извинить меня за тот вид транспорта, которым вас доставили ко мне. Вам, может быть, это было не очень приятно?
— Да что вы! Это было просто здорово! Трястись лёжа на спине, как на виброустановке, ощущать цепкие клешни по всему телу и видеть голубое небо над головой… — и тут я осёкся. Всё дело в том, что именно голубого неба над головой я не видел. Вместо него светилось что-то белое, молочное.
— Тем не менее, — сказал мой собеседник, — я ещё раз прошу у вас извинения.
— Скажите, а где я нахожусь? — поинтересовался я.
— В научном центре планеты, отстроенном на месте бывшей Академии. Весь Центр находится под непроницаемым колпаком и не подвластен действиям раздражающих факторов. Здесь полностью исключены громкие звуки, осадки, световые колебания, запахи и проч.
— Всё это очень интересно. А какой сейчас год?
— Обо всём остальном вам расскажут позже. Вас введут в курс истории Земли, прошедшей после вашего отлёта, ознакомят с новыми достижениями науки и техники, расскажут о новых областях знаний.
— А когда это будет?
— Сразу после вашего отдыха и начнут.
— Как я понял, без этой подготовки меня из Центра не отпустят?
— Да, это верно. А теперь мой секретарь отведёт вас в душевую, покажет вам домик, где вы временно будете жить, и принесёт пищу.
«Секретарём» оказался робот, точная копия моих «добрых» знакомых.
— Скажите, а нельзя ли сделать так, чтобы я перемещался самостоятельно?
— Зачем же самостоятельно? Это очень далеко, за сто километров отсюда. Вас доставит туда магнитобиль, — ответил мой собеседник, указывая на зависший лифт.
— А-а… — протянул я, радуясь в душе, что на этот раз смогу обойтись без щупалец.
— Кстати, — подошёл ко мне поближе собеседник, — как называется корабль, на котором вы прилетели?
— «Союз-Z3».
— Спасибо.
— А с кем я имею честь?
— Профессор космической истории, почётный член-корреспондент института космической навигации и безвоздушного транспорта, Кислотин, — его интонации мне показались очень знакомы, наверное, так говорили все профессора в любое время. Я ответно представился.
— Звездонавт высшего класса, Иволгин.
Профессор Кислотин подошёл ещё ближе и заглянул в глаза. Его глаза были проникновенными и бездонными. Он качнул головой и тихо сказал:
— Отдыхай, Лёша.
Лифт вернулся в первоначальное положение, и мы с роботом понеслись в магнитных полях на другой конец научного центра.
После принятия взбодрившего меня душа и пищи, в виде жареной картошки с курицей и ягодного сока, меня потянуло в сон, сваливший мгновенно и длившийся 13 часов. Проснулся я от спокойной мелодии оркестра танцевальной музыки имени Луи Армстронга, очень модной в моё время. Около меня сидел профессор Кислотин и своей холодной рукой щупал мой пульс. Вид у него был явно озабоченный.
— Вы уже проснулись? — спросил он.
— Да, профессор.
— Вы хорошо отдохнули?
— Да.
— Во время вашего сна я провёл медицинское обследование. Ваши биологические и анатомические факторы в полной норме. Физиологическое состояние и нервная система удовлетворительные. Сердцебиение — ровное, чистое. Способности головного мозга — уникальные. По всем вышеприведённым соображениям, я хочу предложить вам остаться работать в нашей системе.
Я был крайне удивлён таким неожиданным предложением.
— Но ведь я ничего не знаю о вас, и вряд ли смогу быть полезным.
— Мы вас всему обучим.
— Мне надо подумать.
— Хорошо. Я расскажу вам главное. Вчера вы интересовались, какой год идёт на Земле. На этот вопрос я затрудняюсь дать точный ответ, потому что понятие время на Земле, во всяком случае, в нашем научном центре, отсутствует. Здесь под колпаком матовый свет распространяется с постоянной силой, не существует смен времён года, а потому не существует и времени.
— Значит, вы никогда не покидаете этого центра?
— Очень редко, по необходимости. Например, вчера, чтобы встретить вас и достать для вас пищи, или когда приходится ремонтировать колпак, или когда мы улетаем в другие миры для исследования новых жизнеспособных районов. Всё остальное время мы находимся здесь.
— А что же, — ужаснулся я своей собственной мысли, — за колпаком жизни нет?
— Ну отчего же, есть.
— Тогда там существует понятие времени?
— Вполне возможно.
— Как же вы хотели преподавать мне историю, если не знаете таких простых вещей? Если вы набиваетесь под никому не нужный колпак, опасаясь простудиться или получить солнечный удар?! Какую историю вы хотите мне преподавать? Вашего Центра что ли?
— Успокойтесь, Алексей, иначе ваше пребывание здесь может увеличиться.
— К чёрту! Вы не имеете права. Я немедленно уйду отсюда на волю!
— Идите. Только это сделать очень трудно. Центр окружён тройной защитой из нейтринного поля. Попадание внутрь поля опасно для жизни. Поэтому прежде чем совершать побег, надо знать колодезные выходы и иметь спецодежду.
— У вас сердце есть, безэмоциональный вы человек?!
— Нет, как ни у кого из находящихся под колпаком, кроме вас. Мы все — машины, и поэтому действительно боимся простуды и солнечного удара, как вы соизволили высказать.
Его слова привели меня в замешательство.
— Значит, вы тоже… — начал я.
— Да, и я тоже машина.
Ноги отказывали держать меня и я, ища опоры в воздухе, медленно опустился на кровать.
— Теперь я надеюсь, вы выслушаете меня, Алексей?
Я молча кивнул головой. Кислотин нажал кнопку звонка, и вчерашний робот вошёл в комнату, неся в руках поднос с коктейлем, в котором плавали льдинки.
— Многие годы назад мы встречались с вами, Алексей. Я тогда работал в области биомеханики и доказывал вам нецелесообразность самостоятельных полётов во Вселенной, и на грозящие опасности неизведанных областей космоса.
В моей памяти выплыл предпоследний день перед отлётом с Земли, от которого меня отделяли десять лет, а моего собеседника — несколько веков. Тогда он был молодым учёным с большим будущим. Он яростно доказывал свою правоту, но большинство учёных в Совете слушали его с улыбкой. Тогда он ещё не был профессором Кислотиным, а был аспирант Голиков. Что же он над собой сделал?
— Я рад, — продолжал профессор, — что мои предсказания не сбылись, и что наконец-то, последний человек вернулся из космоса. Честно говоря, если бы вы отсутствовали ещё некоторое время, я кинулся бы на розыски пропавшего корабля, ибо я не намерен оставлять земные следы во Вселенной.
— Так вы что, главный в этом Центре?
— Я — Главный на Земле, — последовал ответ. — Однако я отвлёкся от основной темы. Итак, я работал в области биомеханики и мечтал создать мыслящего биоробота, не зависимого от заданных программ, и поступающего согласно обстановке в соразмеренности со своими знаниями. И представьте себе, мне это сделать удалось, правда, не законно. Я усыпил своего ассистента и произвёл сложнейшую операцию изъятия коры головного мозга и подключения её к искусственным стимуляторам. Мозг заработал. Это была победа.
Позже, уже находясь в обличии робота, ассистент рассказывал о своих странных ощущениях, когда он размышлял, ничего не видя, ничего не слыша, лишённый способности говорить. Позже он произвёл мне такую же операцию. Мой бедный ассистент… Он умер в жестоких муках, потому что хотел постоянно есть, постоянно пить, а этого было делать нельзя, да и совершенно не нужно. Он только испортил бы свои внутренние механизмы, покрыл бы их ржавчиной, сделал бы короткие замыкания в электронных цепях. Что он, в общем, и сделал.
Меня эти ощущения тоже мучили, и тогда я решил не останавливаться на созданном. В кратчайшие сроки мой истощённый мозг создал машину для уничтожения центров наслаждения. Чем-то она напоминает магнитофон с тридцатью дорожками, когда стирание записи происходит по одной из дорожек, а 29 остальных остаются не повреждёнными. Уничтожив центры наслаждения, я почувствовал себя абсолютно по-другому.
Потом я получил патент на своё изобретение и первое профессорское звание. Когда мне удалось доказать, что это путь к вечности, и раскрыть, какие перспективы это таит перед людьми, ко мне посыпались письма, — много писем, — много просьб о предоставлении вечной жизни или хирургии молодости, как скоро стали называть мой скальпель в народе. Последовало много тайных оперирований и массовое создание биороботов. Потом разрешение на открытие своей клиники, и снова операции, операции, операции.
Потом был первый конфликт, переросший в войну и насильное превращение непокорных людей в биороботов. Потом было перемирие и установка новых законов. Оставшееся меньшинство людей ушло в леса, а мы построили Центр, занявший территорию в тысячи квадратных километров. Это было больше века тому назад. И с тех пор о людях мы вспоминаем редко. Лишённые городов, заводов, фабрик, они одичали. Места их пребывания нам хорошо известны и изредка мы засылаем к ним агитаторов, описывать преимущества железных людей, и склонять их к операции. Некоторые соглашаются и идут к нам. Вот, пожалуй, и весь курс истории, Иволгин.
…Некоторое время я переваривал поток полученной информации и осмысливал ужас произошедшего. Перед моими глазами встали непролазные леса и в гуще деревьев — люди в обносившейся одежде, голодные, замерзающие, подвергающиеся нападениям диких зверей. Где ты Человек Разумный? Где был твой разум, когда аспиранту Голикову присуждали научную степень, вместо того, чтобы посадить его в тюрьму? Где был твой разум, когда ты толпою, как паломники, валил в клинику профессора бионики? Как смог ты погубить сам себя?
— Что вы наделали, Голиков?
— Я сделал Землю счастливой, не знающей бед, совершившей огромный научно-технический скачок. Я подарил Земле бессмертие!
— А также лишили чувств, желаний, удовольствий!
— Да что это всё перед новыми возможностями человека! Это же мелочи, которые к тому же, расшатывают нервную систему и сокращают жизнь. Зато извилины биоников не пустуют. Мы умеем передавать мысли на расстояние, между нами нет языкового барьера, так как мы понимаем друг друга по вспышкам энергии выброшенной из мозга. Мы не боимся остаться без атмосферы. Мы вечны. И теперь я возвращаюсь к своему первому вопросу: согласны ли вы остаться жить в нашей системе, или вы предпочитаете дикую среду обитания? Я вас не тороплю с ответом.
— Мой ответ может быть одним: я рождён человеком, а не машиной, и сам я человек, кем и хотел бы остаться.
— Зря вы так, Алексей. Подумайте ещё. Если мы выпустим вас отсюда — назад вы не вернётесь, пока нам не понадобятся новые умы. Ваши последователи, звездонавты, быстро согласились с моим предложением.
— Последователи? А что стало с предшественниками?
— Они были непоколебимы. Кстати, они наверняка ещё живы: и с «Союза-Z1», и с «Союза-Z2».
— Значит, я — буду третьим.
— Смотрите, Алексей, меня потом не обвиняйте. Я пытался спасти вас. Ещё раз повторяю: назад дороги нет.
— Я найду.
— Вы очень самоуверенны.
— Я обязательно вернусь сюда.
— Тогда зачем уходить?
В этот момент я подавал приказы мозгу ни о чём не думать, и эта мысль, оказавшаяся сильнее той, которая мелькнула незаметно, спасла меня.
— Правильно, не думайте ни о чём, — сказал профессор. — Когда начнёте думать, — будет поздно.
И он нажал на кнопку. По этому вызову явился его секретарь с полным обмундированием для выхода с территории Центра.
— Я всё-таки вернусь, — тихо сказал я вслед удаляющемуся Кислотину.

* * *

— Послушай, друг, — спросил я у бионика. — Ты знаешь, что такое есть?
— А пить? — перебил меня Николай.
— А спать? — спросил Олег.
Бионик трижды мотнул головой.
— Это людские страсти, — сказал он, — нам они не нужны.
Я взглянул на Николая, который постоянно медлил и, Николай, поймав мой взгляд, быстро поднёс приставку к голове бионика, в котором мгновенно щёлкнули какие-то реле, записавшие в память забытые ощущения.
— 2118-ый, — сказал Олег. — Сколько их ещё?
— Миллионы, — ответил я, отойдя в сторону от обречённого бионика.
— Сколько можно ходить в этом гермошлеме? — спросил Николай.
— Пока не уничтожим всех биоников, — ответил я.
— А мне надоело жить постоянно в этом шлеме под угрозой смерти, прятаться от профессора, видеть постоянный матовый свет над головой. Мы здесь уже год! Сколько ещё продлится это мучение?!
— Николай, — спокойно возразил я, — вспомни клятву, данную нами перед началом операции. «Не жалея себя, избавить людей от медленного вымирания, даже если на это уйдёт целая жизнь». В конце концов, ты можешь удалиться. Одежда при тебе, выход помнишь.
— Нет, я не собираюсь дезертировать. Извини, Алексей, у меня сдали нервы. Я боюсь одного: как бы профессор, заметив гибель роботов, не начал снова отлов людей для принудительных превращений; как бы он, почуяв опасность, не издал приказа о полном вылавливании оставшихся несчастных. Тогда все наши усилия напрасны.
— Есть предложение, — вступил в разговор Олег, бывший звездопилот высшего класса звёздного корабля «Союз-Z1». — Одному из нас прийти к профессору и сделаться биоником. Остальным возвращаться в лес и ждать ровно год. Если ожидания окажутся напрасными — идти следующему.
— Твоё предложение очень рискованное, — возразил я.
— Зато, какие преимущества! — воскликнул Олег.
— Да, преимущества бесспорны. Свободный доступ к любому объекту, возможность уничтожения центров наслаждения при случайной записи их в памяти.
— Конечно. Остальные в это время попробуют привести людей в нормальное состояние. Вернуть им письменность, язык; уничтожить страх перед биониками.
— Да ты умница, Олег! — закричал Николай, и шлёпнул Олега по плечу, да с такой силой, что с того упал гермошлем. Мысль, не успевшая улетучиться из головы Олега, была моментально воспринята проходившими мимо биониками.
— Вот они, преступники! — заорал один из них, указывая в нашу сторону…

* * *

— Вы умно́ придумали, Алексей, — проговорил профессор, — и мне приходится ещё раз сожалеть о потере для нас такого уникального мозга. Чтобы сделать из вас бионика, мне пришлось бы стереть всю вашу память, иначе вы наделаете бед. А стирать всю память, не повредив мозга, увы, не возможно. Все знания с нуля уже туда не запишешь. Вы станете обычным слабоумным, а мне такие бионики не нужны. За свои преступления вас ожидает смертная казнь. Как же вы решились убивать таких же бывших людей, как и вы сами?
— Мы были в разных лагерях, профессор.
— Очень жаль.
Он нажал на кнопку, и по его вызову сбежались со всех сторон 4 робота.
— Этот человек — преступник. На его счету тысячи жизней биоников. Убейте его.
И тут меня прорвало, как тогда на звездодроме. Я бил себя в грудь и кричал грубости. Я кричал, что настанет день, когда людям удастся сделать то, что не успели сделать три звездопилота высшего класса. Я кричал, что буду радоваться в могиле, когда исчезнет проклятая тройная нейтринная защита над территорией, где раньше располагались города и жили смертные, но по-настоящему счастливые люди.
Кислотин молча выслушал, и молча махнул рукой в сторону. Роботы схватили меня на «руки», и потащили прочь от профессора. Через некоторое время мы спустились в глубокий бункер. Роботы одели на меня рубашку с металлическими нитями и усадили на стул в центре бункера.
— Скажите, — спросил я, — это что, электрический стул?
— Нет, — ответил один из роботов. — Ваша участь куда хуже электростула. Это — комната водородного излучения, в которой вы будете мучиться, медленно распадаясь на молекулы и атомы в течение многих часов.
Роботы вышли, и я тут же почувствовал, как где-то включился мощный электромагнит, и моя рубашка крепко пристала к стулу. Теперь я не имел возможности перемещаться. Ещё через некоторое время я ощутил лёгкое покалывание по всему телу: это заработал водородный реактор, направивший в меня прямые лучи.
Так вот она какая, моя конечная остановка!

23.07.1987