Горько-сладкая...

Эрика ходила по кабинету, выгибая одеревеневшую спину и время от времени разминая сведенные судорогой пальцы правой руки у малюсенькой печки с еле тлеющими угольками. Нудные гаммы и классические мелодии уже в печенке сидели, виолончель страшно мешала, и все время норовила завалиться на бок, подол платья путался в ногах, а треклятый смычок никак не хотел правильно ложиться, и приходилось сильно напрягать пальцы. Вдобавок, в просторном кабинете для репетиций было холодно. Возле печки стояло полведра угля, но Госпожа строго настрого запретила кормить огонь больше чем нужно - она так берегла уголь, словно бы интернат топился чистым золотом. "К черту все!" Эрика в отчаянии схватила виолончель, решив садануть ее об угол тяжелого стола, да покрепче, и оживить печурку порцией щепы, но в последний момент остановилась, понимая, что инструмент тут совершенно не при чем. Горестно вздохнув, она снова села на хлипкий раскладной стульчик в центре кабинета. Перехватив виолончель и, пытаясь хоть немного согреться, Эрика решила сыграть что-нибудь свое...

На стене напротив, прямо над массивным столом и огромным резным креслом, стоило лишь слегка поднять голову, висела большая картина, изображавшая в полный рост наследницу дома Пейннгерров - хозяйку интерната для осиротевших и бездомных детей, за глаза прозванной Госпожой. Дама на картине разительно отличалась от реальности и представляла собой лучшие годы госпожи фон Пейннгерр, когда фигура ее была стройна, лик прекрасен, а взаймы у нее брали даже небольшие князьки и графья. Но так было не долго. С приходом нового правительства, из всех имений дому Пейннгерров оставили только старый особняк в центре города, с условием открытия в оном интерната для девочек-сирот. Как бы унизительно это ни было, но госпоже пришлось согласиться. Более того, она даже научилась извлекать выгоду из столь, казалось бы, безнадежного варианта. Какие бы цели ни преследовали революционеры, и что бы они ни предпринимали... природа человека всегда остается неизменной... В интернате осиротевших детей воспитывали для знатных особ нового государства. Им прививали, зачастую насильно, необходимые навыки и выгодно «выдавали». Весьма скоро госпожа фон Пейннгерр вернула себе все конфискованное имущество и былое положение в обществе. Но свое занятие она не оставила. Ей нравилась полная власть над чужими судьбами.

Историю Госпожи Эрика узнала, от своей единственной подруги Беа, которая тайком брала у Госпожи ключ, пробиралась в ее кабинет глубокой ночью и листала там документы. Беа позволялись некоторые вольности, в связи с поразительными успехами в обучении, и она довольно часто могла заниматься своими делами по вечерам, в то время как Эрика и другие воспитанницы неустанно репетировали. Беа божественно танцевала, выражая в танце такую бурю эмоций, что даже Госпожа это замечала и частенько хвалила ее. Эрику же она не менее часто била по пальцам, локтям, спине и бедрам, заставляя принять идеальную позу для игры или добиваясь правильного хвата смычка. Девочка виртуозно владела игрой на виолончели, но по-своему. Она ненавидела условности и строгие правила, и с легкостью могла исполнять одна произведения, рассчитанные на целый квартет, но ограниченность основных позиций сковывала ее, и бедняжке приходилось репетировать снова и снова. Нередко доходило до обмороков, но Госпожу это не волновало. Во время долгих репетиций Беа частенько заглядывала к подруге, и они разговаривали. Эрика была немой с рождения и могла отвечать лишь своей музыкой, меняя тон, громкость и длину звука. Из шестнадцати воспитанниц остались только они вдвоем. Все чаще эти необычные разговоры заходили на тему будущих мужей, Беа нисколько не смущала перспектива жить в качестве личной рабыни, при условии, что клетка будет золотой. И все чаще они обсуждали молодого неулыбчивого кондитера, который тайком заносил небольшую коробочку к ним в интернат раз в полгода. Шоколад в послевоенное время был безумно дорогим, так что, по-видимому, кондитер имел весьма неплохой доход. Ветреная Беа моментально развила тему и вот, этот юноша уже стал тайным воздыхателем Госпожи, ища благосклонности и лелея возможность занять вакантное место ее кавалера, а с ним в придачу, и более высокое положение в обществе. Хохотушка Беа всегда веселила Эрику и могла из простой и обыденной ситуации выдумать остроумную сплетню или веселую небылицу, чем весьма забавляла свою подругу и скрашивала ее вынужденное одиночество. А вчера Беа исчезла. Ее забрали. Вечером они ложилась спать, а проснулась Эрика уже в одиночестве. Чуть позже в кармане своего платья она нашла короткую записку, написанную явно впопыхах кривоватым почерком Беа: «Дорогая Эрика. Меня увез крайне интересный мужчина, надеюсь, тебе тоже повезет. Беа.». Теперь Эрика осталась совсем одна…

Воспоминания метались в голове у Эрики, под аккомпанемент ее мрачной мелодии. Эрика так увлеклась, что не услышала, как из-за рассохшейся двери донеслись звуки торопливых шагов и в замке загремел ключ.

- Господи, что это за ужасные звуки?! – Госпожа влетела в кабинет, рокоча, словно набухшая грозовая туча. – Эрика! Прекрати это безобразие! Немедленно!

Эрика остановилась и отерла пот.

- Что это за непристойная поза?! Как ты держишь смычок?! Сколько раз тебе повторять, что корпус должен быть вертикально, а локти горизонтально?! – Все эти окрики щедро перемежались болезненными ударами тонкой бамбуковой указки. Эрика выронила виолончель и пыталась хоть как-то закрыться руками. – Сегодня останешься без ужина, и будешь репетировать всю ночь! Дрянная девчонка, прямо-таки наказание на мою голову!

Госпожа развернулась и, хлопнув дверью, ушла. Крупные слезы гулко капали на изогнутую деку виолончели. Губа медленно распухала, багровые полосы на тонких руках нещадно саднили…

Вновь передохнуть Эрика решила, когда толстая свеча прогорела почти на две трети. Подкинув пару угольков в почти остывшую печку, она грела руки, злобно поглядывая на портрет. Внезапно, повинуясь порыву, она подошла к столу и дернула резную ручку верхнего ящичка. Заперто. Бросив взгляд на стол, Эрика заметила небольшой ключ. К ее удивлению, ключ подошел к ящичку. Она снова дернула ручку на себя. Небольшая коробочка, с тихим шелестом проехав по пачке чистых нотных листов, уткнулась в переднюю стенку. В дрожащем свете свечи на грубоватом белом картоне темнела в окружении завитков, тисненая буква К. Бросив опасливый взгляд на дверь, Эрика осторожно открыла коробочку. В ней оказался ворох пустых измятых оберток, источавших еле уловимый аромат. Взяв одну, Эрика повертела ее в руках. Обычный кусочек очень тонкой белой бумаги, с надписью в центре. Уже почти положив обертку на место, она вдруг поняла, что там указано имя. Франческа. Имя было забавно вписано в переплетение завитых линий и крохотных листиков. Тут же в памяти возникла тихая песня. Франческа очень красиво пела и Эрика жгуче завидовала ей. Франческу забрали полгода назад, самой первой. Положив обертку на стол, Эрика потянулась за следующей. Марта. Она училась играть на фортепиано. Забрали месяц назад. Рука выхватывала все новые кусочки бумаги, и новые лица вставали перед глазами. Мелькнуло имя Беа, и пятнадцатая конфетная обертка легла на стол. В опустевшей коробочке, у самого края лежал одинокий крупный шарик конфеты. На обертке было выведено имя Эрики. Озябшая полуголодная девушка, мечтавшая о дополнительной порции пустой каши или лишней картофелине, смотрела на самое изысканное лакомство в своей жизни, и не решалась прикоснуться к нему, опасаясь гнева госпожи. Разглядывая конфету, Эрика наткнулась взглядом на исполосанные руки. Медленно повернувшись, она, схватила сладость, и, победно показав ее портрету, быстро отправила ее в рот.

…Тонкая оболочка из молочного шоколада моментально растаяла, высвобождая крохотные кусочки карамели, которые пощипывали язык и лопались, с оглушительным треском, словно праздничный салют. За легким пиццикато* карамели последовал весомый бас темного шоколада, со своим густым, обволакивающим, бархатистым вкусом. В него, робким фальцетом неожиданно вплелись мята и цитрусовые, слегка освежая вкус и напоминая об изумрудной траве и теплом весеннем солнце. Заключительным громогласным аккордом хрустнула сердцевинка из обжаренного ореха, и жгучий перец слегка ударил ярко-красной вспышкой, заставляя кровь быстрее бежать по венам.

…Удивительно слаженная симфония вкусов была такой яркой и необыкновенной, что Эрика не удержалась и закружилась по комнате, жмурясь и улыбаясь от удовольствия. Остановившись, она подбежала к столу, схватила перо, и, выдернув из шкафчика первый попавшийся лист, принялась ловко покрывать его нотами…

От принятого решения Эрику била крупная дрожь. Но она была твердо уверена в нем и быстро собрала инструмент. Осторожно открыв дверь кабинета, она огляделась. Длинный коридор был пуст. Девушка быстро перебежала его и спустилась по лестнице в холл. Входная дверь была не заперта, она выскочила в промозглую ночь. Эрика все время вспоминала лицо юноши, и не верила, что создатель такого лакомства мог быть таким печальным. Она хотела отблагодарить его за удивительное угощение и рассказать о том, что все его подарки не доходят до адресатов.

Госпожа услышала, как хлопнула входная дверь. Выглянув в окно, она заметила быстро удаляющуюся Эрику, с большим черным футляром за спиной.

- Накинула бы хоть что-нибудь, дурочка… - почти нежно прошептала она и, взяв колокольчик, вызвала служанку. – Отправьте письмо бургомистру, пусть пришлет мне следующих бедняжек. Ну, Кристобаль, теперь это твоя головная боль…

…Эрика тихо подошла к мрачному дому. Адрес она увидела на донышке коробки. Ей повезло – дом был всего в паре кварталов от интерната. Она не спеша стянула с плеча лямку тяжелого черного футляра. Достав миниатюрный складной стульчик, она аккуратно, словно ребенка вынула из покрытого потрепанным алым бархатом нутра виолончель с вытертыми лакированными боками. Длинный шпиль тихонько цокнул, упершись между камнями мостовой. Ноги встали в нужную позицию. Пришлось высоко поднять подол и, морозный вечерний воздух щипал ноги между плотной тканью платья и резинкой шерстяного чулка. Задняя дека успокаивающе легла на левое бедро. Завиток грифа устроился на плече, подбадривая, словно старый друг. Спина распрямилась, замерзшие пальцы уверенно ухватили колодку и прошлись канифолью по смычку. Она поглядывала на чернеющие окна, которые молчаливо и бесстрастно смотрели на нее. Закончив натирку, она с изумлением отметила безупречность принятой позы - "Все-таки эта карга добилась своего... нет, так не пойдет!"

Снова взглянув на дом, она подышала на пальцы, слегка подогнула левую ногу и, перекинув виолончель на бедро, держала ее почти на весу. Смычок сам лег в руку так, что бы указательный палец был свободен. Сейчас она напоминала застывшего мечника, указывающего клинком на поверженного противника. Немного подумав, она отложила смычок и освободившейся рукой выудила из кармана конфетную обертку. Недолго полюбовавшись на свое имя, окруженное вычурными завитушками, еле видимыми в темноте, Эрика спрятала кусочек бумаги обратно. Вновь перехватив смычок, она приготовилась...

…Кристобаль сегодня засиделся за составлением нового рецепта для своих особенных конфет. Предыдущие рецепты по странной причине не срабатывали. Рассеянно перебирая исписанные листы, он думал. После смерти родителей, Кристобаль жил один. Претендентки на роль жены все же были, но он не чувствовал в них ничего, кроме желания прибрать к рукам его небольшое сладкое дело. Так что дело ограничивалось только парой ни к чему не обязывающих встреч и разговоров. Узнав, что в городе появился интернат, в котором можно выбрать жену по вкусу, Кристобаль посетил Госпожу. Хозяйка интерната вежливо выслушала его и не менее вежливо, но настойчиво отказала. Сославшись на то, что кондитерское дело, несомненно, приносит неплохой доход, но его недостаточно для оплаты услуг подобного рода, к тому же все девушки воспитываются под определенные запросы, строго в очередности поступления, и спрос на подобные услуги никогда не снижается. Тогда Кристобаль, заложив все свое имущество, вновь попытался. И вновь потерпел неудачу – собранной суммы не хватало даже для вступительного взноса. Кристобаль в отчаянии поклялся отдать все, что Госпожа пожелает. Видя такое упорство, Госпожа проявила неслыханную щедрость, заключив с молодым кондитером пари: он может взять себе любую воспитанницу интерната, но при условии, что девушка сама пойдет к нему. Никаких личных контактов, никакого общения с воспитанницами. Раз в полгода он может получать списки воспитанниц. По истечении пяти лет, если ни одна из девушек так и не пойдет к нему, кондитер, а так же все его имущество, переходило во владение Госпожи. Заведомо проигрышное пари. Но Кристобаль согласился. Ровно год он думал как стать заметным для девушек, еще полгода он составлял свой первый рецепт и оформление коробки с конфетами. И вот уже третий год Кристобаль носит именные конфеты в интернат, но заметных успехов так и не добился…

…Кристобаль прибрался на рабочем столе, запер рецепты в скрипнувший секретер, и уже собирался спать, как вдруг, он услышал музыку. Легкое касание пальцами струн простукивало его карамельную броню, ища в ней слабое место. Вот карамельный монолит дал маленькую трещинку, тут же в нее искрящимся золотисто-коричневым горьким каштановым медом потекла мелодия, проникая все глубже и глубже, обволакивая и баюкая на мягких волнах. Постепенно мелодия стала усиливаться, стали проступать тревожные нотки, твердея и сжимаясь вокруг его сердца. Карамельные латы лопнули, разлетевшись на мелкие осколки, впуская в его сердце миллион красок, запахов и чувств. Кристобаль смеялся и плакал, истово молился и грязно богохульствовал. Музыка рвала его на части и складывала из неровных кусков нового Кристобаля, который смотрел на мир совсем по-другому. Что с ним? Мечась по дому, он выглянул в окно. Перед его домом сидела девушка. Почти оседлав виолончель, она самозабвенно играла. Пальцы бегали по струнам, выбирая аккорды, а смычок рассекал густой воздух, будоража тягучими нотами холодную темную ночь. Боже мой, она же закоченеет! Пробегая мимо зеркала в поисках теплого пледа, Кристобаль бросил в него мимолетный взгляд и встретился глазами со своим отражением. Все сразу стало ясно. Бушующие чувства улеглись, и Кристобаль, с холодной решимостью схватив шерстяной плед, выскочил из дома….

Прошло шесть месяцев.

Госпожа сидела за массивным столом и записывала в учетную книгу годовые расходы. Маленькая печурка почти не давала тепла, но уголь следовало экономить. В дверь кабинета постучали.

- Кристобаль передавал искренние благодарности, - вошедшая служанка тихо поставила на стол небольшую коробочку из грубоватого белого картона. - И так же сказал, что Эрика уговорила его сделать Вам прощальный подарок.

Госпожа отрывисто кивнула. Дождавшись, когда служанка выйдет, она с любопытством придвинула коробочку к себе. «Ох уж эта молодежь…» Едва уловимый, тонкий аромат настойчиво манил, обещая краткий миг блаженства. На крышке, в окружении причудливых завитков и крохотных листиков стоял оттиск в виде двух витиеватых букв Э и К.



*Пиццикато - приём игры на смычковых струнных музыкальных инструментах, когда звук извлекается не смычком, а щипком струны, отчего звук становится отрывистым и более тихим, чем при игре смычком