Новости

Немало писателей, которых с удовольствием читали в России и СССР, посещали российские просторы. Они оставили свои воспоминания об этой экзотической для них стране. Некоторые моменты кажутся особенно интересными современному российскому читателю.

Льюис Кэрролл

Автор детских сказок и математических трудов, преподобный Доджсон (таково настоящее имя писателя) навестил Российскую Империю в 1867 году – через шесть лет после отмены крепостного права и за пять лет до того, как российские девушки смогли получать высшее образование на родине. Фактически, Кэрролла послали в эту далёкую страну: то был дипломатический проект епископа Оксфордского Сэмюэля Уилберфорса, направленный на установление доверительных отношений между Церковью Англии и Греко-Российской Церковью, так что прибыл Кэрролл в Россию именно как священник, а не писатель или математик.

В своём дневнике Кэрролл изумляется купейным сиденьям поезда, которые по вечерам превращаются в кровати, к тому же удивительно удобными. Днём, когда сиденья были больше похожи на кресла (или, точнее, диваны с поручнями-перегородками), ничто не предвещало спокойного сна. А вот как Кэрролл описал Москву:

«Мы уделили пять или шесть часов прогулке по этому чудесному городу, городу белых и зелёных крыш, конических башен, которые вырастают друг из друга словно сложенный телескоп; выпуклых золоченых куполов, в которых отражаются, как в зеркале, искажённые картинки города; церквей, похожих снаружи на гроздья разноцветных кактусов (некоторые отростки увенчаны зелёными колючими бутонами, другие — голубыми, третьи — красными и белыми), которые внутри полностью увешаны иконами и лампадами и до самой крыши украшены рядами подсвеченных картин; и, наконец, город мостовой, которая напоминает перепаханное поле, и извозчиков, которые настаивают, чтобы им платили сегодня на тридцать процентов дороже, потому что “сегодня день рождения императрицы”».

В русской же речи Кэрролла поразило предъявленное ему как пример сложности языка слово zashtsheeshtschayjushtsheekhsya («защищающихся»).

Санкт-Петербург предстал перед глазами писателя ультрасовременным по меркам XIX века деловым городом: «Времени до обеда едва хватило на небольшую прогулку, но всё нас поразило новизной и необычностью. Чрезвычайная ширина улиц (даже второстепенные шире любой в Лондоне), крошечные дрожки, шмыгающие вокруг, явно не заботясь о безопасности прохожих <...>, огромные пёстрые вывески над лавками» - таким увидел российскую столицу преподобный Доджсон.

Александр Дюма

Чуть меньше, чем за десять лет до Кэрролла, Россию посетил другой корифей западной литературы – Дюма-отец, автор «Трёх мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо». Вообще Россию Дюма думал посетить очень давно, увлекшись историей страны во время работы над историческим романом о декабристе Анненкове и его французской жене Полине Гебль. Однако именно из-за этого-то романа большой нелюбитель декабристов (по понятным причинам) Николай I и запретил писателю въезд в страну. Только при Александре II его тёзке Дюма удалось, наконец, посетить Российскую империю.

Практически всё, что он видел в России, потрясало его воображение. Все описания городов пронизаны романтическим настроением. Летняя ночь в Санкт-Петербурге «переливается опаловыми отсветами». Кремль, который Дюма хотел увидеть непременно в лунном свете, показался «дворцом фей», «в нежном сиянии, окутанный призрачной дымкой, с башнями, возносящимися к звездам, словно стрелы минаретов».

К слову, в России ему удалось увидеться с героями своего романа. Встречу с графом и графиней Анненковыми ему устроил губернатор Санкт-Петербурга в качестве сюрприза.

Казань Дюма нашёл городом необычайной вежливости: тут, мол, вежливы даже зайцы (местные жители пригласили писателя поохотиться на этих животных). О развлечениях же россиян Дюма написал: «Русские больше всего на свете любят икру и цыганок». Цыганские хоры в то время действительно были в большой моде – но только в России. Во Франции успеха достигали единицы, вроде Полины Виардо.

Жермена де Сталь

Самая знаменитая оппозиционерка Наполеона посетила Россию в 1812 году – как раз во время франко-русской войны. В этой войне она однозначно приняла сторону России, хотя бы уже из соображения, что Наполеон был завоевателем и агрессором. Больше всего в стране её поразил национальный характер: «Русские не знают опасностей. Для них нет ничего невозможного». В то же время она сочла русских мягкими нравом и изящными.

А вот её вывод о том, чем объясняется разница и в образе жизни, и в характере русских и французов: «Сами вельможи, в палатах которых вы найдете все, что есть блестящего и роскошного во всех странах и у всех народов, питаются в пути гораздо хуже французского поселянина и способны переносить не только на войне, но и во многих житейских случаях физическое существование очень стесненное.

Суровость климата, болота, леса и пустыни, покрывающие значительную часть страны, заставляют человека бороться с природой… Обстановка жизни, в которой находится французский крестьянин, возможна в России лишь при больших затратах. Необходимое можно получить только в роскоши; отсюда происходит, что когда роскошь невозможна, отказываются даже от необходимого… Они, подобно людям Востока, выказывают необычайное гостеприимство иноземцу; его осыпают подарками, а сами часто пренебрегают обыкновенными удобствами личной жизни. Всем этим надо объяснять то мужество, с которым русские перенесли пожар Москвы, соединенный со столькими жертвами… В народе этом есть что-то исполинское, обычными мерами его не измерить… у них все более колоссально, чем соразмерно, во всем более смелости, чем благоразумия; и если они не достигают цели, которую себе поставили, то это потому, что они перешли её».

Теодор Драйзер

Знаменитый американец посетил СССР в 1927 году: его пригласили принять участие в праздновании десятилетия Октябрьской революции. Он осмотрел множество советских городов, российских и не только. Двадцатые были годами безграничного творчества и бюрократического безумия; здесь возможно было всё, кроме примет капитализма. «Готов утверждать: если я нахлобучу на голову медную кастрюлю, суну ноги в деревянные башмаки, обернусь в одеяло племени навахо, или в простыню, или в матрас, затянувшись поверх кожаным поясом, и буду ходить в таком виде, никто и внимания не обратит; иное дело, если я выряжусь во фрак и шелковый цилиндр. Такова Россия», - так передал атмосферу того времени писатель.

Его поразило, что чуть не сразу после приезда он столкнулся в Москве с американкой. Рут Эпперсон Кеннел, уроженка Оклахомы, жила на тот момент в СССР уже пять лет. На самом деле в двадцатые годы в Советском Союзе жили и работали множество американцев – одни ехали из идейных соображений, другие – надеясь разминуться со стеклянным потолком, с которым сталкивались цветные американцы в своей карьере, третьи – просто ради заработка, который иностранным специалистам часто предлагали больше, чем на страдающей от финансового кризиса родине. Рут в итоге стала секретарём Драйзера во время путешествия по молодой советской стране.

Среди того, что поразило Драйзера в СССР – просторность квартир в новопостроенных домах для железнодорожных рабочих и служащих, обилие новеньких детских садов и яслей и тот факт, что в театре невозможно понять, кто из зрителей относится к какому классу: все были одеты одинаково прилично. Правда, он и представить не мог, что иначе в советский театр могли и не пустить – смотря, конечно, что за представление.

Текст: Лилит Мазикина.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/070920/47474/