В 1820 году Пушкина удалили от столицы, отправив его с особым поручением (он был по роду занятий чиновником – по крайней мере, официально) по южным городам империи. Первым населённым пунктом на его пути был Екатеринослав, ныне – украинский город Днепр. Там поэт провёл восемнадцать дней и был встречен местным обществом очень тепло. Сам он, однако, казался довольно раздражённым своей поездкой и такой же теплотой в обращении местному свету не отвечал.
Пиком выражения его чувств к чиновничеству и поездке стал случай с обедом у губернатора. После того, как Пушкин принял приглашение, туда же позвали и многих лиц, желавших увидеть его воочию и пообщаться. Дам было, пожалуй, больше, чем их чиновных мужей.
На обед Пушкин явился с любезной улыбкой и одетым по последней моде. Только одна деталь гардероба была чрезмерно смелой. Панталоны поэта были пошиты из сильно просвечивающей ткани, кисеи – и надеты безо всякого исподнего белья (разве что можно было посчитать край заправленной в панталоны рубашки).
Вид поэта привёл дам, особенно присутствовавших с детьми, в большое смятение. Только жена губернатора, госпожа Шемиот, не понимала, в чём дело. Она была очень близорука. Когда ей посоветовали увести незамужних дочерей, она некоторое время спорила, утверждая, что Пушкин просто в штанах телесного цвета. Всё же, приглядевшись, барышень она увела. Оставшийся вечер все присутствующие старались вести себя так же непринуждённо, как и знаменитый гость. В смысле, разговаривать, делая вид, что никто не одет как-то особенно.
Между прочим, один из прапрадедов Пушкина носил фамилию Ржевский. При Петре Алексей Ржевский был комендантом крепости неподалёку от Екатеринослава. Он прибыл в крепость во время чумы и вскоре умер и был похоронен.
Ещё одну остроту Пушкина тоже относят к пребыванию в Екатеринославе. Будто бы на одном из званых вечеров два местных молодых офицера, не понимая, откуда столько внимания дам к петербургскому чиновнику невысокого ранга, взревновали и решили поставить его на место. Они подошли к Пушкину с вопросом:
– Не имея чести вас знать, но видя в вас образованного человека, позволяем себе обратиться к вам за маленьким разъяснением. Не будете ли вы так любезны сказать нам, как правильнее выразиться: «Эй, человек, подай стакан воды» или «Эй, человек, принеси стакан воды»?
Надо понимать, что это было за время, и тогда легко представить, что достаточно было сделать паузу после «Эй, человек», во время которой посмотреть в упор на собеседника, чтобы дать понять, что ты считаешь его похожим на лакея. В общем, то была злая насмешка, попытка унизить. Но Пушкин не растерялся и с улыбкой ответил, также нажимая на слово «человек»:
– Мне кажется, вы можете выразиться прямо: «Эй, человек, гони нас на водопой!»
В 1818 году девятнадцатилетний Пушкин, как нередко с ним бывало, сильно простыл и слёг в горячке. Ему обрили голову. Выздоровев, он везде ходил в парике. Парик, откровенно говоря, смотрелся нелепо, так что о нём шептались и втихомолку над ним смеялись.
Однажды Пушкин сел с друзьями в ложе Большого театра. По своему обыкновению, он довольно слышно отпускал замечания в сторону актёров и их игры, так что на него многие оглядывались. Под этими взглядами Пушкин стащил с головы парик и, обмахиваясь им, словно веером, некоторое время продолжил отпускать замечания. Наконец, друзья вынудили его «вести себя прилично» – Пушкин надел парик, но… нахлобучил его, как мужик – шапку. Правда, смешил он этим уже только друзей, потому что спрятался за ограждением ложи, сев на пол.
Пушкин постоянно подкалывал своего лицейского товарища Кюхельбекера, человека ранимого, деликатного. Однажды Кюхельбекер не выдержал и вызвал поэта на дуэль. В отличие от большинства других дуэлей Пушкина (часто он давал себя уговорить помириться), эта состоялась. Товарищи разошлись, повернулись и выстрелили. Оба пистолета оказались заряжены клюквой. Естественно, как вызванная сторона, оружие выбирал Пушкин, а заряжали его и Кюхельбекера общие товарищи. С большой вероятностью вся идея принадлежала молодому поэту.
Незадолго перед смертью Пушкин посетил Александринский театр. Играла Асенкова, знаменитая и любимая публикой актриса. Два молодых поклонника возле поэта аплодировали ей кстати и некстати. Холодность Пушкина их притом раздражала, так что они принялись шептаться о нём – и довольно громко. Пушкин на одну из их реплик заметил вполголоса:
– Вы, господа, назвали меня дураком. Я – Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую.
Вообще по какой-то причине Пушкина часто раздражали восторги по отношению к другим людям. Так, находясь в Бессарабии, он оказался за одним столом с местным писателем Иваном Яковлевичем Руссо. Помещик этот долго жил в Париже, посещал там салоны и вернулся на родину просвещённым человеком (или выглядел таким на фоне большинства местных помещиков). Относились к нему с некоторым подобострастием. Когда Пушкину довелось сесть за один стол с Иваном Яковлевичем, кто-то из соседей заметил ему:
- Это наш местный Жан-Жак Руссо!
- Это правда, что он Иван, что он Яковлевич, что он Руссо, но не Жан-Жак, а просто рыжий дурак!
Притом ответил он по-французски, так что Иван превратился в Жана, а Яковлевич – в Жака. Рыжий дурак же прозвучало – «ру со». В результате Руссо, конечно, вызвал Пушкина на дуэль, но, как и почти всегда с Пушкиным, дуэль эта не состоялась.