Писатель и журналист С. Либрович так описывал историю «обретения» загадочного портрета:
«Библиотекарь лицея Я. Г. Северский. — писал исследователь, — случайно в разговоре с балетным артистом Стуколкиным узнал, что в семействе жены последнего когда-то хранился портрет Пушкина, перешедший затем к артисту Леонидову в числе разных других вещей, в виде прибавки к приданому за женой (…). Как попал портрет в семейство последней — неизвестно... На загрязненном, запыленном и поблекшем от времени полотне едва можно было различить черты лица и на первый взгляд можно было подумать, что это какая-нибудь плохая копия с Кипренского. Портрет был подписан буквами „И. Л.“»
Именно таким полотно попало в музей от артиста Л.Л. Леонидова – потемневшим, с едва различимыми чертами. Сотрудники музея долго не придавали подарку большого значения, и картина несколько лет пылилась в запасниках. Затем все-таки она попала на реставрацию. Портрет отчистили от слоя грязи и дублировали (авторский холст был наклеен на новое основание). И вот тут-то перед сотрудниками музея предстало необычное изображение Александра Сергеевича Пушкина. Живые огромные глаза, откровенно длинный нос, губы, выдающие происхождение – портрет поражал правдивостью. Было видно, что художник не льстил классику, как все-таки делали другие художники, но от этого лицо на картине выглядит удивительно живым, даже несмотря на то, что с первого взгляда полотно выдает не слишком опытную кисть создателя. По словам Либровича, «Тогда можно было вполне оценить, что портрет — действительно замечательный. Навели справки — чьей кисти мог принадлежать портрет. По начальным буквам „И. Л.“ и по характеру живописи петербургский Эрмитаж признал портрет принадлежащим кисти И. Л. Линева». Однако надо отметить, имя этого малоизвестного художника – еще одна из загадок портрета.
Портрет понравился многим. Часть искусствоведов того времени и людей, близких к искусству, пришли от него в восторг: «сходство его и, так сказать, документальность, по-видимому, изумительны» (М. Беляев); «общая концепция портрета, его строгий реализм, явное отсутствие прикрас, наконец, сходство самой конструкции лица с автопортретами поэта — заставляют нас верить Линеву» (Э. Голлербах). Игорь Грабарь, наоборот, дал картине резко отрицательную оценку: «Существует еще один портрет... дурной славы, приписываемый некоему Линеву. На нем вовсе не следовало бы останавливаться, если бы он не был незаслуженно превознесен». Уже тогда многие заметили сходство загадочного портрета с посмертным рисунком Ф. А. Бруни «Пушкин во гробе». Для кого-то это стало фактом, подтверждающим достоверность изображения, кто-то, наоборот, посчитал, что портрет просто срисовали позднее.
Главной загадкой портрета оставался его автор. Художника с именем И. Линев никто не знал, его работы не были известны. Однако, подойдя к вопросу с другой стороны, исследователи вспомнили о двух нерасшифрованных записках В. А. Жуковского к Пушкину, условно датируемых началом 1836 года. В них Жуковский приглашает Пушкина к себе для позирования неизвестному художнику:
«... завтра (в субботу) жду тебя также непременно к себе часу во втором поутру. У меня будет живописец, и ты должен с полчаса посидеть под пыткою его животворной кисти».
«Не забудь, что ты у меня нынче в час будешь рисоваться. Если не найдешь меня, паче чаяния, дома, то найдешь у меня живописца. Прошу пожаловать».
Найдя гораздо позднее информацию об отставном полковнике Иване Линеве, который увлекался живописью и знал Жуковского (через общих знакомых - семью Александра Ивановича Тургенева), исследователи получили вполне логичное объяснение, как мог появиться подобный портрет. Есть, кстати, и записка от Пушкина (предположительно, адресованная Вяземскому): «Посылаю тебе мою образину. Скажи, сколько хочешь ты за свою карету? есть покупщики». Возможно, поэту не понравилось его слишком достоверное изображение? Хотя слово «образина» в переписке его порой встречалось и имело просто слегка саркастический оттенок, ведь Пушкин к собственной внешности относился весьма трезво и немного с юмором. В мае 1836 г. Пушкин писал из Москвы жене: «Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности».
На сегодняшний день вопрос о достоверности изображения так и остается открытым. Детальное изучение картины действительно показывает ее невероятное сходство с теми набросками, в которых Пушкин изображал себя сам – тот же нос, гораздо длиннее, чем на портретах маститых живописцев, те же не совсем правильные черты лица. Однако есть и вопросы, которые остаются без ответов. Многие специалисты уверены, что картина срисована с посмертного рисунка, и в него добавлены детали от других изображений классика. Тем не менее, портрет продолжает покорять. Если говорить о нем, как о художественном произведении, то становится не так уж важно, рисовался ли он с натуры или, может быть, малоизвестный художник был знаком с Пушкиным и сумел запечатлеть его образ уже после смерти, но то, что он резко отличается от «канонических» изображений поэта, очень подкупает.